Владимир Гельфанд. Дневник, письма 1946 - 1983		  
 






  
01.01.1955
       Сегодня мне стало хуже, чем вчера. Ходить больнее, если передвигаю ногу. А они не считаются – ни Беба, ни родители: гоняют меня с поручениями. То усыпи Сашу (а сами пошли гулять), то подай, то принеси. Если я там – не дают мне покоя ни минуты. А здесь – так корми Сашу, играй с ним и пр.
       Накануне нового года мама категорически, поскольку у нее умирает любимый [Овсей], - не хочет веселиться, ей не до этого. Я знал, что она, как всегда, ломается, но гулять будет в полную меру. Так оно и случилось.
       Решили собираться у Сошкиных (соседей) в складчину по 35 рублей. Причем папа щедро заявил: «Деньги дадим мы!».
       До пол 2 ночи я усыплял Сашу, он все не мог заснуть. Потом довершала мама и папа резюмировал, что я потому его так долго усыплял, что действовал вяло и пел медленно, а вот мама взялась за дело энергично и у нее получилось.
       Вечер был сносный – много кушаний. Хорошее и вдосталь всего. Один старичок Беленький (лет 65) переусердствовал. Он так раскатюкался, что падал перед дамами на колени, бегал и пугал всех столовыми ножами, которых забрал в обе руки штук по 6. Бебе и мне он подливал усердно. Первый раз Беба столько пила. Я перепил вина тоже, но Беба дала мне лимон и тошнота прошла. Но нога разболелась. Долго не мог заснуть из-за боли. В 5 утра пришли Беба с родителями. Они погуляли на славу. Накануне Беба почти весь день спала. Ей не хотелось больше и она включила свет, взялась за чтение. Сколько я ее ни просил, она свет не выключила, спать мне не дала (позже она сама признала, что сделала нехорошо, но: «У меня тяжелые мысли, я должна читать, чтобы отвлечься»).
       После завтрака Бебу вдруг затошнило. Она побежала рвать. Потом, когда вырвала, стала плакать навзрыд. Чего? Ей кажется, что это связано с сердцем. Полчаса я ее успокаивал. Родители тогда гуляли. Я ей разъяснил, что это от вина, сказал, что и у меня так бывало. Она, даже успокоившись насчет причины рвоты, продолжала плакать по инерции. Сама объяснила: «Я плачу, потому, что мне хочется плакать». Губы поджала, как ребенок, обиженно как-то, наивно и [...]
       Потом пришли родители, стали тянуть ее к себе, отрывать от меня. Стали ругать ее, что перепила, стали суетиться, бегать, охать, ахать. Мама даже сказала (фальшь! Она на это делами не согласится) «пусть мне будет сто раз плохо, чем один раз тебе». Но Бебе стало хуже. Ни заговоры, ни суета и сочувствие не помогло.
       Мама гоняла меня: принеси ей то, принеси другое; бегали папа и мама за ней по пятам, когда она рвала и причитали. А поддерживал Бебу я, носил ей воду, помогал рвать. Похлопотав с 5 до 7 часов, мама и папа ушли гулять к Сошкиным. Они обещали взять и меня, и мы втроем готовились идти, но мне они ничего не сказали и поставили перед фактом: «Беба, мы пошли». Мне ничего не оставалось, как остаться, хотя я даже сладкого вчера не поел. Называется погулял... Если бы наоборот, Беба ушла бы, или в крайнем случае они бы ей принесли конфет и пирожных. Но не будем считаться, это мелочи. Важней другое: 10 дней как лежит рецепт на лекарство, а мне не получили его. Моя болезнь их не щиплет даже за пятки. Беба говорит:
       -         Одинокая мама. Разве она может за всеми ухаживать...
       Но, по-моему, здесь даже и речи не должно быть о том, чтобы откладывать получение лекарства, ведь болезнь моя – не медовый пряник – мучительная, мне хочется ее скинуть, но нет поддержки ни от кого.
       У нас работница новая Аня. Вчера работала до 12, позавчера – до 2 ночи. Но ей к новому году даже угощения не дали. Беба говорила, чтоб взяли у Сошкиных вино, на что папа откровенно ответил:
       -         Стыдно просить. Они уверены, что дома у всех к новому году есть вино. Неудобно будет, если узнают, что у нас нет.
       Аню ничем не угостили, а она, не получив еще ни копейки денег, купила Сашеньке в подарок 2 яблочка.
 
       Я часто задумываюсь. Может не стоит выезжать отсюда? Хорошая квартира, стеллажи с книгами, свой стол для работы, няньки для Сашки - домработница, все условия для работы над книгой. А с другой стороны – безликость моя, хозяйничанье и равнодушие ко мне. Чужие люди здесь и одиночество мне близких, дорогих, единственно преданных родителей – то перевешивает. Правда, Сашенька меня любит, но он знает, что их больше и они всегда властвуют. Например, он видит, что когда он со мной и что-то делает, они приходят и спрашивают его, как будто меня нет в природе: «Саша, тебе мама разрешила это делать?» или «Баба тебе позволила?».
       Например, он лёг сегодня ко мне в постель, зашел отец, спрашивает:
       -         Тебе мама разрешила ложиться к папе в постель?
       Видя такое отношение, он (а ребенок тонко улавливает оттенки) порой ни во что ставит меня, хотя и любит, и бежит за разрешением к ним, даже если я ему уже разрешил. Это очень неприятно и просто невыносимо.
       Беба тоже бывает ласкова. Мне было бы с ней неплохо, если бы оторвать ее от них. Но она прилипла к папе  и маме. Спит с мамой, а не со мной. Целые дни сидит с родителями, а я один. Любит их больше, чем меня. Семейной жизни нет, а артельная – каторжная в домашней обстановке.
 
02.01.1955
       Папа старается всегда покушать позже меня, если мы сидим за столом вместе: чтоб не сказать мне «спасибо». А если я ему скажу, он буркнет что-то в ответ, вроде «на здоровье». Раньше он совсем не отвечал.
       За обедом Беба кушала только второе. Она закончила раньше меня, я один остался за столом. Мама несколько раз подходила-торопила: скорей заканчивай, мы тоже хотим кушать. Со мной за один стол сесть они не решились.
       -         Ты молодец, хитрая, - радостно говорит папа, обращаясь к маме. – Ловко ты их провела!
       -         А что же? Я ведь знала, что они (Сошкины) приглашены на вечер к Беленьким, поэтому-то я их и пригласила... Они мне были очень благодарны и жалели, что не могут прийти. Козы целы и волки сыты.
      
       Беба рассказывает:
       -         Мама передала газеты. Папа не подписался в новом году, а «Правда» идет. – Действительно, прибыли газеты за 1 и 2 числа. – Но ничего, папа скоро подпишется.
 
       Новый год, а как серо проходит. Даже никаких вкусных вещей нет в доме, не говоря о вине и пиве. За это время я не попробовал приличной конфеты. Меня угостили лишь «золотым ключиком» - роскошь!
       Вчера была Хена – ее ничем тоже не угостили.
       Сашу определенным образом восстанавливают против меня. Утром за столом он сказал несколько раз:
       -         Папа, ты теленок.
       Дед от восторга не знал куда деваться – хохотал прямо мне в лицо, чем подзадоривал Сашу.
       Но тот вдруг проговорил, прищурив свои умные глазки:
       -         А баба корова?
       -         Что?! – Загремел деда, - не смей говорить глупостей!
 
       Я запел «Розамунде». Беба тотчас же заметила (при Саше):
       -         Это противная песня. И ты ее очень противно поешь. Даже твой друг Геня Пазовский тебе однажды сказал «Володя, перестань!».
       Я ей попытался объяснить по-еврейски, что при ребенке нельзя так говорить обо мне, это все-равно, что и сказанное однажды о дурном папе, который учит ребенка зажигать спички. Тогда она мне назло сказала:
       -         Сашенька! Это плохая песня. Эту песню пели фашисты. Ее нельзя петь!
       Получается, что я делаю только плохое. Эту мысль они вдалбливают ребенку, чтобы оторвать его от меня.
 
03.01.1955
       Вчера Беба, оглядываясь на меня, как я реагирую, перевязала себе руку пояском, как жгутом, и начала щупать. Это длилось довольно долго, сопровождалось вздохами. Постепенно, она, раскачиваясь, сделала сумасшедшие глаза, закусила губу, сморщила лоб, скривилась, щупая все лихорадочней. Мне надоело глядеть на эту сцену и я накричал на нее. Она перестала, но, поджав губы, ушла из комнаты.
       Позже она пришла, весь вечер пролежала в моей комнате, оставив своих родителей. Я даже удивился и решил под вечер приласкать ее, забыть свои обиды и поправить свою резкость. Позвал ее:
       -         Иди сюда! – Но она даже не оторвала головы от книги, хотя слышала мои слова.
       Когда легли спать, - повернулась спиной. Легла в постель первая, с краю, мне оставив место у стенки. Пришлось с больной ногой взбираться на кровать и перескакивать через нее.
       Лежали так: я лицом к ней, она – спиной. Потом я первый не выдержал, обнял ее. Она продолжала лежать в своей позе.
       Минут через 20 и я рассердился: повернулся на спину, потом и спиной к ней – на бок. Тогда она меня обняла и приподняла рубашку. Я снова не выдержал – повернулся на 180º и принялся ее обнимать с ног до головы, ласкать и прижиматься к ней. Под конец мы сделали. Обоим было хорошо и сладко. Расслабились и уснули, но утром началось все сначала.
       -         Посмотри на часы, - проснувшись сказала Беба.
       -         Мне трудно подниматься.
       -         А мне легко?
       Аргумент убедительный. Пришлось-таки мне смотреть на часы, а не ей, хотя у нее ничего не болит, кроме мишигаса.
       Позже она сказала:
       -         Поднимись, я встану. (Ночью она переместилась к стенке и ей нужно было перебираться через меня).
       Я ответил, что мне трудней, чем ей, вставать. Она ответила, что ей труднее. У нее больное сердце, а у меня ничего не болит.
       -         Как не болит?
       -         Ты ведь сам сказал, что тебе лучше.
       -         Вот в этом вся ты, со своим бесчувствием и эгоизмом, - заметил я ей и она поспешила меня оставить.
       До 2 часов дня она ни разу не пришла ко мне, но мои распоряжения, которые я давал Саше, с наслаждением отменяла, желая наказать меня.
       Мне вспоминается, как каждый день ее родители, когда видели, что я ее обнимаю или ласкаюсь к ней, - в постели или просто так, безумно набрасывались на меня:
       -         Не прижимайся к ее сердцу.
       -         Не дави ей на сердце.
       -         Не наваливайся ей на сердце.
       -         Дай дышать ее сердцу.
       На что она сама отвечала, что я не давлю, не прижимаюсь, не наваливаюсь и даю дышать. Ей самой становилась неприятной такая «забота». О моей заботе она знает. Чуть ли не ползком я спешил к ней на помощь, подбадривал и успокаивал, старался облегчить ей страдания.
 
03.01.1955
       Сейчас каникулы. За время моей болезни в училище многое как будто изменилось. Еще задолго до нового года пришли старая сплетница Васса и Шинакова. Они рассказали, что Липкин судится с директором из-за 1 месяца отпуска, который он незаконно хочет получить. Они рассказали, что Липкин ищет на моё место преподавателя, что Шмакова выбрали профоргом и другие сплетни и не сплетни.
       30/XII пришел Шмаков. Он был возбужден и взволнован. Хорошо прошла ёлка, выпущена стенгазета, словом, дела пошли в гору, и все это с тех пор, как он стал профоргом. Он, не скрывая самодовольства, рассказывал как он это всё организовал. Ёлка была вращающаяся. Нарядная. Много аттракционов – на 150 рублей. Были гости – девочки и шефы-медички. Они выступали с ребятами в хоре. Пришел затейник – друг мастера Овчарова – работник Дворца культуры. Он исполнял роль деда Мороза и говорил стихами. Было весело и ребятам и взрослым и все остались довольны ёлкой. Говорили, что никогда еще так хорошо не было. Это отмечали выпускники прошлых лет, приглашенные на ёлку. Играли в биллиард (между прочим, из-за этого биллиарда потеряли радиоточку – надо было иметь 1500 рублей, которые потратили на биллиард), в шахматы – блицтурнир – резали подвешенные кверху предметы (с закрытыми глазами). Словом, Шмаков радовался, как ребенок и был воодушевлен своим участием в организации ёлки.
       Спросил у него, как дела с Липкиным. Он мне ответил, что было бурное партсобрание. На нем присутствовал секретарь горкома партии. Все очень спорили, но что решили он не знает, так как после приема в партию, ему предложили уйти.
       После него 31 числа явился Корнилов с учеником Богодвидом. Он принял у меня партвзносы и досказал мне то, чего не объяснил Шмаков. Липкин на партсобрании вынужден был отказаться от своего стремления получить отпуск. Это ему грозило крупными неприятностями по партийной линии. Он предпочел ретироваться.
       Газету выпустили по поручению Корнилова, а не Шмакова – каждый приписывает себе заслугу. Ребята на ёлке пели и танцевали с медичками. Теперь они хотят выразить им свою благодарность: медички-студентки пригласили их на вечер в общежитие, а завтра на новогодний бал. Вот они и решили написать им что-нибудь в стихах. Для этого я и привел к тебе Богодвида – заключил Рэм Константинович.
       Здорово живут эти студентки, если водят компанию с подростками 15-17 лет. Видимо, дефицит мужчин слишком велик.
       Я написал для них тут же стишки.
       Взамен этого Богодвид принес 2 тома «Севастопольской страды» Сергеева-Ценского и журналы из библиотеки. А Рэм пришел, как и Шмаков, впрочем, чтобы отбыть формальность. Это не то, что к Бебе Хена – там искренний интерес и сидели они секретничали с 8 до 12 часов 30 минут. А у меня дружбы нет и дружить в ЖУ не с кем. Да и вообще, в коллективе не дружба – подсиживание и сплетни.
       Сегодня позвонил, наконец, Липкин. (Корнилов говорил, что заставил Аню-кассира принести деньги; Шмаков – что это ей было профсоюзное поручение, а Аня сказала, что её саму потянуло меня проведать). Он извинялся и оправдывался: был болен, занят и проч. Обещал прийти. Но не ранее, чем  через несколько дней. Оправдывался, что хотел пригласить преподавателя, так как не было куда деваться. Я его спросил: «Почему же вы не пригласили человека на своё место?». «Уже пригласил» - успокоил он меня.
       Обещал мне, что зарплату я получу. Посылает ко мне домой ученика исправлять двойку, так как его не пускают на каникулы.
 
       На днях к нам пришел рыжий глухой старик. Он назвал себя односельчанином Геры. Рассказывал тяжелую картину жизни на селе. Людей мало. Большинство – женщины. Машины есть, но ими плохо пользуются, а лошадей совсем нет, хотя они бывают полезней машин. Молодые не слушают стариков. Присылают руководить даже образованных, окончивших техникумы, но они не имеют опыта, ничьего совета не слушают. Часто по этой причине происходят потери. Так, у них новый председатель – молодой парень. Он приказал рано посеять, когда было холодно – зерно померзло. Старики отговаривали, ссылаясь на свой опыт, не послушался. Другой раз посеял на болоте – сгноил хлеб. Так по глупости пропадает колхозное добро. А стариков никто не желает слушать, их мудрость ни во что не ставят.
       Но самое плохое для них – отсутствие промтоваров. Они в глуши, им не во что даже одеться. Если продуктов хватает, чтоб прокормиться, то одежды нет вовсе. Ходят босые, а до города нелегко дотянуться. Вот и бегут из деревни. Девочки, по его словам, готовы на любую работу пойти в городе, чем оставаться в колхозе.
       Странное дело, в городе сейчас есть все необходимое из промтоваров, но масла с полгода нет в продаже, а выбрасывают – многотысячные очереди – не достать; и даже люди сведущие говорят, что его не будет. Нет консервов, нет мяса, кетовая икра – большой дефицит и за ней выстраиваются очереди. Колбаса еще бывает время от времени, но свиное сало есть и никогда за последние годы не сходило с прилавка. Есть в продаже только дорогие продукты, а при скупости их не приобретешь.
       Ладно еще отец ездил в Кизил – там достал 2 кг. масла, 2 курицы – перебивались на новый год. А сейчас сидим на картошке, масло ограничиваем в пищу. Больше ничего нет. В Днепропетровске хуже – нет крупы, хлеба, риса; там и на рынке дороже – неурожай был. Очень я волнуюсь за них, как они там живут.
       Йосиф (Мусин) говорил, что было бы лучше, если б наоборот – были продукты, а не мануфактура. Но хрен редьки не слаще. Я думаю, что в этом году всё выправится. Вся надежда на урожай.
       Очень интересную речь произнес Хрущев на всесоюзном совещании строителей. Он – за удешевление строительства, за создание заводов для изготовление готовых конструкций – каркасов и плит. Он намылил голову архитекторам Мордвинову и Захарову в своей речи, за стремление к беспредметной красоте – это он назвал конструктивизмом наизнанку. Что толку от красивых домов, если они стоят дорого и в них неудобно жить? Приводил очень убедительные примеры. Хрущев требовал проектировать и строить стандартные дома.
       Состоялось во Франции голосование парламента по вопросу о доверии Мендес-Франсу в связи с отклонением от главного пункта парижского договора о вооружении Германии. Мендес-Франс и американцы победили. Договор принят. Обстановка накалилась добела в связи с голосованием во Франции, которое состоялось 30/XII-54 г. Теперь война открыто приближается к ним и еще какая дикая война – атомная, водородная – подумать страшно, что впереди. Американцы торопятся – хоть бы еще 5-6 лет удалось продержаться миру!...
 
04.01.1955
       Была В. И. Принесла зарплату. Не знаю, кто ее уполномочил, но вполне ясно, что она интересуется не мною, а моими книгами. И правда, едва я отошел в столовую звонить Липкину, как она оказалась у стеллажей. Я послал сюда Бебу (она была расстроена чем-то и неохотно пошла) – Васса отбежала, как вор, от библиотеки. Что она ищет? Чего ей надо?
       Когда я спросил «Почему вы принесли деньги?», она заметила: «А вы не хотите, чтобы я к вам заходила?».
       Я ей специально показал энциклопедию, чтобы она видела, что мои книги. Она спросила:
       -         Куда девались те?
       -         Я обменял.
       Это было ей не приятно. Но пока я здесь, Васса с меня не слезет, я это чувствую, - пакостная старуха. Но какая дура. Открыто подойти к книгам она не смеет, а тайно подбирается, рыщет.
 
       В училище ставят мне подножки. Так, они попытались не уплатить мне деньги за кабинет, хотя я полмесяца проработал. Я позвонил Липкину, он извинялся (не знал, что я работал, а бухгалтер сказала, что я весь месяц не работаю) и обещал уплатить в следующую зарплату.
 
04.01.1955
       Дорогой Вовочка!
       Могу тебе сообщить, что передал я уже все свои «владения» и уже не числюсь завскладами, а рабочим цеха авторучек. Перешёл в цех работать с 27/I [27/XII] все заботы и боязни об учёте и недостачах отпали. Одно только неудобство для меня в цеху, что днём горят электролампы и детали блестят, и нужно хорошо видеть каждый дефект в деталях, а от этого мне сильно режет в глазах, и очков негде достать для моих глаз.
       Придётся наверно, Вовочка, тебе прислать рецепт на очки. Может ты сможешь мне их заказать в Москве.
       Пиши, как твоё здоровье? Что тебе дало лечение? Зимою надо очень остерегаться, чтоб не простыть после лечения и тогда вместо пользы может быть вред от лечения.
       Пиши, получил ли ты письмо от Саши. Он обещал тебе написать. От дяди Лёвы получал ты письма? Он почему-то нам давно уже не пишет.
       Зимы у нас в этом году не было, то есть снега и морозов нету. Сегодня и вчера моросит мелкий дождик.
       Будь здоров и счастлив. Сердечный привет Бебочке и Сашеньке, папе и маме.
       Целую папа.
 
05.01.1955
       Американцы перешли от угроз к делу – в Европе и Азии. Чан-Кан. Нам они дали «рождественский» - по их собственным словам, подарок – два эсминца, много реактивных самолетов и другое оружие. По договору Тайваню обещана огромная денежная помощь.
       Китай отвечает: «Мы не позволим. Нас не запугать» принимаются решения освободить Тайвань. Но практически ничего не делается. Сейчас, по-моему, легче освободить Тайвань, чем позже, когда на помощь придут американцы. Надо немедленно турнуть гоминдановцев всеми силами оружия, пока те только готовятся развязать войну. А когда Тайвань будет освобожден, американцы не посмеют уже вторгаться.
       Сейчас передают статью «Китайский народ полон решимости освободить Тайвань». Вот я и выразил свои опасения – как бы не опоздали.
       Очень хорошая передача – концерт на станции Северный полюс 3 и 4. Послушаю.
 
       Радостная весть! Бебочка была у врача-доцента, очень знающего. Она сказала, хорошо выслушав Бебочку, что у нее нет даже порока, не то что опасного чего-нибудь с сердцем. Она ей советует полежать с недельку, мерять температуру, но опасаться ничего не рекомендует.
       В доме радость. Я особенно переживал эти дни – тревога Бебы скоро целиком овладела мною. Бебочка аж расцвела, пришла сияющая. Ну, слава Богу, что наконец этот кошмар кончился.
       Я предложил Бебочке на радостях отметить это большое событие бутылкой винца. Она улыбнулась, сказала, «отметим».
 
06.01.1955
       Беба успокоилась ненадолго. Сегодня она смерила температуру – 37,1º. Испугалась, опять начала волноваться. Второй раз – 36,7º, в третий днем – 37,1º. Переместила в другой подмышке - 36,7º. Вечером опять 37, опять волнения. Я уже сам заставил ее перемерить. И что же? 36,8! Сама себя пугает, а температура поднимается, если часто вынимает и вставляет термометр.
       Родители ей уделяют много внимания. Утром и вечером папа приносит ей молоко в постель. Не пускают вставать. Если я прислонюсь к ней, папа и мама в один голос кричат: «Ты придавишь ей грудь, отодвинься!».
       А вчера был такой характерный случай: Беба читала Драйзера «Американскую трагедию». Я читал «Севастопольскую страду» С.-Ценского. Бебе захотелось обязательно прочесть мне кусочек – сцену суда, и она стала читать. Услышал папа. Он открыл дверь:
       -         Ты должна ему читать? Пусть он тебе читает! Сейчас же прекрати! Тебе нельзя повышать голос!
       И пока она не перестала – хотя это абсурд – папа не ушел.
       Обо мне некому заботиться, даже наполовину так, как о Бебе...
 
07.01.1955
       Мои любимые папочка и мамочка!
       Я уже на ногах, но выходить из дому ещё нельзя. 11/I пойду на работу, тогда смогу писать чаще, а сейчас посылать некого с письмами.
       Вы не возмущайтесь, если я не очень часто пишу. У меня всё благополучно. Беба тоже на больничном. У неё подозревали порок сердца, но выяснилось, что ничего нет. Мы все очень переволновались. Мама выбилась из сил, так что вы понимаете, что поручать ей письма ещё мне неудобно. Папа тоже болел. Он приехал с командировки с ушибом – упал, думали, что ушибся в почки, потом, что у него перелом. Тоже все волновались. Но оказалось – просто ушиб. Всё прошло, он уже ходит на работу.
       Работница от нас ушла, мама опять одна, а она ведь сама больная.
       Янька ко мне не приходит, хотя уже более месяца меня не видел. Даже не интересуется мною – я у него заслужил!
       Спасибо вам, горячее спасибо вам и тёте Ане за тёплые бодрые пожелания и сердечные приветы и поздравления к новому 1955 году. Пусть это будет и вам – все блага и радость, которые вы мне и моей семье пожелали.
       Будьте здоровы, счастливы и энергичны. Целую вас горячо и преданно. Все наши вас приветствуют, особенно Бебочка и Сашенька. Привет всем родным. Поздравляю их всех с новым годом. Желаю им счастья. До скорой встречи.
       Владимир.
       Между прочим, родители сейчас неплохо относятся. Когда я взял чёрный хлеб сегодня, папа сказал: «Ешь белый», приготовил мне завтрак и вообще проявляет внимание.
       Я сейчас спешу. Подробно в следующем письме. Хочу всё-таки отправить это.
       Целую вас и приветствую всех родных.
       Вова. Пишите.
 
08.01.1955
       Что Беба делится с родителями и что они мешают ей быть самостоятельной, я уверен твердо. Случайно вчера, когда я наливал чай, услышал из столовой слова папы: «Такой вывод из этого образа жизни». Когда я вышел, они говорили уже о другом, так что всего я не услышал.
       Папа для Бебы непререкаемый авторитет. Если он скажет, так не смей усомниться, а он многого не знает и во многом ошибается. Но разве я имею право делать замечания? Меня можно пилить, грызть, заедать. Но «Поповi можна, а дьяковi зель!». Так и со мной. Беба делает мне замечания за столом, в постели, на улице, в гостях – где найдет нужным. А я вчера сказал, что папа неправильно выразился «Я такого претендента (вместо «прецендента») не знаю». Так Беба меня сразу за это возненавидела:
       –       Как ты смеешь? Ведь тебя на свете не было, а папа уже знал, чего ты и сейчас не знаешь!
       Сегодня утром она ушла в спальню к Сашеньке и мамочки. Я пошел за ней и увидел на тумбочке, на пианино, подоконнике штук десять моих книг, хотя и прошу ее класть на место. Я сказал:
       –       Видишь, сколько книг разбросано по комнате?
       Она ответила:
       –       Не успела я глаза раскрыть, начинается грызня! - И назло мне осталась там, уже с час не заходит, что дало мне как раз возможность писать дневник: эти дни она «болеет», так что все время сидит здесь, а при ней писать неудобно.
       Беба говорила, что готовится пышный прием кого-то из гостей. Беба утешала меня также тем, что новый год мы хорошо отметим: мама и папа готовятся к этому. Но вместо сотенной свечи – копеечный огарок: мама принесла вчера 2 пирожных скромненьких и маленьких – мне и Бебе. Вот и всё – праздник!
      Теперь с новым годом экономия стала особенно разительной. Кушать мы стали 2 раза в день – завтрак и обед. Когда я вчера сказал Бебе, что хочу кушать, не плохо бы чего-либо остренького, она ответила словами, которые вычитала в «Севастопольской страде» (то, что сказано было Меньшикову о бритье) - «Высунь язык, он у тебя острый, его и скушай». (Бебе: молоко, конфеты и «Что будешь кушать?» без конца).
      Когда я ей говорил о еде, она слушала радио. И так рассердилась, что замахала кулаком. Саша тоже после этого стал замахиваться на меня кулаками. Я его позвал к себе и стал отчитывать:
       –       Если ты еще раз посмеешь поднять на меня руку, - сказал я строго, - то я тебя поколочу ремнем.
       Но мама не дала мне договорить. Она наспех прибежала, схватила Сашу за руку и утянула прочь.
       –       Куда вы его уводите? - Возмутился я, - оставьте. Я ведь с ним разговариваю. Не бойтесь, ничего плохого ему не сделаю. - И она бросила Сашу, но через 2 минуты все-таки позвала его «слушать музыку».
       За обедом папа завел разговор о моем неудачном устройстве в училище:
       –       Если бы ты со мной советовался, ты бы уже работал там. Но вообще, тебе наверно помешали плохие отношения с директором, твоя «критика», которая всегда дает плохие результаты. Я имею немалый жизненный опыт и считаю, что лучш не критиковать. «Критиков» не любят и вполне резонно – это те же склочники, которые всем досаждают и ничего не добиваются по существу.
       Беба слушала не дыша, и улыбка застыла на ее губах. Она боготворит рассуждения отца. А потом он нашел третье обвинение:
       –       Основная же причина: ты поздно начал хлопотать и не обратился сразу к директору.
       Сколько я ни доказывал, что училище позже других на три месяца открылось, что директор был завучем, когда я разговаривал, а кроме завуча не было начальства – не хотел слушать. И Беба подтвердила:
       –       Ты поздно начал хлопотать, не проявил настойчивости, не обратился к директору.
       Как только меня журят, бог с ними!
 
       Позже перевязывала себе палец Беба:
       –       Завяжи! - сказала мне.
       Но ей не понравилось. Пришлось перевязывать. Хотел лучше сделать, получилось медленно, а она торопила, потом жестоко сказала, когда я уже кончил:
       –       Скажи, что ты умеешь?
       Потом извинилась, как обычно, и ставила себе в заслугу, что способна признать свою вину, а я, дескать, - нет.
       Когда помирились, вбежал Сашик и, обходя меня, - мы лежали в постели – подал Бебе шоколадную дорогую конфету:
       –       На, мама, баба тебе прислала.
       –       Почему мне? - смутилась Беба, - разве я одна?
       –       Баба сказала, что больше нет, так она прислала только тебе.
       Я молчал. И Беба тоже больше ничего не сказала. (Уверен, что когда меня нет, ей дают все лучшее, лишь бы я не знал, меня всегда обходят, потому, что я для них чужой).
 
       Клеили с Сашей альбомы. Беба говорила:
       –       Ну что за картинку ты выбрал? У тебя нет вкуса. Как же ты можешь привить его ребенку?
       Саша сидел и мотал себе на ус. А потом мне заявил:
       –       Папа, у тебя нет вкуса. Что это ты выдумал головки разные клеить? Мамонька знает, так ты у нее спрашивай, что нужно. Я пойду, спрошу, - и он побежал.
       Тогда я посоветовал:
       –       Клей с мамой, а меня не проси.
       Беба попробовала клеить, но «устала» и мне все-таки пришлось завершить ее работу. Хорошо критиковать на расстоянии. Я завел ему альбомы, ношу картинки. Беба палец о палец не стукнула для развития вкуса ребенка. Она вообще (по эгоизму своему) не уделяет внимание сыну. Тем некрасивее ее поступок, который выглядит, как стремление подорвать мой авторитет у сына.
 
       Ночью заговорили о Павлике. Беба – с восторгом. Я это подметил и сказал, что мне он не нравится.
       –       Ты лучше его?
       –       Лучше. Во всяком случае на подлость не способен.
       –       Что за подлость? Ты пожалел немного вина, что он с тобой выпил? Он для нас крымского не пожалел.
       –       То другое дело. Ведь нас позвали в гости.
       –       Мы тоже зовем в гости, но много мы его угощали вином?
       –       У нас не угощают, - резко ответил я, и Беба никак этого простить не могла.
       –       Какой ты едкий, злой. Тебе и Павлик не нравится. Ты даже, говоря о нем, задеваешь других. Всех зацепил сразу.
 
       Сегодня днем заговорили о вышивках. Я держал вышитую подушку, тогда, когда Машка цапала меня за руку.
       –       Так ты жалеешь мою работу! - Сказала Беба.
       –       Это, ведь, не творчество, а копирование, - хотел пошутить я. - Да и то, ты ее делала месяц. А на рубашку потратила 2 года, но не закончила.
       –       Я жалею, что начинала, - раздраженно ответила она.
       –       Конечно, раз в 2 года вздумала сделать мне подарок, не сделала, да и то пожалела.
       –       А ты мне много подарков сделал?
       –       Гораздо больше, чем ты. Да и родители мои тебе дарили самое ценное, как своей родной дочери.
       –       Что они подарили?
       –       Уж во всяком случае, не такие подарки, как кожаное пальто.
       –       Тебе его не дарили.
       –       Конечно, не дарили. Но об этом узнал я через 2 года, когда Сандлерша к
нам приехала и меня предупредила мама, что надо поскорее проскользнуть незамеченным в нашу комнатку, снять и спрятать пальто, чтоб она, Сандлерша, его не увидела, так как оно принадлежит ее мужу (а пока он в тюрьме, - на хранении у нас). Так неожиданно я понял, что пальто, которое мне дали и которое я уже считал своим (и об этом даже сказал родителям в Днепропетровске), оказалось чужим. А потом мне еще Белла рассказала, что родители хвастались у них в доме, сделанным мне подарком - «кожаным пальто». Каково мне было все это слышать?
       –       Мерзавка Белла! Они не хвастались. Ну и что им было ответить, когда у них спрашивали? Они сказали, что пальто твое.
       –       Лучше было сказать правду. А так сказать, значит два раза обмануть.
       –       Я этой дряни еще покажу, как носить сплетни. Пусть, я ее увижу!
       Не помню дальше, о чем мы спорили. Я смотрел в книгу и машинально еще продолжал огрызаться. И тут невольно сошло с языка то, что я смутно даже между книгой подумал, чего не хотел сказать:
       –       Как бы ни было, но мои родители дарят свое. Краденного и чужого они не дарят.
       –       Мерзавец! - Выпалила Беба и ушла из комнаты.
 
09.01.1955
       Со вчерашнего дня она не разговаривает и даже не отвечает на объятия, хотя понимает справедливость моих, пусть и резких, а не ее слов, и чувствует себя неловко. В данном случае, я при всей резкости выражений, мерзавцем не могу быть назван.
 
       Сегодня воскресенье. Мне от ванны вчерашней стало хуже. Болит нога, поясница и выпрямиться я не могу. Ходить и даже сидеть невозможно. Несмотря на это, после обеда папа бросил упрек:
       –       Даже тарелки убрать не хотите!
       Это относилось как будто к нам двоим – ко мне и Бебе. Но я (и она) знаем, что это касалось только меня, так как в другое время всегда ни отец ни мать не разрешают ей шевельнуться с места, а если я иду что-либо делать, меня не останавливают. Поэтому я и пошел на четвереньках в кухню относить посуду, а позже, когда Сашенька принес мне тряпку, взялся вытереть стол. Беба оставалась лежать на диване.
 
       Позже из ЖУ позвонил Липкин и я сказал Бебе, что он неудачно составил мне расписание.
       –       Ты с ним не ладишь, - заявила Беба, точно, как любит мне говорить папа.
       –       Папины слова, - подметил я, - целуйся с ним.
       –       От тебя только гадости и подлости слышишь, - сказала Беба.
       Слово за слово, опять зашел разговор о родителях и вообще, об отношении ко мне. И когда я упрекнул, что со мной совсем не считаются и заставляют меня подметать, носить посуду и проч., хотя я больной и не могу двигаться, Беба ответила:
       –       Ничего. Тебя все обслуживают, а ты сидишь, как бог. Не вредно будет тебе и самому что-нибудь сделать.
       Удивительно их желание, чтобы я поскорее шел работать, чтобы ни гроша не потерял. Хотя и видят мое состояние, но ни единым словом не заикаются о том, что мне нужно подлечиться. Я чужой здесь. Никто из них, даже Беба, обо мне ничуть не беспокоятся. Им только надоело за мной ухаживать. Даже лекарство получить им в тягость. И сегодня Беба меня пилила, что я попросил заказать его побыстрее:
       –       Ты еще то не выпил, а уже о другом думаешь, любишь создавать людям работу.
       Что уж говорить о письмах и прочем? Я уже изо всех сил старался сделать все сам, чтоб не «счастливить» их, не обременять. Как тяжело чувствовать себя таким одиноким, да еще на чужбине. Вырваться! Вот моя заветная мечта!
 
10.01.1955
       Ночью у нас произошло замирение. Беба первая меня обняла, ну а я откликнулся на это вдесятеро. Я не умею устоять перед лаской. У нас кончилось не только объятиями и поцелуями, а нечто большим. Однако, даже после этого я не мог уснуть.
       Всю ночь я скрежетал зубами от боли и ни на минуту не сомкнул глаз. Под утро тоже не пришлось уснуть: Беба в 8 часов встала, ей надо было идти в поликлинику на ВКК.
       Встали все. Мама со слезами провожала Бебу:
       –       Бедная, как ты дойдешь! И проводить тебя некому!
       Как только Беба ушла, я лег спать, но мама, хотя она и знала о моих ночных муках, не дала мне даже полежать. Принесла Сашу ко мне в постель, пищу для него:
       –       На, покорми!
       На мои возражения, что я даже не вздремнул, она ответила:
       –       Мы все не вздремнули. Я не могу разорваться, чтобы все делать.
       Бебе она не дает даже пальцем шевельнуть, хотя у нее ничего опасного нет. Я уверен даже, что сегодня или через два дня ее выпишут на работу. Просто врач покладистый попался, эта Трошкова.
 
11.01.1955
       Вчера был у нового профессора – Первушина-сына. После ванны я так стал плох, что уже не решился идти в поликлинику и за мной прислали машину. Профессор довольно бравый на вид, смотрит внимательно... в глаза. Ногой почти не занимался. Только смотрел. Спрашивал, советовал и опять смотрел. Первым делом, как только меня увидел, сказал:
       -         Положите его в больницу во 2 отделение.
       -         Он уже лежал там, - поторопилась ответить Жучкова.
       Тогда я рассказал, как меня лечили и что солнце оказалось лучшим лекарем. Он подтвердил:
       -         Кто не знает, солнце – самое верное средство! Но там вас неверно лечили. Нельзя вам горячего, но тёплое необходимо. Банки вообще ничего не дают.
       Он порекомендовал продолжать пить выписанное для меня лекарство, принимать кварц, новокаин и вводить внутривенно глюкозу. На вопрос, как я заболел, я ответил: «чихнул». Но он сказал, что не это главная причина. Ангина, которой я часто страдаю, вот  корень приступа. Словом, кое в чем меня и моего врача надоумил. Я сразу же принял кварц и вернулся домой. Он потребовал чтобы я лежал и лежал, но это невозможно. Во-первых дома иногда надо что-нибудь делать, а во-вторых, надо же и о заработке думать.
       Беба сейчас тоже еще дома, ей больничный продлили. Но если ей можно болеть, так мне нельзя. О ней есть кому заботиться и кому возместить ущерб от лежания. Я же не имею право на больничный. Кроме того на мое место могут кого-нибудь взять и это располовинит мой годовой заработок – на лето ничего не останется.
       Вот почему я решил сегодня отправиться на работу. Дома меня никто не удерживал, а врачи не обязаны знать, что я не выполнил их предписания лежать.
       Заказал такси на 8 утра. Но машина прибыла в 8.35, когда я уже доплелся до училища. Конечно, за проезд с опозданием шоферу не уплатили, поэтому мне неудобно было вызывать такси на обратный путь. Мне дали 2 ребят и я сравнительно удачно возвратился домой. Только здесь, лёгши в постель, я почувствовал, что переборщил. Сейчас уже болят обе ноги, поясница и ноет в пахах. Сашик принес мне инструменты, гвозди и я приколотил себе палочку с ручкой – он мой единственный помощник.
       Приняли меня на работе почтительно – дань моей болезни, - смотрели, соболезнуя. Директора я встретил по дороге недалеко уже от училища. Он сочувствовал и говорил, что не следовало мне идти на работу в таком состоянии, однако, даже не подумал меня поддержать, помочь. Это не потому, что он зло имеет – просто не понимает. Беба права: солдафон.
       Липкин оказался куда внимательней: бегал узнавать для меня расписание, нашел мне палочку, подводил меня к классам, справлялся – «ну, как?», обещал даже договориться насчет машины; дал мне ребят, чтобы проводили домой.
       Учителя, Корнилов, сотрудники – все спрашивали, качали головами. Ребята были особенно учтивы. Слушали внимательно, помогали нести портфель и журнал.
 
