Page 20 - Дневник - 1945 год...

После этого случая комбат потребовал от капитана Рысева изменить отношение ко
мне и командир роты был вынужден вновь восстановить меня в правах и встретил
меня милой улыбочкой и чуть ли не с распростертыми объятиями - крепко, как мне
показалось, виновато, и пожал мне руку.
С тех пор прошло несколько дней, капитан Рысев, казалось, забыл прежнее и
снова принялся издеваться надо мной, угрожая репрессиями, особенно много и при
бойцах, расстрелом. Все мои просьбы к капитану Рысеву не ругать меня в присутствии
бойцов и не подрывать моего авторитета, привели только к противоположным
результатам. Так, однажды, когда я заявил командиру роты о возмутительном
поведении бойцов Береснева и Наконечного, задевающих проходящих мимо
красноармейцев пошлыми выкриками по их адресу "х... на", он только посмеялся и
насмешливо переспросил меня: "Так ты говоришь, что они называют бойцов "х.. на"?"
А присутствующие при этом Береснев и Наконечный еще более осмелели и в
дальнейшем специально только чтобы подразнить меня, особенно при мне
активизировали свои выкрики.
На передней линии, дня за три до боя, 12 числа, капитан Рысев вызвал меня к
себе в подвал, куда он перешел, бросив роту после одного из артналетов неприятеля с
тем, чтобы не появляться оттуда ни разу на поверхность.
- Вы почему не докладываете о состоянии взвода? - спросил он в упор.
- Как? - изумился я, - но вы же не требуете от меня докладов.
- Так, твою мать, распиздяй ты этакой! Сегодня ночью 10 раз заставлю доложишь
мне о состоянии взвода!
- Есть доложить! - ответил я. - Но только я попрошу вас, товарищ капитан, не
употреблять при бойцах по отношению ко мне нецензурных выражений, ибо мне уже
и без того подорвали немало авторитета.
- Кто подорвал авторитет?.. Кто?
- Вы, товарищ капитан - ответил я.
- Я?… Так ах ты, мерзавец, разъеб..., х.. моржовый! - и бросился ко мне с
кулаками. Все расступились, а капитан Рысев нанес мне по лицу несколько пощечин с
криком - Я расстреляю тебя в первом же бою!
Ответных мер я не принимал и только несколько раз повторил:
- Товарищ капитан, помните, что я офицер. Не топчите мою честь!
Когда он успокоился, он приказал мне идти во взвод. Вслед за мной, однако, был
вызван командиром роты младший сержант Чередниченко, мой командир расчета.
По возвращении от капитана, Чередниченко выстроил взвод и объявил, что
командиром взвода у нас отныне является лейтенант Шитиков, «А вы, - обратился он
ко мне – капитан сказал, чтобы я передал бойцам, что он вас выгнал из роты и чтобы
вас никто не слушался и не подчинялся вам».
Командиру батальона он не доложил о своих действиях и только перед боем 12
числа, видя серьезность сложившейся обстановки и не желая остаться в стороне от
боя, я сам обратился к командиру батальона.
Капитан Рысев «заболел» и остался с ординарцем в тылу (на другой день после
боя 12 числа он был уже здоров!), а мне мне было приказано принять взвод. Бой
12 числа не прошел бесследно. Боевая обстановка и непрерывное напряжение воли, в
котором пребывали все его участники, сплотила бойцов, а мое поведение в бою
невольно заставило бойцов уважать меня и беспрекословно мне подчиняться. Все
бойцы, командиры, раненые и еще находящиеся в строю, все, кто только в минуты
серьезной опасности не скрывался и с оружием в руках защищал свой осажденный
клочок земли, превратившийся тогда в неприступный о.пункт, могут заявить, как я
действовал в этом бою.
Потому тем более обидно и несправедливо, когда не участвовавший в этом и ряде
других боев, капитан Рысев, назвал меня однажды "трусом", а его ординарец, тоже не
присутствовавший в бою, заявил, что 12 числа я "не вылазил из подвала".

16.02.1945