Page 29 - Дневник - 1942 год...

противогаз, накрывшись шинелью, но это, конечно, не помогло. Я промок до ниточки.
Единственное, что осталось сухим - это противогазная сумка с тетрадями и верхняя
часть туловища с боковыми карманами, где хранятся блокноты, фотокарточки и
документы - эти места я наиболее берег.
В воздухе непрерывный гул самолетов. Непонятно, чего ожидают наши? Не нового
ли десанта и прочих трудностей впереди? Им хочется, видите ли, побольше выжать
из этих местностей необходимых продуктов. Мед достали в пасеках. Много меду.
Теперь меняют его на хлеб. Пшеницу здесь понабирали в амбарах мешками, меняют с
крестьянами на хлеб, муку и пр. Хотят остаться здесь, чтобы набрать побольше хлеба,
ибо, по их словам, за Доном много не наменяешь.
Младший лейтенант просто заносчивый мальчик, хитрый, хотя и недалекий по
уму, но практичный. Живет только для себя, как и все окружение мое. Этому он
научился, видимо, еще в училище. Сильно поддается он влиянию бойцов и по любому
совету готов все делать, вернее, заставить делать меня и других, менее опытных в
жизни и, следовательно, менее нужных для компании, полезных и авторитетных
бойцов. Но таких мало - раз, два и обчелся.
Мины выбросили они из повозки еще в то время, когда впереди нас был десант
немецких автоматчиков (по словам приблудившегося к нам младшего лейтенанта,
бывшего соученика нашего командира взвода) разбившего наш и его, - 27 и 28
батальоны. Я не знал об этом. В то время я не позволил бы им этого делать. Минометы
бросили под руководством младшего лейтенанта недалеко отсюда, километрах в
двадцати, в селении не то Кухтачево, не то Вихлянцево. На мое замечание, что ведь
сказано в приказе Сталина о необходимости строжайшего сбережения военного
имущества при любых обстоятельствах, лейтенант ответил: «Вы не понимаете
обстановки, товарищ Гельфанд, вы не знаете в каком мы сейчас положении» и
приказал мне принести лопату, дабы закопать оружие. Я попросил оставить хотя бы
один ротный миномет (он весит всего лишь 10 килограмм), на что лейтенант мне
ответил «несите его тогда сами на плечах». Ясно, что нести его не смог бы я, будучи
на территории усеянной вражескими десантами.
Сейчас я пасу лошадей. Проклятье, они далеко заходят и приходится без конца
прерываться и гнать их обратно. Это мне уже надоело. Погоню их в сад, где мы сейчас
расположились.

20.07.1942
Хутор Беленский. Так называется это селение. Сегодня мы уже здесь второй день.
Войска все идут и идут. Одиночки, мелкие группы и крупные подразделения. Все
имеют изнуренный и измученный вид. Многие попереодевались в штатское,
большинство побросало оружие, некоторые командиры посрывали с себя знаки
отличия. Какой позор! Какое неожиданное и печальное несоответствие с газетными
данными. Горе мне – бойцу, командиру, комсомольцу, патриоту своей страны. Сердце
сжимается от стыда и бессилия помочь ликвидации этого постыдного бегства. С
каждым днем я все более убеждаюсь, что мы сильны, что мы победим неизменно, но, с
огорчением вынужден сознаться себе, что мы неорганизованны, что у нас нет должной
дисциплины и что от этого война затягивается, поэтому мы временно терпим неудачи.
Высшее командование разбежалось на машинах, предало массы красноармейские,
несмотря на удаленность отсюда фронта. Дело дошло до того, что немецкие самолеты
позволяют себе летать над самой землей, как у себя дома, не давая нам головы вольно
поднять на всем пути отхода.