11.01.1955
       Сегодня был на работе. Пришел разломленный, но даже участия дома не нашел. Чужие – внимательней.
       Не прочь, чтобы даже я их обслуживал: не возражают, когда я, едва передвигаясь и тянучи ноги, убираю со стола, мою посуду. Кушать уже не носят. Между тем, как я даже повернуться с боку на бок не могу. А вчера, зная, что я три ночи подряд от боли не сомкнул глаз, а мне в 7 утра вставать – нужно выспаться – держали Бебу до 1 часа ночи. Эгоисты. Целый день я один. Ко мне даже не заглянули ни разу. Беба ходит по комнате, но до меня дойти – не хватает у нее желания.
 
12.01.1955
       Сегодня вторично ездил на работу. Вернулся, подбежала мама, схватила с меня пальто и повесила, понесла портфель и книги в комнату, словом, была услужлива. Правда, давши мне обед раньше всех – себе, Бебы и папы – потому, что я с утра ничего не ел и весь день просидел в училище голодный, она постаралась выбрать для меня самый сухой и костистый кусок мяса (шкурка и нежные части, - я случайно увидел, что было в кастрюле, так как мама поручила мне потушить печку, когда кастрюля подогреется).
 
13.01.1955
       Ночью у нас был крупный разговор с Бебой. Родители опять хлопочут насчет квартиры. Клавдия все-таки уезжает и они весьма этим озадачены. Отец считает, что внизу у Довбы, которая хочет с нами меняться, (между прочим, она сказала нашей соседке: «Евреи заняли лучшие квартиры в доме!») сыро и холодно и много крыс. Тогда опять собрались на совет, пришли на этот раз к нам – в 1 час ночи.
       Постановили просить квартиру в новом доме. Но о том, чтобы нам отделяться, никто даже не заикнулся. Странную политику они все ведут. Хотят заинтриговать и меня своими прожектами, ударить на чувства: дескать, ко всем решениям меня привлекают, - ну как тут не умилиться! Но я остаюсь безучастным, равнодушным ко всей их возне. И Беба мне это заметила, - вот с чего начался наш разговор.
       Удивляет меня Беба. Она строит планы: «У нас будет комната большая, мы возьмем к себе Сашу, пусть мама и не думает, что я допущу ей опять забирать его к себе! И будем жить своей семьей. А то, что в общей квартире и общий котел – так это ж хорошо! Мы не докладываем».
       Когда она особенно упорно и сладко принялась соблазнять меня стоящими у нас перспективами, я ей напомнил, что мне безразлично где жить, но я хочу жить отдельно, а не с ее родителями. Она начала плакать:
       –       Что я могу сделать, если мама меня не пускает? Разве я могу заставить ее отпустить меня. И, кроме того, папа тоже теперь не хочет, чтобы мы отделялись.
       Тогда я решил точнее осветить свои планы, которые и без того, правда, достаточно ей известны по дневнику:
       –       Раз ты не хочешь размежеваться, то мне ничего иного не остается, как
распроститься с городом Молотов. Мне все-равно куда поехать, но только в теплое место и только отдельно. Я не настаиваю даже на Днепропетровске, хотя, казалось бы, после того, как пробыл здесь, в угоду тебе 6 лет, имею право тоже на что-то претендовать.
       –       Ты это делаешь из глупого принципа: раз не с моими родителями, так пусть хоть и не с ее родителями.
       –       Напрасно ты так думаешь. Я должен уехать только потому, что не имею семьи, лишен самостоятельности во всем, даже права воспитывать ребенка.
       –       Так ты это правда задумал уехать? Значит, в Усть-Качку мы с тобой не
поедем? Значит отпуск вместе не проведем? - Она говорила это так убежденно, что можно было подумать, что для нее главное не жизнь со мной, а месячное совместное времяпрепровождение. - Выходит, что летом ты берешь увольнение и уезжаешь? А между тем, при желании, - папа правильно говорит, - ты мог бы устроиться на работу получше и мы бы зажили здесь вместе с мамой и папой, как следует.
       Я ответил, что на такую работу, как у меня сейчас, попал только благодаря ей и ее родителям, хотя мог бы поехать по назначению в лучшие места и с хорошим окладом. Она возразила, что, если бы я хотел, то за три года мог бы уйти на другое место и т.д. Слово за слово, мы оба распалились. Тогда она заявила, что ей нельзя позволять себе такую роскошь – волноваться. И если с ней что-нибудь случится после этого, в чем она не сомневается, то я буду этому причиной. Но увидев, что припугнуть меня не удастся, сказала:
       –       Хорошо, я поговорю с мамой. В последний раз поговорю. Пусть она поймет. Ее вряд ли удастся уговорить, но я попробую, - и вдруг осеклась, увидев, что далеко зашла. - А если папа не сможет добиться квартиры?
       И я в это время подумал, с холодом в сердце, что путь на юг мне заказан и остается прозябать на чужбине, в добровольной ссылке моей.
       Но Беба вдруг вспомнила еще одну спасительную идею и с радостью, очень заметной в голосе, сказала:
       –       Комбинат и ВУШ переводят в Кизил. Значит мама и папа тоже уедут.
Ты рад. Ты уже ждешь, чтоб они скорей уехали и оставили тебе их квартиру! Но они все-равно вернутся. Если квартира будет разделена, они свою жилплощадь в городе потеряют. Ты хочешь их лишить квартиры?! Но я этого не могу себе позволить, чтобы за всю их доброту отнять у них на старость лет даже место для жилья! Не, я не могу себя заставить быть такой жестокой.
       После этой тирады я уже ей ничего не возражал насчет квартиры. Сделаю так, как подсказывает мне разум, тем более, что Беба знает о моих планах: уеду на Украину. Если не в Днепропетровске, то в другом городе устроюсь, если не в городе, то в селе. А потом, как устроюсь, вызову ее с ребенком. Не захочет – значит не я ей нужен, а родители. Пускай тогда поступает, как знает.
       Но теперь, когда я молчал и думал, Беба воодушевилась новой мыслью:
       –       Ты говоришь, что тебя обманывают мои родители. А как меня обманули в 1949 году? Надо было ехать в Кисловодск, так, если не было денег, нужно было прямо сказать об этом. Но пришел папа, схватившись за голову, и сказал, что у него пропала 1000 рублей, которые он оставил у тети Ани. Я, как дурочка, засуетилась, поверила. Но когда я поделилась своими переживаниями с мамой, она с улыбкой спокойно сказала: «Ничего». Да и тетя Аня не приняла этого к сердцу. Все вы знали, что это обман и никто не поверил. Так вы меня обидели с  первого дня приезда к твоим родителям. Я читала в дневнике, как все переживали из-за часов, а тут 1000 рублей и все очень легко перенесли эту пропажу.
       –       Я не помню, было ли так, а если и было, то в полной ли мере соответствует твоему изображению. Но почему тебе понадобилось столько времени, чтобы сказать мне об этом?
       Ей нечего было возразить и она скоро перешла к мирным переговорам, стараясь замять впечатления от своих нападок.
       Я пропустил еще важный момент в споре. Когда я Бебе сказал, что нечестно с ее стороны упорствовать в том, чтобы непременно остаться  нам с родителями, что я женился на ней, а не на ее родителях, она ответила:
       –       Можешь уезжать, если тебе не нравится, я тебя не держу.
       –       Очень красиво ты рассуждаешь, - ответил я ей. - После того, как я всю жизнь посвятил тебе, бросил родителей, уехал из родных мест, оставил университет и уехал сюда, где мне так несладко и где я без конца болею, она мне бросает «Можешь уезжать!». - И закончил я зло: - Ребенка тебе сделал, теперь не нужен.
       –       Фу, какой ты циничный, - прикинулась она оскорбленной. - Как ты можешь говорить такое! И потом, я сделала ребенка, а не ты.
       В дальнейшем я ей сказал, что никуда из этой квартиры не уйду. Здесь они меня выбросить не смогут, а там выбросят. Она слабо оправдывалась, понимала, что этого я не боюсь.
 
       Покупают Бебе только общие вещи, причем систематически – то дорожку, то кровать новую, то пододеяльник, чтобы в случае раздела осталось ей, - я ведь не буду, в случае раздела, тащить за собой барахло.
 
       Случайно, вместе с деньгами, отложенными на такси, для поездки на работу, оказалось 2 рубля, которые у меня залежались. Когда я подсчитывал, увидел, что у меня не 7, а 9 рублей.
       Беба мне сегодня напомнила:
       –       У тебя есть еще 2 рубля.
       Она буквально каждую копейку пересчитывает в моем кармане, тогда как я даже толком сколько она зарабатывает не знаю. Всегда после зарплаты она оставляет себе рублей 20-30 на расходы мелкие. Но я не смею и 2 рублей себе оставить, ведь зарабатываю немного меньше (хотя из-за нее, потому, что остался здесь жить и работать).
 
14.01.1955
       Мухамедшин настойчиво добивается игры со мной в шахматы. Его проигрыш в первом турнире, конечно случайный, не дает ему покоя. Кроме того хочется ему поскорей одержать надо мной лёгкую победу. Есть у него странности и другие. Он физически крепок. Пользуясь этим, хватает всех – от преподавателей до завуча за грудки. Я у него отбил как-то охоту дурачиться: он позволил себе эти штучки при учащихся, а я его отчитал. После этого он не лезет ко мне.
       М. всегда не кладет журнал на место. Идя в класс приходится долго шарить по всем столам после него.
       Он ловелас. Любит бабничать в училище, хватать за цицки всех женщин без разбору – и Ольгу и Вал. Ив. Щукову, шестидесятилетней старухой не гнушаясь. Жене изменяет открыто и любит рассказывать всем о своих ночных похождениях. Он даже разводился с женой, а потом сошелся.
       Другая разновидность Чиркова. Это феномен исключительный ничего не умеет и не хочет делать. Сплетница. Ради сплетни готова все и вся забыть и забросить.  Работает на полставки – 300 рублей, но всегда имеет деньги, видимо, от продажи книг. Ей доверяют осуществлять списание – тысяч, десятков сотен книг. Что она с ними делает – одному богу известно.
       Однажды она обвинила помощника директора по хозяйственной части Кузнецова в том, что утильщик не дал квитанцию на 1000 книг, которые были сданы в утиль. В другой раз мы обнаружили у нее в библиотеке уже ранее списанные книги. «Я их читаю» - пыталась оправдаться она перед Шмаковым, Ишаковой и мной. Кто ей поверит? Она ведь и новинок не читает, не то, что старье. Сама признавалась, что читает меньше последнего из учеников ЖУ.
       Однажды у нее пропало несколько книг. Она накинулась на ребят и на нас – преподавателей, с подозрениями.
       Как-то сказала мне:
       -         Преподаватель скорей украдет, чем ученик. Я знавала одного профессора. Который крал книги. Потом я пришла к нему, когда он заболел и обнаружила пропавшие книги. Так я могу сделать и сейчас, - как бы предупредила она меня, - могу прийти и к преподавателю. Уж лучше честно признаться: «Да, взял». Ведь хуже будет, если я сама найду книги.
       Я тогда ничего ей не ответил, так как не мог подумать, что она и меня имеет ввиду.
       Но вот заболел – и она три раза приходила меня проведывать. Но как только я ушел в другую комнату звонить по телефону, она уже рылась у меня в книгах. Я вошел, она стрелой отскочила от стеллажей, покраснев, как рак.
       А вчера эта «чуткая» старуха проходила мимо меня в учительской. Я её окликнул, хотел отдать ей библиотечный указатель искл[...] книг, который я у нее брал, но она даже не обернулась. Пришлось идти к ней. Даже Ольга была возмущена:
       -         Гельфанд больной должен за вами бегать?
       -         Мы все больные, - важно ответила Чиркова.
       Так, что истинный смысл ее визитов ко мне вполне ясен.
       Как-то раз я пришел к ней менять книги. Было много ребят. Она выдавала им литературу, а я ждал, подобрав себе уже несколько романов.
       -         Дайте я запишу, а вы потом проверите.
       Она дала мне мою карточку, а потом, когда я ее возвратил, буркнула:
       -         Я не люблю, когда кто-то у меня пишет там. Потом я, как правило, недосчитываюсь книг.
       Она подозревает преподавателей в воровстве. Но, если даже подозревает, то кто ей разрешил говорить об этом? Старуха окончательно потеряла ум.
 
14.01.1955
       Позвонила Дина. Беба шла говорить с ней (если ей нужно, она бежит, в другой раз не хочет даже по-маленькому встать, я ей вчера подавал горшок – действительно больной здоровому человеку!). Я хотел отдать Бебе трубку,  передав привет и не попрощавшись: Дина должна сегодня к нам приехать, но Беба на меня зашипела. Она и во все время разговора перебивала меня, поправляла и сбила совершенно с толку: враз я передал «привет ее мамаше и Кларе Павловне», что одно и то же, спросил не приедет ли Павлик, хотя он больной и позабыл поприветствовать Леночку – ее четырехмесячную дочь.
       Когда я закончил говорить, я выразил громко свое возмущение и хлопнул дверью. Через полчаса прибежал Саша. Я лежал в постели. Он подошел и начал железной пластинкой бить меня по лицу. Я понял, что это не только его инициатива, что Беба ему подбавила жару. Вне себя от гнева я крикнул:
       –       Уйди отсюда! Вон!
       Он убежал, сильно перепугавшись. Но его прислала Беба обратно.
       –       Папа, я извиняюсь, но ты больше не говори мне «вон».
       –       Уйди от меня. Ты меня не любишь и я тебя не могу простить.
       Он отошел, но уже по собственной инициативе попросил:
       –       Папочка! Я больше никогда-никогда так не буду, только давай клеять.
       –       Нет.
       –       Прости меня и давай клеять.
       –       Я тебя прощаю, но клеить не будем.
       Он убежал, рыдая, к Бебе. Вернулся тот час же. Торжественно заявил:
       –       Ты не будешь клеить со мной, так мама будет! Она сказала, чтоб ты дал клей.
       –       Клеить не буду и не дам его.
       Он стал сам шарить у меня в столе. Но не найдя (я уже спрятал) баночку с клеем, побежал с плачем опять к Бебе.
       Прибегает:
       –       Мама говорит, чтобы ты шел к ней, там договоритесь.
       –       Нечего мне ходить. - И я лег в постель. А он постоял-постоял, потолкался и опять принялся извиняться.
       Свой поступок он объяснил так:
       –       Я ударил тебя за то, что ты кричал на маму, а она не хотела тебя обидеть, так она мне сказала.
       Минут через 10 пришла сама Беба. Сразу начала меня ласкать, гладить. Я ей сказал, что ребенка наставлять, чтобы он меня поучал, - не годится, обещать ему то, что я не разрешил – не хорошо. А еще хуже – подогревать в нем ненависть ко мне рассказами, что я виноват, а она нет. Беба после этого попыталась оправдываться, но потом еще больше стала ласкать меня и этим растопила мое сердце.
       Я забыл все и повернулся к ней приветливо, прижался. Она сразу поднялась: цель была достигнута. Но уходя, принялась горячо обнимать Сашеньку, в знак поощрения его действий.
       И опять в груди моей закипает гнев.
 
14.01.1955
       Дорогие любимые мамочка и папочка!
       С 11 числа я уже работаю. Много накопилось уроков и сейчас мне надо хорошо отдуваться. Дома у нас всё благополучно, все здоровы.
       А как у вас? Что слышно с папиной работой? Не сократили тебя, папочка?
       Милые мои! Очень прошу, узнавайте насчёт работы. Надо быть заранее  подготовленным, а не так, как в прошлом году. Расчёт я возьму немедленно после окончания занятий, для чего за месяц вперёд подам заявление с просьбой освободить меня от работы. Мотивировка у меня сильная: недостаточная преподавательская загрузка и низкая заработная плата. Они теперь не посмеют препятствовать, раз меня обманули насчёт дополнительных часов в техучилище.
       Но вы мне должны помочь. Узнавайте у всех, кто может вам дать сведения – где требуется преподаватель 8-10 классов по литературе или культработник на заводе – директор клуба, библиотекарь – на всё я согласен, лишь бы устроиться. Может есть место в газете, на радио – литработник.
       Хорошо было бы, чтоб квартира, но если нет – буду с вами пока, а когда устроюсь, думаю Беба приедет. Она мне говорит, что не может уйти от мамы против её воли. А мне нужно оторвать её от мамы и папы.
       Ищите мне место. Если не в городе, то может в других местах. На Юге, у моря, даже в Крыму или на Кавказе – я люблю тепло. Согласен даже на деревню, если близко от вас.
       Крепко целую вас, обнимаю. Привет всем.
       Получили вы, дядя Сеня, новогоднее поздравление? Новогоднее письмо я писал – половину при Бебе, половину – без неё. Она не всё читала.
       Вова.
 
15.01.1955
       Сегодня Бебины родители раскошелились: устроили елочку Сашеньке. Пригласили Надюшу, Любочку, Сашеньку и Юлика. Купили небольшой торт, конфеты. Пригласили детей и взрослых на чай.
       Беба лежала. Ей, как больной, понесли самое лучшее – и конфеты и пряности. Когда она встала к детям, вести с ними хоровод, родители накинулись на нее и всем гостям объяснили: ей запретили вставать еще целую неделю, она у нас очень больна.
       За столом не обошлось без инцидента. Юлик сказал во всеуслышание:
       –       Вот если бы были конфеты «Белочка», было б хорошо.
       Папа вступил с ним в спор:
       –       Иначе ты не привык? Мы в твои годы и монпасье были рады!
       Вступилась мамаша:
       –       Эти, ведь, тоже хорошие.
 
       Сейчас 11 часов, дети разошлись, родители пошли погулять на свежем воздухе. Беба лежит в той комнате и читает. Я зашел за справкой о наличии ребенка. Увидел на табуретке возле Бебиной кровати шоколадки, конфеты (не такие, как подавали на стол, а как раз та самая «Белочка», о которой сокрушался Юлик) и верхушка – крем с розами – пирожное. Беба даже не предложила мне попробовать. Мне не положено.
 
       В тетрадь расчетов Беба записала «25 рублей на лекарства». Мне кажется все же, что лекарства и конфеты входят в ту 1000, что мы даем на жизнь. Так нет же, Беба ведет им счет отдельно: твое мое и мое тоже твое. Так и здесь. Беба озабочена как бы побольше урвать для мамы от наших денег, хотя на словах «мечтает купить мне костюм».
 
       После сегодняшнего разговора с папой, когда он требовал, чтоб я раздел Сашу, ни он ни мама не пожелали сесть со мной за обеденный стол, а Бебе – отнесли в спальню, в кровать. Я обедал один. Не очень огорчен, но не приятно это подчеркнуто.
 
      Папа никогда не говорит «спасибо», теперь перед сном он перестал говорить мне «Спокойной ночи». Мама хитрее, она старается даже иной раз быть со мной любезной, даже щедрой и ласковой. Папа держит нос высоко. Только похвастать своими успехами он не гнушается.
       Прислали из редакции журнала «Уголь» письмо, в котором обещают напечатать его статью. Он первому, через Сашу, показал мне, и скромно потом заметил, что ее год там «промариновали».
       Выпустили в 2 тысячи экземпляров сборник, за несколькими подписями сотрудников ВУШ. Папа, как один из соавторов, получил 1 экземпляр «авторский». Принес, и торжественно с довольной улыбкой показал мне.
 
      Беба, когда меня нет (я на работе), лежит здесь. Но как только я прихожу, ее уводят, чтобы я ее не волновал и не беспокоил, на целый день к себе в спальню. Она даже не заглянет сюда – я ей мало нужен. Только за книгами приходит. И ей не жалко, что я взбираюсь с муками на стул и лезу по стеллажам искать ей книги. Она, даже для виду, не пыталась меня отговорить от этих усилий, на которые они все – здоровые, не отважатся.
 
15.01.1955
       Мама ушла с Сашей гулять, а мне поручила следить за бульоном. Когда я, будучи у Бебы, сказал ей, что мне нужно посмотреть за керогазом, Беба возразила:
       –       Мама мне поручила, а не тебе.
       Но случилось так, что керогаз забуксовал, потух, задымил. Сколько я ни бился, не смог его заставить гореть – обильно было налито керосину – или вспыхивал ярким пламенем, или потухал и коптил. А мне надо было идти на работу. Пришла мама и ну кричать:
       –       Нельзя отлучиться ни на час. Проследить за керогазом и то не смог. Вода натекла, не открыл крышки – вот и потухло...
       А Бебе:
       –       Тебе и не надо было вставать, ты лежи.
       Между тем, я столько провозился, что мне осталось 15 минут на дорогу, а я иду 30 – такой теперь ходок знатный.
       Я сказал Бебе:
       –       Вот видишь, хоть ты и говоришь, что за бульон ты отвечаешь, я – козел отпущения. Три раза подходил, открывал, следил – но попало. А ведь больной... Лягу теперь и не сдвинусь с места, так и знай. Мне так даже лекарства не выкупили, а от меня требуется очень много, как со здорового. Хватит, что я работаю...
       Беба совершенно здорова. Во всяком случае больна не так, чтоб лежать. Она и сама ухмыляется:
       –       Ну и дура моя врач Трошкова. Рада, что вовремя положила и готова еще держать в постели.
       Но вокруг нее прыгают. Придешь, бывает – и конфеты у нее, и кабаковые семечки, и апельсинка, и пряники на стуле. А мне – не дают. Вечерами не раз теперь пьют и сами чай с конфетами, а мне – сахар и только. Обидно.
 
       Вчера Сашик пошел гулять с бабой. Уходя, он сказал:
       –       Машка, до свидания! Папа и мама, до свидания!
       Я заметил:
       –       Сначала Машке «до свидания», а потом мне и маме? Выходит, ты ее больше любишь, чем нас?
       –       Нет, папа, я люблю больше тебя и маму. Но и Машку тоже люблю.
       Мама:
       –       А бабу и деду ты не любишь? Стоит стараться для тебя!... (Видимо хотела, чтобы уходя с ней, сказал и ей «до свидания»)
 
       Беба со мной очень ласкова. Особенно сейчас, когда я пришел с работы. Целует и называет «милый», «мой сладкий», «мой муженек дорогой» и т.д. «Не уходи» - говорит она мне, когда я к ней подхожу. Она даже огрызнулась, когда папа, увидев, что я прильнул к ней, сказал своим обычным тоном «Не дави на нее так, не нажимай на нее»:
       –       Он на меня не нажимает, папа, вечно ты...
       Беба, видно, сказала им, что я застал у нее на стуле конфеты. Вчера вечером они выставили несколько конфет в буфет и я, конечно, взял одну к чаю.
 
16.01.1955
       Звери. Как они относятся ко мне чудовищно бездушно! Еще рассуждают о гуманности, о человечности...
       Знают, что каждое лишнее движение для меня мучительно. И все-таки охотно согласились, когда узнали, что я хочу на работу. Бебе они, хотя ей и пешком не трудно идти, доставали машину. Для нее вдвоем мыли ванну, чтоб ей купаться, а меня заставили мыть самого, причем требовали, чтобы именно я мылся первый, а значит – готовил ванну. Но я так устал, что уже не смог мыться.
       Когда я пошел на работу, папа и Беба (она тоже бывает равнодушна) говорили, чтобы подзадорить меня и внушить мне, что я здоров:
       –       Он совсем опрянул духом! Я не даром говорил ему: хватит лежать, а то привыкнешь к болезни. А теперь болезнь как рукой сняло у него. Он даже ходит прямо! (хотя это была ложь, я, конечно, ничуть не поправился от работы).
       А Беба добавляла:
       –       Работа подбодрила его. Он действительно чувствует себя лучше (сама она почему-то не хочет испробовать этот способ и, смеясь над глупым врачом своим, настраивает себя на еще долгий отдых в постели).
       А меня она, и, особенно родители ее, толкают на работу – лишь бы носил деньги, а на здоровье мое им плевать, я для них другого поля ягода, меня не жалко – чужой.
       Сейчас они идут на базар расклеивать объявления. Папа еще два дня назад потребовал: «Вова может написать за час штук 20-30 объявлений», и вот они засадили меня за работу. Я написал, а им не понравилось: «Зачем фамилию указывать? Чтобы все знали кто продает?»
       Эту машину они купили за бесценок у жены умирающего от рака человека. Он еще не успел умереть, а они уже пришли смотреть пианино. При жизни его просили 6 тысяч, но они не купили, а когда он умер, то у гроба его купили за 5 тысяч. Вот им не хочется теперь, чтобы знали, что они уже продают, тем более – за 6,5 тысяч. Заставили меня все объявления переписывать.
       Уходя, дали мне поручение: «Не успеем мы повесить объявления, придут покупатели. Так ты их всех принимай. Цена 6,5 тысяч. На меньшее не соглашайся. А ты, Бебочка, не смей сходить с постели. Вова и сам справится».
       Беба им поручила купить мне лекарство. В ближайшей аптеке одной составной части – анальгина – не достает. 2 раза поэтому мама заказывала мне неполноценное лекарство. И сегодня хотела. Я сказал, что надо позвонить в аптеку № 2.
       –       Там нет, - ответила мама, - нечего туда звонить. - Ей не хотелось идти на полквартала дальше.
       –       Звони сам. - Сказал папа.
       Я пошел звонить. Оказалось, что лекарство есть.
       Вышли они и через минуту вернулся папа. Я лежал в постели. Он открыл дверь.
       –       На, раздень Сашу. На дворе ветер – нельзя гулять.
       Я сказал, что раздевать мне трудно.
       –       Ты можешь встать! Ничего тебе не сделается, если его разденешь. Всем трудно!
       Саша сказал:
       –       Папа больной, пусть мама меня разденет.
       –       Не выдумывай. Маму не смей беспокоить!, - и добавил, обращаясь ко мне: - Можешь не раздевать, пусть сидит одетый! - И так бабахнул дверью – и комнатной и коридорной, что я удивляюсь, как они не соскочили с петель.
 
       Беба еще раз была у Андреевской (доцента). Она сказала, что электрокардиограмма показывает, что мышцы сердца в порядке.
       –       Значит клапан! - Решила Беба, и стала еще решительней измерять
температуру.
       Но температура все время нормальная, и все врачи, в том числе Муся, Клавдия Павловна и Андреевская, говорят, что у нее ничего нет. Но мама при Бебе все время звонит по телефону:
       –       Вы знаете! У нее с клапаном не в порядке. Я так волнуюсь! В таком возрасте, подумайте... Что теперь делать?
       В день пять-шесть, минимум, таких разговоров – и у них обеих голова ходором. Друг друга раскачивают. Но я вижу, что Беба здорова. Это было после Андреевской – дней 7 назад. А теперь уже все успокоились и только посмеиваются над Прошковой, что ее держит в постели. Мама тоже любит пускать панику время от времени: день ото дня она трубит всему свету – для этого очень удобен телефон:
       –       Вы знаете, у меня был такой приступ печени! Я уже думала, что не встану. Но Давид у меня кудесник. За 15 минут он меня оживил из мертвых. - И другие подобные вещи.
       Папа о себе говорит в другом тоне:
       –       Я чуть не умер. Но не привык баловать себя и нежить. Я встал и пошел на работу, хотя чувствую до сих пор, что у меня что-то переломано в кости.
       Только для меня они не делают никаких скидок. Профессор хотел меня положить в больницу. С его участия мне выписали больничный до 18 и хотят продлить дальше. Когда я сказал врачу, что хочу на работу, она замотала руками и ногами: «нельзя». «Только лежать» - говорят врачи. А вот «мама и папа» и даже жена этого не хотят понять.
       Точно так они не хотели понять домработницу Таню, когда она заболела, и заставили ее стирать белье, а когда та упала с ног, начали проявлять видимость  заботы: дали лекарство, уложили в постель, и то мама ругала Бебу: «Пусть работает, а не лежит!»
 
16.01.1955
       Дорогие дети!
       Большое Вам спасибо за пожелания к новому году. Дай бог, чтобы всё это сбылось. Извините, что немного с опозданием отвечаю на то письмо. Я взяла немного вечерней работы и поэтому приходила в 8 часов домой и позже, и уже была до того уставшей, что хотелось скорее кое-что поесть и скорее лечь, а папа без меня тоже не писал, и он был занят. Теперь уже заканчиваю и буду свободнее. Правда, начинается годовой отчёт.
       Праздники мы провели неплохо. Встречали новый год у Гуревичей, к ним приехали на праздники дети. Рива опять беременна, скоро уже пойдёт в декрет. Вот счастливые родители и дети очень довольны своей жизнью. Очень приятная была встреча, но было больно, что Вы не с нами. 1 и 2 были с родными всё время и опять только Вас не доставало.
       Вчера мы были на именинах у Мишеньки – Жени Скобловой, было очень много людей и неплохо посидели мы с ними. Именины были очень шикарными. Сегодня мы были на званном обеде у тёти Евы в честь приезда Сани в отпуск. Тоже были в кругу родных. Выпили за Ваше здоровье, но было больно, что вас не было с нами.
       Я не успела закончить письмо и папа вклинился. В другой раз напишу больше.
       Будьте здоровы и счастливы, мои родные, целую Вас крепко. Ваша мама.
       О Сашеньке ничего не знаем. Милый мой мальчик. Он нас совсем уже не знает. Пишите о нём побольше. Сердечный привет от всех родных и особый от Сани. привет маме и папе и лучшие пожелания.
 
       Дорогие дети!
       Мама уже все подробности о нашей жизни написала. Письмо ваше от 26/XII получили 3/I. Телеграмму вашу получили 2/I. От дяди Лёвы тоже получили телеграмму, но писем почему-то давно не пишет. Дал бы бог, чтоб сбылось то, что вы пожелали нам и мы вам, так нельзя было б уже быть в претензии к богу.
       Вы почему-то совсем не пишите за Сашеньку. Как он провёл новый год? И как он вообще проводит время? Пишите больше подробностей о нём. Как он кушает и как его здоровье? Как здоровье вас всех?
       У меня на работе пока без перемен. На третьем разу лишь 10/I выбрали одного председателя на три артели, а до 1/II наверно ещё все три будут работать. Обещают всем служащим дать работу.
       Будьте здоровы и счастливы. Целую. Папа.
 
17.01.1955
       Сегодня, находясь под впечатлением от выступления Жолио-Кюри, я рассказал ребятам об атомной и водородной бомбе. Не утаил от них и того, что действие водородной бомбы простирается на 300 километров (пример с рыбаками, из которых один убит и несколько ранены за 300 километров от места взрыва) и что в случае атомной и водородной войны может быть уничтожено все человечество.
       Ребята рты раскрыли:
       -         Вот мы и раньше слышали и читали, а не понимали. А вы нам объяснили, теперь только мы и поняли всё.
       После этого посыпались заявления на целинные земли. Они спешат спрятаться. Наивные.
 
18.01.1955
       Снова началась избирательная кампания. Она уже превратилась в формальность, каждый рад не участвовать. Мне повезло – я заболел. А то пришлось бы мне дежурить на участке.
 
18.01.1955
       Работницы у нас нет. Денег уходит меньше. Но я по-прежнему выкладываю  узаконенные 500 рублей. Но это бы еще ничего. Так еда у нас скудная, а за лекарства плачу отдельно из тех грошей, что у меня остаются. Вот как питаюсь я на свои заработки:
       1)    Утром – хлеб с чаем, днем – я уже по-своему произволу взял несколько печеньев от Сашиной елки, вечером – обед! - немножко картошки с косточкой от горлышка и компот скисший – никто его не ест, так мне перепадает: он уже пятый день.
       Беба говорит, что «на жизнь» уходит 2000 рублей – тысяча наша и тысяча со стороны родителей. Я еще и еще раз убеждаюсь, что это втрое преувеличено. Беба рада урвать от моей доли и приплюсовать к маминому балансу. Так, у нас двоих, по подсчетам официальным, за полгода не накопилось 700 рублей! Мы их собираем на костюм мне. То уходит на безделушки для пианино 25 рублей, то на лекарства, то на пододеяльник – все это мне лично совершенно не нужно. Но делается все необходимое, чтобы эта сумма (700 рублей) не росла и чтобы, вопреки уверениям Бебы, что она мечтает купить мне костюм, нужных денег так и не собрать. Родители ей подарили – за нашу же 1000! - две рубашки ночных, но этого Бебе оказалось мало и она купила себе еще третью, отняла от наших денег 60 рублей.
       Преимущественно Беба покупает ковры, простыни и т.д. - общее, ибо знает мои планы – уехать – и понимает, что все это останется ей и ее родителям, с которыми она расставаться не собирается.
       Особенно меня возмутило ее отношение к моим поездкам на такси.
       –       Не может быть, чтобы ушло у тебя 12 рублей! Ты ведь два раза в день ездишь на такси, а работаешь вторую неделю. Ты, видимо, берешь деньги из сумки.
       В первый день я шел пешком туда и обратно. Ездил во вторник – 6 рублей, в пятницу – 3 рубля, обратно пешком. В субботу тоже в один конец 3 рубля. В среду – пешком, в четверг отдыхал. В понедельник – вчера – ездил один раз – 3 рубля, которые Беба нашла у меня в кармане. И все. После этого я решил ходить пешком, чтобы она не беспокоилась о затраченных деньгах.
       Сегодня я сделал первый благополучный рейс туда и обратно – пешком. Беба сделала вид, что обижена, что ей жалко, что я из-за принципа хожу больной, но в действительности им всем наплевать и на мое здоровье и на то, обеспечен ли я одеждой, питанием, нормальной жизнью. Лишь бы им хорошо. У них круговая порука. Заботятся они и о ребенке, а я для них – нечистое рыло, чуждый здесь, пришлый.
 
       Вчера Беба спала со мной. Сегодня опять подалась к маме. После работы я к ней зашел, принес ей книги, журналы – и больше ее не видел. Она все читает, пользуясь больничным – не то, что я!
       Мама уже завязала голову: уехал папа, значит, мне придется засучить рукава. Больной, не больной, какое им дело – я для них не человек. Людьми они считают только себя, а болеть смеют – люди; мне болеть не положено, я должен зарабатывать.
 
       Маргарин на масло.
       В обед сегодня мама сделала картофельные оладьи. Они пригорели на сухой сковородке. Мама для отвода совести положила на тарелку кусочек масла. Папа, увидев это, сказал, блеснув глазами от негодования:
       –       Нечего масло кушать. Можно и маргарином вполне обойтись. Масло нужно держать для ребенка!
       Мама:
       –       Правильно, никто сейчас не кушает, только у нас.
       Это, что называется «шах и мат». Хотя мама и дала, но она рада была случаю укорить меня за непомерный аппетит.
 
       Попросил папу, чтоб отвозил меня утром и вечером на машине: утром, когда он на работу едет, вечером – когда с работы, это не трудно. Но папа по инерции пожалел для меня машину. Туда – да, и то утром, а вечером – нет. Я не могу гонять туда и сюда машину, тем более, что она и Кучерскому нужна и другим. Я молча проглотил пилюлю, подумавши только, что для Бебы он и 10 раз ежедневно прогнать машину, не задумавшись ни секунды, согласился бы.
       Когда мы уже легли спать, пришла мама:
       –       Ты папу не понял, а он тебя. Он решил, что ты хочешь днем ехать. А вечером – пожалуйста. Папа даже тебе сказал, чтоб ты ждал его.
       –       Ничего он мне не говорил.
       Он таки мне ничего не сказал, но отказал в машине.
 
18.01.1955
       Дорогой Вовочка!
       Сегодня получили твоё письмо от 14/I, из которого видно, что у тебя семейные дела не клеятся. Меня удивляет, почему ты нам подробно не напишешь всей правды. Конечно, ты для нас всё и мы примем меры, но сыночек дорогой, если ты говоришь о малом заработке, который ты там имеешь, то если ты, скажем, устроишься библиотекарем, это не больше 600 рублей, но и этого сейчас нет. У нас теперь идёт сильное сокращение и я просто страшусь этого. В конечном итоге, если тебе плохо, то к нам ты можешь всегда приехать и мы тебе поможем. Ты напиши нам всё, потом мы сможем судить.
       Если Бебе трудно уйти от мамы без её согласия, то задай ей вопрос, как они смели тебя заставить жениться без нашего согласия, или что она считает, что её мать больше страдала за неё, чем я за тебя? Я боюсь, если ты будешь настаивать на расчёт, чтобы тебя не послали на целинные земли.
       В общем, в воскресенье встретимся с родными и обсудим что нам делать. Каждый из них имеет связи и что-нибудь предпримем. Не переживай, не волнуйся. В крайнем случае, если заочно мы ничего не сможем сделать, то ты рассчитаешься и приедешь, а здесь на месте будешь искать. Самое главное береги здоровье и нервы.
       Будь здоров и держись, не падай духом. Крепко тебя целую, твоя мама. Сердечный привет от всех родных.
       Напиши, есть ли у вас все продукты и не трудно ли тебе будет выслать нам, а тогда напишем что и вышлем деньги.
       Привет Яне, если его видишь, и скажи, что мы на него сердимся, что он нам не пишет. Напиши немедленно.
 
19.01.1955
       Мои дорогие, любимые!
       Мамочка и папочка, родные. Что это вы мне не пишите? Я потерял терпение ждать. В этом году вы не написали ни одного письма.
       Что у вас слышно? Как ваше здоровье? Как вам работается? Как вы отметили новый год? Что слышно у родных? Как себя чувствует Оля после родов? Здорова ли её девочка? Какой из себя Олин муж? Хорошо ли теперь дяде Сене с семьёй на новом месте? Окупились уже расходы или нет? Что нового у дяди Люси? Как Лёничка – ваш общий любимец? Здорова ли тётя Аня? Поцелуйте её и обнимите крепко. Она всегда очень внимательна ко мне, не забыла и в этот раз – под новый год, что особенно чувствовалось во время болезни.
       Что пишет тётя Ева и как там без неё справляется с жизнью дядя Толя? Подробно напишите – и немедля – о себе.
       Я с 11 числа уже работаю. Начал лечиться амбулаторно, хочу перестать хромать до конца месяца. В поликлинике мне сделали 3 сеанса эритемной дозы кварца. С завтрашнего дня начну делать ионофорез с новокаином. Он мне помог, когда я вернулся из Днепропетровска. Завтра же мне начнут делать уколы – глюкозу – внутривенно.
       Дома у нас всё благополучно. Теперь уже все здоровы. Сашенька – мальчик необыкновенный – его нельзя не обожать.
       Целую вас много раз сердечно. Приветствую, обнимаю, желаю здоровья и долголетия, и чтобы нам быть вместе, или хотя бы поблизости.
       Привет всем родным – и большим и малым. Пускай все будут счастливы и не знают невзгод. Наши приветствуют вас. Бебочка и Сашенька обнимают и целуют.
       Вова.
 
