Page 30 - Дневник - 1942 год...

Все переправы и мосты разрушены, имущество и скот, разбитые и изуродованные,
валяются на дороге. Кругом процветает мародерство, властвует трусость. Военная
присяга и приказ Сталина попираются на каждом шагу.
Сегодня я стоял на посту ночью. На рассвете пришла соседская женщина и тайком
сообщила, что в селе немцы, что она сама их видела. Пришли, дескать, они ночью и
один из них, видимо старший, потребовал, по словам женщины, документы у
ночевавших у нее бойцов. Он строго разговаривал с ними, спрашивал какой они части,
почему не со своими подразделениями, куда идут и пр. Ее, женщину, он спросил, не
красноармейка ли она, и когда она сказала, что нет, он приказал постелить им спать.
Она уложила их и прибежала сюда сказать. По-русски все они плохо разговаривают.

21.07.1942

Вчера вечером к нам пришли командир нашей роты и много других командиров из
офицерского состава батальона. С ним были ответственный секретарь комсомола
младший политрук […], парторг батальона[…] и политрук Малов. Последний
интересовался судьбой комиссара батальона, разыскивал его, но безрезультатно. Все
командиры рассказывали, что когда на батальон напали немцы, он вел себя
мужественно и отважно. Немцы (это были десантники) неожиданно ударили по
батальону с тыла из автоматов. Батальон размещался тогда по всему селу, на виду, и
явился большой мишенью для противника. Во время боя в село пробралось несколько
немцев и пытались поджечь сарай (это было ночью, кажется), комиссар
собственноручно застрелил двух фрицев, выползавших из подожженного сарая. В то
время как большинство людей растерялось – комиссар беспрерывно отстреливался,
давая отпор ненавистным и хитрым врагам. Командиру нашей роты сказал выводить
людей и сам ринулся в самую гущу битвы. Больше его никто не видел. Немцы
наделали большой переполох в батальоне и тот частично разбежался, частично попал
в плен, много было убитых и раненых. Парторг батальона (!!!) сорвал с себя знаки
отличия (на нем их не было, когда он к нам пришел).
Вчера ночью мы вышли из села. Наш взвод ехал на подводе, у себя поместили мы
трех командиров. Остальные, а их было больше нежели рядовых, шли пешком от
хутора. Однако мы отъехали не более четырех километров и остановились, так как не
знали куда ехать дальше, на ту ли дорогу мы попали.
Николаевка, где до сих пор была переправа, по рассказам многих, занята
немцами. Впереди по хуторам и дорогам, тоже, по слухам и разговорам, высадились
десанты. Толком, однако, ничего не известно. Сейчас утром мы движемся дальше.
[…] на повозке сидят. Только что наш младший лейтенант узнал, что в Николаевке
никого нет и разговоры о немцах – сплошной вымысел. А в нашем селе тоже ходили
подобные слухи и всем пешеходам, конным, спасавшимся из плена, выходившим из
окружения, говорили, что сюда опасно ехать.
Командир роты говорит, что если бы я был с ними – я побросал бы все тетради и
дневники, но я твердо уверен, что сохранил бы все, удайся мне сохранить свою жизнь
и сохраню, если только выберусь живым отсюда. А в этом я верен, ведь со мной
судьба. Не она ли остановила наш взвод, не с ней ли мы все отстали от батальона,
которому угрожала опасность.
Но мне хотелось бы не так чтоб было. Видеть все, участвовать в схватке, проявить
героизм, показать, испытать себя и выйти невредимым, как наши командиры - вот чего
мне хотелось бы. Но нет добра без худа, как и наоборот.
Подъезжаем к хутору. Отсюда разузнаем подробности о дороге, чиста ли она от