Владимир Гельфанд. Дневник, письма 1946 - 1983		  
 






 
  
04.01.1956
       В суматохе прошли эти дни. И новый год был отмечен поспешно, суетливо, как бы мимоходом.
       С 24 по 2 января я работал воспитателем. Стало легче со дня каникул в вечерней школе. Но весь досуг уходил теперь у меня на воспитание чумазых, босоногих «хохлiв», как они сами говорят. Неодетые, разутые, предоставленные сами себе, ничем и никем не занятые, они туго поддавались воспитанию. И я, по сути дела, их не воспитывал, а присматривал за ними да покрикивал, если в этом возникала необходимость. Иногда я читал им публикуемые в газетах «Правда» и «Правда Украины» отрывки из 2 части «Поднятой целины» Шолохова, иногда играл с ними в биллиард, в шахматы...
       Помполит организовал струнный сбор – призвал человек 6 музыкантов. Остальные же – спали, бегали, ломали краны, ручки от дверей, обивали штукатурку, плевали, мусорили на пол, избивали друг друга. Надо было следовать за ними по пятам, а занять их я один не мог, да и не под силу мне было, потому что это еще не коллектив, а шпана, которую предстояло одеть, умыть, приучить к дисциплине и чистоте.
       В общем, это были муки. Приходил я в 2 часа, уходил в 10.30. Иногда сокращал свою муку до минимума: уходил раньше, приходил позже, но это когда замполита не было. А он тоже не очень горячий в деле, смотрит в сторону – на семью.
       Особенно тяжело мне приходилось в период с 24/XII по 1 января, когда я работал в вечерней школе. Я приезжал утром в Верхний поселок, работал здесь в ФЗО до 4-5 вечера, а потом пешком – на Шляховку в поселок Шевченко, где расположена 26 вечерняя школа. Целые сутки почти. Возвращался в 12-1 час, а вставал в 6 утра. Завтракал в столовой. Однажды в метель я сбился с дороги и проблуждал полтора часа, пока добрался до места. Устал и промок до пяток. Вообще, дорога трудная, изрезанная балкой, скользкая от гололеда, длинная и ветерная, а в туман и вечером – опасная: здесь режут.
       В вечерней школе каникулы. Приду туда только завтра и на конференции. Если только не убавят часов, останусь работать до возвращения Жуковской из декрета. Мама и особенно тетя Аня, заедают меня, чтоб бросил. Тетя Аня сказала сегодня:
       -         Дай мне покой! Оставь эту работу!
 
08.01.1956
       Вечернюю школу бросаю. Получилось очень хорошо. На историю прислали парторга дневной школы, преподавателя, имеющего 7 часов в неделю. Таким образом, мне остается мало часов. Этот предлог оказался благоприятным, чтобы отказаться от работы.
       Я написал заявление на имя директора и он наложил резолюцию «не возражаю». Меня, правда, уговаривали – и директор, и завуч и учителя – остаться, пели мне дифирамбы. Директор особенно: «такой серьезный, вдумчивый товарищ... Нам очень жаль вас лишиться». Уговаривали меня еще немного поработать, а там может прибавят часов и зарплаты. Я был неумолим. И с этим пришлось посчитаться. Но преподаватели выиграли от моего ухода. Сейчас у нашего брата конкуренция. Мои часы распределили на 3-х преподавателей. Те-то, конечно, обрадовались, хотя лично против меня ничего не имеют.
 
08.01.1956
       С коллективом вечерней школы расстался очень хорошо. Директор подарил мне на память свою фотокарточку, а завуч пригласила меня на выпускной вечер, который еще состоится в будущем.
       Преподаватель Балабуц надула губки: «Месяц проработал и уже на выпускной вечер. За что ему такая честь?» Она шутила. Ей посчастливилось. С моим уходом она получила 4 часа в неделю дополнительно. Жуковская, которую я замещал, родила 9 января. Я пришел к ней в тот день отдать учебники, узнал, и сообщил в школе об этом событии. Завуч и секретарь принялись тот час же высчитывать когда она придет на работу.
       В трудовой книжке мне записали, что я принят на должность учителя русского языка в 8-10 классах 22 ноября 1955 года, и уволен, согласно собственной просьбе (я просил еще дописать «ввиду недостаточной часовой нагрузки»), 10 января 1956 года.
       5 января я получил зарплату за 2 половину декабря – 265 рублей. Сколько мне дадут за эти 9 дней каникулярного безделья, не знаю, но рублей 100 надеюсь получить.
       С вечерней школой расстался с некоторым сожалением. Хороший там коллектив. А вот на новом месте дела складываются не особенно благоприятно. Во-первых, мало часов, и, следовательно, заработок. Если выйдет 600 рублей в месяц, хорошо. Боюсь, как бы не меньше.
       К этому добавилась новая неприятность. Замполит, который был со мной очень любезен, задумал грязное дело. Он решил отобрать у меня половину часов. Мне рассказали о его кознях директор и старший мастер. Видимо, ему не повезло. Он ходил к Куприкову и тот отклонил его наглую претензию. Во всяком случае, теперь он оставил меня в покое. Если раньше он интересовался программой, добыл себе учебник и календарно-урочный план, программу, переписал расписание занятий и проч., то теперь он уже этим всем не интересуется. Когда я однажды предложил ему для выяснения одного вопроса поехать к Куприкову, он поморщился. Видимо, неприятен ему показался его последний туда визит. Теперь он стал более лоялен, не проверяет меня, не контролирует. А ведь в первые дни занятий он спрашивал у ребят как я читаю и что читаю, лез в душу. Ладно еще, что ребята обо мне отозвались одобрительно. Директору тоже они сказали, что им нравятся мои уроки. Но при этом пожаловались, что я много задаю. Я не оправдывался, я сослался на программу – там так определено.
       Директор – человек временный, до него мне дела мало. Правда, он меня несколько ущемил с зарплатой. Я работал воспитателем 10 дней – с 24 по 2 включительно. А мне уплатили за 7 дней – 178 рублей. Два выходных и один будний день не оплачены. Директор и замполит в один голос уверяли, что со 2 начались занятия и со 2 воспитательница (что работает после меня), приступила к работе. Я просмотрел приказы, и увидел, что ее зачислили с 3-го. Значит, они решили воспользоваться моими деньгами, для покрытия своих материальных убытков. Черт с ними! Не буду плакать об этих днях. Где только мне не пропадало!
 
11.01.1956
       В последнее время стал писать реже. Не потому, что дела одолели, а скорее – от безделья – не лени. Вечерами ухожу, чтобы не страдать, к знакомым, чаще всего к Маре, в ее компанию, там убиваю свободные минуты. Когда родители дома, ничего не могу делать: они разговаривают, крутятся (особенно папа), а сказать неудобно, обидеть их не хочется.
       Очень много препятствия для «писательства», даже по сравнению с Молотовым, хотя я там был больше занят делами, семьей, чем теперь. Но все-же, писать можно. Надо только никуда не ходить, а этого я не могу, боюсь... годы уходят, страшно остаться холостяком. Надо бывать среди людей, искать себе пару. Иной раз кажется, что я обречен. Красивые, молодые на меня не глядят, а середнячки меня не прельщают. Хватит с меня Бебы, сыт по горло. И обидней всего, что она – рыхлая, некрасивая, с бородавками на лице, задается передо мной, хамит. Ум у нее тоже односторонний, светский. Как для души, так она закупорена в бутылку. Нет в ней душевного ума, раскрывающегося теплом и добротой, а есть ум холодный, надменный, напыщенный, подстерегающий: все правильно? все условности соблюдены? людям нравится? люди одобряют? К черту ее!
       Мне иногда начинает казаться и сниться, что ребенок не от меня. Иначе нельзя объяснить поведение матери, нежелание мне писать о нем. Не потому, что я не люблю Сашку, я так думаю, а потому, что я ищу себе утешение в этой разлуке. Он не похож на меня ни капельки. Иван Александрович говорил: «соседский мальчик».
       Беба, какой я ее узнал, не была свежей, молодой лицом и телом. Поэтому, уже тогда, в 25 лет, она пудрилась усиленно, красилась. У нее были какие-то любовные связи, о которых она мне не рассказывала, но о которых проговорилась Броничка, хвастая успехами дочери перед моими родителями.
       Она охотно и сразу разрешила мне трогать свои груди, еще в период наших встреч и свиданий. Неискушенная девушка этого не позволит. И в то же время   соблюла все условности хорошего тона, чтобы доказать, что чиста и невинна. Девушка этого не делала бы, все было бы естественней, само-собой. А у нее, как по расписанию.
       До записи, дома, она не разрешала к себе притронуться, хотя полгода до этого я мял ее груди, целовал и перебирал, как хотел. Спать ложила в столовой, хотя серьезно хотела выйти замуж и обольстить меня. Даже в ночь после посещения ЗАГСа, ломалась, не подпускала к себе. А когда разрешила и когда у нас произошло то, что должно было произойти, стонала и плакала деланными слезами, мол, ей больно. Допустила она меня через три дня, как раз в канун менструации. Потом водила меня в уборную показывать, сколько крови у нее вышло. А это была менструация. Я потом узнал, когда определил периодичность ее менструаций. Но уже в то время почувствовал условность и неестественность ее поведения, настойчивое, навязчивое стремление убедить меня, что она девушка. Невольно у меня закралось сомнение на этот счет, и в первые же дни я поделился с нею своим сомнением. Она горько плакала, обижалась, клялась и уверяла меня, выпячивала свою обиду, свое уязвленное чувство.
       Нет, она меня не любила по-настоящему даже тогда. Ее сердце было уже изломанно многократными увлечениями. Она не была чистой, не была свежей, хотя в последствии соблюдала верность, не изменяла мне, как мне казалось.
       Как ни странно, но настоящая любовь – это любовь немки. До сих пор не могу забыть верности и неподдельности этого чувства.
       Я хочу написать ей письмо. Если мне суждено, я свяжусь с ней, позову. Как я жалею, что не оставил ей своего адреса. А ведь она молила об этом. Я боялся тогда. Дрожал за свою шкуру. Боялся уронить честь коммуниста.
       Если она не замужем, то это единственно преданный мне человек на земле, хотя и немка. Я не говорю о родителях – имею ввиду только девушек.
 
14.01.1956
       Сегодня ко мне обещала прийти Мара. Я ожидал ее, но она не пришла. Вечером, идя в город, заглянул к ней.
       Она лежит. Что болит? – Живот... вернее, низ живота. Она рассказывала как-то, что через два дня после аборта у нее ночевал Сеня и, несмотря на ее предупреждения, что это опасно, силой овладел ею. И вот теперь она расплачивается за свою слабость.
       -         Я с ним не жила после аборта, - поспешно возразила она в ответ на мое предположение, что это последствие той ночи.
       Она забыла, что рассказывала мне правду в минуту откровенности. Вообще, она живет с Семкой, как с любовником. Иногда с ним ласкова, иногда груба. Беспечна, бездумна, как пташка божья. А жизнь у нее – трагична.
       Сеня, он пришел через 2 минуты после меня, - такое ничтожество, что на него смотреть противно. Заочник, но не занимается – не умеет написать сочинения. Заставляет Мару писать за него, решать задачи. Причем, нагло, требовательно обращается с ней. Хотели и меня вовлечь в эту авантюру, но я предложил, чтобы он написал, а я помогу, поправлю. Ему такой вариант не по душе.
       Сегодня он продолжал свои шутки, вызванные ревностью. Он Мару ко всем ревнует, а жить с ней постоянно не может и не хочет. Увидев на губе у меня лихорадку, он «сострил»:
       -         Плохо ты его поцеловала, неаккуратно.
       А она подхватила «хохму»:
       -         Я бы поцеловала нежно, следа не осталось.
       Потом и насчет болезни:
       -         Знаем, отчего живот болит. Вот подожди, будет ребенок, определим, кто в этом виноват. – И дальше в таком же роде.
       Меня возмущал его вид и его речи; я сразу оделся, ушел. А Мара, как ни в чем не бывало, стала ласкать своего любовника-мужа. Ну какая она не брезгливая! И как непоследовательна она в своих чувствах. То ненавидит, то любит. То прогоняет, то кладет в постель. Уж если другого выхода не видит, то пусть же решится окончательно, а не так, как до сих пор.
 
19.01.1956
       Сегодня получил в вечерней школе еще 265 рублей. Это за 9 дней каникул. В двойном размере, что ли?
       Бебе буду посылать, раз она такая, только четвертую часть зарплаты. Все-равно эти деньги идут не для Саши... Больше решил не писать, даже на переводе.
       Хочу подыскать себе человека по нраву. Это не будет замена, а непременно, лучшее – счастье, если только оно возможно. Хочу красавицу, умницу, друга, любящую и любимую беспредельно. Тороплюсь, а надо не торопиться... тороплюсь в поисках, с выбором спешить не буду.
       Пока что – как в пустыне – никого нет. В трамваях, на проспекте, на других улицах – всюду они встречаются взору – воздушные, бело-нежные, с маленькими вкусными губками-ротиками, с колючими ослепительными глазами, ресницами, бровками. Все в них хорошо, но все далекое, чужое. Как такую найти? Где?
       Сегодня была Мара.
 
21.01.1956
       На денежном переводе.
 
       Здравствуй, Беба!
       Мою зарплату урезали. Кроме того, 4 месяца (до начала учебного года) я не буду получать денег, так как в школе, куда меня перевели, часы по моему предмету отчитаны 2 преподавателями. Поэтому посылаю 200 рублей.
       Справку получил, она пригодится. Но нужна она была мне еще полтора [месяца] тому назад. Ты все делаешь с опозданием.
       О Сашеньке не сообщаешь, считая глупостью или праздным любопытством мой интерес к нему. Подумай. Правильно ли ты поступаешь. Жестокость может вызвать только жестокость. Он уже грамотный, пусть сам о себе напишет, мой милый мальчик.
       С приветом Вова.
 
25.01.1956
       Мара достала мне и Лиле билеты на концерт, посвященный жизни и творчеству Есенина. Концерт – композиция, составленная из воспоминаний, высказываний Блока, Горького, Качалова и стихов Есенина.
       Много услышал для меня нового. Например, подробную историю взаимоотношений Есенина с Дункан – «Дунькой», как он ее сам называл, хотя она была чистокровная англичанка и ему приходилось объясняться с ней жестами. Она была лет на десять старше. Была уже отцветшей, дряблой. Но это не мешало им пожениться, это не мешало ей увезти его в Англию, Германию и Америку, а ему прослыть «мужем знаменитой Дункан» за границей, что немало его бесило: почему не наоборот? В Америке ему больше всего запомнилась обезьяна, которая «сигареты курит и к горничным пристает», как настоящий джентльмен.
       Только что прочитал книгу Даниель Дефо «Моль Флендерс», в которой рассказывается о жизни одной женщины, бывшей 12 лет содержанкой, 5 раз замужем (из них один раз за своим братом), 12 лет воровкой, 8 лет ссыльной в Виргинии; под конец она разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии. Написано по ее собственным заметкам.
       Вещь сентиментальная, несмотря на кажущуюся порочность героини. Автор всюду показывает Флендерс невинной жертвой обстоятельств. Пороки ее не вызывают укор, а сочувствие. В наше время это напоминает детские шалости, да и тогда, видно, не было серьезным прегрешением. Заголовок обещает больше, чем рассказывает сама книга.
       Поразило меня одно обстоятельство. За прелюбодеяние, отравление детей – никаких наказаний, а за воровство, пусть самое мелкое, даже за попытку совершить кражу – виселица. Вот как тогда расправлялись со злодеями!
       На днях прочел книгу Манцони «Обрученные». История двух влюбленных, обрученных, на пути которых сотни препятствий. Но все препятствия преодолеваются под конец книги. Даже обет Мадонне, данный Лючией быть девственницей. Итог – влюбленные соединяются в браке.
 
26.01.1956
       Никак не освобожусь от бремени скопившихся в голове впечатлений. Они теряются, нагромождаясь в памяти, исчезают бесследно подчас.
       В школе занятия идут полным ходом. Учащиеся по-прежнему хулиганят, начальство по-прежнему бездействует. Вчера я потратил 3 часа на 7 группу, которая как-то нарушила дисциплину и не дала мне объяснить материал. Мы с мастером группы провели беседу со всеми ребятами этой группы. Во время беседы учащиеся открыли мне диковинные вещи.
       Все началось с того, что я заметил, как многие из присутствующих «кунают» над столами: у них слипаются глаза и головы опускаются вниз.
       -         Почему вы спите? – спросил я. – Разве вам не хватает ночи?
       -         Не хватает. – Ответили спрашиваемые, чуть ли не хором.
       -         Почему?
       И тут пошли рассказы один удивительнее другого. Сами нарушители дисциплины сделали больше всего разоблачений. Класс недружный и ребята с удовольствием наговаривали друг на друга.
       Вот, что сказал Клок: ночью Махинько наливает спящим воду за шею. Величко оправляется (он говорил, как и все другие «сцыть») в окно. Черненко оправляется в коридоре.
       Ростопира, сам немалый озорник, пожаловался, что кто-то неизвестный «запихивает» в нос табак, от чего вся комната чихает и не спит. Бурлаке подложили под голову мокрую половую тряпку, видимо, из уборной. В комнату Величко учащиеся Клок и Велько бросили «смердючу», - т.е. вонючую тряпку. Шпак и Величко хотели «утопить» в воде бушлат одного ученика. Шпак налил ведро воды на спящего Величко. Ученику Тараненко ученик Лисовенко прожег руку каленным железом. Лисовенко и Бурляк спалили бушлат Морозу.
       Многие ученики бежали домой, всего, в количестве 50 человек. На их поиски употребили немалую сумму денег: рассылали письма и телеграммы. Кое-кто вернулся. Вчера прибыло двое: один с ножом, другой – пьяный.
       Позавчера я оказался свидетелем яркого происшествия. У одного ученика, вернувшегося из «путешествия», в карманах обнаружили 2 бутылки самогона.
       Так оно идет изо дня в день, а начальство не реагирует. Директор у нас новый. Кому-то надумалось поставить временного директора – Ламма, чтоб он наладил работу. Но тот не очень старается, так как у него есть должность директора в 8 училище.
       Новый директор какой-то странный. Мало разговаривает с сотрудниками, только с заместителями и старшим мастером имеет дело. Лицо у него благородное, умное, красивое. Глаза острые, внимательные. Он высок и строен. Ему лет 40-45. Он демобилизованный майор. Больше пока ничего о нем не знаю: не сталкивался. Но кажется мне, что он робковат на своем месте, не уверен.
       Старший мастер – человек боязливый вообще. Он не знает, что ему нужно делать. Теряется, переспрашивает, сомневается. Расписание составлять не умеет, функций своих не исполняет. Ладно еще, не знал бы, но был бы твердым, а он – тряпка. Стонет от учеников, не умеет совладать с ними. Как человек он неплохой, но мягкий. Он готов подчиниться любому. Замполит на него наседает с расписанием: зачем-де так, а не так политзанятия включены; почему 2 часа в день в одной группе? И старший мастер спешит изменить расписание. При этом у меня образуются окна. Я недоволен. Говорю старшему мастеру. Он мне отвечает:
       -         Обращайтесь к своему начальнику – замполиту. Это он дал указание разбросать политзанятия на каждый день.
       -         Какой он мне начальник? – Возмутился я. – учебным процессом он не распоряжается.
       Но старший мастер по натуре осторожный человек, все-таки позвал замполита и стал ему доказывать что-то... до тех пор, пока сам не уступил. Но он сказал:
       -         Окна у вас будут, ничего не могу сделать.
       -         Я не могу на это согласиться! – воскликнул я. – Мне надо искать где-то работу дополнительно к той, что я имею здесь в школе. Разве можно прожить на 400 рублей в месяц?
       Тут вмешался и замполит:
       -         Я еще хочу забрать у вас 4 часа в неделю.
       -         Из чего вы будете брать? – язвительно сказал я. – Ведь у вас 1500 рублей заработок, 700 рублей пенсия и вы еще хотите отнять у меня несчастные крохи из зарплаты в 400 рублей?!
       -         Я поэтому сейчас не забираю у вас часов. Ламм мне обещал 2 группы, но я не взял. А как только вы получите еще часы в 17 школе, я у вас 2 группы заберу.
       -         Вам нужен отпуск?
       -         Не отпуск, но материально я нуждаюсь!
       Где еще предел материальной заинтересованности? – подумал я. Человек неистощим в своих запросах. Подлец этот замполит, каких мало. У него замашки хищника из буржуазного общества, не знающий ни жалости, ни стыда.
 
       Вчера пришла тетя Аня. Она была у Куприкова, застала его дома. Оказывается, не одна жена хлопочет о взятке, но и он сам. Причем, в наглой, неприкрытой форме. Тетю Аню приняли с распростертыми объятьями. К ней на прием с намеками зачастила его жена. А когда вчера встретились, Куприков наговорил тете Ане кучу любезностей:
       -         «Я это сделал только для вас. Ему я мог отказать. У меня тысячи на очереди. Я мог ему сказать: «Не ходите, молодой человек, у меня для вас ничего нет. Есть люди пожилые, но работы найти не могут». Вам повезло».
       -         «Хотел бы я иметь такую заботливую тетю».
       -         «Я вам ничем не обязан, но я вам сделаю! Не для него, а для вас: он будет иметь минимум 900, а то и 1000 рублей в месяц. Я ему добавлю 400 часов. Но учтите, что без меня он ничего не добьется. Я все могу».
       Это было похоже на предложение заключить сделку. Он явно намекал на взятку. Словом, теперь мы вплотную подошли к этому вопросу.
       Тетя Аня пригласила его к нам в гости. И он не отказался. Хотя я слабо верю в то, что он к нам придет. Не верю я, чтоб он так низко пал... Из-за выпивки пойти домой к своему подчиненному, причем, очень отдаленно имеющего к нему отношение. Взятки берут здесь все. Но насчет выпивки – вряд ли они на это падки. Как противно слышать такие вещи! Но уйти от них некуда...
 
       Вчера был у Мары. Она предложила пойти в кино. Мы поехали в кинотеатр парка Чкалова, где у нее завелось знакомство. С ее личиком она не знает отказа.
       Директор кинотеатра дал 2 билета задолго до того, как их стали продавать в кассе, рискуя подвергнуться неприятности. Какая-то билетерша настраивала народ против него, подбивала написать жалобу на незаконное распределение билетов. Она прямо ему сказала: «Своих проводите! Надо эту лавочку разбить!» И он ничего не мог ей возразить. Дело в том, что директор, кассир и дежурный администратор – евреи. А билетерша – явная и злобная антисемитка. Тем не менее, не смотря на эти неприятности, он нам выдал билеты. Очень рискованно, но благородно с его стороны.
       Мы смотрели «Таланты и поклонники». Сильная картина, потрясающая. Игра – лучше не придумать. Лучше всех – героиня пьесы. Такое личико... Светящиеся умом глаза, молодость... Игра с большим тактом, нигде не переигрывает.
       С Марой я вчера потратил весь день: у Лили, в трамваях, в городе и в кино. Устал... С ней хорошо дома, но в дороге очень обременительно. Ее надо чуть ли не тащить на себе.
 
       Только что беседовал с директором. Он такой милый человек. Мне он очень понравился. Умница. Это не только глаза, а вся его натура – умная, располагающая. Я получил большое удовлетворение от разговора с ним. Заставило меня к нему пойти то обстоятельство, что меня заставили дежурить с подъема до отбоя бесплатно. Я воспротивился, старший мастер направил к директору. Тот обещал мне все выяснить.
 
26.01.1956
       Когда я вышел от директора, секретарша спросила:
       –       Ну что, не включать вас в список?
       –       Пока нет. Директор выяснит в понедельник.
       –       Я вас не включу – решила она. Сам-то он (старший мастер) не дежурит. Зачем вас назначает?...
       Позднее Василий Степанович – старший мастер – как только появился, тот час же спросил:
       –       Ну что вам сказал директор? - Но посмотрев список, не дождавшись ответа, заметил, - вы все-таки своего добились! В списках вас нет!
       Этим он решил исчерпать неприятный для него инцидент: не настаивать, не поднимать шума, раз дело незаконное.
 
27.01.1956
        Беба все еще не пишет. Я перечитываю ее письма. Полны любовью и теплотой. Даже заискивает подчас, страдает. Видно, что не способна обойтись без меня. А теперь такие выкрутасы... Что ж, потерплю еще. Авось она образумится. Как ни неприятно мне ее поведение, как ни противен ее характер, я бы согласился с ней жить и сейчас. Лучше, чем одиночество. Столько тяжелых минут и тоски я испытываю, что другой на моем месте ничего подобного вынести не сумел бы.
        Были соблазны, мог бы давно отвести душу с первой встречной или же со знакомыми женщинами, даже девушками. Но что-то меня удерживает в самую последнюю минуту. Это вызывает у моих партнерш удивление, что угодно, ну а   я, как канатоходец, хожу и вот-вот сорвусь в омут. Трудно быть холостяком после 6 лет совместной жизни. Если б не такая мерзость моя жена! Я иногда ее оправдываю перед самим собой. Может она не виновата? Кто-то ее научает? Может быть родители, а может Дина с Павликом... неужели же она без сердца, неужели она меня так сильно возненавидела (и за что?), что не хочет сообщать даже о сыне, не только о себе?!
        Когда ненавидят, не пишут вовсе. А она ведь писала, и даже спрашивала, буду ли я писать. Нет, это просто игра. Попытка взять меня в клещи. Использовать мою слабость, мягкотелость, доброту. Поставить на колени, а потом диктовать свои условия. Суровостью и безразличием она хочет меня сломить. Если не влюбить, то подчинить себе – вот ее цель... Не дождется.
       Тут еще тетя Аня разогревает меня:
       –       Неужели через Яню ты не можешь узнать о сыне?
       А что мне Яня? Пустое место. Он постесняется, не захочет подойти и выяснить. Он и не пишет, чтобы я его не беспокоил. Неблагодарный он эгоист и только.
       Не могу я поверить, что Сашенька меня не вспоминает. Он ведь уже большой мальчик. Понимает и чувствует много. Так разве это не может растопить ее сердца? Неужели же Беба так черства, что не уступит даже просьбам ребенка?
       Я решил просто выждать. Не писать первым, хоть целый год. А там увидим. Трудно мне, но ведь и у меня есть гордость. Писать и не иметь ответа – нет ничего обиднее.
 
29.01.1956
       Неожиданно к Маре пришел Сеня. Я думал он больше не вернется. А вдруг на тебе... Пришел – и сразу целоваться. Причем, яростно, так как я присутствовал. Он подозревает, что я с ней живу. А она, глупая, утверждает его в этих мыслях разными намеками. Если бы даже все было правдой, то и тогда нельзя бы говорить такое, что позволяет себе Мара.
       –       «У меня муж и любовник».
       –       «Да, ты так и знай: мы с ним живем».
       –       «Он знает, что со мной в постели приятно».
       Часто ее реплики – ответ на Сенины подозрения. Часто умышленно, без всякого повода, чтоб подразнить.
       Сенька ее ревнует к 3 лицам: бывшему директору школы Рафаэлю, к Лёше и ко мне. Но больше всего – ко мне. Рафаэль – стар, да и далек. Лешка – не лучше самого Сени. А я вот – и лицом, и умом, и образованием – лучше. Это он сам признает и беснуется и ревнует. Он открыто говорит, что целует Мару специально при мне. Когда я уйду – не будет. Это чтоб показать свои права на нее.
       Довольно странная у них жизнь. Неделю он не бывает, потом является на 1 день и опять исчезает! Мара говорит, что она сама его выгоняет. Но я не вполне доверяю ее объяснениям.
       На этот раз Мара задумала сойтись с ним всерьез.  Мы с Лешей долго агитировали ее решить определенно: жить или не жить. Если жить – то уже не расходиться. А не жить – так на всегда.
       Нам дала объяснения ее мать:
       –       К Маре многие ходят, ее любят, но жениться никто не хочет. Ей грозит остаться одной. А кто это хочет, быть одиноким всю жизнь?
       Сеня плохой муж. Но все-же он ее любит. Она его гонит. А он приходит. Он без нее жить не может. Он к ней привязан. Посмотрим. Может у них еще наладится.
       Мара выразилась более определенно:
       –       Я хочу иметь ребенка. Будет ребенок – потом я его выгоню. И вообще, мне его жалко. Когда он приходит такой несчастный, невольно хочется его приласкать.
       Они уже вместе. Спят вдвоем. Однажды утром я пришел (в половине 11), - у них были ставни закрыты, Мара меня не впустила в комнату: - «Мама спит». А я решил, что она постеснялась показать Сеню. Мне она сказала, что его нет. На другой день их застал Миша в постели. Он своего достиг. Ведь уже 2 недели, как он ходил без пищи... Теперь он насытится... на неделю. А впрочем, как знать, может теперь у них будет все по-новому? Видя их сближение, видя, что Сеня ревнует, я отказался от билета в театр в пользу Сени.
       –       Достань мне на другой день, - попросил я Мару, - а вы идите вдвоем.
       Она не преминула так поступить. Теперь я в театр совсем отказался идти. Хандра подступила к сердцу. Опять наступило одиночество. С Марой я мог хоть  немного развлечься. Она и поет и играет, с ней и поговорить приятно и... пофлиртовать. Правда, я осторожен. Не позволяю себе заходить далеко. Она мне уже намекала, спрашивала, не женюсь ли я на ней. Когда я отвечал, что еще связан браком, она поясняла, что формальное оформление ее не интересует. Она хочет фактически. Вполне резонно с ее стороны. Я ведь не такой, что могу пожить и бросить. Если решусь, значит она сможет на меня претендовать, заявлять права.
        Я никогда не пойду на такой шаг. Даже и другой вариант мне не по плечу: жить с ней, таясь, как любовник. Ребенок, о котором она так мечтает, может испортить мне жизнь, а Мара без последствий жить не согласится. Она твердо идет к цели.
        Но Сеня... После него даже противно ее поцеловать, не то что...
        Хватит! Я решил больше не терзаться всякими думами, не искать развлечений. Ведь живут люди без женщин. И я обойдусь.
        Надо взяться за перо. Добиться какого-то положения в обществе, а потом уже думать о личном счастье, о семье.
        Я задумал написать роман, в основу которого положить свою жизнь. Обобщить, изменить, додумать. Сделать его увлекательным, интересным. Канву повести от женитьбы до разрыва. А с Отечественной войной повременю пока.
        Теперь больше не буду клеить альбомы, не буду заниматься систематизацией литературоведческого материала, а буду только писать. Надо использовать время, пока у меня мало работы.
 
       Прочел роман Драйзера «Сестра Керри». Хороший, но плоский. Нет в нем многогранного освещения человека. Это не «Американская трагедия». Здесь все односторонне. Ни душевное переживание, ни любовь, ни искусство не даны глубоко, а как-то с внешней стороны. Я еще полностью не определился, в чем недостаток романа. Но чувство, что в образах не хватает всестороннего охвата, глубины. Роман, как зеркало: притронешься – нет продолжения.
 
30.01.1956
       В группе № 7 учащийся Махинько дважды самовольно уходил с урока. Один раз был приведен в класс мастером группы, вторично – старшим мастером. Но и после этого продолжал грубить, нарушать дисциплину. Когда я попросил его выйти, он ответил: «Менi не ви дозволили бути в класi». Вслед за этим учащийся Барабаш, когда я ему сделал замечание, встал и самовольно ушел с урока.
 
01.02.1956
       После Драйзера приступил к Гейне. Какой он умница! Юмором проникнуто каждое слово. В «Путешествии на Гарц» есть такие фразы: «Самый город красив и больше всего нравится, если повернуться к нему спиной», «Женщина, занимающаяся в этом месте своим горизонтальным ремеслом» и т.д. Не буду больше цитировать. Займусь этим в другом месте.
       Кстати, купил двухтомник А. Мицкевича. Поэт восхитил меня своими стансами. А О’ Генри так и не достал. Лиле Милявской и Маре купил, а себе – пожалел. Теперь поздно.
       Принес нынче большую получку – 378 рублей. Мама на радостях разрешила мне купить «Севастопольскую страду» Сергеева-Ценского за 36 рублей. Куплю завтра.
 
02.02.1956
       Куприков получил свой подарок. Принял, как должное. Правда, был тронут и обещал помощь и в дальнейшем с устройством. Тетя Аня ему преподнесла 2 верхних рубашки и портьеру за 380 рублей.
 
       Мара опять одна. Сеня вновь изгнан. Три ночи он переспал. Мара говорит, что она оберегалась, не забеременеет. А тогда кричала: «Я хочу иметь ребенка!».
       Спор у них возник из-за того, что он назвал Мару с ее матерью мелочными, так как они дали ему 5 рублей на лезвия, а он хотел регулярно бриться в парикмахерской, а не дома. Вообще Сеня с претензиями. Не работает, не учится, но требует, чтобы ему выдавали деньги. Иждивенец. И мало того, что живет за счет жены, - требует самого лучшего, изысканного. Как-будто ему обязаны. Словом, он уже опять не с Марой и теперь я могу, как прежде, ее навещать. Надолго ли? Через 2 недели он вновь объявится.
 
03.02.1956
       Утром комендант хотел открыть дверь одной из комнат 7 группы, но ручка двери была измазана... (!) г...ном. Они не хотели, чтобы их рано будили. Даже бурсаки до такого свинства не додумались бы. Мерзко глядеть на них – сопляков из 7 группы.
 
       Учащийся Христенко А. нарушал дисциплину. Я поставил его на ноги. Тогда он взмолился:
       –       Бiльше не буду!
       Я поверил и посадил его. Но через минуту история повторилась. Опять поставил. Не унялся. Вывел его на середину класса. Продолжал. Что он делал? Вертелся, перебрасывался обломками ручек с другими сорванцами, разговаривал громко и без умолку.
       Я спросил у него фамилию. Ответил «Полывода», а это фамилия другого ученика. На втором уроке продолжал баловаться. Поставил его у батареи. Он стал смотреть в окно, чертить на льду стекла узоры, чертиков. А потом показал пальцем на улицу и привлек этим внимание некоторых других. Я переставил его к дверям. Тогда он стал открывать двери и переговариваться с кем-то в коридоре. Так, пока я его не выгнал. Какой-то псих. На все мои замечания реагировал глупой улыбкой, рассчитанной на сочувствие однодумцев. Когда ставил, просил посадить, садил – делал снова, чтоб ставил.
 
06.02.1956
       Сегодня мне снилось, что Беба с Сашей повстречались мне на улице. Я окликнул Сашеньку, но он не захотел подойти и тянул Бебу за руку. А она, с видимым удовольствием, но с деланным видом неудовольствия, уговаривала: «Подойди. Что же ты? Нехорошо».  Потом я с ней встретился опять. Мы объяснялись и она ничем не могла мотивировать свой отказ отвечать мне на письма. Уклонялась, скользила мимо этой щекотливой темы. До конца нам так и не удалось выяснить наши отношения, потому что уже стало 6 утра, радио гремело гимн и я проснулся.
 
