Page 9 - Дневник - 1943 год...

развалинами зданий валялись намокшие книги наших классиков, немецкие книги,
одежда, щетки всякие, вазелин и прочее. В одном месте я нашел два куска мыла, оно
не растаяло и сохранилось. В другом атлас на немецком языке, в котором отсутствовал
(был вырван) СССР.
Горжий все старался уйти от меня, не давал останавливаться; не дал походить по
городу, больше увидеть и узнать. Однако и то, что мне удалось увидеть, не всякому
дано. Был бы я один – остался здесь на пару дней и собрался бы огромный материал о
настоящем падении Сталинграда, особенно путем рассказов очевидцев. Но он все
торопил, крутил мною, пользуясь аттестатом и направлением, что выданы по моему
соглашению на его имя.
Проходя по городу, мы встретили патруль из двух человек. Оба молодые бойцы,
они рассказали о последних боях в городе, участниками которых были. Их дивизия
выловила последние остатки немецкой армии и пленила фельдмаршала Паулюса. Один
из красноармейцев указал мне на огромный многоэтажный, оскелетившийся дом, в
подвале которого был пленен главнокомандующий 6 армией Паулюс. Другой рассказал
о трофеях, которые массами захватывали наши бойцы, также личные вещи. В
подтверждение оба показали свои руки, увенчанные великолепными немецкими
часиками. Зажигалки, ножики, шоколад, папиросы - всем этим вдоволь насытились
наши воины. Целые тюки с шоколадом и продовольствием снимали бойцы с немцев.
Запросто снимали и вешали себе на плечи. Часы получали , указывая абы на […].
Полковники были очень заносчивы даже в час их пленения, а фельдмаршал Паулюс не
хотел вести переговоры с лейтенантом и потребовал, чтобы с ним говорило лицо
повыше. На прощание они мне подарили румынскую ложку-вилку***. Ее нужно будет
почистить, ибо она заржавела. Теперь у меня есть ложка взамен украденной в
госпитале из шинели, когда я ходил на перевязку.
Мирные жители в Сталинграде еще не живут, но уже ходят по городу, что-то
возят, таскают в мешках и кошелках (женщины и мальчишки). Они живут по окраинам.
Трамваи не ходят, разрушены электростанции и разворочена местами линия.
Пригородный ходит, но редко. Дальнего следования курсирует регулярно. В городе
много военных – все гвардейцы. Есть надежда, что меня направят снова на
формирование.
Через пару часов мне удалось сесть на машину, которая довезла нас до
Бекетовки. В дороге нам попадались сотни пленных, лагеря военнопленных, где
те работали и пр. Но только раз человек сто военнопленных вел крупный конвой
(ранее встречались один – два конвойных, теперь человек пятнадцать). Это были,
очевидно, отборные головорезы - на погонах у них были кубики (два) и прочие
отличительные знаки. Все они были хорошо одеты, некоторые были в очках. Проезжая
мимо одного лагеря я увидел, что по нему одиноко бродила нарядно одетая немка в
теплой черной шубе и шапке. Это, очевидно, немецкая переводчица или медсестра
или врач.
Из Бекетовки (она почти не разрушена) я пешком пошел по […]
Еду на Котельниково. Продовольствие кончилось и довелось менять табак (грамм
80) на три сухарика. Я их съел, но еще голоден. Спал на вокзале на холодном
каменном полу, как и все другие бойцы, так, что пройти нельзя было – тесно. Лежали
буквально один на другом. Ночью проверяли документы два лейтенанта НКВД. Всю
ночь лежал с закрытыми глазами и чесался остервенело. Вши, величиной с клопа, ели
меня беспощадно, не давая покоя.
Они и сейчас съедают меня по частям, пьют кровь – от них не избавишься. Какое
мучение – бессонница мучает, но вши еще больше. Я закусываю до крови губы от
нетерпения и боли – чесаться и искать вшей в вагоне на публике неудобно.
Дорога. За три дня я покрыл расстояние от Красного Кута до Сталинграда, а
сегодня я недавно проезжал уже станцию Авгонерова. В Красном Куте долго пришлось
проторчать в ожидании поезда.
По адресу одной из сотрудниц госпиталя (родом из Бессарабии) и по нации
еврейки, которая часто рассказывала мне о своей жизни и о тяжести своего
положения и проч., и которая попросила доставить в Красный Кут ее письмо сестре,