Page 6 - Дневник - 1945 год...

слышно – ну прямо оторвались от жизни и только.
Плацдарм здесь за Вислой большой и клинистый. Место, где мы должны
располагаться, со всех трёх сторон находится под обстрелом неприятеля – ракеты
носятся и брызгают светом справа, слева, спереди и даже немного сзади нашего
расположения, пули тоже.

07.01.1945
[…] об этом мне рассказали следующие события, развернувшиеся к исходу дня на
06.01.1945. Разведка боем, в которой основную роль возлагали на штрафников […]
Немецкая агитация у них вызывает смех и презрение, однако на днях из взвода,
который я называл прежде, в другом месте, на нашу сторону перебежал немецкий
артиллерист, так что мы квиты. Вообще здесь творились такие дела, что ни в сказке
сказать, ни пером, пожалуй, описать. Так, однажды, немцы утащили пушку 45, а
расчет разогнали.
Исходил я вчера оборону от края переднего и глубоко в тыл, всюду видел столько
интересного, что насилу ухватил все виденное мною. Целая артиллерийская дивизия с
газетой «Советский артиллерист» стоит на этом участке. Несколько гвардейских
дивизий, несколько артполков, и, наконец, наша артиллерия – то-то силища!
Вчера утром начали готовиться к местного значения операции. У штрафников
отобрали документы, вещи, заставили их надеть каски во избежание напрасного
риска, за несколько минут до артподготовки уведя подальше в тыл.
Артподготовка предполагалась на 4 часа. Штрафники легко посвятили меня в эту,
казалось бы, святую для них тайну, и я был ко всему подготовлен заранее.
Вообще же здесь не умеют держать язык за зубами, а часовые просто-таки
преступно относятся к своим обязанностям. Особенно мне запомнился случай в
траншее, когда я искал со своими бойцами ночлег. На передней линии мы были новые
и незнакомые никому люди. Тем не менее, когда мы на оклик часовых отвечали
«свои», они пропускали нас без лишних вопросов и без проверки документов –
«идите, раз свои». Я оставил Деревьева, а сам с Наконечным пошел дальше по
передней траншее. Один часовой нас окликнул и попытался было не пускать дальше,
но его одернули сразу несколько голосов: «Какой ты бездушный человек. Людям надо
пройти, а ты не пускаешь из-за своего принципа», и он отступил, стушевался, и только
через несколько минут, когда мы разговаривали с бойцами у одной из землянок, он
жалобно попросил нас: «Ну, идите дальше скорее, а то меня будут ругать. Идите
дальше, там есть другие землянки». Мы пожалели беднягу и ушли вперед по ходу
сообщения.
«Стой! Пропуск!» - громко окликнули нас у одной из стрелковых ячеек. «Свои!».
«Пропуск!» «Мы не знаем». «Как не знаете?» - изумился часовой, - «пропуск старый,
вчерашний. Дайте хлопцы закурить». Наконечный вынул немного табаку. «А какой
пропуск? Я позабыл» - почти не надеясь, что он мне скажет, спросил я. «Танк!»,
ребята». И с пропуском мы прошли совершенно беспрепятственно километра на два
вдоль переднего края.
Но вернусь к бою вчерашнего дня. Едва только мы достигли желанного
расстояния от переднего края, как раздались первые выстрелы артиллерии. Мы зашли
в блиндаж, что желтел неподалеку от кургана свежей землей, – очевидно, только что
был построен. Сразу же началась подготовка. Ее нельзя было назвать слабой, но для
данного участка она оказалась недостаточной. Противник, не будучи оглушен,
остался доволен, ответив весьма ожесточенным огнем, непрекращающимся до
следующего утра, т. е. сегодняшнего.
Вот и сейчас, когда я нахожусь в трех километрах от того места - на передке не
прекращается ожесточенная перестрелка, и снаряды гремят непрерывно. Результаты
боя мне не известны, но рассказывают, что пехота ворвалась в неприятельскую
траншею и захватила 7 немецких языков.
Ночью пехота отошла на свои места, но противник сильно растревожился и не
успокоился до настоящей минуты. Яростно рычат немецкие коровы – шестиствольные
минометы врага - их-то здесь хватает. Гремит тяжелая артиллерия, но все-таки в ходе