Page 56 - Дневник - 1943 год...

ко мне почаще.
Парторг полка дал мне анкету для вступления в партию. Мне остается написать
заявление и автобиографию (анкету я заполнил, а остальное не мое дело). Я кандидат
уже около 10 месяцев. Пора переходить в члены. Я хочу поспешить, пока меня еще не
знают здесь, а то […] разругаюсь или поспорю с кем-либо из начальства, и партии не
видать мне тогда, как ушей своих без зеркала. Ведь то же и на курсах случилось, где
мне предоставлялась со временем возможность для вступления в ВКП(б), но я ругался
с Клименко.
Вечером пришел комроты Соколов и лейтенант Запрягайло с НП. Привезли спирт
для питья, спички, хлеб, мины. После этого я пошел к своей землянке и начал ее
накрывать. Туда засел Артунян и шутил, что будет очень благодарен мне за накрытие
землянки для него. Но опять началась стрельба и я вынужден был взять с собой сумку
и идти на позицию.
Стемнело. Привезли ужин. Я поел, и, захватив с собой вещи, отправился в свою
землянку. Там сидела Рая – еврейка-санитарка-медаленосец. Она была у телефона,
который был сверху окопа. Я копаю просторные и удобные окопы и поэтому
предполагал, что мой окоп займет кто-либо из лейтенантов или командир роты или же,
наконец, его КП. Так оно и получилось, тем более что окоп мой был очень глубок,
устлан травой и сеном - мягок, имел ступеньку-скамейку.
Я попросил, чтобы мне очистили землянку, но командир роты сказал, что он не
очистит ее. Позже пришел связист. Я сидел вместе с Раей разговаривал. Вещи свои я
тоже перенес туда.
Фамилия связиста Першиков. Это большой, пожилой, лет 38-40 человек. Себя он
считает мудрецом и командиров ни во что не ставит, держа себя надменно и заносчиво
со всеми. Он стал меня выгонять из моей, собственным потом вырытой землянки. Я
выгонял его. Вдруг начали рваться снаряды, и всем троим нам пришлось притаиться в
землянке. Потом он (связист ушел), ибо втроем было тесно и опасно – вся земля
вздрагивала вокруг и стенки землянки, дрожа, ссыпались на лицо, за ворот и на
голову.
Я накинул шинель и, содрагаясь при новом полете снаряда и гроханьи его о
землю, пригинался ко дну окопа. Рая тоже. Она, как и я не сильно боялась и до сердца
ее боязнь доходила только в момент взрыва. Долго так падали снаряды – то справа, то
слева, то сзади, то спереди и, казалось, сам ад низвергал их, чтобы попугать нас или
ранить со злости. О смерти я не думал и только опасался ранения. Прятал руки и
голову – самое необходимое в жизни.
Снаряды грохали уже на правом фланге, где помещалась наша рота. Оттуда как
угорелые помчались налево вдоль посадки люди, и я не мог добиться ответа - чьи они
и откуда.
Но вот наступило затишье. Люди возвращались, и среди них я узнал командира
роты и лейтенанта Зачапайло или Запрягайло, как его зовут там. Старший лейтенант и
его шатия от всей души смеялись над трусостью наших бойцов и командиров и те
обиженно огрызались им в ответ.
Они вернулись на позиции. В это время подошел связист и начал снова выгонять
меня, угрожая применить силу и вышвырнуть(!) меня из моей(!) землянки. Я наоборот
настаивал, чтобы они убрались. Связист ругался и угрожал. Рая ушла, и я лег в окопе,
подостлав под себя палатку. Из-под головы вырвался маленький белый кролик и
заметался по землянке. Это был мой старый друг, которого я ласки ради брал к себе
уже три ночи подряд на ночлег, но всегда он уходил от меня, хотя жил возле моего
места жительства. Я взял кролика и так лежал. Связист долго ругался. Потом, заявив,
что он меня не считает за командира потому что я не в его батальоне, и как бойца он
меня вышвырнет из окопа. Я возмущался поведением этого зарвавшегося сержанта-
связиста и требовал от старшего лейтенанта призвать его к порядку, но ничего не
помогало. Тот прямо по мне пошел к телефону и остановился, поставив ногу на грудь.
Я вышел из землянки, вырвавшись из-под него, и дрожа от возмущения обещал ему
рассчитаться с ним на следующий день. Он отвечал «пожалуйста» и победно
усмехался улыбкой скотины.