Page 9 - Дневник - 1945 год...

г. Белевы.
Трофеев здесь очень много разбросано. Кругом - огни пожарища. Немцы зажгли
склады, все ценное пытаясь уничтожить. Однако им это редко удается.
Дорогой встретил первые пожарные команды на спецмашинах, спешивших
спасать трофейное имущество и народные здания.
Наши славяне пообъедались. Ходят животами крутят. Повидло целыми ведрами
достали, сало, мед, и т.п.
Я достал самое главное – бумагу. Теперь писать есть на чем. Карандашей много и
хорошие, химические, лучших сортов. 80 руб. польских злотых нашел, купил на них
конфеты. Магазины работают сразу после боя. Немец ушел отсюда вчера на рассвете.
Поляки скупы и жадны. Продают дорого, но не все. Водку, вино и продовольствие
берегут, ожидая повышения цен. Кусочка хлеба не дадут бесплатно, за все им плати
пенёнзы
Мужчины и молодежь почти все дома. В армии поляки служить не хотят. Города
здесь маленькие, но красивые и многолюдные.
По лесам много солдат противника. Их вылавливают сотнями. Так, вчера вели на
встречу нам более 200 человек. Несколько раз и мы занимали круговую оборону –
вели бои с остатками рассеянных войск неприятеля.
Командир роты оказался сопливым мальчишкой, ни больше, ни меньше. Он
придирается на каждом шагу и к каждой мелочи. Я с начала своего пребывания в роте
веду себя дисциплинированно и не ругаюсь с ним, как другие, а ведь его не
слушаются даже бойцы. Он разложил дисциплину в роте, Каноненко и Шитикова
боится, те верховодят им, и вообще, в роте бардак невообразимый. У Шитикова
отстало 2 человека – несколько дней их нет. У меня отсутствовали несколько часов и
пришли двое, но он поспешил пригрозить: расстреляю тебя в первом же бою и
отстранил от должности. Пусть так, решил я и поехал на машине вперед. Заехал
далеко от своей колонны. Там наткнулся на комбата. Он вдрызг пьян был. Я угостил
его конфетами и спросил маршрут. Он не знал сам.

19.01.1945
В период марша командир роты вместе с лейтенантом Шитиковым, ничего не
сказав, ушли на отдельную квартиру, где ординарцы приготовили им ужин и завтрак,
и где они хорошо отдохнули, придя в расположение только перед рассветом. А когда в
других взводах оказались непорядки, капитан стал обвинять и ругать матерно меня,
хотя не оставлял за себя перед уходом и не поставил меня даже в известность об этом.
Когда мой ординарец ефрейтор Наконечный достал золотые часы, он подарил их
командиру роты и с тех пор стал вьюном (крутится, подыскивая то сигареты,
то […] возле него), за все время марша ни разу не спросив у меня разрешения уйти, а
когда я делал ему замечания, он ссылался на разрешение командира роты и тот
неоднократно вступался за него. В результате он совершенно перестал считаться со
мной и из дисциплинированного бойца превратился в яростного и злостного
нарушителя дисциплины.
Не раз от него можно было услышать, что мое приказание не играет роли, так как
его легко и несомненно отменит командир роты. А на днях, когда я временно передал
Наконечного в 1 взвод и требовал по истечении необходимости в нем там обратно,
лейтенант Каноненко отказался мне его возвратить, а сам Наконечный заявил мне, что
"раз Канонеко сказал, что так и будет, а ваше слово пустой звук".
Однажды, когда бойцы Береснев и Наконечный стали задевать бойцов,
проходивших мимо и обзывать их безпричинно матерными словами, я запретил им
повторять подобные штуки, объяснив всю пошлость и некультурность их поступков.
Однако Наконечный, а затем и Береснев, издеваясь над моими замечаниями, стали
наперебой оскорблять первых встречных им красноармейцев. Тогда я заявил об этом
командиру роты, но тот только посмеялся в присутствии самих Наконечного и
Береснева и др. После этого и по настоящий день эти бойцы не прекращают своих
пошлых выкриков и особенно упорно употребляют их в моем присутствии.