Page 97 - Дневник - 1945 год...

она опять ухватилась за него всеми пальцами и держала крепко, точно боясь, чтоб не
убежал. Когда покушали, я предложил всем выпить чаю. Старуха уверяла, что у нее
нет ни чаю, ни кофе. У меня оказалось какао. Отдал ей всю плитку, и она снова
спрятала ее, отломив в чайник, по алчности своей, чуть-чуть заметную "грудку". Я
выложил мед, угостил сестренку Маргот, потом предложил ей самой. Она отказалась.
Тогда мать цинично приказала – «Бери, почему отказываешься?! Тебе жалко?!» И мне
стало совестно за себя, что я пришел в этот дом и унизился до чаепития со старой
негодяйкой, пусть даже матерью красивой девушки.
Но я продолжал сдерживать себя и уговаривать (впрочем, особенно уговаривать
не пришлось) Маргот выпить чаю. Дал ей ложечку меду. Она съела сразу и какао пила
уже несладким. Я спросил ее, зачем она так делает, но мать не дала ей ответить и за
спиной шептала: «Еще, еще».

Она съела две, три ложечки, и опять пила чай без сахара. Меня это возмущало,
тем более что я чувствовал, что все это она делает нарочно, чтобы угодить матери, и
съесть побольше меду.
А старуха тоже постаралась себя не обидеть. Она схватила большую столовую
ложку и набрала полную, опустошив одним приемом.
Затем, когда трапеза окончилась, я спросил насчет погонов – можно ли их обшить
красными кантами, но получил незаслуженный ответ, что сейчас некогда – много
работы.
- Хорошо, - заключил я, - отнесу мастеру табак, и тот мне выполнит эту работу к
середине дня.

20.12.1945
Старший лейтенант Шпейпельтох все больше наглеет. Сегодня он был здесь на
заводе, и не смотря на то, что знал о моем местонахождении, не захотел меня видеть
на месте, а передал «приказание» через моего красноармейца: «Пускай лейтенант
явится в мой отдел и ждет там, пока я не приду!»
Я, конечно, не сделаю ни того и ни другого. Ведь это заявление! И тем еще хуже,
чем прежние. Какой-то поцоватый юноша в присутствии бойцов смеет заявлять
подобное. Ты поц и прочее. По-моему [...]

23.12.1945
Про меня говорили матери в моем присутствии, когда я был еще маленьким – его
девушки будут на руках носить. Тогда мне не верилось, я думал, что все
преувеличивают, считая меня красивым. Когда я стал подростком и учился в школе –
был застенчив, необщителен, робок, и мои ровесницы быстро охладевали. Мне не
везло в любви. За все время войны я познакомился ближе с любовью, наслаждением,
но ни разу не испытал ни того, ни другого, хотя успел многим и многим, большинство
из которых мне теперь совсем неизвестны, вскружить голову.
Впервые я познал женщину только после войны в Берлине, да и то лишь потому,
что она сама нарвалась на это. С тех пор на моем счету пятеро, из которых трое
приходятся на Берлин, двое – на Вельтен. Причем одна из этой пятерки – проститутка
с Александер Плац, другая – трипперная (удивительно, как только я не заразился!),
третья была противна, четвертая - … Один случай с женщиной запомнился и пришелся
по вкусу.
Сейчас меня рады не то, что на руках носить, но и на голове. Но я сам отталкиваю
своей расплывчатостью, непоследовательностью. Мой вкус, как борзая, мечется, ищет