Page 2 - Дневник - 1946 год...

06.01.1946
Креммен.
Эта девушка поистине достойна любви и уважения. Она старше меня на год и уже
имела мужа, с которым прожила не более 13 дней, но сохранила при этом свою
девственность и красоту. Она человек в полном смысле этого значения, хотя и
женщина, и немка, да и работает в театре, где очень трудно сохранить моральную
чистоту особе ее пола.
Но только одно несчастье против нас обоих – родители. Когда, после первого
посещения моей резиденции на Отто Шранк она задержалась здесь до утра, мать
категорически запретила ей сюда являться, и теперь мы вместе изыскиваем разные
способы, включая даже обман, чтобы как-нибудь нам оказаться вместе.
Я побыл у них недолго. Ко мне обещали прийти девушки-немки и я торопился их
встретить. Их визит намечался на 6.30 вечера, а уже было начало 18.00, то есть 6.
У отца Кристины был день рождения и она, как любящая дочь, сокрушенно
заметила, что отцу нечего курить. Это был предлог, на который я охотно отозвался,
решив пожертвовать еще одной пачкой сигарет ради только минутного
времяпровождения наедине с девушкой. Мать категорически отказалась пускать
Кристину со мной ко мне домой даже за сигаретами: «Найн, найн, найн!» Отец не
возражал и даже напротив, настаивал, чтобы она со мной пошла. После
непродолжительных "прений" перевес оказался на стороне законного большинства и
Кристина вторично одарила меня нежным смехом, горячим поцелуем и ласками
всевозможными у меня в квартире.
Мне всегда приятно с ней, и любой вопрос, как бы он щепетилен не был при ней
не становится пошлым, ибо она как ангел, обожествляет все подле себя.
Люблю ли я ее? Нисколько! Да и могу ли я ее любить по-настоящему, как,
например, нашу, родную девушку из СССР? Нет, просто я ее безумно уважаю за
чистоту и девственность, ценю за человечность, за преданность и постоянность,
симпатизирую ей за ее красоту и свежесть, за белизну ее тела, ласковость души, за
мягкие нежные груди, точно со знаменитой картины снятые и выросшие в ней живой.
Но что хвалить? Ведь это похоже на оправдание. Я хочу отогнать от совести страшную
истину моего увлечения.
Сейчас все говорят со злобой и негодованием о людях моей природы, а между тем
сколько случаев времяпрепровождения для одной ночи. И самые главные протестанты
и немцененавистники больше всех усердствуют в разврате и бесстыдстве. Пусть
кричат они и ударяют себя в грудь, пусть клянутся в своей неискушенности – я им не
верю. Человек, он всегда человек, и не может терпеть душевного заточения –
одиночества.
Но я забираюсь в философию, и это уж слишком для моего, еще не вполне
заостренного карандаша, и следует остановиться на точке-избавительнице. Как бы
чего не вышло. - нестареющая щедринская формула.
Через десять минут я проводил Кристину домой вместе с ее подругой – одну
Кристину мать больше никуда не пускает по ночам, хотя ей и 23 года.
Вернулся, ожидал. Никто не явился, и я счел себя одиноким и несчастливым.
Долго всматривался в черное окно, но оно было безответно. Время показывало
седьмой час, и секундная стрелка прыгала нетерпеливо на часах.
Вышел на двор оправиться, когда услышал женские голоса у парадного подъезда
здания. Немного удивился, почему там оказались женщины, но решил, что они
пришли к хозяевам дома, и, бросив косой луч фонарика в их сторону, быстро погасил
его, собрался уходить. Женщины отошли от ступенек и закопошились в кустах. Решил
- оправляются, и мне еще неловче стало от моего любопытства и присутствия в это
время. Я совсем прилип к земле и не смел шевелиться. Вдруг они выросли передо
мной, и молодой голос девичий спросил по-немецки, где здесь лейтенант. Я был в
теплой плетеной косоворотке с железным замком на воротнике, и меня трудно было
ночью узнать. Я еще раз осветил лица, почувствовал в них знакомые очертания, и,
схватил за руку ту, хорошенькую, визита которой я дожидался не раз, и ради которой
принимал ее подруг и одного парня, обещавшего мне ее привести. И вот случайность: