Page 212 - Владимир Гельфанд, письма. 1941-1946

так как ей не нравился Металлургический институт. Она хочет быть педагогом. Тогда не

надо было поступать. Теперь, знаешь, какой это удар для тети Евы. Оля теперь на
иждивении тети Нади и дяди Люси. Я им нисколько не завидую, так как она нехорошая.

Как твое мнение? Ты тете Еве об этом не пиши, так как может быть что она ничего не
знает и расстроится.
У нас с дядей Жоржем особых новостей нет. Возможно, что в конце июня выедем в

Николаев (от Днепропетровска, говорят, несколько часов езды), если не вздумают
дядю Жоржа оставить здесь, так как они всех своих николаевских зовут, а дядя Жорж
как инородное тело в глазу чужом. Если удастся нам отсюда уехать, то сможем

вырваться в Днепропетровск.
Пиши, родной, как себя чувствуешь, как выглядишь. Что-то твои письма невеселые,
не знаю чем это объяснить. Очень прошу тебя: будь осторожен, ты находишься в

Логове – хоть враг и в новой коже, но сердце у него все то же.
Извини, что долго не писала – теперь рутина и я очень-очень занята. Я уже начала

поправляться понемногу. От тети Евы получила тоже письмо. Она пишет в день победы
9 мая и все ее мысли с тобой. Все же тебя все родные любят. Какое счастье, что ты
жив. Желаю тебе крепкого здоровья и благополучия. Привет тебе от дяди Жоржа.

Целую тебя крепко. Пиши чаще и подробней.
Любящая тебя твоя тетя Аня.

04.06.1945
Милая Берта!
Получил твое письмо от 10 мая, обрадовался ему, но и огорчился, теперь уже твоим

упрекам. Впрочем, отчасти это хорошо, что ты обижаешься, ругаешь, - значит,
интересуешься, и нет, не пытайся скрывать своего отношения ко мне, ибо от этого,

возможно, и зависит натянутость нашей переписки. Я хочу быть откровенным до конца
(не считай это простой слабостью), всегда рад твоим весточкам, ревниво дорожу
дружбой с тобой и верю в дальнейшее развитие и укрепление ее. До каких пределов -

покажет сама жизнь, наши взгляды на нее и отношение к ней и друг другу.
Впрочем, (опять это туманное, дрожащее «впрочем») сейчас еще рано говорить

столь громко - мы так далеко друг от друга, так слабо знаем обоюдные чувства даже в
малом, не говоря обо всей полноте и совокупности их, ибо никогда откровенно не
беседовали ни в жизни, ни на бумаге.

Пусть я буду первым, показавшим свою слабость (так понимают женщины,
думается, откровения мужчины), но пойми необходимость внести свет и ясность в
нашу переписку, дабы она не была больше плотной занавесью наших мыслей и

устремлений, чаяний подлинных взаимоотношений.
Если бы я услышал от тебя совершенно неприкрытое, искреннее мнение таким,
каким оно хранится у тебя в душе - я бы вылил тебе всю душу свою и отдал свое