Page 93 - Дневник - 1944 год...

не иметь дела. Решил ехать отдельно, тем более что капитан предпочитает его
сопутствие моему, ибо Николай пропивает буквально все, что имеется у него из вещей.
Но этого мало было. Он пропил и мои вещи. Стиральное мыло, оба куска туалетного.
Мне, например, с ним очень разорительно было ехать. Вчера он даже мою рубашку
хотел пропить, обещал, что отдаст, но я ему не верю. Плащ-палатку он куда-то
положил на подводу и, говорит, что сам не знает ее местонахождение. Опять-же для
того, чтобы пропить.

22.10.1944
Польша. Село Ганна.

Вчера расстался с Николаем и капитаном Романовым. Они пошли, а я остался на
почте. Там написал несколько писем. Продавали почтовые открытки, а денег у меня не
оказалось – я обанкротился в дороге. Надо было найти выход из положения. Тогда
зашел в первую же попавшуюся хату и предложил хозяину свой помазок и мыло.
Просил 20 рублей, но тот торговался и я уступил ему за 15. Все деньги вернул за
открытки, но пришли еще какие-то майоры-медики и стали требовать, чтобы им тоже
отпустили открыток. Вынужден был купить только 50 открыток на 10 рублей. 5 рублей
осталось в кармане.
Через границу переехал с этими майорами – у них было командировочное
предписание, три машины, люди и имущество. Однако у пограничного столба люди, с
которыми я ехал, указали на меня, что я сел в дороге к ним. К счастью сумок не
проверяли, а только документы, но так как по этому пути ехала вся дивизия, меня
сразу же пропустили.

Во Владове везде были наши. Натолкнулся на Пятерку. Там у меня были знакомые
из офицеров и бойцов и они указали мне где штаб дивизии. В оперотделе застал
Щинова, топографа и других. Щинов уже майор.
- Здравствуйте, старший лейтенант, - сказал он мне, но сразу запнулся – увидел,
что лейтенант.
- Меня не повышают - объяснил я ему и рассказал мою историю со времени
направления в 902.
- Ты неисправимый. Когда же ты начнешь воевать? Вот увидишь, попадешь в
стрелки, а там тебя убьют.
Я ответил, что больше в стрелки не пойду, но его слова обидны мне стали и
сердце мое екнуло от боли. На груди у Щинова две звездочки и орден Отечественной
войны. Он-то себя считает воякой и мне, который непосредственно на передовой
находился и будет еще находиться, заявляет «когда ты начнешь воевать?» Но у меня
грудь пуста и он прав. Узнал маршрут и вышел.

Магазины переполнены, все в них есть. Вынул свои деньги и хотел купить
несколько карандашей, стоит 40 рублей, а лист бумаги 25 рублей или злотых. Я
спрятал свои капиталы и решил поскорее убраться из города, чтобы не умереть от
голода, который предстоял мне здесь. Однако уже на окраине вспомнил, что я без
сумки с дневниками. Вынужден был вернуться в оперотдел. Щинов меня встретил на
улице и укоризненно покачал головой. Вот она – моя рассеянность к чему приводит!
Но, к счастью, сумка оказалась на месте и я, довольный ее возвращением, без оглядки
поспешил на дорогу маршрута.
Дивизионного банка тоже не было. Я был почти нищий, если бы не две звездочки
на погонах, которым здесь оказывали большое предпочтение.

На дороге за городом остановился возле наших машин. Они должны были с