Page 12 - Дневник - 1943 год...

сжимало сердце досадой и безудержным гневом на отвратительных и звероподобных
людей-гитлеровцев, виновников всех этих бед и страданий нашего народа моей
Родины.
Здесь поезд остановился. Который день стояли два эшелона, выехавшие из
Зимовников раньше нас. Так что на быструю отправку в Сальск нечего было
надеяться. Комендант сказал мне, что один из поездов уйдет через два часа. Я
поверил и поспешил в село купить чего-либо поесть.
Яиц не достал. В одном месте случилось натолкнуться на кислое молоко по 50
рублей за литр. Я согласился и взял поллитра за 25 рублей. Поел. Хозяйка налила еще
поллитра, сладкого. Наелся донельзя. Вздулся живот и я не мог долгое
время […] своему уставшему желудку и решил посидеть немного.

Стал расспрашивать хозяйку о немцах. Она охотно рассказывала. У нее на
квартире много их стояло. Было холодно. Приходили группами и в одиночку,
приказывали сходить с постели хозяевам и ложились сами туда. Женщин они не
стеснялись. Хозяйничали, как могли, в доме. Зато мужчин они остерегались,
стеснялись (так говорила хозяйка в их присутствии бесчинствовать). Попадались и
хорошие люди: они угощали детей конфетами, были вежливы с жителями, не
обманывались насчет перспектив своих и не обманывали других.
У хозяйки этой квартиры одно время (перед отступлением своим) стояло
несколько немцев. Они говорили ей часто: «Рус придет, матка, даст тебе пулемет и ты
будешь пук, пук на немец?» Она отвечала, что боится ружья и пулемета и никогда не
станет им пользоваться, брать в руки. Ответ, видимо, удовлетворил их, и они
одобрительно закивали головой.
«Ты ждешь русских?» - спросил однажды у нее немец. Она ответила: «Как же мне
не ждать их, когда мой муж с ними дерется». Один из немцев улыбнулся, но лица
других приняли угрожающее выражение. «Нет, нет, - поспешила она их успокоить, –
мужа моего давно уж нет в живых». Этот немец, который улыбался, когда
другие злились на ее ответ, был очень добрый и сочувствовал женщине. Он часто
говорил ей в отсутстствие других своих совоинов, что Красная Армия близко и что
русские скоро вернутся. Так оно и получилось. Накануне своего отхода они
предложили хозяйке уйти за километр, а сами, установив у одной из стен пулемет,
стали отстреливаться из хаты от наступающих наших войск. Это было ночью. А наутро
в станицу вступили красные. Много жителей расстреляли в Сальске при своем отходе,
русских. Здесь же расстреливали одних евреев и немного коммунистов (наиболее
ответственных).
Эти рассказы о массовых казнях ни в чем неповинных евреев заставляют меня с
еще большей тревогой думать о дорогих родных моих из Ессентуков, об их судьбе. Как
бы мне съездить туда, узнать хоть что-либо, ведь от Сальска до Минвод сущие
пустяки. Попрошу коменданта на пересыльном пункте разрешения дать съездить в
Ессентуки, но вряд ли мне что-либо удастся. Насчет немцев я навсегда решил – нет
врагов для меня злее немцев и смертельнее их. До гроба, до последнего дыхания в
тылу и на фронте я буду служить своей Родине, своему правительству, обеспечившему
мне равноправие, как еврею. Никогда я не уподоблюсь тем украинцам, которые
изменили Родине, перейдя в стан врага и находясь теперь у него в услужении. Чистят
сапоги, служат им, а те их лупят по иудиным собачьим харям.
Впрочем, пленных расстреливают немцы, особенно при отступлении. Раненных
пленных добивают.
Сейчас устроился на квартиру ночевать. Поезд не идет - где-то впереди разрушен
мост. Лягу спать.
Ах, да! Сегодня, говорят, взяли Вязьму. Я от многих это слышал, но пока не
доверяю рассказам, пока не прочту сам информбюро.

17.03.1943
Сальск. После госпиталя. 14 марта, после ночевки на станции Пролетарской в
семь часов утра пошел с Горжиевым на базар. Горжий опять крутил мною и заставлял