19.01.1955
       Сейчас у меня тема Великая Отечественная война. Рассказываю с воодушевлением, несмотря на болезнь. Хожу с палочкой. Сгорбившись.
       В первый день Нелюбин из 8 группы пытался меня изобразить в таком красочном виде. Открыв дверь, я застал его за этим занятием. Но в дальнейшем никаких инцидентов не произошло. Ребята увлечены материалом, слушают, раскрыв рты. Глядя на их оживленные лица, я еще больше воспламеняюсь. Преподношу интересно, легко, эффектно. Например, о «параде Гитлера в Москве», который он намечал на 7 ноября 41 года: «Парад состоялся» - недоумение... – «но не немцев, а наших войск». Смех. А парад немцев был в другое время. Опять недоуменные выкрики: «пленных». Я: «правильно!». «Это были 60 тысяч немцев, направлявшихся из Минска через Москву – через Красную площадь». Схемы – убедительные. Причем, упрощаю и пользуюсь: Клещи? – по протянутым рукам, чтоб их убрали, надо крепче ударить. Показываю удары по рукам – на схеме (примеры с Москвой, Сталинградом). В нужные моменты, говоря о планах немцев: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить медленно, с расстановкой» - торжественным голосом заявляю в нужный момент. Применяю другие пословицы, используя Сталина: «Не до жиру, быть бы живу».
       Рассказываю где нужно, боевые эпизоды, причем привираю нещадно, для большего эффекта. Например, упоминая об институте военных комиссаров, «вспоминаю» два случая с комиссарами, когда один подорвался, вместе с 50-ю окружившими его немцами, а другой бился с врагом пистолетом, штыком, последнюю пулю – себе в лоб.
       Рассказываю о «Катюше», «Иване Грозном» ([...]) и немецких «Ванюше» (6-тиствольном миномете), и ящиках со смолой; изображаю их действие, как можно более яркими, даже юмористическими красками. Особенно смешит их горящая смола.
       Свободно сравниваю события прошлого и настоящего, что иногда помогает оживить материал (Берлин 1760 г. – тоже приукрашивая, – немцы целая армия бежала от маленького отряда русских. Цифры беру вольно – не знаю – 200-300 человек.
       Говоря о людоедах – показываю дикаря – мог съесть 1 человека, Гитлера – десятки миллионов, Эйзенхарт – мечтает сотни миллионов, человечество в целом. Сравнение – мышонок, котенок и лев.
       Ребятам все это нравится. Даже иной раз пускаю в ход свою палку (костыль) для более картинного жеста – на карту и т.д. В результате всех моих трюкачеств, ребята искренне говорят:
       –       Политзанятия стали самым интересным предметом (Семёнов).
       –       Как интересно, как в сказке (Зеленин).
       –       Точно в книге, так увлекательно (Трепаков).
       Все шалуны перестали быть шалунами. Никто не занимается посторонними делами. А сегодня, когда Хусаинов в момент рассказа моего стал читать и я остановился, на него зашикали все без исключения, и у него от смущения запрыгали на лице желваки.
       Я собой доволен. Так доволен, что даже болезнь свою забываю при мыслях о моих уроках. Целыми вечерами сижу готовлюсь. Успех окрыляет и хочется, чтоб еще лучше. Жалко только никто не знает о моих успехах – когда все хорошо – никто не приходит проверять, а когда неудачно – всегда придут. А сам я напрашиваться (как это делает Шмаков) не буду и не могу.
 
       Папа завтра обещает отвезти меня на работу, но обратно доставить наотрез отказался: машина нужна. Я даже пожалел, что попросил об этом. Не думал, что трудно свернуть на 2 квартала дальше нашего дома – туда и обратно метров 600!
       Беба спит. Она в этой комнате совсем не бывает, приходит только ночью. Сегодня у нее заболела десна, она греет грелкой и стонет от боли.
       У мамы болит голова – она ее перевязала. Папа сегодня с дороги, устал. Мне даже стыдно теперь болеть, но трудно преодолеть ишиас.
 
22.01.1955
       Вернулся домой поздно. Шёл пешком. Был занят отчетами, календарно-урочными планами и планом работы методкомиссии. Очень устал – мыслимо ли до 7 часов работать при моей болезни! Но нужно. Иначе я не получу 175 рублей, которые мне оплачивают за работу кабинета и комиссии. Кончается месяц, а я еще ничего не сделал.
       Болезнь моя разыгралась еще на работе. С полчаса я пролежал на диване, а когда наконец вернулся домой, первым делом – в постель. Даже рук не помыл, даже кушать отказался – не мог. Хотя с утра ничего не ел. Когда же я чуть-чуть отдохнул, мне подали кушать.
       После обеда я сразу же пошел проведать Бебу, хотя по правилам она должна была ко мне выйти – отдохнувшая, отлежавшаяся. А моя болезнь – физически мучительней, мне трудно двигаться. Но я все-таки пошел к ней. Понес газету «Литературку», хотел предложить чай, поговорить.
       –       Как здоровье, - спросил, - как зубы?
       –       Вашими заботами, - был ответ.
       –       Спасибо, - сказал я и направился к выходу.
       –       А что же! – бросила Беба мне вдогонку, - столько времени уже дома и не мог зайти! Знаем, чем ты там в училище занимался!
       Если родители ни во что не ставят мою болезнь и считают, что я могу мыть ванную, убирать со стола и в квартире, то это еще куда ни шло. Но жена! Что может быть ближе, родней, внимательней, чем жена? А Беба как будто чужая. И груба ко мне несправедливо и желчна со мной беспричинно. Словом, нет в ней той важной изюминки, которая в жизни, особенно семейной, зовется чуткостью. Как говорится, «чого нема, того нема».
       Вообще родители многое для меня делают. Например – еда. Папа и мама куховарят и покупают каждый день. Папа присылает за мной машину часто в училище и возит меня на работу. Сейчас они купили в аптеке глюкозу. За это я им очень благодарен. Правда, мама купила почему-то лишний пакет и папа как будто с укором ко мне, заметил:
       -         Всегда у нас любят покупать лишние лекарства, лишь бы тратить деньги.
 
24.01.1955
       На днях мне наш мастер Оборин (ему 60 лет) посоветовал:
       –       Прикладывайте мочу.
       –       Что за мочу?
       –       От детей. Я так делал компрессы, меня одна бабка научила, так все прошло. Как рукой сняло.
       Беба говорит, что помогли ему теплые компрессы, а не моча. Да и вообще, как это можно обкладываться компрессами из мочи?
 
       Читаю «Дружбу» Коптяевой. О Сталинграде. Любуюсь интересными сравнениями, яркими описаниями, отступлениями. И завидую – вот бы мне так написать!
 
24.01.1955
       Нога моя идет на поправку. Сегодня в третий раз буду принимать укол глюкозы. Начинаю привыкать, почти без обморока обходится. Но опять заболело горло, насморк, лихорадка. Папа говорит, что это потому, что я слишком прислушиваюсь к своим болезням. Он, конечно, хотел бы, чтоб я, как Таня когда-то, работал до упаду. Я и так работаю, но по дому не все могу. Сегодня встал рано, так и чай поставил, посуду перемыл.
       Бебе и Саше каждый день дают пить молоко. И сами пьют, наверно. А мне не предложили, ни Беба, ни родители. Я сам сегодня – тайно – позволил себе эту роскошь – промочил больное горло теплым молоком.
 
24.01.1955
       2 гр.[уппа]
       Швидкий – вызвать после урока, во время обеда, вместо обеда, пригласить помполита и мастера.
       Маслий – обманывает (вместо фамилии уч.[еник] назвал другую.
       Ростопира.
       Баращук.
       Клок.
       Велько.
       Шпак.
       Величко.
       Барабаш.
       Черненко.
       Лисовенко.
       Махинько – наливает воду за шею.
       Величко – оправляется в окно.
       Черненко – оправляется в коридоре.
       Клок.
       Ростопира – свои в классе в нос табак […]
       Бурлака – подложили мокрую тряпку.
       Величко 7 комната – смердючу шкуру кинули. – Клок и Велько.
       Шпак и Величко – хотел утопить.
       Шпак. Налил воду на постели Величко.
       Тараненко. Лисовенко опек руку.
       Мороз. Бушлат мне Лисовенко (Бурлак) спалил.
       «Аз» кличка Тарасенко. Кличко найдуще друзи.
 
       1.    Ростопира +
       2.    Баращук +
       3.    Клок +
       4.    Шпак
       5.    Велько
       6.    Барабаш
       7.    Величко
       8.    Черненко +
       9.    Лисовенко
 
       Комсомольцы.
       Растопира.
       Махинько.
       Ученики.
       Директор. Ст. мастер. Замполит.
 
       Билет и Мара.
       Рая.
       Ада и её муж: Адочка иди  к [ребёнку] и разговор сегодня. Приходи! – люблю не надоедать.
 
24.01.1955
       Дорогие папочка и мамочка!
       Уже скоро месяц, как вы не пишите. С самого нового года. Что у вас случилось? Немедленно отвечайте, я много переживаю из-за того, что от вас ничего нет.
       Милые, родные! Нет ничего страшнее отсутствия писем ваших. Письма ваши меня согревают и бодрят. Если вам трудно – я ещё и ещё раз повторяю – не пишите длинных писем, пишите короткие, только часто. За этот месяц (с нового года) я отправил вам уже 3, а сегодня пишу четвёртое письмо. Неужели нельзя было ответить хоть одним?
       К сожалению, мне ещё трудно ходить, а на работу меня возит папа на машине – я бы уже давно дал телеграмму, маму утруждать мне не хочется: она и так много занята, работница от нас ушла. Сидеть я могу хоть целый день, а ходить ещё трудно, я веду уроки сидя.
       Лечусь я энергично. Принял 3 сеанса эритемной дозы кварца, теперь – уже третий раз – ионофорез с новокаином. Сегодня же третий укол глюкозы – в вену (всего надо 10 таких уколов, недавно меня смотрел профессор и всё это приписал, я ещё тогда лежал и за мной прислали санитарную машину из поликлиники, где я лечусь).
       Всё письмо я занял своей болезнью: видите, как я держу вас в курсе всего, что у меня происходит!..
       Я работаю уже две недели, сегодня начинаю третью.
       На днях увидел Яньку на улице, окликнул его. Он подбежал и сказал, что очень занят и со мной ему говорить некогда: у него экзамены.
       - Почему не приходил полтора месяца?
       - Был занят. До свиданья!
       Это было с недельку тому, больше я его не видел.
       Милые, пишите о себе, о родных. Пишите побыстрее, а то я волнуюсь.
       У нас всё благополучно. Целую вас крепко, обнимаю. Бебочка, Сашенька и родители вас приветствуют.
       Как у родных дела? Привет им всем, целуйте их. Нежно любящий вас Вова. отвечайте немедленно!
 
25.01.1955
       Дорогие!
       Вчера вечером получил, наконец, ваше письмо. Рад несказанно. Не делайте больше таких перерывов.
       В жизни моей никаких ухудшений нет. Просто мне хочется полной свободы. По многим причинам сейчас люди стремятся оседать в наших краях. А мне эти края надоели. Конечно, не следует делать ничего поспешно, опрометчиво, но позондировать хорошенько почву не мешает: если будет работа и квартира, - то я готов переменить климат.
       Во-первых, я люблю Юг, тепло, фрукты и зелень, люблю долгое благоуханное лето Украины, Кавказа и проч. Во-вторых, надо вырваться к самостоятельной жизни – как бы хорошо ни было с родителями, я не могу не тяготиться своей зависимостью, обязанностью, подчинённостью, - пусть даже в малом – это чувство почти непередаваемо словами. В-третьих, мне надо оторвать жену и ребёнка, сделать их моими в полном смысле слова – это тоже долгий разговор. Наконец, что совсем не безразлично для меня и для вас – вы об этом совсем не упоминаете – мне хочется быть с вами или хотя бы близко от вас, чтобы видеться часто и помогать вам во всём и всем, чем смогу.
       Есть много плюсов и в нынешней жизни: хорошие квартирные условия, отсутствие забот по хозяйству, о сыне, что его не на кого оставить, если я занят, помощь со стороны родителей – они заботятся о Бебе и Саше, покупают им подарки, одежду и т.д., ухаживают за ними в случае болезни, словом больше половины моих забот снимают. Но это меня не прельщает, я не хочу быть боровом, а больше – не хочу быть обязанным кому-то. Есть ещё ряд вещей, заставляющих меня подчас колебаться.
       1. На случай войны здесь безопасней – для моей семьи и вам есть куда притулиться, я-то сам о безопасности не думаю, мой удел быть первым на первых позициях.
       2. Здесь нет антагонизма резкого между людьми. Я разъяснять не буду.
       3. Здесь легче с продуктами и товарами.
       4. Трудно перевозиться.
       5. По-видимому Беба ко мне не поедет, придётся думать о ломке семейной жизни.
       6. Сейчас поговаривают (была статья в «Правде» на днях – числа 18 или 20 о переезде комбината и вучи в Кизел). Если родители переедут, то мы останемся здесь жить сами.
       Главное, что меня тянет, конечно, вы. Даже не болезни и климат, даже не семейные неурядицы. Если бы вы жили в Молотове, свет для меня изменился бы, жизнь была бы иной, не такой безысходной – вы мне нужны – родные, искренние и любящие, как никто на свете. Если бы хоть видеть вас почаще!.. И этого не могу достичь.
       Привет всем родным. Целуйте их и обнимайте.
       Яньку я позавчера встретил. Он никому не пишет и со мной даже говорить не хотел: спешил. Ну да бог с ним – мальчишка.
       У нас всё благополучно. Сашенька изумительный. За его взгляд и улыбку можно свет отдать. А вы его даже не знаете. Как жаль.
       Что у Оли, как её ребёнок. Она ведь мне не пишет, а узнать кроме вас не от кого. Тётя Ева всё ещё там?
       В отношении продуктов, сколько раз я писал вам. Есть крупы всякие, есть рис, манка, гречка, вермишель, лапша, макароны. Был сахар. Это всё без очереди, свободно. А сейчас появились очереди за сахаром. Так что торопитесь. Послать мне очень легко, только напишите, что вам прислать и поскорей. Денег не нужно. У нас, слава богу, накопилось 750 рублей, мы их время от времени одалживаем то маме, то папе, потом они возвращают и деньги эти не переводятся. А выслать посылки вам я просто жажду. Это моя мечта, мне так хочется хоть чем-нибудь вам помочь, облегчить жизнь, а вы со своими условностями...
       Привет от Бебочки, Сашеньки и родителей. Крепко целую вас, пишите немедленно, что вам нужно и что нужнее всего, как у вас ценятся разные продукты – и я вышлю – теперь уж я наловчился отправлять посылки – за полчаса!
       Ваш Вова.
 
25.01.1955
       К моей болячке прибавилась еще одна – грипп. То, чего я боялся, приходится повторять очень часто – чихание. Болит горло, но не ангинозно, а на поверхности – режет, першит, кашель сухой и болезненный.
       Утром сказал папе:
       –       Я, наверно, заболел еще и гриппом.
       Он не преминул заметить:
       –       Все потому, что ты все время прислушиваешься к себе.
       Беба тоже сказала подобное, но в другое время – вечером:
       –       Ты потому мерзляк и болезненный, что любишь лето.
 
       Саша не хочет спать. Бегает, прячется. Мама говорит мне:
       –       Это ты его подстрекаешь, чтобы он меня не слушался!
       –       Мама! Как (я хотел сказать «как вам не стыдно», но сказал мягче) вы можете!
       –       Это не большое преступление, что ты его подстрекаешь, так, что ты не оправдывайся.
       –       Я все слышала, - сказала мне Беба, - это, конечно, глупость. (Сказала не сама, а когда я с ней поделился).
 
       Обедаем. Бебе понесли в кровать.
       –       Какая прекрасная вещь мясо, - говорит мама. - Но жаль, что его нам нельзя есть. Ни тебе, Давид, ни мне, ни Бебе.
       –       И мне, - вставляю я.
       –       Почему тебе? - вскидываются одновременно и мама и папа, - ты ведь здоровый человек. Тебе ведь врачи сказали, чтобы ты не обращал внимания на сердце и ты нам писал, что целый день жарился на солнце. Если бы ты был действительно болен, ты бы не выдержал и часу! (Я хотел сказать, что и они все выдерживали, но не хотел спорить и промолчал).
        Между тем, они продолжали:
       –       Вот у Бебы действительно серьезная болезнь.
       –       Зачем вы напускаете страхи? Я хочу, чтобы у нее ничего не было, и уверен, что нет.
       –       Ты всегда равнодушие проявляешь. Если бы ничего у нее не было, ее б не держали на больничном по полтора месяца (папа).
       –       Она очень тяжело и серьезно больна. Ее нужно беречь, как хрупкую вещь (мама).
 
       Я попросил молока, чтобы прополоскать больное горло. В детстве и после войны, если у меня болело горло, моя мама всегда лечила меня теплым сладким молоком и гоголь-моголем. А здесь для меня жалеют, хотя молочница приносит по 2 литра через день.
       Мама сказала: «Молока нет». А вечером, когда я зашел в кухню, то увидел, что она пьет какао. Какао пили и Бебочка и Сашенька (папа уехал в командировку).
 
       Когда я болел ишиасом и звал Сашу к себе, Беба ругалась, запрещала:
       –       Ты пачкаешь постель, Саша сидит на полу, у него грязные штанишки.
       Не только Беба, все на меня наваливались за это. Беба говорила, если была в хорошем расположении:
       –       Я тебя очень прошу, не делай этого. Неужели так трудно выполнить эту просьбу?
       Когда она слегла, то стала класть Сашу с собой в одежде. Вчера я зашел и застал их вместе: он был одетый в кровати с Бебой. Я ей указал, что если от меня она требует, то и сама должна выполнять свое требование.
       Так во всем. Если брошу кошке кусочек мяса: «Ты не аккуратный, набрасываешь», а сама бросает и тут же [...]
 
26.01.1955
       Когда был здоров, мама лимон от меня прятала. Теперь, узнав, что у меня ангина, грипп, лихорадка, - словом, венок (или букет) болезней, принесла мне к чаю лимон. Я, конечно, не стал его кушать, и мама лицемерно спросила:
       –       А лимон почему не берешь?
       –       Вы же знаете, горло болит.
       –       Беда какая. Пройдет и все, - не лицемерно выдала свое отношение мама, так растерялась почему-то, что не сумела притвориться.
 
       Утром сказал Бебе, что родные люди так не относятся. Если болен – так надо лечить. А здесь даже молоко жалеют. Беба сама нагрела молоко и дала мне.
       А сейчас мама опять предложила чай. Я решил сам взять и подогреть молоко. Наплевать мне на условности, здоровье дороже.
 
28.01.1955
       Рисуется.
       У Бебы сегодня РОЕ – 20. Как только я открыл дверь, мама мне об этом сказала. Но едва я собрался переступить порог комнаты, как она задержала меня, предупредила:
       –       Не говори Бебе, что я тебе сказала.
       –       Почему?
       –       Она может догадаться, что я волнуюсь.
       Позже Бебу вызвали из лаборатории по телефону, чтоб сказать ей дальнейшие результаты анализа. Мы с мамой были в столовой и слушали. Но вот вбежал Сашенька и что-то стал говорить.
       –       Перестань разговаривать, - строго сказала ему мама. - Тут передают о болезни мамы. У мамы болезнь очень опасная. Сегодня еще хуже. А ты... Глупый мальчик, совсем не понимаешь, как это серьезно.
       К чему же было просить меня не рассказывать? Порисоваться лишний раз своей самоотверженностью?
 
       Суп оказался несоленым. Я набрал щепотку в кулак и посолил. Остаток высыпал возле себя на стол. Пришел Сашик и начал лизать соль. Я ему сказал, чтобы не трогал:
       –       Еще чего ради, заболеешь от меня гриппом или ангиной.
       –       А зачем ты положил на стол? - Поинтересовалась мама.
       –       Оказалась лишняя. А высыпать некуда. Потом уберу.
       –       В ведро высыпать нужно, как некуда?
       –       Мне трудно ходить. Зачем лишний раз подыматься?
       –       Ничего, пустяки, скорее вылечишься!
       Меня взорвало и я сказал:
       –       Вы всегда говорите, что мои болезни – пустяки.
       –       А что же? Разве можно сравнить твой ишиас или грипп с тем, что мы предполагаем у Бебы? Дай бог, чтобы у нее лучше ишиас был!
       –       Причем тут Беба? Причем то, что у нее предполагают? Я не хочу, чтобы у нее вообще были болезни. А вот ваше отношение ко мне просто бездушное. Вы и вчера так же пренебрежительно высказались насчет моих недугов. Дескать, чем больше будешь работать, тем скорее вылечишься – чем больше работать и меньше лежать. Врачи советую лежать, вы – напротив.
       –       Кто тебе не дает лежать? Я не помню, что говорила тебе вчера: не записываю. А ты все записываешь. Пойди запиши и это.
 
       Когда я здоров, огурцы для меня жалеют, не дают ключей, если я хочу пойти за ними в подвал. Лимон – прячется или в Сашино отделение, или совсем с глаз долой. А теперь мама, зная, что у меня болит горло, дает мне лимон к чаю, огурцы принесла сама и, проявляя свою щедрость, ставит передо мной целую мисочку огурцов к обеду. Я каждый день отказываюсь от этих «лакомств», а мама все угощает меня - «Демьянова уха»!
 
       На днях я взял пару конфет, так мама их немедленно спрятала – заложила торбочками и мешочками – целой горой, не буду же я все разрывать. А Бебе она щедро дает конфеты – когда не придешь – всегда у нее полное блюдечко. Раньше мне Беба предлагала хотя бы монпасье, а теперь не предлагает.
 
       Вытираться после ванны мама дала мне, вернее оставила, грязное полотенце, которым вытирались Ира и Лина (ее подруга). Себе и Бебе она взяла другое.
       Вчера утром, когда я подогревал себе в кружечке молоко, мама пришла, взяла стакан и налила в него полкружки – ¾ стакана – располовинила, хотя молока хватает: его берем по 3-4 литра на два дня.
       Вчера она сама принесла мне теплое молоко перед сном. Видимо Беба ей сказала.
 
28.01.1955
       Дорогой родненький Вовочка!
       Мне очень больно, что ты не получаешь наших писем и так переживаешь.
       Сыночек родной! Что-то есть, что тебе писем не отдают. Мы, правда, не часто пишем, ибо сильно загружены работой и устаём, но написали подробное письмо не то 6, не то 8 января, где тебе написали, что тётя Ева уже приехала, и приехал Саня, и как мы встретили новый год, и ещё много подробностей.
       Мы получили твои письма от 14, 19 и сегодня от 24/I и во всех ты пишешь, что не получаешь писем.
       У нас всё совершенно благополучно. Папа уже сдал склады и идёт работать в цех. Будет там, наверно, над мелочами работать и своих 300 рублей выработает, лишь бы не отчёты и учёты. Это мне уже надоело хуже горькой редьки.
       Я немного в декабре подработала и заработала 900 рублей, отложила на книжку 500 рублей, собираем на летний отдых.
       Знаю, что это тебе доставит удовольствие, поэтому пишу. Хочу послать тебе посылочку из печения, как ты советуешь? Только как сын напиши честно, не стесняйся. Мы имеем полную возможность это сделать. Почему я тебя спрашиваю, я бы могла послать и всё, но я хочу твоего совета, куда послать, на училище или домой. Если ты в данном случае нечестно поступишь, я буду сильно обижаться.
       Сыночек милый!  Я очень боюсь, что ты принимаешь такое сильное лечение зимой. Как бы ты, не дай бог, не простудился хуже. Лучше бы ты лёг в клинику на стационарное лечение.
       Саня уже 3/II уезжает. Он взял у нас твой адрес и напишет тебе в части работы.
       Здесь я разговаривала с моим начальником, он при мне звонил Молчанову в ГУУЗ, и он ему сказал, что по Днепропетровской области должны открыться несколько техникумов и он тебя имеет ввиду в первую очередь. Во всяком случае Лищенко меня уверяет, что вырвет тебя из Молотова. Не нервничай, не переживай, и нога скорее перестанет болеть.
       Как к тебе относится твоя семейка? Что-то ты нам не пишешь об этом. Скрываешь от нас.
       У родных всё благополучно, все здоровы. Лёнька очень хороший, забавный мальчик. Разговаривает, всех знает и зовёт по имени.
       Все тобой интересуются родные и целуют крепко. Будь здоров. Обнимаю и крепко целую, мой родной. Твоя мама.
       Привет Бебе, Сашеньку целую.
 
28.01.1955
       Дорогой Вовочка!
       Напрасно ты волнуешься, ты же знаешь, что очень ленивы к писанине, но все же мы тебе уже написали на домашний адрес, кажется, 2 письма и одно письмо на адрес училища в этом году, то есть в январе месяце. Почему ты их не получил, нас крайне удивляет.
      Твои письма мы все получили. Очень мало отрадного. Видно кое-кто, несмотря на твои переживания вследствии болезни, ещё даёт себя знать в своём недовольстве.
       У нас нет ничего нового, разве то, что я уже сдал 25 и 26 склады свои и вчера и сегодня я сдавал свои отчёты бухгалтерии. Завтра выхожу уже на работу в цех. Это даст […] новое мероприятие. Я тебя буду информировать, а пока я ещё и сам не знаю, что это мне даст.
       Я боюсь, что зимнее лечение во время работы вместо пользы может ещё хуже быть. Надо очень беречь себя от холода и побольше лежать. Ты наверно поставлен в такие условия, что никакого режима не можешь придерживаться. Ты должен не забывать лечение в Одессе, что не следил за собой, и вместо пользы ещё хуже стало с твоей ногой.
       Будь здоров. Не забывай, что нужно очень быть осторожным с зимним лечением...
       Привет Бебе и Сашеньке. Целую папа.
 
29.01.1955
       Кропотин не унимается. Цепляется к пустякам. Однажды я играл в шахматы. Кто-то обратился ко мне – не смогу ли я побеседовать с одной мамашей. Я даже не разобрался в чем дело, ответил, что занят.
       Позже является в учительскую Кропотин:
       –       Все заняты, некому даже с мамашей поговорить. А Владимир Натанович набрался даже такой наглости, что отвечает: «Мне некогда!»
       А сегодня он спрашивает:
       –       В какую группу вы сейчас идёте?
       Я стал смотреть на расписание у меня в блокноте, на что Кропотин с торжествующим злорадством, так, чтобы все слышали, сказал:
       –       Сейчас звонок на урок будет, а вы еще даже не знаете в какую группу вам идти!
 
30.01.1955
       Всем налила мама чай. Но когда она стала наливать и мне, папа заволновался:
       –       Мама должна это делать? Самая здоровая! - Обратился он к Бебе.
       Я пошел сам за стаканом, а Беба, хоть покраснела, но не сказала ни слова, а когда мы остались вдвоем, оправдывалась:
       –       Маме ведь нельзя много ходить, она больной человек.
 
31.01.1955
       Дорогие и любимые папочка и мамочка!
       На днях получил ваше письмо. Спасибо за добрые чувства в нём выраженные. У нас всё благополучно. Очень желаю облегчить вам жизнь и работу, чтобы вы не нуждались. Прошу написать мне, какие продукты вам нужно выслать. Всё, что здесь есть, пошлю. Только поскорее, не затягивайте, а то скоро будут прод[…] они вам и не нужны будут.
       Очень рад, что новый год вы отметили весело. Пусть у вас не будет грустных и тревожных дней.
      Напишите подробно о пребывании тёти Евы у Оли. Я даже не знал, что она уже вернулась.
       Тёплый привет тёте Ане, дяде Сене, тёте Любе, дяде Люсе, тёте Цире, тёте Еве, дяде Толе и всем детям. Привет также всем знакомым. Поздравьте Гуревичей – родителей и их родителей с ожидающимся прибавлением семьи.
       Как дядя Сеня устроился на новом месте? Как здоровье тёти Ани? Что рассказывает тётя Ева? Как Лёнечка?
       Будьте здоровы, мои любимые. Привет всем родным, знакомым. Целую вас, Владимир.
       Бебочка и Сашенька вас тоже целуют. Привет от родителей. До скорой встречи!
 
31.01.1955
       Здравствуй дорогой Вовочка!
       Видишь, решил написать. Меня волнует твоё теперешнее семейное положение. Признаться, в этих вопросах нет сдвигов – да, никто ещё не написал диссертацию на эту тему, - правда писатели пробовали обобщить, но увы!
       Я вечно говорю словами Пушкина, супружество мне будет мукой, и потому не спешу. Мне кажется, что у тебя было б всё хорошо, но Бебины родители очень пристрастные люди – и в этом их нельзя обвинять – таков закон жизни, родители всегда остаются эгоистами в этом вопросе и это нужно бы было тебе понимать.
       Моё мнение таково, приезжай сюда в Днепропетровск, а затем можешь в Керчь, я тебе помогу устроиться.
       Вообще, у любого человека в жизни бывают ошибки, скажу больше, без ошибок нельзя жить, да, да, нельзя; их не следует бояться, но нужно, трезво рассудив, стараться поправить их. Ты не думай, что я тебе советую разойтись с Бебой – порвать с ней, нет, нет. Если ты устроишься, а ты устроишься, я в этом уверен, то жизнь пойдёт совсем иная – нужно в это верить.
       Представь, сильно разлилась река, прорвала плотину и топит селение, но люди не поддаются отчаянию – они знают, есть бугор за деревней, он станет островом, - пусть его потом может и затопить, но человек должен понимать, обязан верить в островки.
       Видишь, я разфилософствовал, это оттого, что тебя давно не видел, не говорил.
       Сегодня выезжаю, завтра буду у себя.
       Будь здоров, крепко целую тебя, сына, Бебу. Твой брат Саня.
       Жду твоих соображений. Привет от папы и мамы.
 
01.02.1955
       Оказывается, сегодня годовщина нашей свадьбы. Беба мне напомнила вчера вечером. Родители устроили пышный стол, пригласили Сошкиных. Даже бутылочку кагору приготовили.
 
02.02.1955
       Я сегодня достал Бебе книги. Она крутит носом: неинтересные. Всегда я достаю ей чтиво и каждый раз я ей не могу угодить. За все время нашей совместной жизни Беба ни разу не заглянула в библиотеку. Все я. На этот раз я принес книги из училища и оправдался за 2-х месячную просрочку при обмене, с помощью больничных. С трудом добился у Бебы больничного листка: она беззаботна, из-за ее безразличия задержал с обменом книги дней на 10 больше, чем можно было. Сделал перерегистрацию, новые карточки, взамен утерянных и проч. Задержался часа на 2. Пришел домой. Попросил Бебу починить мне пиджак, пижаму, пальто, брюки и другое – всё порвано – ни пуговиц, ни вешалки, везде дырки. Она пришила две пуговицы и зашила одну дырку на локте пиджака и сказала:
       –       Больше я не могу. Ты хоть бы сам сказал: хватит! Отдохни!
       –       Переутомилась, - ответил я. - Ты ведь не говоришь хватит носить книги, хотя мне действительно тяжело и нельзя носить, разбухший от книг портфель.
       Она обиделась, ушла. Но позже сделала вид, что не помнит зла и перед сном поднесла мне стакан теплого молока – для горла: у меня не перестает ангина.
 
03.02.1955
       Вчера вечером мама обнаружила у себя насморк. У нее нет температуры, ничего не болит, но она уже слегла и крепко перевязала себе лоб: профилактически.
 
05.02.1955
       У меня упала тарелка с картошкой. Картошка рассыпалась на пол. Я стал собирать верхушку. Ира в это время была в очереди за маслом.
       Мама подошла, отстранила меня и собрала все с пола:
       –       Я ей дам. Жарить все-равно некому.
 
       За столом спрашиваю маму:
       –       Огурцы есть в доме?
       –       Нет огурцов, - отвечает, хотя я вижу на подоконнике баночку с огурцами.
       Беба мне так объяснила:
       –       Они испорчены, я никому не разрешила их брать.
       –       Тогда зачем их ест мама?
       Ей стало неловко.
       –       Ты о каких огурцах говоришь?... Не знаю... Я спрошу маму, почему она сказала, что нет, когда огурцы были. Конечно, не для тебя, просто узнать, так как мне самой непонятно.
 
06.02.1955
       Открытый урок навязали мне, вопреки моим протестам. Я решил, что раз это входит в мой актив, то уж лучше все-таки провести урок: я ведь напишу потом в своем отчете о проведенных мероприятиях по методкомиссии это.
       По совету Бебы принял стрептоцид перед уроком, чтоб горло не болело. Это был 3-й урок по счету, но уже на 2-м я почувствовал сильную слабость, а когда подошел 3-й – открытый, глаза мои заволокло туманом, я не держался на ногах. Поэтому я сразу по звонку пошел в класс.
       На уроке был Кропотин, Липкин и мастера. Ни одного преподавателя не было, - они все опоздали минуты на 2. Я уже поставил ребят для рапорта, а никого не было, тогда я решил ждать и так стоя их встретили.
       Урок прошел хорошо: я уложился и в опрос и в объяснение и успел закрепить. Недостаток – мне трудно было говорить от слабости. Я заплетался иной раз, несмотря на все усилия не говорить бессмыслицы. Ребята потом подметили, что я сказал вместо «4 пятилетка»  - «пятая». Но если только это, не беда. Я ожидал от себя худшего.
       Использовал некоторые картины, диаграммы, привел и цифры, некоторые фактические примеры. Конечно, тема «Послевоенное строительство» не столь выигрышна, как «Отечественная война», но что поделаешь...
       До сих пор еще не обсуждали. Интересно, что скажет Кропотин... После того, как он узнал, что я готовлю на него заявление в первичную парторганизацию, он аж посерел. Смотрит на меня каким-то туманным раздумчивым взглядом...
       Беба советует мне не затевать истории. Я послушался. Но Корнилов его предупредил и он уже насторожен.
 
07.02.1955
       Сегодня замок от Крокодила я опять застал сломанным. Как только начинает действовать критика, сразу назревает грубая реакция на неё. Сколько раз за мою работу здесь били стёкла в газетах, где была критика, ломали замки, даже умудрялись вытаскивать карикатуры через щели.
       Корнилов вывесил лозунг на всю стенку: «Готовтесь к экзаменам». Без « !» и без «ь». Когда я ему сказал об этом, он ответил:
       –       Теперь я уже снимать не буду, некогда писать новый.
       И лозунг с ошибками висит третий день. Зато Кропотин теперь сам проверяет лозунги. Ползает по полу вместе с мастерами и выверяет каждую букву. Грамотностью он далеко не блещет.
 
08.02.1955
       Только что (5 вечера) по радио передали заявление т. Маленкова об освобождении его с поста ПСМ. Своё заявление он мотивирует недостатком опыта и ошибками, которые он в связи с этим допустил. Странное заявление и странные обстоятельства ухода!
       Верховный Совет без раздумья проголосовал. Никто у него не спросил ни слова, не выслушал мнений. Кто-то предложил удовлетворить просьбу и все удовлетворили. Как-будто так и должно быть. Это ошеломляющая весть. Я уверен. Что председателем будет Хрущев, слишком он выдвинулся за последнее время. А Маленкову, очевидно, в узком кругу предложили уступить место другому. А вообще наверху сейчас непонятное.
       Событий столько, что голова не вмещает. Во Франции выступили Мендес – Франса. Кризис кабинета.
 
08.02.1955
       Я обедал один. Мне надо спешить на военные занятия. Позвал кошку, чтоб дать ей кость. Но влетела Беба и надменно сказала:
       –       Мне надоела эта возня с Машкой.
       Какое хамство. Это при Ире и при матери. Она лезет мне на голову.
 
09.02.1955
       Пришел с офицерских занятий. Беба заказала билеты в кино. Теперь она со мной говорит начальственным, недовольным тоном. Поставила обед и говорит:
       –       Скорей ешь, я не могу ждать бесконечно, надо под второе освободить тарелку.
       Я успокаиваю ее, что сам за собой поухаживаю. Она грубо обрывает:
       –       Я за тобой не ухаживаю.
       –       Лишила меня этой чести, - подхватываю ей в тон.
       Потом Беба перед кино идёт поспать. В комнате свет. Беба посылает Сашеньку за мной, чтоб я выключил.
       –       Ты могла бы в спальне поспать, я не смогу ведь работать.
       –       Это моя спальня, – немедленно отвечает Беба, но спохватывается и добавляет, -  пожалуйста, можешь включить свет. Он не мне, а Саше нужен.
       После всего я получил задание разбудить Бебу в 9.45. Мама подошла ко мне и шепнула:
       –       Будете идти, следи за Бебой, но чтоб она не знала о моем предупреждении.
       Папа добавил от себя:
       –       В кино пойдите раньше. Медленно идите, чтобы Бебочка не напрягалась.
       Я в столовой включил радио в 9 часов, раз наша комната – спальня. Папа промолчал, пока говорили о назначении Жукова, Маленкова и т.д. А когда стали о сельском хозяйстве, он по-барски махнул рукой:
       –       Механизаторов мне не надо. Выключи.
       Даже мама сочла нужным вступиться:
       –       Он хочет слушать, что тебе, мешает?
 
