Page 332 - Владимир Гельфанд, письма. 1941-1946

наговорились.

Поступившие в мой адрес два конверта запечатанные, вызвали невольно у меня
произношения только «Да»... Понятно [ничего тебе не понятно, тут недоразумение]

для чего и почему первый конверт содержимое имел – Ваше фото, на обороте которого
оказалась посторонняя надпись, неведомая для меня и вряд ли уместная. Второй
конверт точно так же нельзя назвать письмом, т. к. содержимое, фото мое без подписи,

так же без всякой приписки, видимо по недостаточности у Вас времени, то ли по
небрежности, или по причине еще чего-нибудь более второстепенного, а в общем от
Вас, литературных писем почитать и не удастся!?

Так или иначе несмотря на все эти манеры со стороны Вами заимствованных[е],
мне приходится по свойственному мне благородному принципу [ах, даже!] уведомить
Вас, о поступивших в мой адрес Ваших отправлений, упомянутых Выше и

благодарность по случаю благополучного транспортирования их [как дико, не вяжется
фраза с фразой], доставленных к месту назначения и без назначения, в полной

исправности без существенных повреждений.
Что же касается отправителя, то создается сомнение в смысле нормального
состояния его отношения к данному случаю.

С приветом №
[Она все же считает меня неравнодушным и готова приписать, - приписала
(весьма невыразительно). Даже ненормальное отношение, по-видимому, так

понимать следует, или больше – ревность, по отношению к себе]

01.09.1946

Станция Вербич. Германия
Милая Берточка!

Я в дороге. В качестве начальника транспорта сопровождаю ценный груз в город
Пилау. Командировка длительная, интересная, но ответственная, и неизвестно на как
долго затянется. Однако писать можешь уверенно на мой, пока еще неизменный адрес

пп 75207 Ж. Я успею вернуться в часть и ответить на все твои письма, которые ты
пожелаешь отправить за это время. В дорогу захватил все твои весточки за 44, 45, 46 гг.,

с удовольствием перечитываю их. Для меня они большая ценность. Твоя дружба –
незаменимая сокровищница в жизни моей. И как, дорогая, обидно в свете этого, что
наша, казалось бы так хорошо начавшаяся теплая сердечная переписка, оказалась

столь прерывистой и непостоянной. Давай условимся, или – нет, - решим в себе
каждый писать чаще, как только можно. Случается письма не доходят, поэтому в наших
условиях нельзя скупиться на слова.

В отпуск все еще собираюсь и все еще ходатайствую и прошу, чтобы начальство
разрешило побывать на Родине. Обещают и сейчас и раньше неоднократно обещали,
но от этого не легче. А мои рапорта один за другим хладнокровно укладываются под