Page 15 - Дневник - 1941
P. 15

действовали регулярные войска и, будь они немного лучше вооружены и имей они
          большие силы и более опытных руководителей, тогда б они горы переворачивали, не
          то, что фашистов.
                 Семь часов с минутами.
                 Радуют еще меня действия сербских партизан, истерзанной фашистами
          Югославии. В течение ... периода они уничтожили свыше десяти тысяч немецких и
          итальянских фашистов. Но все-таки существование советского Харькова радовало
          меня, вселяло в меня уверенность в победе, бодрость духа и поддержку моральную.

          31.10.1941

                 Сегодня у меня большой, радостный и печальный день. Радостный потому, что я
          увидел впервые за два месяца маму. Печальный потому, что мне пришлось вновь
          сегодня с ней расстаться.
                 Было так. После занятий, которые, кстати, прошли для меня сегодня
          благополучно, зашел на квартиру где жили Шипельские, - днепропетровские соседи
          тети Евы (они, оказывается, тоже выехали) и с настроением безнадежности я
          возвращался домой. Что теперь делать? Куда теперь обращаться? Какая мама, однако,
          нехорошая. Даже не сообщить, даже не вызвать меня к себе в Минводы, откуда они с
          дядей Люсей уехали в направлении Баку. Все дядя Люся виноват. Это он наговорил ей
          на меня и заставил маму уехать, не повидавшись и не попрощавшись со мной. Почему
          я не зашел к нему утром перед занятиями? Ведь я знал дядю Люсю, ведь ожидал
          такого исхода дела. Нет, это я сам виноват. Почему не интересовался живей ходом
          подготовки дяди Люси к отъезду? Почему не засыпал, особенно в последнее время,
          маму письмами?
                 С этими мыслями я приближался к тете Полиной квартире, где сейчас временно
          живу. Открыв коридорную дверь, я почувствовал что в комнате кто-то есть,
          услышал родной и привычный голос. Кто бы это мог быть, мелькнула у меня догадка,
          неужели она? Неужели это...? Быстро открываю комнатную дверь. Так и есть - мама.
          Слезы. Как не люблю я подобную сентиментальность. Слезы. Как тяжело действуют
          они на мое сердце, терзают его и жгут. Слезы матери, что может быть хуже этого?
                 Я не умею плакать. Кажется, никакое горе, никакая печаль не заставит меня
          проронить ни одной слезы. И тем тяжелее видеть, как плачет объятый горем родной из
          родных человек. Я прижал ее, бедную маму, к своему сердцу и долго утешал, пока она
          не перестала плакать. Это были слезы радости, слезы горя, слезы тоски о прошлом и
          отчаяния перед будущим.
                 Но вот миновали первые минуты этой незабвенной встречи с мамой и наш
          разговор принял обыденную форму. К маме вновь вернулось прежнее состояние, в
          котором она пребывала до моего появления. Говорили о дяде Люсе. Я сказал, что он
          ужасно некрасиво поступил, не сообщив маме и не известив меня о своем отъезде из
          Ессентуков. Еще хуже, что он не пожелал помочь маме в ее беде, - не хотел вызвать ее
          в Ессентуки, облегчить ей положение.

                 Мама оправдывала дядю Люсю. И даже пыталась обвинить меня в бестактном к
          нему отношении. У меня нет родственного чувства, в такой момент я отказал дяде
          Люсе в галошах, а он был болен, неужели нельзя было два часа пересидеть дома.
                 Тетя Поля тоже присутствовала при этом, но не вмешивалась.
                 Я объяснил, что в тот момент, когда дядя Люся попросил у меня галоши, я был на
          всеобуче и бросить занятия не мог.
                 - Ты лодырь, ты не хотел даже бабушке достать хлеба. Ты целыми днями книги
   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20