Page 45 - Дневник - 1943 год...

В пути нас надули здорово весовщики, написав в аттестате что выдали продукты
на три дня, а на самом деле мы получили продукты лишь на два дня. Свои аттестаты
вся наша группа лейтенантов из 15 человек сдала, получив взамен один общий
аттестат, который взял один из нас – некто Бобров. Тот не посмотрел что написано в
аттестате и уехал. Только здесь мы нагнали его. Так мы и прогавили паек за одни
сутки.
Здесь многие ходят с медалью «За оборону Сталинграда». Я решил возобновить
хлопоты о медали. Начальник штаба резерва капитан, бывший одно время помкомроты
на курсах, сказал, что на днях мы переедем во второй эшелон и там можно будет об
этом говорить, ибо там есть медали.

04.09.1943
Село Маныч. Латоновского с/с, Матвеево-Курганского района.
Сюда прибыл вчера на рассвете. Из Латоново, куда завез нас (офицерский состав)
шофер. Он не хотел нас везти и даже пытался драться с командиром второй роты,
лишь под угрозой револьвера утихомирился, но завез нас на семь километров
западнее Соколовки, где разместились наш штаб и кухня. Но там все мы поместиться
не могли и переехали частично (вся рота) сюда, в хутор Маныч.

07.09.1943
В Маныче пробыл два дня с половиной. Ел арбузы без нормы и молоко. Со мной
опять поселился Тишаков. Спали на полу, мух много было и они буквально съедали и
днем и ночью.
Семья у моих хозяев была большая: две девушки, одна 24 года - Маруся, другая
26 - Надя. Старушка – мать девушек и двоих детей. Они отнеслись очень внимательно
к нам, ко мне особенно. Я взял у них адрес чтобы писать.
Когда приказали всей роте выстроиться с вещами, я распрощался с хозяевами и
ушел. На дорогу захватил пышку (хлеба не было) и четыре арбуза. Два съел дома.
На построении выделили 20 минометчиков для отправки в часть. Меня
вычеркнули из этого числа, но я настаивал на отправке меня. Когда всю партию все-
таки отослали, командир роты вдруг почему-то спросил: «Кто еще из минометчиков
остался?». Все разбежались, попрятались за домом: и Замула, и Кружилин, и
Герасимов – никто не обмолвился словом, показав свою трусливость и нежелание
честно служить своему отечеству. «Я остался» - заявил я перед притихшими
командирами. «Гельфанд здесь останется» - заявил командир роты резерва – он
прослышал, что я пишу стихи и редактирую газеты и не хотел со мной расставаться
ради Боевого листка. «Нет - сказал я, - мне хочется воевать, а не в тылу
отсижываться». «Гельфанду не терпится. Ну ладно, идите, замените Киселева, а он
пусть подождет следующей партии».
И я пошел. Два дня мы ехали, шли. Дорогой встречали хутора и
деревни, полуукраинские-полурусские жители которых рассказывали нам о немцах, о
том, как они жили, грабили, хозяйничали, убивали, но затем плакали, кляли Гитлера,
ели сухой процвевший хлеб (по 200 грамм) и драпали, застигнутые врасплох, бросая
даже ложки и кашу. Два немецких трупа, нагишом уложенные в окопы пехотные, мне
повстречались в стороне от дороги. В пути нашел я также две немецких листовки,
исключительно антиеврейские. Там они насмешничают над еврейскими именами и
обычаями и, в конце концов, призывают «громить жидовское правительство,
ввергнувшее Россию в войну». Вот он и единственный козырь, за который они
ухватились с отчаяньем утопающего. Рассчитывая на неприязнь к евреям, которая еще
не совсем изжита в России со дня Октября, немцы намереваются хоть этим
подействовать на мысли и чувства советских людей. Но поверить врагам и пойти на их
удочки могут только маловерные люди и врожденные предатели. Я же докажу
мерзавцам гитлеровским, кто такие советские евреи, как они любят Родину, ненавидят
фашистов, готовы на любые подвиги во имя разгрома иноземных пришельцев.
Сохраню листовки, чтобы потом когда-либо лично приклеить их на лоб плененному
мною лично немецкому офицеру или борзописцу. Я дождусь этого момента, я исполню