Page 24 - Дневник - 1942 год...

или поменять. Только искренним сочувствием и горячим негодованием против их
обидчиков мне удалось вызвать симпатию у них. В одном месте мне дали вареного
мяса, в другом девушка 25 года рождения вынесла кусочек хлеба, в третьем угостили
обедом (дал им, правда, коробку спичек). Молока не было и купить чего-либо тоже
нельзя было.
Там же, в селе я узнал от писаря, что мне получилось письмо (но, что его
передали сюда), по пути мне сообщил боец, что письма там остались. Какая досада,
быть там и не отобрать свои письма. Однако на передовую я возвратился сытый и
довольный, что много узнал и увидел, хотя, лучше хотел бы, чтобы этого не было.
В нашем шалаше оказались гости с третьего отделения. Они накрывают свою
землянку плетнем, который тут же плели и днем не хотели идти на свою открытую
позицию, чтобы враг их не заметил. Я, на радостях что наелся, раздал всем им свою
пайку табака. Мясо спрятал. Хаустову отдал выпрошенные мною сухари. Бессарабов
долго косился на меня взглядом – ему хотелось, чтобы я поделился между всеми и
мясом. Наконец он не вытерпел, встал и громко, чтобы слышали бойцы других
подразделений, находившиеся рядом, стал говорить, что я нечестно поступаю и
должен поделиться с Хаустовым мясом. Хаустов тоже бурчал и поддакивал. Но когда
он ушел, стал говорить что он и так перекусил и что с него «будя».
Он хитер, Хаустов, лицемерен и это, вместе с его жалким видом грести все под
себя, вызывает брезгливое отвращение.
Он болен, к тому же, туберкулезом (по его словам) и я когда-либо заражусь от
него – ведь я ем вместе с ним. А ему и сухари другой не дал бы на моем месте, за все
обиды, оскорбления, неприятности и позаглазные поношения перед людьми, которым
он меня подвергает.
Сегодня стрелял батальонный миномет. Выпустил пятнадцать мин и ни одной не
попал в цель. Сколько денег ушло на их изготовление а их разбросали зря. Дали б мне
пострелять – бил бы мой миномет хоть наполовину ихнего. Я б показал им как надо
целиться.
Вечером вчера отдал, наконец, парторгу свою автобиографию, теперь осталось
собрать рекомендации двух партийцев и бюро комсомольской организации.
Сейчас уже вечер и скоро за ужином пора. Триста грамм сухарей (а нам выдали
еще меньше) недостаточно для среднего бойца в таких условиях. Сейчас дополучу,
наверное.

03.07.1942
Ко мне нагрянул какой-то майор. Кричал, ругался, что мы не на огневой позиции,
угрожал неприятностями и говорил, что немцы так не воюют. Записал фамилию, имя,
отчество и еще что-то из моей красноармейской книжки.

Когда ходил докладывать лейтенанту (с ним были капитан и старший лейтенант,
как я узнал, специалисты по составлению и наненсеню на карты географической
местности). Я разговорился с ним, и когда он узнал, что я пишу, - стал говорить со
мной откровеннее. С нами был еще связист Ципкин, член партии. Начали с того, что
капитан заявил, что тоже писал когда-то и что в нашем возрасте или становится
слишком мечтательными (художниками, поэтами, изобретателями) - так я его понял,
или слишком веселыми - хулиганами. Но это, говорил он дальше, до 25 – 26 лет. За
пределами этого возраста многие расстаются с мечтательностью.
Перешли на политику. Я поделился с ним, что в тылу иначе смотрел на жизнь и
особенно на ход военных действий на фронтах Отечественной войны, чем теперь,