       Вчера вечером с Марой, Лилей и Марыной мамашей ходил в театр на оперу «Екатерина». По мотивам Шевченко. Опера слабая, а игра детская. Есть пара хороших голосов, остальные ученические.
       Мара всю дорогу заставляла меня ухаживать за мамашей, переводить ее через дорогу, водить под руку, чтоб не упала. Это довольно нудно. В театре она посадила маму возле меня, а сама села рядом с Лилей. Тактичнее этого нельзя и придумать.
       В самом начале мамаша стала уговаривать билетершу, чтобы та посадила ее на первый ряд. Я заметил, что торговаться с билетершей не следует. Мара вспыхнула, обиделась за слово «торговаться». А ведь это правда. Денег на хорошие билеты жалеет (она копит для Мары, чтобы ей оставить после смерти), покупает в последнем ряду, а требует, вымогает, чтобы ей предоставили в амфитеатре. На каком основании? Надо мной посмеивались, когда я отказывал себе во многом, не работая, когда я с грехом пополам мог отдать в складчину на новый год и Октябрьские 40-50 рублей, а другим это было просто.
       Мне не понравилось сидеть с мамашей, водить ее, занимать, и я сказал Маре, что хочу сесть между нею и мамой. В дальнейшем все обстояло благополучно, если не считать еще одного намека или просто жеста: Лиля с Марой ушли и принесли мне с буфета печенье – угостили.
       Лиля ночевала у Мары, провожать не просилась. Я рано вернулся домой.
 
07.02.1956
       С Лилей, Гитой и Семой смотрел «Трембиту». Лиля достала билеты. Оперетта. В большом театре при Дворце культуры Ильича.
       Театр великолепный: большой, вместительный, красивый. Одна люстра чего стоит! А зрительный зал, а коридоры!..
       На I действие я опоздал и сидел на балконе. Лиля и Гита были мне рады, а Сема даже угощал мороженным, но я отказался и, в свою очередь, купил в антракте 4 порции наполеона, дескать, и я не бедняк!
       Общество Гиты и Лили было приятно. Они умные девочки. Между прочим, в шутках выявилось, что Лиля не таких уж строгих правил, как мне казалось. Как-то я заметил, что никого не собираюсь толкать на дурной путь или что-то в этом роде, на что она прореагировала следующим образом:
       –       Это не делает тебе чести.
       Намек или образ мыслей? Скорее шутка, но с толикой истины. Скромность – одежда, панцирь, в который облачаются женщины, ищущие успеха. А Лиля не исключение из правил.
       Оперетта «Трембита» куда приятнее «Катерины». Интереснее. Игра артистов несравненно удачней. Здесь лучшие силы. Особенно хорошо играл артист А. Белогорский (Богдана Сусика), заслуженный артист А. Верменич (Филимона), Г. Козловская (Парасю Никифоровну), артистка Назаренко Л. (Василину). Танцы и музыка слабые. Но игра некоторых – прекрасна. Игра, а не пение. Поет неплохо артистка Л. Бондаренко (Олеся).
 
08.02.1956
       Днем пошел с Марой в кино. Югославская кинокомедия «Подозрительная личность».
 
10.02.1956
       Вчера с утра заехал к Маре сразу после работы: у меня было два первых часа – и пробыл у нее с 11 до 3 часов. Дома, конечно, об этом не знают. Но мне мое времяпровождение доподлинно известно. Поделюсь этой тайной с дневником.
       Мара была в постели. Мать ее крутилась около нас, караулила. Ей надо было уйти, но она на редкость медлительная женщина и, то ли с умыслом, то ли ненароком, провозилась до 1 часу дня. Уходя, она предложила Маре надеть   кофточку, но та не послушалась и осталась в ночной сорочке. Наивно думая, что я  в состоянии буду ее послушаться, предложила мне не терять времени и читать статью из газеты, которая ее Мару интересовала.
       Я, конечно, принялся Мару обнимать, добираться до тайников ее тела. Она допустила меня лишь до груди – ей и самой было приятно. Однако, через 10-15 минут, когда увидела, что я становлюсь настойчивей, отстранила меня и сказала строго:
       –       Все вы, мужчины, одинаковы. Тебе нужна не я, а мое тело. Ты добиваешься одного. А потом покинешь. Я не хочу, чтобы ты по мне шарил, мне стыдно. Женись, тогда разрешу тебе все.
       У нас произошел после этого очень длинный разговор, в котором она мне еще раз напомнила, что хотя я хитрый, она еще хитрей, что, зная мою честность, она согласна только на обещание жениться. Я отвечал, что сейчас еще об этом рано говорить, что я связан браком и она – тоже; что жена моя может передумать, приехать и я не смогу ее выгнать, а значит – не смогу развестись, не смогу и второй раз жениться.
       –       Ты не хитри, - настаивала она, - если бы ты меня любил, тебя б это не остановило. Ты бы сказал: «Разойдись с Сеней». А ты вместо этого говорил: «Я рад за вас, будьте счастливы». Я знаю твои планы. Ты сейчас упорно ищешь себе жену или дожидаешься старой, а пока решил, чтоб не было скучно, проводить время со мной.
       Надо ей отдать справедливость, она не лишена проницательности. Жениться на ней я не могу и не хочу. Но и лгать не умею. Как я ей могу обещать, если это подлость? Другой бы на моем месте не постеснялся насулить ей тысячи обещаний, лишь бы она отдалась. А я этой ценой не могу ее брать: низко! Может быть я по этому до сих пор не изменил Бебе: не могу подличать. А женщины (не говорю о девушках) сейчас осторожны и метят поймать в сети. Проститутка же мне не нужна. Женщины сейчас только и ищут повод добыть себе мужа. А я хочу, чтоб не меня добывали, а сам добыть для себя, пусть с боем, пусть штурмом и осадой – хорошую, верную, красивую, умную, такую, как я желаю, такую, как нужно для счастья, жену. Хватит мыкаться. Хватит терпеть страдания.
       Мара мне предложила: «Давай будем просто друзьями». Вряд ли я так сумею.
 
       По поручению Мары – она боится Сени – пошел к Лиле, звать ее ночевать у Мары. Мара чувствовала себя нездоровой, решила нейти в школу на работу. Очень просила меня позвать Лилю.
       –       А если Лиля откажется, ты сможешь прийти?
       –       Приду, раз такое дело, побуду у тебя до 11-12 вечера.
       Мара очень меня благодарила, была тронута.
       Вечером пошел к Лиле. Ее не застал, но зато встретил там Раю Воловельскую и Катю [...]. Обе рады меня увидеть – улыбки до ушей. Расспрашивали. Хвалили меня – добрый, застенчивый, внимательный. Катя со всей прямотой выпалила:
       –       Ты как девочка. Мы в тебе видим как-бы подружку.
       Мне это было не очень приятно – цезарю – цезарево.  Во мне нет ничего женского. Катя и Рая почувствовали, что мне обидно и поспешили смягчить значение сказанного:
       –       Ты хороший муж. С тобой очень легко, ведь ты такой чуткий.
       Они уговорили меня пойти к Маре. По дороге Рая сказала:
       –       16 у меня день рождения. Друзья придут сами. Я никого не приглашаю. Хотела ничего не устраивать, но они мне сказали, что ввалятся все вместе – пришлось готовиться. Я никого не приглашаю, только тебя прошу, чтобы ты обязательно пришел. Будет Марта и другие мои подруги.
       Я был очень обрадован. Во-первых, я не прочь погулять. Во-вторых, - Марта. Я о ней серьезно не думаю, но червячок сомнения все-таки грызет. Она красивая, а я к красивому льну, как мотылек к свету. Кто знает, во что могло бы вылиться, если бы мы сблизились и Марта была в этом заинтересована?! Во всяком случае, я решил задеть ее своим равнодушием. Она и так уязвлена тем, что что я так скоро (притом сам, без ее каких-либо усилий меня оттолкнуть) от нее отстранился. Она не привыкла терять поклонников не по своей воле. На именинах увижусь с ней. Хорошо. Подавлю в себе чувства. Постараюсь ее не замечать, быть равнодушным – выработать презрительный взгляд на женщину, который так сопутствовал удачам Иосифа Флавия. Правда, мне это трудно: я люблю женщин, люблю больше всего на свете, кроме своей жизни. Красивых женщин, молодых и стройных, умных, веселых, талантливых. Из них мне бы выбрать себе жену.
       Беба уже не в счет – не жена мне. Она сама сорвала меня с пути своим дурацким поведением. Теперь я свободен в выборе. И хоть и охватывает меня отчаянье, что нет у меня друга, что, может быть, мне и не найти достойного спутника жизни, что вероятно следует брать, что попадет под руки – лишь бы жена, женщина с ее неповторимым для меня телом. Телом, в котором вся нежность земная – и небо и воздух и море и жизнь. Нет для меня желанней этого тела. Бебино тело, какое оно ни рыхлое, я его обожаю, из-за него готов сойтись с ней опять. Но пусть она предоставит себя и телом и душой мне. Быть под каблуком не согласен.
       Мара – это не женщина, это полуженщина. Как я могу решиться жениться на ней? Ночью она часто вздрагивает, как в конвульсиях. Спит нервно. Попка у нее – два жестких кулака. Где эта мягкость, нежность, которую я люблю в женщине? Не говорю о ее инвалидстве, о ее походке. Это не походка Береники! Не та походка, которая покоряла, а совсем наоборот. Когда мы идем с Марой – все оглядываются на нее и на меня, а ее это бесит и она грубит прохожим, прицепляется.
       Грудь у нее не хуже Бебиной – такая же пышная, массивная, только на одном соске дырочка. Тело белое, мягкое – до попки. То неизведанное место, лучше Бебиного – меньше. Но этой области касаться не буду, поскольку я не познал тайну, так сильно влекущую Сеню.
       Нет, на Маре я не женюсь, при всех ее достоинствах: недостатков больше. Красота лица и полутела не покрывает дефектов. Характер тоже не из блестящих. Манеры грубые: бьет мух руками, неряшлива, неприспособлена к жизни. Мамаша – грязнуха. Когда я принес масло (купил для дома), она полезла в корзинку, открыла и стала лизать языком. Мне так противно сделалось. Мелочные они обе. Но мамаша расчетлива, а Мара – нет.
       На днях я был свидетелем сцены. Мара просила денег, мать ей не давала. Когда мать ушла, Мара полезла к ней в хранилище, потянула троячку и спрятала к себе в коробочку, где лежит одеколон. Так она понемногу таскает деньги на свои нужды. А мать готова, чтобы Мара просила, чтобы ей покупали другие, лишь бы у нее оставалось.
       Иной раз у меня мелькает мысль – чем плоха Рая? Девушка. Стройная фигуркой. Лицом она хуже Бебы и бородавок, пожалуй, даже больше имеет... Но тело у нее должно быть прелестное. Жаль, что нельзя попробовать прежде, чем сделать выбор.
       Я люблю ласку, готов упиваться ею без устали. И все, что относится к этому меня занимает всецело.
       Марта еще стройнее, лицом красива – это верный рисунок природы. Не знаю только как она по духовным запросам. Но, посколько она мною не интересовалась до сих пор, я с ней не старался сблизиться, как с другими. Мы с ней до сих пор на «вы», хотя два раза и вкусно поцеловались на вечерах.
       Рая открыла мне, что Марта именинница 7 марта. Значит, имею шанс погулять у нее тоже, если она пригласит.
       1 марта хочу отметить не дома. Родители мои хнычут: куда им пойти и зачем это им уходить. Скорее всего устроюсь у Мары. Хочу пригласить кроме Мары и Лили Катю, Марту, Раю, Гиту, Вову Гринберга, Аду Дрейшпильд с ее противным мужем (он при мне как-то скомандовал: «Адочка! Иди к ребенку!», а она коротко ответила: «Там соседка!», - даже не подумав возмутиться).
       Может быть приглашу и Генну Г. и обязательно хочу пригласить, нравящуюся мне, но малознакомую девушку Савицкую Аллу. Таким образом, будет человек 15. Плохо только, что это в четверг. Вдруг не все смогут прийти?! Надо обдумать все и обсудить с Марой.
 
       Сегодня встретил Любу Эйдельзон – мою любовь. Она изменилась сильно, но остались те же воловьи красивые глаза-изумруды. В них вся ее прелесть. Губы пошерхли. Помада оранжевая выступает на губах, как мазь на подошве ботинок. Очень безвкусно она красится. Потолстела, но не на столько, как я ожидал по рассказам знакомых. У нее маленький ребенок. Девочка – Леночка – 1 годик. Муж – она говорит – высоченный. Чувствуется, она его любит. Со мной была очень любезна, называла только Вовочка (может быть от смущения?), но к себе не пригласила. А когда я предложил ей брать у меня материал по литературе, отклонила мою услугу:
       –       Мы живем в разных концах города.
       Я ей очень обрадовался, помог донести сумку с продуктами до трамвая, взял на нее билет, дал ей мелочь, чтоб доплатить за апельсинки. И она была приветливой. Только обиделась, когда я сказал, что она полная и когда ей сказал «Ты не была застенчивой».
       –       Это плохой комплимент, - ответила она. - Значит, я была нескромной?
       –       Что ты? Застенчивость и нескромность не одно и то же.
       На примере Любы очень заметно, как деформируется женщина. Даже красивая Люба подурнела. Сейчас она значительно хуже Ады. Аде беременность и роды пошли на пользу – редкий случай в природе, а Люба изменилась к худшему. Стала медлительной, грустной. Только покачивает головой и говорит: «Годы». Будто ей уже 40 лет. Только глаза остались красивыми, хотя рассеянно и отсутствующе блуждают в стороне от собеседника. Куда они смотрят?
       Она ниже Бебы, круглее. И как-то в чем-то уже обабилась – меньше Чешелиной, но заметно. Мне она сказала, что я стал меньше. Это, по сравнению с ее мужем.
       Интересно мыслит человек, всегда в сравнении с основным эталоном.
 
13.02.1956
       Приходится пересматривать список. Я вчера рассказал Маре о своих планах. Она охотно согласилась предоставить квартиру, обрадовалась оказии. Но сразу же разболтала всем знакомым, начала от моего имени приглашать тех, кого ей хотелось, не спросившись моего мнения. Таким образом назвала столько гостей, что мне аж страшно. Она пригласила Аркадия, Машу Шевченко, Сему (брата Гиты), не считая Лилю и Гиту, которых я сам хотел пригласить.
       Лиля согласилась представить свою квартиру, шутя подчеркивая, что ей тогда подарок покупать не придется.
       Словом, уже теперь список, помимо моей воли (пока! Что еще Мара выкинет!), приобретает вид:
       1.    Мара
       2.    Лиля
       3.    Марта (под секретом. Маре я не скажу)
       4.    Алла (тоже под секретом от всей капеллы)
       5.    Рая
       6.    Гита
       Это костяк.
       7-10 – Аркадий, Сема, Маша Шевченко
       11-12 – Ада с Зоней
       13.         Вова Гринберг
       Дай бог, чтоб пришло не больше 10 человек! Да, еще я забыл про Катю. Она хорошая и нужная девочка. Ее я приглашу. От Инны придется отказаться. Алла будет для всех неожиданностью (если придет). А Марта – неприятным сюрпризом (она вряд ли тоже пойдет к Лиле). Самые желанные люди – недостижимы. Ребят будет мало, если Мара не подстроит штуку. Она думает о своих интересах, даже на моих именинах. Придется ее одернуть.
 
       Вчера у Мары виделся с Машей Шевченко, Лилей, Аркадием, Семой и Гитой. Просидели до половины 12. Лилю я не стал провожать. Она обиделась и ушла первая, досадливо подчеркнув: «Меня проводят!». Обиделась... Жаль. В квартире она все-равно не откажет. Ей ведь тоже хочется погулять.
 
       После работы зашел к Маре. Выговорил ей за самовольное приглашение ко мне на именины. Объяснил положение: больше 10 человек я пригласить не могу. Мой лимит – 250 рублей.
       Стали перебирать фамилии. Пришлось вычеркнуть также и Аллу. Мара заинтересовалась, почему я приглашаю Марту и Аллу. Я соврал, что Марта пригласила меня к себе на именины, поэтому я ее.
       –       А Алла? Кто она тебе? Ты ее 2 раза видел...
       Она была права. Действительно, было бы странно, если бы я пригласил Аллу. Я ее вычеркнул. Таким образом, остался Марын список с добавлением Марты и Ады с мужем. В список этот входят Мара, Лиля, Катя, Рая, Гита с Семой, Аркадий, Ада с Зоней и Марта. Итого со мной, 11 человек. Я был против Гиты с Семой и Аркадия, но Мара внушила мне мысль, что они не окажутся лишними. Пусть будет так. Постараюсь быть скромным. Не обессудят!
       Маша Шевченко не придет. Возможно, что и Ада с Зоней не явятся. Неизвестно еще насчет Марты и Гиты с 2 мужчинами – братом и ухажером. Словом, легко может оказаться, что будем мы впятером. Тем лучше! Мое дело пригласить.
       Райка заядлая сплетница. То, чего я опасался, произошло. Она выболтала все мои «откровения» Маре. Как-то Райка спросила, нравится ли мне Ада и почему я на ней не женился. Я ответил, что мне казалось, что Ада некрасивая. Райка возмутилась:
       –       Как это некрасивая? Нехорошо так отзываться о своих друзьях, особенно о тех, кого любил или любишь.
       Чтоб сгладить впечатление от своих, довольно бестактных слов, я сказал:
       –       Она мне очень нравится. Я бы и сейчас на ней женился!
       Райка намотала на ус. Сплетница! При первой же встрече с Марой, она развязала свой язычок. Во-первых, она сообщила под строжайшим секретом, что я ухаживал за Мартой. Во-вторых, что если бы она только позволила, я не прочь был бы с ней пообниматься. С ней – с Раей. В-третьих, что я сказал, что я готов жениться на Аде вместе с ребенком!
       Мара меня пытала, пользуясь этими «сведениями». Ну и глупа Райка, ну и опасна! Надо с ней быть осторожней. Она стремится поссорить нас с Марой. Уж не претендует ли она занять главную роль в моей жизни?
 
       Мама меня огорчила:
       –       Ты не будешь отмечать день рождения. Стыдно у чужих людей. И вдвойне стыдно, поскольку ты не разведен. В будущем году устроишь именины, а сейчас нельзя.
       Я, конечно, не внял этим советам. Не хочу только, чтоб родня знала. Если мама не расскажет, будет хорошо. Она обещает, говорит, что ей стыдно, чтобы кто-нибудь знал.
 
       Скандал в доме. Тетя Аня обедает. Часто ругается. Я ей дал пару раз отпор. Мама сердилась, болела за нее. Но со мной мама осторожна, а папа... Не дай бог, если он что-либо скажет о тете Ане или ее родне!
       Я попросил маму подшить воротничок на китель. Мама с надрывом прокричала:
       –       Не могу, у меня нет сил!
       Папа заметил:
       –       Зачем же ты так усиленно приглашаешь Аню обедать? Ведь ты для нее выбиваешься из сил!
       Боже, что тут произошло! Мама кричала до хрипоты:
       –       Гэ такое! Ты еще смеешь говорить! Что ты против нее? Что ты стоишь? Когда она дает сотни, ты берешь? Она дает за обеды немало. Я не ей одной готовлю, а тебе тоже!
       –       Когда ты для нас одних, ты не вкладываешь столько сил.
       –       Чтоб ты уже не дождал... чтоб не встал..., - и т.д.
       Скандал... Насилу их утихомирил. А теперь оба хватаются за капли. Горе горькое, кошмарная жизнь, когда такое видишь. Если тихо, - забываешь о своем положении, а когда вот такое – вспоминается.
       Тетя Аня заставляет себя провожать в 7-8 вечера ежедневно. Много неудобств прибавляет она. Но все терпимо. Она тоже немало делает для нас. Только бывают минуты невыносимые.
       Позавчера тетя Аня вдруг вспомнила «каким я был подлым ребенком, когда перекинул ей целый бутыль с постным маслом»:
       –       Убить тебя мало было. Ведь я предупреждала, не выходи, а ты не послушал.
       –       Я тоже помню этот случай. Так бить, как ты била, мог только очень жестокий человек. Ведь мне тогда было 6-7 лет. Как ты меня топтала ногами, щипала, била кулаками по голове!
       Она за эти воспоминания обиделась. Начала кричать. Мама сказала, что она у меня синяков не видела, а потом мне призналась, что и сама была возмущена тети Аниным поступком, только хотела сгладить спор, поэтому сейчас сделала вид, что забыла тот эпизод.
       Я всегда теперь стараюсь не спускать ни тете Ане, ни кому бы то ни было другому. Кончились времена, когда меня можно было клевать.
 
       На работе тяжелая трепка нервов. Вызываю своих дегенератов из 7 группы. Отвечают – не знаю.
       –       Не выучил урок?
       –       Не вивчив.
       –       Почему?
       –       Не схотiв.
       Сегодня в классе стоял сплошной шум. Баращук бросался бумагой, хлебом. Спросил кто хулиганит – не признался. Сказал, что только трусливая душонка может себя так вести. Все смеялись, но он и тогда не признался. Когда поставил его, стал вопить:
       –       В мене нога болить!
       Посадил, опять стал хулиганить: драться, бегать по классу. Выгнал. Он заявил, перед уходом:
       –       Моя койка лежить навпроты (в коридоре кровати: идет ремонт). Я пiду спати.
       Спросил Барабаша, почему он не учится. Тот ответил, что не хочет.
       –       Почему не пришел на дополнительные занятия?
       –       Не схотiв.
       А когда сказал ему, что заставлю ходить каждый день, он открыл на меня такую глотку, что уши заболели. На другой урок он не явился.
       15 двоечников из 25. Не учат и не хотят учить. Страшная публика. На уроках занимаются чем попало. Невозможно объяснить и двух слов.

[13.02.1956]
       нарушiтiль Баращук навпокi вiв себе погано балувавс шапку надiвав припадаватiль давав замiчаня три раза навпокi занiмався лiшнiми вещами [йев] приподаванiм давав замiчаня виновник Баращук О Я

14.02.1956
       Вторая группа – почти сплошь жевала, некоторые весь урок. Откуда только они черпали пищу?! Может ходят с торбами в класс? Вышел из терпения, глядя на двух таких жевательных, крикнул:
       –       Жвачные животные, встаньте! - Оба, как по команде встали. Класс загоготал от удовольствия.
       А они только тогда поняли в чем дело. Их подняло не сознание, а инстинкт.
       Спрашиваю про Октябрьскую революцию, отвечают - «в марте была». Спрашиваю про Февральскую - «в октябре». С ними заниматься – мучение. Не учат, не слушают, не понимают, не хотят понимать.
       Сегодня сделал себе выходной. Какая радость: могу отдохнуть, успокоить нервы. Правда, в пятницу вместо 2-х уроков дам 6, но зато сегодня даже и слышать не буду об этой школе и ее обитателях.
 
       День провел так. Сначала купался. Мара была у меня. Наобнимались! Но к телу, ближе дозволенного, не подпускает. Говорит, что хочет меня иметь мужем. Соблазняет своими прелестями. Но когда берусь за левую грудь, сердится – сосок там короче другого и с трещинкой. Сама говорит про свои груди, что они слишком большие (а я почему-то люблю именно такие, чтоб было за что держаться, а не гульки, как у мужчины). Словом, думает меня распалить, а потом забросить аркан, но сама держится степенно. Дескать, пока ты не мой, я не интересуюсь.
       –       Я твоей любовницей быть не хочу. Только женой. Я сама тебе делаю предложение.
       Как бы невзначай зашла в кухню, интересовалась. Но вообще, разыгрывает из себя невинность:
       –       Ты хотел бы жениться на какой-нибудь элегантной даме, а со мной быть в любовниках. Я все-равно хитрее тебя, хоть ты и хитрый. Женись на мне, тогда ты получишь все, что пожелаешь.
 
       Днем мы смотрели с ней кино «Гость с Кубани». Картина-комедия прекрасная. Но Мара смотрела второй раз. Нахально обошлась за мой счет. Это, когда у меня с деньгами так сложно. Но может она уже считает себя моей любовницей? Тогда другое дело, тогда можно, тогда не жалко.
       А мне кто-нибудь необходим. Ведь я умру с горя, если не найду себе женщину, хоть временно. Надо для этого искать квартиру. Как только я начну зарабатывать прилично, буду подыскивать себе жилье. Не даром Беба интересовалась, живу ли я с родителями. Она понимала неудобства этой жизни и радовалась. С родителями трудно и потому, что никуда нельзя уйти вечером – они сердятся: хотят спать; и потому, что после 10 ничего не дают делать. Вот и сейчас они стонут и ворчат: половина 11, а я еще не погасил свет.
       Придется отложить мое дело.
 
       Сегодня Мара сказала:
       –       Ты меня прославишь в своих произведениях. Лучше к тебе не ходить, а то потом все опишешь.
 
       По радио потрясающий доклад Хрущева. Он говорил несколько часов кряду, с 7 до 4, примерно. Я ушел, а диктор еще передавал доклад. Выслушал только первую часть внимательно, остальное не смог: Мара попросила выключить.
 
17.02.1956
       Мара с Сеней, кажется, окончательно порывает. Она рассказывает, что вчера он просидел у нее с 2 часов дня до 2 ночи (правда, не упомянула чем и где он питался). После того, как мы встретились на трамвайной остановке, Мара взяла хлеб и вернулась. А Сеня ждал ее. Потом она ушла на работу. Он все сидел. Она вернулась с Гитыным братом Семой. В комнате были мать, соседка и Сеня. Он все продолжал выжидать и объясняться с матерью. Только в 12 Мара его попросила выйти и сама вышла вместе с ним. До 2 часов ночи они ходили, выкладывая друг другу наболевшее. Между прочим, говорили и про меня. Сеня ей сказал:
       –       Вот с Вовой вы не ссоритесь?
       –       С Вовой мы живем мирно потому, что он меня не оскорбляет, - парировала Мара, со свойственным ей детским цинизмом.
       –       Ага! Так ты себя выдала! - Обрадовался Сеня, что так легко уличил ее в этом.
       Я начинаю подозревать, что та мягкость, с которой Мара теперь расстается с Сеней, происходит от ее уверенности, что она возьмет меня. Хоть штурмом, хоть нахальством, но возьмет. Она считает, что уже наполовину меня приручила. Теперь не жалко ей никаких чар. С ловкостью кошки она играет своей жертвой в предвкушении славной поживы. Теперь она отбросила и стыд, которым долго ограждала наше сближение.
       Сейчас, когда я у нее сидел, задержалась в постели. Позволила трогать все уголки тела, вплоть до самых запретных. Не оказывала особого сопротивления, когда я открывал ее обнаженное тело; позволяла смотреть на открытую грудь. До сих пор этого не было. Она решила бросить на весы последние козыри. И всякий раз, причмокивая от удовольствия, говорила:
       –       Стал бы ты моим мужем. Какое бы ты наслаждение испытал! Я дала бы тебе все, отдалась бы тебе душой и телом. Ты бы искал меня, как теперь Сеня ищет. Ничего б для тебя не пожалела! Обещай, что ты на мне женишься. Давай начнем жить, переходи ко мне на квартиру. Поговори с мамой, скажи, что хочешь моей руки. Мама согласится. Ты будешь подлецом последним, если разведешься с Бертой, а на мне не женишься. Пусть только мы начнем с тобой жить... Мне будет обидно, если ты вернешься к своей Берте. Но не дай бог, если ты осмелишься жениться на другой!
       Неожиданно она сказала:
       –       Я буду распространять слухи, что мы живем.
       –       Но это тогда ты сможешь, если мы действительно будем жить, - намекнул я.
       Она согласна и на это. Она согласна на все, лишь бы меня заарканить. Надо быть теперь исключительно осторожным: поменьше ходить с ней в кино, театры, реже бывать с ней на людях. Она приглашает на открытый урок. Не пойду.
       Мара опасная: не удастся ей хитростью – возьмет силой, будет порочить, будет конфузить. Я могу просрамиться на весь город. А если сойдемся, заставит сделать ребенка. Она теперь решительно наступает.
 
       На именинах у Раи было весело. Стол был обставлен не очень пышно. 2-3 бутылки вина, остальное – наливка. Шампанское стояло, как украшение (2 бутылки). К нему не прикоснулись (только потом, в 3 часа ночи, мы – остатки народа – 5 человек: я, Катя, Марта, Толя (Мартын!) и еще один парень, заставили Раю принести шампанское. 1 бутылку она принесла, другую -  пожалела). На столе было: 2 тарелочки с колбасой, грамм 300 масла, коробка рыбных консервов, грамм 300 соленого сыра, хрен, тарелка голубцов, винегрет, холодное, яблоки. Да, еще блюдо из яичек с картошкой.
       Присутствовало человек 25. За столом не поместились. Пришлось стариков посадить отдельно.
       Марта пришла позже других. Выполняя свое решение быть с ней сдержанным, я продолжал сидеть к ней спиной, когда она вошла в комнату и поздоровалась. Она спросила, почему я ей не уделяю внимания. Я ответил, что женщина первая должна подавать руку, но все же обменялся с Мартой рукопожатием. Катя меня поддержала. Позже Марта подсела ко мне на тахту. При этом она предупредила, что не угрожает мне ничем, чтобы я не боялся с ней сидеть рядом. А под конец вечера она села со мной в уголке, сняла туфли и я пожимал ее ноги, что ей было приятно, так как она слабо сопротивлялась и не ушла. Спиной я почти облокотился ей на колени. Это тоже ее не шокировало.
       В разговоре я спросил, как ей живется без Вовы-магнитофона. Нет заместителей? Она тщеславно заметила, что есть, и Толя подтвердил это своим приходом.
       Толя хороший парень, аккордеонист. Не дурен внешностью. У него мечтательное лицо и мягкость, лиричность в манерах. Я пригласил сначала Марту, а потом и Толю. Он мне не помешает, тем более, что я серьезной ставки на Марту не делаю.
       Мара, которая несколько ревнует, объясняет это тем, что Марта мною не интересуется. Но ведь и я не проявляю к Марте большой склонности. Пускай все идет самотеком!
       Кроме Марты и Толи были у Раи Ада с Зоней, Ида с мужем, Катя, Поля – приятная девочка, но очень длинная, и много других, - всего 25. Ребят было меньше, чем девочек. В 12 часов почти все разошлись. Остались я, Катя, Толя, Марта и еще один парень. Играли в фанда. Потом я читал им свои ранние стихи и рассказывал историю с Тамарой. Все слушали с интересом и удовольствием. Давно я не встречал таких благодарных слушателей. Запили шампанским.
       После того, как я рассказал про случай на именинах, где одна девушка прямо с именин попала в гинекологическое отделение с разорванным, не в меру ретивым партнером, половым органом, вся в крови и на предложение доктора обнять его за шею, чтобы он мог ее приподнять, ответила, что больше никогда не будет обнимать мужчин... девушки ушли спать в другую комнату, а мы – трое мужчин и Рая, остались беседовать до утра. В 7 часов вернулся домой, а в 8 уже был на работе. Опоздал маленько.
 
22.02.1956
       18 числа Аркадий был именинник. Мара, Лиля, Гита – его заставили отмечать. Он купил 1 бутылку «Горiлки» - белой тошнотворной бурды. Мара раскошелилась на 15 рублей. Вова Гринберг дал тоже деньги. Добавили 1 бутылку вина и консервы.
       На вечере Мара держалась нахально. Как-то она сказала мне:
       –       Я буду распространять слухи, что мы с тобой живем.
       Теперь эта шутка превратилась в угрозу. Мара стала рассказывать, что мы живем, даже подробности, выдуманные, конечно, приводила. Я отметил, что ничего у нас нет. Ее, почему-то, задело. После этого она стала издеваться, игнорировать, без конца целовалась с Аркадием (он же именинник, оправдывалась потом, его надо было целовать!) и под конец сказала:
       –       Пусть будут именины без Вовки. Мы его не пригласим.
       Я обиделся. А вчера пришел к ней, она мне заметила:
       –       Ты обращался со мной, как с девкой. Больше я близости с тобой не допущу: не будет повода у тебя так обращаться.
       Мара посвятила в разговор и мамашу. Ну и фрукт эта престарелая дева! Что она только не выговаривала мне! Оказывается, их обеих задело, что я отрицал факт сожительства между нами. Мать объяснила это так:
       –       Вы – мужчина. Вам бы хотелось с кем-нибудь жить. Поэтому нет ничего позорного в этом. Вы не должны были отрицать, ведь этим вы унизили Мару. Столько ходите с ней, встречаетесь и так заявили.
       –       Что я заявил? Что здесь страшного? Разве лучше сказать неправду, что мы живем, чем отрицать ее? Разве я обидел, а не меня?
       –       Мара сказала шутку, а вы сказали серьезно.
       –       Таких вещей не говорят ни в шутку, ни всерьез. Если повторять одно и то же, даже шутя, то люди поверят. А ведь она не первый раз и не только в одной компании шутит об этом. Она сказала Сене, Леше, Лиле и другим.
       –       Не делай таких шуток, Мара, сколько я тебе говорю, - вставила мамаша и потом, обращаясь ко мне, продолжала: - Если она так сказала, то ей не поверили и вам не надо было отрицать. Пусть бы даже поверили, так для мужчины в этом ничего зазорного нет.
       Мара продолжила эту мысль, но постаралась несколько сгладить впечатление от цинизма своей мамаши:
       –       Мне опасней, чтоб так думали, чем тебе. Но если я сама говорю, то не поверят. Мои друзья меня знают. А ты поступил со мной, как с падшей женщиной. Ты это с таким видом заявил, как будто отмахнулся от назойливой потаскухи: «Нет, между нами ничего не было!»
       Вмешалась опять мамаша:
       –       Сколько я живу на свете, не слышала, чтоб так оскорбляли женщину, как это сделали вы.
       В этом духе продолжался разговор очень долго. Короче говоря, они хотели взять меня шантажом. Мара переоценила свое влияние, сказав, что перейдет со мной на дружескую ногу, как со всеми. Как-то раз она уже это сказала, я ответил тогда, что так не могу. Она мне ставила условие: или жить открыто и заявить, что я ей муж, или прекратить всяческие интимные отношения. Жить со мной по-любовницки она не хочет. Не потому, что стесняется, а потому, что меня думает взять этой приманкой и не хочет раскрывать того, что пока еще для меня – тайна. Этим она меня не возьмет. Я был бы последним дураком, если б польстился на такую посулу. А теперь тем более. Хоть мне и пусто... некоторым образом пустота заполнялась этими ласками. Но я готов на жертву. Возьму ее тем, что буду держаться независимо. Подумаешь, счастье какое! Только Сеню она и прельщает. А я обойдусь. Буду держаться независимо. Сама еще прибежит ко мне. Надо набраться нахальства, чтоб сказать мне (а Мара именно это сказала!):
       –       На тебе с Сеней свет не сошелся клином.
       Дескать, легко может без меня обойтись.
 
