Page 52 - Дневник - 1943 год...

Их надо было взять в учебном полку вместе с расчетами (по пять человек на
пулемет) и лентами (десять лент на пулемет). Всего надо было получить пять
пулеметов. Третий батальон тоже столько должен был получить. С наступлением
темноты их надо было доставить на передовую.
Я спросил подполковника нельзя ли их сейчас довезти до посадки, где находятся
тылы нашего батальона и затем, с наступлением темноты, выдвинуть на передовую. Но
он заметил лишь мне: «Какой Вы невозможный непонятливый человек! Я ведь сказал
не выдвигать до темноты!» И стал мне читать нотацию длинную. После чего дал
приказание и заставил три раза повторить. Написал записку своему новому
помощнику, на котором теперь лежит обязанность - возня с пополнением,
подполковнику Захаркину.
Старшина, как я выяснил, не знал где полк расположен и мне довелось вторично
допытываться насчет дороги. Я не решился больше разговаривать с подполковником и
обратился к майору Хоменко, начальнику штаба полка. Тот объяснил сразу, коротко и
понятно и я поехал.
Старшину оставил, ибо ехать ему было ни к чему. Там сразу наткнулся на зам.
командира полка по политчасти. Он взял записку, прочел и направил меня на одной
повозке в Астраханку, где находится штаб, а две повозки посоветовал оставить в
посадке, где он находился, ибо мне придется возвращаться к посадке.
Там подполковника Захаркина не оказалось и приказание насчет «Максимов»
отдал заместитель его, капитан, заметив при этом: «Узнаю в этом командира полка (он
назвал по фамилии) - это его очередное чудачество» (Сыбкина).
Я направился (имея на руках письменное приказание) к посадкам, где
располагалась рота пулеметчиков. Захватил с собой агитатора полка - капитана
Андреева, которому нужно было в штаб полка, что на передовой – теперь у нас два
полка и два штаба. Дорогой прочел стихотворение агитатору, рассказал ему об
искажении предыдущего редакцией «Кировец». Он пообещал поругать чиновников из
редакции, так безжалостно отнесшихся к моему труду. А еще пообещал он (на днях он
должен был там быть) передать мое письмо в редакцию. Но письмо я так и не передал,
ибо не закончил писать.
Приехав к посадкам, я застал там концерт с музыкой, декламацией и пением.
Обратился к подполковнику, - тот приказал вызвать командира пулеметной роты.
Побежал за ним, сам думая, чтоб успеть прочитать свое стихотворение «Пополнению»,
так кстати написанное мною.
Командир роты - тот самый старший лейтенант, что командовал нами, когда мы
окапывались в резерве полка для обороны его КП. У него в роте только один
лейтенант, остальные – командиры взводов из пополнения. Характерно, что когда я
привез их в батальон и их спросили: «Кто у вас командир взвода?», они ответили в
один голос: «Тут пацан один», и потом стали звать: «Алешка, скорей сюда!».
Командир батальона пожурил их за такое отношение к командиру.
Пока командир роты не пришел, обратился к подполковнику с предложением
прочесть стихи. Замкомполка, капитан ... Когда я назвал ему свое стихотворение,
решил безо всякой проверки предоставить мне право на прочтение стихотворения. Он
заявил мне, что знает мою фамилию и читал стихи мои. Я прочел.
Встретил много младших лейтенантов, с которыми был в резерве.
Ночью привез и сдал пополнение. Но спать не пришлось. Посреди ночи стали
звонить насчет подвод и ночью же их пришлось отправлять обратно. Когда ехали туда
– все волновались, спрашивали: «А как на фронте? Не страшно ли?». Некоторые
говорили: «Я боюсь, как бы не убили меня. Мне страшно». Но никто не был даже
ранен и, когда возвращались, все считали себя уже обстрелянными и повидавшими
фронт.
Из пяти пулеметов только один оказался исправен и был оставлен с четырьмя
человеками расчета на передовой. Остальные, постреляв одну-две ленты, более не
смогли стрелять, ибо были перекосы и […] извлек, а в теле не оказалось.
Остальные я увозил обратно. Дорогой подобрали раненного. Он меня узнал и
спросил: