Page 39 - Дневник - 1944 год...

«переговоров», я собрался к себе во взвод.
- Товарищ старший лейтенант, - отрапортовал с печальным взглядом боец –
упавшим у дамбы первым снарядом, насмерть ранило человека по фамилии ....
Мой путь во взвод лежал этой траншеей, где на отходной вехе, в ячейке на посту
наблюдателя трагически закончилась жизнь красноармейца на посту наблюдателя,
погибшего за Родину. На месте живого, зрящего, действующего бойца, сидела одна
спина, в которую, казалось, ушла и свесившаяся голова и безжизненное туловище.
Рядом, на всей стенке бруствера, застыло разбрызганное во все стороны кровавое
пятно – та часть человеческого существа, которая своим непрерывным движением и
беспокойством заставляла чувствовать и мыслить сердце и разум живущего. Я смотрел
молча, без страха и ужаса в глазах, привыкших к подобного рода эпизодам. Кругом
стояли бойцы и тоже смотрели, соболезнующе рассказывая историю гибели человека.
Мне показали ботинки покойника перед его погребением: обувь, как и одежда,
были целиком изорваны и исковерканы безобразными, бесформенными кусками
металла, которые принято в военном деле называть осколками. Так неожиданно и так
бесценно превратилось в ничто большое что-то, необъятное, выраженное в
человеческом наречии одним словом "Жизнь". Так улетучилась, обездолив, ограбив,
лишь недавно клокотавшее сердце, так предательски осиротила разум, спасовавшая
перед смертью частица человеческой жизни. Да, это не вся жизнь, это именно частица,
так как жизнь – самое сильное, самое непреодолимое понятие во всем живущем,
никогда не уходит бесследно из человеческого существа. Она оставляет о себе
воспоминания, память, которая продолжает долго, а порой бессмертно, жить в людях.
Почему же меня сохранила судьба? Ведь я мог сделать еще три шага вслед за
неизвестными мне дотоль военными и очутиться в лапах злорадной кровопийцы–
[...]ницы смерти. Почему жизнь не бросила меня и тогда, когда несколько дней назад,
в меня долго целившийся снайпер, метнул пронзительно свистнувшую, а затем и
трахнувшую меня, слегка зацепив, царапнув ухо, медную разрывную пулю? Я долго
тогда стоял с привычной беспечностью на просматриваемой немцами поверхности
земли и объяснял, позабыв об опасности, задачу бойцам по усовершенствованию
ОП. Почему не покинула меня жизнь и во многих других смертельных опасностях, о
которых была речь раньше? Значит, жизнь любит меня. Значит, она ждет от меня чего-
то, значит, смерть вынуждена дать отсрочку моим юным годам, моему бьющемуся
сердцу и страдающему от несправедливости людей разуму. Выходит, я полезен чем-то
величавой красавице в разношерстном кудрявом платье, которая носит такое нежное,
такое неповторимое название «Жизнь».
Я знаю, я понимаю мысли и чувства жизни. Она любит, когда живущие ею платят
ей дань, благодарят ее чем-либо возвышенным, хорошим, неисчезающим и
бессмертным. Она любит, создательница, создания, ею живущих и она щедро
удерживает за собой в дни, когда смерть особенно нахально берется за судьбу
человека на долгие, долгие годы его дыхание, его мысли. Разве не долго боролась она
со смертью за судьбу Ильича Ленина? Разве не хотела она спасти от смерти Николая
Островского? И в том-то ее и величие, что даже в смерти она умеет быть бессмертной.
Может ли костлявая смерть похоронить в себе произведения Пушкина, Лермонтова,
Толстого, Гейне? Может ли она, ненавистница всего создаваемого жизнью и природой,
что-либо сделать против величайших памятников древности и по сей день
сохранивших свое великолепие? Может ли она руками Гитлера и Кº варварски
ликвидировать культуру и свежую мысль современного человечества? Может ли она
загубить бесследно великих писателей, ученых, мыслителей текущих годов: Ромен