22.02.1956
       Вечером.
       Сегодня Мара решила помириться. Правда, она сказала, что хочет только со мной дружить, не более. Но я так держался, так был холоден, неразговорчив, что это вызвало в ней серьезные опасения: потерять возможного мужа. Она крепко поверила, что может сделать из меня мужа и открыто внушает мне мысль пожениться. Я всегда отвечаю уклончиво, что ее еще больше подзадоривает. Она, конечно, знает, что мне надо, поэтому зажимает основное.
       Сегодня был у нее Сеня, пришел при мне. Она шепнула, когда я уходил:
       –       Через час спроважу Сеню и приду к тебе.
       Она действительно пришла. Я держался холодно. А она нарочно меня поддразнивала своими оборотами и полуоборотами, глазками, губками... Она умеет взволновать.
       Я разделся и лег (у меня ангина), она отвернулась к окну. Разыгрывает из себя святую невинность! Будто мы уже друг друга не знаем!
       Когда я лег, попросил ее сесть ко мне. Она села и мы начали обниматься. Как она меня целовала! Даже засос сделала на шее! Как обнимала и прижимала! Из кожи лезла, чтоб показать свои чары. Чары были. Я расплывался в сладострастии! Мара была прекрасна. Щеки ее разгорелись, она была в неподдельном возбуждении. Я потрогал ее румянец – горячий.
       Но заблуждаться не стоит. Это не страсть, а нечто другое. Она хочет меня завоевать во что бы то ни стало. Не потому, что любит, а потому, что хочет меня! В сравнении с Сеней, с другими поклонниками – с Лешей хотя бы – я лучше. Вот почему она ухватилась за меня так яростно.
       А мне и горя мало. Мне бы только иметь отдушину в своей любви. Раз нет любви, так хоть любовника. Все-таки Мара красивая и нежная, при всех ее недостатках. Она мне доказывает, что у нее хороший характер. А вчера при мне назвала мать беззубой старухой, дурой, ведьмой, вышвырнула в коридор ее вещи, побила весы, плакала. Словом, буянила всячески. Непристойно выражалась: г...но, засранка и прочее.
 
01.03.1956
       Сегодня день моего рождения. Исполнилось 33 года. Главное событие сегодняшнего дня – письмо от Бебы.
       Написано в духе умопомрачения, как и все ее последние поступки. Без обращения! Чужой малознакомый и то так не напишет. Открытка – цветы. А на обороте: «Поздравляем с днем рождения! Желаем здоровья, успеха. Целуем Беба, Сашенька». С правой стороны для адреса: «Гельфанду В. Н.». Вот и все. Письмо отправлено авиапочтой. На конверте дата 27/II-56. Это, чтоб показать ее колебания, мол, в последнюю минуту решилась написать. На конверте же (открытка вложена в конверт) указан обратный адрес: «Молотов почта. До востребования. Гельфанд Б. Д.». Дескать, родители не хотят, чтоб я писала, а я пишу, хотя и тайком, но, чтоб осталось в тайне, адресуйся «до востребования».
       Все это старые уловки. И все обращение, ничуть не оригинальней ее предыдущих обращений ко мне и к моим родителям. Важно другое: она ужаснулась содеянного ею. Пока я писал, умолял ответить, она молчала, злорадно упиваясь моим унижением и ожидая увидеть меня на коленях. Теперь, когда я перестал писать, она крепко призадумалась. Видно, защемило у нее на сердце. Если б ей было безразлично и она хотела б со мной разойтись, не написала бы она мне сейчас. Своим письмом она обнаружила беспокойство, как бы я ее окончательно не бросил. Она готова на все, но только не потерять меня. Но с ее спесью разве можно быть открытой, сердечной? Надо сохранить это пресловутое светское достоинство, и она откалывает очередной номер, обращаясь ко мне, как к неодушевленному предмету – без имени.
      В первом порыве возбуждения и гнева я хотел написать ей большое взволнованное письмо, в котором изложить начистоту все мои мысли. Отчитать, как следует за всё ее вздорное поведение. Намекнуть, что я даже собирался приобрести дом из 4-х комнат и кухни, чтобы затребовать ее сюда, но потом, увидев эти глупые выкрутасы, раздумал и отказался. Я хотел ей доказать беспочвенность ее бездушных выходок. Хотел тронуть ее черствое сердце своими переживаниями, своей любовью и теплотой к Саше, к ней, хотел пооткровенничать, признаться, что меня к ней тянет, что я с ней сжился, сроднился и без нее на душе опустело. Но, поразмыслив, отказался от излияния этого первого душевного порыва. Она не поймет. Загордится. Заважничает. Да и вообще нужна ли она мне такая? Только униженной, сломленной, поверженной, маленькой! Чтоб она мне все дороги забегала, чтоб дорожила мною, берегла, лелеяла.
 
       Я дописываю эти мысли несколько дней спустя, 4 марта. Был занят подготовкой к именинам. Гора родила мышь. Закупал продукты на 12-16 человек, а пришло 4.
 
05.03.1956
       Вчера не успел закончить. Пришла мишпуха Штулей: тетя Ева, дядя Толя, Оля с ребенком. Коля остался дома – занимается. Подарили мне рубашку. Чтобы я не сомневался в ее качественности, Оля стала рассказывать:
       –       Тетя Аня спросила, сколько стоит наш подарок? Я ей сказала «120 рублей!», она аж подпрыгнула, так как ее подарок хуже. «Стоило делать такие дорогие подарки – недовольно проговорила она», но когда узнала, что рубашка белая и полоски на ней не ярко выделяются, обрадовалась, просияла.
       Знакомые подарили мне следующее: Мара – 3 пары носков, Рая – авторучку, Лиля – запонки, Гита – носовые платки. Все вместе, даже при большой натяжке, стоит 100 рублей, а я потратил свыше 200. Деньги ушли в трубу, но не в подарках дело, а в чести. Лилины родители проявили себя свиньями: хапали, как голодающие, пили, как заправские пьяницы, а тоста за моих родителей даже не сочли нужным поднять. Когда я утром сказал об этом, Лилина мать поспешила меня успокоить:
       –       Мы сейчас выпьем за их здоровье.
       Меня аж подбросило. Только и мечтаю, чтобы они выпили, чтобы их накормить.
       –       Нет уж, лучше выпью за здоровье моих родителей с моими же родителями.
       Я отказался от завтрака. Видимо, им самим стало неловко и  они положили мне часть продуктов в сумочку, а вино я взял сам. У них осталось 3 хлебины, банка консервов, 1 бутылка вина, селедка, полный кувшин помидоров и огурцов, колбаса, сыр на столе, горчица (у них в доме не было), печенье, сахар.
       Вообще интересно, как засуетилась Лилина мать, когда узнала, что никого не будет. Она постаралась поставить на стол все самое дорогое и лучшее, чтоб не пришлось отдать мне. Из 4 бутылок портвейна – 3 выставила на стол, что не выпить, было разлито по стаканам, лишь бы опорожнить бутылки. Из 3-х десертных вин – 2 бутылки на стол. А нас было всего 7 человек с родителями Лили. Сами родители клали за обе щеки. Я еще в жизни не видел, чтоб старые женщины так пили, как пила Лилина мать. Она выхлестала по меньшей мере рюмок 14 вина. Отец тоже пил вволю, но ему, как мужчине, простительно. А мать прямо хапала: и с тостом, и без тоста и просто так, когда все уже встали, раскупорила бутылку портвейна и все время подходила к столу, наполняла стаканчик и пила – как будто в жизни не видела вина. Жадные они очень. А я был о них лучшего мнения, сколько туда не приходил в гости. И так внезапно, так сразу выяснилась их подноготная.
       Я думаю о Маре. Ведь она умная девочка, неужели она этого не замечает? А может, я действительно слишком придирчив. Может правда, что я нахожу недостатки и там, где их нет, как думала Беба. Надо научиться не замечать. Как хорошо на свете тем, кто не замечает!
       С Марой на именинах случился конфуз. Она перепила малость, расплакалась, так, что ее долго нельзя было унять. Плакала сначала из-за того, что ей было обидно, что с нее стягивали Раино платье. Когда встали из-за стола, пошли переодеваться, и все, за исключением Гиты: Лиля, Рая и Мара, попереодевались. Причем, поскольку я был один, не стеснялись – стояли в нижнем белье – в рубахах, а Гита меня звала посмотреть, и я шел. Так они оказались Мара в Раином, Рая – в Марином, а Лиля тоже в чьем-то (она дважды переоделась, о успела напялить свое) платье.
       Но Рая забеспокоилась о своем платье и требовала его обратно. С этого и началась кутерьма. У Мары шутя стали стягивать платье, Лилин отец при этом грубо дернул за фалду, так, что упал туфель. Мара расплакалась и стала кричать всхлипывая:
       –       Почему вы с меня стягиваете платье? Ведь мы с ней поменялись!?
       А потом:
       –       Почему они смеются? Райка голая стояла и то ничего, а у меня туфель упал – смеются.
       Дальше она перешла в атаку на Лилиного отца:
       –       Как вам не стыдно? Вы подняли тост за моего ребенка! За моего ребенка, когда его у меня нет! Ведь вы знаете, что это мне горько слышать?!
       Он брезгливо сквозь зубы процедил, когда Мара проходила мимо:
       –       Уберите от меня эту пьяную бабу!
       Но Мара не услышала или спьяну не обратила внимания: все ее мысли были поглощены другими обидами и она плакала навзрыд, уверяя при этом всех:
       –       Я не пьяная.
       «Пьяная баба» меня оскорбила больше всех. Дело в том, что я вчера только рассказал им этот случай с Руслановой. Мне сообщили, как сенсацию, как Русланова на официальном приеме, напившись, хлопнула Сталина по спине и сказала: «Эх, друг!», после чего он и произнес свои слова: «Уберите эту пьяную бабу!». Здесь, по-моему, с Марой никакой аналогии быть не может.
       Когда слезный этап кончился, наступил рвотный. Мара попросила меня выйти на улицу с ней. Целый час я провозился: ее тошнило, но вырвать она не решалась. С трудом удалось уговорить ее это сделать.
       –       Я не могу, - уверяла она, - не умею.
       Я даже заложил ей в рот 3 пальца, пытаясь вызвать у нее рвоту, но ничего не вышло. В обычное время она бы не разрешила, а тут безропотно согласилась. Пока мы с ней возились в коридоре, Лилина мать не вытерпела и стала накрывать на стол сладкое. Они принялись угощаться без нас. Без именинника таки справили именины. Наглость эта не поддается описанию.
       Между тем Мара раскачалась и начала рвать.
       –       Тебе не противно? - То и дело спрашивала она.
       Еще до рвоты она стала мочить голову, причем, сколько я ее не удерживал, норовила окунуть волосы в таз с грязной водой, и таки легонько подмочила их там. Я держал одной рукой ей голову, другой – грудь. А она, как во сне, не смущаясь, что могут войти и увидеть, сладко приговаривала:
       –       Какие у тебя теплые руки!
       Грудь ее стоила всех этих неудобств и я не жалел, что присутствую при страданиях, вижу в неприятном положении Мару, что мы в стороне от всего общества, которое веселится, как ни в чем не бывало. Мне не было противно, я только хотел помочь другу и всю свою нежность и преданность отдать ей.
       –       Что бы со мной было, если б не ты? - Говорила она, - никто мной не интересуется, никому нет до меня дела. Один ты мне настоящий друг.
       Кроме меня заходила Лиля, но ради Мары она не дерзнула отказаться от трапезы. Посочувствовала, пожалела и ушла веселиться. Когда мы с Марой вернулись в столовую, они уже выпили чай и встали из-за стола.
       Поздно вечером пришел Сёма – он участвовал в сладком. Сразу после чая Гита, Рая и Сёма ушли. Мне постелили в комнате, где спят родители, а Маре в другой, вместе с Лилей.
       В 2 часа ночи мы легли, а в 6 часов Мара с Лилей стали разговаривать и я проснулся. Больше уже не смог заснуть. Они долго разговаривали, а мне хотелось к ним. Если бы не родители, я бы так и пошел в кальсонах, но тут к ним отправилась мать и легла с ними. Я оделся и попросил разрешения войти. Догадливая мать тот час же вышла в другую комнату и я до 10 часов просидел на тахте рядом с Марой и Лилей. Лиля усиленно прикрывалась, а Мара уже меня перестала стесняться. Если бы Мара позволила, я бы давно изменил Бебе с ней. Но Мара надеется взять меня целиком, поэтому прячет, собственно, уже ничего не прячет, но не дает.
       Красноречивый намек сделала Рина – ее двоюродная сестра: ни одна девушка или женщина не отдастся прежде, чем она выйдет замуж, разве только та, что за деньги. Неужели ей Мара сказала о своих намерениях в отношении меня?
 
06.03.1956
       С нетерпением ждал встречи с Марой, чтоб от нее услышать мнение и оценку событий. Оказывается, позавчера – в воскресенье, когда я пришел к Маре и застал вместо нее Рину, в это самое время у Лили собрались гости допивать и доедать то, что осталось. Было бы очень глупо, если бы я, послушавшись маму, оставил им еще и другую бутылку, и продукты, что я успел унести домой. Они, нахалы, сочли возможным выпить без меня. Я очень рад этому, так как мне не хотелось участвовать в дележе – в допивании и прочем, но обидно, что «допивать» пришел Аркадий. Мелочный, низкий человек – поскупился на подарок, в субботу не пришел, но пришел в воскресенье. Ему устроили в складчину. Это уже мелко, но приходить «допивать» когда не пришел «выпить» - крохоборство! Мара говорит, что Лиля распорядилась первая:
       –       Вова обижался, что не пили за его родителей, давайте выпьем! - И распечатала бутылку.
       Мне не обидно, что выпили без меня, но их нахальство меня удивляет: нахальство, жадность и мелочность.
       Сеня тоже туда приперся. Обнимался там с Марой. По ее словам, виной всему мать ее и Аркадий. Мать, что указала ему адрес. Аркадий, что поддразнил Сеню, прижавшись к Маре. Он (Сеня) воспользовался этим поводом, прилег ей на плечо. Все хотели вмешаться, смотрели на Сеню зверями. Но Маре было неудобно, и она не пустила обидеть Сеню. Потом он уговорил Мару пойти с ним, повел ее к себе домой, но мать не впустила. Потом он таскал ее по улицам до 3 часов ночи.
       –       Что ей делать? - Удрученно и риторически воскликнула Мара, - теперь ей от него никогда не избавиться! Придется уехать или ночевать у дяди.
       Сеня Сеней, а я-то по-прежнему нуждаюсь в ласке и наплевать мне на Сеню и его страдания. При матери нам нельзя было обниматься, но поговорить хотелось. Особенно не терпелось узнать, что было у Лили и как обо мне там отзывались. Не обговаривали ли за то, что забрал некоторые продукты? И прочее.
       Оказывается, сами они проявили большую мелочность. Это меня утешило. Где уж тут осуждать... Не осуждали, даже хвалили, если верить Маре.
       Я рассказал Маре о том, что Лилин отец позволил себе по ее адресу. Рассказал потому, что при мне Лиля заставляла Мару перед ним извиниться и Мара извинилась, кроме того, хоть я и просил Лилину мать не рассказывать гостям, что Мара рвала, она вошла в комнату и громогласно оповестила об этом всех.
       –       Они неискренние, я это чувствую, – сказала мне Мара. - А Лилин отец глуп к тому же. Сама Лиля его не любит. Он бросается на пол, как истерик, устраивает им сцены и называет мать проституткой. Только я обещала Лиле никому об этом не говорить, так, что это должно умереть в тебе.
       Я обещал. Между прочим, я так думаю, не любит его она скорее потому, что он еврей. Никакая дочь не будет питать неприязни к своему отцу только из-за его недостатков, какие бы они ни были.
 
07.03.1956
       Сегодня я сделал себе «отдых» - поменялся часами с физруком и таким образом выкроил день. Но использовал его неважно.
       Утром наводил порядок в чемоданах. В 11 пошел к Маре. Мать была дома и мы даже не поцеловались ни разу. Пошли к Лиле. Мать ее шла нам навстречу с полной кошелкой бутылок и банок – это она хотела отнести мне посуду (к Маре). Я возмутился этим, заставил ее забрать все обратно. Когда Мара завела речь о своем платье, я намекнул и про маму. Тетя Дуся (так ее зовет Мара) мялась долго и все же отказалась маме шить: «Не успею».
       От Лили решили подойти к Маше Азимовой.
       Она хорошо выглядит. Довольна и счастлива ребенком.
       –       Теперь, - говорит, - мне есть кого целовать. Додика почти не вижу, зато есть Алик. - Додик – это ее муж.
       В доме у нее роскошь, шик. Она подчеркивает при случае, что не нуждается ни в чем, что материально обеспечена как нельзя лучше, благодаря заботам своей мамы. Когда речь зашла о Бебе и Маша спросила, думаю ли я с ней жить, я ответил, что вероятней всего, нет.
       Я вспомнил, как она ко мне относилась во время болезни – она и ее родители. Мать, как собаке клала на стул пищу, даже не подстелив газеты – и хлеб и колбасу – и уходила моментально из комнаты. Часто, чтобы посолить еду, я вынужден был сам добираться до кухни. Их попросить – будут ворчать. В уборную я всегда тащился, так как о том, чтобы подать мне горшок, не могло быть и речи.
       А страшная история с гайкой, которой меня напугала Беба! Когда я звонил, справлялся, мне не отвечали, заставляя меня терзаться и не спать по ночам в беспокойстве о Саше.
 
09.03.1956
       Кручусь, как белка в колесе. Некогда присесть за стол. Родители мои так напуганы дневником, что когда я сажусь писать после какого-либо спора или пререкания, мама говорит, например: «Ер инз башрабт». Мне даже неудобно писать после этого.
       Нет, с Бебой мне не жить, с такой, какой она была до сих пор – с эгоисткой, надменной, бессердечной. И о ней хватит!
       Кручу любовь с Марой. Это для меня отдушина, а то б я умер с отчаянья. Беда только, что не с кем жить, да и невозможно: я ведь живу с родителями, а они – народ щепетильный, неудобно даже одну ночь не явиться, не то – много. Я уже отвык. Меня почти не влечет к половой жизни. Могу этак и разучиться пользоваться благами мужчины... Чем бог не шутит!
 
13.03.1956
       Эти дни – напряженные. В субботу на воскресенье дежурил, в выходной – праздновал наши рождения – Цырино, Лёника и мое – в один день – 1 марта! А вчера было партсобрание.
       Даже у Мары бываю не долго – 10-15 минут. Она, кажется, не очень огорчена, а мне ее видеть мало, нужно к телу доступ иметь. Кто-то (не Рина ли?) ей внушил, что близость приведет к отдалению. А так как она метит на большее, то остерегается делать меньше. Дурочка! Неужели она не понимает, что самое большее, на что она может от меня рассчитывать – ребенок, и то, если я сглуплю или ей удастся меня заставить (как она раз заявила «не выпустить») не оберегаться. Очень странно, девушкой ее можно было взять, а женщиной – куда труднее. Ох уж эта политика! Женская «тонкая» политика, которая видна насквозь.
 
       На дежурстве я почти не спал. Совсем помешался на женщинах. В трамвае не свожу глаз с красивых или даже не красивых, но молодых девушек. Ищу близости с Марой, с кем угодно, только бы это была женщина, но при этом, конечно, молодая. Есть счастливые умельцы, беззастенчивые наглые люди. Даже не молодые, но наглые мужчины. И чем развязнее, тем они больше нравятся. Вчера по возвращении с работы я наблюдал в трамвае, как быстро люди завязывают знакомство.
       Ехали в задней площадке две миленькие тоненькие девушки. Я не сводил с них глаз: вот бы с такими подружиться! Не успел подумать, вошло двое мужчин с каким-то сооружением из досок.
       –       Девушки, подвиньтесь, - сказал тот, что постарше и, взглянув на них, когда они посторонились, расплылся улыбкой: - Девушки! Вы куда едете?
       Те отвернулись, а он подошел к ним вплотную и болтал, болтал им в спину без умолку. Его товарищ выжидательно стоял в стороне. Но вот одна из девушек повернулась лицом, заулыбалась, потом и вторая, разговорились, завязалась беседа. В ней принял участие и второй мужчина. Девушкам было лет по 19, а мужчинам от 40 до 45, но это не послужило препятствием.
       Когда мужчины вышли, девушки, улыбаясь, смотрели им вслед, а одна из них даже помахала им рукой. А я только завистливо наблюдал за всем, хлопал глазами, ловя отрывки разговора – сидел далеко от них.
       На дежурстве я тоже повел себя не как нормальный. Когда-то давно я увидел в окне дома что напротив нашей школы, стройненькую голенькую девичью фигурку. Мне показалось, что она специально выставилась в окне – для ребят. И я решил, что этот номер повторится и сейчас во время дежурства. Взял с собой бинокль, но тщетно я шарил по окнам... Даже тогда, когда в вестибюле показывали кино, в том окне ничего не было. А в других, если было, то за тоненькими занавесками туманно.
       Вот появилась одна перед зеркалом. Молодая, красивая. Но очертаний почти не видно. Вот пришли муж и жена, склонились над кроваткой ребенка. Потом вышли. Через 5 минут вошла она в ночной сорочке. Теперь от меня скрывала не занавеска ее прелести, а то, в чем она была одета.
       Словом, того, чего я искал, не нашел. Мне страшно за себя. Чем я только интересуюсь! Платоническим созерцанием женских прелестей. Неужели же мне не достичь физической близости с ними. Я согласен иметь одну, а не много, но навсегда и лучше Бебы хоть капельку, лучше и телом и душой и внешностью.
 
       Смерть сравнивает всех с землей. Такие люди умирают! Только что пришел и застал в слезах маму и тетю Аню. Умер Берут. Я еще сообщения не слышал, но тетя Аня рассказывает так, что содрогается сердце. По радио траурные мелодии.
       Берут умер в Москве от инфаркта. Мама и та утешает тетю Аню:
       –       Дура, перестань. На всех слез не хватит.
       И действительно, сколько есть великих бессмертных людей, и все умирают. Все без исключения!
 
14.03.1956
       Сегодня сделал отгул. С утра смотрели в «Победе» с Марой австрийский фильм «Я и моя жена». Не понравился ни мне, ни Маре. Потом Мара была у меня, проверяла тетради до 3 часов дня. Я купался, после чего ходил в город, боюсь, чтобы не простудиться.
       Мара соблюдает дистанцию: позволила только до грудей, а когда я обиделся, сказала:
       –       Ты еще считаешь меня недостаточно ласковой! Держишь меня за голые груди и еще недоволен!
       Я сказал:
       –       Мне надо большего!
       –       Ты хочешь, - она набросилась, - чтобы я легла перед тобой и расставила ноги? Этого не будет! Я не падшая женщина. Любовницей не хочу быть, а только женой.
       И после паузы:
       –       Но имей ввиду, если ты на мне не женишься, а вернешься к Берте, когда она к тебе приедет, я ей все расскажу, что между нами было!
       Она меня шантажирует. Она всяко действует, чтобы склонить меня на ней жениться. Вчера она намекнула:
       –       Если бы ты хоть пообещал...
       –       Я не могу обещать попусту, - заметил.
       –       Ты честный, этого в тебе не отнять. Но мне от твоей честности не легче. Раньше, чем ты мне хотя бы пообещаешь жениться, я никакой близости тебе не позволю. Но посмей только на ком-нибудь жениться! Я знаю, ты ищешь усиленно себе жену, или хочешь сойтись с Бертой. А я у тебя временно, чтобы ты мог перебыть.
       Мара опасна. С ней надо быть осторожным. Черт с ним, с телом, с моими влечениями. На нее уходит все свободное время, а толку никакого. Раньше она позволяла хотя бы ласкать ее голое тело. А теперь кто-то ей нашептал не допускать и этого. Она даже увертывается от поцелуев. Во всей ее тактике - строгий расчет и ни на грамм любви. Любовь и расчет – не совместимы. Ей бы хотелось иметь меня мужем, но любить бескорыстно она не может. Да и как не любя можно любить? Надо переломить себя, заставить себя быть осторожней. Приходить 1 раз в неделю, не ласкаться, не искать ласки.
       Она мне даже (с согласия матери!) подарила свою чудесную вышивку, чего и родственникам не делает. Родители мои были восхищены этим подарком, который был сделан 14 марта (я сказал, что это еще не отобранный подарок ко дню моего рождения).
 
17.03.1956
       Здравствуй, Вова.
       Обращаюсь к тебе с просьбой срочно дать  мне подробное и удовлетворительное объяснение своих поступков.
       Не говорю уже об общечеловеческой этике и морали, которых ты не понимаешь, но уехавший должен во всяком случае быть честным.
       Я жду до 30/III-56 г. Если не получу к этому дню ответа – придется попросить заняться всем этим Днепропетровский обком КПСС.
       Необходимо мне это, чтобы знать как вести себя и какие дать объяснения знакомым, среди которых ты постарался меня основательно облить грязью.
       Также мне нужно знать как вести себя по отношению к сыну и какое дать ему объяснение и ответы на его вопросы. К сожалению, те письма, которые ты послал ребенку, прочесть ему нельзя было, т.к. они продиктованы были одним стремлением – игнорировать и принизить меня.
       Ты не знаешь ли, что мать перед сыном нельзя унижать, особенно, если она является для него всем. Вследствие этого пришлось оставить эти письма без ответа.

[сыну, но мне могла объяснить свои мотивы]
[он не умеет читать! Как же я мог унизить? Даже и тогда можно было бы опустить […] совсем не читать!]
[думаешь без конца буду выполнять твои требования?]

       Прошу также прислать все мои письма заказной бандеролью.
       Ответ и бандероль прошу выслать по адресу «До востребования»
       Желаю всего наилучшего.
       Привет твоим родителям.

[Вспомнила!]

       P.S. Так как ты пренебрег моим и Сашенькиным поздравлением и пожеланиями, то прошу считать их не посланными.
 
21.03.1956
       21/III Близна строгий выговор с предупреждением
       За несвоевременную явку на работу и невыполнение распоряжения старшего мастера, преподавателю Гельфанд на первый раз объявить выговор.
       Завальный – учитывая добросовестную работу на протяжении всего периода работы, товарищу Завальному за опоздание на работу ограничиться напоминанием.

22.03.1956
       Сегодня получил письмо от Бебы. Не дождалась она своего дня рождения. С нетерпения, досады и опасения, что будет поздно, разродилась она преждевременным сумасшедшим письмом.
 
23.03.1956
       Сегодня на полузакрытом собрании нам зачитывали доклад Хрущева на ХХ съезде (закрытом заседании) о культе личности – о Сталине и его злодеяниях. Хотя и не отнимаются заслуги Сталина (скромно и мало, но подчеркивается и такой тезис), но совершенно определенно говорится о совершенных им преступлениях. Главное преступление – убийство тысяч и десятков тысяч невиновных и преданных партии людей. Обвинения фабриковались следователями под пытками. Люди подвергались истязаниям. Все их показания на суде и в ЦК (в письмах), где они отрицали то, что было вырвано у них при допросах.
 
25.03.1956
       Здравствуйте мои дорогие родные!
       22/III я была у врача и она сказала, что пока не будет ответа на все анализы, рентген и электрокардиограмму, она не может сказать что у меня такое и не назначит лечения. Пока она записала в истории болезни «гипертоническая болезнь» и назначила кислородные ванны. Завтра, вероятно, она меня пригласит (здесь на все процедуры и к врачу пишут приглашение).
       Чувствую себя удовлетворительно. Отдыхаю, читаю, хожу к морю. Настроение хорошее. Питание тоже бывает хорошее и не хорошее, но я довольна тем, что подают готовое и я, поевши, поднялась и ушла.
       22/III вечером смотрела «Случай с ефрейтором Кочетковым». Очень хорошая картина. 23/III был эстрадный концерт. Чепуха-халтура.
       Вчера вечером нас на автобусе везли в оперетту, смотрела «Тётя Даша». Получила удовольствие, но это стоило 20 рублей. Сегодня поехали на экскурсию, но я отказалась, связано с хождением.
       В общем, скучать не придётся при желании. Не беспокойтесь обо мне.
       Скажите Оле, что плащей здесь нет. Одна из нашей палаты ходила по магазинам искать плащ для своего мужа и не нашла. Марусе скажите, что шерстяных кофточек в магазинах нет, а на базаре одна в нашей палате купила за 400 рублей.
       Напишите как Вы себя чувствуете, что кушаете? Мне Вас очень жалко, но ничем помочь не могу. Писем отдельно разным писать не буду, не хочется повторяться. Эти письма, что я пишу, это для всех.
       А вы мне пишите обо всех и всё. Как Лёничка-медведь и Таничка? Я очень скучаю за ними и за всеми Вами. Передайте всем родным сердечный привет и крепкий поцелуй. Будьте здоровы, бодритесь и не голодайте. Не жалейте денег и кушайте.
       Целую крепко, Ваша Надя-мама.
       Привет Марусе и соседям, кто будет интересоваться мною.
 
25.03.1956
       Здравствуй, Беба.
       Получил твое письмо, испугался угроз, ультиматумов и решил сразу ответить...
       Ты понимаешь, конечно, что это - шутка. Серьезно реагировать на твою запальчивость нельзя. Если бы не поздравление, полученное мной ко дню рождения, я бы не стал отвечать на твои необоснованные и грязные обвинения против меня. Чтобы говорить о честности, этике, морали, надо иметь на это право. Чтобы обвинять, надо иметь основания.
       Напомню тебе, как «уехавший», что я не согрешил перед тобой, уезжая, ты знала о моем намерении уехать: прежде, чем уехать, я колебался долго – почти 2 года. Хотел уйти с тобой и ребенком на отдельную квартиру, уговаривал тебя жить своей семьей, для чего даже настаивал на обмене жилплощадью. Ты знаешь, чем это кончилось. Мама твоя не захотела. Ты предпочла остаться с родителями и расстаться со мной. Из этого я сделал вывод, уехал. Ты меня не удерживала, даже, напротив того, как будто радовалась перспективе избавиться от такой обузы, как я, хвастала своими успехами на курорте (и в разговоре, и в письмах), намекала, что нам надо разъехаться – сама мне внушала эту мысль. «Гордая», ты не хотела быть покинутой, ты стремилась меня отвергнуть. Все последующее твое поведение довершает эту вздорную твою затею, чреватую опасными последствиями – разрывом. Я не знаю, на что ты надеялась, поступая со мной так грубо. Может быть, хотела меня вернуть, стегая бичом? Ты ошиблась в моем характере: мягкость его не безгранична. Я уехал не с целью покинуть тебя. Ты это знаешь. Я звал тебя и Сашеньку с собой. Ты мне ответила тоном владыки: «Посмотрю». Я обещал вас ждать в течение года, не изменить, не оставить, хотя ты меня не просила об этом. Я обратился к тебе в первом письме, как к жене, как к другу. Я звал тебя «Бебочкой». А ты?
       Писала без обращения, родителей моих стала называть по имени-отчеству и только в третьем лице, отвечала на мои письма через 10 дней, через месяц, потом вдруг совсем не ответила на письмо.
       Чем это вызвано? Мне до сих пор не известно. Вздор и неправда, что я оскорблял тебя в письмах! Это и есть твое понимание честности – извращать факты?
       Ребенку те письма читать было можно и должно. Ты обязана была прочесть, пусть, не как жена, а как мать, мои письма, любящего отца. Когда я лишился тебя, он у меня еще остался. Пускай ты не хотела со мной говорить, но ему запрещать ты не имела права. Однако, ты пошла и на это.
       А теперь, после многих месяцев молчания ты меня спрашиваешь, «как вести себя по отношению к сыну и какое дать ему объяснение и какие ответы на его вопросы»? Разве ты и перед ним отмалчивалась все это время?
       Ты еще смеешь говорить о морали, этике, честности! Ребенок не виноват, что ты решила разрушить нашу семью: не захотела вести семейную жизнь и вынудила меня уехать. Ребенок не виноват. Ему ты не смеешь внушать, что ты для него единственная, что ты для него – все! Ему ты обязана сообщать обо мне правду, читать мои письма и отвечать на них. Ты ведь знаешь, что до тех пор, пока ты мне отвечала, я писал не только Сашеньке, но и тебе. Не игнорировал, не принижал – все это выдумки. Ты сама меня поставила в такие условия, что я уже не мог тебе писать, не получая ответов.
       Твое поздравление, кстати, как и другие твои письма (это сделалось твоим стилем!) без обращения, не могло устранить разрыва, совершенного тобой в переписке, так как оно ничего не объясняло и не отвечало ни на одно из моих писем.
       Ты говоришь о честности. Честно ли ты поступала, не принижала меня этим, когда перед моим отъездом приготовила мне в дорогу старые вещи – обломки от настольной лампы, рваные туфли, галоши, когда отправила одежную щетку в посылке? Честно ли было упрекать меня в том, что я разбудил ребенка, когда ночью приехал домой после 2-х месяцев моего отсутствия? Честно ли было не пускать моего мальчика, когда он встал и тянулся ко мне?
       Честно ли было (это сделали твои родители и ты даже не возмутилась) перед моим отъездом в Днепропетровск, зная, что я расстаюсь с ним надолго и уезжаю в 11 часов, укладывать спать Сашеньку в 9-10 вечера, стремясь поскорее нас разлучить!
       Честно ли было с твоей стороны в день расставания, уйти на именины к Дине и вернуться перед самым моим отъездом? Кто из нас честней, видно хотя бы потому, что я добросовестно выполнил свои обещания, выслал уже тогда, когда ты мне перестала писать, все фотокарточки – и твои и Сашины. Выполнил я и другие свои обещания. Ты же ни истории моей болезни, в чем я очень нуждаюсь, ни моей работы о «Буре» Эренбурга не прислала. Я даже решил не просить тебя прислать мне справку от домоуправления, что у меня есть сын, чтобы не отягощать твою совесть новым бременем – и плачу налог за бездетность.
       Пока у нас шла переписка, я надеялся на твой приезд, даже договорился об аренде дома из пяти комнат на три года за 300 рублей в месяц. Но еще в январе я твердо решил отказаться от этой затеи. Разве можно теперь об этом думать?
       Уезжая, я еще верил в тебя, уважал, скучал, переживал. Все это ты во мне убила своим поведением. Не мне, а тебе следует объяснять свои поступки.
       Угрозы, оскорбления, ультиматумы «я жду до 30!» - как это низко, как глупо! Неужели ты думаешь, что для меня, так же, как и для тебя, решающее значение во всей этой истории имеет не личная драма, а мнение знакомых и тревожная мысль, как им все объяснить?
       Ты и меня спрашиваешь, что им объяснить. Зачем лицемерить? Ты им все объяснила, как ты нашла нужным, не интересуясь моим мнением.
       Но вот многое неясно. Не считаешь ли ты нужным ответить на все вопросы, затронутые в этом письме? Советую тебе это сделать.
       Всего наилучшего. Вова. Нежно целую Сашеньку.
 
26.03.1956
       Милая мамочка!
       Только что, придя с работы, прочитал твоё 1 письмо из Одессы.
       Очень рад, что тебе там так хорошо. Используй всё до дна. Отдыхай и лечись до последней возможности, так, чтобы ни одна минута не прошла у тебя в скуке или без пользы. Читай. Запишись в библиотеку, там есть книги и журналы. Советую читать «лёгкую» литературу – рассказы и повести, чаще просматривать журналы. Ходи в кино, театры. Пользуйся, наслаждайся отдыхом!
       У нас всё благополучно. Вчера я был у тёти Евы. Танечка здорова. Все хорошо настроены.
       Я получил письмо от Бебы. Довольно сердитое. Возмущается, что я не ответил на поздравление. Пишет, что если я не объясню своего поведения, она напишет жалобу в Обком КПСС. Я ей написал хорошую отповедь. Приедешь, покажу. А пока что приходится ограничиваться информацией.
       У родных всё благополучно. Все здоровы, все тебя приветствуют. Я пишу так торопливо, потому что спишу на лечение, а сейчас уже 5 часов вечера.
       Крепко целуем тебя, и я и папа. Пиши часто.
       Вова.
       Папа работает теперь больше. Он принёс на днях заработок – 600 рублей чистыми. Я отправил из этих денег вчера перевод для Сашеньки.
       Будь здорова, лечись и отдыхай, отдыхай и лечись. Других забот чтоб ты не знала!
 
