Page 50 - Дневник - 1942 год...

материалы из газет, особенно старых, за 34 – 35 годы и пр. Журнальные статьи, а
также некоторые книги о писателях и литературе. Чернильница с чисто зелеными
чернилами, которую я перед этим запечатал еще сургучом и еще многое, многое, о чем
не упомнишь. Были там еще две газеты, в которых писалось о моих политинформациях
и беседах, как агитатора.
В сущности, бесед под таким заголовком я не проводил и нигде не затрагивал в
разговорах этого вопроса, разве кроме «Боевого листка»: «Беседы о боевых
традициях своей части» - так гласила статья автора, фамилию которого я позабыл. Но
в смысле агитации я немало сделал для роты. Бесед, читок и информаций провел
гораздо больше (скажу, не хвастая), нежели другие агитаторы и, пожалуй, лучше
других. Поэтому мне было приятно иметь эти газетки, я чувствовал, что в них, хоть в
некоторой степени отмечена моя неблагодарная дотоле работа.

Когда заметка была опубликована – подозвал меня к себе политрук, дал мне два
экземпляра (Горшкову, например, он дал три экземпляра) и заявил: «Видишь, как я о
тебе забочусь. Эта статья написана на основании моих политических донесений,
видишь, как я отмечаю твою работу, а ты, неблагодарный, и газет не выпускаешь
ежедневно и недоволен часто, говоришь, что не ценю я твоей работы».
На самом деле в политических донесениях он часто совсем не сообщал о моих
беседах, даже о тех, на которых сам присутствовал. И только поймавшись на этом
однажды, когда у нас в роте был комиссар и спросил бойцов какие беседы велись и те
единогласно указали на мои беседы. Комиссар удивился, почему о моих беседах нет в
политдонесениях и дал выговор политруку. Это и послужило толчком, который
заставил его, политрука, встретиться и не уклоняться от правды хотя бы в
политдонесениях относительно меня. Относительно другого уверен, что и тени правды
не было там.
Так часто он сообщал, что провел (сам) такие-то и такие-то беседы и
информации, хотя он вообще редко беседует с бойцами на политические темы и даже
читать плохо может.
Но не об этом я веду речь. Эти газетки он, значит, также спрятал или
ликвидировал. Оставил: консервы (банку), помидоры, коробку спичек
(неполную), газеты, бумаги (часть); уворовав тетрадные листки чистой бумаги и
целую тетрадку, кроме того кружку, ноо ни одной книги, за исключением «О
писателях»: Лермонтове, Маяковском, М. Андерсене-Нексе и Ванде Василевской.
«Ленин о литературе», «Беседы с начинающим автором», «Крокодилы», «Огоньки»,
которых много я достал - тоже исчезли.
Есть у меня маленькое подозрение на Кукайло и лейтенанта Черных, которые не
могли остаться безучастными в этом деле, но главная роль за политруком, ибо
консервы и прочие вещи ярко свидетельствуют об этом. Кроме того, лейтенант
Соломкин сказал мне, что чернила у политрука, газеты забрал Черных, а книги
политрук отдал старшине, который закрыл их в ящик. Вот и вся история.
Ночью перед этим, после нескольких дней просьб, мне удалось уломать
лейтенанта отпустить меня на старые позиции. Однако, когда я уже было двинулся
пешком и был почти уже у цели, надежды мои рухнули внезапно. Мне повстречался
помощник командира роты и приказал вернуться. Больше лейтенант Голиков меня не
пускает. А я б с рук вырвал компас, отнял бы силой то, что добыл ценой жизни, под
обстрелом - литературный материал, за что борюсь сейчас на фронте - за литературу.
Впервые здесь я открыто записал, ибо избавился от гнета политрука, указавшего
мне как писать дневник, что писать в нем!