Page 35 - Дневник - 1942 год...
P. 35

Только сейчас могу писать, несмотря на страшную головную боль и трудности
          письма в это время и при данных обстоятельствах. Завтра, может даже сегодня уже,
          если не будет темно, опишу дальнейшие приключения мои и причину, по которой не
          смог сегодня писать.
                 Письма тоже не писал. Письма отправил когда приехал сюда, 28 июля. Маме, в
          Ессентуки и тете Ане.

          31.07.1942
                 Утром перед завтраком во взводе при пересыльном пункте. С 28 числа я здесь. В
          школу отсюда без знакомства попасть трудно. В УР свой тоже вряд ли попаду, но буду
          настаивать, чтобы меня послали туда.

                 Здесь 118 УР и в нем все нации. Вчера сюда приезжал представитель 9 армии. Он
          набирал своих людей для отправки в Астрахань, где эта армия сейчас находится. Если
          бы мне удалось туда попасть, тетя Аня, которая  там работает, помогла бы мне
          устроиться в какое-нибудь военное училище. Страстно хочу быть политработником.
          Особенно сейчас, после выхода из окружения. Безобразия, которые которые мною
          наблюдались за это время, вызывали во мне возмущения и желание бороться крепко
          со всеми видами  недисциплинированности и нарушениями воинской присяги, однако с
          моим воинским званием противодействовать этому трудно. Был бы я комиссаром –
          всеми силами я боролся бы за дисциплину бойцов своих, воспитывал бы в них отвагу,
          мужество. Не словами, как комиссар нашей роты Могильченко, а своим личным
          примером. А что я, боец, младший командир, могу сделать без разрешения среднего
          командира? Ни стрельнуть, ни сделать замечание бойцу и, тем более младшему и
          среднему командирам, при неправильных их поведении иногда, особенно в военное
          время, граничащим с предательством. Как, например, случай с минометами,
          выброшенными по распоряжению младшего лейтенанта во время нашего пребывания в
          окружении, хотя можно их было сохранить и вывезти. Ну что же я мог поделать? Не
          тащить же их, в самом деле, на своей спине сотни километров.
                 Отсюда, оказывается, никуда не выпускают, так что сфотографироваться и
          побриться мне не удастся сегодня. Напрасно я не согласился отдать всю пачку (20
          листов фотобумаги) за семь снимков. Очень интересно запечатлеть на фотографии мой
          вид, в котором я пребываю все время, начиная с выхода из окружения и по сей день
          включительно.
                 Итак, продолжу свои воспоминания. Котельниково. Большое село городского типа.
          Его называют поселком, но чаще городом. Прошелся по главным улицам – все
          разрушено бомбежками. Много зданий с выбитыми стеклами, разваленными стенами
          без дверей. Жители эвакуируются. Совет депутатов труда выехал, сельсовета и сельпо
          нет, общественные учреждения и магазины закрыты. Работала только одна столовая, в
          которой можно было получить только завтрак в 9 часов утра – один раз в день, да и то
          не всем. Работала еще милиция и существовал райком партии и комсомола. Больше
          ничего.
                 Обратился в райвоенкомат, который жил еще в лице одного человека, чтобы
          обеспечили меня и еще одного друга питанием.
                 - Завтра получите 400 грамм хлеба. Больше ничего у нас нет.
                 Я не стал ожидать милости и направился на станцию. По дороге окликнула нас
          женщина, которую смутил и заставил обратить внимание жалкий, измученный вид
          наш. Она завела нас в квартиру и угостила тюлькой, не весьма свежей, правда, и
          хлебом поцвевшим. Но и это было для нас хорошо. Другая женщина из этого же дома
   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40