27.03.1956
       г. Днепропетровск
       Дорогая Надичка!
       Вчера вечером была у тебя дома и прочла твоё письмо, которое вчера получили. Вова тебе вечером сразу же ответил.
       Прочла также письмо Бебы, в котором звучит желание быть вместе с Вовой. Она его спрашивает, что она должна говорить сыну и знакомым, это значит, что она жалеет. Я это всегда предвидела. Она привыкла, что он её сильно любил и была уверена, что он без неё не сможет быть, а оказалось обратное.
       Надичка, ты себе не можешь представить, какое интересное письмо написал ей Вова – каждое слово – золото. Я слушала с раскрытым ртом – настоящий писатель. Письмо интереснее, чем «неотосланные письма». Ева, Оля и Коля слушали с увлечением тоже – восхищаются. Не знаю, что она на него ответит. Он ей писал «тебя меньше беспокоит драма в личной жизни, чем то, что ты скажешь знакомым».
       У нас всё благополучно. Я почти всё время обедаю у Евы. Сегодня тоже, недавно пришла оттуда, завтра, наверное, не пойду, так как Ева мне не сказала, чтобы я приходила.
       Таничка чувствует себя хорошо, нет следов, что она ела стекло, веселится, играется, подаёт руку на прощанье, прелестная девочка. Оля с Колей пошли в кино на «Леди Гамильтон». Ева с Толей и Таней остались дома.
       У тебя вчера вечером чисто, Вова купил сразу 40 котлет, из них дал мне 5 и я вчера вечером сразу их пожарила с картошкой и прекрасно вчера поужинала, а сегодня позавтракала.
       Нуся и Вова собирались их жарить, они очень вкусные и жирные. Вова и Нуся живут дружно, не голодают. Я тебе купила 2 кгр. сахару-песку – он пока у меня. Тоже купила Еве и Цире. Теперь дают сахар уже несколько дней, но все заняты.
       Вове прибавили часов в его же школе – больше уже 800 рублей в месяц.
       Люся уехал на неделю в командировку в Марганец. Цира с Лёничкой в воскресенье были у Евы и я была у них. Лёничка был очень хороший. На вопрос «где тётя Надя?», он отвечает «она на курорте в Одессе». На вопрос «где папа», он ответил «он уехал, мама спит на его кровати и не валяется на диване...» Как тебе нравится? В его тоне чувствовалось возмущение...
       Людмила Александровна мне опять сказала «Анна Владимировна, хотите, не хотите, - я к вам приду». Я пока ещё ничего не приготовила, кроме яблок, обещали достать селёдку. Завтра 28/III собираюсь пойти в город – что-нибудь доставать.
       Ева обещала сделать винегрет. Я этому не рада, так как никто меня не интересует. Работаю много – каждый день не меньше 10 вызовов, устаю и никого не хочу видеть.
       Скоро, кажется, будет пенсия. У нас тепло, осадков нет, скоро будет сухо. Веселись, Надичка, бери все, что можешь, для улучшения здоровья. Многого […]
       Целую тебя крепко. Твоя Аня. Пиши только родным, я тебе буду всё время писать. Может Еве черкни письмецо. Набирай побольше сил.
 
29.03.1956
       Здравствуй, мамочка!
       На предыдущее письмо я ответил сразу, но отправить его удалось лишь на другой день. Сегодня отвечаю на письмо, которое прибыло вчера. Я поздно вернулся с работы и поэтому только сегодня могу тебе ответить.
       Как видно из письма, тебя не очень устраивает питание. Конечно, таких искусниц, как ты, в приготовлении пищи нет. Но надо привыкать и к чужому вареву, ладно, что выбор есть и можно не кушать того, что не нравится.
       Очень доволен, что ты имеешь теперь возможность смотреть кино. Не пропускай ни одного, за деньгами не стой. Ходи и в театр – не крути носом: не все пьесы одинаковы. Обязательно побывай в оперном театре. Если понадобятся деньги, дай телеграмму, мы вышлем.
       Папа получил 647 рублей за этот месяц чистыми деньгами (и получку и аванс я считаю). Так что дела у нас налаживаются.
       Мне добавило Главное управление Трудрезервов часы. Всего у меня будет 98 часов на группу, а групп 8. Так что если Куприков ничего не сделает, то и тогда я буду иметь приличную зарплату. (У меня до сих пор было 86 часов на группу). Так что ходи в театры и в кино без ограничения. У нас деньги есть и мы вышлем, когда понадобятся.
       Была у нас позавчера тётя Аня. Она кушает у тёти Евы. В трамвае видел Циру. У них всё в порядке, Лёнечка здоров, хорош. Дядя Люся уехал на несколько дней в командировку. У тёти Евы (писал тебе уже) я тоже был. Они хорошо себя чувствуют, были очень рады моему приходу. Все передают тебе привет и пожелания здоровья, хорошего отдыха и приятных впечатлений.
       Не ходи с поручениями, не ищи себе лишней заботы. Всё употребляй для пользы себе! Ходи на экскурсии. Это не так трудно, но очень интересно. В музеях есть стулья, можно посидеть. А ходить полезно (спроси тётю Аню).
       О нас не беспокойся. Мы имеем что кушать. Я купил на днях 40 говяжьих котлет, даже тёте Ане мы уделили несколько. Купили мясо, есть картошка, жир, однажды даже я купил баночку свиной тушёнки. Молоко носят. Папа варит борщ, бульон и др., он у нас молодец. Но устаёт, я ему не разрешаю писать, хотя он рвётся.
       Целуем мы тебя оба, желаем тебе здоровья и счастья. Привет от родных и поцелуи. Вова.
       Пиши о своём лечении и о самочувствии своём.
       Тёте Ане дали адрес, она напишет.
 
30.03.1956
       Дорогой Вовочка!
       Только сегодня получила первую весточку от тебя и от тёти Ани.
       Очень рада, что у Вас всё благополучно и что устраиваетесь с питанием.
       Нравится мне, что Беба спускает свой гонор и идёт на попятную. Интересно, что она ответит. Мамочка её знает, что она написала, или нет? Когда ты получил от неё письмо? А посылку Сашеньке ты когда отправишь?
       Я выполняю твой совет. Лечусь, отдыхаю много, бываю на воздухе у моря. Хожу в кино через день. Нашего санатория кинозал на ремонте. Ходим в санаторий им. Дзержинского. За плату по 3 рубля билет. Питание хорошее. Даже перед обедом дают ½ стакана виноградного сока, 2 раза уже было по апельсину на третье. Самое главное, что подают и принимают.
       В палате 6 человек, живём дружно. Везде ходим вместе. Читаю «Финансист» Драйзера. Очень интересная книга. Читаю газеты «Правда».
       А что папа решил мстить и не написал, ну и не нужно.
       Наши облигации не выиграли, я проверила по номерам. А кто из родных выиграл?
       Будь здоров, желаю тебе успехов. Крепко целую тебя, папу и всех родных. Привет соседям и Марусе. Пишите.
 
01.04.1956
       Дорогая, родная Надичка!
       Сердечное тебе спасибо за присланную телеграмму. Несмотря на то, что я очень устала, я всё же опишу тебе, как я вчера отпраздновала день рождения.
       Я заказала через одну знакомую в столовой Обкома партии торт и винегрет, оттуда мне принесли прекрасные сельди. Торт был колоссальный – бисквитный, очень вкусный, высокий, необыкновенный, все восхищались.
       […]актив мой прислал 2-х женщин, поздравить ещё 30/III тоже с тортом и 1 кг. масла. Были у меня Людмила Александровна с Иваном Сергеевичем, который за ней ухаживает и с его товарищем Анатолием Васильевичем. Была Лиля (дочь Марьи Емельяновны), были Навиковские, была Анна Михайловна Шершевер и с Перемоги Елена Ефремовна и Иван Фёдорович, который был когда-то у тебя. Блох не были. Шура Вейцеловская тоже не была. Всех нас было 10 человек. Никогда не забуду как было весело – были с 8-ми вечера до 3-х ночи. Затем я мыла посуду до 5-ти утра. В 10 часов утра пришла опять с Перемоги и очень милый человек Анатолий Васильевич. Без конца хохотали и пели – сплошное веселье. Все, как один, весёлые, чудные... Пили за моё здоровье и благополучие, за организаторские способности. Если бы не я, они засохли бы от скуки. Елена Ефремовна уже пригласила всех на 26-е мая в день рождения. Хорошо иметь таких интересных друзей, весёлых, молодых и уважающих (все оказали мне максимум уважения).
       Блох подарила мне подстаканник серебряный и 7 слоников (она при этом сказала, что у кого в доме слоники – это счастье). Анатолий Васильевич подарил мне красивую дорогую чашку с блюдцем салатного цвета с позолотой, флакончик духов «Манон» и сувенирную картинку на стенку. Приложил письмо следующего содержания: «Уважаемая Анна Владимировна, поздравляю с днём рождения! Что ж пожелать Вам, моя славная именинница: 1) Лучше вспомнить и выпить, чем пить и вспоминать... 2) Запах временное явление. 3) Вид может напомнить всегда! С Уважением к Вам – Ваш Анатолий В.» Это он дал оценку каждому его подарку.
       Навиковские принесли 2 полотенца, бутылку белого муската, которую трудно достать и сказали мне, чтобы я только сама его пила для моего здоровья, 2 апельсина. Войцеховские не были, но подарили большую коробку конфет «Вишня в шоколаде» и чулки капроновые. Людмила Александровна – духи «Серебристый ландыш» - замечательные.
       Анна Михайловна Шершевер – настольные часы – «будильник». Лиля такую же чашечку салатную с блюдцем, как Анатолий Васильевич (их пара). Иван Фёдорович – большую чашку и блюдце наилучшего качества с надписью «В день рождения Анне Владимировне от И. Ф. 31/III-56 г.». Наталья Григорьевна – красивую кастрюльку и розовые летние трусы. Ничего не подарил Иван Сергеевич (ухажёр Людмилы Александровны) и Елена Ефремовна, которая пришла случайно (я её не приглашала – не имела времени).
       Сегодня утром опять пришёл Анатолий Васильевич и Елена Ефремовна и сидели до 2 часов. Я не успела пойти к родным.
       Вова сегодня принёс утюг (вчера он дежурил). Я уже беспокоилась и собиралась к Вам домой. Мы с Вовой выпили и закусили, побеседовали – он восхищался моими подарками.
       Я теперь очень много работаю, очень много вызовов. Вчера было 13, позавчера 16, позапозавчера 14. Я изнемогала от усталости, но Людмила мне не дала выходного дня. Я пришла вчера домой в 5 часов и всё же успела всё сделать в ужасно уставшем состоянии.
       Отдыхай и ходи гулять (очень медленно ходи). На вкус пищи не обращай внимание, ешь всё, или докупай, что возможно.
       Я тебе купила 2 килограмма сахару-песку, забыла Вове дать. Уж отдам тебе, когда приедешь.
       Будь здорова, здорова и ещё раз здоровья. Веселись, сколько можешь. От Евы тебе никто не пишет, все заняты, Ева «усталая» и Сане никто не пишет. Его жалко. Целую тебя крепко, твоя Аня.
       Пиши только домой, не затрудняйся лишней писаниной.
       Если помнишь адрес Сани, черкни ему письмецо – он будет доволен (ул. Орджоникидзе, кажется).
       Ну, ещё раз целую крепко. Будешь смеяться, что я тебе написала обо всех пустяках.
       Приехал один капитан из Одессы, который рассказал, что в Одессе такие же погоды, как здесь. Хорошо, что взяла пальто.
       Здесь умерла доктор Сидковская – гинеколог – ты, наверное, её знала или слышала.
 
02.04.1956
       Дорогой Вовочка!
       Я тебе очень благодарна, что ты не оставляешь моих писем без ответа. Сегодня получила твоё письмо, которое меня очень обрадовало, я довольна, что ты пишешь подробно о Вашем житье-бытье.
       Ты мне советуешь не жалеть денег и смотреть всё и ходить в театр. В оперу постараюсь пойти и кино-картины, которые бывают поблизости, все смотрю, но на экскурсии не хожу, ибо не могу справиться с молодёжью. Кроме того, врач мне не разрешает много ходить. Немного размякла, по-видимому реакции лечения.
       Поправилась на 1 кг. 800 гр., чему я очень недовольна. Заказы я не собираюсь выполнять, ибо не в силах ходить. В субботу была в городе, заказала себе очки и в среду их получу. Ходила по магазинам, искала тебе модельные туфли и лезвия, но ничего этого нет. Попутно смотрела Коле плащ и перчатки, но здесь ничего нет, ещё хуже, чем у нас. Что есть, то на резине.
       Я тебя очень прошу, Вовочка, чтобы ты сам постарался походить по магазинам, поискать себе туфли, а ещё подъедь в завод и вызови Зою Кузину и передай ей, чтобы она себе искала там туфли, ибо здесь лакированных туфель в магазине нет, а на рынке одна наша отдыхающая уплатила 470 рублей. И попросишь её от моего имени постараться тебе достать туфли или белые или желтые кожаные. Передай ей сердечный привет и привет всем сотрудникам.
       Очень рада, что Вы не голодаете, но жаль папу, что он устаёт, зато больше оценит мой труд, когда я приеду домой.
       Как у Вас погода? Топите ли Вы плиту каждый день? На днях мне снилось, что я с Марусей пререкалась, что она дорого берёт за молоко. Что она не сбавила ещё цены.
       Папа не может писать потому, что занят, ну и не нужно, ты же пишешь за него.
       Здесь погода неустойчивая. Один день жарко, яркое солнце, а на другой пасмурно и сильный холодный ветер. Сегодня с утра был дождь.
       Извините за бессвязное моё предыдущее письмо. Мне хотелось сразу ответить, а все были в палате, шумели и я написала чепуху. Сейчас все разошлись, а я умышленно никуда не пошла, чтобы спокойно написать письмо.
       Очень рада, что тебе прибавили часы, но по какому предмету и как это получилось, ты мне написал. Также рада за папину зарплату, но смотри, чтобы он лишнего не брал на себя, зная своё здоровье.
       О своём лечении и о публике, окружающей меня, расскажу, когда приеду. Скоро уже кончается срок.
       Вовочка, передай Марусе, Вере и Зине привет и скажи Марусе, что туфель на кожаной подошве и размер 36 для Зины тут нет. Есть очень много мулине нитки одесские, а ленинградских нет. Что купить ей или нет. Пусть тебе скажет, а ты напишешь.
       Что хорошего у родных? Как здоровье их всех, как Лёничка и Таничка? Я за ними очень скучаю и за всеми Вами. Пиши мне сыночек дорогой часто и обо всём. Пиши, получила ли тётя Аня мою телеграмму. Приехал ли уже Люся? Что слышно у дяди Сени, как их здоровье? Что слышно у Коли с квартирой?
       Будьте здоровы мои дорогие, крепко Вас целую.
       Ваша мама Надя.
       Сердечный привет и поцелуи всем-всем родным. Пусть извинят, что не пишу отдельно. Не хочу повторяться и уставать. Я много лежу и отдыхаю. Привет соседям.
 
02.04.1956
       Здравствуйте дорогие Нуся, Надя и Вова!
       Наконец-то даю о себе знать. Уже прошло порядочно времени, как прервали мы всякие взаимоотношения, а виной я, ибо я не ответил на ваше последнее письмо, а вот почему, со мной произошёл страшный случай: 20 февраля один каменщик в процессе требования денег, толкнул меня и я упал на спину, ударился в голову, разбил голову и получил сотрясение мозга. Первые дни пролежал в тяжёлом состоянии под ледовыми компрессами, но и сейчас не могу ещё приступить к работе. Вот и номер. Благодаря этому и с Симой повидался. Сейчас расхаживаю, как-будто вид уже нормальный, но страшные головные боли ощущаю.
       Яня приехал домой 11/III, получил назначение в Дербент, благодаря нашим стараниям. Я ему написал, чтобы он повидался с Сашенькой и заехал по пути к вам, но ему не удалось повидаться с Сашенькой. Он рассказывает, что однажды он шёл по улице и заметил, что издали стоит Броня с Сашкой. Он имел намерение подойти и поговорить с ним, но Броня, заметив Яню, вдруг обернулась к нему спиной. Увидев это, Яня прошёл дальше и уже не остановился. Также заехать к вам он не смог, так как он ехал с вещами.
       5/III он должен приступить к работе. Сима с женой были в Москве на усовершенствовании. Это вы знаете. Они закончили на месяц раньше его, и 31/XII она приехала с ребёнком к нам, погостила у нас весь январь. Было очень приятно: она неплохая женщина, ребёнок прекрасный, и мы до того его полюбили, что оставили ребёнка у себя. И теперь нам совсем не скучно: есть живая лялька, как звонок бегает по дому, и есть забота.
       Сима с женой живут неплохо, получают оба приличный оклад, только она крепко прибаливает желудком. Сима думает опять в аспирантуру, а Яня пока поработает, а потом видно будет. А Роза по-старому прибаливает и чувствует себя плохо.
       Мои успехи за 55 год очень бедные. По винограду был недород, а контракцию завысили и получилась ерунда: всего вина на трудодень получили по 850 грамм, что даёт в среднем 800-900 рублей в месяц.
       Так что о своей семье я вам, кажется, всё обрисовал, а теперь разрешите узнать, что у вас хорошего? Как ваше здоровье, как себя чувствуете и как ваши дела, успехи? Как ты, Вовочка, устроился и как живёшь? Как твои семейные дела?
       Посколько ты меня мимоходом информировал о Бебином отношении к тебе, и Яня немного добавил, то нельзя было тебе завидовать на твоё положение в том доме, и ты крепко проиграл, то есть большой промах сделал, что попал в эту семью. А за Сашку тебе нечего беспокоиться и посылать ему деньги тебе нечего. Он материально очень хорошо обеспечен, ни в чём не нуждается.  А когда вырастет, он разберётся в сути положения и будет тебя больше уважать, чем мать. Пусть тебя ничего не страшит, дорогой и родной Вовочка. Я в твои годы женился и ничего не потерял. Главное, чтобы так устроился, чтобы работа тебя удовлетворяла как материально, так и морально.
       Напишите, как живут ваши.
       Жалко, что Яночке не удалось попасть в институт и получить высшее образование, и он лишь теперь стоит перед трудным вопросом: надо закончить своё образование, а мы уже старики. Хотелось бы видеть его уже окончательно устроенным.
 
געווען זיין פאר
   
       Толкать его на женитьбу, сами не знаем, как быть. А у нас нет интересных девушек. Он неплохой парень. Я его спросил, какого он мнения о девушке нашего Давида, так он что-то нехорошего мнения: она, мол, полная. Нуся, ты имеешь с ними переписку. Я как-то прекратил. Я обиделся на Маню и не ответил. Я как-то в письме вспомнил прошлое, как я занимался ею в бытность моего учительствования, а она мне в ответ, что она очень мало у меня занималась. Я и перестал писать.
       На этом кончаю. Будьте все здоровы и счастливы. Желаем вам успехов, целуем, Лёва, Роза, Яня и Раинька.
       Ждём скорого ответа. 
 
03.04.1956
       Здравствуй Вова!
       Получила твое письмо от 25.III. Спасибо. Во всяком случае хоть теперь я знаю твои намерения, мысли, отношение. Правда, это письмо очень грубо, но моя поговорка «все лучше, чем равнодушие», - даже ненависть, - оправдывается. Чтож, если я другого чувства не возбудила в тебе, то тем хуже для нас обоих (а может быть только для меня).
       Относительно многих вопросов, которые ты поднял, правда, в очень своеобразной (мягко говоря) манере – не знаю как и быть.
       Из тона письма становится ясно, что все кончено, чего ж тогда объяснять свои поступки, искать правого и виноватого и т.д. Мы этим занимались довольно, и остались каждый при своем мнении. Не думаю, чтобы письма, написанные в минуту запальчивости или в период холодной злобы, помогли выяснить все.
       Кстати, в письме к Мусе от начала октября, ты уже ни словом не упоминаешь обо мне, хотя тогда мы еще с тобой переписывались.
       В письмах к ребенку ты перечисляешь всех знакомых и даже заканчиваешь приветом Машке, т.к. «она хорошая кошка», а обо мне – ни звука. Разве это не оскорбление, тонкое, но от этого не менее ядовитое.
       Но чем дальше в лес, тем больше дров – не буду продолжать. Если захочешь написать – пиши о себе, как здоровье, работа. Как родители?
       Сашенька здоров, хорошо выглядит, очень умненький. Говорит много «хохмыс», например: спрашивает «почему наша партия называется коммунистической, надо бы социалистическая, ведь у нас сейчас социализм, а не коммунизм». «Не надо бросать водородную бомбу, а лучше сероводородную» и т.д, и т.п.
       О себе не пишу, т.к. тебя не интересует правда, а «хохмыс» не говорю и интереса не представляю. Желаю всего наилучшего. Беба.
       Привет родителям.
       P.S. Извини за небрежность – пишу без черновиков.
 
04.04.1956
       Дорогая мамочка!
       Получил третье твоё письмо. Молодец, что пишешь часто. С письмами твоими ознакомил всех родных. Они приветствуют тебя, целуют и благодарят за внимание. Привет тебе от Полины, от Софьи Ивановны, от Маруси.
       Рад, что ты хорошо лечишься, отдыхаешь. Насмотрись кино и спектаклей в театрах за всё время, пропущенное тобой! Ведь такой возможности дома нет. Я бы тебе советовал читать что-нибудь полегче, чем у Драйзера. Например, Ильфа и Петрова (наверно есть в библиотеке) «12 стульев» или «Золотой телёнок». Что-нибудь смешное – например Гашека или Карела Чапека, или О. Гофмана. Эти книги развеселят. Почитай Марка Твена. А Драйзер для курорта не годится: будешь переживать и раздумывать.
       Прикупай себе сладостей на базаре или в магазинах. Не думай о расходах. Подумаешь, какой страх – «20 рублей!». Даже смешно, что ты об этом пишешь. Когда же ещё получать удовольствие, если не на курорте? А чем дороже, тем лучше. Мы живём один раз и надо использовать жизнь полнее, наслаждаться ею, чего бы это не стоило. Тем более о таких мизерных тратах и говорить не приходится.
       Очень тебя прошу, не пропускай театра и кино – ходи, ходи и ходи туда, чтобы было, что вспомнить.
       Как там у вас температура, солнце? Между прочим, по радио передавали: у нас теплее! Там 1 градус тепла, а здесь - 5º.
       Ну, будь здорова, поправляйся, набирайся сил, бодрости, веселья. Привет твоим соседям по палате, твоим друзьям по курорту. Привет от всех родных и знакомых.
       Папа тебя целует. Ты на него не сердись, он не мстит, он просто не выберется написать, так занят.
       Крепко жму твою руку, целую, обнимаю. Любящий тебя Вова.
       Пиши.
       Как придёт ответ от Бебы, я расскажу, что там будет. Сашеньке готовлю посылку. Купил конфеты. Остановка за ящиком.
       Лёничка и Таничка здоровы, целуют тебя.
 
05.04.1956
       Заведующему магазина подписных изданий
 
       Прошу отпустить для Строительной школы № 12 через т. Гельфанда В. Н. следующие наглядные пособия и книги:
       1. Альбом «История КПСС»
       2. Альбом «В помощь слушателям комсомольских политкол»
       3. Брошюры «Доклад т. Хрущева на ХХ съезде КПСС» - 200 шт.
           Доклад т. Булганина на ХХ съезде КПСС – 200 шт.
           Директивы по VI пятилетнему плану – 100 шт.
 
       Оплата будет произведена через Госбанк по получении от вас счета.
       Директор школы
       5/IV-1956
 
07.04.1956
       Дорогая мамочка!
       Получили твоё большое письмо от 2/IV. Отвечаю немедленно.
       Обеспокоены твоим недомоганием. Если лечение вредит – прекрати его и попроси назначить тебе другое. Старайся всё же двигаться, не лежать. Тебе не нужно поправляться, толстеть. Подвижность – твоё здоровье. Утомляться не следует, но разминку, прогулки совершать понемногу, советую тебе.
       Рад за тебя, это хорошо, что ты себе заказала очки. Но не увлекайся чтением. Между прочим, принимаешь ты мой совет насчёт юмористичной литературы? Я рассказал тёте Ане, так она сразу же потребовала: «Дай мне О. Генри!» И я ей дал – это ей прибавит жизнерадостности. Очень увлекательно пишет этот писатель.
       Оперу не пропусти, будешь жалеть! Лучше не откладывай на потом, а пойди при первой же возможности. На базары и в магазины не следует тебе ходить. Прошу тебя, не делай глупостей. Хоть ты меня и уверяешь, что не собираешься выполнять заказы, а сама всё же ходишь, ищешь. Лучше бы ты уж в музей сходила, больше бы пользы было!
       Сегодня вместе с твоим письмом прибыло письмо от дяди Лёвы. Он не писал с осени. Объясняет причину. Его один колхозник толкнул во время выплаты трудодней, он упал на спину, ударился головой о пол и получил небольшое сотрясение мозга. Пролежал долго. Только теперь поднялся и смог написать письмо. Сима заехал в Дербент в связи с этим. Они уехали вместе с Лилей, а ребёнка (Раечку) оставили. Дядя Лёва счастлив, что у них теперь живёт внучка. Хвалит не нахвалится Яню. Ему удалось его перевести и устроить по окончанию техникума в Дербент.
       От Бебы пока нет ответа. Видимо, хочет ещё немного поломаться: я ведь ей не сразу ответил. А может быть ей так горько и стыдно, что она не знает, не придумала ещё как оправдаться. Я ей отдал честь-по чести, то, что надо было. Даже тётя Аня была в восторге. Кстати, вчера тётя Аня была у нас, забегала насчёт писем. Привет Людмиле она захватила с собой, чтоб показать.
       Я у неё был на другой день после именин. Она мне показывала все подарки. Чудесные чашечки, блюдечки, слоники, духи, будильник и прочие вещи. Тётя Аня «шквыкт зех», как маленький ребёнок. Это очень приятно, я её понимаю: столько друзей и такие милые сердечные подношения, причём, в основном была  приглашена молодёжь, студенты. И все её целовали... в губы! Она меня тоже угостила. «Давай-ка выпьем за моё здоровье». Я три тоста поднял за её здоровье, причём провозглашала она сама. Не знала куда меня посадить. Так почему-то рада была моему приходу. Никто из родных до меня не приходил, я был первый.
       Она молодец, интересуется тобой, приходит. На  днях заглянули тётя Ева с дядей Толей. Тётя Ева помогла папе разделать рыбу, которую он купил на базаре, рассказывала о своих делах. Она устаёт сильно, всё хозяйство и «кинд» на ней. Дядя Толя уже тоже слабый. Он как пришёл сюда, так сразу уснул. Я обещал к ним подойти сегодня вечером. В следующем письме напишу, что у них узнаю.
       Дети здоровы, веселы – я о малышах. А старшие дети-родители работают и всё без перемен. Квартиры ещё нет. Дядя Люся приехал. У них тоже порядок. К дяде Сене наведаться не успел – много всяких дел у меня находится, так что ничего не могу тебе пока о них написать. Вот буду там, так напишу.
       На завод тоже не знаю, как мне осуществить поездку. Если ты настаиваешь, то поеду непременно. А если это можно отложить до твоего приезда, то... Впрочем, ты им напиши письмо: всем сотрудникам и Лищенко отдельно. Кроме всего прочего. А нужно будет ещё и лично передать, я поеду.
       Маруся... К ней собирается папа с бельём. Он всё ей скажет, всё передаст, всё спросит. Только это будет вечером. Я сообщу тебе в следующем письме.
       Погода капризная. Ночью 2-3º тепла, а днём – 10. Сегодня (впервые за всю весну) был дождь, тёплый, но ветреный. Мы топим, я настаиваю, иногда сам топлю. Папа даже сбежал с кровати и перешёл на кушетку спать, а я  - на кровать.
       С обедом и завтраками справляемся. Папа у нас куховар, оказывается, неплохой. Готовит супы, бульоны и прочее. Мясо покупаем, пельмени. Вчера папа купил два десятка яичек в магазине, простоял-таки солидно. Правда, было тепло и он не жалеет: провёл время на воздухе. Чай мы пьём только с лимонами. Вот мы какие господа!
       Даю папе слово, несколько слов:
 
       Дорогая Надя!
       Я так загруз в работе, что не имею и минуты свободной. Работаю по две смены и в выходной. Работаю и стараюсь, чтоб Вова не остался без завтрака или без обеда, а всё по-прежнему по-своему оцениваешь всё. Пусть знает как ценить меня. О всех подробностях Вова тебе пишет.
       Я тебе только хочу сообщить, что я как-то шёл за мясом и увидел очередь за балетками, я тоже стал в очередь, купил тебе пару красивых балеток.
       Будь здорова. Желаю полностью избавиться там от твоих недугов. Целую. Твой Нуся.
 
       Папа купил чайничек. Я починил портфель, купил 4 кг. сахару-песку. В доме у нас чисто, следим. Обувь ещё будет, а пока (я наблюдал сегодня) из-за простых чёрных туфель мужских на микропористой подошве, была колоссальная очередь и драка у обувного магазина возле автозавода.
       Масло стало дешевле – 30 руб. на базаре. Молоко есть во всех магазинах, на базаре подешевело. Маруся сбавила цену – до 3 рублей за литр.
       Мне туфли не покупай, здесь купим. Папа много работает, иногда и больше, чем нужно, а начальник его стоит над головой и подгоняет: совести у начальника нет, а у папы умения отбрить как следует.
       Теперь о себе. 98 часов – это по моему же предмету, только читать я теперь буду о ХХ съезде. 98 часов – это вместе с теми часами, которые я прочёл до сих пор. Всего на год 98 часов на группу, а групп у меня 8. Кроме того, с будущего месяца я буду получать ещё 100 рублей в месяц за кабинет.
       Позавчера был у Куприкова. Он обещал мне в мае (школа только в мае начнёт работать) дать часы в 17 школе. Я просил все, но он заметил, что я не осилю – там 350 учащихся – групп 15! Даст мне нормально.
       Сегодня я был в лекционном бюро, завтра поеду договариваться насчёт лекций по ХХ съезду – это ведь мне знакомо. Смогу, так подработаю.
       Сашеньке готовлю посылку. Надо только выбрать время, я ведь ежедневно еду на лечение – горло и поясницу лечу, а это отнимает много времени.
       Вот и все новости. Крепко тебя целую, обнимаю. Привет от всех родных – больших и малых. Все знакомые передают тебе привет – Гуревичи, Скобловы, София Михайловна, Маруся, соседка и Маруся-молочница.
       Будь здорова. Вова.
 
07.04.1956
       Дорогие мои родные Вовочка, Нуся и все родные!
       Вот видите, какая я проворная. Только что получила твоё письмо, Вовочка, от 4/IV и сразу отвечаю.
       Очень благодарна тебе, Вовочка и тебе, Аничка, за Ваши тёплые письма. А здесь, вдали от Вас, особенно дорого получать часто письма. Очень тебе, Вовочка, признательна за добрые советы посещать кино, театры и т.д. До сих пор я себе не отказывала в этом, а сейчас я без копейки денег и пока не получу, буду сидеть дома. Ничего страшного, но я боюсь, если ты вовремя не вышлешь мне денег, то я не смогу во вторник 10/IV заказать билеты и тогда придётся ехать в общем вагоне.
       Я себя чувствую хорошо. Принимаю кислородные ванны два дня подряд, а на третий выходной. Они на меня очень хорошо действуют.
       Погода здесь ненормальная. То жарко, то холодно, то ветер, а 5 и 6/IV был такой туман, что за два шага ничего не видно было. Сегодня тумана нет, но пасмурно, сильный ветер и холодно. Мои сопалатницы тебе, Вовочка, передают ответный привет.
       С посылкой Сашеньке поспеши потому, что не интересно, чтобы она прибыла после 22/IV, после дня рождения.
       Я уже скучаю за всеми Вами. Вовочка, несмотря на то, что я тебе туфли купила, всё же подъедь к Зое, чтобы она тебе достала белые туфли. Потом мы как-нибудь выкрутимся.
       Выеду отсюда 18/IV и 19/IV буду утром дома. Договоритесь с Марусей, чтобы она мне постирала мои вещи, когда я приеду.
       Сейчас идёт снег. Как Вам это нравится?
       Заканчиваю, ибо больше писать нечего. Будьте все здоровы, крепко Вас целую всех, Ваша мама-Надя. Отвечайте сейчас.
       Привет Марусе и соседям.
 
08.04.1956
       г. Днепропетровск
       Дорогая Надичка!
       Всего-навсего от тебя получено 2 письма и то неподробные. Если бы я там была, то я бы прислала точную фотографию санатория, а мы себе смутно представляем твою жизнь там.
       Будем ждать, пока ты приедешь. Твой поезд прибывает сюда утром, кажется в 7 часов. Иногда он прибывает раньше, если тебя не успеют встретить, то подожди. Мне одна рассказывала, что при встрече сына, поезд прибыл раньше положенного. Я, конечно, передам Вове, чтобы он поехал раньше. Если это выйдет в выходной день, то я тоже буду тебя встречать. Пиши, когда ты выедешь из Одессы.
       У нас всё благополучно. Все здоровы, слава богу.
       Вчера была у Евы, а она с Толей были у Люси вечером. Я после обеда тоже пошла к Лёне и долго там сидела. Лёничка замечательный (весёлый). Танечка тоже милая девочка. Коля очень тяжёлый человек. Ева железная, что терпит его. Оля уже тоже разочаровалась, но что теперь делать? Он всеми командует, всё больше и больше берёт их в руки, считает, что он выше всех, грубит Еве и Оле. Ты об этом в своих письмах не вспоминай, а то Ева мне ничего не расскажет. Имей ввиду, что ты ничего не знаешь. Она тебе сама всё расскажет. Они его проклинают, желают ему погибели. До нашего берега...
       Позавчера была у Новаковских, часов 5 подряд, там обедала (у них тоже ужасные неприятности – он спутался со своей секретаршей). Лиля мне тоже многое ужасное рассказала (она его хочет оставить).
       На днях я была у Тамары Гавриловны (она болеет гриппом). Когда меня мать проводила, она рассказала мне, что её муж каждый день укладывает вещи в чемоданы – вечером, и собирается уезжать. Он был месяц в Москве и не написал домой ни слова – они думали, что он пропал, но он вдруг явился и привёз всем туфли. Он с ней никуда не ходит и, если случайно куда-нибудь попадут, то он её там оскорбляет и бьёт. Так было с первого дня его женитьбы (всё время он ненавидел детей и придирался к ним).
       У тебя я была позавчера, Нуся готовил обед, и каждый день они едят мясо. В квартире чисто и тепло.
       У нас теперь холодно, пасмурно уже 4-ый день. Хорошо, что ты взяла пальто. Тебе передала привет Людмила Александровна и Меркулова.
       Сегодня вечером пойду в кино смотреть 2 капитана (помнишь, я с тобой брала книгу Каверина 2 капитана в Цхалтубо и часто над ней плакала, читала вслух).
       Ася Абрамовна только что у меня была и пошла за билетами в дом учёных.
       Мне обещали достать немного муки по 4 руб. 10 коп. Если достану, то тебе тоже будет (хотя ты, кажется, достала).
       Анна Михайловна Шершевер, мне только что сообщили, что она купила пианино. Мы с ней большие друзья – мне будет веселее (она окончила консерваторию), она будет часто играть и петь.
       Один из моих знакомых, которого я пригласила на именины, был в командировке. 3-го дня он пришёл меня поздравить и принёс чудные духи ленинградские «Белая ночь» - это что-то особенное, сказочное. Я была очень тронута.
       У нас теперь масса вызовов (меньше 13 не бывает), я уже еле хожу, так как устала. В каждом доме грипп. Вова был у Куприкова – он ему обещал улучшить дела.
       Ну, Надичка, наболтала тебе всякой ерунды. Будь здорова, весела. Если не посвежеешь и не повеселеешь, то не показывайся на глаза. Набирай сил, будь здорова, всего тебе наилучшего. Крепко целую, твоя Аня. Мне не пиши. Пиши домой.
 
