Page 26 - Дневник - 1943 год...

многие разрушены. Но сравнивать Ростов по причиненным здесь войной разрушениям
со Сталинградом, конечно, ни в коем случае нельзя. В основном город все-таки еще
целый и живой. Чего нельзя сказать о Сталинграде.
Самые большие и красивые дома в большинстве случаев разбиты или разрушены
до основания. Кое-где одни стены остались, кое-где остовы от стен. Четырехэтажные и
меньшие дома сохранились во многих местах, а одно-двухэтажные дома – почти не
пострадали. Тревоги в городе часты, но бомбежек еще не было.
Мост через Дон восстановлен. Но деревянный, на понтонах (больших железных
лодках). Железнодорожный, в местах где он разрушен - деревянными
вставками залечен. Дон мне показался маленькой, незаметной речушкой. И я, когда
переезжал через него, не подумал что это Дон. Мне даже почему-то показалось, что он
течет где-то на запад от Ростова, но потом, взглянув на карту увидел, что ошибся.
Сейчас я в запасном полку. Утром банился и у меня сняли прическу - «политику»,
как ее здесь называют. Я не хотел, но не сумел сохранить ее. Расческа теперь моя ни
к чему. Несколько раз проводил я ею по привычке по голове, но теперь она только
царапала больно то место, по которому вилась когда-то черная прядь моей любимой
«политики».
Вечереет. Становится темно. Заканчиваю.

09.04.1943
Сегодня большинство людей нашего взвода (нас, гвардейцев, определили во
второй взвод - гвардейский) отправили на работу на аэродром. Меня, в числе больных
и босых оставили в казарме (из-за валенок). Заставили оставшихся мыть полы и
убирать помещения. Потом стали собирать комиссию.
Я еще вчера просил санинструктора помочь мне ликвидировать мозоль, но он
только засмеялся мне в лицо и сказал, что о таком пустяке не следует даже
разговаривать. Я решил с ним действительно не разговаривать, а пойти на комиссию.
Несмотря на многократные угрозы гауптвахтой (десять суток) я все же решил пойти на
комиссию, авось, мне там помогут.
Сейчас отсюда (с санчасти) сбегал на базар с одним грузином-бойцом. Я сказал
ему, что там могут задержать патрули и направить в комендатуру, но он храбро
заявил, что не боится и что его не поймают. На базаре он углубился в самую гущу
рынка. Я, приобретший уже однажды опыт, ходил с краю, всех бойцов, похожих на
патрулей, я старался избегать. Но вдруг совсем неожиданно подходит ко мне старший
сержант и спрашивает документы. Насилу отпросился у него, чтоб отпустил. Без
оглядки бросился сюда, в санчасть. И его действительно не задержали, хотя я и думал
(он долго отсутствовал), что его отправили в комендатуру.
Отсюда, из запасного пока, оказывается, посылают в военные школы.
Я сблизился здесь с одним сержантом - Гусевым Борисом Григорьевичем. Мы
вместе думали попасть в военную школу. Он рассказал мне по секрету свою историю.
Он окончил десять классов, жил в Москве. Имел и сейчас еще имеет много высоких
знакомых там. Был интендантом. Но многие люди пытались путем дачи взяток
откупиться от воинской службы. Многие в интендантстве брали взятки. Взятками
соблазнился и мой приятель. Всю интендантскую службу во главе с полковником,
после суда разжаловали и отправили на передовую. Так из лейтенанта по званию,
техника-интенданта по должности, мой нынешний товарищ превратился в сержанта.
Теперь он тщательно скрывает свою историю и мечтает страстно попасть в военное
училище. Сейчас он, как и большинство наших бойцов, на работе.
Вечером. Собрались на партийное собрание. Много высоких начальников здесь.
Еще по нескольким улицам Ростова прошелся сейчас. Увидел скверик, проспект
еще один ростовский.
Впервые встретил в Ростове за мое пребывание здесь красивую девушку. Она и
сейчас прогуливается по тротуару мимо меня. Но мне и думать нельзя о девушках и я,
отворачиваясь, начинаю думать о другом. О евреях. Зачем я еврей? Зачем вообще
существуют нации на свете? Принадлежность к еврейской нации является неизменным
моим бичом, постоянным мучением, от которого нельзя сыскать спасения. За что не