Page 38 - Дневник - 1946 год...

нашими злобными, сильными и коварными. Вот будет покончено с той опасностью,
которой нам угрожал с первых дней этот агрессор. Я был насыщен патриотическими
чувствами, не мыслил себе ничего другого, кроме поражения немцев, их отступления и
разгрома. Все мне казалось так просто, и война, по моим положениям, должна
кончиться радостно, счастливо.
Не задумываясь, ушел в колхоз. До двух месяцев дерзко трудился, собирая
непосильный урожай. Потом эвакуация, бомбежки – война оскалила зубы и показала
лицо свое. Страха не было, одна растерянность, недоумение.
Рытье окопов, тревоги ночные, самые ужасные стоны бабушки, крики женщин,
тревога за мать. Желание видеть ее с собой, а не там, где заводы, бомбежки и 30
километровое расстояние. С тоской отправлял ее на работу, радостно встречал по
вечерам. Жизнь однако не улучшилась, горе не сплотило нас, нужда не заставила
мириться, и семейные сцены-раздоры, не без главного участия ворчливой злой
бабушки, не прекращались. Я был злораден. И умел раздражать своим смехом и
кривлянием, но с другой стороны был жалостлив и предан ко всем без разбора, с чьей
стороны замечал понимание и участие.
Мама нервная и тяжелая. Редко она могла приласкать меня так, как я любил
прежде того, но почти всегда ругалась и была холодна. Сердцем я чувствовал что она
меня любит горячо и нежно, но умом такая любовь не укладывалась с ее таким
отношением ко мне. В детстве я тоже балован не был душевной настоящей теплотой,
но тогда я не встречал еще холодности жестокой со стороны матери – любовные
чувства довлели над остальными, и потому скоро забывались и дикие побои (иногда
головой о стенку), и злобные упреки, и бойкот всеми способами.

Ночь. Одолела бессонница. К мысли о триппере присоединилась другая,
навеянная вычитанными брошюрами о сифилисе. Неужели и правда я так несчастлив,
что жизнь меня не щадит, и уничтожает еще более мерзким орудием своим?! Неужели
да? Маленькая язвочка подходит под описание. Места не нахожу себе. Доктор целый
день не приходил, а до утра еще не близко. Неизвестность хуже самого факта. Но
лучше бы зверская неизвестность, чем ужасный факт. О, как тяжело и мыслить, и жить
в этом мире…

02.07.1946
Доневальде.
На приеме у врача в очереди ожидание. Сюда я когда-то привозил Юрченко.
Теперь и самому довелось угодить сюда же. Дай бог, чтобы не сифилис, об одном
молю с содроганием сердца и колючим дрожанием мускул.
Как я теперь буду умен и осторожен! Помилуй только меня судьба.

В обоих госпиталях сифилиса за мной не признают, однако я не жалею о
потерянной ночи бессонной. Лучше пережить чувство страха, чем сам страх. Не жалею
и о совершенной поездке по двум причинам: теперь я определюсь в госпиталь и буду
подвергнут настоящему лечению. Анализ врачей меня наполовину успокоил.

Еду поездом. Из Нойштрелец до Берлина 106 км. Но уже проехал Фюстенберг, и
осталось на два десятка километров меньше.
Теперь опять в Донненвальде. Куда теперь дальше – не знаю. Может лучше
остаться здесь? Или... нет, еду дальше, что будет. Река, леса, болото, а из
лесу белеется шоссе. Как красиво!