11.04.1956
       Здравствуйте мои дорогие!
       Только что получила деньги. Очень Вам благодарна. Я уже так переживала, что трудно передать.
       Вчера пришла кассир с билетами, а у меня нет денег. Я столько понервничала, пока достала у одной на билет с гарантией, что через два дня (она уезжает в Днепропетровск 15/IV) я ей верну, а потом ещё больше начала переживать, вдруг Вы не получили письма и заняла четыре рубля и послала телеграмму.
       Ну, сегодня я уже успокоилась, расплатилась со всеми и очень рада, что и билет вчера купила, он у меня на руках. Поезд № 74, вагон 6, нижняя полка. Выезжаю 18/IV в 12:45 дня, буду 19 утром. Чувствую себя хорошо.
       Эти дни никуда не ходила, денег не было и на кино, и кроме того было пасмурно, холодно, и падал то дождь, то снег. Сейчас начало проясняться.
       Очень рада, что Вы хорошо и дружно живёте и сносно питаетесь. Самое главное, чтобы Вы все были здоровы.
       Одновременно получила письмо от тебя, Аничка. Спасибо тебе, что не забываешь обо мне. Подробности о санатории и об отдыхе и лечении расскажу, когда приеду, ибо очень много рассказывать.
       Очень рада, что тебе, Вовочка, прибавили часы. Ты, наверно сильно загружен и ещё едешь в лекторское бюро хватать лекции. Этим я недовольна. Нужно работать в меру, чтобы сохранить на дольше здоровье.
       А ты, Нуся, забываешься. Тянешься за волами. Сколько раз мы с тобой об этом толковали. Хочешь показать Земли вращенье начальнику. Вот я приеду, я посчитаюсь с тобой и с ним. Не будь дурным, работай по мере сил, а не чрезмерно.
       На работу никому не писала и не собираюсь писать. Это неудобно. Приеду, расскажу им всё.
       В палате мы очень дружно живём. Мне с ними очень хорошо. Вчера уехала одна, 13/IV уезжает ещё одна, потом уезжаю я, и так колесо жизни крутится. Я давно не отдыхала в таких условиях.
       Будьте все-все здоровы. Крепко Вас целую, Ваша Надя-мама, сестра, тётя. Письмо это для всех. Привет Меркуловой и всем соседям.
 
11.04.1956
       Здравствуй, мамочка!
       Пишу 10-го вечером, с тем, чтоб завтра отправить. Только что (в 10 часов 30 минут) получена телеграмма. Ну что ты так волнуешься? Стоит ли? Лучше бы ты не покупала, но не портила себе нервы.
       Вчера вечером прибыло письмо. Сберкасса уже не работала... А сегодня – в 12 часов дня – сразу же после работы (я уехал в 7 утра на первые уроки) отправил тебе 300 рублей. Неужели они не прибыли ещё? Зайди на почту и узнай: квитанция № 2213/1 тел 14-2. Если всё в порядке, не надо посылать телеграмм, авиа и прочие депеши: мы волноваться не будем. Успокойся ради бога, ты! Говорил я тебе, что в дорогу всегда надо брать запас!..
       Большое-пребольшое тебе спасибо за туфли. И танкетки носи на здоровье – рад за тебя. Только зря эта паника, эти волнения. Надо было иметь с собой деньги. Ничего больше не покупай нам. Думай о себе. Я бы послал больше денег, но телеграфно дорого стоит перевод, поэтому и ограничился 300 рублями.
       Сахар возить не надо. И вообще, перестань ломать себе голову над тем, что здесь есть. Теперь ты оказалась в затруднительном положении с деньгами. Но, если можешь, трать на увеселения – театр, кино, прочее. А не на покупки. Не надо больше ничего покупать. То, что есть в Одессе, есть и здесь.
       В воскресенье и в субботу я был у тёти Евы. Там всё в порядке. Взяли (в воскресенье были вместе с папой) у неё селёдку. Видели дядю Люсю и Циру: мы собирались к ним, а они шли в кино, мы их встретили. У них тоже порядок. Лёничка здоров. Тётя Аня чувствует себя хорошо. Дядя Сеня с семьёй тоже. Коля вчера видел Лильку. Тётя Люба уже работает. Все родные тебя приветствуют и целуют. Соседи и знакомые желают тебе здоровья.
       У меня есть новость: от Бебы пришёл позавчера ответ. Она круто изменила политику, склонила голову, стала кроткая, смирная. Благодарит за письмо, в котором я её отчитал. Пишет: «Что ж, если я другого чувства не возбудила в тебе, то тем хуже для нас обоих (а может быть только для меня)». «Из тона письма становится ясно, что всё кончено, чего ж тогда объяснять свои поступки». Пишет о Сашеньке. Передаёт тебе и папе привет, спрашивает о вас. Заканчивает так: «О себе не пишу, так как тебя не интересует. Правда, я «хохмыс» не говорю и интереса не представляю».
       Сегодня вечером отправил Сашеньке письмо. Купил 300 грамм «А ну-ка отними!» и 200 грамм «Счастливое детство». Кроме того, послал книжечки и открытки. Бебе ещё не ответил, не знаю, что и отвечать. Закончу письмо к тебе, подумаю. Решил не торопиться с вызовом. Она ведь не пишет, что хочет приехать, хотя и подаёт намёки. С родителями, видно, поссорилась из-за меня. Они заслуживают... Поэтому-то и просит писать до востребования. Так я думаю. Словом, приедешь, поговорим и обсудим.
       Когда ты приезжаешь? Напиши об этом, как только узнаешь насчёт билетов.
       Крепко целуем тебя – и я и папа. Желаем здоровья, бодрости.
       Вова.
       Вчера у нас была Инна. Ей исполнился вчера 21 год. Она передавала тебе привет и пожелание здоровья.
 
13.04.1956
       Дорогая мамочка!
       Получил все твои письма, в том числе и авиа. Хотел ответить тем же способом, не принимают. Послал простым письмом. Надеюсь, все недоразумения уже разрешились. Ты деньги получила, заказала билет, расплатилась с долгами и имеешь ещё на кино. Так это?
       Сюда ничего больше не вези. Сахар здесь есть, даже масло папа сегодня достал в магазине. Марусе вчера отнесли бельё, договорились насчёт побелки и стирки твоих вещей.
       Узнай (я ведь на вокзале не бываю), когда прибывает сюда поезд, когда выйти встречать. Мне надо выяснить, не буду ли я работать. Если да, то, зная заранее, смогу поменяться с кем-нибудь уроками, освободиться.
       У нас всё по-старому. Ждём с нетерпением тебя. Все родственники, знакомые, соседи приветствуют тебя. До скорой встречи.
       Целую, Вова. Привет и поцелуй от папы.
 
18.04.1956
       Здравствуй, Вова!
       Письмо твоё получила. Во-первых, поздравляю тебя, что ты разобрался в моём характере. Правда, с опозданием, но оно небольшое – всего 20 лет знакомства и 7 лет совместной жизни.  
       Только я не знаю как мне это понимать – хорошо или плохо. Также не понимаю какой логикой лучше обладать – гибкой или прямолинейной и почему женщине нужно скрывать свою прямолинейную логику.
       Также странно, что плохого сделала Муся, когда прочла мне твоё письмо – ведь оно не любовное, не секретное и греха в том не было.
       В отношении другой моей «подруги»-предателя, то я ей цену и сама знаю и не доверяю ни в чём.
       Вот видишь, отвечать на твоё письмо я начала с конца.
       Теперь о более серьёзном: ты в письме приказываешь, то бишь советуешь мне ответить на все вопросы, в частности о своих чувствах к тебе для того, чтобы ты «разобрался и определил своё отношение к вопросу, касающемуся нас обоих».
       Мне это трудно, тяжко, но для такой цели постараюсь. Так вот: вначале я тебя любила безгранично и не мыслила жизни без тебя, затем стала ещё и бояться. Да, как ни странно, я боялась тебя, ты имел надо мной большую власть. Я боялась потери твоей любви, разлуки с тобой. Затем под влиянием беспрерывных ссор, обид, мелких и крупных оскорблений, уколов самолюбия, резкой (позной) грубости я перестала тебя так любить, но власть надо мной ты ещё имел и часть чувств осталась.
       После чтения злосчастного дневника все эти чувства порвались. Я внутренно освободилась из-под твоего влияния, так как поняла, что ты ко мне не питаешь уже никаких чувств, кроме злой, ядовитой насмешки и полного равнодушия (если такие «чувства» можно назвать чувствами).
       Страницы дневника на всю жизнь запечатлелись в моей памяти. Кстати, своего обещания ты так и не выполнил.
       Но (женщина слаба) вблизи тебя я ещё поддавалась привычке любить тебя, быть нежной и ласковой с тобой. И тогда ты меня называл странной и не понимал этих позывов.
       Когда же тебя нет со мной, я чувствую себя свободной. Не могу и не хочу сказать, что ты мне безразличен. Ты знаешь, что это ложь. Но в твоём письме есть фраза – к прошлому возврата нет. Да, если ты хочешь, чтоб выводы сделала только я и чтобы я считала себя виноватой, а ты был бы в роли некоего судьи моих поступков, то к такому прошлому возврата нет.
       Вот мой откровенный ответ на твой основной вопрос. Надеюсь, что ты не совсем лишен объективности и оценишь мою искренность. (Кстати, спрашиваешь о моих чувствах, а о своих не заикаешься. Это не по-мужски).
       Что касается Сашеньки, то он прелестный, поправился, хорошо вырос, тебя, конечно, любит всей своей детской душой, никогда не обвиняет тебя ни в чём. Ты конечно не веришь, но ему никто плохого о тебе не говорит и объясняют, что тебе надо жить со своими родителями, так как они себя плохо чувствуют.
       Подарки твои я ему ещё не дала – хочу приурочить ко дню рождения. Мне все нравятся, жаль, что книги на украинском языке.
       О себе писать можно много, а можно и мало.
       По работе масса неприятностей всякого масштаба, больше мелких, но есть и покрупней. Главный врач – новый Комбина. Очень тяжёлый человек. Мария Ивановна ушла, то есть её ушли. Эта и глупа и груба, так что посуди как с ней работать. На этой почве я переживаю.
       Мама и папа чувствуют себя довольно плохо, особенно мама, которая всю зиму проболела.
       Вот и всё. Желаю всего хорошего. Беба.
       Привет родителям, как их здоровье, как помог маме курорт?
 
01.05.1956
       Здравствуй, Беба!
       К сожалению, ты ничему не научилась и продолжаешь прежнюю линию. Спесь в тебе непомерно велика для того, чтобы ты могла проявить гибкость, одуматься, посмотреть на свои промахи и ошибки трезво и объективно. Ты считаешь себя правой, радуешься тому, что ты свободна не признавать свои ошибки, так как «путы порвались» и ты «перестала меня любить».
       Бог тебе судья, если так, а я не хочу быть судьёй. Можешь считать себя свободной во всём, даже свободной кривить душой и оправдывать свои дурные (не объяснённые тобой) и необъяснимые поступки. Заставлять тебя быть разумной не стоит, ты не ребёнок и знаешь, на что идёшь.
       Я в тебе искал надёжного друга, а не игрока в жмурки. Лицемерие и светские повадки оставь для своих подруг. Тебе интересно взять надо мной верх, диктовать мне свои условия и это проглядывает в каждой твоей фразе. Единственно, что в тебе искренне – это желание свалить меня, заставить, как прежде, перепрашиваться.
       Ты иронизируешь, что я так поздно в тебе разобрался. Но сама, как это ни странно, даже не хочешь над собой сделать усилие, чтобы, пусть с опозданием, понять, что я за это время изменился, стал из воскового – стальным. Хочу вывести тебя из опасного заблуждения на этот счёт. Я перед собой ставлю ясную и вполне осознанную цель: мне нужен друг, а не фехтовальщик, соперник. Нельзя жить вместе, неся за душою фальшь.
       Если ты не хочешь сделать первого шага к примирению, то не сделаешь и второго. Если ты сейчас стараешься больше всего на свете сохранить не нашу дружбу, сберечь не совместную жизнь, а свой гонор, то это в тебе глубоко сидит и этого не выкорчуешь ничем. Что ж, оставайся при своём раздутом самомнении. Но знай, что чем больше его в тебе, тем дальше я от тебя.
       Бояться меня не надо, я не зверь и плохого тебе не сделал. Всегда первый шёл тебе на встречу. А теперь не хочу и не буду. Не потому, что мне нужно тебя унизить, а потому, что необходимо выяснить, дорог ли я тебе. Дорог ли я настолько, чтобы ты могла для меня пожертвовать даже незабвенным своим гонором. Ты показала, что гонор тебе дороже. Не хочу его у тебя отнимать.
       Во всём ты стараешься быть верной себе. Не договариваешь, пытаешься подогреть моё любопытство обрывочными фразами или умолчанием.
       Сколько раз я прошу написать о Сашеньке, но ты снисходительно роняешь одну-две его «хохмы», сообщаешь, что он меня любит, но как и в чём выражается его любовь, не соблаговоляешь ответить.
       О себе ты тоже сообщаешь для формы. Один эпизод, а не всё, что следовало бы.  У друга всегда есть желание поделиться с другом. У тебя такого желания нет. Чего стоит одна твоя фраза, которую ты предпослала рассказу о своей жизни: «О себе писать можно много, а можно и мало»!. А дальше что? Дальше идёт «мало», не о тебе даже, а о главном враче.
       […]
 
03.05.1956
       Выдался свободный денек, решил записать свои впечатления и мысли. Прошло больше месяца, так много накопилось событий за это время... С чего начать. Хочется с того, что поближе. С праздников. Но в уме вертится дума о смысле жизни. Дума, постигающая меня в минуты разочарования.
       Проснулся я опять с попел[...]. Проснулся рано, а не мог подняться: было стыдно, пока мама не ушла. Сколько есть девушек, они меня не привлекают. По крайней мере из нашей компании. Одна Мара, но в сущности это несерьезно и очень рискованно для моего будущего. А променять не на кого. Разговор длинный. Надо к нему еще вернуться. А пока займусь воспоминаниями.
       Вчера иду, слышу, мальчик спрашивает отца:
       –       А почему здесь не растут листья?
       –       Это же столб, - глубокомысленно отвечает тот, - а на столбах листья не растут.
       Вряд ли ребенку стало доступно это объяснение. Разницу между столбом и живым деревом папаша не раскрыл.
 
       На Шмидта вышел из «10»-ки, чтобы пересесть на семерку. Вдруг перед самым моим носом, чуть не свалив меня с ног, сцепились две женщины. Я попытался их разнять, но в ответ посыпались такие ругательства, что я вынужден был остановиться.
       –       Ах ты старая курва! - Кричала грубая молодая особа, лет 35-40, сопровождая свою брань увесистыми тумаками. - Ты отбила у меня мужа. Если бы он тебя любил, он заступился бы. А он убежал. Ах ты, старая... Так тебе, так. - она ее била по лицу кулаками.
       Упал графин или ваза. Послышался звон битого стекла. Из носа той, на которую напали, полилась кровь. Тут уже некоторые не вынесли, вмешались.
       –       Чего вы ругаетесь? Здесь дети! - Сказал один из присутствующих мужчин.
       –       А вы не слушайте. Это не ваше дело, - огрызнулась нападавшая.
       –       Я вас отправлю в милицию, - сказал кто-то из толпы.
       Угроза подействовала. Женщины разошлись. Одна, всё еще злая, оскаленная и лютая, как раненный зверь. Другая тихая, немного скулящая, как побитый хозяином провинившийся пёс.
       –       Граждане! - Обратилась ко всем нападавшая, - ей 56 лет, этой старой п... Как не стыдно ей у меня отбивать мужа!
       На нее зашикали, пригрозили, потому что она опять собиралась наброситься на соперницу, и она пошла от толпы куда-то в сторону, все еще продолжая браниться. А другая, постарше, в противовес первой толстая, круглолицая, но уже с первыми признаками старческих морщин, поясняла, тихонько всхлипывая и утирая нос подобранным после драки, оброненным, шелковым носовым платком.
       –       Это вовсе не ее муж. Он – посторонний мужчина.
 
21.05.1956
       Здравствуй, Беба!
       Получил твоё письмо, читал, удивлялся, - неужели ты так-таки ничему не научилась за это время? Снова те же призывы, чтобы я «был честным», снова угрозы, правда, высказанные спокойным, покорным тоном.  Снова глупости – про любовниц, про оформление денег «в виде ежемесячных оскорблений и плевков в лицо».
       А не лучше ли было забросить этот, фальшивый, напыщенный тон и найти в себе капельку души для простого человеческого разговора? Напрасно ты затеяла соревнование – кто кого прижмёт. Я этот вызов не принимаю.
       […]
 
09.06.1956
       Много раз порывался взяться за перо, но не хватало ни времени, ни духу. И вот теперь только возобновляю дневник.
       Прославиться мне, видно, не удастся в литературе: я не могу заставить себя писать регулярно. Кто знает, может у меня и есть дарование. Но я все еще себя не проверил. А под старость люди глупеют. Старость уже крадется. То в виде первых седин, то донимает болезнями, думами, тоской. Надо спешить. Вот будет квартира, займусь всерьез творческой работой.
       Другая проблема – одиночество. Приходится много размышлять о подруге жизни. Одному как-то не по себе. Тянешься к молодости, красоте, нежности, а дотянуться не удается. Сколько их красивых, свежих, дорогих. Глазки, губки, белые точеные ручки, стройные фигурки, ножки, как хрусталь прозрачные. Дошел уже до того, что рад случайно прижаться в трамвае, прикоснуться рукой к хорошенькой девушке. Это психоз. Я сошел с ума, а познакомиться не умею. Компаний подходящих нет. Молодежь моего вкуса где-то в стороне от меня. В кино хожу один – не с кем. Мара мне надоела. Она все старается соблазнить меня, но держит нос по ветру, ей подсказали, чтобы она остерегалась половой жизни. Вот она, глупая, ломается. Я слаб. Если бы она не сопротивлялась, мог бы дойти до этого. Но потом неприятностей не оберешься, даже если сойдет хорошо. Если бы она при всех прочих недостатках и при своей нудной матери не была хромой, я бы может и решился на жизнь с ней. Но с Марой, такой, как она есть, надо нянчиться, как с ребенком. С ней и пройтись тяжело: падает, плетется, бедная. Но я не виноват в ее несчастьи, а разделять ее участь не хочу. У меня и своих болячек хватает.
       Беба сумасшедшая дура. Пусть это звучит странно, но это так. Даже дурак найглупейший не поступил бы как она. А сумасшедший был бы не настолько лишен ума, чтобы совершить такие подвиги, как Беба. Она и дура и сумасшедшая вместе. То не отвечает, то вдруг сама начинает мириться, старается возобновить переписку, даже унижается, просит. То вдруг опять не отвечает. И это после того, как я пригласил ее приехать! С 23/V наша переписка опять прекратилась. Я ей послал откровенное прямое письмо и потребовал недвусмысленного ответа. Письмо мое прибыло числа 27. Уже 15-16 дней как она не отвечает. Не дождется она от меня повторного письма! Сумасшедшая и дура.
       Есть, конечно, мириады женщин, даже девушек, которые больше подошли бы мне, чем Беба, сделали мою жизнь по-настоящему радостной. Но как им это сказать? Где их поймать? Как познакомиться?
       А без женщины я не могу, просто не нахожу себе места, не способен писать, работать, вынужден тратить время на пустые вечера и встречи в обществе мало интересующих меня людей. Проводить ради минутной ласки бесконечные часы у Мары в присутствии ее матери, выслушивать нудные разговоры и то и дело опасаться её подслеживания во время краденных урывками поцелуев или объятий. А потом расплачиваться сторицей за эти скудные, скромные поцелуи: ходить с Марой к неинтересным для меня знакомым ее, водить ее по улицам и проспектам под любопытными взглядами всех людей, выслушивать упреки и наставления тех, кто доброжелатель. И все это до тех пор, пока не женюсь. Если найду для сердца и для души, то на нее уйдет еще больше времени и сил.
       Поистине прав Толстой, когда отмечает в «Анне Карениной»: «Женщины – это главный камень преткновения в деятельности человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь. Для этого есть одно средство с удобством и без помехи любить – это женитьба».
 
       Посмотрел фильм «Убийство на улице Данте».
 
13.06.1956
       Здравствуйте дорогие Нуся, Надя и Вовочка!
       Обращаюсь к тебе, родной Вова. Прочитав твоё письмо к Бебе, оно всколыхнуло всю мою душу и все мои нервы. Охватив кратким обзором вашу встречу, вашу женитьбу (семейная ваша жизнь мне немного неясна была, то есть ваши личные взаимоотношения), вашу разлуку, вашу переписку, её подлую игру в письмах, её подлое поведение с ребёнком (она, вероятно, хочет тебя выявить перед ребёнком так, чтобы ребёнок отвернулся от тебя), взаимоотношения родителей её с тобой, так душа наполняется презрением к ним. Сколько надо иметь в себе жестокости и подлости, чтобы довести до такого финала!
       Я её писем содержание не знаю, но представляю себе из твоего письма, сколько ехидства, утончённого издевательства в её письмах! Но мне кажется, что она хочет довести тебя до того, чтобы ты совсем перестал писать, чтобы этим оторвать ребёнка от тебя. Там, где ты её упрекаешь в нечестности, что она тебе укладывала даже старые вещи твои, я считаю, что она показала действительное своё лицо, всё желание своей души: выпроводить тебя и избавиться от тебя. Какая это подлость и что может быть подлее, хвалиться мнимыми успехами на курорте, уходить одной к подругам. Это же просто возмутительное поведение! Но может быть, дорогой, ты частично виноват в этом? Не проявил достаточного внимания, гибкости, предупредительности? Говорил ли ты когда-нибудь с родителями о её поведении и взаимоотношениях? Когда она уходила одна на вечер или к «подруге», ты не поднимал вопроса в семейном кругу перед родителями о таком поведении?
       Как мне кажется: ваша совместная семейная жизнь была трагедией, и развязка ваша является тяжёлой драмой. Мне кажется, что за время вашей совместной жизни у вас не создалось душевной близости. Ваша переписка носит, по-моему, характер дипломатических нот, где одна сторона хочет перехитрить другую (это к тебе меньше относится). Но ты должен себе сделать вывод из её писем. Ты должен ей сказать решительными словами: тебе возврата в Молотов нет. Как факт, что в Молотове ты работал на полставки, а здесь ты имеешь 2 ставки, и будущее лишь впереди, а в Молотове ты являлся неполноценным человеком. А этот взгляд укоренился в их семье. Поэтому ты должен прямо поставить перед ней вопрос, что она несёт ответственность за осиротение ребёнка, что никогда её папаша не станет ей родным отцом, что поднявшись на ноги и придя в себя, он с пренебрежением уйдёт от них, а ты от сына никогда не отвернёшься.
       Вот идут каникулы, поезжай на месяц туда к ребёнку. Побудь с ребёнком. Хорошо было б не заехать к ним сразу, заехать к приятелю, прийти туда в дом без всякого стеснения, поздороваться, подать всем руку и заняться Сашенькой, не спрашивая у них разрешения, а приглашать его гулять и приводить его аккуратно обратно. Это их взбесит и они заговорят с тобой. А им сказать, что начать сначала, опять прийти к ним в дом, это – невозможная вещь и т.д.
       Как бы хотелось мне с тобой поговорить и наговориться. На […]  обязательно тебе надо туда поехать повидаться с ребёнком. И написать им за 3-5 дней до отъезда, чтобы они не увозили куда-нибудь ребёнка, ибо ты приезжаешь повидаться с ним. Только написать не в вопросительном тоне, а в порядке предложения.
       Пока я на этом кончаю эту тему, ибо мне некогда и не имею полных данных.
       Я очень рад за твоё устройство. Как папа и мама живут и работают?
       Я с Яней, хозяйничаем одни. Он лентяй, не любит писать.
       Пока с меня удерживается 25% трудодней. Я подал кассацию в Верховный суд СССР, но ответа пока нет. Тётя Роза ещё не начала, а когда придёт, не знаю.
       Будьте здоровы и счастливы.
       Целуем, Лёва, Яня.
 
05.07.1956
       5/VII-56 Строгий выговор с предупреждением Грудеву
       Строгий выговор Комаренко

19.07.1956
       19/VII Близна – строгий выговор
       Пода – выговор
       Грудев – последний раз предупреждение: уволен
       (Гельфанд – сорвал 3 урока, на телефонный вызов не явился)
 
       Преподаватель Гельфанд на занятия в соответствии с расписанием не явился. На телефонный вызов старшего мастера ответил, что он занят и не пришел, и только после моего вмешательства прибыл в школу в 10:30, сорвав 3 урока (провел 8=4 ур. (2,3)

22.07.1956
       Здравствуйте, дорогие дядя Нуся, тётя Надя и Вова!!!
       Извините, что сразу не написала Вам, но мама лежала в больнице и мне было не до писем.
       Сейчас мама дома, но ещё плохое самочувствие.
       Отец Олега болен серьёзно и решили все, что мы должны регистрироваться сейчас при жизни отца. 27/VII зарегистрируют нас. Это предисловие, а главное, Вова, я передаю тебе паспорт, зайди, пожалуйста, к Зинаиде Петровне и попроси её побыстрее выписать меня, чтобы я смогла ещё поменять паспорт. Очень прошу тебя сделать это.
       И я ещё не знаю куда переводят 4-й курс английского факультета, если ты сможешь, то зайди в институт и узнай.
       Привет от моих родителей, от Олега. Привет Анне Владимировне.
       Целую крепко. Инна.
       Извините за такое письмецо. Нужно приготовить завтрак, спешу. Напишу письмо после получения ответного.
 
27.07.1956
       До сих пор мне было слишком хорошо. Большой заработок, уважение директора, перспектива иметь квартиру и т.д. Слишком хорошо было... Директор меня часто зазывал к себе, охотно разговаривал со мной, выдвинул мою кандидатуру в зам парторга. Он ходатайствовал перед трестом о предоставлении мне квартиры, он выделял мне большие средства на приобретение наглядных пособий, дал самую большую комнату под кабинет, обещал добиться оплаты кабинета.
       Но вот произошел несчастный случай: бунт против воспитателя и замполита, в котором участвовали учащиеся обеих школ. Я занял объективную позицию, написал, что видел, немного больше даже в пользу 12 школы, так как я был дежурным.
       –       Вы не патриот, - сказал мне на другой день директор. - Написали хорошо, так, что на ваш рапорт обратят сразу внимание, а не постарались выгородить школу, как это сделал Владимир Григорьевич.
       Владимир Григорьевич Бабич – воспитатель, капитан, недавно демобилизованный из флота. Он с первых дней зарекомендовал себя спокойной и образной речью. «Он умный человек» - отметил сразу директор.
       В этом эпизоде свидетелями и усмирителями оказались мы с ним. Но только он поступил нечестно, - наклеветал на сотрудников 7 школы, что они были пьяные, а я этого не мог выдумать, чем и навлек на себя недовольство. Так начались мои мытарства.
       Первый акт – довольно необычный. Из 18 альбомов по ХХ съезду, я выписал 10, хотя все были мною получены для школ. Он перечеркнул «требование» и написал от себя: «2 альбома».
       После этого он отказал мне в квартире. Потом назначил меня 2 раза в месяц дежурить по школе, тогда как Дыркача – 1 раз. Потом стал придираться, что я не оборудовал кабинет – не прибил доски, не приспособил планок – не сделал того, что он поручил мастеру.
       Однажды он мне открыл, что надо мной 2 прямых начальника – старший мастер и замполит, причем замполит – главный. Он может назначать открытые уроки, контролировать меня, проверять конспекты и т.д. В другой раз я услышал от него же, что из всех наглядных пособий, что я приобрету для кабинета, мне будут выделены лишь по 1 экземпляру, а домой я не имею права носить даже на время, чтоб подготовиться ни одной картинки. Словом, чем дальше тем больше завинчивал гайки.
       Когда же я в разговоре тогда сказал ему, что это меня не устраивает, он резко ответил:
       –       Не устраивает – пишите заявление. Мы вас не держим.
       Тогда я возмутился и сразу же высказал свое возмущение. Он попытался  оправдаться, сказал, что слово вырвалось у него сгоряча. Но сказанная в тот день фраза, заставила меня насторожиться: тут что-то неладно, если со мной разговаривают таким тоном! Всякие предположения бороздили мой ум. Может это замполит повлиял, уговорил от меня отделаться? Ведь он по-прежнему претендует на мои часы... Может у самого Печорина есть дружок, которого нужно устроить на мое место?
       Неделю тому назад 21 июля (в субботу), я как обычно пошел работать в 7 школу. У нас была твердая договоренность с директором и старшим мастером, что в этот день в 12 школе теории нет и можно беспрепятственно работать по совместительству.
       В 9 утра, как только кончился 1 урок, прибегает ко мне уборщица и говорит:
       –       Идите, вас срочно вызывают к телефону. В школе № 12 сидит ваша жена с ребенком, она только что приехала, плачет.
       Я не поверил, но к телефону все же подошел. Раздался дурацкий голос старшего мастера Василия Степановича. Заливаясь от смеха, он слово в слово повторил то, что перед этим сказал уборщице.
       –       Говорите серьезно, Василий Степанович! - Потребовал я.
       –       Серьезно? Так вот, идите немедленно сюда. Идет дождь и некому занять ребят.
       Я не пошел и на звонки попросил не отвечать. Но после 2 урока меня снова позвали. На этот раз говорил директор. Он категорически требовал явиться в школу, бросив все. Разговаривать не хотел, а действовал окриком, как солдафон.
       Я бросил класс, ушел. А старший мастер 7 школы Калюжный Александр Лазаревич заметил вдогонку мне:
       –       Ну, если вы бросаете класс, найдем другого.
       Разбитый, оскорбленный до глубины души явился я к директору 12 школы Печорну. Он продолжал считать себя правым: если дождь, мне следует бросать все и бежать в школу. Это его благородство, что я совместитель. Он мог мне не разрешить. Я обязан работать с 8 до 6, а не тогда, когда у меня часы.
       –       Скажите, вы будете выполнять эти требования? - поинтересовался он, ища повода меня уволить. - Если да, скажите внятно и четко, или пишите заявление о желании оставить школу.
       Говорить мне он не дал. Когда же я намекнул, что в обычное время практика в субботу незаконная и что он не имеет права требовать от меня  выполнения того, что не выполняется ими систематически: в четверг, пятницу и субботу нет занятий, а расписание – для обмана инспекторов, Вал. Герм. Дал понять, что я сам ставлю в журнале свою подпись под этой фальшивкой.
       Они меня послали в 8 группу, хотя там по расписанию занятий у меня не было. Вернулся я, зашел к директору (у него сидел старший мастер) спросить в какой группе мне заниматься. Директор нервно крикнул:
       –       Здесь не справочное бюро!
       Как только я вышел из кабинета, Нелла Лукьянова – секретарь, мне сказала:
       –       Распишитесь, что вы читали приказ.
       Я не поверил своим глазам. В книге приказов было написано: «Преподаватель т. Гельфанд на занятия в соответствии с расписанием не явился. На телефонный вызов старшего мастера ответил, что занят и не пришел. И только после моего вмешательства прибыл в школу в 10.30, сорвав 3 урока. За несвоевременную явку на работу и невыполнение распоряжений старшего мастера преподавателю Гельфанду на первый раз объявить выговор».
       С тяжелой головой и больным возмущенным сердцем ушел я на очередной урок. А мне дали ко всему 3 группы – 1(1 человек), 2 и 3. Итого, я в этот день прозанимался 4 часа – 2 и 3 в 8 группе, 4 и 5 – во 2 и 3.
 
29.07.1956
       Вчера вытянул Лилю Сухинину из дома. Она теперь мать и от ребенка ее не оторвешь.
       Мы ходили к Ване Кнышову в гости. Но ни его, ни жены его Веры Гагариной не застали. Написали записку. Просили, чтобы посетили нас. Но дело, конечно, не в этой прогулке, а в самой Лиле Сухининой, моей бывшей очень сильной любви. Она теперь красивее, чем была, такая стройная, упругая. Глазки лукаво светятся и в этих милых пронзительных глазах есть что-то глубоко человеческое, что радует душу и отгоняет печаль. Но только ли глаза? И ротик и шейка, плечики – словом, все хорошо в ней. Она пропорциональна с головы до пят. Я ей – пятая вода на киселе – друг юности – сокурсник, не больше. Она любит мужа, хранит верность... но от моих ухаживаний не отказалась бы, будь я смелей. Вчера она намекнула, что я не умел добиться своего счастья – не умел или не хотел – не был настойчив. Она имела ввиду себя, так как знает, что я ее любил.
 
       Вечером нельзя работать – то мама, то, особенно, папа стонут: «Ой, ой, ой». Они не запрещают сидеть, но стонут. А сейчас только 10 часов вечера, даже без 5 минут. Вот она проклятая жизнь: ни одно, так другое, а неспокойно.
 
       Сегодня 6 часов подряд занимался с 13 группой. Старший мастер раскошелился, за все прошлые срывы занятий он решил мне возместить 13 группой. Учащихся там человек 15, но все они имеют 8-9 классов образования, что ж это за 9 класс?
       Спросил одного где Чехословакия – ищет в Азии. Где Азия? Ищет в Антарктиде. Говорит, что в Антарктиде населения больше, чем в Азии. Анекдот, но факт. Весь класс смеялся, хотя я уверен, половина из них знает не лучше и не больше.
 
04.08.1956
       Дневник стал моим вторым зудом. Первый зуд – руки. Загорели, а пальцы, места, где всегда чешет – белые, даже неловко показывать, прячу в трамвае. Дневник – зуд на сердце. Времени мало, пишу редко. Вот и зудит. А когда же я смогу взяться за перо?
       Сегодня приехал домой рано. Условился с Сашей Берлинским встретиться у меня дома. Он обещал, но не пришел в 4 часа.
       Сейчас начало 11. Вынужден прерваться: передают отрывки из 2 части «Поднятой целины» Шолохова. Нельзя пропустить, послушаю радио, а потом поднажму насчет богатейших впечатлений сегодняшнего дня.
 
       Родители уже легли. Приспичил сон. И то хорошо, что разрешили они мне послушать известия, ради завтрашнего выходного такая воля. Пока говорят о спорте, попишу.
       Сегодня суббота, но сошло благополучно, уроков мне не сорвали. Я на днях ходил к Куприкову, он не советовал поднимать шума: «Я не могу вмешаться, так как перепадет и вам, вы ведь подписывались и в расписании значились ваши уроки. Юридически они правы». Пришлось проглотить пилюлю. С директором только раскланиваюсь, но работу продолжаю. Куприков напутствовал меня: «Трудитесь!». Авось мой труд будет замечен. Потружусь.
       После работы поехал к Лиле, хотел повидать ее до приезда ее мужа, но не повезло. Она отправилась его встречать. Теперь мне она не нужна больше, а так хотелось с ней поговорить по душам, из психологического интереса – узнать, нравился ли я ей и вообще, что она обо мне думала, думает и прочее. У меня червь – копаться в прошлом, никак не могу себя обуздать – Тамара, теперь Лиля... Что за вздор?
       Не застав Лили, поехал домой. Родители пришли рано с работы. Убрали все вместе в квартире. Берлинский подвел.
       В 6 часов решил совершить турне к знакомым на велосипеде. Поехал к Маше Азимовой, не застал, она с мужем пошла в кино. Была одна мать. От Маши завернул к Кате Гольдберг. Она тоже собиралась в кино. Звала меня, я не пошел. От Кати – к Вале Шкень – она уже уехала. От Вали – к Гите Стукаловой. Она ждала Лилю, готовились в кино. Вместе пошли к Рае Воловельской, та только приехала с Крыма. Уговорили меня все пойти в кино. Я запер у Раи велосипед и пошел, но как только узнал, что начало сеанса в 8.45, отказался от кино: мама и папа будут волноваться.
       Вернулись за велосипедом. Рая сломала ключ, дверь нельзя было открыть. Минут 20 провозились, пока открыли. Я решил их выручить, поехал в кинотеатр «Победа», занял очередь. Когда они подошли, был уже возле кассы.
       Из кинотеатра заехал к Аде Дрейпильд. Узнал много новостей. У Лили Милявской умер отец. Отмучился. 5 месяцев он проболел раком. Рая и Марта недовольны курортом, скучно, вернулись досрочно. Ева Тейндетник еще не уехала. Надо будет ее посетить.
       Мы договорились встретиться с Лилей, Гитой и Раей на пляже. Сема достанет 2 лодки бесплатно.
 
05.08.1956
       С 8 утра и до 9 вечера на пляже. Переусердствовал, увлекся. Загорел до самых косточек. Болит спина, горит... Голова тоже побаливает. Но я доволен сегодняшним днем. На Комсомольском острове встретил я необыкновенную красавицу, уговорил поехать с нами на Шефский и провел с ней всю вторую половину дня. Она была с подругой. Подруга – как бесплатное приложение, но сама она – прелесть. Я серьезно воспылал к ней любовью, не отводил глаз, фотографировался, катал на лодке, развлекал разговорами... И только потом вспомнил, что мне 33, а ей только 21 – расстояние огромное. Стар я, стар, боже мой!
       Ее звать Галя (подруга – Маруся). Она учится на 4 курсе биологического факультета университета.
 
15.08.1956
       С Галей ничего не получилось. Всю неделю на Комсомольском острове я побывать не мог, а она там мне назначила свидание. В воскресенье ее на пляже не было, фотокарточки я ей передать не мог, но зато  я узнал точно, в каком состоянии наши отношения пребывают и твердо поставил на всем крест. 12 лет разницы – это не препятствие, такой вывод пришел мне на ум сегодня, когда я откровенно поговорил с другой Галей, 18-летней уборщицей с 9 классами образования.
       Она – деревенская украинская девушка, маленькая, упругая, стройная, с серовато-синими глазами, маловыразительная блондинка, не красивая, но и не поганая. Потрясающе молодая, такую я еще с самой Германии не держал в своих объятьях. Девушка простая, но умная. Она откровенно сказала, что хочет, если суждены нам близкие отношения, выйти замуж. Она спросила сколько мне лет.
       –       А сколько для тебя – старый? - ответил я вопросом.
       –       С 23 года уже старый, - ничего не подозревая заявила она, - а моложе этого – нет.
       Я сказал, что мне 30. Это для нее было подходяще.
       –       Я не гонюсь за молодыми. Они глупые. Мне нужен умный муж и чтобы он меня любил. А разница в годах – ничего. Моя мать тоже моложе моего отца на 12 лет.
       Словом, если бы я только заикнулся, мне была бы подарена девочка, на 15 лет моложе меня.
       В последние дни я стал больше себя ценить. Как-то на пляже ко мне в лодку сели девчонки по 20 лет. Смазливенькие. Но я заставил себя не думать о них всерьез – ведь они молоды, а я стар. И хотя одна смотрела на меня горячими глазами, я не придал этому значения, думал, нельзя мечтать о молодой настолько девочке! А вот теперь мечтаю. Раньше для меня 26-летняя казалась недоступной, а сегодня я дерзаю смотреть на 18-летних. Это Беба убила во мне человеческое достоинство, веру в себя.
 
       Состоялось примирение с Марой. Она, оказывается, не выходит замуж за Сеньку. Все это Итка выдумала. И что у них была за цель? Почему им так хотелось нас рассорить? Завтра у Мары именины. Пригласила и меня. Сильно приревновала меня к студентке Гале, а подружки подогрели ее обиду, вот почему она дулась.
       –       Красота проходит, - говорит она. - Я была тоже красива. И эта девушка скоро подурнеет...
       И она корит меня и клянется и божится, что с Сеней не хочет жить... Она упорно надеется все еще заарканить меня. Больше всего ее возмущает, что я сказал Ите о том, что мы с Марой были просто друзьями.
       –       Как я рада, что мы с тобой не жили. Мне было бы гадко на душе после твоей измены.
       Измены? Как-будто я ей чем-то обязан.
 
       Сейчас читаю превосходную вещь Арнольда Цвейга «Воспитание под Верденом», о войне 1916-17 гг., полную симпатиями к гонимым и угнетаемым даже на фронте евреям. Как правдиво! Нечто подобное испытал и я. Но разве я смог бы об этом открыто написать? А он смог.
       Главный герой – еврей Бертин – писатель, борец за правду, но терпящий за это надругательства ничтожных, подлых людей-антисемитов. Вот как о нем пишет автор, передавая размышления самого  Бертина: «Он, точно прилипший к дороге кусочек навоза, на который может наступить любой сапог. Но если сапог принадлежит отребью рода человеческого, то уж лучше оставаться кусочком навоза, в котором кишат независимые черви – мысли» (стр. 275, книга 6, глава 3).
 
       Исчезновение портрета К. Маркса. В школе № 7 на днях в одной из групп, стали раздаваться на моем уроке погромные реплики: «Эти жиды, их надо поубивать. Из-за них войны. Они живут хорошо, а нам плохо» и прочее. Или: «Это они интеллигенты».
       Я стал разъяснять кто такие евреи на самом деле, при этом делая упор на то, что все нации равны и что у всех есть храбрые и трусы, умные и глупые, друзья и враги. Между прочим, назвал имена выдающихся евреев – Маркса, Свердлова, Гейне, Спинозы и других.
       На другой день слышу замполит бегает, спрашивает, кто убрал со стены Маркса. Маркс исчез! На стене, нарушая симметрию, висит один портрет Ленина.
       Уже несколько дней портрета Маркса нет, как нет. Вот как здесь на Украине живучи погромные настроения. Даже среди детей! Стоит только заикнуться - «еврей» - и он враг, личный, жестокий, будь это сам бог.
 
       Когда-то я мог только мечтать о том, чтобы похудеть. А теперь худею даже помимо собственной воли. Ни лодка, ни велосипед здесь уже не при чем. Я заболел. Впервые, за свою взрослую жизнь у меня непрекращающийся изнурительный понос. Уже с неделю как я ничего почти не ем, ослабел. Мой живот тает, килограммы выливаются, как из ведра. Сегодня, например, я не кушал 14 часов, вчера голодал 12, позавчера 8, но мне не помогает. Разумеется, я болезнь свою переношу на ногах и хожу на работу. Когда могу – бегаю, а нет – сдерживаюсь нечеловеческими усилиями. Но никто, кроме домашних, не знает.
       Сегодня тетя Аня принесла сиптомицин и я начал лечиться.
 
       Соперник. Мой соперник – хитрый человек. Вчера он узнал, что пару раз мне дали отчитать по 6 часов в день за пропущенное в 13 группе, и вот он уже читает целыми днями, хотя в расписании его уроков нет. С директором он на «ты». Тот, наверно, получил не малый куш и, как свои собственные, оберегает его интересы. Куприков обещал мне, что я буду один преподавать, когда перейду в штат, и вот они (собаки!) стараются отдать сейчас ему побольше часов, на случай если ему потом не разрешат читать – он вырывает у меня мой хлеб, а я вынужден смотреть на это и молчать, стиснув зубы – нельзя обострять отношения.
       Соперник у меня – хват!
 
       Где моя ручка? У меня была любимая ручка. На уроках я ее вынимал для записей в журнале. Но в один из дней ручки не стало. Ее украли у меня на столе во время урока ребята. Вот какой воровской это народ! Я, конечно, не видел, не спрашивал. Что это даст? Но я долго искал ручку, прежде чем пришел к этому выводу. Пропажа обнаружилась мною не сразу, после уроков.
 
ХХ.08.1956
       Птичка.
       Саше купили птичку. Звали ее Снегирь. Когда Саша подбежал к клетке, птичка забила крылышками и жалобно запищала: «Не обижай меня, Сашенька!»
       Мальчику стало жалко Снегиря. Когда в комнате никого не было, он подошел к Снегирю и открыл дверцу клетки. Но птичка и не думала вылетать. Она прыгала себе с жерди на жердь и делала вид, что ничего не замечает.
       Сашенька понял: птичка его боится. Он отошел к своим игрушкам и дал сигнал паровозиком к отправлению. Сашеньке только 4 года, но он уже машинист и умеет пыхтеть, как настоящий паровоз. Вот и сейчас он надул свои пухлые щечки и зафыркал, зашикал, загудел на всю комнату. Потом паровоз цеплял  вагоны, потом грузил уголь, потом забежал в депо. Саша устал, присел и задумался.
       Вдруг над его головой что-то быстро пронеслось и ударилось в стену. Он поднял голову: то был Снегирь. Его Снегирь! Саша не выдержал, подбежал к птичке, но Снегирь уже был на другой стороне комнаты. Саша туда – Снегирь на подоконник, Саша за ним, Снегирь на карниз. Так она долго дразнили друг друга, пока обоим не надоело. Саша вернулся к своему паровозу, а Снегирь вспорхнул, сел на клетку, клюнул ее, осмотрел, да и юрк в дверцу. Саша ахнул! Ну и глупый Снегирь, сам в клетку вернулся.
       А Снегирь поклевал зернышки, попил водичку и опять выпорхнул на свободу. Так он и стал жить: днем – в комнате, вечером и ночью – в клетке.
       Только однажды Мурка заметила Снегиря. Это была злая, сердитая кошка. Она не могла переносить маленьких птичек и не раз охотилась во дворе за воробьями. Увидев Снегиря, она быстро сообразила в чем дело и, пока он летал,   тихо на цыпочках подобралась к клетке, притаилась у самой дверцы.
       Снегирь, ни о чем не догадываясь, спешил к себе в клетку поклевать зернышки. Но только он собирался впрыгнуть через открытые настежь дверцы в свой гостеприимный домик, как на него бросилась кошка. Схватила, придавила лапой и откусила ему головку.
       Так погиб Снегирь. А кошку Саша палкой прогнал из дома.
 
       Жили-были на свете
       Коля, Витя и Петя,
       Жили они привольно,
       Всем они были довольны.
 
       Занят был стройкой Витя,
       Витя наш был строитель,
       Коля копался в поле,
       Был полеводом Коля.
 
       Что-то чертил и мерил
       Изобретатель Петя,
       Мама за них радела:
       Каждый был занят делом.
 
       Только однажды ночью,
       К стройке, где Витя-рабочий
       День ото дня трудился
       Странный старик явился.
 
       Шуба на нем износилась,
       Злые глаза покосились,
       Уши его отвисли,
       Лоб искривился лысый...
 
       Мокрая курица.
       Жила-была курица на курином дворе. С виду она была обыкновенная маленькая курица, почти цыплёнок. Так же, как и все другие, она весело бегала по двору и клевала зернышки. Так же дразнила молоденьких петушков, которые очень любили драться, и, разозлив их как следует, убегала и пряталась где-нибудь в кустах. Весело ей жилось, этой курочке, всего было вдоволь, всем она была довольна.
       Только однажды с курочкой стряслась беда. Очень раздразнила она драчуна и забияку Петьку. Тот целый час за ней гонялся и кричал «Никуда ты ку-ку-курочка не убежишь! Будет тебе ко-ко-ко-нец!». Бедная курочка так испугалась, так испугалась, что перемахнула через забор на улицу. Смотрит, а Петька – за ней. Что тут делать? Куда деваться? Пустилась наша курица наутек, да так быстро, да так шустро, что не заметила, как ушла далеко от дому и как очутилась на самой многолюдной улице города.
       Курица была любопытна. Как только она поняла, что Петьки нет, и что ей никто не угрожает, к ней вернулось ее прежнее легкомыслие, и, вместо того, чтобы вернуться домой, она решила погулять по-свету и посмотреть, что есть интересного на улице.
       Так она долго бродила, с интересом рассматривая витрины магазинов, светящиеся рекламы, собирая по дороге вкусные крошки хлеба, круп, и разных зернышек.
       Возле одного здания курица увидела большую толпу людей и пошла с ними. Так она очутилась в большом кинотеатре и спряталась себе под стул. Когда потушили свет, курочка испугалась, но испуг быстро прошел, потому, что впереди показался свет и на экране забегали и заквохкали ее подружки – куры. Она так была рада им, что выскочила из своего укрытия и стремглав по головам публики полетела к экрану.
       Но вдруг она остановилась на чьей-то непокрытой голове, спрыгнула кому-то на спину и побежала в другую сторону. С экрана на нее смотрел большой и сердитый Петька и грозно кричал ей «На-ко-ко-колочу!»
       Курица решила подразнить своего Петьку и снова побежала к экрану. И в тот момент, когда она только-только собралась было показать Петьке язык, чтобы рассердить его посильней, в зале зажегся свет, экран погас, и на голове одного нервного высокого мужчины, который в страхе вскочил на ноги, все увидели курицу […]
 
03.09.1956
       Директору Строительной
       школы № 7 т. Печорину В. Г.
       От преподавателя Гельфанда В. Н.
      
Докладная

       Сегодня, 3/IX-1956 г., находясь в кабинете политзанятий, я услышал крики вновь принятой на работу в школу уборщицы. Выйдя из кабинета, я увидел, что учащийся 3 гр. Хребет Леонид издевается над уборщицей – толкает ее ногами, отнимает ведро, выливает из него воду. Я потребовал, чтобы учащийся Хребет перестал хулиганить, но тот, вместо того чтобы послушаться, подступил ко мне с кулаками и стал угрожать: «Уже один майстэр схватыв и вы схватытэ!».
       Я все же отобрал у него ведро и вернул уборщице. Через несколько минут издевательства учащегося Хребта над уборщицей повторились. Он схватил ведро и убежал с ним в комнату. Когда я открыл дверь, Хребет снова повторил свои угрозы: «Глядiть, бо дам в морду!». Затем он развалился в постели и встать отказывался.
       После, подскочив ко мне вплотную, размахивая перед моим носом кулаками, он кричал: «Вийдiть вон з комнтаи, бо получете по зубам! Вийдiть вон, бо дам!» и т.д.
       Считаю поведение учащегося Хребта хулиганским и прошу Вас принять строгие меры административного воздействия для пресечения подобных поступков.
 
03.09.1956
       Одесса
       Здравствуй, Вова!
       Извини, что опять тебя беспокою, но судьба паспорта меня беспокоит. Прошёл уже месяц, как я его отослала тебе, но не получила после того никакого известия. Пришлось даже начать розыски. Только приехав в Одессу я сразу послала телеграмму и сообщила адрес знакомых. Но ты даже не соизволил ответить даже открыткой. Я не могу себе представить что же тебя задерживает: неужели деньги? Но за это нужно заплатить не более 5 рублей, а я уплатила 3 с копейками. Не могу такого вообразить. Ведь я не навязывала, ты сам попросил и обещал сделать это.
       Я тебя очень прошу быстрее выслать паспорт, ибо я не могу здесь жить без прописки. Буду тебе очень признательна. Не посчитай это за труд и сделай мне как друг.
 
       [Оборотная сторона письма]
       Мы нижеподписавшиеся, можем засвидетельствовать в том, что знаем как издевались над Гельфандом и вместо чтоб допросить тех которые были очевидцами как его оскорбляли и Богусловский и Витрогонов нападали на него так взяли в свидетели таких людей которые совсем не были тогда в цеху и выдумали на него разные небылицы.
       Подписи
 
04.09.1956
       3/IX получил от Бебы письмо. Это через 3 с половиной месяца молчания! На такое прямое обращение к ней она не нашлась ответить, а теперь просит меня отозваться на ее змеиные ласки и поцелуи.
       Я слабый, сердце болит у меня, восстает против жестокости молчания, но и писать не хватает духу. Чтобы меня ублаготворить, расшевелить мою совесть, она говорит о моей склонности обвинять, благодаря которой я могу подумать, что она виновата в прекращении переписки. Подумать только, какое кощунство! 3 месяца молчала, да еще не виновата. Молчала, когда я ее спрашивал, приедет ли она сюда, молчала, когда я настаивал, чтобы привезла ребенка. Не испугало ее и то, что пригрозил ей разрывом, если она не согласится приехать. Куда там, она была слишком уверена в себе! Думала, что я без нее никак не обойдусь. А сейчас заволновалась...
       Признаться, я уже дважды ей писал письма, но не отсылал. А если бы отправил, загордилась бы, заважничала бы, как индюшка. Стоит мне только проявить мягкость и она моментально задирает нос. И чем больше я независим, тем скромнее и человечнее она. Неужели все женщины таковы?
       Сегодня она пишет: «Не хочу скрывать, что меня интересует твоя жизнь, работа, здоровье. Где ты был летом?» и т.д. А что же раньше? Не интересовало? Очевидно, старалась меня сломить своим деланным безразличием. И всегда у нее так, с момента моего отъезда из Молотова: чем больше она расставляет ловушек, тем сильнее в них сама же увязает. Все, что она творит, оборачивается против нее самой. В этом поединке я должен или ее окончательно уничтожить, сбить спесь и тогда согласиться с ней жить, или же прогнать ее навсегда. Прежняя Беба мне не нужна. Я ее ни в чем не обвиняю за прошлое молотовское, но со дня разлуки у меня к ней одни претензии.
       Во-первых, главная – не пишет о Сашеньке. Зверства в ней хватает на это. Во-вторых – беспрерывная игра, козни в переписке. В-третьих – не хочет приехать.
       Затем более мелкие провинности:
       1)    Не выслала справку о ребенке, хотя я ей писал, что плачу за бездетность. Преданный друг так не сделает.
       2)    Не выслала истории болезни, копии «Бури», зато прислала щетку и выставила барахло на дорогу.
       3)    Ушла на именины к Дине, укладывала Сашу в 10 часов спать перед моим отъездом, не хотела, чтоб он шел ко мне, когда я вернулся на 10 дней.
       4)    Родителей моих оскорбляла в письмах, хотя они не давали повода; не отвечала на мои письма. Мне писала грубо и холодно и ни разу не искренне.
       Теперь она уже «целует» - за весь год впервые! Это от избытка любви? Нет, скорее из опасения меня потерять.
       Тетя Аня права: если я ей отвечу, она не приедет. А если промолчу, поспешит сюда. Она «из скромности» не пишет, что, так как близко, то хочет приехать. Нет, она еще надеется, что я полечу ей навстречу или прямо туда, в Кисловодск. «Я просто думаю, - важно сообщает она, - что раз нахожусь так близко, то не мешает нам увидеться. Что ты на это скажешь? Если есть какие-либо мысли на этот счет, то отвечай побыстрее».
       Как-будто я ей не писал более определенно: «приезжай!». Но тогда она не могла согласиться, надо было меня помучить. Видя, что ничего не вышло, она растерялась. Теперь и «целую» и «привет родителям и родным» и, даже «не мешает нам увидеться».
       Пусть побегает «До востребования». Я не отвечу!
 
10.09.1956
       Решил по-настоящему взяться ухаживать. Рая и Гита хотят меня оторвать от Мары, поэтому рады помочь.
       Как-то мы ходили по проспекту – я, Сема, Рая и Гита. Вдруг Рая заметила Аллу Савицкую, остановила ее и предложила мне: «Может ты пойдешь с ними?». Алла была не одна, с подругами. Я чувствовал неловкость, но решил действовать энергично и, вопреки слабым протестам Аллы, оставил Гиту и Раю.
       Хотели в кино, но не попали, пошли скушали мороженое и отправились домой. На Короленковской подруги нас оставили. Я провожал Аллу домой. Предложил ей пойти в театр, на пляж. Она сказала, что не знает когда будет свободна, даже когда будет дома.  Я сам предложил посетить ее в течении недели, но ни разу не застал – сделал 3 визита. Может быть она уклоняется от встреч?
       Вчера хотел еще раз к ней пойти, но пришла Мара и потянула меня на театр кукол, руководимый Образцовым – московский театр. Мара продолжает добиваться моей руки. Пытается соблазнить меня. Чтобы заставить пойти в театр, обещала оставить у себя ночевать, а после театра попросила не оставаться и даже не заходить к ней. Я, конечно, не настаивал, но с Марой решил порвать. Она думает, что я такой дешевый и алчный, что за одну ночь готов связать себя по рукам и ногам. Уж лучше Беба, чем Мара!
 
12.09.1956
       Алла верна какому-то моряку. Он обещал на ней жениться и она ждет, когда он демобилизуется. Здесь я потерпел конфуз. О ее целях не знал и пытался за ней ухаживать.
       Мара в театре познакомила меня с другой Марой, охарактеризовав ее, как дурочку. Эта Мара интересная, с ней можно провести время. Однажды я поехал на велосипеде посмотреть ее дом и думал во что бы то ни стало навестить ее. Но тут случилось другое знакомство.
       Сенина сестра Полина, с которой я встретился на проспекте, познакомила меня с миловидной блондинкой Леной Ивановой, студенткой 4 курса Сельхозинститута. Ей 24 года. Она мне нравится, и я три дня проводил с ней вечера, забыв обо всем. Во время одной из прогулок с Галей, я встретил Мару-2, обещал зайти и повести ее в цирк, время – с 7 до 8. Но она не дождалась, ушла без 5 минут 8, и это меня рассердило, больше решил не ходить, хотя мать очень просила меня зайти еще раз. Если б она была свежее, у нее слишком выцветшее лицо, хотя и красивое. Ей лет 27-28, но лицо морщинистое, это главное, не говоря о том, что она болтлива до глупости.
       Итак, с одной порвал, с другой не начал, а третья уехала – Лена. Я дежурил. Пропустил одни вечера, она уехала к родителям, примерно на 1 месяц. Не горюю ни об одной: одна калека, другая – дура, третья – молодая слишком и русская, против чего возражает мама.
 
12.09.1956
       Здравствуй, Вова!
       Уже сегодня 12 число, а паспорта я до сих пор не получала. Каким образом это могло случиться? Если бы ты послал паспорт ценным письмом, то ничего не могло случиться. А так как паспорт иначе и не высылают, то следовательно произошло какое-то недоразумение. Очень прошу тебя немедленно начать поиски-розыски своего письма. Я это делать не могу, а только ты. По получении моего письма сразу же начни розыски, а не откладывай из-за доклада на после.
       Очень благодарна за поздравления, но в такой же мере обеспокоена задержкой с получением паспорта. Ты можешь себе представить, что со мной здесь делается?! Я нигде не могу жить, так как все уже прописаны, а я… как бездомная. Из-за отсутствия паспорта я должна менять квартиры. Чудесная жизнь!
       Очень благодарна тебе за твою заботу. Говорят правильно: чужими руками жар загребать.
       А ты сам говорил, что пришли мне, я тебе это сделаю. А теперь?! Я выслала тебе паспорт 30 июля, а ты – ровно через месяц. Спасибо, что сейчас побеспокоился. Такой роскошной жизни я ещё нигде не имела. Если что узнаешь о судьбе паспорта, то сразу же сообщи.
       Привет твоим родителям. Привет от моих родителей и от Олега.
       С приветом Инна.
 
15.09.1956
       Однажды, возвращаясь поздно вечером с дежурства, встретил Лину Якушенко. Она обрадовалась, пригласила меня прийти. Симпатичная и не так высока, как казалось. Бебиного роста, ниже меня. Но какая-то мешковатая, хоть и сложена прекрасно.
 
15.09.1956
       7 группа.
       «Скрiзь жиди начальники. Iх рiзати», «Бей жидiв, спасай Росiю», «Все заражены», «Одна жидовка, ми вас звязали в мiшок...», «А чому по-своэму лопочуть?», «В морду!», «Я б задушив!».
       Порой мне кажется, что они не знают, что я еврей: так откровенно говорят. Но какой ужас! Какой злобный антисемитизм! Погромщики. И с ними мне приходится работать.
 
17.09.1956
       У Лины собралась неплохая компания. Всех было поровну, танцевали все, никто не сидел. Я с Линой больше всего, с ней почему-то было удобней и выходили все танцы: она терпелива. С другими я сбивался с ритма.
       Девочки там неплохие, две мне слегка понравились. 2 парня учились со мной на подготовительном отделении Транспортного института. Они меня узнали, назвали по имени и фамилии, а я их нет – память плохая.
       Договорились собраться вторично в субботу. Решил прихватить с собой Раю и Гиту.
 
17.09.1956
       Здравствуй, Вова!
       Вот уже 17 число, а паспорта до сих пор нет. Если ты выслал 29, то поскорее начинай розыски, я же не могу жить без паспорта.
       Как это так, что с 29/VIII не прибыло письмо. Я уже не знаю, что и думать. Как ты себе представляешь моё положение? Ведь никто не может держать человека на квартире без приписки.
       Если паспорт пропал, то нужно заявить о его пропаже, для этого нужны деньги, а где я их возьму? Ты думал что-нибудь, когда обещал сделать мне услугу? Эта услуга стоит мне много здоровья. Прошу тебя не медлить. Если ты его утерял, то нужно сообщить мне немедленно. Я уже не могу быть в постоянной тревоге. Сделай всё для получения паспорта.
       Мама обижается, что ты не ответил ей. Привет твоим родителям.
       С приветом Инна
 
20.09.1956
       Прочитал книги М. Алексеева «Солдаты», Л. Никулина «России верные сыны», Коновалова «Университет», собрание комедий Гольдони и сейчас читаю «Верноподданного» Г. Манна.
 
21.09.1956
       От Бебы прибыло второе письмо. На этот раз на имя мамы: просится, чтоб ей разрешили сюда приехать повидаться. Надо проявить волю, выдержку: не сегодня-завтра она приедет. О чем мы будем беседовать? Где она захочет остановиться? Даст ли телеграмму, чтоб встречали – ведь я ей написал, что буду говорить с ней о разводе.
 
22.09.1956
       Мама не выдержала, дала телеграмму: «Приезжай. Городынская». Теперь-то Беба воспрянет духом! Напыжится, станет опять фасонить. В сущности, я ее мало праздную, жить я с ней не хочу, боюсь. Но в глубине души жду ее, любопытство берет верх. Что она скажет, на что решится? И еще – как выглядит, на каком накале?...
 
23.09.1956
       Раю не застал. Заехал к ней на машине. Получилось так. Ждал на остановке трамвая, когда машина и оттуда голос:
       –       Садись!
       Я не отозвался. Мало кого могут звать. Когда вторично:
       –       Вова, садись!
       Оказалось, это Вова-магнитофон, тот, что назвал себя коммерсантом.
       Он повез меня к Рае. С ним было 2 друга, один совсем мальчик. По-моему, Вова был маленько на взводе. Когда я сказал ему, что еду к Рае, он спросил:
       –       К какой Рае?
       Я ему напомнил:
       –       К той. Что дружит с Мартой.
       –       С какой Мартой? - И только через 5 минут он вдруг радостно спохватился: - А, Раичка! Поедем к ней. А Марта будет?
       –       Может быть будет.
       –       Тогда не поедем.
       Но он все-таки поехал к Рае, в надежде увидеть Марту.
       Мы не застали ни одной. Пригласил я его в мою компанию. Он было поехал, но на Садовой остановил машину:
       –       Не поеду я. Я лучше с хлопцами в ресторан.
       К Лине я прибыл на 10 минут раньше. Там уже сидел Изя (один из моих соучеников по подготовительному). Я собрался поехать за Марой, Раей и Гитой, но пока раздумывал, пришли остальные – Аня (что мне нравится) и Гита – еврейка-блондинка, редкостное явление.
 
24.09.1956
       Здравствуй, Вова!
       Получила уже паспорт. Хочу тебя очень поблагодарить за это. Поверь, дорогой, что все обвинения были сказаны в пылу гнева. Думаю, что и ты бы на моём месте не остался хладнокровным.
       Представь: паспорт я выслала 30 июля, а в сентябре я ещё его не имела обратно. Вот все волнения и сказались. Я не могла представить себе, что могло случиться. Туда на Греческую я ходила буквально каждый день. Всегда был один и тот же ответ: «Нет!» Что бы ты мог подумать на моём месте?!
       Поэтому считаю, Вовочка, что ты не обидишься на меня за все незаслуженные (хотя в то время я не знала об этом) нападки.
       Мои родители тоже не могли ничего придумать. Тебе пришлось выдержать нападение. Ну, ничего, братец! Свои люди – сочтёмся, так ведь?
       А вообще рискованно было посылать. Как видишь, ты доказал почтовым работникам, что можно и на чужое имя выслать.
       Вовочка! Ещё раз прошу извинения и за себя, и за моих. Сегодня пойду к Балану и всё уже им выскажу. Это знакомые. Но они так со мной обошлись, что пришлось идти на первую попавшуюся квартиру.
       Теперь я живу у соседки Шварц, так как там было вдвоём с девочкой тесно. Но здесь тоже не особенно сладко. Заниматься нет возможности, а мне это нужно в первую очередь.
       Хочу переводиться в Горловку. Туда ближе и лучше. Если удастся, то переведусь после практики. Когда буду ехать (если буду), то дам телеграмму, чтобы ты вышел на вокзал, хорошо?
       Ничего нового у меня нет. Здесь очень трудно жить. Одесса любит деньги большие, а не малые. Даже за уголки здесь не всем платят, а хозяева берут деньги, но никаких условий не предоставляют. Вот такие у меня обстоятельства, от которых хочется плакать. Уже не могу вытерпеть всего.
       Как твоё здоровье сейчас? Как родители? Передавай им большой привет.
       Крепко жму руку. Инна.
       Пиши, буду регулярно отвечать.
 
24.09.1956
       Все эти дни ждал Бебу, хотел с ней встретиться, но она не приехала. Сегодня получил письмо. Из которого явствует, что она решила не ехать из-за того, что я ей написал о разводе. Врет, конечно, она и не думала приезжать.
 
       Вот мой ответ:
       Здравствуй, Беба!
       Я не против переписки. Я только против переписки неискренней и лицемерной. Против игры и обмана.
       Первый раз в этом письме ты сбросила с себя личину, впервые заговорила со мной без напускного равнодушия, которым ты так долго и так глупо прикрывалась. Эта искренность тронула меня, вызвала сочувствие к тебе.
       Дура ты! Моя мама дала тебе телеграмму, приглашала приехать, а ты обвиняешь ее в жестокости (если есть у тебя знакомые в Кисловодске – ты ведь не дождалась ответа, уехала, - пусть справятся на почте о телеграмме).
       Что касается меня, то во-первых у меня отпуска не было, во-вторых, я заговорил о разводе не потому, что искал другую, а потому, что ты – первая -  оказалась чужой и равнодушной. Если бы ты была умной и порядочной, то ответила бы мне на мое доброе предложение, которое я тебе сделал 4 месяца тому назад – приехать сюда ко мне вместе с ребенком. Тогда ты решила поиграть, даже не ответила, заважничала. А теперь обвиняешь меня в плохом обращении с тобой – женщиной. Зря упрекаешь других, покопайся в своей душе: за весь год ты не проявила ни капельки доброты, прямодушия, я уже не говорю о любви. Твои письма – сухие, безжизненные листочки-ширмы, за которыми нет сердца. Я тебя ждал, несмотря на все твои выкрутасы. Был бы у меня отпуск, я поехал бы не на курорт, а в Молотов – повидаться с тобой и сыном.
       Ты сама сделал так, что я к тебе охладел. Я и сейчас не верю тебе. Ты сюда приезжать не собиралась. Это лишь для того, чтобы подразнить меня, проверить. Ну а мне игра твоя – кривляние - надоела.  Я знал, что в любом случае ты поступила бы вопреки моим советам. Если бы тебя тянуло, ты приехала бы, несмотря ни на что, пожалуйста, не выдумывай причину, не пугай меня. Если бы ты хотела ко мне вернуться, ты приехала бы с ребенком, ты бы, по крайней мере, приехала не на один день, а на месяц, пожертвовав курортом потому, что дело касается всей жизни. А от такой встречи я многого не ожидал и (хотя и хотел тебя видеть и принять) правильно сообразил, что при твоем легкомысленном отношении к жизни, нельзя ожидать от тебя решительного шага в ту или другую сторону. Я сделал такой шаг в сторону примирения с тобой. Ты его не оценила. Тогда мне пришлось пойти на другой, не менее решительный - в сторону разрыва.
       А ребенка вмешивать в наши пререкания нечестно. О нем ты обязана писать. Он мой ребенок, такой же, как и твой. Я его люблю не меньше, чем ты, пожалуй, больше, ибо ради него не раз подавлял свою обиду и звал тебя, хотя ты – любящая мать – отворачивалась, не задумываясь при этом над судьбой ребенка.
       Счастье свое я устрою, ты не волнуйся. Теперь-то я сумею распознать недоброго человека под любой личиной: ты дала мне хорошее противоядие. Жалко, конечно, прожитого, но что поделаешь. Раз так суждено, то надо идти судьбе навстречу, хватит себя ломать.
       Целую Сашеньку. С приветом, Вова.
 
27.09.1956
       Прочел «Верноподданного» Генриха Манна. Книга понравилась. Язык ясный, описание гротескное. Читается легко и с интересом. Но все настроение испортили какие-то подонки. Наряду с матерщиной, которую они карандашом оставили на месте многоточий, в книге были антисемитские выпады, вроде: «Немцы тоже не любят евреев» и т.д.  Я чуть ли не до дыр стирал эти надписи, но они остались, - карандаш оказался твердым.
 
02.10.1956
       Стал писать о Сашеньке. Рассказики получаются неплохие. Авось что-нибудь из этого выйдет!
       Прочел роман Золя «Луру» - о паломничестве в надежде на исцеление больных людей. Роман антиклерикальный, но художественно неубедительный. Мне не нравится. Золя здесь на себя не похож.
 
06.10.1956
       Сегодня из Америки приезжает тетя Ида. Очень важное событие для всех нас. Я ее совсем не помню. Как она выглядит? Что скажет? О чем будет спрашивать, что заинтересует?
 
       Только закончил читать книгу Г. Уэллса «Человек-невидимка». Я даже не подозревал, что автор ее – тот самый Уэллс, который назвал Ленина «кремлевским мечтателем». Книга экранизована и очень популярна, оказывается, в нашей стране.
 
