Page 89 - Дневник - 1944 год...

патриотизма, героизма, самоотверженности. Но все-таки все их ордена и медали, все
их незаслуженные чины и отличия, не стоят, гордой пусть, пустой подчас, груди
настоящего воина, сына своего Отечества, который верой и правдой, кровью и жизнью
своей послужил и не устает служить своему народу. Не хочу я славы этих людей-
лицемеров-шкурников, рвачей, лишенных и тени совести. Но все-таки, одна награда –
скромное и вполне заслуженное желание мое.
Смотрю на природу и вспоминаю. Темно-густые леса с чуть сероватым туманцем
далеко раскинулись вокруг и, кажется, нет им конца и предела! Но теперь эти леса не
привлекают моего внимания, как вначале. Теперь мой взор не загорается восторгом и
в глазах не рябит от их зеленого бархата. Я привык, пожил в лесу, подышал его
сосновым запахом и вдоволь насладился его высотой и величием. Хочу перемены и без
тоски покидаю эти места.

Ночь. Без пяти минут 8. Немного тряхнул. Хозяйка скупа, без денег не
соглашалась нам дать. Николай предлагал ей гимнастерку. Неуклонно она продолжала
стоять на своем. Тогда я вынул свою последнюю сотню. Поллитра на троих – конечно
слабая штука. Закусили.
Перед этим, еще при дневном свете, познакомился с девушкой на одной квартире.
Она 26 года. Хотел у них остановиться, но там находился один лейтенант и отпала
всякая необходимость и даже возможность для этого. Второй раз пошли туда вместе с
Николаем Султановым. Он увлекся меньшей сестрой (29 года), я, конечно, старшей. В
этот день я был смел, как никогда. Началось с фотокарточек. Мать не возражала, даже
когда Катюша называла меня Вовочкой и вообще, казалось, была безразлична ко
всему. Подробности завтра, но я решил ее поцеловать, взять под руки. Ведь никогда
еще я не умел и не смел делать этого. Попросил девочек проводить нас. Мать, к моему
удивлению и радости, сама помогла в этом деле и сказала Кате, чтобы та проводила
нас до соседей и показала их квартиру, в которой, по ее словам, мы смогли бы
переночевать.
Дорогой, как только мы вышли из квартиры, я взял ее под руки, потом обхватил
за талию. Наконец, стал целовать в щеки, шею, лоб, губы. Все лицо исцеловал, но мне
не показалось это вкусным. Почему, не знаю.
Люди, особенно поэты, считают поцелуй самой великолепной вещью. Я первый
раз целовал девушку, не считая Оли, и разочаровался в этой процедуре. Катюша – не
поганая штука, но, тем не менее, даже поцелуй в губы не произвел на меня должного
впечатления. Она не противилась, но сама не целовала первая и только открывала
или смыкала губы для поцелуя. Самое нежное во всей нашей встрече - это
прикосновение моей головы, лица к ее мягкой, ласковой шее и рук к еще не вполне
развившейся груди. Руки у нее были жесткие, хотя маленькие, женские, но
измученные работой.
Когда еще днем я пробовал ей помочь молотить зерно, то показал свое неумение,
что, вероятно, вызвалу нее смех в душе. Катя – жемчужина, выросшая среди
чертополоха. Жизнь ожесточила ее своею требовательностью и суровостью. Она так
хочет жить! В ней много любви и поэтому даже поцелуй незнакомого ей человека
явился для нее неожиданной радостью. Я был вобужден, но не решился сделать
последнюю попытку совершить подвиг, о котором мечтают и который так часто
практикуют мужчины.

18.10.1944