Page 271 - Владимир Гельфанд, письма. 1941-1946

P.S. Когда получу от тебя письмо – напишу тебе подробней о себе. Наши все

приветствуют и целуют тебя. Твоя мама очень волнуется, что от тебя нет писем. Будь
откровенным. Что бы у тебя не случилось – ты должен написать правду. Ведь ближе

нас у тебя нет никого. Мы все и особенно мама волнуемся, на нее жалко смотреть.
Неужели ты больше занят, чем во время войны?

20.02.1946
Родной папочка!
Для чего ты грустишь и переживаешь если нет от меня писем? Ведь я писал тебе,

что я занят работой, которая почти целиком в разъездах и в движении, потому
перерывы в моей корреспонденции. Здесь спокойно, а я осторожен, так что верь, –
буду цел, как и всегда прежде, и мы встретимся – недолго осталось. Отпуск пока не

дают, но при первой возможности – я с чемоданами и в путь.
Целую нежно. Твой Вова.

21.02.1946
Вельтен.

Ну, мамочка, сегодняшнюю ночь решил посвятить тебе!
Сейчас уже начало первого. Все спят, только мыши неспокойные робко скребут в
пол, ждут пока я усну, и тогда им - воля вольная. Вчера поели полный кулек чудесного

пряничного печенья, которое я получил в счет дополнительного пайка, но воевать с
ними некогда, и я боюсь, как бы они не перепортили мне все бумаги, которые
разбросаны по столу и стульям.

Видишь, я с самого начала, как только стал писать о себе, отвлекся в сторону – не
умею себя размалевывать, и жизнь свою заграничную тем более. Чего тут

удивительно?! – вот привел я пример с крысами лишь затем, чтобы у нас поняли, что и
квартиры, и обстановка, и все прочее здесь ничуть не иначе, чем у людей, хотя и
существенно отличается (как и сами немцы) от нашей. Звери-то здесь обитали

двуногие, поэтому привычку жить и двигаться осталась у них человеческая.
Внешне дома уродливы и мрачны, скучно обозревать немецкие населенные пункты

– они все похожи, как близнецы. Но изнутри квартиры отлично и комфортабельно
оборудованы, хотя однотипны по своему устройству. Деревни каменные, много
церквей, но редко встречались мне священнослужители. Улицы, дороги мощеные.

Всюду электричество, железные дороги и железнодорожные станции. Но все не
удивляет и не ласкает взора. В Берлине смотрел достопримечательности, относящиеся
к старине – памятники, здания и музеи. Еще во время боев оставил на многих из них

надписи мелом. Все, или по крайней мере большинство, смыло дождем, и теперь,
когда я в последний раз был в Берлине, только на Колонне Победы сохранилась моя
запись, выцарапанная ножиком на граните.