07.10.1956
       Она – старушка, худенькая, седая, очень интересная. С ней можно говорить без конца, и она много необыкновенного рассказывает. При этом маленькие, серьезные, но отчужденно-сухие глаза смотрят внимательно и недоверчиво.
       Она называет всех нас медведями за толщину (а тетю Аню и Олю – тремя медведями), очень возмущается, что мы много едим хлеба и масла, что мы вообще много едим.
       К нашему строю относится недоверчиво, как всякий иностранец. Но в ней есть и чисто-американское высокомерие. Она не любит Европу вообще. «Грабители» - говорит. Если бы не родные – никогда меня в Европу не потянуло бы.
       Всю дорогу с нее брали высокие пошлины. В ГДР за переход границы взяли 4 доллара, а у нас носильщики за перенос багажа – по 50 рублей. Это ее сильно возмутило. Недовольна она равнодушием, бюрократизмом на железной дороге. В Киеве 8 часов ее вещи мокли под дождем. Она попросила укрыть их, но ей отказали. Обратилась к военному коменданту, тот послал ее к другому тузу и так она толку не добилась.
       –       Если вы не против, я по приезде в Америку напишу об этом Хрущеву.
       Мы, конечно, не на шутку испугались и стали просить ее не писать. Не может понять она наших страхов.
       Тетя Аня особенно усердствует в окружении ее тайной. Заставляет скромно одеваться, чуть ли не силой срезает с ее платьев бриллиантовые пуговицы, не дает одеть нарядного халата, никого не пускает к себе в комнату. Даже от нас – родственников, прячет ее барахло. Так, когда я как-то зашел к тете Ане, она потушила свет и в комнате стало темно. После чего нас тетя Аня быстро выпроводила.
       Когда привезли багаж, тетя Ида не хотела укрывать его от глаз посторонних:
       –       Это мои вещи, я не украла их и не хочу прятать!
       В этом деле она слишком прямолинейна и бесхитростна.
       –       Раз правительство разрешило мне приехать, значит вам не нужно бояться.
       Тетя Аня ее убеждает, что меняется правительство, политика, взгляды, отношения к людям.
       –       У нас этого нет.
 
       Жизнь ее и средства к жизни. Окончила она университет. Химик. Сейчас еще увлекается философией. Очень эрудирована в науках и искусстве. Говорит, что больше работать не хочет.
       –       Мне 64 года. Хватит работать. Перейду на пенсию.
       Она жила довольно прилично. Квартиру нанимала из 3-х комнат за 100 долларов в месяц. Там очень дорогие квартиры. Но как только решила ехать сюда, стала экономить, копить на дорогу, а также, чтоб помочь нам: думала, мы умираем с голоду. Таким образом накопила 16 тысяч долларов (на дорогу ушло около 4 тысяч). Для этого стала жить скромно на 32 доллара в месяц – 1 комната без удобств.
       Навезла барахла. Вчера подарила всем мужчинам джемперы, женщинам туфли. Тетя Ева отхватила великолепную электропачку, нам одеяло. Конфеты вчера хватали (я ушел на дежурство), лопали. Идет дележка всего, рвут из рук.
       Рассказывают, что когда тете Еве дала тетя Ида померить кораллы, она подумала, что подарила и стало усердно благодарить: «Спасибо, спасибо!», но тетя Ида спокойно сняла кораллы и одела себе обратно.
 
09.10.1956
       Здравствуй, Вовочка!
       Извини, что немного задержалась с ответом. У меня сейчас зачётные уроки и времени мало. Вот сейчас свободный урок и я решила написать письмо.
       Я очень рада, что ты меня правильно понял и не обижаешься. Здесь я плохо устроилась. Квартира очень плохая: каждый вечер игра в карты и шум до 12:30-1 часа ночи. Можешь уже себе представить обстановку для занятий. Причём через день устраивают скандалы. Вчера устроили мне, что я уже не могла выдержать. Я всё терплю так как ничего подходящего сейчас нет и кроме того жду письмо с министерства относительно перевода в Горловский институт.
       Я сейчас не могу сказать разрешат или нет, поэтому когда буду ехать через Днепропетровск, не знаю. Если буду ехать, то сообщу заранее, чтобы можно было тебе выйти к поезду.
       Да, братец, не повезло тебе. Значит, Беба не хочет давать тебе развода и в то же время не живёте вместе.
       А у тебя что, есть кто-то? Тебе нужен развод для регистрации? Если нет, то не переживай. Ведь даже не дав развода, она ничего не выигрывает. Только жаль мальчика. А что она тебе пишет, не собирается ехать в Днепропетровск?
       Как самочувствие родителей? Ты не переживай, ведь ещё жизнь впереди, ты что уже зачислил себя к старичкам?!
       Пиши как у тебя дела на работе, дают ли тебе квартиру? Пиши обо всём. Пиши на адрес: Одесса, Главпочтамт, до востребования, мне. Я переписку перевела на «до востребования», так как не знаю как будет обстоять дело с квартирой.
       7/Х была  в русском театре драмы. Смотрела «Великий комбинатор». Играют неплохо. В оперном ещё не была. Если придётся уезжать, то перед отъездом пойду. Силы здесь слабые, а театр очень красивый.
       Вот пока всё. Привет родителям от меня и моих, и тебе от моих привет большой.
       С приветом, Инна.
 
17.10.1956
       Здравствуй, Беба!
       Получил твое письмо. Жаль, что ты упорно ничего не пишешь о Сашеньке.
       С приветом. Вова.
 
27.10.1956
       Перечитал «Легенду об Уленшпигеле» Шарля де Костера и драмы Фр. Шиллера «Разбойники», «Коварство и любовь», «Вильгельм Телль» - в переводе Н. Славятинского. Стихи Шиллера, среди которых баллады «Кубок», «Перчатка», «Пегас в ярме».
       Просмотрел замечательный итальянский фильм «Джузеппе Верди». Как везло этому счастливцу! Быть обладателем таких жен-друзей – не каждому дано такое счастье!
       Хороший фильм «Разные судьбы».
       Средний фильм «Дорога правды».
 
       От Бебы прибыл оскорбительный ответ. Пишет, что я-де, к сожалению, не поумнел и, на ее думу, человек я, в смысле возможности поумнеть, безнадежный. Я рад ее бестактности. Больше она от меня писем не дождется. А Сашеньку я увижу, в апреле поеду к нему повидаться, если смогу к тому времени отчитать в школе № 7 свои часы.
 
28.10.1956
       Тетя Аня – ходячая комедия. 25 пришла она, вернее прибежала запыхавшись, и бухнула:
       –       Ты меня должен спасти от смерти!
       Я растерялся:
       –       Неужели она так уж плоха что ее надо спасать?
       –       Ты должен сегодня сделать лекцию о международном положении на санактиве. На соседнем участке будет такая лекция, а у нас нет. Мне надо уйти на пенсию так, чтоб все чувствовали и жалели о моем уходе. Я хочу хлопнуть дверью.
       Ей не пришлось меня упрашивать. Договорились, что я захвачу с собой карту.
       –       Ты ж готовься! Вот тебе газеты, - и она протянула кипу газет месячной давности. - Ты должен будешь упомянуть о канале, что возле Египта, ты должен будешь рассказать еще об установлении дружбы с Японией. - Она меня натаскивала до тех пор, пока я не вышел в кухню, чтоб не слушать.
       Круглая невежда во всем, она любит поучать, пользуясь обрывками сведений, перевранных и искаженных в ее голове, не мало не смущаясь скудостью своих познаний.
       Наконец она ушла, взяв с меня слово, что я буду готовиться по ее газетам. Мне еще пришлось ее провожать. По дороге она зашла к своим уполномоченным.
       –       Я принесла вам радостную весть, - гремела она Марковской. - У нас будет лекция о международном положении! Надо собрать побольше людей. - Вот лектор, - показала она на меня, - только вы не говорите, что он мой племянник.
       Примерно то же она говорила и другим своим активистам. В результате пятая часть слушателей уже знала, кто лектор.
       На другой день у меня было много работы. Домой поздно вернулся, сразу же потянулся к шкафу за картой, и в это время постучали. Вошла тетя Аня и загудела:
       –       Ты до сих пор не брал карту в руки? Ты не готовился, наверное. Нельзя быть самоуверенным. Я из-за тебя оскандалюсь.
       Пообедав, она побежала, с высунутым языком, собирать людей.
       Натолкали столько, что в комнате жилуправления не поместились. Тогда перетянули всех в здание суда. Когда я там очутился, были уже все места заняты. Публика ждала, ерзала от нетерпения и тетя Аня не преминула воспользоваться моим приходом, чтоб успокоить массу:
       –       Товарищи! Вот лектор всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний. Он прочтет лекцию о международном положении.
       Я чуть не провалился сквозь пол. Кто ей дал право так меня рекомендовать? Ведь это же самозванство! За это судить можно (кстати, не покидая зрительного зала, где я говорил). Но я овладел собой, пересилил смущение и стыд и начал устраивать карту на стене.
       Был только один гвоздик. Я нацепил на него один конец карты и вынул кнопки, чтобы прикрепить и другой. Но девочка-тетя Аня стремглав вскочила на стул и принялась командовать:
       –       Станьте на стул! Вы не так стоите! Станьте сюда! Слушайте, что вы делаете? Кнопками не удержите карту! Давайте лучше я буду держать!
       –      Тетя Аня! - шепнул я ей. - Если ты сейчас не уйдешь из зала, я не буду читать лекцию. - она испугалась и моментально ретировалась.
       Лекция прошла хорошо. Зрители были довольны и только жалели, что мало я им рассказал.
       Пришлось добавить о Гватемале, Гондурасе и маленькой республике Сан-Марино. Ответил на вопросы.
       Но вот пришел следующий лектор, - толстый внушительный доцент и я наскоро закончил. Мне пожали руку и, под аплодисменты присутствующих, как водится, поблагодарили.
       Через 1 час к нам домой постучались. Открываю – женщина с девочкой.
       –       Меня прислала к вам Анна Владимировна. Вы работаете в школе, а я хочу устроить племянницу.
       Пришлось ее возить в школу, что я и сделал утром на другой день. А вечером была тетя Аня и сообщила:
       –       Все очень довольны лекцией и решили, что ты будешь читать не реже, чем раз в месяц.
       Что и говорить, лестное предложение, но я его отклонил: бесплатно работать, да еще рисковать тюрьмой.
 
       Еще немного о тете Ане.
       Как-то раз мы с ней шли по улице, а я захватил с собой объявления о наборе учеников в школу, чтоб их расклеить. Тетя Аня постыдилась стоять со мною рядом:
       –       Меня все знают. Я на другую сторону перейду, - и, пока я клеил, гуляла на противоположном тротуаре.
       В другой раз она повстречалась со своей активисткой и рассказала, как ее чествовали, когда она ушла на пенсию. Активистка пообещала:
       –       И мы вас будем чествовать.
       –       Да что вы? - Обрадовалась тетя Аня, но потом, вспомнив о скромности, неуверенно произнесла, - Не надо...
 
       Тетя Аня принесла журнал «Вiтчизна» № 10. там помещен роман Миколы Руденко «Вiтер в обличчя» (в 10, 11-12 номерах). Она навязала мне этот роман почти насильно. Расхваливала, хотя сама не читала, со слов других.
       Я поверил, отложил чудесную книгу «Жизнь во мгле» Уилсона, и принялся читать эту. Но тетя Аня, когда у нее благотворительное настроение иссякло, принялась поторапливать. Наскоро пришлось проглотить – за 2 дня.
 
11.11.1956
       Вчера на остановке против кинотеатра «Родина» (ул. Федорова), ко мне обратились мужчина и женщина:
       –       Вы нас не узнаете?
       Показалось, увидел знакомые лица, но не придал этому значения, и поспешил к подходящему трамваю.
       –       Подождите. Пропустите трамвай, - взмолилась женщина.
       Я с досадой подумал о их назойливости, но трамвай пропустил. Вдруг я услышал такое, что уже и сам не хотел ехать и простоял на остановке с полчаса, заморозив внимательных знакомых.
       Женщина, а она говорила за двоих, оказалась Белыной родственницей, чуть ли не тетей. Недавно они с мужем перебрались из Молотова в Днепропетровск.
       –       Беба сказала, может встретите...
       Я не стал дальше допытываться, чтоб не обнаружить своего интереса, а она так и не договорила, перебив себя каким-то вопросом. Но о Сашеньке спросил, хотя они и не сумели мне толком рассказать.
       Первым вопросом, который мне задали, было:
       –       Вы не женаты?
       –       Нет, - чистосердечно ответил я.
       Они не поверили, и женщина сказала:
       –       Нет, вы скрываете. Вы не бойтесь, скажите.
       А муж ее останавливал:
       –       Разве о таких вещах спрашивают?
       Пришлось рассказать им о переписке с Бебой, о том, что она не сообщает о Сашеньке и о том, как я ее звал приехать и что из этого вышло.
       –       Она не поедет от мамочки. У нее ведь та мамочка...
       Я взял у них адрес, а им дал свой. Пойду разузнаю подробности про Сашку.
 
       Сегодня другая новость. Рая Воловельская мне рассказала по секрету, что тетя Галы Маркинзон познакомилась в Кисловодске с Бебой. Беба ей сказала, что у нее есть в Днепропетровске муж, что она хочет с ним жить, а он ее бросил. Беба этой женщине очень понравилась: умная, интересная, и она недоумевает как можно такую бросить. Надо будет узнать, что еще говорила Беба.
       Она потеряла свою скрытность. Стала разговорчивой. Или может быть тетя Галына меня знала и сама первая сказала ей обо мне?
 
12.11.1956
       Этот больной вопрос все больше разболяется. Гнойная рана, съедающая все еврейство.
       В дни войны над евреями смеялись: они воевали в Ташкенте (то есть бежали в тыл). Число евреев в расчет не принималось. Почему-то требовали, чтобы на фронте было столько же евреев, сколько русских или украинцев. Всякие пропорции заранее отметались. Когда Гитлер убивал евреев, удивлялись, что так мало, по сравнению с русскими. И так далее.
       Теперь же удивляются и возмущаются воинственностью евреев, и о Ташкенте времен Мировой войны не вспоминают. Однако нас обвиняют в Ближневосточном инциденте наравне с израильтянами. И, если хотят оскорбить евреев, то уже не всегда говорят «жид», а «израйл».
       Мне много приходится беседовать об агрессии в Египте, и слушатели, не раз меня поддевают, видя и слыша во мне не человека, а еврея, что по их мнению далеко не одно и то же.
       Однажды, после моей политинформации, встал ученик и заявил перед всем классом, адресуясь к Израилю:
       -   Жиды проклятые!
       Все его шумно поддержали.
       В трамваях можно услышать от интеллигентной публики:
       -   Вы слышали? Это им даром не пройдет! Их ведь предупреждали, образумьтесь, пока не поздно. А теперь с ними надо расплатиться!
       Когда я делал доклады в обеих школах, то оказался свидетелем злобных реплик учителей по адресу евреев. Иван Петрович Перепельченко – мой нахлебник (он у меня отнимает часы), допустил следующие суждения:
       -   Они будут раздавлены! Им же сказали: «Одумайтесь, пока не поздно». Теперь их сотрут с лица земли.
       -   А если там произойдет революция? Если там будет советская власть? – поинтересовался я.
       -   К черту их революцию, к черту Израиль. Что бы там ни было -  стереть, раздавить, уничтожить! – И это говорил коммунист, педагог с 22-летним стажем, завуч школы!
       В 12 школе перед моим докладом тоже обсуждалась Израильская проблема.
       -   Чем занимается население Израиля? – спросил кто-то.
       -   Это торгаши, как и здесь в Днепропетровске, - ответил преподаватель Дыркач, - торгаши и спекулянты. Их давно уже пора перебить, чтобы они не портили воздух.
       И все молчали, некоторые даже высказывали ему одобрение. А между прочим, оба они и Перепельченко и Дыркач имеют свои машины, спекулируют, жмут деньгу, а я, - еврей, едва свожу концы с концами. Нет у меня побочных доходов, да и не умею я их извлекать.
       А сегодня я услышал анекдот, один из сотен, ежедневно передающихся из конца в конец. Этот анекдот не такой злобный, как это обычно бывает. Я его запомнил. Рассказывал преподаватель физвоспитания школы № 7. Кстати, в этой школе еврей-мастер, еврей-физрук, помпохоз, бухгалтер, кассир и я – преподаватель. Анекдот рассказал русский преподаватель-физрук.
       Когда приехала к нам американская сельскохозяйственная делегация, один из ее членов спросил:
       -   Сколько у вас стоит корова?
       Долго ему не могли ответить. Не знали как лучше соврать. Звонили в горком партии, в райком. Там растерялись, не знали что ответить. Наконец позвонили в Обком.
       -   Скажите 10 рублей, - посоветовали оттуда.
       Американцы удивились:
       -   10 рублей, - это же очень дешево!
       Все-таки, сомневаясь, они обратились к еврею:
       -   Скажите, это правда, что корова у вас стоит 10 рублей?
       -   Зачем вам такгой бгальшой вещь? (рассказчик нарочито искажает русскую интонацию и произношение, чтобы подчеркнуть еврейность еврея), добавьте 10 гублей и купите у меня кугицу.
       При чем здесь еврей, как будто без него мало соли в анекдоте? Но всюду, где хотят присолить – обязательно пользуются евреем.
       Наше государство потеряло в израильско-египетском инциденте свое обычное благоразумие. Мало ультимативных требований и грубости в отношении Израиля и его партнеров, так надо еще сбряцать оружием! Было заявлено Англии, Франции и Израилю, что мы хотим послать свои войска в Египет для пресечения агрессии. Было предложено США осуществить совместно этот акт с ними. Теперь, когда война прекращена, повсюду устраиваются митинги, сознательно разжигаются страсти. Дан сигнал к набору добровольцев и объявлено, что правительство не будет препятствовать их посылке в Египет. Добровольцы – авантюристы, не больше. Потому, что сейчас, когда война затихает, мечтать о ней может только отчаянный авантюрист и бандит. Ни один здравомыслящий человек убивать и умирать так за здорово живешь не поедет. Только любители легкой поживы и опасных приключений могли откликнуться на такой призыв, к тому же липовый. Я бы, будь я русским,  не поехал. Не потому, что боюсь, а потому, что не знаю во имя каких целей. И, если наше правительство раньше старалось унять пожар войны, то теперь его намеренно раздувает. Ведь запугать этим англо-французов не удастся: они так долго мечтают о войне, и им еще даем карты в руки. Это очень рискованная политика.
       С Венгрией – правильно, я согласен. Там надо было подавить еще раньше, потому что это грозило войной. А в Египте надо умиротворение, а не разжигание злобы и мести.
       В городе уже началась паника. Нет мыла, круп, макарон, даже хлеба. Во всех магазинах большие очереди. Спекулянты готовятся к войне. И все это произошло со вчера, после информации о добровольцах.
 
       Конфуз Ивана Петровича.
       Как-то мне привели 9-10 группу. Я уже занимался с 8 группой и это была сверхштатная нагрузка. Хоть я и отказывался, но мне все-таки эту группу всучили. Пришлось заниматься с 2 группами. Через 2 часа явился Перепельченко с мастером 9-10 группы и стал их звать.
       –       Ми не пiдемо. Нам тут добре i ми не хочему вiдусiль уходити.
       Сколько их не звали, они уперлись на своем и не выходили, - им у меня нравилось больше. Пришлось прибегнуть к помощи старшего мастера.
       Позже мне Перепельченко сказал с укоризною:
       –       Что ж вы сделали? Зачем вы их взяли? Теперь они не хотят ко мне идти.
       А привлек я их рассказами из фронтовой жизни, фронтовыми эпизодами, до которых они охочи. Вот тебе и опытный педагог, с большим стажем, как рекомендовал его мне директор Камека.
 
      Как меня тетя Аня знакомила.
      Тетя Аня всегда твердила, что она знает массу прекрасных девчонок, но меня не будет с ними знакомить, а только Саню, поскольку я для них стар и женат. Саня отказывался. Но когда Беба совсем подорвала веру в себя в переписке, тетя Аня заняла воинственную позицию.
       –       Я тебя познакомлю, - храбро сказала она.
      Как-то, когда я провожал ее с обеда, она повела меня к одной девушке. Мы посидели, послушали музыку, познакомились. Тетя Аня держала себя корректно. Нами были довольны и просили приходить. Девушка славная, хотя я и не влюбился. Этим знакомством я доволен, хотя с тех пор ни разу его не поддержал новым визитом.
       Но в виде особой приманки тетя Аня держала в секрете еще одну - Аню Рогачевскую. «Вот это девочка! Красавица, умница, только очень молоденькая, лет 18», - говаривала она.
       И перед праздниками, растрогавшись чем-то, она предложила:
       –       Идем к Рогачевским!
       Мы пошли. Стариков-родителей не застали. Была одна Аня. Она не хотела впускать. Тетя Аня настаивала:
       –       Я с молодым человеком. Вот вы-то нам и нужны. Впустите хоть на минутку.
       Аня впустила и нехотя пригласила нас в дом. Стояла смущенная, растерянная и недовольная. Я это заметил.
       Тетя Аня сразу, без приглашений, разделась. Завела разговор о болезнях. Потом перешла на политику. Я молчал, мне было неловко после ее рекомендаций: «Знаете, молодой человек  - мой племянник, скучает. Он ни с кем не знаком. С вами ему приятно познакомиться». И потом, обращаясь ко мне: «Ты не стесняйся. Была б я молодой, я бы не мялась, а знакомилась, раз знакомят». Потом опять к ней: «У него нет друзей. Он недавно приехал сюда. Я вижу, вы скучаете тоже. И он скучает. Вам будет вдвоем весело. Я пойду, он проводит меня и зайдет посидеть», - лепетала тетя Аня, не спрашиваясь ни моего согласия, ни согласия девушки. И потом подморгнула и интригующе заявила ей: «Только, чтоб не знали родители. Это секрет».
       –       У меня от них нет секретов, - обиделась Аня. - Я им все рассказываю.
       Меня эта комедия изрядно возмутила. Я сказал, что не приду больше. Но для того, чтобы отступать без паники, взял у Ани номер телефона, с тем, чтобы позвонить ей при случае. Но не звонил и не знаю, стоит ли. Ведь я оказался в положении нуждающегося. Таким беспомощным меня представила тетя Аня, что дальше некуда. Она за меня ходатайствовала, моргала и договаривалась. Даже свидание нам назначала. Теперь мне и смотреть этой девушке в глаза стыдно. Девушка не очень красива. Глаза хорошие. Студентка 3 курса мединститута. Черная, высокая, наивная и застенчивая, как телушка. Напоминает мне многим Инну Гельфанд.
       О несостоявшемся знакомстве жалею не очень, но может быть у нее имеется компания, девушки...
       К черту тети Анино протеже! А она еще обиделась, когда мама заметила, что так не знакомят.
       –       Вам не угодишь! - набросилась она на меня. - Насплетничал уже. За мои добрые дела мне же и достается. Никогда больше связываться не буду с вами. Вы не умеете ценить услуг!
 
       Ноябрьские гулянки.
       Марина компания развалилась. Я был рад этому, надоело с одними и теми же. Через Лину устроился в новой компании. Там гуляли всю ночь. И, хотя я деньги дал только в 3 часа дня 7 ноября, не пожалел, так как мне было весело и я не чувствовал себя там чужим.
       Сходка обошлась дорого – 50 рублей с человека. Было больше закуски и сладостей, чем вина, но один пьяный из нашей среды, получился под конец вечера. Он выбегал рвать на улицу, но там его застукали случайно вышедшие на улицу девочки и он вернулся. Его уложили на кровать, где он и спал до утра, раскинув ноги и руки, запрокинув смешно и неестественно голову. Над ним смеялись, его фотографировали.
       Костяк компании студентки и студенты – транспортники. Среди них запомнилась и понравилась Лина – хозяйка. Красивая, но высокая. Их две сестры. Одна старше на несколько лет, уродлива – Жанна. А эта милая, приятная. У нас с ней сразу же возник контакт, хотя возле нее увивался все время один ее сокурсник-юноша.
       То, что она русская – не препятствие. Но более существенные причины останавливают меня – ей не более 23 лет и она длинная, моего роста, если не выше. И, хотя она уделяла мне много внимания, даже уединялась со мной, показывала мне свои альбомы, слушала анекдоты, которые я рассказывал, хотя наотрез отказывалась слушать их от молодого человека; беседовала со мной с глазу на глаз, причем оба мы немало смутились, испытывали неловкость.
       Меня тянет в ту компанию, но я, к сожалению, один не могу туда пойти. Я задумал коварный план: перетянуть оттуда ребят к Маре, но Мара и К° не сумели этих ребят удержать.
       Один из этих ребят Нюма (Наум), другой Алик. 8 числа они пришли ко мне и все вместе мы собрались у Мары, а еще накануне я оповестил девчат. Собрались Лиля, Рая, Гита, привели еще какого-то парня с собой. К девочкам и мальчикам прибавились еще Марына мама – явная девочка, и мальчик – дядя. Мара была от них в восторге, но молодежь – отнюдь нет. И, несмотря на хорошую складчину, достаточное количество вина и закуски, веселье вышло кислое. Нюма ко мне больше не приходит, а девочек он охарактеризовал: «неживые».
 
15.11.1956
       Маша меня хочет познакомить со своей подругой. На днях я был у Маши, но ее не застал. Мать Машина начала с родителей, хотя я и сказал, что меня интересует девушка и только она, а потом уже будем смотреть на среду, окружение и происхождение. Родители-врачи, состоятельные, добрые. Словом, что надо. Сама девушка – учитель-химик. 29 лет. Брюнетка. Машиного роста – это я считаю высокая, люблю маленьких, почему-то. Люблю блондинок, но красота не имеет окраски; у Илюши Волозова жена-красавица, хотя и брюнетка, как он только сумел приобрести такую, ведь сам он некрасивый?
       Дальше. Самое главное, они (и Маша и мама ее) не считают ее красивой, хотя обольщают (мать) меня тем, что она девственница, что умница бесподобная (обе) и что скромнющая и добрющая. Посмотрю. Это знакомство меня ни к чему не обязывает. На 4 часа в воскресенье я назначил встречу. Но мамаша проговорилась, что девушка меня знает и что она была в воскресенье и все время они с Машей (и с ее мамашей?) говорили только обо мне. Дай бог, чтобы она мне понравилась! Но боюсь, глядя на их опасения, что она уродка. Машина мама говорит:
       –       Вы хотите обязательно красивую? Зачем это вам, была бы душа красивая. Ведь ваша жена – не красивая.
       –       То-то и оно, - отвечаю я, - была бы она хоть красивая, я бы с ней не смог так легко расстаться. А то смотрел я на ее большущие родинки на лице, смотрел на ее лицо (этого я не говорил, но сейчас вспомнил) со слезшей кожей  (от белил и от пережитой до меня любви, как мне кажется. Кстати, Белыны знакомые из Молотова рассказали мне, когда я у них был, позавчера, что до меня Беба и ее родители втроем ездили еще куда-то далеко от Молотова ловить жениха, но получилась осечка!), смотрел на ее маленькие глазки, на кисло-сладкое выражение, которое ярко написано на лице отца ее, на ее лице и, к моему огорчению, немножечко передалось и Сашеньке; смотрел, и не находил в ней ни одной приятной черты.
       Я любил только тело, но и оно подверглось страшной деформации после родов, хотя формами она не блистала. Сутулая, длинноногая, высокая... черт меня дернул связаться с ней! Только белизна, нежность ее кожи, большая грудь возле и на которой хорошо было ночью... а так все неполноценно. Половая жизнь – насилие над собой, удерживание, мучение – раз в месяц свободно и то мне надо было вести учет. Духовная жизнь – тюрьма моей комнаты, непонимание, слежка. Семьи не было. Только Сашик родной, остальные – враги, а Беба – полувраг. Скупость. Опекунство – то сделай, то не делай. Истерия, беготня, недосыпание – если они или ребенок болели. А если я – холод, камень. Провожать и встречать Бебу, даже если ее свидание.
       Когда я сказал о родинках, Машина мать заметила:
       –       У этой девушки тоже есть большая родинка. Если вам нужна красавица, то дела не будет.
       И все-таки я согласился познакомиться. А вообще, я уже перебесился. Решил не гоняться за юбками. Встречу ее, суженую, будет верней и лучше.
       Надо скорее писать. Ведь Павел Загребельный какой славы достиг! А не был писателем, когда учился со мною вместе. Захотел и прославился. На днях по радио передавали его одноактную комедию «Дитина» из Киева. Он теперь величина с именем. А я только собираюсь писать.
 
       М. отказалась ко мне приходить. Однажды я сидел с ней поздно вечером. Мать уснула. Воспользовавшись этим, мы заобнимались. Увлеклись мы сильно, когда же оглянулись, увидели, что старуха с любопытством наблюдает за нами. И хотя она прикрыла лицо рукой и смотрела уже сквозь пальцы, я встал и откланялся.
       Несколько дней я заходил только на мгновение. Звал ее к себе. Она не хотела, отказывалась. Вчера удалось ее замануть. Она мне все позволяла: раздевать, шарить руками, как она это называет, даже впервые пустила в запретное место, где я действовал убедительней, чем когда бы то ни было в другом месте. Но там, где были руки, не было более веского аргумента. А этот аргумент стойко не допускался. Так, что и эта моя отчаянная ставка была бита. Единственное место, которое легче и приятнее, чем я знал в других владениях.
       Тело же ее – отвратительное по своему уродству, бесформенная туша, выпуклая со всех сторон, все кривое, все неприятное, даже живот не такой как у людей. Большой и тугой, как-то не вяжется.
       И она еще пытается навязать мне себя в жены. Рассказывает, что ее муж женился, спрашивает:
       –       Тебя это не радует?
       Я отвечаю:
       -   Мне все равно.
       –       Как все равно? Ведь если он смог жениться, то можешь и ты!
       Я ей никогда не обещаю. И она приберегает самую важную приманку – свою «невинность». Думает, что этим она меня удержит, заставит голодного клюнуть на такую приманку. Дудки! Но я все больше убеждаюсь в своей пассивности, порой в самые напряженные моменты. Если бы я был уверен в себе, то попытался бы взять ее силой. Но меня одолевают сомнения: а вдруг не выйдет? Вдруг обессилю и оскандалюсь? На меня действуют ее окрики, которыми она осаживает мое возбуждение, убивает мою «боевую готовность». Я не проверял себя на других, но ужасно, если это уже привычное состояние. Не верю, что силы мои растрачены. Ведь  жизни своей я очень мало, как называет это Беба, «трепался». Только благодаря ее ограничениям я мог потерять вкус к половой жизни. Но я уже отдохнул от Бебиной терапии, от неестественной жизни с ней, вообще от какой бы-то ни было половой деятельности...
       Так почему же? Неужели за 6 лет человек может изломаться бесповоротно навсегда?
 
15.11.1956
       Погромщики. Это было возле Лагерного базара. Два погромщика с ножом набросились на будку еврея-сапожника, стали бить стекла и вывеску. Собралась толпа. Показалась милиция. Один из громил скрылся. Другой замешкался, но увидев милицию, тоже попытался улизнуть. Он поднимал руку навстречу проходящим машинам, силился завернуть в подворотню, но не успел. Его окружили 4 милиционера. Он сопротивлялся, но быстро утих, получив несколько увесистых тумаков. Тут же на людях он был обыскан. Ножа не обнаружили, милиция успокоилась, стала миролюбива. Из 4-х стало 2-е.
       Один из них, мягко похлопывая бандита по плечу, уговаривал его выйти из  толпы, между тем как тот, обернувшись лицом к сапожнику и потрясая грязными кулаками, угрожал:
       –       Подожди, жидовская морда! Я еще с тобой посчитаюсь!
       Слово «жид» магически подействовало на зрителей. Симпатии людей сразу же обратились к хулигану. Толпа перестала наблюдать, из пассивной она сделалась деятельной.
       –       Пора наказать жидов! Они портят нам кровь! - бойко затараторила молодая женщина с красными изношенными глазами. Злоба придавала живость выражению ее лица.
       Ее поддержали и весь этот хор дружно поносил хитрых и подлых евреев, которые «мучают нашего брата» и «баламутят весь свет». Появилось несколько мужских физиономий. Громко смаковались ими выражения «жиды», «явреи», «Абгамы», «Израилы» и т.д.
       Бедный сапожник изо всех сил пытался что-то доказать. Его картавая речь, щуплая фигурка, длинный нос и выдающиеся скулы, вызвали бурю насмешек и издевательств. Кто-то заявил, что видел, как этот жид бросился с ножом на русского человека.
       Блюститель порядка обратился к толпе с призывом:
       –       Кто это может подтвердить? Прошу записываться.
       Толпа хлынула к милиционеру. Появилось десятка два «свидетелей». Составили протокол и несчастного сапожника под улюлюканье толпы повели в участок, а недогромленная лавка сапожника подверглась окончательному разграблению.
 
       На уроке говорил о сельском хозяйстве, о небывалом урожае этого года.
       –       Да! - заметил кто-то из ребят, - урожай-то большой, а все на корню сгниет.
       –       Не управляются, - послышалось замечание.
       –       А знаете почему? Потому, что людей мало.
       –       Потому, что жиды не хотят в колхоз ехать, - резюмировал учащийся Лялин.
       Вот так поистине из мухи слона! Им представляется, что «жидов» несметное число и что они определяют погоду в народном хозяйстве страны. Громкая же у нас слава!
 
       Мама рассказала мне следующее. Урин – один из ее сотрудников – ехал как-то в трамвае. Какой-то толстяк набросился на него за то, что он вошел с передней площадки. Он ругался и обобщал общепринятым словом «они»:
       –       Они везде становятся на дороге. Мешают людям!
       –       Кто они? - Спросил Урин.
       И тот хулиган ответил:
       –       Жиды!
       Урин сказал:
       –       Мне за мой поступок полагается 3 рубля штрафа. А вам за ваши слова – тюрьма.
       –       За вас не судят.
 
       В трамвае подрались. Не знаю, были ли то евреи, но я услышал иронический и презрительный оклик:
       –       Тише, израильцы!
 
       В очереди часто можно услышать, как кричат евреям:
       –       Убью, Израиль!
 
20.11.1956
       Мара обиделась, что я не пошел с ней в кино. Ушла и сказала, что больше меня и не хочет знать. Я на время почувствовал пустоту, пошел к ней, но не застал. С тех пор мы с ней не виделись почти неделю.
       Теперь не жалею. Неожиданно мне повезло. Я пошел к Лине в субботу и там встретил Наума. Через Наума связался с другими хлопцами, а с ними можно привлечь девушек. Уже первые успехи налицо.
       Линына компания, по выражению Наума, неживая. Но не это главное. Девочки неплохие, но перезревшие. Хочется свежего, молодого счастья. Они его не дадут. Даже красивая Марта бледнеет рядом с такой непосредственной юностью, какую встречаешь в 20-24-летних. Мне, конечно, надо стремиться к более старшим, так лет на 26-29, но я наперекор рассудку иду к очень юным. Посмотрим, что из этого выйдет!
       Теперь я чувствую себя не так сиротливо, как до сих пор. Отовсюду появляются новые знакомства. Со мной хотят знакомиться, меня хотят знакомить.
       Маша Азимова с 29-летней своей подругой-учительницей. Я был у Маши несколько раз. До сих пор не удавалось познакомиться. Теперь сама девушка заинтересовалась мною. Она видела мои фотокарточки и в восторге. Но буду ли я в восторге? Вот чего опасаюсь.
       Инна – соседка через улицу, что вышла замуж за румына, знакомит меня с 26-летней, химиком. Наум обещает познакомить с 24-летней. Тетя Аня и Полина Леонтьевна агитируют за Любу Балагур. Ей я понравился и она обо мне спрашивала. Ей лет 28-29, и она милая.
       Словом, на мази!
 