09.02.1955
       Милые, дорогие!
       Получил вчера извещение на доплатное письмо и вчера же забрал его на почте.
       Все ваши письма – и те, где вы пишите о приезде Сани и тёти Евы, и другие – получил. Ни одно ваше письмо не пропало. Беда только, что вы пишите редко. Как, папочка, доволен ты переменой в работе?
       Печений никаких не присылайте: я не большой любитель и дома не так бедно. Что это вам пришло в голову такое легкомыслие? Вы мне лучше напишите, что вам нужно. Не отмалчивайтесь, срочно пишите.
       Очень хорошо, что вы хлопочете, справляетесь насчёт работы. Я твёрдо хочу отсюда уехать, но срываться так не стоит. Прошлый трюк нельзя повторять. Мне нужно заранее быть уверенным, что я найду работу и квартиру (если это не в Днепропетровске, да и в Днепропетровске хорошо бы с квартирой, одни книги теперь не вместятся дома). Пора мне ломать сложившуюся обстановку, не век же влачить неопределенное существование. Я хочу полной самостоятельности и независимости. Что касается международных отношений, то на них оглядываться я не хочу.
       Дома внешне спокойно. Как-будто никто ни в чём мне не препятствует. Теперь уже опять есть домработница – я не перетруждаюсь ни в чём. Но волей-неволей приходится заглядывать им в рот. Ведь у них в руках бразды. Они покупают, ведут расходы, они и распределяют продукты. А как и что расходуют – их дело.
       На сына у них тоже особые права – они возятся. Прямо это не говорят, но он без их согласия не выполняет моих велений: так его приучили – спрашиваться маму, деду и бабу. А Беба сидит больше с ними, чем со мной и, кажется, внутренне к ним больше привязана.
       Надо разрубить этот узел: как она будет вдали от них (если вообще согласится от них уехать; она уже сказала насчёт этого категорически – нет! – но я чувствую, что ей не хочется остаться без меня, надо окончательно всё выяснить).
       Крепко вас целую. Пишите. Вова.
       Привет всем родным. Не надо всех посвящать в детали.
 
10.02.1955
       Вчерашняя ночь началась спорами. Беба ходила слушать Лондон в 2 часа ночи. В связи с уходом Маленкова с поста Председателя Совмина и назначением на этот пост Булганина, а также в связи с другими перемещениями, за границей большая шумиха. Беба до таких разговоров очень любопытна. Я и сам не прочь бы послушать, но не в 2 же часа ночи!
       Лондон она не поймала. Пришла, сердится на папу: «Он уже искал люминал, говорил, что пропал его сон, требовал выключить».
       Потом, когда улеглись и я ее стал обнимать, она даже не шевельнулась навстречу. На мой в этом упрек, ответила, что знает, что мне в ней нужно и что не может забыть оскорблений, которые я ей нанес. Слово за слово – спор. Кончилось примирением и больше, но перед этим пришлось ломать комедию: одеваться, ложиться вальтом и проч.
       А утром она загорелась идеей купить мне отрез. Звонила на работу, исходили весь город. Я еле доплелся домой, - палку уговорила оставить дома. Ей стыдно, когда я с палкой.
       Отреза подходящего не нашли. Мама поехала в Молотовский район специально купить мне отрез, как она говорит, но и там отреза не оказалось. Видели один отрез по 400 рублей метр, но он оказался грубоват и его не купили. Зато приобрели настольную лампу и безделушки – подарок деткам.
 
       Вчера был у нас характерный разговор за обедом. Папа говорит:
       -         Ты не пугай ребенка атомной бомбой, а то он говорит «Водородная бомба еще хуже атомной!».
       -         Что значит «не пугай»? Было бы смешно, если бы я стал с Сашей беседовать на эту тему.
       -         Как же, – соврала мама, - он ведь сам сказал: «Папа мне рассказывал, какая сильная водородная бомба!»
       Они готовы приписать мне любые грехи и глупости, ищут к чему бы придраться, а сами при Саше говорят и о бомбе и о другом.
 
13.02.1955
       Дорогие!
       Получили ваше письмо позавчера. Не было конверта, только что на почте купил и решил написать.
       Мы с Бебочкой ходили по магазинам искать материал мне на костюм. Уже накопили 1000 рублей. Хотим купить 3 метра (по 400 руб. за метр), но подходящего пока не нашли.
       Напишите, любимые, как ваши дела, как здоровье, работа? Привет всем родным и поцелуи.
       Немедленно пришлите: 1) рецепт на очки – я пошлю сейчас в Москву письмо, чтобы они заказали там. 2) перечень продуктов, в которых вы нуждаетесь – я прошу вас, умоляю, дайте мне эту возможность выслать вам. У нас почти всё есть, даже масло сливочное и сахар.
       Все наши вас приветствуют, целуют. Особенно Бебочка и Сашенька. Будьте здоровы и счастливы. До скорой встречи. Целую. Вова.
       Врачи мне советуют лечиться в Сочи, Пятигорске, Евпатории или в Усть-Качке. Все очень хвалят Усть-Качку. Я не знаю, как быть, не поехать ли мне подлечиться? До этого ещё далеко, а у меня 2 месяца отпуска. Но я хочу вам на всякий случай об этом сказать, чтоб вы знали об этом варианте, тем более, что я окончательно от боли своей не отделался, хотя мне сделали 10 уколов глюкозы и другое лечение. Снимок показал, что искривлений в позвоночнике нет. Я хожу уже на работу пешком и без палочки.
       Целую, Вова.
 
15.02.1955
       Дорогой Вовочка!
       Ты твёрдо решил уехать оттуда. Мне не меньше хочется, чтобы Вы жили здесь. Мне кажется, что Беба никогда не согласится расстаться с мамочкой, но если когда-нибудь и решится на этот шаг, то в любой момент будет тебя упрекать, что и то плохо, и это плохо, и не так, как в Молотове. Вот почему я тебе советую, мой родной, обдумай всё как следует, взвесь и реши как следует.
       Здесь особенно привлекательного мало (кроме того, что мы здесь). Идёт везде и всюду сильное сокращение, и ты, как новичок, можешь попасть под сокращение первым. А с другой стороны, если ты чувствуешь (и обдумал всесторонне о необходимости расстаться), что Беба кривит душой и обманывает тебя, непреданна тебе, то хватит возиться. Поставь вопрос о поведении их с Сашенькой по отношению к тебе и реши, что нет смысла тянуть. Попробуй ещё раз предложить Бебе перейти на квартиру там на месте. Выложи свои веские доводы. Поставь в пример других, которые живут без родителей. А потом сделаешь вывод.
       Сыночек дорогой, очень прошу прислать нам сахару, но деньги мы всё-таки вышлем, ибо это ещё больше ухудшит твоё положение. Мы в этом в данное время ничуть не нуждаемся. Не делай то, что может тебе доставить лишние неприятности. Ты нуждаешься больше, чем мы, ибо идёт весна, у тебя нет пальто, нет костюма, а мы одеты и обуты, и на жизнь вполне зарабатываем.
       Будь здоров и крепок. Не нервничай и не переживай. Как твоё здоровье, нога? береги здоровье, это самое главное, а остальное само придёт.
       Целую тебя крепко и Сашеньку. Мама.
       Тёплый привет от всех родных и самые лучшие пожелания.
       Лишь на 4-й день закончила тебе письмо писать.
 
15.02.1955
       Дорогой Вовочка!
       Получили твоё письмо от 9/II.
       Я доставил тебе немного лишних хлопот тем, что послал письмо без марки, надеюсь, ты за это не сердишься на меня. Во-первых, не было в этот момент марки в доме, во-вторых, это после того, что мы послали тебе 3 письма, а ты в нескольких письмах писал, что не имеешь от нас писем, у меня уже было подкралась мысль, что кто-то перехватывает наши письма, а без марки я был уверен, что отдадут тебе в руки.
       Я и до сих пор не могу себе уяснить: почему иногда наши письма к тебе так долго идут, твои письма к нам приходят на 4-й или 5-й день.
       Нового особо хорошего, пока нечего писать. О новой работе я ещё тоже ничего не могу сказать тебе. Ещё не успел раскусить.
       Очень огорчены мы тем, что мы пока не видим выхода из твоего […]ного положения. Обещания насчёт твоего устройства то есть, но дальше обещаний пока не идёт. Всё зависеть будет от случая и как с […] тебе повезёт.
       Иногда я пускаюсь в такие рассуждения: […] но очень жалко и больно, что ты уже столько лет живёшь на далёком расстоянии от нас и мы лишены всех родительских радостей иметь от детей и внуков. Конечно была б для нас большая радость, если бы ты в этом году переселился к нам, или хотя бы поблизости к нам. Но с другой стороны начинаю думать, что это тебе даст? Временная радость пребывания с нами? Почему временная? Потому, что мы уже старые, хилые, а всех старых ожидает один конец, так что от нас очень сомнительная радость может тебе достаться. А твоё будущее счастье будет зависеть от того, насколько ты хорошо будешь обеспечен работой, квартирой и от самого главного, насколько тебе будет преданна твоя подруга жизни и Сашенька. Ибо самое большое счастье – это семейное счастье.
       Я имел осторожность спросить в письме на домашний адрес, получил ли ты письмо от Сани или он написал тебе на адрес школы, и твои домашние уже наверно интересуются где письмо Сани. Ты возьмись […] за жизненную переписку с Саней, может быть там что-нибудь выгорит. А для здоровья это очень хороший край.
       Может у нас раньше что-нибудь назреет, мы тебе сразу напишем! […]
 
16.02.1955
       Председателем Совмина назначен Булганин. Минобороны – Жуков. Наконец-то он занял должное место. Умница! – мой бывший начальник! Замечательные беседы Хрущева, Булганина и Жукова с американскими корреспондентами-кап[...]италистами Херстом, Кенгсбери, Смитом и Коннифом. Очень много интересного они открыли.
 
18.02.1955
       Дорогой Вовочка
       Вчера написали тебе письмо на домашний адрес и забыли на столе, а сегодня получили от тебя письмо, которое заставило нас очень задуматься. Я с этого письма заключаю, что временами бывает затишье, так ты успокаиваешься и нам пишешь, что всё в порядке и всё хорошо. В этом письме ты особо ратуешь за то, чтоб уехать из Молотова в этом году. Как видно, когда ты болел, они наверно чем-то начали выявлять свой недовольство, особенно за то, что ты меньше получил из-за болезни.
       Раньше ты писал, что вы даже ежемесячно откладываете на книжку энную сумму. За время твоей болезни наверно все пошло вверх тормашками. Ты можешь нам написать подробно что за это время меж вами произошло. Конечно, раз ты так категорично ставишь вопрос выезда оттуда, так всё, что зависит от нас, мы сделаем. Мы поговорим с тётей Аней у неё много знакомых. Поговорим с Саней, может он в Керчи что-либо узнает.
       Конечно, нас пугает ещё и то, что теперь идёт у нас сильная компания за выезд на целинные земли. Как у вас в этом отношении?
       Как твоё здоровье? Зима, видно, в этом году у вас не очень крепкая? У нас только один день был мороз градусов 14, а всё время морозов и снега нет. 2 раза снег выпадал, но не долго держался. Дожди бывают частые.
       Я пока работаю по-старому. На прошлой неделе выбрали уже новое правление и нового председателя на все три артели, но наверно до 1 февраля поработают ещё все на своих прежних местах. Обещают всех устроить на работу.
       Будь здоров, не переживай, действуй здраво, без паники и нужно надеяться на хороший исход. Если только что-либо узнаем насчёт твоего устройства, сразу напишем.
       Целую папа.
 
20.02.1955
       Мои любимые дорогие родители!
       Никак не мог взяться за перо: всё был занят. Сразу же после работы шёл на лечение, а оттуда, едва перехватив что-нибудь на 2 завтрак, уезжал на офицерскую учёбу, откуда возвращался в половине 12 ночи. Слава богу, теперь я немного посвободней и выбрал возможность написать вам письмо.
       У нас без перемен. Дни стали теплее, зима вообще была не холодная. Больше 30º ни разу не было. Продукты в магазинах есть, с перебоями только сахар и масло. Остальное можно купить везде и без очереди. Присылайте скорее ваш заказ. Я теперь свободен и смогу всё, что нужно, и быстро отправить.
       Дорогие! Что же вы не присылаете ни рецепта на очки, ни списка необходимых вам продуктов?
       Напишите, как вы живёте? Как ваше здоровье? Как дела у родных? Здоровы ли все? Не нуждаются?
       Нежно-нежно целую и обнимаю вас и желаю вам всего наилучшего. Бебочка, Сашенька и родители передают вам привет и целуют.
       Родным передайте многократные мои поцелуи – тёте Ане, тёте Еве со всей семьёй, дяде Сене с семьёй, дяде Люсе с семьёй, привет знакомым, друзьям, землякам-днепропетровцам, кто меня знает. До скорой встречи. Ваш Вова.
       Сейчас мы идём с Бебочкой в кино. Родители с минуты на минуту должны вернуться, тоже из кино: мы посменно.
 
24.02.1955
       Было партсобрание по поводу очередных пленумов ЦК и их решений. Между прочим, специальный доклад был о Маленкове. Оказывается, его заставили уйти. Было 2 Пленума, на которых резко выступали Молотов, Каганович, Микоян и особенно Хрущев. Последний прямо сказал: «Ты напутал, теперь склони голову и покайся». Но Маленков не хотел искренне покаяться. Ему предложили уйти, подписав бумагу-заявление, которое было зачитано на сессии Верховного Совета.
       Что он сделал?
       1)    Помог пробраться к власти Берия.
       2)    Не замечал его предательства и потворствовал ему.
       3)    По вопросу о восстановлении Германии высказывался в пользу вывода оттуда наших войск. Вместе с Берией они грозили Молотову, в случае неподчинения в данном вопросе, снятием с поста.
       4)    Считал необходимым развивать лёгкую, а не тяжелую промышленность – в силу пренебрежения и незнания марксистско-ленинской теории.
       5)    [...]
 
25.02.1955
       Директор сказал:
       -         Вы запустили работу. За что вы деньги получаете? Ни конференций, ни педчтений не проводите.
       Я разозлился, а потом про себя решил, что он прав и надо мне признать свои ошибки.
       На педсовете директор отметил, что в прошлом я очень хорошо работал, а теперь перестал. Я выступил и «покаялся»: «Да, плохо работал, но теперь буду хорошо. Но, заметил я, для того, чтобы оценили хорошую работу, надо, видимо, немного поработать плохо. Так я понял реплику Николая Николаевича. В прошлом за хорошую работу он меня никогда не хвалил, а теперь увидел, что я работал «очень хорошо».
       Директор и Корнилов переглянулись с улыбкой (вот как тонко я их разделал).
 
25.02.1955
       Здравствуйте дорогие Нуся и Надя!
       Ваше письмо от 20/II мы получили 24/II. Оказывается, авиаписьмо не получается быстрее простого письма.
       Как гром Ваше письмо нас оглушило! Но не унывайте, дорогие, и надо надеяться на благополучный исход. Я бы приехал, но я сам с ноября месяца борюсь со всепобеждающей меня болезнью.
       В ноябре месяце меня схватило горло, и я по старой практике стал применять жиры в горло. Но не тут-то было. Горло всё больше и больше давало себя чувствовать, а тут годовой отчёт, да и вообще я халатный к себе. Дошло до того, что мне в начале февраля сковало всё горло, и я не мог уже пищу глотать, и с 14/II я не выхожу в контору. На меня уличный воздух крепко влияет. Питание моё сейчас одни каши. Так что в поездке в такую температуру, как Днепропетровск, и говорить не приходится, и мечтать не приходится. Что делать?
       Дорогая Надя! Нашими знаниями мы Нусю не вылечим. Нужен врач-специалист. В Днепропетровске есть таковые, это не Дербент. Правда, ты занята работой, но в таких случаях на работу не смотрят. Займись, дорогая, удели ему только заботу. А на старости лет так нужны друг другу «а пур фолг», а если вам нужна материальная помощь, я помогу. Высылаю Вам 300 рублей. Нусе нужно, наверное, питание, а дальше посмотришь. Теперь пиши почаще небольшие письма, несколько строчек о состоянии его здоровья.
       Я на днях сдал годовой отчёт и придётся подъехать в Баку к горловику. Тоже попался крепко и не могу выкарабкаться из этого положения. Была б хоть Роза здоровая, так она тоже еле тянется.
       Как твоё, дорогая, здоровье? Что Вова пишет, вызывали вы его или нет? Напиши нам, что специалисты говорят, что проделали и каково его состояние? Поверишь, Надя, если бы не уход Розы, я бы уже давно на том свете был бы.
       Так что, Надя дорогая, приложи максимум энергии и вытяни его. Его годы ещё  дают право на жизнь. Притом, ты не одна в Днепропетровске. У тебя, слава богу, есть родня, которая всегда может помочь словом и делом.
       Я перевёл 300 рублей на имя Нуси, не знаю, как он их сумеет получить, ведь он больной. Тогда оформляй доверенность на своё имя. Я хотел адресовать на твоё имя, так я не знаю как ты по паспорту. Напиши, как ты по-паспорту. Может этот перевод вернётся и в дальнейшем я буду знать.
       Яблоки ему рекомендуются. Если да, пиши. Причём надо учесть, почём они у вас. У нас сейчас яблоки по 10 15 (Роза подсказывала) рублей килограмм. Если у Вас такая же цена, не стоит возиться с посылкой, лучше купить на месте.
       Будьте здоровы и счастливы. Целуем Лёва-Роза.
       Желаем Нусе полного выздоровления. Привет всем Городынским.
 
25.02.1955
       Родненькие!
       Когда получил ваше письмо, от досады, что не смогу вам помочь, сильно загрустил. Уже с полмесяца, как не стало у нас сахара, риса и кое-чего другого. Вот досада, подумал, что вы раньше не написали...
       Ваше письмо прибыло позавчера. А сегодня мама мне говорит:
       - В нашем магазине сахар есть, только что позвонили соседи. Хочешь послать родителям, беги скорей.
       Я быстро оделся и побежал.
       К нам из Киева заехали знакомые, они рассказали, какое там положение. Я лично ни Бебе, ни её родителям ничего не рассказывал, но сокрушался, что, наверно и у вас нет сахара.
       Продавали по 500 гр. в одни руки. Я ухитрился за полтора часа взять 8 кульков. Завтра буду запечатывать посылку, сегодня совещание, не смогу.
       С Бебой живём сейчас очень хорошо. Только надоело здесь, в Молотове. Народ здесь спокойный, простой, а вот природа суровей украинской. Я же тепляк.
       Насчёт сокращений не боюсь. Моя профессия не вышла из моды. Кроме того, я согласен даже на небольшой город, но тёплый. А с продуктами не всегда же так будет, как нынче.
       От Сани получил письмо, но ещё не ответил – некогда. Я сейчас заменяю уроки, хочу кончить раньше, авось скорей рассчитаюсь. Каждый вечер занят совещаниями, собраниями, а до этого 2 недели подряд была офицерская учёба.
       Саня ничего определённого не обещал.
       Посоветуйте, как быть с курортом – на Юг или в Усть-Качку? Беба на Юг со мной ехать не хочет, говорит, что если я не поеду в Усть-Качку, а на Юг, то ей тоже надо лечиться: у неё порок сердца, она говорит, ей нужно в Кисловодск.
       Привет всем родным. Целую вас. Вова. Привет от наших. Ждите посылку.
 
26.02.1955
       Дорогой Вовочка!
       Получили твоё письмо, в котором ты пишешь, что ходил с Бебочкой по магазинам искать материал на костюм. Это очень приятная весть для нас. Набрали уже на костюм?
       Напиши, как здоровье твоё, Бебочки, Сашеньки и родителей. Самое главное это здоровье и к здоровью конечно приличная одежда, также и питание.
       Путёвки у тебя ещё наверно нет для поездки лечить ишиас? Как только мы узнаем где самое лучшее место для этой болезни, мы тебе напишем.
       Как дела Сашеньки? Может быть есть у Вас новый снимок Сашеньки. Пришли. Хочется хоть на карточке его чаще видеть.
       Новостей никаких нет у нас. В продуктах мы не нуждаемся. Насчёт сахару, этот предмет теперь у нас трудно достать.
       Будьте все здоровы и счастливы. Сердечный привет Бебочке, Сашеньке и родителям. Может мама больше подробностей напишет.  Папа.
 
       Дорогой родной сыночек Вовочка!
       Папа написал ещё 22/II письмо и я его забрала на работу с тем, чтобы дописать и отправить, но на работе так забивают памороки, что я забыла. Сегодня вспомнила, что 1/III твой день рождения и решила уже за папу тебя поздравить и отправить это письмо.
       Родной наш Вовочка! От всего сердца поздравляем тебя с днём рождения, желаем тебе столько здоровья и счастья и долгих лет жизни, сколько ты сам себе желаешь. Дай бог видеться нам при лучших условиях, слышать хорошие вести от Вас. Мы уже считаем дни, приближающие нас к встрече с Вами.
       Если в Усть-Качке есть грязелечение, то езжай туда, только обязательно по путёвке. Старайся получить грязевые ванны и после них массаж. Такое лечение я получила в Бердянске в 1948 году. С тех пор я избавилась от ишиаса.
       Что с тобой, что тебе вливали глюкозу? Это ведь не от радикулита лечение. Мы очень беспокоимся. Напиши сразу. Как сейчас твоя нога и вообще здоровье? Как здоровье Бебочки и Сашеньки? Родителей? Что вообще у Вас хорошего?
       У нас всё по-старому, работаем, трудимся и скучаем по Вас. У родных тоже всё без изменений.
       Лёничка и Цира тоже именинники 1/III. Наверно будем у них.
       Ну, ещё раз желаем всего наилучшего, целуем всех, мама, папа. Привет и самые лучшие пожелания от всех родных.
 
27.02.1955
       Утром Беба вошла к Саше. Он сказал ей:
       -         Мне папа нужен.
       Она вышла, хлопнула дверью, обиделась.
       -         Я больше к тебе не приду, раз ты так говоришь. Ты меня не любишь.
 
       Вчера вечером я задержался в училище. Беба позвонила: «Почему не приходишь?» «Я играю в шахматы». Она бросила трубку, ничего не ответив. Такие фокусы часто бывают.
 
ХХ.02.1955
       Дорогой Вовочка!
       Получили твоё письмо от 9/II. Надеюсь, что не сердишься на меня, что я тебе устроил такой трюк с доплатным письмом. Конечно, это тебе была немного лишняя морока, но зато я уверен, что ты его получил. Я сделал это во-первых потому, что как-раз не было в доме марки, а отложить письмо пока купим марку, могло продлиться день-два или 5-8 дней. Во-вторых, это был как раз ответ на твои жалобы, что ты от нас давно не получаешь письма и мне уже закралась мысль, что может быть кто-нибудь задерживает наши письма к тебе, а доплатное, я был уверен, что тебе его отдадут в руки. Я имел основание так думать потому, что мы твои письма получаем на 4-5-ый день, а мы тогда написали тебе уже наверно 3 письма, а ты всё писал, что не получаешь от нас письма.
       Нового особо хорошего ничего пока. Писать о новой работе я ещё ничего не могу тебе писать. Ещё не успел «раскусить».
       Очень огорчены мы тем, что мы пока не видим выхода из твоего нынешнего положения. Обещаний то есть, насчёт твоего устройства у нас много, но пока дальше обещаний не двигается, всё зависит от случая и как твоя фортуна тебе повезёт. Иногда я пускаюсь в такое рассуждение, что конечно, очень жалко и больно, что ты столько лет разлучён с нами и радостей и горестей мы не имеем как преданные родители хотели б иметь от детей и внуков...
       Конечно, будет для нас большая радость, если тебе удастся вскорости переехать поближе к нам. Что же касается твоего счастья: так это будет зависеть насколько ты хорошо будешь обеспечен хорошей работой, квартирой и главное, преданности своей подруги жизни и Сашеньки, ибо радости от нас тебе уже очень мало можно надеяться, мы уже старые, а конец всех старых один... Так что должен заглядывать в будущее и искать и добиваться счастья в своей семейной жизни.
       Ты наверно получил письма Сани. Возьмись энергично за него, может быть там что-нибудь выгорит. Насколько он нам обрисовал картину, так очень возможно, что ты там сможешь устроиться. Конечно, если у нас что-нибудь раньше выгорит, мы тебе напишем. Я имел осторожность написать на адрес домашний, что Саня тебе написал и Беба наверно уже ищет это письмо.
 
ХХ.02.1955
       Дорогой Вовочка!
       Мы здоровы, работаем, живём не плохо. Только много заняты на работе, а потом по дому. Но труд нас бодрит и заглушает немного тоску по Вас. Это невыразимо. Кроме воскресенья с родными не видимся, но в воскресенье всегда проводим целый день среди родных и в этот день не перестаём говорить о Вас.
       Саня 31/I уехал и у тёти Евы тоже стала пустота на душе, но он очень близко, захочет и поедет к нему.
       У Оли хорошая девочка, они вдвоём за ней ухаживают. Работницу выпроводили и ищут другую. Но они не жалуются. Оля поправилась, уже работает. Передаёт Вам большой привет, извиняется, что не написала, очень занята.
       У дяди Сени дела прежние. Долгов ещё не выплатил, ему трудновато. Ляля в этом году заканчивает школу, но попадёт ли в госуниверситет трудно сказать. Володя очень хороший мальчик, тоже в этом году перейдёт в 5-й класс. Время бежит.
       У дяди Люси жизнь протекает без изменений. У них работницы нет. Лёничка находится у соседки целый день, а вечером они его забирают. Это им очень удобно. Платят 200 рублей в месяц. Лёничка очень поправился, у них и вообще чудненький мальчик. Мы с папой наслаждаемся Лёнькой, Жениным Мишкой, а нашего Сашеньку мы не знаем и он нас не знает. Нам не повезло его знать и видеть.
       Как твоя, Вовочка, нога и вообще здоровье? Как на работе? Как здоровье Сашеньки, что нового он говорит, что знает? Как Беба поживает?
       Будь здоров и счастлив. Целую много раз. Сердечный привет и поцелуй Бебе и особенно Сашеньке. Привет маме и папе. Все родные обнимают Вас и тепло приветствуют.
       Твоя мама.
 
02.03.1955
       Вчера был день рождения мой, но отмечали годовщину свадьбы родителей. О моем рождении никто из гостей не знал до поднятия тостов, когда было об этом заявлено.
       Дина с Павликом принесли шампанского бутылку, Сошкины – четвертушку кагора. На стол подавали сладкое – наполеон и печенье. Конфеты дешевые, никто не кушал. Гыдыла – мандарин. Павел съел 3, я тоже последовал его примеру.
       Хорош был наполеон, больше ни к чему не притронулся я – коржики и проч., вроде золотого ключика.
       Беба подарила мне шикарный подарок за 136 рублей – верхнюю рубашку - сетку, шарфик и платок, а потом еще и книгу Н. Хикмета. Родители – свитер и одеколон трехрублевый (дали Сашеньке для вручения). Свитер мне понравился. Я такого не имел еще. Сколько он стоит не узнал, мама на глазах моих сорвала этикетку.
 
04.03.1955
       Дорогие, милые мои родители!
       Получил ваши письма и телеграммы от вас и от всех родных. Большое спасибо за теплоту и ласку всех этих поздравлений. День рожденья у меня совпал с годовщиной свадьбы Бебиных родителей. К ним пришли гости с шампанским и тортом. Приготовили вкусные угощения: пирожные, мандаринки, конфеты, чай. Время провели весело. Поднимали тосты за годовщину свадьбы и за её виновников, а также и за меня. Бебочка подарила мне набор – подарок – верхняя синяя рубашка, сетка, шарфик, платочек – 136 руб., и книгу – драмы Назыма Хикмета. Родители – свитер, и Сашенька (они ему специально купили) маленький флакон одеколона.
       Интересно получилось у нас. Я и Беба задержались на работе – собрания. Когда мы стали наряжаться, причёсываться и т.д., уже пришли гости и мы их даже не встретили. Я брился, когда гости уже сидели в столовой.
       Болезнь моя как будто смирилась. Я сейчас продолжаю лечиться амбулаторно в железнодорожной поликлинике. Оформляю курортную карточку. Может быть достану путёвку на курорт через профсоюз. Хочется отдыхать и лечиться на Юге. Здесь мне достаточно надоело.
       Несмотря на хорошие отношения с Бебой и родителями, мечтаю всё-таки, если удастся, устроиться в Днепропетровске или хотя бы где-то поблизости. Поэтому прошу вас не оставлять хлопот. Я сокращений не боюсь. Наша профессия – нужная. Согласен даже на тёплую южную деревню. А там работа всегда будет. Мне нужна перемена. Если не найду здесь работы с квартирой, то оставаться не хочу в Молотове.
       Здесь всё почти есть, хотя в последнее время с очередями. У нас не переводится масло, сахар: папа достаёт во время командировок в бассейн. Но я думаю и там всё появится. Ведь неурожай не всегда бывает.
       Напишите о себе. Получили посылку? Я её выслал на другой день после вашего письма. Видите, как легко мне это осуществить! За полчаса я её запечатал и за 30 минут отправил... Так что не стесняйтесь, пишите, что вам нужно. Как ваше здоровье? Как жизнь? Как здоровье всех родных?
       Крепко вас целую. Приветствую всех родных.
       Вова.
       Привет от всех наших. Вторую половину письма я писал, когда Беба уснула.
 
06.03.1955
       Дорогой Вовочка!
       Папа совершенно разленился писать и я решила теперь сама писать, его не ждать.
       У нас всё без изменений, здоровы, работаем. Папа ещё не знает сколько будет зарабатывать, ибо он учится, но ему легче, безответственно. Я прямо несказанно счастлива, что он не кладовщик.
       Я стала понемногу подрабатывать на машинке и нам на жизнь хватает.
       Посылка прибыла, но папа её завтра только получит. Кроме сахара и масла у нас всё есть. Масло я всё же достаю через начальника ОРСа и месяца два тому назад он мне устроил 5 клг. сахара. Он нам как-раз хватил до сих пор.
       Мы тебе очень благодарны за заботу, но если сопряжено с трудностями и стоянием в очередях, ни в коем случае не присылай больше.
       Как Вы живёте, как здоровье твоё, Бебочки, Сашеньки и родных.
       Приближается весна, а за этим и тепло, а там и Ваш приезд к нам. Если всё будет благополучно и мы будем здоровы, то мы никуда не поедем и возьмём отпуск к Вашему приезду. Так хочется видеть Сашеньку, что передать трудно.
       У всех родных без изменений, все здоровы, передают сердечный привет.
 
       Дорогой сыночек!
       Мама тебе уже написала подробное письмо. У меня нечего добавить сейчас. Сердечно приветствую и целую Бебочку, Сашеньку и родителей.
       Посылка твоя получилась, спасибо. Дай бог, чтоб мы имели возможность друг другу делать дорогие подарки. Больше ничего не посылай, нам ничего не нужно.
       Ещё раз целую, папа.
 
       Я не закончила письмо, а папа вклинился и написал несколько слов.
       Рива Гуревич родила сына. Гуревич старик – в Ленинграде на 4 месяца, послан на повышение квалификации. Они передают Вам привет.
       Ну, будьте здоровы и счастливы, целую крепко, мама. Не обижайся Вовонька за редкие письма. Заняты.
 
06.03.1955
       Я был голоден, а мама только что купила 3 килограмма масла. Так как больше ничего не было, я попросил масло с луком. Мама принесла ёлкое масло и дала мне. Я отнес его ей и сказал:
       -         Масло нехорошее, ёлкое. Его можно перетопить, но кушать его нельзя.
       Она понюхала:
       -         Прекрасное еще масло! Я не знаю, как ты можешь быть им недоволен! – И побежала показать Бебе и папе.
       Видимо те не одобрили ее вкуса, так как она убрала масло и, ворча что-то себе под нос, дала мне свежее.
 
08.03.1955
       Дорогие, славные, любимые мамочка и папочка!
       Хотел послать телеграмму, да так удручён был болезнью Сашеньки, что не смог. У Сашеньки корь. Он заразился через воздух. У нас на 3 этаже заболел мальчик. Он с ним контакта не имеет. Мы не выпускали Сашеньку из дому, когда узнали, несколько дней он просидел в комнате, даже в коридор его не выпускали. Подъезд беспрерывно проветривали. Береглись как можно. И всё-таки не помогло. Он уже болеет с неделю. Сегодня выступила густая сыпь – на лице и на тельце. Температура 38,8. Кушать не хочет, ему противно смотреть на пищу. Свет занавешиваем – режет в глазах. Бедняжка сильно мучается. Не отпускает нас всех от себя. Очень ласковый.
       Сегодня получили телеграмму от Оли из Верхнего. Она приезжает 10 марта к нам в гости. Больше у нас никаких изменений.
       Очень жаль, что замечательный праздник женщин омрачён сегодня болезнью Сашеньки для меня. Тем не менее, я хочу поздравить тебя, мамуленька, и поздравить тётю Аню, тётю Еву, тётю Любу и Циру с женским днём и пожелать всем вам хорошей и радостной жизни.
       Бебе ко дню рождения я подарил подарок. Мама пошла сейчас к соседям отмечать. Звала и Бебу, но она отказалась.
       Напишите, как ваше здоровье? Что у вас слышно?
       Профессор мне порекомендовал (я был в понедельник на приёме у него) Цхалтубо, но осенью, что, конечно, исключено. Я решил отдыхать там, куда достану путёвку, если суждено достать её через профсоюз.
       Главное для меня – устройство на работу. Отсюда я решил уйти. Хватит мне работать не по специальности. Если не найду подходящего на месте, буду искать в других городах, скорее всего на Юге.
       Будьте здоровы. Целую вас крепко, горячо обнимаю. Привет всем родным. Спасибо им за поздравления с днём рождения. Наши все приветствуют вас и желают счастья. Сашенька передаёт воздушный поцелуй.
       Вова.
 
11.03.1955
       Дорогой Вовочка!
       Очень приятно было читать нам какие приятные весёлые именины были у тебя в этом году. Дай тебе бог, чтобы в последующие годы были именины у тебя ещё пышнее и ещё веселее и чтоб главным инициатором ты был, а не (попалось мне такое выражение) двоюродная мамаша. Если б и раньше твои именины совпадали с ихней годовщиной свадьбы, значит и тогда были б у тебя весёлые именины.
       Это всё не главное, а главное это здоровье. Ишиас вылечить не заключается в беспрерывном длительном лечении, а можно правильно вести себя во время лечения и после, и может быть достаточно даже месяц или два, и можно избавиться от него. Я это говорю из личного опыта. Я же сам испытывал ужасные боли в ноге и в пояснице, было время, что я даже не мог ставать на эту ногу, но энергично полечил её в Ессентуках, и серно-щелочные ванны принимал, и потом всё время оберегаю эту ногу от охлаждения и совсем забыл за ишиас, несмотря на то, что у меня есть много других недугов, которые могли бы повлиять и на ишиас.
       Из этого следует: что нужно найти в себе мужество и признать хотя бы самому себе, что возможно не нужно было б такое длительное лечение, если бы сам не противодействовал этому лечению. Нужно на длительное время отказаться от таких прелестей, как: море, холодный душ, вечерами или ночью сидеть на скамеечке на дворе, много ходить, тяжести поднимать и беречься сквозняков.
       Не знаю, получил ли ты то письмо, в котором я выразил свои взгляды на твоё будущее устройство и еще раз повторяю, что полное счастье ты можешь иметь лишь тогда, если твоя вторая половина будет тебе преданна (и она, конечно, должна пользоваться взаимностью) и если вы вдвоём будете жить одними мыслями, одними стремлениями.
       Что касается нас, так мы уже старые, хилые и от нас уже очень мало радостей можно ожидать. Бороться, конечно нужно за лучшую жизнь.
       Пиши настойчиво к Сане, там очень хороший край и хороший климат.
       Мама сейчас очень перегружена работой. Если немножко станет свободнее, она начнёт опять здесь будировать газету знакомых. Может и тётя Аня что-нибудь добьётся, сразу напишем.
       Будь здоров и счастлив. Целую. Привет Бебе и Сашеньке. Папа.
 
11.03.1955
       Милый мой дорогой любимый сыночек Вовочка!
       Вот видишь, в этот раз папа меня опередил и написал тебе много подробностей и дельных советов.
       Если тебе предложат в профорганизации путёвку в Бердянск, то бери обеими руками, а то и сам попроси. Я только там вылечила свой ишиас. Будет ближе к нам. Может быть и мы с папой поедем вместе с тобой.
       А что Беба, к нам и в этом году не приедет? Окончательно порывает дипломатические отношения. Это нам очень больно и обидно, ни за что, ни про что. Вот так в жизни бывает. Но ничего, это будет отданный хлеб. У Бебы тоже растёт сын. Он увидит её обращение с нами и его жена к ней тоже так будет относиться, как она к нам, а ведь мы ей плохого не сделали. Наша совесть совершенно чиста. Сообщи нам её мнение на счёт этого.
       У родных всё по-прежнему. Все тобой очень интересуются и желают много хорошего. Пиши обязательно Сане, бери его за глотку. К нему как-раз через три-четыре дня едет тётя Ева, она тоже поможет.
       Ну, мой дорогой сынуля, будь здоров, имей море счастья, целую тебя крепко, твоя мама. Пиши.
 
11.03.1955
       Шёл проводить политинформацию. На сцене Холманских и Сыропятов играли в биллиард. Я потребовал, чтоб убрались. Но они не захотели. Пришлось минут 5 затратить на уговоры и угрозы. Предупредил, что если будут мешать, удалю их, а биллиардные шарики спрячу.
       Сыропятов стал баловаться, я между информацией принялся собирать шарики. Тогда он, на виду у всех ребят, бросился ко мне отнимать шарики. Я приказал ему выйти, он не послушался и тут. Пришлось посылать за Корниловым. Но Холманских и Сыропятов пригрозили Юшкову, которого я послал, кулаками (I год боится II года), и тот «не нашёл» Корнилова.
       Когда я его удалил и провел информацию, он без спроса опять вошел в шапке [...]
 
12.03.1955
       В училище лекция о Китае и кино. Я хотел остаться, позвонил домой. Но Беба категорически запротестовала:
       –       Получается так, что ты с нами никогда не обедаешь!
       Пошел домой. Как всегда блюда выдавались по рангам. Мне с Ирой, как людям низшей расы, подавалось последним. И первое и второе раздавалось в таком порядке: отцу, матери, Оле, Бебе, мне и Ире. Умышленно этим подчеркивается мое приниженное положение в доме. Меня методически обучают чувствовать себя чем-то низшим, второсортным в семье.
       Беба следит за каждым моим жестом за столом. Раньше они все делали мне замечания, теперь только Беба, но зато неустанно и ради замечания. Чтобы я не забывал о своей зависимости...
       –       Придвинься. Падает у тебя, - и т.д.
       –       Хлеб держи так-то. Ложку так-то.
       Заглядывает под стол, ищет:
       –       У тебя упало.
       И это при Оле и при родителях и даже при гостях, и в гостях у чужих людей. Причем, в большинстве случаев как и сегодня, несправедливо.
       Я сказал Бебе, что низшим быть не хочу и сейчас отказался пить с ними чай. Я напомнил ей так же мандаринки, конфеты, селедку – сами кушают, а мне даже не предлагают. Так было вчера и сегодня.
       Беба сказала:
       –       Ты любишь только тех, кто тебя хорошо угощает. Ты вообще только и думаешь о пище.
       Но это не убедительно для оправдания, тогда она обвинила моих родителей: они плохо приняли маму, они бросили ее одну на вокзале, они не поинтересовались Бебиным здоровьем. Мне глюкозу сделали, так они заволновались, а она [...]
 
17.03.1955
       Милый мой дорогой сыночек Вовочка!
       Прости дорогой, что с таким опозданием отвечаю на твоё письмо. Дело в том, что папа уехал в Днепродзержинск в командировку, а мне ко всей работе ещё и рубить дрова, вносить уголь, затапливать и т.п. А раньше я приходила уже на готово-затопленную плиту. Я до того устаю, что уже нет времени и письма написать.
       Сейчас пишу на работе. У моего начальника приём, я веду прохождение посетителей, их нужды и удовлетворение, а в промежутках между одним и другим пишу тебе письмо.
       Душа у меня разрывается, что я не могу знать, что делает Сашенька. Корь сама по себе болезнь не страшная, страшны её осложнения. Нужно много сладкого, тёмный свет и тепло и всё будет благополучно. Как он себя чувствует? Бедненькое дитятко моё. Сообщи нам сразу как его здоровье и здоровье Вас всех.
       У нас всё по-старому. Все здоровы, на месте, только тётя Ева сегодня уезжает к Сане.
       Приехала Олечка, как она выглядит и что у неё хорошего, сама приехала или с дочкой? Мне бы очень хотелось её видеть, она мне очень нравится, я её люблю. Хорошая у неё дочка? Когда уезжает?
       Ну, будь здоров. Целую всех крепко, мама. Привет от папы. Привет всем и от всех родных. Пиши.
 
17.03.1955
       Дорогие, любимые папочка и мамочка!
       Сашенька уже ходит по комнате. Сыпь сошла. Корь прошла у него сравнительно легко. Больше 38,9 не было. Но у нас есть ещё одна цура – у Бебочки что-то нехорошо с сердцем. Она пролежала около двух месяцев, тогда же, когда я лежал с ишиасом. Врачи ничего определить не могут, но есть шумы и болит сердце. Советуют все величины – придерживаться покоя. А больше лечения нет. Между тем Бебочка очень переживает из-за своей болезни и я тоже.
       Насчёт курорта мы ещё не решили. В Днепропетровск отдыхать не захочет, наверно, Беба. Во всяком случае она своего отношения не высказала, когда прочла ваше последнее письмо. Но об этом рано ещё говорить. Время покажет, куда ехать и когда ехать.
       Я писал вам, что у нас гостит Оля. Вчера она ходила с мамой в кино. Мы взяли билеты на концерт хореографического училища. Пойдём в воскресенье.
       Костюм ещё не купили – нет подходящего материала.
       Сахара в городе нет. Как только будет, пошлю опять.
       Будьте здоровы. Крепко вас целую и нежно обнимаю. Ваш Вова.
       Напишите, в чём вы ещё нуждаетесь, помимо сахара? Как вы живёте, как проводите время, как вам работается? Напишите, как дела у родных.
       Привет всем и горячие поцелуи от меня и моей семьи. Привет вам, целуют вас Бебочка, Сашенька и родители.
       Пишите.
 
23.03.1955
       Дорогие мои!
       Получил позавчера ваше письмо на училище. Очень вам благодарен за ваши заботы.
       Письма, которые пишу дома, даю читать Бебе. Она, как правило, исправляет, что ей не нравится, советует исправить. В частности, история её болезни мне уже порядком надоела. Она пробыла дома очень долго. У неё шумы в сердце, но врачи ничего не нашли. Мне она наказала, чтобы я вам не писал о её болезни, а теперь в минуту раздражения, упрекает, что когда мне сделали укол глюкозы, вы переполошились, а она пролежала 2 месяца и вы даже не справились о её здоровье.
       Она и родители подняли большую панику. Уверяют, что у неё порок сердца. Если надо идти в кинотеатр, куда тихим ходом 10 минут ходьбы, они требуют, чтобы выходили за 1 час до начала сеанса: «Бебочке нельзя быстро ходить». Ничего не разрешают ей делать. Сейчас работает на 1 ставку. От дополнительной работы отказалась. Так что вы в своих письмах посочувствуйте ей хорошенько. Она и родители это любят.
       Сашенька уже выздоровел, уже выходит на улицу. У нас гостит Оля из Верхнего.
       Насчёт лета не знаю ещё ничего. Если удастся достать путёвку через профсоюз, поеду на курорт (куда удастся). Откровенно говоря, в Усть-Качку мне не хочется ехать, так как главная моя забота теперь, устройство на работу. Я думаю меня отпустят отсюда, с железнодорожного училища.
       Сане ещё не ответил, всё не до того. Яня на практике, прислал оттуда письмо. Начинает любить свою профессию.
       На днях мы купили костюм песочного цвета за 765 рублей. Летом я в нём к вам приеду.
       Сейчас я сижу на протезном заводе, хочу заказать ортопедическую обувь: у меня плоскостопие. Профессор сказал, что это одна из причин заболевания ишиасом.
       Ну, будьте здоровы. Привет всем родным. Целую и обнимаю вас. Пишите. Привет от Бебочки и Сашеньки.
       Владимир.
       Сане на днях обязательно напишу. От дяди Лёвы и Симы […]
 
28.03.1955
       Готовлю своих увальней к экзамену. Из 26 человек в 7 группе только 4 более-менее разбираются. Я уже дошел до того, что рассказал им билеты, даю им ответ на каждый вопрос, потом задаю учить эти объясненные вопросы, указывая страницы, где учить. Но когда на следующий день спрашиваю, они стоят, как толмаки, ничего не знают. Нервы надрываются от возмущения: это не люди, а истуканы. Просто диву даешься, как человек может опуститься до такого уровня. Сидят, как мебель. Всё им безразлично. Симонов на уроке готовит котельное дело. Я говорю:
       -         Прекратите.
       Он мне:
       -         А что, только ваш предмет учить надо? Вы у меня не одни!
       Холм[...] как лёг, так и спит весь урок.
 
28.03.1955
       Третьяков (8 группа), когда я останавливаю отвечающего у доски Нелюбина, вскакивает с места и начинает кричать:
       -         Вы зачем перебиваете!? Не имеете права! Дайте ему всё сказать.
       Позже он сидит, развалившись, колено кверху выше головы.
       -         Сядьте, как следует, - говорю.
       -         Мне так нравится и я буду так сидеть, - нагло отвечает.
 
       Вывесил «Крокодил» - молнию, где расписал двоечников. Смотрю, - он весь обхарканный. Так реагируют мои соловьи-разбойники на критику.
       Позднее три раза срывали газету – и след простыл. А мер никаких не принимают.
       4 группа Гребенков: «Здесь была сеть железнодорожных дорог, а Донбасс - это был рабочий город».
 
30.03.1955
       Любимые папочка и мамочка!
       К сожалению не смог сразу ответить на ваше письмо, отвечаю с задержкой.
       У нас благополучно, все здоровы. Оля ещё гостит. Посылает с помощью Бебиных родителей посылки с продуктами. Сегодня пакуют мандаринки. Напишите, может и вам что-либо выслать? Сахара пока нет, но крупы есть и рис.
       Наши выиграли 200 рублей, сегодня купили пылесос. Папа получил гонорар за свою статью в журнале «Уголь» - 380 рублей. Только мы с Бебой пока не выигрываем. А как вы?
       Беба подала заявление на путёвку в Кисловодск, была возможность поехать сейчас, но врачи отсоветовали. Она собирается ехать на курорт в сентябре-октябре, так что планы о нашей совместной поездке отпадают. Теперь буду добиваться путёвки в зависимости от того куда и когда дадут. Если не добьюсь, то буду «диким». Но пока мне не до этого.
       Наступают экзамены, всё время занято. Учащиеся трудные. Некогда о себе подумать. Я даже Сане не написал, хотя надо бы, давно собираюсь написать ему.
       Крепко вас целую, мои любимые, милые, дорогие. Желаю вам счастья. Привет всем родным. Привет от Бебочки и Сашеньки, привет от родителей и Оли.
       Целую вас крепко-крепко.
       Вова.
 
31.03.1955
       Я пришел с работы. Сашик тот час ко мне. Пришла Беба, взяла его на руки. Он вырвался:
       –       Я хочу к папе!
       –       Ах, так! Так ты не мой сын! – И закатила концерт, довела ребенка до слез.
 
04.04.1955
       Сашик пролил на себя немного кипятка.
       –       Ты виноват! - сказала Беба и принялась меня почем свет ругать.
       –       Сашенька! Я тебя облил кипятком?
       –       Не ты, но все из-за тебя, - сказал Сашенька.
       Я весь содрогнулся от обиды и гнева.
       –       Ничтожество! - Сказала Б., но она даже не обратила внимания. Ей было важно обвинить меня перед ребенком.
       И, когда я стал отвергать ее упреки, она крикнула:
       –       Уйди из этой комнаты!
 
06.04.1955
       Профессор Первушин посоветовал мне заказать ортопедическую обувь.
       –       Плоскостопие, - сказал он, - одна из причин ишиаса.
       Я рассказал Бебе. Она не возражала.
       Однажды я заказал такую обувь, тем более, что на костюм ушло, из предполагаемых 1400, только 764 рубля. Так что я мог располагать остатками, а на туфли я дал 215 рублей.
       Но узнав об этом Беба изменилась в лице:
       –       У нас и так денег мало а ты бросаешься ими.
       Позже она решила изменить формулировку и специально заговорила сама на эту тему:
       –       Ты в них ходить не сможешь. Мне не жалко денег, но жалко, что пользы не будет.
       Целую неделю она на меня дулась. А потом проговорилась об истинном смысле своего недовольства:
       –       На день рождения Сашеньки не на что будет купить подарка.
       На самом деле она имела ввиду себя: 8 апреля у нее день рождения.
 
       После отъезда Оли стали подтягивать животы: слишком «роскошно» жили при ней: обед всегда был из 2-х блюд, не поскупились на посылки в Верхний, на мандаринки, всякие сладости для нее. Он теперь пишет в письме, что [...] ни на одном курорте она так не отдыхала, как у них. Они специально подсунули мне это письмо. Вот, мол, какие мы щедрые, а про нас говорят, что мы обсуждали Олю, делали всё, чтобы приворожить её, чтобы она больше не была недовольна и никому не говорила, особенно, чтобы оторвать её от меня – сообщестничества чтобы не было. И Оля сделалась мне врагом их стараниями. Плевать на это. Я никогда не рассчитывал на её участие, дружбу.
       К Белле мне ходить запретили. Отец её умирал, они пропадали у него днями и ночами, знали что недолго и старались, чтоб показать, какие они хорошие, а мне запрещали туда показываться:
       - Белла сказала, что они не хотят тебя видеть.
 
06.04.1955
       Любимые мамочка и папочка!
       Давно не имею от вас писем. Как там вы, мои родненькие, живёте? В чём нуждаетесь? Как здоровье ваше? Я уже жду-не дождусь того часа, когда смогу к вам приехать.
       Если не будет дешевой путёвки, на курорт я не поеду сейчас. Мне важнее устроить свои дела. В мае подам заявление на расчёт, так, чтобы к окончанию учебного года я уже имел на руках документы.
       Решил твёрдо переехать к вам поближе, если не удастся устроиться в самом Днепропетровске. Сане уже написал. Но это пустое дело, с таким успехом я могу устроиться и в любом другом месте. Он мне написал, чтобы я приехал, а там видно будет, а пока он ничего не может сообщить мне.
       Я возьму билет до Севастополя с тем, чтобы при случае иметь возможность поехать в Керчь. В Евпатории есть курорт, где, если с устройством будет благополучно, можно и подлечиться. Ехать через Днепропетровск, так что с дорогой никаких трудностей и багаж в 100 кг. бесплатно можно с собой прихватить. В Молотов придётся возвращаться – у меня билет туда и обратно, так, что я на этом не потеряю. Надо будет после оформления на работу, сняться с партучёта, аннулировать прописку, сняться с военного учёта и др.
       О своих планах я пока говорю Бебе неопределенно – «или-или» - если не удастся там, то здесь. Но про себя я решил бесповоротно – сюда мне возврата нет. Надо кончать с колебаниями. Так в колебаниях может пройти и потеряться жизнь. Если Беба захочет, пусть едет ко мне, за мной, где бы я ни был. А мне на них кланяться надоело.
       Милые! Пришлите, пожалуйста, мне мой пиджак, я хожу на работу в синем, а он совсем изорвался – былые дырки на локтях, стыдно ходить. Носил в мастерскую, не принимают без своего материала, а дома некому даже латку посадить!
       В письмах не упрекайте Бебу: она не может, а мамаша не хочет (я её не прошу).
       Целую. Вова.
       Когда Беба прочла фразу в моём письме «врачи ей отсоветовали», она возмутилась:
       -  Я больна, а ты пишешь «отсоветовали»!
 
10.04.1955
       Дорогая Бебочка!
       Очень извиняюсь, что не поздравила тебя с днем рождения. Я болела ангиной с очень высокой температурой и совершенно забыла, а папа у меня стал командировочным. С тех пор, что он перешел в цех работать, он больше в командировках, чем дома. Он был дома в то воскресенье и я настояла, чтобы он написал письмо, так он написал. Я его не успела отправить и заболела. Сегодня уже вышла на улицу, а завтра иду на работу. Совершенно не в силах идти.
       Поздравляю тебя с прошедшим днем рождения и желаю тебе много здоровья, счастья и благополучия.  Много радостей. Пусть сбудется то, что мы тебе всегда желали и теперь желаем.
       Ты болела зимой, но от нас скрыла. Почему? Напиши, что у тебя признают и как ты сейчас себя чувствуешь? Что тебе советуют? Как бы мне хотелось с тобой поговорить, выяснить причину твоей ненависти к нам. Мы не чувствуем себя виновными перед тобой. Если между вами с Вовочкой были неприятности, то мы в этом никакого участия не принимали в плохую сторону. Мы только хотели вашего счастья. Намного нам подорвали здоровье неприятности между вами.
       Жду ответа на все мои вопросы. Бебочка! Напиши как Сашенька выглядит? Как его здоровье. Нас он наверно уже совсем не вспоминает и не удивительно. Ему было 2 года и 3 месяца, а скоро ему пять лет.
       Как вы вообще живете? Как здоровье мамы и папы? У вас гостила Оля, как она живет и как выглядит? Она была одна или с ребенком? Как здоровье Вовочки, как его нога?
       Будь здорова, целую тебя крепко. От папы заочно передаю тебе самые лучшие пожелания, также от всех родных. Поцелуй Сашеньку за нас. Пусть он будет здоров и счастлив вместе с вами. Привет маме и папе. Вовочку целуй за нас.
       Мама.
       На все письма моих родителей Беба принципиально не отвечает.
 
12.04.1955
       Мама: «Куда пошла пенсия? На ветер! 22 тысячи за 23 месяца! Лучше б мы их откладывали на книжку...»
       Я: «Как на ветер? А холодильник, а пианино, а пылесос?»
       Мама и папа: «Ты не прав. На пианино пошли деньги с выслуги. А пенсия ушла на жизнь, в общий котел».
       Вот их мысль: они работают на меня, - ведь я питаюсь из общего котла.
 
       Беба и мать все время сюсюкают:
       -         Миленький, дорогой. Какой ты умный, послушный сыночек! Лучше тебя нет на Земле.
       Я сделал Бебе замечание, что такой подход портит ребёнка. Она меня за это готова была убить.
       Кроме всего, они еще взбудораживают его, накаляют нервы постоянными охами и лечебным пылом: то температуру меряют, то трогают за голову, то пульс щупают. Все втроём.
 
13.04.1955
       «Обеда нет».
       Сегодня у меня были экзамены. Я проголодался. Пришел домой в 6 часов:
       -         Мама, дайте обедать!
       -         Обеда у нас нет сегодня. Хочешь кашу?
       Так бывает очень часто. То, вместо обеда вареная картошка с селёдкой, то винегрет, то просто хлеб с луком или чай. Мама не успевает, а главное, экономит деньги. За пять рублей я свободно пообедал бы в столовой – и вкусно и сытно, да вот беда, не хозяин я своим деньгам.
 
       Мандаринки. Оля написала из Верхнего, что хочет мандаринок. Будь это другое время, осталась бы она при своем желании. Но тут подвернулась история с дневником моим. Они решили меня изолировать, оградить от меня всех своих. С Олей это вполне удалось. Завалили её мандаринками, подкупили. А мне иногда давали самые маленькие и гнилые – на пробу. Нельзя же совсем не дать.
       Сегодня я решил насытиться мандаринками. Взял 5 рублей и купил себе за них 3 штуки. Ел дома, шкурки собрал в бумагу. Мама пришла понюхать – нюх у неё волчий, но было поздно, я уже всё успел съесть и проветрить. Если она уловила, то только запах.
       За всё время, если не считать вечеров у знакомых, я впервые вдоволь накушался мандаринкой. А ведь стоит она гроши.
 
       «Белочка». С приездом Оли «дружба» возобновилась. Цель: оттолкнуть Белу от возможных разговоров со мной, изолировать меня от нее и ее родни. Мне они говорят о ней плохое, а ей расточают комплименты. Сколько раз туда ходили, - мне запрещают идти.
       В прошлый раз, когда Беба сказала:
       -         Ты, я надеюсь, не пойдешь?
       Я заметил:
       -         А может быть – да!?
       -         Напрасно. Она о тебе нелестно отзывалась и сказала Оле, что не хочет тебя видеть.
       Сегодня Беба опять пошла.
       -         Ты не ходи. Тебе там нечего делать! – Сказала мне.
       Я и не стремлюсь. Бела готова была меня продать, может и продала. Беба хочет сохранить от меня в тайне. Пусть думает, что я не догадываюсь. Но меня удивляет: вчерашним врагам сегодня забегают все дороги. Мама целый день продежурила у постели Белыного отца, Беба сейчас пошла туда. Отец ей звонит и елейно выговаривает: «Белочка!». Со всех сторон патока – вот, мол, какие они друзья, - благородные, внимательные. А я даже не захожу – чужой! Стоило ли менять их дружбу на мою?!
 
       День рождения. В мой день рождения родители подарили мне свитер, рублей за 40. 8 апреля они купили Бебе 4 метра крепжоржета по 85 рублей метр. Когда я написал родителям, Беба потребовала – перепиши: «искусственный» - неловко ей.
       Моим родителям она не отвечает на письма, оскорбляет их в спорах со мной. Случилось так, что они ее не поздравили [...]
 
       Обыск. Мама у меня перерыла все на свете в поисках очередного материала улик: нового дневника или каких-либо записей. Беба объяснила, что мама искала сумку.
 
14.04.1955
       На уроке во 2 группе. Васильев: «Столыпин издал указ, по которому любой крестьянин может выйти из крепостного крестьянина, может быть не крепостным».
 
15.04.1955
       Дорогие, единственные мои!
       Получил ваше письмо с оправданиями. Хотя и не очень убедительно, но всё же лучше, чем ничего. Как это вы упустили поздравить Бебу? Вся душа во мне кипела, когда мамаша встала и провозгласила:
       - За здоровье тех родных и близких, которые со всех сторон поздравили Бебочку с днём рождения.
       - Значит не за вас! Мерзко. А Беба читала письмецо (все письма из дому я даю ей читать) и даже не возразила против помещения этой фразы. Она считает такой тост в порядке вещей. Дорого им обойдётся такое отношение!
       Бебе купили они ко дню рождения 4 метра креп-жоржета (она заставила меня написать «искусственного») по 85 рублей метр на платье – 340 рублей! Да я ей преподнёс шёлк белый – 216 рублей. Не плохо, а? Кроме того разные подарки преподнесли подруги. Больше не вспоминайте про поздравление, извинились и хватит.
       Если не выслали, то и не надо высылать пиджак. Сегодня я договорился, у меня взяли в одной мастерской ремонтировать мой порванный. А тот пусть будет: все-равно его опять придётся везти в Днепропетровск.
       План у меня такой: закончу экзамены, подаю заявление о расчёте. Получу расчёт (билет я хочу заказать раньше на Крым через Днепропетровск), буду паковать багаж (Беба мне сама советует – «Запакуй вещи и поезжай, куда хочешь, нам надо пожить отдельно. А там посмотрим, если не сможем жить друг без друга, я к тебе приеду, если нет, то расстанемся») и поеду искать работу в Днепропетровске или поблизости.
       С курортом, как выйдет, но хочу избрать Крым, чтобы через Днепропетровск, и чтобы заглянуть к Сане.
       Милые мои, извините за резкость последнего письма. Я его писал, чтоб оправдаться перед Бебой. Она была очень обижена.
       Крепко вас целую и обнимаю. Пишите. Будьте здоровы.
       Правда, мамочка, что у тебя грипп?
       Папино письмо я не показывал: у него наставления насчёт гуляния – Саша и так гуляет, зачем давать поводы для упрёков?
       Целую ещё и ещё. Привет всем родным и знакомым. Ваш Владимир.
 
17.04.1955
       Дорогой любимый Вовочка!
       На несколько писем я тебе не ответила, всё некогда. Ты понимаешь, когда папа дома, он помогает и мне легче. Теперь он всё время то в Днепродзержинске, то в Запорожье, в Кривом Рогу и мне одной очень тяжело. Днями он уже приедет и больше в командировки ездить не будет.
       Хочу тебе ответить на твои планы. Поверь мне, что как ты хочешь поближе к нам, так нам ещё больше хочется, но теперь, сыночек, у нас творится что-то невероятное с посылкой на целинные земли и, приехав сюда, пойдёшь искать работу, тебе сразу предложат туда, вот получится, что ты уедешь туда, это нам укоротит жизнь и мы тебя больше никогда не увидим и ты нас. Я тебя умоляю, не рассчитывайся сейчас, повремени, авось изменится время. Приедешь в отпуск, посмотрим, а зря сниматься – опасно. Если бы не это, мне не страшно было бы, если бы ты и был некоторое время без работы, с голоду не умерли бы.
       Надо там поставить вопрос раз и навсегда о снятии квартиры и выбраться от них. Это просто позор, если ты ей нужен, то она согласится. Сказать: «Не хочу с ними жить и всё». Никто тебя за это не осудит и ты всегда будешь прав. Но об этом, когда приедешь. Я уже считаю дни до нашей встречи.
       Сегодня я написала письмо поздравительное с днём рождения Сашеньке. Постарайся под его диктовку написать ответ и напиши, что они сказали и приедет ли он с тобой. Я, Вовочка, не болела и не послала телеграммы только потому, что я забыла. Она нас так обижает своей кичливостью, что мы забываем, что она существует. Ну, спрашивается, чего она на нас дуется и что она из себя представляет, чтобы мы перед ней унижались. Она меня когда-нибудь поздравляет? Она нам годами не пишет, а я буду перед ней голову гнуть? Не стоит. Мой сын не хуже её и ещё с добрым характером, а она ещё злюка. Я ей больше никогда не напишу ни слова и не приглашу к нам. Нечего ей строить из себя Ивана Ивановича. Пока мы к ней за помощью не прибегаем и не дай бог, чтобы нас судьба привела к этому. А ты должен с ней об этом крепко поговорить, доказать, что мы не хуже её и не моложе, и не должны кланяться ей в ноги. Какой хорошей она прикинулась, а теперь показала своё лицо.
       Ну, бог с ней. Дай бог, чтобы вы жили хорошо и чтобы тебе было хорошо, а мы уже привыкли терпеть.
       Сердечно и тепло от моего имени и имени папы поздравляю тебя с днём рождения Сашеньки. Дай тебе бог, чтобы он был для тебя хорошим, любящим и заботливым сыном, чтобы его жизнь была отраднее твоей и, когда ты будешь в наших летах – только радовался его успехам и уважением к тебе со стороны его жены и его самого.
       Напиши, как ты живёшь сейчас, как к тебе относятся на работе? Как твоё здоровье? Ты так мне и не ответил почему тебе вливали глюкозу. Ты её испугался?
       У нас всё благополучно. Все здоровы. Тётя Ева уехала к Оле. Она, тётя Ева, стала коммивояжёром.
       Вовочка родной! Лучше всего проси путёвку в Бердянск на грязь. У меня сердце не лучше твоего, и я в 1948 году приняла 18 грязевых ванн, и дай бог тебе так – забыла, что у меня был ишиас. А помнишь, как тяжело я болела.
       Будь здоров и счастлив, крепко крепко целую тебя за себя и папу, твоя мама.
       Привет и лучшие пожелания от всех родных. Пиши.
 
17.04.1955
       Всё противнее становится мне жить с ними под одной крышей. На днях обнаружили у Иры в чемодане Сашину одежку. Отругали Иру. Она собирается уходить. Они готовят меня на ее место. Уже начинают гонять.
       Сегодня утром встал, Беба послала, даже не дав умыться, в аптеку за лекарствами – у нее выступила крапивница и весь дом переполошился. Родители ушли к Беле – отец ее сегодня умер.
       Беба легла спать, поручив мне быть с ребенком и варить бульон. Когда Беба проснулась – послала меня в очередь за маслом. Как только я вернулся, сказала «пожарь картошку и иди в молочную кухню за молоком». Я заметил, что было бы неплохо, если бы она хоть картошку пожарила. Она промолчала, а потом, когда я спросил, сделала ли она картошку, ответила:
       -         Я картошку не хочу, а ты хочешь, так сжарь. Чем ты так перетрудился?
       Меня возмутило и я ей бросил:
       -         Конечно, разве барыня лакею своему будет жарить! Лакей должен сам себя обслуживать.
 
18.04.1955
       Дорогой миленький Сашенька!
       Это письмо ты получишь ко дню твоего рождения. Тебе, мой родной, исполнится пять лет. Поздравляем тебя тепло, сердечно и желаем тебе здоровья и счастья. Дай бог, чтобы ты рос во всём довольстве, чтобы твоя жизнь никогда ничем не омрачалась, чтобы твои родители всегда радовались твоим успехам в жизни. Желаем тебе весело и радостно отпраздновать день рождения.
       Родной Сашенька! Ты получишь это письмо, тебе его прочтут, но, к сожалению, ты нас не знаешь и мы тебя не знаем, какой ты теперь, очень обидно. Мы уже старенькие и нам сильно хочется тебя увидеть. Приезжай к нам с папой летом. Мама твоя к нам не хочет ехать, мы не знаем почему.
       Попроси кого-нибудь, чтобы тебе написали нам письмо. Пусть напишут то, что ты скажешь. Как ты живёшь? Как твоё здоровье? Есть ли у тебя товарищи, гуляешь ли ты с ними.
       Летом будет и Саша Гуревич и есть у нас Мишенька хороший мальчик. Тебе будет весело и хорошо, а нам ты доставишь большое удовольствие.
       Будь здоров, целуем тебя крепко крепко, твои дедушка Нуся и бабушка Надя. Все дяди и тёти тебя сердечно поздравляют и желают всего-всего хорошего. Поцелуй за нас папочку и мамочку. Дедушке и бабушке передай привет.
 
23.04.1955
       Ларочка!
       Здравствуй. Передаю привет. Приезжай к нам.
       Ларочка! Мишку положи у себя в кровати и не выпускай его оттуда, пока не вырастет.
       Ты знаешь что? Мы к тебе приедем. Я писал маме когда она уехала на курорт, что мы достанем с ней большую палку, чтоб было до неба. Так я и тебе напишу. А мишку летом привези сюда и я скажу всё, что надо для него сделать. Потому что ещё, Ларочка, не взяли кроватку мишкину. Ты возьми со своего диванчика игрушечного подушку и накидочку и наволочку.
       Ларочка! Передаю всем вашим привет. Твоей маме, тёте Берте, Верочке, тёте Аде, Олечке, дяде Ване и дяде Боре.
       Сашенька.
 
24.04.1955
       Дорогие любимые мои!
       Получил ваше письмо. Получили также поздравление Сашеньке.
       Мамочка! Что же ты так напугана целинными землями? Меня туда не пошлют по здоровью и по другим причинам, о которых нет надобности особенно распространяться. Преподавателей туда не посылают. Прошлогодней истории со мной не повторится.
       Ты, милая, живёшь порывами. Вот сейчас пришла тебе мысль на ум и ты уже предостерегаешь меня: «не бери расчёта». Это меня не смущает, мамочка, и ты об этом тоже не беспокойся. Расчёт я возьму, чтобы не повторить ошибки. А вещи и прочее пока оставлю здесь, до выяснения с работой и жильём. Мне здесь никто зла не желает: такие характеры. Я все возможности исчерпал, хочется выйти из заколдованного круга, а там видно будет.
       Насчёт Бердянска подумаем в Днепропетровске. Пока есть вариант: Евпатория. Сашеньку надо отправлять на лечение – у него ангины – в Евпаторию. Очевидно мне придётся сопровождать его с матерью в дороге. Если мне удастся этого добиться, возможно вы увидите Сашеньку. В Евпаторию можно через Днепропетровск ехать. Кроме того, я хотел бы вам предложить поехать туда отдохнуть со мной вместе. Вам не обязательно видеться с мамашей, но зато вы будете со мной и Сашенькой, когда вам захочется. Не думайте, что это вас обременит. Она будет с ним специально и будет за ним следить и ухаживать.
       Поздравляю вас с праздником 1 мая. Телеграмму не пошлю. Они сегодня сказали: «Мы никому не посылаем, а ты, если хочешь, можешь послать домой родителям». Я решил не разорять никого, это не очень важно. И вы и родные – не посылайте, прошу вас.
       Будьте здоровы. Ждите ещё одного – поздравительного письма. До скорой встречи. Целую Вова.
       Не представляю себе папу – и командировочного! Как ты, милый, чувствуешь себя в пути?
       Сашенька ещё вчера начал диктовать ответ, но отложил.
 
24.04.1955
       Пришли 3 девочки проситься в работницы.
       - Сашенька, выбирай одну из них!
       - Не буду. А вдруг не ту выберу!
 
24.04.1955
       Утром меня отправили на базар: Иры нет, она вчера ушла от нас. Как только я вошёл в дом, я это почувствовал: мама перевязалась и разговаривала могильным голосом – это чтобы ей самой ничего не делать.
       Пришёл с базара, они уже поели.
       - Хочешь рыбу? – мама собрала какие-то объедки и дала мне.
       - А что это? – спросил я, когда случайно
       Сперва она мне по ошибке подала баночку с крабами, но стремительно вырвала у меня из рук: - Это не то!
       - Ничего, я могу скушать и это – сказал я.
       Но она возразила: - Это крабы! – что означало, «это пища не для тебя».
       Беба поправила её:
       - Это мне на обед.
       Словом, горько и только видеть, что тебя считают низшего сорта человеком.
       Все «больные», всем особая пища: маме и папе – мёд и сметана, Бебе – мандаринки, крабы и прочее. А я с Ирой – нам и объедки сгодятся.
       После завтрака Беба сказала: когда у вас кончится утр[…] купишь билеты в кино (она собиралась гулять и возле кино будет раньше меня). Я сказал:
       - Что я должен бежать запыхавшись? Ведь ты будешь там.
       Папа раздраженно сказал:
       - Иди, иди, Бебочка! (Нечего, мол, с ним разговаривать) – оборвав меня на полуслове. И она ушла.
 
25.04.1955
       Дорогие мамочка, папочка и все родные!
       Сердечно вас приветствую и поздравляю с 1 мая. Желаю вам доброго здоровья и многих-многих лет счастливой жизни.
       Крепко целую, обнимаю вас. До скорой встречи.
       Горячо и нежно любящий вас всех Владимир.
       Наши все приветствуют вас и передают наилучшие пожелания.
 
       P.S. Сашенькины именины не были роскошными. Накануне собрали семейный совет – обсудить кого пригласить и сколько затратить. Когда подсчитали сумму – 100 рублей – все ужаснулись – как много! А было приглашено 20 человек после всех отсевов (это с детьми – детей было 5 всего, и с нашей семьёй, всего).
       В конечном итоге затратили и того меньше. Самодельное вино – наливка на дрожжах, пироги домашние, 2 кг. мандаринок и 1,5 кг. конфет. Вот и всё.
       Но зато нанесли Саше подарков на 250 руб.! (У нас всё делается с выгодой!) Народ был – все знакомые, прошло по-семейному, но стол был бедный.
       Насчёт моей поездки я ещё напишу неоднократно. Телеграмм посылать не буду, чтобы никого не разорять. И вы не посылайте. Пишите чаще.
 
26.04.1955
       Я принёс сочинения Гоголя. Одну из книг рассказов Гоголя «Миргород» я читаю. Беба ее прихватила за обедом и потом бросила в кухне, где мы кушали. Я забрал ее и положил у нас в комнате на столе. Беба стала искать, я сказал:
       -         Она здесь!
       На что она мне со злобой ответила:
       -         Ты берёшь, что плохо лежит!
       Это только она может «За моэ житте, мене ж й побити!». Поделом мне, чтобы не таскал ей книг. Из кожи лезу, ношу ей по 10-15 книг зараз со всех библиотек, а она мне «Что плохо лежит!..»
 
       Моя комната.
       Когда Саша говорил «папина комната», они все закипали, как на огне. Мама даже не стеснялась поправлять Сашу: «мамина комната». Теперь Беба уже несколько раз при мне и при ребенке, обращаясь к родителям своим, повторила, в разные случаи, конечно: «В моей комнате» лежит то-то и то-то и др. и никто не сделал ей замечание. Все правильно.
 
       Картошка и крабы.
       В воскресенье я купил на базаре картошку и свинину. Теперь есть что кушать, по крайней мере, картошкой я себя не ограничиваю.
       Сегодня пришел домой в 4 часа и пожарил себе картошку. Но пришла Беба и рассердилась:
       -         Перед обедом наедаешься картошки! Надо было подогреть обед и покушать!
       Картошка хорошо пахнет. Я предложил ей – хочешь картошку? Я тебе отдам. Она сначала заартачилась для виду:
       -         Что ты, что ты, кушай сам. Ни за что не буду есть... Я поем только при
том условии, если ты скушаешь мой хлеб с маслом. Мне дали на завтрак, а я не переношу масла. – И она съела мой деликатес, моё любимое блюдо, оставив меня с засохшим за день завтраком, которой самой неугодно было есть, даже с чаем и шоколадными конфетами, бумажки от которых высыпались из сумки, когда я вынимал оттуда завтрак.
       Крабами она со мной ни разу не поделилась, хотя я очень люблю крабов, не меньше, чем она.
       Ей дают шоколадные конфеты, которые  я вижу только на праздники, халву, мандаринки и проч. А я питаюсь, чем бог велит.
 
       Сегодня вечером мама посылает меня в очередь за маслом. Если нужно послать, то только меня. Сейчас работницы нет, так на мне будут ехать. Мамаша говорит ребенку:
       -         Целый день ты был не такой. Только сейчас испортился! (этим она имеет ввиду меня).
       Саша за словом в карман не лезет:
       -         Это ты испортилась – отвечает он.
       Я не выдерживаю и смеюсь. Мама и папа как по команде встают из-за стола и мне приходится увести ребенка в другую комнату.
 
26.04.1955
       -   Сашенька, не пей много воды.
       -   Дядя Лев Борисович разрешил пить. И еще как.
       (Лев Борисович – Красик, доцент по детским болезням – педиатр)
 
       -   Саша скорей, скорей складывай кубики. Надо спать.
       -   Что ты, баба?! Не надо торопить. Ведь не даром говорится: «Поспешишь, людей насмешишь».
 
29.04.1955
       Дорогой Вовочка!
       Я уже несколько дней, как прибыл домой, всё уже позади. Будешь дома, расскажу тебе подробности моего путешествия. Отдохнул и немного даже поправился. Маме теперь большое облегчение. Было ей очень трудно во время моего отсутствия. После работы зимой она заходила в холодную комнату. Потом ходить в сарай за топливом, растапливать и в холоде начинать убирать и готовить себе кушать. Вообрази всё это и ты не будешь обижаться, почему она забыла поздравить Бебу с днём рождения.
       25/IV был день рождения мамы, а ты её не поздравил не только телеграммой, ни даже и письменно. Могу тебя заверить, что на тебя мама не обижается. Она верит тому, что ты наверно забыл...
       Почему же это так, что родители всё прощают детям и готовы всегда радоваться за ихнее благополучие, а дети, мало того, что их не интересует жизнь родителей, так они готовы придраться к каждому моменту, чтоб ещё обидеть родителей.
       Почему ты ничего не пишешь когда у тебя кончаются занятия. Думаешь ли это лето лечиться. Когда ты можешь заехать к нам. Как твоё здоровье теперь? Как здоровье Бебочки и Сашеньки?
       Сколько радостей бывало нам приносит то письмо, где ты, Бебочка и часто Бебина мать, бывало описывают «хохмыс» Сашеньки, его развитие и часто его фотографии получали. Теперь мы (не знаю за какие грехи) и этого лишены.
       Желаю вам всем быть здоровыми и счастливыми. Чтоб Сашенька рос и развивался и пусть он будет радостен всю жизнь, чтоб ничего не омрачало его дальнейшее развитие.
       Ты, наверно, рассказал Сашеньке, что бабушка (я тогда был в пути) поздравляет его письменно с днём рождения и просит его папу и маму приехать к нам в гости. Он нас ещё не забыл?
       Будь здоров. Сердечный привет Сашеньке, Бебочке и родителям. Целую, папа.
 
02.05.1955
       г. Дербент
       Здравствуйте дорогие Надя и Нуся!
       Вчера получили твоё письмо с описанием истории твоей болезни и операции. Действительно, страшно подумать, какую работу провели над тобой! Остаётся тебе пожелать скорейшего и полного выздоровления.
       Действительно, я погряз в этот [колхоз/колодец] до того, что себя не вижу. Люди работают в госорганизациях, живут, пользуются нормальным сегодняшним отпуском и живут... а у меня получается бесконечно вертящееся колесо: вечно занят, вечно озабочен; помимо работы, как начинается [март], так и начинаются думы: куда вино отправить? А в этом году местные власти строят такие рогатки, что колхозники, не имели возможности отправить вино. И я еще не отправил вина и не знаю, как вылезу из заколдованного круга; а потом затрата времени на реализацию вина, а потом смотришь уже и лето прошло. И так бесконечно и о своём личном здоровье не хватает времени подумать. Что касается своего горла, то у всего время, начиная с 38 года. Лавирую с ним, но в эту зиму оно сыграло надо мной злую шутку и благодаря моему опыту и помощи Розы, мне удалось избежать роковой развязки. Но мне еще не удалось довести горло до нормального состояния. Рецепт мне Сима прислал, и продолжаю лавировать и ощущать боль в глотке. Ко всему этому плюсуется плохое состояние здоровья.
       Интересно, вы не знаете, в Цхалтубо желудок тоже лечится? Если да, то Роза имеет желание туда поехать и хотелось бы ей попасть в одно время, когда вы там будете. А я не знаю что делать и куда?
       С горлом в Цхалтубо нечего ездить, но кроме этого у меня мало кислотности и все время у меня сильная и частая отрыжка. За последнее время отрыжка стала такой сильной и звучной, что невозможно быть среди людей. Эта отрыжка крепко держит горло, и, возможно, это и отразилось на глотке. Но что делать?
       Вселенная со всеми ее явлениями прекрасна, жизнь хороша, а люди – это мимолётные тени: кто живет 5-10, 15, 25, 30-40-50-60-70 лет, а нет и больше, но я считаю, что больше семидесяти – это не жизнь, а жалкое существование... а нам осталось до 70-ти считаные годы.
       23/IX- сего года исполняется мне 64 года. Страшно подумать: я уже старик! На базаре или улице называют меня «дедушкой»!  А лишь как-будто вчера это было. Какой же вывод? Предоставляю это сделать поэтам или теоретикам.
       Будьте здоровы и счастливы. Пишите часто, целуем Лёва, Роза.
       P.S. Я забыл о Вове пару слов: накануне, 30/IV получили от него письмо. О себе, своей личной жизни, ничего не пишет. Мне очень обидно за него. Такой золотой Вовочка и должен проводить жизнь в плену. Не располагает собой!
       Я иногда возмущался его положением, а иногда спорил со своими детьми, что они уже слишком пристрастны. Но если уже сам Вова говорит, что он в этом году должен покончить с этим положением, значит, что-то есть, что решил сделать резкий поворот.

פון דעם פעטער זאוועלס קינדער האסטו עפעס? זיי שרייבן דיר א מאל?
איך האב זיך מיט (...) צעקריגט און (קיין) בריוו (..) האב אויפגעהערט צו שרייבן זיי
.מיט מאַנין צי קריגט אין איין בריף און האָב אויף גיהערט צי שרייבען זיי
 
       Самое главное – нехорошо, дорогие, что мы живем без детей. Жизнь на закате, и мы без них.
 
04.05.1955
       Дорогой Вовочка!
       Уже несколько дней собираюсь написать тебе, но взяться за перо нет сил. Я так зла, даже на тебя, что ты стал совсем безволен. Я думала, что Сашеньке ты напишешь ответ под его диктовку, а тут вдруг получаю письмо от этой выскочки, да ещё с нотацией, что дескать «нет надобности вводить ребёнка в некоторые домашние дела» тем, что написала «Сашенька, приезжай к нам с папой, мама к нам не хочет ехать не знаю почему».
       Скажи пожалуйста, что я тут такого написала, что может повредить ребёнку? Мне кажется, что он в курсе всех событий, которые происходят в доме. Тем, что она его настраивает против тебя (я имею ввиду то, что ты писал, что любое поручение, данное тобой Сашеньке, должно решиться бабой, дедом и Бебой, и если они разрешают, тогда только он выполняет).
       Теперь тебя уже уговорила форцивыдла поехать в качестве денщика сопровождать её в Евпаторию, якобы ради Сашеньки, но чтобы ты к нам не поехал. Это сверхъестественное нахальство. Целый год мы ждём и живём этим счастьем, что ты приедешь и вдруг ты предлагаешь и нам туда поехать. Если мы едем куда-нибудь подлечиться, то ведь не от роскоши, чтобы погулять, как Броня, мы должны поехать куда здоровье позволяет, а не куда вздумаем.
       Что сказал Сашенька о письме, почему ты не напишешь. Как у тебя идёт подготовка к экзаменам? Когда они окончатся? Когда ты к нам приедешь?
       У нас ничего нового нет, всё старое. 2 мая все родные были у нас, все интересуются тобой и желают всего хорошего.
       В каких ты отношениях с Бебой. Тебя как-то трудно понять. В одном письме пишешь, что с Бебой живёте хорошо, в другом, что она тебе советует уехать, запаковать и отправить багаж и, если она соскучится, то приедет к тебе. Сообщи всё подробно, ответь на все вопросы.
       Будь здоров и счастлив. Крепко тебя целую и Сашеньку. Твоя мама.
       Только что написала письмо Сане, дала ему наставления по поводу работы для тебя. Думаю, что он что-нибудь сделает.
       Пиши.
 
04.05.1955
       Дорогой сыночек!
       Вчера получили письмо от тебя, где ты особенно выпячивал о вынужденном отказе поздравить телеграммой с днём 1 мая.
       Если сравнить к их беспримерном чванстве даже при переписке с нами с ихней стороны, так обмен телеграммами совсем теряет своё значение.
       Мы вчера получили письмо какое-то дипломатичное, почему-то от мамы. Мы нашли нужным совсем не отвечать ей на такое, с позволения сказать, письмо (ты пожалуйста, даже и намёком не показывай вида, что ты знаешь, что она письмо написала). Она пишет, что ты ей читал письмо, что мама написала Сашеньке. Она в письме своём пишет маме вроде упрёка или в виде нотации, что нельзя ребёнка заставлять задуматься над тем, почему его мама не хочет ехать к нам. Подчёркивает, что нанесли Сашеньке много подарков, в том числе папа и мама, дед и баба (это, видимо, упрёк нам, почему мы не посылаем подарки) и для того видно, чтоб нас совсем осрамить за наше молчание насчёт Б[ебиной] болезни – высчитывает сколько месяцев Б[еба] проболела, сколько раз в день мерили температуру и сколько уколов делали. В связи с этим ей необходим Кисловодский курорт – чтоб совсем вылечить сердце. Но врачи не разрешают ей ехать раньше 7-ми месяцев после такого сильного «потрясения». В этом письме она даже не сочла (хотя бы для приличия) нужным передать нам привет от тебя, Сашеньки и остальной семьи.
       Я вчера тебе написал письмо на адрес квартиры. Я там сердился на «детей», надеясь на то, что ты им наверно прочтёшь это письмо и может это кого-нибудь из них хоть за пятки заденет. Но вообще-то мы с мамой решили туда в дом больше ни одно письмо не писать.
       Извини, Вовочка, что тебя не поздравил хотя бы письменно с праздником 1 мая. Я думаю, что ты никогда в жизни не мог бы усомниться в моём искреннем пожелании тебе не только в праздники быть счастливым и жизнерадостным – а всю жизнь. Я хочу верить, что в конце концов вырвешься с ихней опеки и устроишься где-нибудь у нас, или возле нас и начнём жить самостоятельно.
       Саню ты всё же атакуй письмами, пусть он расспрашивает и походит где-нибудь по школам (он стал много зарабатывать и стал большим эгоистом) он наверно ни к кому ещё даже не обратился. Я считаю, что там было б легче, чем даже у нас устроиться.
       Будь здоров и счастлив. Поцелуй за меня много раз Сашеньку. Целую, твой папа.
       Письмо это я написал ещё до 1 мая, и задержалось, пока сегодня 4/V, мама не надписала.
 
04.05.1955
       г. Дербент
       Здравствуй дорогой Вова со своей семьёй!
       Давно-давно тебе не писал, а всё передавал через Яню приписки, но он, оказывается, меня обманывал и ничего не писал мне. Он у меня получит. Но не сейчас, при личной встрече и совместного пребывания.
       Чего я не хотел, то и получилось. Я хотел, чтобы он общался с тобой и твоей семьёй, а он ушёл в сторону. И кто его знает, с кем он общается и с кем он сблизился. Он нам писал, что по проведённой практике он получил даже отличные оценки. Нам бы очень желательно было б, чтобы он закончил с хорошими оценками, чтобы он мог попасть в институт, а затем, в случае невозможности такового желания получить ему назначение в наши районы: Грозный, Гудермес, Дербент, Махачкала. Если там бывают такие назначения, мы просим тебя узнать у начальника техникума, если можешь.
       Но я его поругаю за его поведение, что не бывает у тебя и потребую от него объяснение. Конечно, не скажу ему, что ты на него жаловался, а что во время его практики написал тебе и спрашивал, бывает ли он у тебя.
       Печально что ты захватил такую назойливую и тяжёлую болезнь как ишиас. Тебе надо полечиться в тёплых местах и бросить такой суровый климат, как молотовский.
       Как же ты себя чувствуешь теперь? Как Беба, как Сашенька. Яня его очень хвалит как удачного ребёнка и что ваши родители поделывают.
       Нам скучно. Мы остались одни. Сима в одном месте, Яночка в другом. Сима нам тоже пишет нечасто. Он мотивирует тем, что крепко занят. Он работает хирургом в кабинете ухо-горло-носа. Мы его приглашали приехать на майские праздники, но он не смог. Ему пришлось дежурить на праздники. Затем он сейчас замещает главврача, так как главврач поехал на усовершенствование на 6 месяцев. Он там пользуется большим авторитетом. Не знаю, что получится с его аспирантурой.
       А мы живём как всегда. Я занят, как говорится, по горло. Домой прихожу в 8, 9 и 10 часов вечера, а то бывает часто заседание правления, и я прихожу в 12 и в час ночи. Но я уже так привык  к занятости, что мне кажется скучным работать на спокойной работе. Одним я только недоволен, что в колхозной системе не бывает очередных отпусков. В этом году, наверное, уже попаду на сельскохозяйственную выставку. В 54 году наш колхоз не попал на выставку из-за невыполнения госпоставки по шерсти в 53 году. Хотя наш колхоз не выполнил опять в 54 году плана сдачи шерсти, но в этом году в министерстве ДАССР об этом было специальное совещание, где обсуждалось положение наших Дербентских колхозов, что наши колхозы не животноводческие, чтобы это учесть. Наш колхоз является самым высоким колхозом по доходности по Дагестану. Доходы нашего колхоза составляют по 7025 рублей на 1 гектар земли. Валовый доход за 54 год составил свыше 5 миллионов. Ну, посмотрим.
       Одно плохо, наше здоровье никуда. Вовочка, плохие дела со здоровьем и чувствуется, что мы уже старики!
       Будь здоров и счастлив. Целуем, дядя Лёва и тётя Роза.
       Привет сердечный твоей семье.
       Почему от Яни задержался ответ, скажи ему, почему он задержался ответом. Мы ждём ответа по одному вопросу.
 
04.05.1955
       Весь день с 9 до 14 часов произвожу уборку. Я обтираю игрушки, сметаю пыль с вещей, подметаю, брызгаю. А мама ходит и понукает: то делай так, этого так не делай, поторопись – надо еще пойти за картошкой, надо и в магазин сходить за продуктами.
       Беба звонит по телефону:
       -         Я больна, еле на ногах стою. Температура? Нет, но я чувствую, что она будет. Насморк сильный.
       Беба подзывает меня к телефону:
       -         Береги маму, помогай ей. Она замучилась по хозяйству, а ведь она больной человек и сейчас болеет.
       Я обещаю, но в душе сгущается накипь. У меня насморк, не в пример маминому. Прямо льётся, но я никому не говорю об этом, а мама, хоть и видит, но что я для нее. Ей, лишь бы себя освободить от трудов.
       Вот она уже села за пианино и брынькает. Когда я убирал, - читала на диване роман. Утром забавлялась приёмником. Так можно жить сто лет.
 
       На днях, 29/IV, придя домой, я застал Бебу за яичками. Решил и себе взять пару яичек. Они ничего не сказали, но яички спрятали, а вчера мама сказала при мне Бебе:
       -         Эти яички стоят ой-йой сколько! Я их покупаю по 12 рублей десяток. Нам их кушать накладно. Вот, когда будем покупать по 8 рублей, тогда можно будет позволить себе их кушать.
 
       У меня порвались носки – все до одного. Я уже год не покупал носков, с лета. Говорю Бебе:
       -         Стыдно ходить так, надо купить новые.
       Отвечает:
       -         Я тоже не имею чулок. Штопать надо, а не покупать. Даже министры штопают, а не выбрасывают (штопать тоже некому, я всегда хожу с дырками на видных местах).
 
       Папа рассказывает для меня:
       -         Начальник комбината живёт скромно. Кушает картошку в мундире. Это его завтрак.
       Это в ответ на мой разговор с мамой, что я люблю не много кушать, но вкусно. Все приучают меня к аскетизму.
 
       Зашел в уборную, в это время позвал Саша (он болеет – в постели). Мама раскричалась на него, чтоб не звал. Он заплакал, а когда я вышел, стала жаловаться:
       -         Он уже целый час кричит, а ты даже не подойдешь.
       -         Вы мне хоть раз сказали, что он зовет меня?
       Замолчала. Стыдно стало. Я пошел к Саше.
       -         Нет, сначала убери, а потом будешь с ним играть.
 
       Пришла Беба – ей надо читать книгу – легла в постель. Легла в постель и мама. Беба поставила градусник, мама завязала голову.
       -         Иди, тебя Саша зовёт, - сказала мне мама, и обе принялись за чтение.
       Я пришел. Сашик баловался: то выбил стул у меня, когда я на минутку встал, то заставлял ладошкой книгу, которую я ему читал. Я сказал, что если он будет так ко мне относиться, я уйду.
       Беба со своего ложа бросала то и дело реплики: «Не обижай его», «Не серди его», «Не заставляй его нервничать». Сашик, увидя такую поддержку, стал плакать. Что еще больше раззадорило Бебу и она стала меня упрекать, что я волную ребенка. Я сказал Саше:
       -         Пусть мама тебе читает и с тобой возится.
       -         Мама больная, - заметила Беба, но я все-таки ушел.
       Мне вспомнилось, как перед этим я прочел в книге «Заяц любит глотать кору», а Сашик меня поправил «Глодать». Бебе очень понравилось и она несколько раз переспросила: «Так папа прочел «Глотать», а ты его поправил? Молодец!»
       С каким она восторгом ловит моменты, чтобы настроить против меня Сашу. Куда там как хорошо мне это сносить. И если бы от нее одной, а то – от всех!
 
       Придя с работы взялся жарить картошку. Мама подошла, попробовала и сказала:
       -         Столько сала положил, что аж противно кушать!
       Пожалела! А сала-то было – ложечка чайная.
       Утром отец дал мне картошку в мундире, а Бебе сжарил. Я принялся и себе жарить, так они (Беба и отец) места себе не находили от возмущения.
       -         Беба больная, ей нужно более вкусно готовить.
 
04.05.1955
       Однажды мне дали проверить одно из «сочинений» Корнилова «Приказ директора училища №...». Там было много ошибок. Я их исправил, но переусердствовал: в слове «примем» добавил «й» - получилось «приймем». Они долго ходили-судачили, что я не прав, искали в словаре, не нашли. Пришел директор, взял безапелляционно перечеркнул «й» и отдал печатать на машинке. Он не снизошел даже поговорить. А потом Ольга, которая печатает «Ленинский расстрел», вписала «Ленский расстрел» и «Сталинская реакция» вместо «Столыпинская реакция», стала насмешничать и Мухаметин ей подпевал.
       Это моя первая ошибка за три года! А они поют: «Преподаватель русского языка не знает как написать «примем».
       На майские сделал доклад. Доклад получился сверх ожидания хороший, хотя я его подготовил буквально за час до торжественного.
       Кропотин и Корнилов швыцали:
       -         Будет большое начальство!
       Корнилов звонил мне:
       -         Это твой первый большой доклад.
       -         Не первый.
       -         Ну, при большом начальстве. Помни, что это твое испытание. Смотр сил твоих и способностей.
       -         Не надо так громко.
       -         Вот и директор говорит: будет представитель из Главного управления, будет Сезёмин и Ставер.
       Доклад я сделал. Сколько вообще проделал я разной работы по всем линиям: и с газетами и как зампарторга! Не ценят... У одной Вассы Ивановны я потерял месяцы, приводя в порядок ее библиотеку. Как классный руководитель составил план, провел экскурсии в музеи, провел собрания группы совместно с шефами, провел читательскую конференцию и т.д. Но за все три года только один раз и то по пустяковому поводу получил благодарность приказом по училищу. Зато Шикаковой, которая не справляется с классом, которая не выполняет общественных поручений, которую часто критикуют за плохую работу классного руководителя и которая не была ни на демонстрации, ни на торжественном, объявлена благодарность с занесением на Доску почета. Справедливости нет и не будет.
 
05.05.1955
       В других домах муж – человек и, по крайней мере хоть для кого-нибудь, авторитет, как бы там не спорили между собой.
       Взять Мусю. Чем хуже она Йоськи? Лучше во сто крат. И умнее, и образованнее, и красивее, и моложе значительно. Но, когда я однажды по важному делу пришел к ней и попросил ее выйти, он за нее сказал: «Муся не выйдет». А когда она вышла – загнал ее в дом и не пускал меня к ней, пока я ему не открыл причину моего визита. При разговоре присутствовал все время, вмешивался, диктировал. Так как я говорил о другом человеке, просьба моя относилась к ней. Йосиф за Мусю ответил: «Она этого не сделает». Муся ему, правда, сказала «Какое тебе дело?», но по телефону просила меня звонить когда его не будет. Такой он несносный и так она все-же перед ним дрожит.
       Я бы не посмел вмешаться в Бебин разговор или запретить ей что-либо. Но Беба считает меня очень плохим. И именно потому, что я ей не даю окончательно ввергнуть меня в кабалу  - её, и её родителей.
 
05.05.1955
       ИЗВЕЩЕНИЕ
       о получении посылки без объявленной ценности
       78-10722
 
       г. Днепропетровск
       ул. Жуковского 41, кв. 12
       Городынской Надежде Владимировне
 
ДЛЯ ПИСЬМА
       Дорогие мои!
       Посылаю вам первую посылку. Вторую отправлю завтра, вдогонку этой.
       У меня всё благополучно. Принимаю экзамены. Числа 20, наверное, закончу учебный год и смогу думать о поездке к вам.
       Сашенька мне помогал упаковывать посылку и забавно хлопотал, играючись, о том, чтобы её приняли у меня, будто-бы звонил по телефону на почту.
       Привет всем. Целую вас крепко. Владимир.
 
07.05.1955
       Я пришел с работы. Сашик подбежал ко мне, сел на руки, прижался щечкой к груди моей и сказал:
       -       Папа! Мне с тобой приятно!
 
       Как бывает дождь.
       Вот добывают уголь. Грузят на вагоны грузовые и везут к нам в города и к нам в город. Потом берут и топят. Нет, нет. И грузят на машины. Потом везут в дома. Потом топят и идет дым из трубы. Потом, мамочка, ты знаешь что? Потом так дождь идет. Получаются облака. Когда они получаются, они долго стоят и получаются тучи. А тучи собираются в капельки воды и накапливаются и сходят вниз. И так получается больше на небе, больше. И так получается целый дождь. Туту весь конец. Потом вот что, мамочка. Так, мамочка, я бы хотел тебя видеть очень, но ты почему-то не приезжаешь. Я тебе тоже написал письмо авиа. Просто авиа.
 
       Саша.
       -       Мне аж школьником хочется стать, так я любое дело могу выполнить.
 
13.05.1955
       Дорогие любимые папочка и мамочка!
       Получил твое, папочка, и ваше совместное, мамочка и папочка, письма. Очень вам благодарен за всю вашу заботу и внимание. Что касается Бебиной мамаши, плюньте и не расстраивайтесь. Отвечать ей, конечно, не нужно. Но чтобы вы знали, что и здесь не обошлось без лицемерия, я могу рассказать вам о том, как они подчас настраивают Сашеньку против меня.
       Он говорит мне, когда я хочу его наказать:
       -       Вот брошу в тебя мои картинки!
       Беба ему делает замечание:
       -       Ты рассыплешь их, а потом тебе же их придется собирать.
       Не то ее задевает, что он бросит в меня, а то беспокоит, что рассыпет картинки.
       Уходя и оставляя Сашу со мной, они наставляют его так:
       -       Не подходи к плите. Вот на днях произошел один такой случай: ребенок остался с папой и папа не усмотрел, он подошел к плите, опрокинул на себя кипяток и обварился насмерть.
       Так что они далеко не безгрешны в методах воспитания ребенка. С Бебой, это верно, у нас отношения неровны. Бывает хорошо, а бывает невыносимо. Они как-будто в стороне, но, очевидно, их направляющая рука чувствуется.
       Насчет Евпатории отпало. Теперь идет агитация – в Усть-Качку. Когда Беба разговаривала со мной, чтобы я на месяц туда поехал, я отказался. На другой день прихожу с работы, Сашик ко мне:
       -       Папа, почему ты не хочешь ехать со мной в Усть-Качку? Ведь это для моего здоровья! - и настойчиво добивался: - Скажи, ты поедешь?
       Мама, которая провела с ним соответствующую работу, теперь лицемерно разводила руками:
       -       Ну что ты пристал к папе? Далась тебе эта Усть-Качка.
       То же повторилось и на следующий день. Когда я сказал об этом Бебе, она ответила:
       -       Насчет Усть-Качки разговор окончен. Больше никто ничего тебе о ней не скажет. И действительно, Сашенька как-будто забыл об этом, больше ни разу не спросил.
       Мой план таков: закончить учебный год пораньше (в мае я принимаю экзамены в 3-х группах 1 года обучения, у 4-х групп второго года я принял экзамены в феврале и апреле). На июнь остается 1 группа. С ней у меня будут занятия числа до 10 июня, если мне не удастся кого-нибудь из преподавателей заменить и закончить раньше. Заявление о расчете я подам в конце мая, числа 25, чтобы было время получить ответ. В том, что мне дадут расчет я почти не сомневаюсь. Насчет целинных земель не беспокойтесь. Меня не пошлют. И справка у меня есть о плохом здоровьи (ишиас) и моя специальность для этого мало подходящая. А отсюда мне надо выбираться. Это уже решено бесповоротно. На курорт я сейчас не думаю ехать. Возьму билет на всякий случай в Крым, если удастся через Днепропетровск, а если нет, то прямо на Днепропетровск. А там поезжу, поищу. Конечно, лучше было бы, если бы вы договорились заранее, чтоб знать, куда ехать.
       С письмом задержался я потому, что нет условий писать. Беба сейчас дома с подозрением на желтуху, отец уехал в Донбасс, там не напишешь, - то пошлют куда-нибудь с поручением или в очередь, то займет меня Сашенька, то под их любопытными взорами неохота писать.
       В училище же – общественная работа заедает. Только сейчас выиграл время (2 часа перерыва между уроками). Сашик начал диктовать, но у него не хватило духу закончить. Я вам как-нибудь пришлю его размышления.
       Напишите о себе, о своем здоровьи. Напишите, как вам работается. Передайте сердечный теплый привет тете Ане и дяде Сене, тете Любе, Ляличке и Володику. Привет всем родным и знакомым. До скорой, может быть, очень скорой, встречи. Целую, обнимаю, крепко прижимаю к себе вас, моих родных и любимых.
       Пишите. Владимир.
       Привет от Сашеньки. Остальные, кажется, не интересуются. Я никогда не прощу Бебе ее отношения к вам. Так что, при лучших условиях, одно это является веской причиной для обострения нашей жизни. Ведь вы-то у нее не заслужили ни равнодушия, ни невнимания, ни, тем более, неприязни. Я ей не говорю, чтоб писала. Это ее дело, но она этим себе вредит. Не обращайтесь к ней.
 
16.05.1955
       Сбежал из дому. Меня просто заклевали. Теперь и Сашеньку втягивают в это дело. Едва я только пришел, он стал цепляться ко мне. Я ему сказал, чтоб отошел, он не послушался.
       –       Форточка открыта, иди играться в столовую, - сказал я ему. - Баба узнает, что ты при открытой форточке, так тебе попадет.
       Она услышала и повелела:
       –       Форточку закрой, а его не выгоняй!
       Саша тогда сказал:
       –       Я папу набью! - подошел ко мне и стал колотить меня кулачком.
       Я заметил ему:
       –       Кто тебя учил так относиться к папе? Разве можно так поступать?
       Он не унимался, мешал мне кушать, замахивался и я отвел его в угол. Но мамаша, будто нарочно стала на меня кричать на всю комнату, так, что Саша приободренный ее криком выбежал из угла и начал мне выговаривать:
       –       Ты не папа, а пип!
       Между тем мамаша не унималась и поносила меня, как только могла:
       –       Что это ты говоришь ребенку „кто тебя учит“? Лучше вас мы умеем воспитывать!
       Она так кричала, а ребенок при этом бегал и замахивался на меня камушком:
       –       Я в тебя брошу! Я в тебя брошу!
       Когда он бросил, я встал и вышел с книгой из дома. Обидней всего, что против меня настраивают и ребенка.
       Теперь понятен смысл этой Бебиной фразы: «Я ему все объясню».
 
       Перед сном Саша:
       –       Папа, идем складывать мои игрушки. Скорей! Я тебя долго буду ждать?
       Беба:
       –       Ха-ха!
 
17.05.1955
       Царь-градусник.
       Градуснику поклоняются, как богу. Меряют температуру неустанно. И чуть что – начинается кутерьма, беготня, слезы. Это касается не только ребенка, но и всех членов семьи, кроме меня, конечно. Стоит застонать мамочке, как поднимается паника. Беба лежит с подозрением на желтуху. Причем, Муся смотрела, у меня  глаза оказались желтей, чем у нее. Беба тут же отмела всякие сомнения, сказав при Мусе:
       –       У тебя глаза всегда желтые!
       Но подозрение так и осталось подозрением. Ни врачи, ни анализы желтухи не подтвердили. Участковый врач Трошкова у Бебы на поводу. Она охотно ее держит в постели. А Беба рада увильнуть от работы, полежать, да почитать.
 
       Телеграмма.
       Я домой давно не писал. В училище мне мешают, а дома ходят по пятам шпионы и лезут в душу. Вчера, когда я был в училище, прибыла из дома телеграмма: «Немедленно сообщите здоровье причину молчания». Это было даже по словам самой Бебы в 6 часов вечера (я уверен, что в 2-3 часа). А пришел я домой в половине 9. Бебы не было, а мама небрежно сказала:
       –       Там Беба расписалась за какую-то телеграмму, она ее положила на стол.
       Когда Беба пришла, я спросил:
       –       Почему ты не позвонила мне по телефону или не отправила сама ответ? Ведь там стоит «Немедленно сообщите».
       –       Я думала, что ты скоро придешь. Все люди приходят в 6, а не в 8 часов.
       –       Ты не могла так думать. Ты знала, что я прихожу в последнее время поздно. У меня много общественной работы. Это просто бездушие, если не больше. Ты умышленно мне не сообщила. Родные, преданные люди так не поступают.
       Вместо возражения она спросила:
       –       Ты дал телеграмму, что ты писал в ней?
       –       Все благополучно, выслал письмо авиа, целую Владимир.
       –       Все благополучно? У тебя хватило совести так написать?
       –       А ты хотела, чтобы я в телеграмме написал о твоей болезни? О твоей мнимой, притом, болезни?
       –       Мама писала в письме о всех моих болезнях, но им это нипочем, они даже не ответили на письмо.
 
17.05.1955
       Дорогой Вовочка!
       Несколько дней я удерживал маму от подачи тебе телеграммы, а в понедельник, то есть 16/V я здесь дома уже получил от тебя письмо, которое по Авиа, а мама там на работе все-таки дала телеграмму и в этот день.
       В 11 часов ночи мы уже спали, мы получили твою телеграмму. Такой уже характер, что и наделала мама понапрасно такой переполох. Я, конечно, тоже переживал не зная чем объяснить твоё длительное молчание, но знаю из опыта, что бывает из-за какой-то незначительной причины задержка в письмах.
       Надо надеяться, что бог даст ты устроишься у нас и мы сможем тебя часто видеть и отпадёт эта мучительная переписка.
       Сегодня мы получили от Сани письмо. Он пишет, что вакантные места есть, но заочно никто не принимает, а надо, чтоб ты сам пришёл и договорился. Так чтоб ты имел ввиду при получении билета, что возможно ты возьмёшь прямо туда билет. Так что сам тоже напиши, что ты туда приедешь, а он пусть пока всё-таки договорится и попросит, чтобы имели тебя ввиду.
       От дяди Лёвы недавно было письмо. Он пишет, что хотел бы вместе с нами поехать в Цхалтубо, но он не знает, сможет там подлечить желудок и горло...
       Яню ты видишь когда-нибудь? Передай ему привет от нас.
       Сердечно приветствую и много раз целую Сашеньку. Будь здоров, целую крепко. Папа. До скорого свидания.
       Вовочка! Посылаю тебе рецепт на очки. Может удастся тебе их где-нибудь достать.
       На этот раз ты имеешь уже слишком много поручений от нас. Если легко будет выполнить, так сделай, а если трудно, так обойдёмся. Не нужно.
 
       Милый, дорогой, родной сыночек Вовочка!
       Наконец вчера получили письмо от тебя. Мы уже так беспокоились, что не знали, что и думать.
       Я с тобой совершенно согласна, что тебе необходимо уехать оттуда. Вот что, Вовочка, ты все-таки введи в курс дела Беллу и семью, если ты с ними в хороших отношениях, пусть они знают, что ты уезжаешь не с добра, и даже я на твоём месте поделилась бы с соседями напротив, чтобы она не имела голоса потом на тебя жаловаться. Прошу тебя одного, если она, Беба, вздумает послать мне подарок (как она всегда старается, думая, что этим искупает вину) не смей брать ничего. Скажешь, что я тебе строго приказала, чтобы ты не брал. Мне не нужны её подарки. При отъезде попроси золотые часы, скажи, что будешь искать квартиру и для этой цели продашь их. Это я тебе пишу для того, чтобы они там не оставались, а сам тайком не бери. Облигации тоже не смей брать. Вообще, что сможешь бери личные твои вещи, общего не нужно. Мне в письме неудобно распространяться. Одно скажу, не давай им повода для лишних разговоров. Пусть их совесть мучит за твоё благородство. Вырвешься из их рук, наживёшь, что тебе нужно будет. Не ссорься. Не говори о переписке. Кто кому первый напишет (как это было в прошлом году). Решение по этому вопросу вынесешь по ходу дела, как тебя выпроводят. Ты не говори ничего и ничего не обещай. Слушай, что будет говорить Беба и наматывай на ус. Здесь обо всём потолкуем, посоветуемся. Если она начнёт задавать вопросы о цели твоего отъезда – скажи, что не хочешь жить вместе с родными и не зови, и не спрашивай, приедет ли она потом к тебе. Пусть она говорит, а ты слушай. В момент твоего отъезда, мне кажется, она пожалеет и полезет на попятную, не поддавайся её увещеваниям. Скажи, что это последнее испытание и пусть не надеется, что ты туда приедешь.
       У нас в этом году почти весь май идут дожди, есть виды на большой урожай и здесь жизнь, даст бог станет легче.
       Вовочка, если есть сахар и ты сможешь, постарайся выслать пару посылок на моё имя, Городынской Надежде Владимировне. Мне удобнее будет получить, чем папе.
       У родных всё по-прежнему, все здоровы. Желают тебе счастья и полного благополучия. Будь здоров, целую тебя крепко крепко, твоя мама. Крепко целуй Сашеньку.
       Билет бери до Днепропетровска. Отсюда если захочешь куда-нибудь поехать, возьмёшь билет.
 
19.05.1955
       Дорогие мамочка и папочка!
       Взволновала меня ваша телеграмма. Ну зачем так беспокоиться? Ведь не писал я вам не больше 10 дней. Я вас очень прошу, не делайте впредь паники, не посылайте телеграмм, если будет промежуток в моей корреспонденции.
       Я сейчас очень занят. Штурмую, замещаю преподавателей, чтоб скорее закончить. Про меня так и говорят: «Гельфанд всегда на подхвате!» Зато и результаты хорошие. В мае я заканчиваю с 3-мя группами; завтра экзамен принимаю в 1 группе, 24 мая – в 4 группе, в 3-й я уже принял экзамены 10 числа. Осталась у меня 2 группа. Если удастся кого-либо заменить, может закончу в первых числах июня, если нет, то не раньше 14 июня закончу программу, а числа 20 – экзамены. Но все же я надеюсь, что мне удастся в середине июня освободиться. Время покажет!
       Дома писать нельзя – надо давать на проверку свои письма. Вообще, я твёрдо решил уехать отсюда. Мне надоело здесь маяться.
       Насчёт письма к вам, мамаша Бебы спрашивала дважды. Первый раз недели две тому назад. Второй раз – позавчера. Я ей сказал, что наверно такое хорошее письмо, раз на него не отвечают. Она заметила:
       -   Ты, наверно, знаешь, тебе написали.
       Я её успокоил, что нет.
       Второй раз она спросила в связи с телеграммой (кстати, телеграмма пришла часа в 3-4, меня не было дома, я пришёл в 8 вечера). Беба уже ушла на занятия, мама мне бросила небрежно:
       -   Там какая-то телеграмма, Беба приняла.
       Когда я прочёл, то возмутился, что мне не сообщили по телефону, или не ответили сами.
       -   Родные и близкие так не поступают, - сказал я Бебе, когда она пришла домой.
       Она ответила, что думала, что я скоро приду.
       -   Ты что написал в телеграмме?
       -   Всё благополучно. Послал письма авиа.
       -   Всё благополучно? Ты считаешь, что всё благополучно? У тебя хватило совести так написать?
       -   А что я должен был телеграфировать? Что ты больна?
       -   Конечно. Твои родители никак не реагируют на мои болезни. Мама им написала, а они даже не откликнулись, хотя мама перечислила все мои болезни.
       -   Значит вы писали в соавторстве, - заметил я.
       -   Ничего подобного! – пыталась она оправдаться.
       Беба помешана на своих болезнях. А между прочим, оказалось, что она вовсе не больна. Пролежала неделю, делала анализы, подняла всех на ноги, а потом оказалось, что у неё ничего нет. Не может она вам простить, что вы обо мне справляетесь, а о ней, якобы, нет.
       -   Тебе глюкозу вливали, и то они переволновались, а насчёт меня, когда я так много болела, не спросили.
       На вопрос, почему она вам не отвечает, Беба теперь отделывается обвинением, что вы не ответили её матери.
 
       Посылаю вам обещанные выдержки из незаконченного письма Сашеньки:
       Дорогие баба и деда! Здравствуйте!
       Я получил от вас письмо на моё день рожденья. Спасибо. Приезжайте к нам, баба и деда. Если у вас сделается отпуск не для того, чтобы ехать на курорт, а для того, чтобы приехать к нам.
       Баба и деда! Вы знаете что? (Знаешь, почему «вы», папа? – спрашивает он меня и тут же отвечает – Потому, что двое, так я не могу сказать «ты») Если всё-таки когда-нибудь у вас здоровье выдержит и сможете к нам приехать, обязательно приезжайте.
       Когда я ему читал то место, где вы пишите, что Беба не хочет ехать, он сделал замечание:
       -   Они ещё знают, что ты хочешь ехать, а мама – нет. Смешно прямо. Они ж в другом городе. Как они могут знать?
       Дальше он продолжал:
       -   Я хочу поехать в Днепропетровск. Я помню Днепропетровск. Там Днепр. В другом парке – озеро. Я хочу поехать, но мама не разрешила. Папа мой к вам обязательно поедет. Баба и деда! Я приеду к вам на то лето. У меня горлышко плохое с тех пор, что я к вам поехал и мне надо лечиться.
       Дальше он не закончил, его позвали кушать.
 
       Милые мои!
       Получили вы моё письмо по авиапочте? Передали мои приветы и пожелания родным? Крепко вас целую, обнимаю и люблю. Желаю вам здоровья и радостей. Напишите, как вы себя чувствуете. Прислать вам сахар? Он опять появился. Напишите, в чём вы нуждаетесь, может смогу вам пособить.
       Милые! Я хочу вам переслать свои книги бандеролью, сколько смогу. Вы не возражаете? Тогда я начну посылать.
       Крепко целую вас ещё и ещё раз. Привет всем родным.
       Владимир.
   
20.05.1955
       На экзамене. 1 группа.
       Самсонов: «Гапон создал пецию к царю» (вместо петицию). «Кто поймает Пугачева убитым, тому 10 тысяч, но его поймали живьем». «В 1807 году был заключен Наполеон с Россией (вместо «мир»), поэтому Наполеону Россия обязалась».
       Низовцев: «Плеханов написал «Капитал», а Маркс и Энгельс переводили его на русский язык».
       Чикулаев: «Народники хотели совершить переворот среди крестьян и не хотели, чтоб рабочие в этом участвовали». «Сталин родился в 1879 году. Сначала он поступил в гимназию. После окончания гимназии Сталин поступил в Тифлисский университет. Здесь он с 15 лет начал революционную деятельность. Он стал во главе одного кружка. Им с трудом пришлось достать том Маркса «Капитал», его преследовали. Во время всеобщей стачки в 1905 году возникли впервые Советы рабочих депутатов».
 
22.05.1955
       Несколько дней уже Беба корчит из себя Ивана Ивановича. Не отвечает на мои объятия и поцелуи, разговаривает холодно, командным тоном и придирается. А я, слабохарактерный, еще льну к ней, унижаюсь.
       Сегодня, до 12 часов дня я застелил постель, купил хлеб, пожарил картошку для всех, вскипятил чай, принес из молочной кухни молоко и заштопал себе носки. Когда я стелил постель, Беба фыркнула, что плохо. Когда стал жарить картошку, она выразила недовольство, что без лука. Увидев, что я нарезал еще две картофелины, она пришла во гнев:
       –       Ты привык жрать, зачем тебе столько? Ненавижу тебя за это! (за 2 картошины).
       Потом, однако, когда я распределил уже готовую продукцию по тарелкам, оказалось, что картошки мало. Беба вылизала свою часть, а я ведь разделил всем троим – мне, Бебе и матери – поровну. Выходит, что все придирки, подкрепленные грубым словом «жрать», были несправедливы, в чем Беба сама созналась. Лук я поджарил отдельно. Беба сказала:
       –       Я даже не попробую.
       Но когда лук был готов, съела и попросила еще добавки. Когда я поел, приказала:
       –       Иди подметай!
       Но через минуту отменила это свое распоряжение:
       –       Иди за молоком! - Я пошел одеваться, но она вдруг быстро распахнула дверь и спросила с укоризной во взгляде: - Тебе наливать?
       Оказывается, я не налил чай. Вскипятил, заварил, но не налил, и это было большим упущением. Беба мне дала почувствовать. Дальше спросила:
       –       У тебя [...]
       [...] вспомнил, что есть и дал ей.
       –       Ты пожалел кнопок. Сказал, что нет.
       –       Зачем же я тебе дал, если мне жалко было?
       Она промолчала.
       Стал я искать носки.
       –       У тебя есть 14 пар, - сказала Беба, - как у министра!
       –       Найди хоть одну.
       Она не нашла.
       –       В чем я пойду? - Она не ответила.
       Тогда я пошел за штопкой и стал чинить носки. Она даже не предложила своей помощи, а когда затянулось со штопкой, сказала:
       –       Затяни как-нибудь и ладно. Ты опоздаешь за молоком.
       Вчера разлилось молоко, туда попала вода. Но я вскипятил его. Беба мне усиленно рекомендует выпить:
       –       Оно не опасно, раз перекипятилось
       –       Давай пить вместе.
       –       Я пить не буду, ведь у тебя разлилось, ты и пей.
       Я попробовал, пахнет ржавчиной – вода налилась из ванной. Даже кошка от него отказалась.
       Но только что Беба стала ко мне ласкаться, целовать. Я не ответил.
       –       Считаю до трех... Пожалеешь. Больше не подпущу тебя к себе.
 
27.05.1955
       Дорогие папочка и мамочка!
       Отправил вам 25 и 26 две посылки. Беба мне посоветовала не превышать 8 кг. веса, так как она думала, что больше не принимают. Но я купил большой ящик. Пришлось надобрать оттуда немного сахара и заполнить промежуток бумагой. Мне всё-равно предстоит перевозить свои архивы, вот я и решил заложить остаток места письмами и другими бумагами. Вы не выбрасывайте ничего, кроме белой бумаги с буквами (она вам пригодится застилать что-либо). Сложите аккуратно, пусть лежит.
       Вы меня поругаете за непрактичность, но легче бумаги ничего нет. Зато вторую посылку, хотя ящичек меньше, я постараюсь наполнить до отказа, так как узнал, что можно посылать до 10 кг. Всего я вам выслал 12 кг. сахара. Трусами я переложил, чтоб не тарахтело. Они чистые, не беспокойтесь. Я их нашёл у себя в шкафу.
       Насчёт часов не беспокойтесь. Они лежат у меня и просить, чтобы дали мне, не придётся.
       Яню я вижу часто. Он меня на днях сфотографировал. Посылаю вам карточку.
       Передайте всем родным привет. Целуйте их. Лёнечку и Володеньку, как самых младших, особенно крепко. Видели вы Олиного мальчика? Хотя бы на фотокарточке? Напишите подробно о её жизни. Как Саня? Приехала уже тётя Ева или ещё у него?
       Я хочу устроиться не обязательно преподавателем. Если в газете или в отделе культуры есть место, или в радиовещании (должность лит.сотрудника), я не прочь поступить туда на работу, лишь бы в городе или близко. Узнавайте, милые.
       Целую вас, обнимаю. До скорой встречи. Владимир.
       Беба меня донимает, почему вы не ответили на письмо. Письмо, говорит, хорошее, а вы не ответили. Она читала это письмо. Не знаю, может быть стоит написать, ответить им прямо, что вы думаете о письме, сказать своё мнение. Пусть не считают себя правыми.
 
31.05.1955
       Любимые, душевные мои мамочка и папочка!
       Мне пришлось отсрочить свою поездку. Разъехаться – не простое дело. Надо серьёзно и тщательно ко всему подойти, чтобы не пришлось потом возвращаться обратно.
       Во-первых, надо добиться расчёта, получить на руки трудовую книжку. Во-вторых, надо упаковать багаж и переправить бандеролью хотя бы часть книг своих. В-третьих, надо уложить остальные свои вещи, с тем, чтобы когда я устроюсь и вернусь в Молотов сниматься с партийного, профсоюзного учёта, выписаться отсюда, сняться с военного учёта, я смог бы сразу захватить свои вещи. Кроме того, есть возможность пошить здесь костюм. Тот, что купили, не сидел на мне, а брюки были по колени даже после того, что их удлинили. Я его продал с прибылью на 300 рублей в комиссионном.
       Кроме того, так как Беба была недовольна тем, что я потратил деньги, пришлось забрать их, аннулировав заказ на протезную обувь (туфли). Таким образом у меня накопилось 790+213 руб. = 1003 рублей. 400 рублей заняли у соседей. Аванс – 1200 рублей. Костюм будет готов через месяц. Я заказал его позавчера. 8 июня – на примерку. Это меня тоже задержит. Но что же делать: здесь дешевле материал и лучше шьют.
       Насчёт моих вещей не беспокойтесь, я их заберу. Совместные брать не буду. Благородство, мамочка, вещь относительная. Так, Бебина мать поспешила распороть подушку, что ты нам подарила, и сделать её такой же, как все, чтобы не отличить. Она для этого перепорола все подушки и переначинила. Щеголять перед ними благородством ни к чему – они этого не поймут. Если они (Броничка) могут предлагать женщине, которая у нас убирает, рыбу, надгрызанную кошкой, то можешь себе представить их благородство. К счастью, я сказал женщине об этом раньше и она отказалась. Но потом мама меня отчитывала:
       -   Зачем ты сказал ей? Она отказалась, заявив, что рыбу ела кошка и что об этом она узнала от тебя. Подумаешь, барыня какая! Пришлось выбросить два таких хороших и больших кусочка рыбы! – закончила мамаша с сожалением.
       Чем я могу быть уверен, что не получаю таких же порций?
       Но о последних расчётах мы ещё с вами, милые, поговорим, когда я к вам приеду.
       Я собирался взять в Крым Сашеньку (я ведь хотел ехать в Керчь и через Днепропетровск. А вы как советуете?) Мне его не давали ни Беба, ни родители: об этом и думать нечего пускать его одного со мной.
       Но вот отец прислал из командировки письмо, в котором, между прочим писал:
       -   Я смогу поехать с Сашенькой на море. Я уже обдумал, как возьму его с собой летом.
       Мне они не доверяют, а ему – да! Он ведь «ближе»... Я только переспросил Бебу, но мнения пока не выразил: хочу увидеть, что получится.
       А как мне реагировать, если Давид возьмёт Сашу? Соглашаться, или требовать его себе на лето? Щепетильное положение и как-раз перед тем, как отсюда уехать.
       Бебе объяснять ничего не надо. Она знает о моих планах и однажды даже сказала:
       -   О, хоть бы скорей!
       В душе она этого, может и не думает, потому, что не раз первая ко мне подходит ласкаться. Но кто знает её душу... Поживём, увидим.
       Развода она не предлагает, ведь, ей не хочется, видимо. Несколько раз Беба допрашивала меня особенно, когда я стал посылать посылку, не получаю ли я от вас писем на училище или на почту, или на Янин адрес? Упрекала, что я неправдив:  «Лучше бы сказал правду, она ко мне ничего не будет иметь. Но если я скрываю – это плохо». А чтобы я не получал писем, не верит – ведь на дом уже с месяц не было писем, а я спокоен. Ясно, что веду переписку скрытно от неё.
       Я уклонялся от ответа. Сказать ей, значит дать повод для упрёков, не сказать – значит показать, что я вру.
       Ну, крепко целую вас. Будьте здоровы. Пишите о себе и о вашей работе. Получили мои письма и сколько? Привет всем родным, знакомым. Целую вас много раз. Вова.
       Привет от Сашеньки. Он славный и родной.
       Значит, выеду я в первых числах июля. Зато потом будем видеться часто!
 
02.06.1955
       Мамаша стала ко мне особенно недоброжелательна со дня возвращения мужа из командировки. Ворчит, придирается. «Почему не купил картошку? Ты всегда найдешь причину, всегда ты занят. Почему не помыл посуду?» Когда я, поев, говорю «Спасибо», она отвечает «Пожалуйста!». Так отвечает мне одному. Даже чужим говорит «На здоровье!».
       Сашу от меня искусственно отрывают. Сколько раз я собираюсь с ним гулять – не пускает мамаша. Тысячу причин, но так, что со мною нельзя, а с другими – можно. Вчера в 7 часов вечера я хотел гулять с Сашей. Мама не пустила, сказав: «Беба не разрешает ему гулять перед сном».
       Сегодня (сейчас) уже девятый час. Они пошли гулять с Сашей. Бебы нет сейчас, но если я об этом скажу ей, то она на меня же будет злиться. В этом доме я не имею своего я, и тем более, права голоса.
 
03.06.1955
       г. Молотов
        Царь-градусник. Ему здесь поклоняются. Нет того дня, того часа, чтобы не меряли температуру. И, 37º - дом на осадном положении. Все бегут, суетятся, держатся за голову... и еще одно место. Не волнуются только, если это касается меня. Даже Беба мне сказала: [...]
        
03.06.1955
       Заместителю начальника
       областного Управления трудовых резервов
       т. Белкину Г. А.
       преподавателя ЖУ-2, г. Молотова
       Гельфанда В. Н.
 
Заявление
 
       В связи с тем, что я имею недостаточную почасовую нагрузку и низкую заработную плату, работаю не по специальности, а также в связи с необходимостью переезда в Днепропетровск по состоянию здоровья, прошу освободить меня от работы и дать мне расчёт.
 
       В. Гельфанд
 
05.06.1955
       Дошло до того, что...
       Я в уборной. Беба:
       -         Выйди из уборной, мне нужно!
       А потом извинялась:
       -         Мне очень захотелось.
 
05.06.1955
       Дорогой Вовочка!
       2/5 получили твои две посылки. Спасибо, родной. На сахар у нас был большой кризис до сих пор. Теперь уже появился и в наших магазинах сахар. На днях и я уже пошёл в очередь и взял три раза по 1 кг. Так что сахар больше не присылай нам. Во-первых, у тебя получается затруднение с деньгами. Во-вторых, много хлопот. На несколько месяцев мы уже обеспечены сахаром.
       Насчёт денег, у нас сейчас затруднение, потому, что были некоторое время перебои в моей зарплате... Поэтому мы тебе не посылали деньги за сахар.
       Почему ты ничего не пишешь о Сане. Получаешь от него письма, или нет? И что он пишет. Мы с ним не переписываемся.
       От дяди Лёвы часто письма получаем.
       Будь здоров и счастлив. Целую. Поцелуй за меня много раз Сашеньку. Привет Бебе и родителям, привет Яне. Папа.
 
05.06.1955
       Дорогой сыночек Вовочка!
       Мне почти нечего добавить к письму папы, так как об основном он написал тебе.
       У нас всё в порядке, здоровы, а это самое главное.
       В первых числах июля приезжает Олечка с Таней и тётя Ева (она у Оли с 25/IV). Толя кушает у нас.
       Все родные здоровы, сердечно приветствуют тебя. Ждём тебя с нетерпением. Будь здоров, обнимаю и крепко целую тебя. Крепенько поцелуй Сашеньку. Привет Бебе и родным. Передай привет Яничке. Скажи ему, что он нехороший, что нам не пишет.
       Большое спасибо за сахар. Он прибыл как раз кстати.
       Ещё раз целую, твоя мама.
 
07.06.1955
       Беба сегодня встала и, посмотрев в зеркало, испуганно заговорила:
       -         У меня глаза жёлтые. Посмотри! Я чем-то заболела.
       Я ответил, что у меня такие же глаза, как у нее, но я не волнуюсь. Она возразила:
       -         У тебя глаза всегда жёлтые.
       Ведь только она имеет право на болезнь. Я не достоин этой чести.
       Считая себя больной, она оставалась после подъема лежать в постели, а меня послала на базар за продуктами.
       -         Мама тоже больна. Ее нужно беречь! – Внушает мне Беба, - ее очень нужно беречь!
       Но мама больная пока ей выгодно. Когда ее «врачеватели» дома, она лежит. Грелка на зубы, повязка на голову, - стоны, вздохи, слезы. Посмотришь – жалкий, несчастный, страшно больной человек. Но вот муж и дочь уходят на работу, и вмиг происходит метаморфоза. Повязка снята, грелка убрана. Включается приемник и мамаша с улыбкой на радостном, возбужденном лице, подпевает во весь голос мелодиям и песням, которые передаются по радио. Затем, когда ей это занятие надоедает, она подсаживается к пианино и начинает брынькать. Теперь она играет лучше Бебы, хотя Беба училась, а она нет – вот что значит постоянная тренировка. Упражнения в музыке сменяются хождением в гости к соседям на сплетни, без чего она не может жить ни одного часа, - это обязательное условия ее существования и осуществляется оно методически через час, в промежуток между другими удовольствиями. А вечером, когда все сходятся, она сразу после обеда совершает турне свои по знакомым, часто очень затяжные, иной раз короткие (на час-два), но регулярные, заканчивающиеся, как правило, в 12-1 час ночи. Журналы, книги, газеты, кино, театры... Никто из нас не может так много читать и развлекаться, как она. Читает и днем и ночью. Засыпают они, нередко, в 2-3 часа. Причем, поступает Броничка весьма эгоистично: этим мешает спать своему Давиду. Он иногда ропщет, но в большинстве случаев мучается, но терпит. Бывает, что и он не выдерживает, ругается, тогда возникают ссоры и они дня два не разговаривают. Это редкие случаи.
       Например, тогда, когда Броничка посреди ночи включает приемник, слушая «Голос Америки» или Израиля, будит Давида и разбивает его сон. Почти всегда в кино и театры, к знакомым в гости она ходит одна: муж ей в тягость. Зато как он доволен, если бывает с ней вместе и видит ее танцующей – порхающей со знакомым или незнакомым мужчиной. На вечерах она – центр внимания. Нет ей соперников, даже среди молодых. Как она преображается, как молодеет на людях. Лицо ее покрывает румянец, губы увлажняются соблазнительной серебринкой, глаза искрятся. Куда девались морщины, старческие впадины у самых глаз, дряхлость и вялость? Мужчины наперебой предлагают ей руку (и, возможно, сердце), бегают подле нее, сыплют ей похвалы, одаряют лестью. А он, Давидка несчастный, сидит, расплывшись в улыбке, не замечая комизма своего положения. Он страшно доволен и счастлив, что у него жена – порхающая бабочка и всем нравится.
       Спит она поздно – до 11 часов дня. Встает, ей уже все приготовлено: и завтрак и, нередко, обед. В квартире убрано, посуда перемыта, Сашик одет и умыт. Все это делает Давидка, работница и я. Мамаша же устает... от сна. Проснувшись, если кто-нибудь еще есть, она торопливо начинает стонать, поднимая переполох в доме.
       Сегодня днем мамаша пожаловалась мне:
       -         Я так устала.
       -         Тогда не надо ходить в садик, полежите лучше, - сказал я ей, - а с Сашенькой я пойду гулять.
       -         Не надо, не надо, - встревожилась Броничка, - мне уже лучше, я уже хорошо себя чувствую.
       Сашеньку они теперь не дают, стараются его отдалить от меня. Если раньше рады были спихнуть ребенка, лишь бы он не мешал, то теперь, когда почувствовали его привязанность ко мне, заревновали, стали его отрывать от меня.
 
08.06.1955
       Сашик вбежал в комнату. Я сказал ему:
       -         Выйди, милый, здесь открыта форточка.
       Вошла Беба, глаза злые, на лице злорадство:
       -         Закрой форточку, но не выгоняй ребенка! – бросила она мне и завершила свою тираду словами, – несчастный ребенок, что он имеет такого папочку.
 
09.06.1955
       -         Пусть я буду сволочью, - сказала мне утром Беба, - если я отступлюсь от своих слов! (Сашенька был при этом). Чем скорее – тем лучше!
       Чем скорее мы расстанемся, тем лучше ей будет, полагает Беба. Что ж, посмотрим, так ли это?
 
11.06.1955
       Мои любимые и дорогие!
       Заявление о расчёте я подал и его удовлетворили немедленно. Зам. начальника областного управления Белкин, тот, который в прошлом году меня не отпускал, сейчас, чувствуя свою вину, что не обеспечил меня должной нагрузкой, написал при мне на моём заявлении: «Директору ЖУ-2 т. Кропотину. Освободить т. Гельфанда согласно его заявления при подыскании заместителя».
       Директор мне пообещал, что задерживать меня не будет и освободит, как только я сдам дела. Он сказал, что ему самому невыгодно меня задерживать, так как новый преподаватель захочет, чтоб ему платили с начала года, со времени его поступления на работу, а двоим платить директор не может.
       8 июня у меня был последний экзамен. Теперь я по должности свободен. Только по кабинету и методкомиссии надо кое-что сделать, чтоб с меня не удержали 175 рублей, причитающихся за эти дела. Я уже подготовил два альбома наглядных пособий, проведу педагогическую конференцию. Ещё у меня партийные поручения. Я сейчас замещаю парторга, который приедет только 28 июня. На мне протоколы партсобраний, планы, вся партийная работа училища – конференции, беседы, собрания, праздники, газеты и т.д.
       Кроме того есть и другие заботы. Сегодня я буду ассистентом на экзаменах по математике (50 руб. на земле не валяются!).
       Костюм будет шикарный. Я был 9 июня на первой примерке. 16 числа – вторая примерка. Думаю, что числа 25 костюм будет готов.
       Билет тоже заказал 7 июня. Он годен до 7 сентября. Всё, казалось бы хорошо. Но 8 июня я получил повестку из военкомата. 13 меня вызывают на какие-то сборы. Как бы не отправили в лагеря. Тогда я и здесь не успею рассчитаться, и на новом месте не устроюсь, и билет мой пропадёт – словом, будет очень-очень плохо. Мне, правда, обещали, что меня не пошлют никуда, но я им не верю, недолго ведь обмануть. Как только всё разрешится, я вам напишу.
       Ещё одна новость. Сегодня вечером, в 9 часов по местному времени, сюда приезжает тётя Роза. Яня мне сообщил и я поеду её встречать.
       Дома у нас всё благополучно, всё по-прежнему. Мы бываем с Бебой часто в кино, ходили смотреть постановку МХАТа, который к нам приезжал недавно.
       Давно не получал от вас писем. Чем это вызвано? Не волнуйте меня, напишите. Если ничего не случится, я постараюсь выехать числа 29-30/VI или же 1/VII.
       Да, забыл вам ещё сказать.
       1.    Билет у меня прямой до Днепропетровска. На Керчь через Днепропетровск (как и на любой участок Крыма не дали – нет такого маршрута).
       2.    Я хлопочу путёвку в Евпаторию; если удастся, поеду на курорт. Обещали, по крайней мере.
       Здоровье моё улучшилось, но за болезнь я растолстел – живот у меня – что меня сильно беспокоит, - как от него сдыхаться? Хожу нормально, не хромаю, нога не болит. Продолжаю лечиться – то ионофорез с новокаином, то массаж. Недавно закончил лечение руки от экземы – рентгеном. Кажется, помогло. Беба договорилась с профессором Голшмидтом, он меня посмотрел и порекомендовал это лечение.
       Сашенька здоров, гуляет много – то с мамой, то с Бебой. Я сейчас мало бываю дома, некогда.
       Беба себя чувствует тоже лучше. Но у неё частые головокружения, слабость, боль в суставах. Какая-то болезнь её всё же мучает.
       Ну, крепко целую вас, обнимаю. Привет родным. От наших привет. Напишите, как ваше здоровье, как жизнь, как работа.
       Владимир.
       Посылаю фотокарточку, сделанную в училище – за шахматами.
       Напишите, получили ли вы посылки? Что ещё нужно?
 
13.06.1955
       Дорогой мой единственный сыночек Вовочка!
       13/VI написала письмо на домашний адрес, дабы они меньше ворчали.
       Ты, Вовочка сразу рассчитывайся, снимись со всех учётов, во-первых тебе легче будет устроиться, а во-вторых не придётся туда ездить. Лищенко уверяет меня, что ты устроишься.
       Спакуй книги и отправь малой скоростью. С собой ты имеешь право везти 36 кгр., вместо положенных раньше 16 кгр. Я думаю, что все твои вещи больше 36 кгр. не завесят.
       Собирайся поменьше и скорее приезжай, чтобы было больше времени на подыскание работы.
       Что Бебе за интерес, есть ли от нас письма и на какой адрес мы пишем? Что мы пишем, какое её дело, кто мы для неё? Не переживай за их хамское отношение. Скоро ты от них уедешь и тогда видно будет, что будет в дальнейшем. Поддерживай добрососедские с ними отношения, пусть потом страдает. Верь мне, что она прибежит. Как бы мне хотелось поговорить с ними по душам.
       Знает ли Сашенька, что ты уезжаешь совсем, как он на твой отъезд реагирует?
       Не противоречь, что Давид хочет его подвезти к морю, пусть везёт, это ещё один козырь в руки тебе. Вообще не спорь и Бебе ничего не говори. Замкнись – это даёт больше почувствовать.
       Скоро приезжает тётя Ева с Олей, с ребёнком. Написал ты ещё раз Сане?
       Будь здоров, до скорой счастливой встречи с нами. Как бы я уже хотела, чтобы ты уже скорее приехал. Крепко тебя целую твоя мама.
       Сердечный, тёплый привет от всех родных. Они все болеют душой за тебя и хотят тебя видеть хорошо устроенным и быть счастливым.
       Поцелуй Сашеньку за меня. Привет от соседей. Пиши.
 
14.06.1955
       Дорогие мамочка и папочка!
       С военкоматом всё обошлось: были пробные учения и меня продержали 2-3 часа и отпустили. Теперь я могу думать о поездке, расчёте, упаковке вещей.
       15 и 18 – я ассистент на экзаменах по математике. 17 я хочу подойти в военкомат на военную медицинскую комиссию, может запишут насчёт ишиаса в военном билете. Остаётся два дела: 1) получить костюм, 2) добиться путёвки. Это меня держит. Остальное – менее существенно.
       Упаковку вещей я начну, когда родители уедут в Усть-Качку (это будет 15 или 16 июня). Сюда приехала Беба с Ларочкой, и они все, кроме моей Бебы, уезжают месяца на 1,5 отдыхать и лечиться.
       Расчёт мне дадут при первом требовании. Во всяком случае, я его возьму на будущей неделе, когда смогу требовать плату за кабинет и за ассистенство. Не следует с этим спешить, так как время – деньги.
       Тётя Роза (мы её встретили с Яней на вокзале) поехала в Свердловск пока. Яня сдаёт экзамены, он передаёт привет, напишет вам, когда сдаст. Дядя Лёва опять не едет на выставку – колхоз его не выполнил всех условий.
       Ну, до свидания. Крепко целую вас, будьте здоровы. Вова.
       Привет от Бебы. Она предыдущее письмо читала. Так что знайте, что почти все письма сюда и отсюда я даю читать Бебе, если они связаны с домашним адресом на конверте.
       Очки закажу в Москве, когда буду там. Напишите, что вам ещё привезти?
       Привет всем родным и знакомым. Когда выеду, дам телеграмму, вернее дам телеграмму при отъезде из Москвы, а отсюда – не буду. Но заблаговременно напишу.
 
20.06.1955
       Позавчера мы поехали в Усть-Качку. Место скверное. Комары закусали, даже Саша сказал: «Не хочу тут быть».
       Две ночи мы не спали из-за комаров и опоздания парохода. Меня нагрузили по дороге туда, как вьючное. Там меня тоже вдоволь поэксплуатировали. Трудно бы мне пришлось, если бы я с ними поехал: был бы там за служанку. Несколько инцидентов вконец отравили мне настроение.
       Дорогой туда Беба села рядом с отцом, а не со мной, хотя возле меня было место. Тогда я пустил к себе двух девушек и добрую половину дороги разговаривал с ними, ни разу не посмотрев в сторону Бебы. Ее и папашу заело. Они мне потом выговаривали за это. И я сказал, что умышленно так сделал, чтоб наказать ее за то, что она не захотела быть возле меня.
       Сели пить чай. Я попросил Бебу (она была на кухне) налить мне еще стакан.
       –       Что ты сам не можешь? Обязательно надо гонять Бебочку, - в один голос заговорили отец и мать.
       Так было несколько раз. Стоило что-нибудь попросить Бебу сделать, как они начинали меня грызть. Но ни слова не сказали, когда я, возвращаясь из лесу после прогулки, взял не только кровать, но и сачки и бутылки с водой и подушечки, а Беба шла с пустыми руками. Ночью я выносил горшок после Сашеньки, днем вставлял рамы с марлей, ходил за покупками, несколько раз приносил воду. Это в порядке вещей. А чай мне налить нельзя: я ведь низший сорт!
       Когда уезжали, все присели на опрокинутое дерево. Я не мог – был в белом костюме. Решил дать Бебе подержать авоську с продуктами и ее жакетку. Мама возмутилась:
       –       Разве она может столько держать? Ты ее рад задушить, - и забрала жакет, дескать, какая я чуткая.
       На обратном пути Беба пожалела денег на билеты 3 класса. Пароход шел с опозданием. Негде было даже стоять, а в третьем классе были места для лежания. Только позднее Беба решилась истратить на 2 рубля больше на билет, и мы попали в 3 класс, когда все места уже оказались занятыми. С трудом удалось мне добиться, чтобы места освободили те, кто не имел билет 3 класса и произвольно занял полки. Мы спали, это было большое удобство для нас.
       Когда приехали, Беба закапризничала без всяких причин. Ушла от стола, не стала кушать. Все из-за того, что я посоветовал купить консервы в качестве продуктов питания. На все вопросы мои не отвечала. Я ушел из дому. Когда вернулся, застал завтрак нетронутым. Она решила меня наказать.
       В Усть-Качке Сашик несколько раз подбегал ко мне, называл меня «Папочка-милашек», целовал. Беба ревновала:
       –       А меня почему ты не целуешь?
       Кричала на ребенка. Мамаша пыталась его от меня оторвать, звала к себе, отвлекала, но ничего не получилось, и Бебины родители даже позеленели от досады, что ребенок меня так любит. Это было видно по выражениям их лиц. Ночью он хотел спать со мной, но они не пустили.
       Пищу подавала мне мама последнему, даже после Ларочки.
       Перед отъездом в Усть-Качку папа взял 3 моих книги читать – сочинения Л. Андреева. Но мне пожалел оставить безопасную бритвочку. Моя сломалась и я взял его старую, ненужную ему, которую нашел в Сашенькиных игрушках. Он сказал при Бебе:
       –       Я как-то давал Сашеньке играться бритвочку. Ты не знаешь где она?
       –       У меня.
       –       Дай мне ее. Я решил перейти на безопасную бритву (он всегда брился опасной и даже был недоволен, когда ему ко дню рождения подарили бритвенный набор безопасной бриты).
       Даже Беба возмутилась:
       –       У тебя же есть прибор. Зачем тебе эта бритва?
       Он покраснел и, заикаясь от неловкости, сказал:
       –       Я совсем забыл. Ну ладно, пусть эта бритва будет пока у тебя.
 
22.06.1955
       г. Днепропетровск
       ул. Жуковского
       дом № 41, кв. 12
       Гельфанду Н. С.
 
       г. Молотов
       Советская 25а/8, кв. 4
       Гельфанду В. Н.
 
       Мои дорогие!
       Получил ваше письмо на училище.
       Я задерживаюсь здесь не только из-за костюма. Костюм уже готов, на днях его выкуплю.
       Кабинет свой я уже передал новому преподавателю. За расчётом дело не станет. Но, во-первых, мне хочется получить путёвку в Евпаторию. Если я рассчитаюсь, её мне не дадут. Во-вторых, хочу полностью получить зарплату за июнь и отпускные. В-третьих, надо упаковать вещи. А мне приходится чуть ли не через день ехать в Усть-Качку. Там сейчас Бебины родители с Сашенькой и Берта с Ларочкой. Сейчас я везу им мазь от комаров (они заедают буквально), пиджак и пальто родителям, некоторые продукты и посуду. Уезжаю в 1 час дня, а вернусь в 3 часа ночи.
       Попробовал отправить бандеролью книги, не приняли заказной, придираются: не так запечатал. Отправил 5 книг простой бандеролью, боюсь, как бы не пропали. У меня около 1 тысячи книг – ни в какой багаж не уложишь.
       25 Яня освободится, он мне поможет упаковать багаж. Первый экзамен Яня сдал на «отлично», второй – на «хорошо». Он стал лучше заниматься.
       К 1 июля я думаю выехать. Сейчас, когда их нет, мне лучше всего упаковаться. Я хочу отправить большую часть вещей. Вернуться в Молотов мне все-же придётся, после того, как я устроюсь. Сейчас меня могут не снять с партийного и военного учёта, а потом снимут. Билет у меня туда и обратно, так что это не особенно дорого.
       Ваши поручения я постараюсь выполнить. Не торопите меня с поездкой. Надо всё устроить основательно. Мне и самому не терпится скорей уже выехать, хотя мне сейчас с Бебой, когда их нет, очень хорошо. Мы живём дружно, не ссоримся. Сами готовим и покупаем, и не скупимся.
       Ну, будьте здоровы. Крепко вас целую. Я тороплюсь на пароход. Через полчаса он уходит. Если успеете, ответьте авиa.
       Беба опять спрашивала, куда вы мне пишите. Лучше напишите домой. Или параллельно домой и на училище.
       Сане не написал, он мне на моё письмо не ответил. Но это не имеет значения. Приеду, там обо всём договоримся.
       Крепко целую родных и приветствую их. Обнимаю вас, родные, любимые. До скорой встречи.
       Владимир.
       Привет от Яника, от Бебы и Сашеньки. я его буду сегодня целовать за вас.
 
23.06.1955
       Вчера Беба загорелась желанием навестить родителей и отправила меня в качестве почтальона. Она так и писала в препроводительной записке к вещам, которые я вез: «Я приготовила для вас то-то и то-то. Посылаю с Вовой».
       Сейчас, когда время так дорого, когда надо укладываться и паковать вещи, для меня лишний день много значит. Но разве можно противостоять Бебе? Она и в обиду и в угрозы: «Вот увидишь! Сама поеду!» и в упреки: «Такой ты отец преданный, ребенку не хочешь повезти мазь от комаров!» словом, пришлось ехать. Родителям повез пальто и пиджак, котлеты, что я купил, постояв в очереди; Ларочке керосин (от гнид!), Сашеньке мазь и клюкву. Они были довольны (не мною, а тем, что я привез), но встретили меня холодно.
       Когда я позвал Сашеньку, мама сказала:
       –       Не трогай его, пусть играется.
       Так повторялось раза три. Я даже возмутился:
       –       Ведь через час я уезжаю, а вы не разрешаете подозвать к себе ребенка!
       Возразить было нечего и в дальнейшем, когда он сам подошел ко мне, они терпели и не вмешивались. Правда, на улице, когда мы шли, держась за руки, мама попыталась его у меня забрать. И даже Ларочка стала возражать, когда я взял Сашеньку на руки:
       –       Володя! Отпусти его сейчас же!
       На что Сашок (он за словом не лезет в карман) резонно ответил:
       –       Папа сам знает, что ему делать.
       Покормили меня картошкой и какао – остатки от их обеда. На дорогу ничего не дали, но вместо этого решили проводить меня к пароходу. Баба не хотела провожать, но потом пошла тоже. Дорогой мама самодовольно отметила, видимо, не без намека на Сашенькино восклицание «Мы все провожаем папу!»:
       –       У нас так принято. Кто к нам приезжает, того мы провожаем все вместе.
       Случайно удалось договориться с одним шофером, что ехал в Молотов. Он согласился меня доставить в город. Пароходом – 8 с лишним часов езды. Кроме того, в 8 часов 30 пароход почему-то уже третьи сутки не прибывает. Уехать я мог только в 3 часа ночи. Так что машина оказалась находкой.
       Они прощались со мной холодно. Только Сашенька – с искренним чувством любви и дружбы. Остальные – как со случайным далеким и чуждым знакомым. Дорогой лил дождь. Дуло. Машина была полуоткрыта, подбрасывало на ухабах до потолка, но я кутался в пиджак и думал о Сашеньке – и тем спасался.
       Сашенька вначале не проявил интереса.
       –       А, папа? - сказал он, увидев меня в доме, - а где мама?
       –       Кошечка ты моя! - воскликнула баба, - все время думаешь о маме! (и в письме Бебе эту единственную фразу о ней, указала. А эту фразу за весь вечер она смаковала тысячу раз).
       Позже, как я уже писал, она старалась не пускать ко мне ребенка. А он все-таки пришел. И около часа я ему читал сказки Андерсена, а он меня обнимал, ложился головкой мне на грудь, прижимался всем тельцем и ласкал меня: «Папочка, миленький! Родненький. Любик» и т.д. Потом мы игрались, потом я его катал на руках и на плече. Может это мне и повредило, но доставило удовольствие.
 
       Беба меня не ждала. Она уже лежала в постели. Дала мне несколько штук фисташек, со словами:
       –       Я тебе немного оставила.
       Я хотел с ней поделиться, но она меня утешила:
       –       Я так ими наелась, что у меня уже живот болит.
       Фисташек она нажарила полную банку, но мне жалеет. Когда я на другой день захотел их попробовать, она возразила:
       –       Это для родителей в Усть-Качку.
       –       Ты других нажаришь, ведь есть же! - сказал я.
       Тогда Беба принесла (я нисколько не преувеличиваю!) четыре... фисташки и дала мне. Я решил к ним не прикасаться сам, хотя у нас лежит полная торба фисташек.
 
25.06.1955
       Здравствуй дорогой Вова со своей семьёй!
       Благодарен и рад тому, что не забываешь меня и от поры до поры поддерживаешь со мной родственную связь. Одно плохо, что мы разбросаны так далеко, что не имеем возможности повидаться.
       Яня мне как-то писал в одном письме, что тебе необходимо выехать из Молотова из-за состояния здоровья и ты собираешься выехать не то в Днепропетровск, не то в Крым, и даже не прочь был бы в Дербент и, чтобы я поинтересовался насчёт твоего устройства.
       Я поговорил кое с кем здесь, то я узнал, что здесь ты сумеешь устроиться без труда. Здесь в 2-х техникумах требуются преподаватели русского языка. Посколько ты член партии и знаком с литературной работой, возможно сумеешь устроиться в местной газете. О том, что ты являешься редактором стенной газеты, имей у себя бумажку. Как член партии, возможно, сумеешь устроиться в Махачкале в редакцию газеты. Из наших в Дагестане хорошо устраиваются.
       Конечно, если сумеешь устроиться в Днепропетровске, то говорить не приходится про Дербент. Но чем ехать в район на Днепропетровщине, то лучше в Дагестан.
       Напиши, как встречал тётю Розу, она собиралась даже сделать остановку.
       Я живу один теперь, обедаю в столовой, а перехватки делаю дома. Имелась путёвка в колхозе в Ессентуки, что мне необходимо, на июль месяц, но я вынужден был отказаться из-за того, что не на кого квартиру оставить, а также сейчас по колхозу идёт глубокая ревизия, что является вторым тормозом.
       Сима со своей семьёй сейчас в Москве, ты, наверно, уже узнал от Яника. Зачем он туда поехал, обещался написать позже.
       Я вспомнил и хочу тебе рассказать пример от Люси. Он кончил историко-филологический накануне войны, побывал в армии до 46 года. Демобилизовался. Преподавателем не пошёл. Поступил в Даггаз в плановый отдел, недолго поработал и стал начальником планово-экономического отдела. И посколько он с высшим образованием, его зачислили инженером. В 54 году ликвидировалась контора треста Даггаза в Дербенте, его хотели потянуть дальше, но он сам не захотел выезжать из Дербента и, не долго думая, устроился корреспондентом радиовещания, и живёт неплохо.
       Я получил письмо от Яночки, что он получил на первом экзамене пятёрку. Молодец, если бы он на остальных экзаменах получил не хуже, было б неплохо. Я крепко озабочен за его устройство по окончании. Я боюсь, чтобы его не заслали далеко. Я организовал через нашего начальника депо, чтобы его затребовали сюда, не знаю, как удастся эта затея.
       Обо всём я тебе написал. Решай и напиши про свои планы и решение. Приедешь в Дербент, на первое время тебе не надо будет беспокоиться за квартиру и, когда устроишься, квартиру поищем и семью заберёшь.
       Будь здоров и счастлив. Целую и обнимаю тебя. Твой дядя Лёва.
       Сердечный привет Бебочке, Сашеньке, целую его. И Вашим родителям.
 
28.06.1955
       Дорогие, любимые папочка и мамочка!
       23/VI получил костюм. Это шедевр – и по материалу, и по шитью.
       25/VI получил путёвку в Евпаторийский грязевой санаторий. Путёвка с 7 июля, а деньги дадут только 2 июля. Придётся ждать: не с чем ехать. Телеграмму дам, когда выеду из Москвы. В Москве задерживаться не буду. Но очки закажу, с тем, чтобы на обратном пути их выкупить, или поручу кому-нибудь это сделать.
       Билет у меня до Днепропетровска. Багаж ещё не упаковал, так как за последние дни трижды ехал в Усть-Качку, возил вещи и продукты и был занят разными хлопотами и отчётами.
       От дяди Лёвы прибыло письмо. Он мне советует устроиться в Дербенте. Там есть должность редактора газеты. Хочу ещё посоветоваться с вами. Ждите меня числа 5-6 июля, если вовремя выдадут зарплату. Я дам телеграмму, в которой укажу номер вагона и поезда.
       Крепко целую вас и всех родных. До скорой встречи. Владимир. Привет от Бебы и Яника.
       Стоит путёвка 1347 рублей, а мне обошлась она в 403 рубля. Время лечения с 7 июля по 5 августа.
       Директор обещал мне дать расчёт, датированный 10 августа (чтобы не потерять стаж), а денежную компенсацию за отпуск, я получу полностью. Приеду с трудовой книжкой и всеми необходимыми документами.
       Яня сдаёт хорошо экзамены. Последний – 2 июля.
 
01.07.1955
Приказ
 
       по Железнодорожному училищу № 2
       гор. Молотов
       № 65  1 июля 1955 г.
 
       Согласно собственной просьбе в поданном 1-го июля с/г. заявлении, из-за недостаточной почасовой нагрузки, преподавателя Гельфанда Владимира Натановича уволить с 1-го августа 1955 г.
       Бухгалтерии произвести с тов. Гельфандом полный расчёт.
 
