Page 105 - Владимир Гельфанд, письма. 1941-1946
P. 105

некоторые вопросы жизни и открыть страницу более искренней дружеской и, я бы

          сказал, интимной переписки, если такая возможна между нами.
                 Дорогая Берта! Ты напрасно считаешь, что, если я буду больше словословить в

          письмах, то они будут от этого содержательней и интересней. Какие могут быть
          подробности в письмах о войне? То, что можно и необходимо давно уже рассказано в
          газетах и журналах, а повторяться я не могу и не желаю. Написать тебе в виде

          обыкновенного очерка - скучно будет. Рассказать недозволенное цензурой - нельзя.
          Вот почему я и избрал, дорогая, наиболее сжатую, но краткую и ясную форму
          изложения своих писем в нашей переписке. Если же тебя интересуют другие вопросы

          жизни, на которые можно ответить, я не примену удовлетворить твою
          любознательность, но и сам, когда будет время, стану задавать вопросы, при условии,
          если ты их будешь принимать столь же искренне и охотно, как и я. Кроме

          вышеназванных причин, есть еще такая, с которой никак нельзя не считаться - время на
          войне (фронте). Так что ты не сердись за краткость моей корреспонденции к тебе.

          Часто мне приходится писать буквально на ходу - в бою, в походе - отсюда неизбежная
          краткость, небрежность письма. Так что извини меня благосклонно за вызванные
          условиями моей боевой жизни недостатки моих весточек. Зато я постараюсь

          восполнить пробел в передаче подробностей моих боевых будней при встрече с тобой.
          Охотно буду писать тебе. Постараюсь даже чаще, чем прежде. Однако вряд ли я смогу
          утешить тебя в твоей грусти по поводу расставания с неким неизвестным мне

          роскошным "первенцем полей" (ведь не ко мне же относятся эти слова!) и тем более
          возвратить тебе оставленный при этом, как ты выражаешься, кусочек сердца.
                 Однако, мне все-таки не понятны твои намеки. Ведь после всего сказанного о твоей

          разлуке (с ...?), которая для тебя отнюдь не прекрасней самого свидания, ты говоришь
          целиком относящееся ко мне: "Теперь ты видишь, что я не возражаю на это почетное

          название", то есть, как я, очевидно, понимаю, это о слове "друг". Заканчивая, хочу
          пожелать тебе счастья и бюлагополучия, передать свой сердечный и дружеский привет
          тебе и крепко, но ласково пожать твою руку.

                 Полагаю, что наша переписка будет отныне бесперебойной, увлекательной - для
          этого, со своей стороны, сделаю все необходимое. Остальное зависит целиком от тебя.

                 Приветствую твоих папу и маму, а также всех твоих друзей и знакомых, которые и
          меня знают и с которыми ты встречаешься или же ведешь переписку. Еще раз с
          дружеским сердечным приветом. Владимир.


          02.09.1944
          Полевая почта 44041-Т

          Просмотрено Военной Цензурой 14069
                 Милый и родной племянничек, лучший мой друг Володичка!
                 Я себя ругаю за то, что давно не писала тебе. Это очень плохо с моей стороны и
   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109   110