Page 21 - Дневник - 1945 год...

Говорят, на Одере есть один Франкфурт, другой на Майне… но зато вшей!...
Сколько их развелось у меня за дни пребывания в Германии! Ни в Польше, ни в
Бессарабии, ни у нас в России у меня еще не было столько вшей. Теперь их у меня
столько, что они ползают по телу, как поросята на германском подворье: и маленькие,
и большие, и совсем здоровенные; в одиночку, вереницей… Наверно съедят… Носить
их на своем теле очень невыносимо, и это испытание представляется мне более
хлестким, нежели боевое. Прямо хочется кричать до хрипоты и рвать на себе волосы.
Все тело в синяках от укусов этих гадких, опасных насекомых.
Белье не менял с декабря 44 года. Все белье грязное и уже рвется – вши
прогрызают его и на теле остается свернутая в комки вата.
Сейчас стоим на месте. Квартиры все обследованы солдатами и нет подходящей
смены белья для перемены. Нижнее белье получил старшина на всю роту, но когда
начался обстрел (он находился тогда у дамбы на Одере) из «Ванюш», - старшина
бросил все и драпанул от подводы подальше. Тем временем все белье украли.
Баню устроить сейчас нельзя – не до этого. Плацдарм наш очень небольшой, но
исключительно важный для всего развертывания военных действий, поэтому от нас
требуют, и даже просят (Берзарин, Жуков) во что бы то ни стало удержать
завоеванный плацдарм.
Погода здесь капризная. Почти ежедневно идут дожди; снега нет, и грязь
непролазная заляпала всю землю. Тепло, как весной. На Одере тронулся лед, снес
переправу и потащил ее обломки вверх по течению. Связь с правобережьем прервана.
Так обрываются наши надежды, наши мечты и желания поскорее наступать,
пробиваться на оперативный простор, брать Берлин с хода и довершать за его стенами
разгром гитлеровских полчищ. Все это могло очень просто осуществиться. Вначале - у
немцев было очень мало людей и техники, в особенности людей.
Но теперь враг подбросил сюда из Франции свежие резервные дивизии, и
положение значительно усложнилось. Прорывать опять будет нелегко и бог весть, кто
из нас останется в живых до Берлина.
Вчера расстреляли двоих самострелов, так что я после ночного дежурства весь
день был занят на судах. На моем дежурстве в штаб батальона привели бойца-
самострела Коляду, из восьмерки нашей. Мне старший адъютант приказал следить за
ним всю ночь: «Отвечаете головой в случае его исчезновения». Людей мало. Один
часовой был в моем распоряжении, но он стоял во дворе и я вынужден был никуда не
отлучаться и держать под личным наблюдением преступника. Добро еще, что сразу
поутру его судили и расстреляли за сараем нашего двора, а то бы еще пришлось
отвечать за него, а чем господь не шутит, еще чего ради самому попасть на скамью
подсудимых.
Другой самострел – лейтенант (!). Первый раз слышу, чтобы офицер стрелялся из-
за трусости – левую руку прострелил себе. Молодой, награжденный орденом Красного
Знамени и медалью за оборону Сталинграда. Награды у него отняли, имущество
личное конфисковали, семью лишили всех льгот, его расстреляли, как собаку.
Не жалко было ни одного, ни другого, но переживания его отдались на сердце.
Особенно в последний момент, когда комендант приказал конвоирам: «По изменнику
Родины, огонь!» Он крепко зажмурил глаза, весь сжался, и в ту же минуту три
автоматные пули едко впились ему в голову. Он рухнул наземь, обливаясь струйками
брызнувшей крови.
Позже временем "начальство" ушло получать ордена. Подумать только, какая
несправедливость! Вместе участвовали в боях, вместе переживали в одинаковой
степени остроту событий, причем Рысев и Шитиков половину времени «болели» – и
всех трех наградили орденами Отечественной войны, а я получил дудки! А ведь на
плацдарме раньше всех занял ОП на передней линии один я из роты и батальона
нашего. Пять дней пробыл со своими минометами, пока накануне самого штурма,
батальон и рота явились на передок. Ни одного человека не потерял вплоть до Одера.

17.02.1945
Часто размышляю о своей нынешней жизни. Ну, чего мне сейчас не достает?