21.11.1956
       Вчера вечером мы были с Наумом у Ани Рогачевской. Пришли и не застали. Отец пригласил нас в дом. Угощал вином, яблоками. Потом явилась Аня с матерью. Мы у нее, беседуя, просидели до 11 ночи. Мать поставила вазу с конфетами. Мы, правда, не притронулись. Отец показывал свои фотографии. Аня тоже. Условились в пятницу пойти с Аней в кино, а в субботу – собраться у нее для закладки компании.
       Сейчас готовлюсь на Чечеловку к Лине-красивой. Фима, Лина, Лена и Жанна обещали сорганизовать новых девчат. Боже, как хороша Лина-красивая! А сестра ее – дурнушка. Фима, что ухаживает за Линой, хороший парень. Не красивый, но живой и приятный.
 
24.11.1956
       В школе. Учащийся Захаренко (4 группа), когда кто-то сказал, что хочет поехать («бить жидов») в Египет добровольцем, заметил:
       –       Их сначала здесь надо перебить, а потом уже поехать добивать туда!
 
       Учащийся Гурбич (8 группа) показывал на уроке фотографию, где изображены голые мужчина и женщина за половым актом. Эта порнография подарена ему «другом». На обороте написано «На память другу Николаю от Вани».
 
       Дикие нравы.
       Стоит на дверях учащийся [...] Я сижу у стола и читаю. Подымаю глаза. Он:
       –       Здрасьте.
       Смотрю, он в фуражке, грызет семечки и плюет на пол. (Журавлев из 8 группы на уроках свистит, поет, ругается). В кабинете убрано, пол блестит чистотой, а этот гад пачкает. Говорю ему:
       –       Перестань!
       Он себе ухмыляется, смотрит нагло и продолжает плеваться. Я не выдержал, крикнул:
       –       Вот мерзавец. Уйди отсюда! - Он побежал.
       Так везде они, как свиньи. Прячутся под стол на уроке и спят там, брызгаются чернилами, швыряются ручками с перьями, жуют почти все, хотя и не сразу, но так не бывает – не жующих. Плюются, портят воздух, ломают от праздности стулья, столы, ручки.
       Учащийся Опалюк с 11 группы, на уроке переломал несколько ручек. Огрызки бросал в соседей, из-за чего началась драка.
 
       В 11 группе я предупредил:
       –       Если не будет конспектов, к экзаменам не допущу!
       Кто-то из ребят буркнул:
       –       Не будьте строги, а то вам достанется.
       Другой подхватил:
       –       У нас был учитель, так его побили...
       На эту реплику отозвался дурковатый Шпигов:
       –       Давайте и мы с ним тоже...
       Тут моему хладнокровию пришел конец. Не мог я примириться с такой наглостью, смолчать.
       –       Встать! - скомандовал я группе. Все встали, кроме Шпигова.
       –       Выйди из класса, - предложил я ему. Но он продолжал сидеть.
       Тогда я вышел в коридор, сделав вид, что иду за старшим мастером. Он испугался и выбежал вслед за мной, пытаясь убежать, но я задержал его.
       На шум выбежал старший мастер. Взяли Шпигова общими усилиями. Физрук залепил ему «по морде». Я вынужден был на несколько минут оставить класс, а в классе портфель и другие вещи.
       Вечером, придя домой, я обнаружил, что нет денег, которые взял с собой, чтобы купить себе и маме трамвайные билеты – свыше 60 рублей. Моему возмущению не было границ. Я проклинал в душе и себя и ребят, удивлялся их нахальству, подлости. Однажды у меня украли на уроке авторучку – это было в 12 школе, теперь деньги...
       На другой день я обнаружил пропажу. Хорошо еще, что я никому не сказал, не поднял шума. Каково было бы мне, если бы я стал искать виновного, стыдить кого-то, жаловаться. Мама мне так и советовала сделать. Но я поступил благоразумно, что промолчал.
 
30.11.1956
       Рассказывают анекдот. Во время совещания глав правительств в Ялте, Черчилль, не в пример неприхотливым Сталину и Рузвельту, отказался есть приготовленную для всех пищу.
       –       Я хочу только по-английски, - заявил он.
       Выделили лучшего повара, поручили ему сготовить обед по-английски. Все было сделано в лучшем виде. Черчилль остался доволен. Но через некоторое время обнаружили, что Черчилль часто выбегает из-за стола.
       –       В чем дело? - спросили повара. - Что вы ему такое дали?
       –       Я приготовил все по-английски, - заверил повар, - даже английскую соль положил.
 
02.12.1956
       Я теперь решил всерьез заняться устройством личного счастья. Хватит Мары! Райки! Линки! Долой все то, что мешает настоящему полезному знакомству!
       Как нельзя кстати подвернулся непоседливый и неудовлетворенный Наум со своими обширными знакомствами и связями. Всю эту, да и часть прошлой недели, я как в угаре. То в одно место ходим, то в другое. Знакомимся, танцуем, полуночничаем. Наум несносен в своих порывах. В нем много детского, неустоявшегося. Он непоследователен и взбалмошен. Но в нем есть качества незаменимые: он хороший болтун и танцор. Это обеспечивает ему знакомства. Своей развязностью он подстегивает и меня. А мне необходима определенная встряска, для смелости.
       Пока что новые знакомства серьезных результатов не дали. Перспективы, однако, есть. Просторы открылись мне, кончилась безотрадность. Я увидел, что даже на худой конец, есть милые, достойные девушки, которым я могу довериться.
       Первое знакомство состоялось помимо Нюмы – в Октябрьские дни. Лина Завадская. У нее есть юноша. Но немножечко усилий – и она моя. Красавица, каких свет не знал. Только высокая – моего роста, если даже не выше чуть. Русская. Очень молодая – 20 лет! На 13 лет моложе меня. Это меня и останавливает. Не хочется зря кружить голову этой славной прекрасной девушке. Жаль, что я уже не молодой. Хотя, правда, я организовал другие знакомства, не менее авантюрные.
       Вместе с Нюмой мы зашли к его товарищу Алику. Там я увидел красивую юную Леночку – младшую сестренку Алика. Ей только 22. Она на 5 курсе Строительного института. Я ей понравился сразу и это я почувствовал, когда она впервые по моей просьбе появилась в компании Наума. Раньше ее уговорить было трудно, а тут она согласилась безропотно, да еще как! - только с нами теперь гуляет. Когда смотрит на меня и взгляд наш встречается, я замечаю в ее зрачках такие горячие огоньки, что доходит до сердца. Из всех знакомых девочек она  мне больше всего нравится.
       Аня Рогачевская. С ней я вел себя сдержанней, бывал у нее только вместе с Наумом. Но, по-моему, и она мне симпатизирует. В последний раз я когда ее провожал, она так тепло и выразительно со мной  попрощалась, что я почувствовал в ее словах больше, чем нежность. Правда, больше к ней не заходил, чем воспользовался Изя-Исаак. И зачастил к ней. Но он сегодня проговорился, что Аня спрашивала обо мне.
       На Исполкомовской, около Днепра, на Ленинской... Столько новых знакомств! И все благодаря связям Наума.
       Вчера он меня познакомил с Шурой – старшим инженером, красивой, стройной, умной, но, увы, длинной. Рост ее 172 см., а сам я – 171. Никуда такая пропорция не годится.
       Вчера же вместе с Шурой и ее подругой мы ходили в министерство на фестиваль. Там был такой случай. Увидели мы двух девушек. Юных, прелестных. Они стояли в уголке и отбивались от наседавших на них молодых людей. Ни один не имел успеха у скромных, но переборчивых красавиц. Только что они оттанцевали вдвоем. С юношами и мужчинами танцевать не хотели. Минут 15 я наблюдал с Наумом, как безуспешно приглашали девушек танцевать, а потом сказал ему:
       –       Давай разобьем эту пару! - и первый подошел к более красивой из них, брюнетке.
       Она согласилась. А я торжествовал, видя много завистливых взглядов. Победа Пиррова. Танцевать я не умею. Девушка немедленно растерялась, покраснела, опустила глазенки в ноги и на все вопросы отвечала односложно: да, или нет. Но я вырос в собственных глазах. Определенно успех есть. Я еще нравлюсь. Я даже нравлюсь молодым невинным цыплятам. Значит, Марта была исключение. Значит, зряшное мое огорчение по поводу равнодушия ко мне Марты. Тем более, что других отставок я еще не получал.
 
07.12.1956
       Есть два но, которые останавливают меня от решительных поступков, не дают влюбляться, встречаться: мой возраст и положение женатого человека. Если родители 22-летних, да и сами 22-летние пугаются того факта, что я участник войны, о чем я, например, рассказал Леныной матери, то что же они запоют, если узнают, что я еще не разведен? Нет, положительно мне нельзя обольщаться иллюзиями, надо подождать развязки с Бебой, а потом уже думать о новых отношениях. Но ведь я старею, ждать мне некогда, а ловеласа из меня не выходит, хотя я приобрел уверенность и научился завязывать знакомства.
       Вчера, по рекомендации Наума, я приступил к переговорам, познакомился и даже записал адреса 2-х девушек-учителей. Одна из них хорошенькая и сложена удачно, другая – толстовата, но личико неплохое. Первую, которая мне нравится, зовут Галя. Она отрекомендовалась мне бойко:
       –       Глусова Галина Евгеньевна.
       А потом, когда я записал ее в блокнот, стала выдавать подругу. Адрес и имя-отчество я записал, а фамилия мне неизвестна. Поторопился.
       Сегодня мы собираемся в новом составе. Я имел неосторожность пригласить Мару. Что теперь буду делать? Она ведь будет меня подавлять, сковывать. Я не смогу ухаживать, не смогу провожать... Словом, буду чувствовать себя стесненным. Ее только можно пригласить на новый год, да и то, если она заслужит. А сейчас незачем это делать. Как теперь отделаться? Пойти, да сказать, что у нас гулянка не состоится? Но Лина из ревности может растрепаться Маре и Лиле. Я еще хотел пригласить Лену. Хорошо, что вовремя остановился, Наум не захотел. Словом, беда и только.
       Вчера заскочил Наум в 8.30, повел меня к своим именинным знакомым – Розалине и Зине. Обе были заняты, но Наум их все же вытолкнул из дома, повел гулять. Я спешил к 10 домой, распрощался, а Наум не задерживал, хотел, видимо, побыть с ними наедине. Он мне говорил не раз, что будет встречаться с девушками и советовал мне это делать с ним на пару.
       –       Хватит компаний! Я устал от них и не вижу от них пользы.
 
       У Мары нахыс. Вчера ее встретил на улице, стояла на пороге своего дома.
       –       Я тебя жду, вышла тебе навстречу, - соврала она. А может и не соврала, может увидела меня в окно и выскочила.
       –       Знаешь, - начала она сразу, - Сеня вернулся. Он сказал, что его молодая жена ему надоела. Он хочет жить со мной.
       Я не поверил. Во-первых, потому, что рассказывают, его жена молодая и красивая. Ей 20 лет. А во-вторых, потому что он уже дал публикацию в газете о разводе и даже уехал в районный город.
       –       Не может быть!
       –       Пойдем, посмотришь! - И она завела меня в квартиру.
       На тахте, развалившись как дома, лежал Сенька. Пиджак свой он повесил на стуле. Когда я зашел, он притворился спящим, захрапел. А Мара подошла и стала дергать его за чуб:
       –       Сеня! С тобой Вова хочет говорить. - Но он даже не пошевелился.
       –       Ему стыдно. Он не спит. - Резюмировала Мара. И чтоб стереть гадливость в моей душе, поклялась, что хочет его прогнать и даже крепко поцеловала меня в губы.
       Что бы такое сделать, чтоб она не пошла сегодня? Посоветуюсь с Наумом, когда он придет.
 
09.12.1956
       К Маре я заскочил по дороге, когда мы уже были вместе – я, Нюма, Эмма, Полина. Застал там Лешу. Мара была довольна, что сборище не состоится, так как не хотела быть вместе с Лешей. Я объяснил, что компания распалась. Леша был разочарован. Он специально привел девушку - «невесту», как он мне объяснил.
       Мы пошли одни, без Мары и хвостиков. Наум предложил всем вместе пойти за Шурой, а потом уже за Галей и Людой. Было уже без 15 минут 7, а я обещал в 7 быть у них, поэтому отказался. Все меня поддержали на том,  чтобы за Шурой поехал Наум, а мы за остальными девушками. Но тот стоял на своем.
       –       Знаешь что, - предложил я, - пускай я потеряю новое знакомство, но я готов поехать за Шурой, а ты езжай за Людой и Галей.
       Тут Наум радостно согласился: его интересовали новые девушки.
       Шура не ожидала уже, что за ней придут. Она рассказывала, что Наум твердо не обещал у нее быть. В халате, обтягивающем формы, она казалась очень привлекательной. Я любовался ею, пока она одевалась. Но как только мы вышли, ощутил снова рядом великана, на которого смотришь снизу вверх.
       У Лины собрались пока одни девушки. Нас, «мальчиков», было только 3, а девушек уже накопилось 6. Потом стали прибывать новые. Комната заполнилась разношерстными фигурками в цветастых и шелкастых нарядах. В глазах рябило от множества их.
       Вдруг, слышим, стучат. Открывается дверь и, о ужас – входят Аня, Ина, Белла, Гита и другие Линыны подруги. Наум побежал еще встречать и сразу привел Розалиту (Риту) и Зину. Словом, девушек стало около 15, а нас 3-е. Минут 10 прождали, обзнакомились. А ребят нет. Тогда Полина, Люда и Галя стали одеваться, чтоб уходить. За ними потянулись все. Наум бледный и растерянный пытался еще задержать. Но тщетно. Тогда и он вышел. В дверях стоял Линын отец и широко раскрыв глаза смотрел на это зрелище.
       Наум предложил пойти в кино. Все потянулись на проспект. По дороге Полина-Галя-Люда оторвались и ушли. Мы с Эммой, Наумом и 2 девушками – Розитой и Зиной, пошли вместе. Остальные, в том числе лысый Борис и еще один парень, который присоединился к нам по дороге, вырвались вперед. Мы отстали от них и догнали уже возле «Родины». Бравый Наум объявил:
       –       Билеты я мигом достану!
       Все рассмеялись и этим подзадорили Наума на подвиг. Он покрутился, обошел толпу и вернулся. Кто-то сострил:
       –       Ты покрутись еще раз, тогда и очереди не будет. - И все разом принялись сокрушаться, насчет недоступности кино.
       –       В таком случае разрешите раскланяться, - резюмировал Наум. - И мы все, разбившись на две неизменные группы, пошли левой стороной проспекта.
       Мы опять оторвались от Линыной группы. Далеко ушли. Но вдруг Наум вспомнил:
       –       Надо взять Шуру, неудобно. Ты ведь ее вызвал из дома.
       Я вернулся к той группе и предложил Шуре:
       –       Разрешите вас доставить домой.
       –       Я и сама дорогу найду, - с вызовом ответила она.
       Тут хромой парень заметил:
       –       Это оскорбление!
       Я успокоил его:
       –       Сегодня столько было оскорблений, что это незначительное в сравнении с теми.
       Хромой поспешил разъяснить:
       –       Это оскорбление. Рядом такой парень, - он имел виду лысого, - а вы ей предлагаете уйти.
       –       В таком случае прошу прощения. - Я видел, что Борис рядом, но не думал, что вместе.
       И я ушел от них. Однако, сколько я не ускорял свой шаг, свою группу догнать не мог. Остановился на Садовой  у трамвайной остановки, решив им ехать домой. Как вдруг на левой стороне проспекта на углу Садовой задержалась группа Лины, заметив меня. И тот час же в глубине бульвара возникли мои спутники.
       Мы пошли на Исполкомовскую к Рите (Розите). Там выпили чай с вареньем, поиграли весело в дурака и жулика, посмеялись, позабавились (Наум раз 10 проигрался) и разошлись к 12 ночи. Наум на прощание, когда мы остались втроем с ним и Элиной, предложил:
       –       Давайте заниматься индивидуально. Хватит компаний. Объединимся втроем и будем знакомиться.
 
10.12.1956
       Он меня осуждал за то, что я не удержал Галю. Она нам всем понравилась. И на другой день, в воскресенье, я решил поправить ошибку.
       Пошел к Полине. Та оказалась чудесным человеком. Она самоотверженно бросила квартиру, хозяйство, больную мать и повезла меня к Гале. Но той дома не было. Пошли к Люде. Там застали обоих подруг. Поля сказала:
       –       Я привезла Вову, а теперь уйду.
       Немедленно Гала стала одеваться, чтобы тоже уйти. Ее уговорили раздеться.
       Люда была гостеприимна. Показала альбом, даже пооткровенничала немного, что она была замужем. Держалась просто и скромно. А Галя была взбалмошной. То и дело выбегала в коридор, визжала, становилась или садилась спиной, порывалась несколько раз идти ко мне «за билетами на автобус», стала даже одеваться (через 2 часа после моего прихода к Люде), а, когда я сказал, что мне тоже нужно идти, заметила:
       –       Нам, вероятно, не по пути, - что меня крайне возмутило.
       Я высказал следующую мысль:
       –       Не думайте, что я собираюсь вас сопровождать. Я тороплюсь домой.
       Она вдруг успокоилась и заявила:
       –       Нет, я лучше никуда не пойду, достану билеты завтра.
       Я ушел. Они пригласили меня зайти в 6 часов.
       –       Что будем делать?
       –       Гулять по улицам.
 
11.12.1956
       Я позвал Эмму.
       –       Не хочу, - ответил он, - я что-то устал.
       –       Мы пойдем к Гале.
       –       А... Сейчас! - И он быстро оделся, заспешил.
       Галя всем нам понравилась. Наум был даже уверен в своем у нее успехе. Пошли к Поле и втроем поехали к Люде. Там посидели, послушали музыку, а потом, когда появился еще один товарищ – парень Мара, пошли на проспект.
       Прогулка затянулась на 2 часа – с 7 до 9. Я решил наказать Галю и уступил ее Эмме. Они всю дорогу были вдвоем. Я готов уже был пожалеть об этом, но он только вел разговоры о литературе, забил ее и вынудил замолчать. Ей наскучило. А он, поняв, что сорвался, отошел уже под конец от нее и сказал мне с досадой:
       –       Ну их, мещанки!
       А Галя особенная. Красивая, но пустая. Больше они не разговаривали друг с другом.
       Я оторвал и Мару. Девчонки пошли втроем, сплетничая. А мы, приотстав от них, шли тоже отдельно. Видно Галю задело мое невнимание. Она даже сбавила гонор и попросила, чтобы, как только мы создадим компанию, дали ей знать. Сама попросила об этом! А раньше как пыжилась! Говорила:
       –       Мы не такие, чтобы нами бросались, чтоб обижали нас. Если вы с другими так обращаетесь, то с нами не смейте!
       Больше она не дождется, чтобы я перед ней преклонялся и забегал дороги. Это по меньшей мере неблагоразумно. Пусть она убивается, если хочет и может.
 
12.12.1956
       Наум долго не приходил. За это время я успел побывать у Полиных подруг – Гали и Люды, у Мары Волынец (кстати, она гордо меня отвергла, сказав, что если мне лучше и приятней в новом обществе, для которого она и ее подруги стары, то она не настаивает, чтобы оставался, у нее будут мальчики), у Лены.
       Коротко о визите к Лене. Я позвал ее в кино. Она была рада моему приходу, сразу же согласилась пойти со мной, в ущерб своим занятиям днем, чего она не любит делать. Мы смотрели «Долгий путь» по мотивам рассказов Короленко.
       Попробовал я было продвинуть наши отношения с ней чуть-чуть вперед, для чего взял ее за локоть - она не уклонилась - а затем и за руку. Но руку она вырвала и сидела не шевелясь, потупив голову. Я был удивлен такой непонятности и несколько времени спустя опять попытался взять ее за руку, но и вторично она вырвалась. Тогда я совсем рассердился и перед окончанием фильма совсем отнял от нее руку и отодвинулся в сторону. Когда вышли из зрительного зала, Лена, как ни в чем не бывало, улыбалась и сверкала наивными, всегда немного удивленными, глазками. Я решил ей напомнить происшедшее:
       –       У вас руки холодные.
       –       Нет, не холодные, - ответила она мне.
       –       Зачем же вы их тогда спрятали, когда я попытался их отогреть?
       Она только выговорила:
       –       Они не холодные, - и больше не произнесла ни слова об этом.
       Мы говорили на другие темы и на прощание она просила приходить в среду, пятницу и субботу к ней на телевизор.
 
12.12.1956
       Вчера в 8 вечера впервые за 3 дня был Наум. Он потащил меня к Зине, дочери капитана пожарной охраны. Мы посидели там, посмотрели альбомы, а потом пошли в кино. Я их оставил у входа в кинотеатр. Мама просила меня прийти пораньше. Я не хочу неприятностей.
       Вчера тетя Аня (она всегда лезет не в свое дело) сказала Науму:
       –       Вами здесь недовольны, за то, что вы уводите Володю поздно вечером.
 
       У нас погиб Деркач – преподаватель спецтехнологии. Из-за жадности. Имел 1000 рублей в 12 школе, около этого в 7 школе, подрабатывал к тому же на индивидуальных стройках и ему было этого мало, ездил-халтурил по ночам на своем «Москвиче». С одной из таких «вылазок» он не вернулся. Разбился сам и убил 3-х своих пассажиров.
       Завтра похороны. Жена приходила и в одну, и в другую школы – просить на венок, оркестр, на гроб, на памятник. Все это сделали. Собирали по 5-10 рублей. Она дала указание, якобы, исполняя его волю: «Хоронить на руках, а не в машине. Маршрут из дому до школы, от школы в город до самого кладбища» - километров 10 на руках - «да еще, чтобы все ученики участвовали». Все это, по словам жены Деркача, завещал перед смертью «сам Вася».
 
       Вчера заглянул в 12 школу. Дмитрий Константинович – старший мастер – сказал, что меня хочет видеть директор, якобы относительно занятий. Я удивился, ведь этим ведает сам старший мастер. Оказалось, все более сложно, чем я предполагал.
       Увидев директора, я сказал ему:
       –       Хочу поговорить о начале занятий.
       –       Подождите с занятиями. Есть более важный вопрос.
       Через полчаса ожидания, он вдруг посмотрел на меня недоверчиво и спросил:
       –       Вы где штатный преподаватель – здесь, или в 7 школе?
       –       Здесь, - ответил я, - ведь у вас лежит моя трудовая книжка и другие документы.
       –       А Камека считает вас своим. Вы числитесь и там и здесь в штате.
       –       Как это может быть?
       –       А вот так. Вы заполнили учетную карточку руководящих работников в обоих школах.
       –       Только, что ее заполнили с моих слов, тогда как здесь заполнял я уже давно.
       Директор снял трубку и позвонил в Управление инспектору по кадрам, жалуясь ему, что я числюсь в штате двух школ.
       Словом, благодаря его хлопотам, меня оставили в 12 и вычеркнули из 7. Черт с ним, перебьюсь так некоторое время, тем более, что в 7 школе у меня уже часы на исходе. А там попозже стану хлопотать о переводе меня в 7 школу штатным. Жаль только, что квартиру мне до сих пор не дали, если квартиру получу, то легче будет уходить.
 
17.12.1956
       До сих пор на душе тяжелый осадок. И все из-за этой Галки проклятой! Далась она мне! Завоображала и стала хамить. Не знаю почему. Неужто Полина ей на меня наговорила? От девушек-соперниц можно всего ожидать, любой пакости.
       Вчера мы поехали с Полиной к Галке домой. Она открыла, но увидев меня, сразу же заявила:
       –       Я впустить не могу, купаюсь. (Врала, и сама мне потом об этом сказала).
       Позвала Полю «на переговоры», а меня захлопнула в передней, в полной темноте. Я потихоньку открыл дверь и вышел во двор. Мне надо было сразу уйти, а я, дурак, не ушел, что привело к дальнейшим мучениям.
       Гала меня сторонится. То ли ей известно, что я женат (от Поли или от Наума), то ли она услышала обо мне что-либо дурное, сплетню. Но она повела себя в последние дни так нагло, грубо, что опротивела мне до последней крайности. Теперь мне она кажется уродкой. Плоское удлиненное лицо, как у головастика, скрипучий базарный голос. И как такая образина может нравиться? Черт меня возьми! Часа 3 я не мог с вечера заснуть, все думал о перенесенных от нее оскорблениях.
       Мои ухаживания за Людой тоже ни к чему не привели. Полина заметила, что выглядят они фальшиво. А я уже было убедил себя (и старался убедить Полю), что нравится мне Люда, а не Гала.
       Мне очень хотелось наказать Галу и вечером, когда мы с Аликом не застали девчонок, я хотел уговорить его уйти. Мы уже отошли с полквартала, когда услышали взбалмошные голоса наших мучительниц. Ускорили шаг, решили дать им войти во двор, но увы, мы оказались замеченными. Они снарядили в погоню за нами Полю. Пришлось вернуться. Алик пошел с нею, а я остался на улице. Наконец, вышел Алик. Ему дали задание отправиться со мной к Ане и вернуться за ними оттуда с приглашением. Но я не хотел потакать дерзким девчонкам и вместе с Аликом возвратился в Полин дом.
       –       Если идти, то только всем вместе. Бегать я не собираюсь и не хочу, чтобы Алик бегал.
       Девчонкам ничего не оставалось, как идти гулять на проспект.
       Два часа мы бродили, скучали. Разговор не клеился и я был взбешен поведением Галы. Оторвал от нее Люду и Полину, а ее оставил с молчаливым Аликом. Ну и досталось ей, Галке! Вид у нее был побитой собаки. Глаза смотрели жалобно и несчастно, а когда встречались с моими, суровели, уродуя ее лицо.
       Пробовал договориться с Людой о встрече наедине, для чего предлагал ей вместе пойти в театр, но она отказалась, сославшись на то, что без подруг идти никуда не может. Совсем не так повела себя Гала, когда Наум предложил ей оставить подруг и прийти в компанию без них.
       –       Если они не захотят, - сделал он осторожный шаг, ты сможешь, ты пойдешь одна без них?
       –       Не знаю... - замялась Гала, - посмотрю.
       –       Нет, ты скажи. Ты пообещай, что ты придешь одна, - настаивал Наум.
       –       Обещаю! - Твердо сказала Гала-предательница.
       Я тешу себя тем, что сам не просил ее об этом. Подруги мне не мешали, а Люда, хотя она и была замужем, хотя у нее сохранился об этом довольно объемистый животик, мне нравится и я ее уважаю. Но, кажется, придется оставить, вернее, отставить всех троих.
       Полина мне говорила:
       –       Никто из нас не хочет скучать в новый год. Все мы хотим гулять. - И подчеркнула особо: - Гала тоже хочет гулять! - и посоветовала, в довершение всех открытий: - Вы организуйте компанию, а потом уже нас пригласите, чтоб мы не бегали, не искали.
       Дудки! Еще раз дудки. Сделаю все возможное, чтоб только без них, если я для них не интересен – ни для Люды ни для Галы.
 
       В школе № 7 заканчиваю, подвожу итоги. Чтобы ребята посерьезней относились к моему предмету. Они наивные, очень волнуются. Пишут конспекты, пыхтят. Красота! Я только сижу и радуюсь. Даже рта не приходится раскрывать. Такой метод работы я взял себе за правило на последних уроках. Метод самостоятельной работы. Осталось у меня 124 часа. А в 12 школе приступаем к занятиям. Ума не приложу, как мне сейчас совместить и то и другое: к февралю надо закончить, а при нынешних условиях это невозможно. В 12 школе так составили расписание, что каждый день 1-2 часа. Значит я уже не могу полностью взять на себя часы в 7 школе. День оказывается разбитым и вряд ли мне удастся отчитывать хоть по 4 часа, о 6 я уже и не мечтаю...
 
19.12.1956
       Директор 7 школы спьяну заявил мне сегодня:
       –       Если через 5 дней вы не переведетесь ко мне, я передам часы Перепельченко, а от вас откажусь.
       Какая наглость! Перепельченко даже не в нашей системе. Он работает в вечерней школе завучем, имеет, кроме того, 13 часов в неделю, ездит на новой машине. Его месячный заработок больше 2 тысяч рублей. И ему мало. Директор готов дать ему заглотить и меня и мои часы – он подкуплен. Но я с этим не смирюсь, пусть попробуют отнять у меня остатки, недочитанные в 7 школе!
       Сколько я не объяснял ему, директору, он не хотел ничего знать. «Ваши мотивы меня не интересуют. Вы мне нужны не как Гельфанд, а как штатный преподаватель. Не будете вы – будет другой. За этим дело не станет». Между прочим он мне сказал и: «Куприков о вас хорошего мнения. Он защищает вас. А мы с Куприковым – на ты. Я ему просто говорю «Миша», а он мне «Женя».
 
22.12.1956
       Несмотря на то, что он приказал Александру Лазаревичу Калюжному (старшему мастеру) не давать мне больше часов, если я в течении 5 дней не скажу своего решения о том, где я остаюсь штатным, несмотря на то, что он хочет передать мои часы своему другу Перепельченко, я читаю по-прежнему и очень интенсивно. Калюжный загружает меня на всю норму, по 6 часов ежедневно! В результате на сегодня у меня осталось 100 часов, а неделю тому назад было 140. Я этому рад и очень благодарен Калюжному прекрасному бескорыстному человеку, который, хоть и кричит, но не обижается и не мстит.
 
23.12.1956
       Дорогой Нуся!
       Прошу извинить меня, что я тебе всё время не писала. Вовочка тебе писал часто и подробно обо всём. Я так загружена сейчас на работе, что возвращаюсь домой в 8-м часу. Идёт подготовка к распределению жилплощади и меня задерживает Лищенко со списками, с печатанием. Приезжаю домой и начинаю снова. Ты прекрасно знаешь, какая на мне нагрузка.
       Вова приходит поздно. Утром мне его жалко будить и я встаю в 6 часов, затапливаю плиту, готовлю ему завтрак и т.д. Почти каждый день опаздываю на работу. В общем, света белого не вижу.
       С трамваями тоже неважно. Всё у нас по-старому.
       Когда ты приедешь не знаю, ты даже не написал. С 29/XII по 10/I-56 года у Вовы каникулы. Вот и я немного отдохну, или ещё хуже станет. Он захочет гулять поздно.
       Письмо пишу на работе. Сегодня приёмный день. Уже 7:20 минут, а людей ещё много. Душа болит за квартиру. Вот пойми всё и не обижайся.
       Не буду уже спрашивать о твоих делах, приедешь, всё расскажешь. Обязательно возьми плацкарту и бери постель, чтобы отдохнул по-человечески.
       Будь здоров, целую крепко. Надя.
       Привет от Вовочки, Ани и всех родных.
 
26.12.1956
       Алик привел своих ребят – целую пачку, человек 8. Наум скис и не хотел ни с кем разговаривать, но среди девушек он провел энергичную работу, распропагандировал этих ребят так, что все отказались быть в одной компании с «пошляками». После ухода друзей Алика мы решили собраться у Ани сегодня в среду, чтобы провести окончательную «утряску» компании. Но для того, чтобы не нагрянули Изя с К°, я поспешил сколотить им компанию, повел их к Маре и Миле, пожертвовал Аликом, и даже обманул их, пообещав, что буду и сам.
       Мы пришли к Маре втроем: я, Алик и Изя. Она нас хорошо приняла и вместе с ней пошли к Лиле. Изя позвал еще и Бориса. На беду Изя не удержался от сальных слов, от пошлых выражений. Пошлость была неприглядной, мне стыдно было, что я его привел. И, естественно, Лиля и Мара отказались гулять с этими друзьями. Так у них сорвалась вся затея.
       Между тем мы, как было намечено, собирались у Ани. Организовали складчину, договорились насчет квартиры. Инициативу взяли на себя девочки Жанна, Лина и Лиза, на квартире у которых мы собираемся. Мое предложение о 30 рублях складчины было отвергнуто. Решили собирать по 40.
       Лена, что видела меня в Мариной компании, шепнула Шуре, что я женат. Ты была возмущена. Конечно, она бы не побрезговала за меня выйти замуж, но другим уступить ей эту честь не хочется, вот она и злобствует.
       –       Так вот какие у тебя друзья! - Заявила Науму.
       Придется ее взять на новогоднюю вечеринку, чтоб заткнуть рот. Меня не спрашивают, я не рассказываю. Но другим трепать языком не позволю, не люблю сплетен.
       «Монополисты» Жанна, Лина, Лиза не позволили мне взять Лену Роткович с подругой Маей. Они гуляли в другом месте. Алик тоже. Таким образом, у нас собралась сильно урезанная группа молодежи.
       Накануне последнего сбора был у Мары, ее не застал, но мать расценила мой визит, как приглашение Маре гулять со мной в компании. На другой день поздно вечером Мара и Лиля прилетели ко мне домой. Меня не было. Они оставили записку. Когда я увидел Мару и сказал, что не приглашал ее, она страшно обиделась и в канун нового года мы расстались холодно.
 
       Бебе я решил не писать. Даже Сашеньку не поздравил с новым годом, так как все-равно ни ответа, ни привета не услышу. А у меня целая пачка новогодних открыток... Повезу ему вместе с другими, когда поеду в Молотов за разводом.
 
       Новый год начинается для меня бледно. Столько знакомств. Но ни одного увлечения. Трудности в быту – не получил квартиру, а дома меня терзают, не дают поздно приходить с гулянок. Разве можно сблизиться и упрочить знакомство, если в 10 часов, а то и раньше, надо спешить домой и передавать, оставлять предмет своего увлечения другому?
      На работе трепка нервов продолжается. Оба директора дергают меня попеременно, каждый требует, чтобы бросил работу у другого, не желая считаться с моими нуждами. Инспектор по кадрам Алексеев без конца ездит выяснять у кого я в штате. Каждый из директоров считает меня своим штатным. Алексеев же посылает преподавателей на мое место то в одну, то в другую школу, но им отказывают директора. Так и тянется мое неопределенное положение. Квартиры нет, а в работе мне могут отказать, и тогда нельзя будет и надеяться на квартиру. А это сейчас главный вопрос моей жизни. Второй после женитьбы, тесно взаимосвязанный с первым.
     
   
   
   
    
 
 
02.04.1956  Видеть его в паре, видеть его вторую половину געווען זיין פאר
     
07.04.1956
07.04.1956  
       		    кинд (идиш) – ребёнок
   шквыкт зех (идиш) – [ведёт себя] "квикэн" - восторгаться, м.б. горделиво, или хвастливо восторгаться. Например: Дос кинд hот баки/у/мэн а нае шпилэхл ун ецт квикт эр. - Ребёнок
   получил новую игрушку и сейчас восторгается. Слово в основном применяеся к детям. Поэтому, если применять его к взрослым, то появляется иронический оттенок.
    
1946 1947 1948 1949 1950 1951 1952 1953 1954 1955 1956 1957 1958 1959 1960 1961 1962 1963 1964 1965 1966 1967 1968 1969 1970 1971 1972 1973 1974 1975 1976 1977 1978 1979 1980 1981 1982 1983