Page 10 - Дневник - 1946 год...

вас – процедил сквозь зубы повелительно человек в меховой кожанке без погон. –
Снимите перчатки и станьте, как полагается! Вы говорите со старшим лейтенантом!
Я снял перчатки, покраснел и удивился: – Позвольте, не имею чести знать с кем
разговариваю, - спросил вежливо, но с достоинством.
Он назвался майором […] и продолжал кричать. Мне стало невмоготу. Я быстро
вышел, в коридоре размышляя, кто он таков есть. Все догадки привели к одному
выводу: начальник контрразведки бригады, и теперь мне могут нагонять хвоста, хотя я
и не болтал зря и где- ни будь в неофициальном учреждении, тем более что
подполковника из торготдела управления торговли уже я знал, да и само управление
рассекречено настолько, что я нашел его только по одним справкам, которые наводил
у прохожих военнослужащих и проник во внутрь городка безо всякого пропуска,
только благодаря беспечности часового. Так что тут еще трудно говорить о
разглашении военной тайны – палка о двух концах, и в торготделе не посмеют об этом
заикнуться.
Скоркин снова был недоволен: «На словах я не верю! Где бумажка?» Объяснения
были излишни. Я решил позвонить и прийти с окончательным результатом, но потом
вспомнил, что перерыв.
Возвращение мое в Берлин срывалось. Что было делать? Я переждал с полчаса,
снова пришел к майору, и сказал, что звонил, и получил ответ «после выходного». Так
мне и в действительности сказали в Потсдаме: «Или утром, или после выходного
звоните».
Попросил, чтоб пустил в Берлин, так как оставил там фотопортреты и чемоданчик
с продуктами. Не поверил. «Что-то у него там есть в Берлине, наверно баба» - задал
вопрос присутствующим. И майор Корнеев (нет, трепач все же он - ему ничего нельзя
говорить), поспешил передать, что рассказывал я ему накануне о девушках, причем
смешал с лесом и со звездами, и получилось пошло и глупо.
Начальник был в нерешительности. Я стал упрашивать и объясняться.
- Да ну тебя на х..., не плачь! – сказал он полушутя, полусердито. – Езжай, но
утром возвращайся!
Я обещал. И с машины на пешую, с пешей на поезд, с поезда на электричку, на
трамвай и опять на пешую – добрался в Берлин к 8 часам.
Отобрал чемоданчик, уплатил за фото и побрился.
У парикмахера остановился у портрета, великолепно сработанного кистью
художника девушки ***. Не смог оторваться и решил приобрести. «500 марок стоит
портрет» - сообразил проклятущий немец с хитрой змеиной мордочкой, и чтоб
заохотить, стал рассказывать, что рисовал картину еврей, и продал еврей, и сама
девушка тоже еврейка – старый негодяй видимо догадывался что я еврей и решил
сыграть на национальных чувствах.
- Мне безразлично кто эта девушка, я хочу ее иметь, - и вынул пол килограмма
свинины, отдал ему.
- Мало! – жадно вскрикнул парикмахер, и ухватился обеими руками за две
оставшиеся в чемодане луковицы.
Я дал ему одну – у меня ничего не оставалось кроме хлеба и предстояло голодать,
но зато девушка, живая и красивая, стóит, чтобы иметь ее у себя, пусть даже в
пределах портрета!
К засекреченным и полузамурованным девушкам из безымянной части п/п 93570
– МБ(Э) пришел когда уже было 10 вечера. На дверях сразу встретил […]. Вовнутрь не
пускали, и девушка приложила все свои старания, чтобы уговорить часовых и
начальство, ей помогали подружки, но все оказалось тщетно. Тогда предложил
пройтись со мной. Ани не было и только две девушки были со мной. У самой гостиницы
предложил зайти в мой номер, который к тому времени я не успел еще снять. Квартиру
мне определили быстро, а девчат не согласны были впустить. Комендатура нагоняла
накануне и теперь им страшно (немцам) было допустить неосторожность. Тогда
посидели, поболтали в передней почти до 12 часов, а на сегодня договорились пойти в
театр.
Около 11 дня девушки были уже здесь, и опять Ани не было. Пришла она только к