Page 39 - Дневник - 1946 год...

Нойштрелец - большой, красивый город. В центре его теперь красивая бронзовая
статуя – памятник воинам Красной Армии. В огороженном вокруг статуи парке много
могилок, братских и одиночных, из которых добрая половина безымянным героям:
«Здесь похоронены красноармейцы, павшие смертью храбрых в боях за Советскую
землю», или «Здесь похоронен боец, павший в боях с немецкими фашистами». Статуя
в центре высока, изображает бойца с поднятым знаменем, со звездой и с винтовкой.
Сделана по образцу немецкой колонны Победы в Берлине, хотя размерами
значительно меньше.
Только что на станции из вагона вынесли старуху. Он умирала, видимо
измученная толкотней и давкой в вагоне. Никто не подошел, не оказал ей помощь – ее
положили на землю и ушли. С окон вагона широко смотрели на ее тяжелое,
непомерное теперь дыхание. Смотрели без жалости, без сострадания. Только какая-то
безобразная горбатая девушка подошла, нагнулась, и когда поезд тронулся, я увидел,
что она поила старуху водой.
Станция Гранзее. Где-то недалеко должен быть Креммен, но теперь уж сходить не
решаюсь.
Боль навевает тоску, желание отвлечься, но чем? Книгами? Уже прочел в эти два
дня дороги и болезни 4 том «Войны и мира» с комментариями, маленькие рассказы
Дж. Лондона «Любовь к жизни», которые так ценил Ленин.
Красивый вид на поле у станции Буберов, жаль, не успел зарядить фотоаппарат.
Сейчас вставляю пленку пока поезд движется - это ведь тоже занятие и отвлекает.

Женщины сейчас противны. Я не могу и боюсь переносить их присутствие.
Поступаю сейчас весьма эгоистично, так как все отделение вагона на 7-8 мест
занимаю сам, немцев не впускаю – вагон воинский.
Гутен Гермендорф. Здесь лес и поле с отдельными хатками и деревушками,
прячущимися в кустах. Я зарос пятидневной давностью. Немцы удивленно
посматривают на меня, еле передвигающего ноги, молодого и старого, а я
отворачиваюсь и злюсь в душе на себя и людей, на германскую землю, что наводнена
теперь венерическими болезнями.
Доктор из госпиталя Соломонник меня подбадривал: «Что опустился? Тот не
мужчина, кто не болел триппером. Подумаешь, чего здесь страшного! Согнулся,
опустился, зарос, как дед старый. Триппер – болезнь воина! А ты офицер и мужчина!»
Сестра пообещала не пустить меня в госпиталь, если я приеду небритый. Здесь
чуткие, отзывчивые люди. У них нужно лечиться, а не в бригадном лазарете, где даже
санитарок заменили бойцами, редко, к тому же, заглядывающими в палаты.

Знакомая станция Грюнеберг. Сюда я когда-то ехал с вертушкой, возил лес.
Теперь до Ораниенбурга 20 километров.

Хочется пить. И не смотря на жажду, совпадающую с настоятельными советами
лекарей, всю дорогу не могу осуществить своего намерения – воды, воды, мелькает и
остается на всех станциях, наивные мысли, но тщетно ищут глаза и мечтают губы…

Воды нет. Еще речушка на подступах к Ораниенбургу. Как завидую тому мужчине,
который только что бодр и здоров окунулся и выскочил из воды, и детям, которые так
малы и не знают еще как жестока и беспощадна жизнь.

03.07.1946
Берлин-Тегель.
Так и доехал я до Ораниенбурга, растерзанный мыслями о своем бедствии. Надо
было успеть еще в Креммен, вовремя забрать аттестат и ехать обратно в госпиталь.