Page 34 - Дневник - 1945 год...

кивком на пистолет, «только гут махен, а никак не иначе!», и она поняла, ухватившись
за него крепко, стала толкаться ему навстречу. Так, дружно работая, они пришли к
цели. Он почувствовал, что что-то лопнуло, девушка вскрикнула и застонала "Ой,
Куте, Куте", однако вскоре сумела себя заставить улыбнуться.
Он приодел ее в гражданское платье, и она вышла к своим сомученицам веселая
и невинная.

В середине дня меня и Каноненко вызвал Рысев. Он был вежлив и добр.
Пригласил сесть, застенчиво приступил к изложению своего требования.
Я получил задание руководить всеми окопно-оборонными мероприятиями, на
осуществление которых мне давался весь личный состав подразделения. Я выслушал,
ушел к себе и в ожидании бойцов из бани, где они мылись с Шитиковым во главе, стал
перечитывать письма и готовить на них ответы. Я отходчив. Встретив такое милое
обращение Рысева я почему-то посовестился своего рапорта, который вчера отослал
на имя начальника политотдела, а позавчера помог Каноненко оформить и отослать
туда же.
Еще раз упрекнул я уже несколько позже, когда перед отправкой в командировку
узнал о вынесении Каноненко 5 суток ареста, и снова встретил улыбающегося Рысева
в хозвзводе в тылах батальона. Но было уже поздно и я ничего не могу теперь
сделать.
Дело в том, что в мое отсутствие приедет комиссия, будет разбирать, и бог весть,
что там на меня могут наговорить. Не надо было мне торопиться, ведь остался в
стороне Шитиков и наверно опять выйдет сухим из воды. Впрочем, сейчас не до этого.
Глубокая ночь. Моринг мертв, если не считать комендатуры и воинских частей на
его окраинах.

21.03.1945
Город Нойдамм.
Повезло. Только пять километров случилось мне "путешествовать" пешком.
Остальное - машиной. Более 30 километров сделал сегодня и вот в Нойдамме.
Средней величины город, много четырехэтажных зданий. Улицы есть
асфальтированные, остальные - мощёные. Всюду следы разорения и боев. Некоторые
здания разрушены до основания, некоторые целые или изредка полуразрушены.
Двери настежь, стекла на земле вдребезги, всюду пух и прах.
В одном доме неожиданно наткнулся на труп безобразной старухи и ужаснулся.
Она лежала как бревно, на распотрошенной кровати и была похожа на саму смерть,
как ее рисуют иногда в образе полуисчахшей и страшной старухи или бабы с венком.
Быстро захлопнул дверь, вышел, с отвращением сплюнул. Обошел кругом дома и с
другой стороны приоткрыл дверь – остолбенел. Опять труп, старика-немца. Вон
бросился из этого мрачного дома, а вдогонку мне яростно свистел ветер, скрежетал
дверьми, стучал в окна, вертел пухом и шелестел верхушками деревьев.

Дезертира Осмоловского не нашел. Спрашивал в комендатуре, искал в списках
запасного полка особого отдела.
В лесу за городом масса артчастей. Дошел до опушки, чуть углубился в него–
увидел машины армейские, корпусные – много, не сосчитать сразу. Возле них
работали пленные немцы. Им не трудно здесь жить: пищи хватает, работа легкая, и в
смысле ночлега неплохо. Они и сами говорят об этом. Самых различных возрастов
фрицы и самой различной формы: и в гражданских костюмах, и в шляпах, и во всем
военном. Насмотрелся на них, решил дальше не ходить. Мудрено найти человека,
пребывающего нелегально в части, среди тысяч и тысяч людей.
Вернулся в город. Комендант дал мне справку для получения талонов в столовую.
Пошел с этой справкой, да не туда куда следует, и по простоте поваров неплохо
пообедал в неположенном месте. Хотел было поужинать в офицерской столовой
гарнизона, но совесть не позволила, и стал разыскивать свою столовую.