Page 3 - Дневник - 1942 год...

Что у меня на душе сейчас? Какие ощущения я переживаю? Скажу прямо – нет
уже той грусти и отчаянья, охвативших меня в первый день (т.е. вчера) призыва,
когда узнал, что не еду в военную школу. А мне так хотелось получить побольше
знаний военных, чтобы во всеоружии встретить фашистских вандалов гитлеризма. Но -
время впереди и еще ничего для меня не потеряно.
Сегодня отправил письмо в Ессентуки – открытку с портретом Д. Дидро. В
Армавире прогулялся по главным улицам и на базаре. Сало – 150 рублей килограмм,
но я не купил.
В нашей команде, оказывается, все беспартийные, за исключением меня. Это
хорошо – буду проситься политруком.
Все зеленеет, все цветет, на широких просторах земли Советской. Хочется жить,
работать, и наслаждаться природой, и потому еще сильнее проникаешься ненавистью
к гитлеровской шайке разбойников. Месть, священную месть и ненависть везу я в
своем сердце.

08.05.1942
Майкоп.

Лагеря. Красивая картинка природы. Я сижу на крыше землянки, отведенной под
карантин для вновь прибывших мобилизованных бойцов. В нескольких шагах от меня
крутой обрыв. У подножья обрыва неширокий низменный бережок многоводной и
бурной реки, стекающей откуда-то с гор. Горы снежные, высокие раскинулись где-то
очень далеко. Утром на горизонте вырисовываются их очертания, солнце блестит на их
задумчивых куполах, – они манят своей отдаленной прелестью. Выступают они над
землей сразу, как бесподобные голубоглазые красавицы, захотевшие вдруг
понравиться. Их не скрывают ни стелящиеся змейкой по земле пугливые холмики, ни
сердитые карликовые горки и холмы, так часто встречающиеся на Кавказе.

11.05.1942
Целый день не занимались: в баню ходили, уколы делали.

Отправил за пределами лагеря все четыре письма: к маме, в Ессентуки, Оле и
тете Ане.
После бани зам политрука прочитал очередную сенсационную новость из газеты:
немцы применяют газы на Крымском участке фронта. Сейчас, спустя пару часов после
этого, красноармейцы обсуждают совместно с политруком последствия, могущие
истекать отсюда. Политрук уверяет, что не надо теряться, и что мы а также союзники
наши, обладаем намного большими силами, нежели гитлеровцы.
Уколов я не делал, – как я буду заниматься, маршировать, когда они (уколы) так
болезненно на мне отражаются.
Старшина сзывает чего-то наших бойцов, как бы не на уколы… Нет, не на уколы.
Меня не трогали. Ушел за полотно железной дороги.
Женщины разыскивают своих мужей. Одна нашла – какая радость на ее лице!
Только меня никто не разыщет и никто не придет ко мне. Хоть бы скорей на фронт
послали. Хочется поскорей вернуться домой, живым или мертвым, но скорее. А
умирать не хочется и не верится в подобное несчастье. Верую в свою судьбу, хотя она
не раз меня подводила. Хочу быть впереди в предстоящих боях, но иногда в мою душу
закрадывается тень сомнения и становится страшновато за себя: а не струшу ли? Не
испугаюсь? Нет! Тысячу раз - нет, говорю я себе! Хоть бы скорее в бой.