       Директор ЖУ № 2           /Кропотин/
       Печать: Главное управление трудовых резервов при Совете Министров СССР * Железнодорожное училище № 2 Молотовской области
 
02.07.1955
       И вот я в дороге. Разделался со своим, опостылевшим за 3 года училищем. Взял расчет, деньги, трудовую книжку, распрощался со всеми. И еду сейчас в неизвестность.
       Перед уходом все оказались очень любезны, дружественны. Даже директор, который немало досаждал мне своей придирчивостью и «солдафонством» (по меткому выражению Бебы). Только сумасшедшая Васса Ивановна составила исключение. При подписании обходного листа, она намарала сверху «числятся шахматы», и мне хотели на этом основании выдавать зарплату, собираясь удержать предварительно 36 рублей.
       5 часов я потерял в ожидании проклятой Чирковой. Она стала кричать по коридору, чертыхаться. Когда мы зашли в библиотеку, я, видя, что она все еще отказывается подписать мне обходной лист и вычеркнуть свою умопомрачительную запись, не основанную ни на чем, решил прибегнуть к последнему средству – шантажу, и сказал ей, что позову комиссию, которая удостоверит наличие в библиотеке списанных книг и тогда ей не сдобровать. Она сразу поддалась, но не без шуму и оскорблений. Вычеркнув свою писульку, она разразилась дикой бранью в мой адрес:
       -         На, подлец, можешь ехать. Пусть я уплачу за шахматы 100 рублей, но ты подлец. Ты взял путевку, которая мне нужнее. Ты утащил у меня формуляр. Ты подлец.
       С таким напутствием я от нее ушел, как от болота, наполненного гадами.
 
08.07.1955
       Дорогие мамочка и папочка!
       Прибыл я в 3 часа 30 минут вечера. Прошёл санобработку – баню, получил кровать и постель (2 одеяла, 3 простыни, 2 подушки, полотенце) – царственно и поужинал. С сегодняшнего дня я уже на полном довольствии. Лечиться начну завтра. Мне приписали не грязь, а лиман, это не так опасно для сердца, а результаты те же. На лечение возят машиной. Здесь не лечат в нашем корпусе. Договорился также, насчёт лечебной гимнастики: сбить жирок.
       Сегодня достал билет в театр, со скидкой 50%. Стоит 18 руб., а я уплатил 9 плюс 1 рубль за подвоз машиной.
       Кормят 5 раз в день. Режим дня такой: 7 часов подъём, 7:15 утренняя гимнастика и прочее, 8 часов завтрак, 1 час дня обед, 5 часов вечера полдник (чай), 7 часов вечера – ужин и в 10 часов дополнительный ужин. Всё вкусное и сытное, я не поедаю.
       Распорядок здесь строгий. Отлучиться нельзя, даже на море – по предписанию и под наблюдением врача. Мне разрешили только окунаться 3-4 раза в день под присмотром сестры. Это с лиманными ваннами – один комплекс. В лечебную гимнастику среди прочего входит и гребля, но не знаю, как это будет, ведь лодок здесь нет, неужели искусственная? А может быть подвезут куда-то.
       В библиотеке взял шахматы и пока, чтоб не скучно было, играю. А завтра начну лечиться, не до игры будет.
       На море пока не ходил. Не хочу самовольничать. Пусть будет так, как мне порекомендуют врачи. Вещи сдал в камеру хранения, деньги в сберкассу. Оставил себе мелочь на шляпу и расходы. На книжке у меня 250 рублей и 60 рублей при себе (из них я уже потратил на конверты и билет).
       Вот и вся моя исповедь.
       Крепко вас целую, обнимаю. Целую тётю Аню, тётю Еву с семьёй, дядю Сеню и дядю Люсю с семьями.
       Владимир.
 
10.07.1955
       Евпатория. В санатории скучно. Молодежи нет. Брожу один. Но в отличие от Одессы, стал искать себе занятие в первый же день после прибытия. Сначала – шахматы, а сегодня – и лодка.
       Когда я прибыл, меня направили в баню. Я пошел. Получил полотенце, мыло. Открыл дверь, а там две женщины голые. Подняли визг, я закрыл. Молодые, красивая грудь у обеих, с мягкими заманчивыми сосками. Красивые тела. Лиц я даже не рассмотрел за то мгновение, которое мне было отведено случаем. Не знаю как другие, но я боготворю красивое женское тело, правильную сочную грудь с вишневыми, не очень острыми сосками. Ненавижу мясистость, бесформенность.
     На другой день я поехал на лиман. Там мужчины и женщины голые принимают лечение и загорают. Каких только тел я не насмотрелся. Есть, как редкость, тела настоящей красоты и грациозности; но в основном туши, с длинными висящими цыцками и животами. Мужчины скромнее женщин, не так выставляются, загорают в трусах, быстрее уходят. Но женщины – настоящее царство нимф – без конца валяются нагие, как русалки, в самых разнообразных приложениях – и стоя, и лежа, и задрав ноги, и выставив голый бюст и белые ягодицы, и повернувшись боком, и на спину, и на живот, - голая оргия, да и только!
 
12.07.1955
       В центре города, вдоль города раскинулись женские и мужские пляжи. Мужчины загорают в трусах, но женщины – нагишом. Примечательно, что это в ста-ста пятидесяти метрах от бульвара, где очень большое движение – толпы людей – и все видят голых женщин, даже лица их, а те независимо себе распластались на песке. А ведь у многих знакомые, это – действительно стыдно. Большинство бесформенных, как медузы, потому здесь и принято называть обвислых – медузами. Но бывают и молоденькие – простота нравов!
       Остров весталок. Есть у нашего взморья в отдалении от санаторного пляжа, одинокое возвышенное место с двумя большими, длинными – в 2 метра, камнями по краям. Вот здесь на берегу моря обосновалась компания молодых женщин. Они ежедневно купаются и загорают в натуральном виде. И часто, проходя мимо этого места, я с восторгом заглядывался на них. Хороши весталки! Но лиц я не запоминал, слишком поглощает другое. Эти женщины – с санатория. Мне они ничего не говорят, стыдятся, но стоят всегда открыты, во весь рост, как бы дразня: любуйся нами, красивыми, но недоступными.
 
13.07.1955
       Вчера, гуляя по морю, я зашел до самого лимана. Там между лиманом и морем расположился загорать. Рядом со мной оказались две девушки. Они загорали. Потом одна из них сбросила с себя бюстгальтер и так сидела, загорая, некоторое время лицом ко мне. Другая выкупалась и стала переодевать трусики. Когда они это закончили, то принялись собирать ракушки. Я подошел к ним. Познакомился. Они пригласили на лиман – там их обитель, у лимана на Майнаках. Я собрался и пошел с ними.
       Они в санатории. Сегодня уезжают уже. Мимолетная встреча и быстрое короткое воспоминание о ней. Расставшись с ними, пошел вдоль лимана. Миновал мужской пляжник, дошел до женского. Оба они – 100 метров друг от друга. Мужчин было мало и женщины отдались природе. Все до одной были раздеты. Я, конечно, посмотрел на них. И вдруг с самой середины этой женской галереи меня окликнули:
       –       Вы курите?
       Ничего не говоря, я вынул папиросы и спички и направился к той, которая меня остановила. Женщины спокойно восприняли мое появление. Никто из них не прикрылся, только многие из них повернулись попами и легли на живот. Я присел возле них на корточки и заговорил с окликнувшей меня женщиной. Она накрыла лицо халатом. Тело ее выдавало в ней молодую особу. Не очень стройное, но приятное. Рядом лежали другие, много, очень много молодых ужасно голых женщин, даже девушек, судя по их виду. Красивые груди, не отвислые, тугие и ароматные. Точеные нежные тела. Особенно одна мне запомнилась, что лежала у самых моих ног. Так и хотелось потрогать ее руками. Но, увы, этого сделать нельзя было. Я только смотрел, как на картину, и как смотрел! Но глаза, к сожалению, унести всего виденного там, не могли. Между тем, женщины даже и не пытались меня прогнать. Они лежали и сидели. Как ни в чем не бывало. И несколько поодаль мой взгляд задержался на одной стройненькой, скульптурно выточенной девичьей фигурке, прелесть которой на словах непередаваема. Девушка сидела полуоборотом ко мне. Груди у нее круглые, как яблочки и в центре на грудях, нежных и заманчивых, как облачка, красовались вишневые вкусные соски.
       Та, что завлекла меня в царство волшебства, предложила мне оставить папироску и спички, а самому уйти, но мне хотелось подзадержаться еще немного. И я стал прикуривать, продолжая тем временем смотреть, смотреть и смотреть. Так я исчеркал всю коробку спичек, но прикурить не смог. Женщина стала настаивать, чтоб я ушел, но тут мне пришли на выручку. Кто-то из женщин сказал, что у любительницы курить красивые глаза. И я стал оттягивать у нее с головы халат. Я ей сказал, что она, как страус, спрятала голову, хотя ее тело у меня на виду. Я предложил ей открыть и лицо, но она, не стесняясь показывать мне свое тело, стеснялась показать лицо.
       Оставив спички и папироску, перебирая в памяти впечатление от всего виденного, я медленно, не торопясь стал уходить с женского пляжа. Но отойдя метров 200, я вспомнил, что забыл плавки. Пришлось вернуться, но теперь уже почти все поодевались. Я забрал плавки и, когда стал уходить, одна старая толстая бесформенная  женщина, из тех, которых называют здесь медузами, подошла и высказала недовольство:
       –       Мужчина, чего вы здесь ходите?
       Я ушел, ничего не ответив на этот риторический вопрос.
 
15.07.1955
       Сегодня на лимане было особенно женалюдно. Я пошел на лиман пешком. Проходя мимо пляжа, заметил, что все лежали в самых непринужденных позах, на спинах, расставив ноги. У самой дороги я залюбовался на юное тельце, распластавшееся на виду. Девушка тоже меня заметила. Она затрепыхалась, как рыбка, под моим взглядом, но прикрыться и не подумала. Ей, видимо, доставляло удовольствие, что я любуюсь ею. Груди девушки как-то возбужденно приподнимались – тяжело дышала, тело напряглось, как пружинка, лицо стало красным и она тоже не спускала с меня глаз. Все тело выражало трепетное желание. Я еще не видел женщин в таком состоянии.
       Пройдя на мужской пляж, заметил, что вся площадка белела от голых тел. Женщины лежали вплотную, их было так много, что зарябило в глазах. Здесь был широкий выбор для  самого взыскательного вкуса. Но все они были далеко. Как жаль, что у меня нет с собой фотоаппарата или бинокля!..
 
       Я здесь скучаю. Сойтись не с кем. Девушки – или шкили или уроды. Мне противно себя насиловать, водиться с женщиной только ради того, что она женщина. А мужчины тоже оригиналы – одни целыми днями играют в домино, биллиард и шахматы, другие – заняты женщинами.
      Ко мне присоединился один мальчик. Лет 20, но он ловелас страшный. Только и бредит девушками, делится своими победами, но больше неудачами. Он блондин, среднего роста, белобровый, хорошего сложения. Студент. Добрый, открытый, с детскими привычками и порывами. Я не отвергаю его дружбу. Даю советы, хожу с ним. Виктор, так звать парня, заглядывает мне в рот, охотно со мною делится своими тайнами.
       Из дому писем нет. Беба тоже не пишет. На все мои письма, в которых я слишком усердно расточал свои нежности, нет ни ответа, ни привета. Я часто думаю, как сложится моя жизнь. К Бебе я привык, физически с ней было хорошо. И хотя, как я в этом убедился,  особенно здесь на пляжах, есть более заманчивые и ароматные по форме женщины, чем моя Беба, я бы не хотел сейчас никого, кроме ее. Если бы она согласилась ко мне приехать. Хватит метаться! Я не умею завлекать женщин. Танцы – недоступная область. Развязность – не мой стиль. Смелость, настойчивость меня покидают, когда приходит большое чувство. И добыча, которую я поначалу бывает держу в руках, ускользает, как дым среди пальцев.
       Но что думает Беба? На что надеется? Она сумеет мне изменить, но не сумеет  другой раз выйти замуж. В этом я убежден. Но мне досадно, что она относится равнодушно к моему отъезду и не изъявляет согласия ко мне приехать.
 
       За 7 дней моего пребывания здесь, я успел посмотреть картины:
       1)    «Сын пастуха»
       2)    «Девушка – джигит»
       3)    «Кто виноват?»
       и 4)  «Школа мужества» - по Гайдару.
       2 раза ходил в театр на гастроли киевских артистов. На постановки «Крылья» Корнейчука и «Поïзд можна зупинити».
       2 раза катался на лодке. Один раз сам. В другой раз с дамами из «Сакко и Ванцети» - есть такой санаторий. Но больше не захотелось с ними водиться. Одна из них, которая меня заинтересовала своей внешностью, как-то сказала мне (мы говорили о загаре): «Я русская, а вы ведь еврей, откуда у вас может быть белое тело». Это пренебрежение, которое она высказала и вопрос, что она задала в день знакомства «А кто вы по национальности?», и холодное изумление при ответе моем «еврей», заставило меня отказаться от продолжения знакомства с Тамарой – так ее звали.
 
17.07.1955
       Дорогой Вовчок!
       Я уж в Кисловодске 5-й день и до сих пор не знаю твоего адреса.
       Как глупо мы поступили, что я не записала номер твоего санатория из путёвки и могла бы тебе писать. Из Молотова я уехала 9/VII, успев получить только 1 письмо с дороги. С путёвкой получилось неожиданно. Я дала телеграмму в Усть-Качку и меня проводили и помогли собраться. На работе главный врач была недовольна, но что ж поделаешь. Ещё никто не отказывался от путёвки. Мне обидно очень, что я не побыла с Бебочкой и Ларочкой. Всё вышло экспромтом.
       Вот я здесь и отдыхаю. Санаторий красив и красиво расположен – на горе. Условия хорошие, лечение и кормление – тоже. Я отдыхаю, выполняю режим, но чувствую себя неважно – возобновились головные боли.
       Как ты лечишься? Как себя чувствуешь? Какое впечатление произвела на тебя Евпатория? Представляю, как ты загорел. Но не полней!
       Кисловодск тот же, что и раньше, но «народу» ещё больше – все почти сплошь азербайджанцы, армяне, грузин меньше, а русских и того меньше. Одеты все (почти) шикарно, но ни одного приличного театра нет, в кино демонстрируют старьё. Вот 19/VII будет хороший симфонический концерт и мы – несколько отдыхающих из нашего санатория, пойдём слушать. Помнишь, как я тебя таскала за собой? Здесь на меня нахлынуло много воспоминаний о 1949 годе. Это был наш медовый месяц, а теперь...
       Ну, целую и обнимаю тебя крепко. Желаю хорошо отдохнуть и подлечиться.
       Жду писем, Берта.
 
17.07.1955
       г. Евпатория
 
       Любимые мамочка и папочка!
       Получил сегодня утром ваше письмо, сразу же отвечаю.
       Сильно встревожен пребыванием мамочки в больнице. Если бы вы раньше ничего от меня не скрывали, я бы поверил в то, что вы пишите. А так не могу и места себе не нахожу от волнений. Что за проверка и почему именно сейчас? Как-то странно и непонятно всё это.
       Конечно, хорошо (и утешительно для меня), что ты, мамочка, сама написала, но почему ты в больнице, надолго ли и чем болеешь? Пожалуйста, напишите мне правду, не заставляйте страдать.
       От Бебы не имею ни одного письма.
       С Саней поговорите, в Крыму хорошо жить, если там не выйдет, буду искать здесь.
       Напишите правду и подробности о своей жизни. Как ваше здоровье? Как жизнь и здоровье родных? Целую их всех, обнимаю тётю Аню в особенности.
       Нежно целую вас, мои славные, будьте здоровы.
       Ваш Вова.
       Карандаш ломается, очень трудно писать, а чернил я не захватил, здесь покупать жалко – экономлю деньги.
       На днях будет экскурсия в Ялту и другие места, стоит 54 рубля – деньги здесь тают.
       Пишите чаще. Без писем сиротливо очень. Привет Сане и до свидания Оле. Мы даже с ней не попрощались.
 
18.07.1955
      Свинарка и пастух.
 
20.07.1955
       Милые мамочка и папочка!
       Я вспомнил, что не ответил на ваш вопрос о сахаре. Однажды, в первые дни приезда, его продавали, но были жуткие очереди. Я не посчитался бы, у меня ведь время есть. Но в палатах не разрешают держать продуктов, а в камеру хранения не принимают. О том, чтобы отправить посылкой, нельзя и думать. Как я здесь покажусь с сахаром. Да ещё с ящиком, да ещё буду готовить посылку? Единственный вариант, купить, если будет сахар, перед отъездом.
       Напишите, как у вас дела? Как вы живёте? Как здоровье ваше? Мамочка всё ещё в больнице, или вышла? Немедленно ответьте. Я очень волнуюсь.
       Крепко вас целую, горячо, страстно, нежно. Вова.
       Привет тёте Ане, тёте Еве с семьёй, дяде Сене, тёте Любе с семьёй, дяде Люсе с семьёй.
       Уехала Оля? Приехал Саня? Целуйте их и приветствуйте, как и всех родных. Прибыло письмо от дяди Лёвы?
       Беба мне не пишет. Я ей написал 4 письма. Последнее – отсюда. 2 из Москвы, одно из Днепропетровска. Очень тёплых, а она... Это очень обидно. Хотя бы о Сашеньке написала.
 
22.07.1955
       Дорогой Вовочка!
       Сегодня получили от Бебы письмо. Отсылаю его тебе. Напиши нам обо всём.
       Полина Михайловна просит, чтоб ты написал цены на продукты и смогут ли её дети там недорого пожить с месяц без путёвки.
       У нас новостей нет. От тебя мы это второе письмо получили, тебе пишем уже третье. Насчёт здоровья мамы могу тебе писать, что она чувствует себя хорошо и как только пройдёт комиссию, приедет домой.
       Сегодня я написал Бебе письмо и задаю ей вопрос, почему ей так трудно написать нам письмо, может быть она считает, что мы вмешиваемся в вашу жизнь, так я заверяю её, что мы не вмешивались и не вмешиваемся. Вы взрослые люди и должны сами устраивать своё благополучие.
       Будь здоров. Целую папа.
 
22.07.1955
       Дорогие любимые папочка и мамочка!
       Получил только что ваше письмо с Бебиной красноречивейшей открыткой. Я ей напишу соленое письмо, как лиманы здешние, насыщенное горечью и остротой. Такой наглости я от нее не ожидал. Врет она, что не знает адреса. Мы с ней не раз говорили о моей путёвке. Это просто вызов, подсказанный ее родней. Дипломатический выпад. Но на свою же голову. Горько пожалеет она обо всём. Я напишу ей с обращением, но так, что она захлебнётся в моём гневе. Дорогие мои. Не расстраивайтесь. Не стоит она этого. Я ещё жизнь свою устрою, а она вряд ли. Будет каяться.
       У меня дела хороши. Болей не чувствую. Лечусь. Завтра еду на прогулку по Крыму – на два дня – 50 рублей. Это организованная экскурсия. Деньги мои на исходе, но, думаю, продержусь.
       Как мамочка? Почему она не написала? Неужели так сильно болеет? Напишите правду. Крепко целую вас, обнимаю сердечно. До скорой встречи. Вова.
       Привет всем родным, привет соседям и знакомым. Пишите.
 
22.07.1955
       Евпатория
       Бебочка!
       Сегодня получил твою «милую» открытку. Без обращения – ни ко мне, ни к родителям. Очень красноречиво. И это после моих тёплых, дружеских писем, в которых было столько ласки и столько преданности! 4 письма я тебе отправил: 2 из Москвы, одно из Днепропетровска и одно отсюда. К чему всё это?
       Ты пишешь, что не знаешь моего адреса. Неправда. Ты, с твоей памятью, сколько раз мы говорили о моей путёвке и санатории № 1, куда я ехал Евпатория […]
       Если бы ты даже не знала, но хотела б узнать, ты бы могла уже дней за 10 тому написать (если не сразу после моего отъезда – 1 июля) и выяснить. Ты этого не хотела. Прошли 22 дня. Сколько раз я просматривал стенку получивших письма, но кроме родителей мне никто не писал, а я, дурак, мечтал получить от тебя письмо, больше, чем от родителей. И получил...
       Но пойми, что долг платежом красен. Я не забуду этой обиды. Да и ты ещё пожалеешь в душе, когда прочтешь мои искренние письма, от души искренние, что так обошлась со мной.
       Не хочешь писать, не надо. Но почему не сообщила о Сашеньке? Или ты не считаешь его моим сыном?
       За тебя я очень рад. Желаю тебе излечиться от всех недугов, быть здоровой, счастливой.
       Целую. Владимир.
       Сашеньке милому привет. Привет родителям.
 
22.07.1955
       Дорогие мама и папа!
       Прошу вас переслать это письмо Вове в Евпаторию.
       Сердечно приветствую вас и целую.
       С благодарностью. Беба.
 
       Для Вовы.
 
       Дорогой Вовик!
       От тебя нет писем, я не знаю твоего адреса. В общем, всё получилось как нарочно, чтобы мы ничего не знали друг о друге. Очень обидно. Как ты лечишься, какие принимаешь процедуры, помогают ли они тебе?
       Я уже тебе писала, что лечение у меня идёт хорошо, отдыхаю неплохо.
       Наш санаторий расположен в той части города, где мы не бывали в 1949 году – в сторону от вокзала есть такая стена каменная, так вот вдоль неё кверху.
       В этой стороне расположены все «фешенебельные» санатории: Семашко, Орджоникидзе, Военно-морского флота и т.д., и среди них наша «Скала». Не в пример им она скромна, но тоже недурна. Среди отдыхающих есть много культурных людей.
       В Кисловодске сейчас нет ни одного приличного театра – только спасаемся симфоническими концертами. С 1/VIII будет гастролировать Московский театр Ермоловой, но я уже смотрела почти все их вещи.
       Из Усть-Качки я получаю часто письма. Сашенька чувствует себя хорошо, поправился. Скоро они поедут в Молотов. Бебочка с Ларочкой уедут числа 1/VIII. Я очень мало с ними виделась.
       Пиши о себе, дорогой Вовчок. Собираешься ли ты ехать в Дербент. Если да, то ты, проезжая через Минводы, мог бы заехать ко мне в Кисловодск. Я пробуду здесь до 8/VIII.
       Что слышно у всех твоих родных? Как здоровье мамы и папы, когда они думают отдыхать? Видел ли ты Олю с ребёнком? В общем, мне кажется, что я не видела тебя целый век. Ты очень плохо сделал, что не оставил мне свой Евпаторийский адрес. Я бы писала до востребования, но боюсь, что ты туда и не заглянешь. Но, получив мои письма, отвечай немедленно! Жду.
       Крепко целую тебя. Твоя Беба.
 
22.07.1955
      От Бебы получил письмо. Коротенькая открытка в несколько слов, без обращения. На адрес родителей для меня. Но ни к кому не обращается, родителям же передает только привет.
       Пишет (и врет, конечно), что не знает моего адреса. Уехала в Кисловодск и за 22 дня не соизволила до сих пор мне написать, хотя я, дурак, отправил ей 4 письма. Это, безусловно, по совету ее родителей. Ведь мы так дружно жили этот месяц и очень хорошо расстались. Она только делает вид, что живет своим умом и даже держит в секрете все наши разногласия от своих родителей. На самом деле она с ними делится и слушается их советов. Иначе как объяснить эту грубую и сухую писульку?
 
24.07.1955
       Экскурсия на южный берег Крыма.
       Выехали в 6 часов утра. Я даже побриться не успел и всю дорогу терзался этой мыслью. В машине поместилось 22 человека. Больше мужчин, чем женщин. [...] фамилии я ее не знаю. Она студентка и, кажется, ко мне благосклонна. Вся компания в целом неплохая. Было весело, пели песни, шутили и не раз перепадало и мне.
       Но вернусь к экскурсии. С нами посадили фотографа и экскурсовода. Массовик ехал в своей машине «Москвич». Вместе с ним был еще один отдыхающий и 2 женщины-сотрудницы. До Симферополя нам объясняла женщина-экскурсовод – басом. Когда приехали на туристическую базу, она сказала: «Меня ждет двоюродный муж», - и с тем вышла. Вместо нее к нам сел пожилой с проседью на голове худощавый мужчина в очках на длинном с бугринкой носу, выдававшем в нем еврея, и двумя рядами золотых зубов. Он представился: «Владимир Изральевич Шляпошников» и тот час же приступил к объяснению.
       Мы ехали по бескрайним степям. Экскурсовод рассказывал о их бесплодии, о знойном климате этих мест, который иссушает растения. Недостаток влаги мешает развитию сельского хозяйства. Сейчас задумана целая система ирригационных сооружений, которая обогатит весь край.
       До войны здесь обитали татары. Сейчас на их месте – в деревнях, кое-где разбросанных по степи, живут в основном русские и украинцы-переселенцы Воронежской, Курской, Харьковской и других областей страны.
       Над степью подымается гряда холмов и возвышенностей. Это первая цепь крымских гор. Попадаются курганы. Даже не раскопанные места древнейших усыпальниц людей.
       Мы проезжали реку Салгир, питающую водой Симферополь, реку Альму. Все это очень мелкие горные речки-ручейки. И экскурсовод, влюбленный в свой край, конфузливо оговаривался, что хотя крымские реки малы по сравнению с Волгой и Днепром, но имеют крупнейшее значение для Крыма с его сухим климатом и, если учесть небольшие размеры территории этого края, то можно понять Крым и снизойти до того, чтобы называть эти речушки реками, тем более, что они орошают сухие степи и в дальнейшем напитают их целиком животворной влагой.
       В 9 часов утра мы сделали привал в Альминской долине, где во времена Крымской войны произошло Альминское сражение. На месте сражения установлен памятник главнокомандующему Меньшикову.
       Перекусив-позавтракав мы снова двинулись в путь. У села Партизанское (кстати, в пути нам встретилось немало деревень и поселков под таким названием) мы увидели крупнейшую крымскую и общесоюзную астрономическую обсерваторию, имеющую 6 громадных астрономических башен, один из самых больших в Союзе солнечных телескопов и другие важнейшие приспособления. Руководит станцией академик Канн. Сюда для научной работы съезжаются ученые со всех концов страны и заграницы. Для приезжих ученых построена гостиница на 400 мест.
 
       Бахчисарай. Наш осмотр начался с ханского дворца (Бахчисарай – дворец-сарай) с внешней стороны. Прослушали объяснение об архитектуре здания, которое строил итальянский зодчий, ехавший в Россию Ивана IV, но перехваченный по дороге татарами и ставший их пленником. Впоследствии он был выкуплен из плена и в 1505 году построил известный Архангельский собор.  На фоне железных дверей Бахчисарая мы сфотографировались затем вошли внутрь.
       Зал Совета и Суда – диван, большая комната, уставленная мягкими диванами. На переднем плане возвышение, где сидел хан и его ближайшее окружение. Вверху против трибуны решетки – тайник хана, за которыми хан подслушивал о чем говорят его сановники. И нередко те, ничего не подозревавшие, платились головой за неосторожно оброненное слово. Здесь в этом зале произошел суд над русским воеводой Шереметьевым. На стене картина «Суд над воеводой Шереметьевым», изображающая самый драматический момент суда, когда хан угрозами пытался вынудить русского воеводу запросить у царя Алексея Михайловича выкуп за себя – Астрахань и Казань. Шереметьев отказался выполнить требование хана и свыше 20 лет провел в бахчисарайском плену. Выкуплен был уже стариком, через несколько месяцев после выхода из плена умер.
       Хороша летняя беседка хана. Бассейн посредине. Здесь любовался хан своими рабынями, когда те купались. Вдоль стен – диваны: места для публики. Потолок, красиво расписанный разными узорами, изготовил русский художник Василий Дорофеев.
       Миновав ряд других зал, в которых много надгробных плит, мы вошли в знаменитый зал, где находится описанный Пушкиным фонтан Слез – Бахчисарайский фонтан-памятник любимой рабыне хана, построенный в 1764 году. Над фонтаном надпись: «В том раю праведном райские юноши будут пить из источника слез» - на татарском языке. У фонтана сфотографировались. Он представляет собой ряд трубочек, расположенных так, что слеза-капля постепенно перепадает все ниже и ниже из одной в другую, наполняя таким образом чашу, откуда слеза, по идее, должна стекать уже очень обильно через несколько исходящих из чаши трубочек. Но так по идее. В действительности чаша не заполняется – ведь то не вода, а слеза, все время стекающая вниз.
       Мрачное зрелище гарем. Темная, как тюрьма, комната. Макеты ткущей для хана рабыни и евнуха с Кораном на коленях – верного стража ханских интересов. Тусклый свет проникает в темницу окна сверху под потолком, ибо по закону хана, кроме него только Богу должно быть известно, что делается внутри гарема. А Бог может подсмотреть даже через узкие щели.
       В центре на возвышении, где сидел хан, картина, изображающая горькую участь ханских невольниц. На переднем плане две изумительной красоты девушки, видимо только что попавшие в плен. Они плачут, горько плачут о своей участи и изумрудные слезинки стекают по их лицам. В тени на втором плане – три старых обитательницы гарема. Они с любопытством и состраданием наблюдают за новенькими рабынями. А дальше – на заднем плане – пляшущие и развлекающиеся девушки, безразличные ко всему, в том числе и к жизненной драме двух героинь произведения. Это люди уже свыкшиеся со своей участью.
 
       Соколиная башня, - для соколиной охоты и как сторожевой пост. Никто не мог пройти из дворца незамеченным. Зоркие стражи оберегали покой и  безопасность хана.
       Золотой кабинет – весь на свету. 24 окна делают помещение почти прозрачным. Стены и потолок в позолоте. Екатерининский зал, где во время пребывания Екатерины II в Бахчисарае для нее было отведено Потемкиным место для отдыха. На стене портрет Екатерины художника Рокотова.
 
       Из Бахчисарая мы направились дальше в сторону Ялты. Проезжали мимо усыпальницы святых – башен-оазисов. Качинское водохранилище неподалеку от Бахчисарая. Здесь, возле Качинских ворот, которые ведут к Ялте через горную гряду, на кургане в годы немецкой оккупации был лагерь массового уничтожения.
       Помологический рассадник – фрукты: косточковые культуры – персики и др. Река Бельбек. Дорога, по которой едем, была построена в 1914 году. Скифский курган. Один из немногих, еще не раскопанных. Скала-Дракон причудливо вырисовывается перед нами. Мы спускаемся в долину реки Бельдеф. Река пробивает дорогу в горах, через которое проходит шоссе. Достигаем перекрестка двух шоссейных дорог – на Севастополь и на Симферополь. До Севастополя от этого пункта 35 километров.  Здесь установлен монумент в память защитникам Севастополя.
       Село Панковое. Это фруктовый район – кругом сады. Въезжаем в горы. Подъем на перевал. Темные провалы пещер мелькают перед взором. Там, чуть повыше дороги, знаменитые Сюринские гроты № 1 и № 2 в 10-15 метров глубиной, построенные первобытным палеонтологическим человеком. Проезжаем Змеиную балку. Впереди, широко разбросанное, окунувшееся в море деревьев село Большое Садовое. Здесь – поясняет экскурсовод – много садов. В них растут грецкие орехи и другие фрукты субтропических зон. Село Куйбышево. Над ним гора Бойко, высотой 1110 метров над уровнем моря. Гора Орлиный Залет, напоминающая птицу, широко распластавшую крылья и устремившуюся клювом в землю. Село Соколиное. Перед нами возникает длинная цепь гор – самых высоких в Крыму. На эту гряду нам предстоит подъем в 22 километра. Поднимаемся очень высоко. Здесь открывается чудесный вид на горы, они далеко и кажутся голубыми. Небо тоже светло-голубое. Эта местность даже носит название «Голубая долина». Вдали вырисовываются очертания Юсуповского дворца, знаменитого не только своей архитектурой, но и связанного с рядом важных исторических событий. Большой каньон Крыма – ущелье в горах в 5 километрах от дороги. Нам виден вход в ущелье. Дорога начинает сильно петлять, зигзаги становятся круче. Впереди над нами, то справа, то слева, то сзади, то спереди нависает скала Острая – 950 метров над уровнем моря. Экскурсовод замечает, что мы поднимемся выше ее и будем наблюдать ее сверху. Взбираемся на уровень высот орлиного залета – партизанский край. Здесь они действовали во время войны в районе Крымского оленьего заповедника. Преодолев ряд горных перевалов, мы попадаем в степь, раскинувшуюся на поверхности гор. Голая, безлесая степь, подвергающаяся разрушению, ввиду возникающих провалов – скот вытоптал растительность. Сейчас здесь создают искусственные древонасаждения, чтоб укрепить почву. Это Ай-Петринская Яйва – самый большой участок горной степи, расположенный на высоте 1200 метров над уровнем моря. Едем по направлению Ливадии – бывшей резиденции Николая II.
       Взобравшись на самое высокое место перевала, откуда уже начинается спуск, выходим все из машины. Это Ай-Петринское нагорье. Неподалеку высится скала Шишко – 1182 метра над уровнем моря. Мы стоим на головокружительной высоте у крутого склона над южным берегом моря. Место нашей остановки – Айва. Справа неподалеку от нас видны Ай-Петринские зубцы – 120-130 метров высотой, слева – гора Медведь. Внизу под нами – Ялта. Она едва вырисовывается, кажется маленькой, скромной. Сильно вправо гора Могаби. Впереди у моря мыс Айтодор с Ласточкиным гнездом, который нам предстоит увидеть. Море сливается с горизонтом. Границы горизонта нет. Слишком уж далеко удален горизонт от нас. Море и небо – все сине-сине. Здесь оно просматривается вдаль километров на 10. Внизу под нами темнозеленые водоемы – в них собирают грунтовые и родниковые воды, стекающие с Айв и питающие засушливые земли Крыма. Айвы состоят из известняка, глинистых сланцев – водонепроницаемых. С верхних слоев земли вода стекает, образуя впадины и провалы. Растительность скудная. Айвы почти голые. Раньше здесь был выпас скота. Скот потоптал растительность и нагорья стали подвергаться разрушениям. Ныне нагорья охраняются. Массовый выпас скота запрещен. Создаются искусственные лесопосадки. Внизу, насколько достает глаз, видны редкие кустики деревьев, призванные укреплять почву. Здесь, на большой высоте расположена крупная метеорологическая станция – место очень удобное для изучения климата. Когда в Ялте цветут цветы, здесь, - в 8 километрах от Ялты – морозы 30°, снег, заносы. Нередко метеорологическая станция бывает совершенно отрезана от земли и надолго. Правее, если стать лицом к морю и спиной к метеорологической станции, установлена высотная отметка – Ай-Петринский меридиан. Здесь же воздвигнута башня – ураганометр. Левее этого чудесного места, откуда, говорят, интересно наблюдать восход солнца – два солнца выплывают из-за отделенного горизонта – одно по воде, другое по небу – левее этого места Яйвы, высота которых превышает 1400-1500 метров. Южные склоны Ай-Петри покрыты густым сосновым лесом. На побережье внизу жарко. Горная гряда предохраняет южный берег Крыма от ветра. Там растет субтропическая растительность.
       Узнав обо всем этом и насладившись величественным видом с Ай-Петринских высот, мы садимся в машину и едем дальше. Гремит песня. Пассажиры на редкость развеселились. Все возбуждены увиденным. У дороги нам встречается памятник группе руководителей партизанского отряда во главе с генерал-майором Аверкиным – начальником 4 партизанского района, погибшим во время одной из облав фашистов.
       Спускаемся с гор. Дворец Арманда (связанный с «Дамой с собачкой» Чехова). До сих пор сохранилась беседка, описанная в рассказе. Стена крестовая. Виноградники. Санаторий чекистов. Ласточкино гнездо.
 
       Мисхор. Въезжаем в район курортов ялтинских. Здесь в Мисхоре Горький встречался с Чеховым и Толстым. Неподалеку расположен санаторий Ясная Поляна – место, где жил и работал Толстой. Проезжаем красивые места: Сосновую рощу, Ласточкино гнездо, Русалку. Ненадолго останавливаемся на берегу моря у мисхорского пляжа. Он не такой, как в Евпатории – галька, а не песок, но народу много.
 
       Ливадия. У въезда воздвигнут памятник Батурину-Замятину. Ливадийский дворец построен Потоцким. Был разрушен и восстановлен (вернее вновь построен) 1910-1921 гг., итальянскими мастерами Ренессанса (позднего Возрождения) из инкерманского (взятого с инкерманской каменоломни) камня. Стоит 4 миллиарда рублей. Выдающуюся роль в оформлении дворца сыграл ак. архитектор Краснов. Дворец министра двора, светские дворцы-корпуса служат продолжением всего архитектурного ансамбля. Позади дворца – дворцовая церковь. Звонница. Фонтан по внешнему виду напоминает Бахчисарайский, но без ниспадающих трубочек и чашечек, по которым капля падает ниже и ниже. Просто сердце и никаких других компонентов. Это, конечно, не фонтан слез. Огромные деревья – чинары. Бескрайний Ливадийский парк окружает дворцы морем деревьев. Одни дороги в этом парке составляют около 20 километров, что уже говорит о размерах его самого. В 22 году сюда приезжал Маяковский и здесь написал свое известное стихотворение «Чудеса» (о том, как он читал в Ливадии свои стихи красноармейцам). Ливадия – любимое имение царя. Когда он (Николай II) отрекался от престола, он заявил, обращаясь к правящим кругам: «Господа! Я отдаю вам Россию. Оставьте мне Ливадию...» В 1945 здесь в Ливадии состоялась Крымская конференция руководителей 4-х великих держав. Дворец и свитские корпуса, разрушенные оккупантами, спешно восстанавливались и к открытию конференции блестели новизной и уютом. На восстановлении Ливадии было затрачено 13 миллионов рублей. Нашу экскурсию водили вокруг здания, показывали красоту и уродство ливадийской архитектуры. Асимметричность дворца вызывает досадное недоумение. А произошло такое  по вине императора, который приказал архитектору ради его, Николая, прихоти, нарушить архитектурный ансамбль здания.
       Я захотел заглянуть вовнутрь. Туда не допускали: там сейчас санаторий, но я уговорил сторожей и нянек разрешить мне хотя бы взглянуть на коридоры и комнаты изнутри. Забежал в первые попавшиеся комнаты – столовая, одна из палат, - расписные потолки, все очень шикарно. До 1953 года Ливадия была государственной дачей и вход сюда простым смертным был запрещен. С 1953 Ливадия перешла в ведение ВЦСПС и стала санаторным комбинатом всесоюзного значения. Здесь отдыхает до 2000 человек одновременно.
       Мы подходили к 86-летнему Мамонтову дереву. Век дерева – свыше 4 тысяч лет. Серебристая ель – блестит, переливается на солнце. Затем попадается чинара – дерево, похожее на липу, но с шишечками. А вот перед нами оранжерея – большое стеклянное здание. В нем когда-то росла редкая тропическая пальма. По мере роста пальмы здание надстраивали (крышу). Немцы разрушили оранжерею и пальма погибла.
       Повсюду цветет, благоухает магнолий, зеленеют раскидистые виноградники; цветы, которые называют мимозой – бледно-розовая кашка на деревьях. Но это не мимоза, это [...]
       Здесь у Ялты снимался фильм «Овод». Восхищенные и притихшие мы покидаем Ливадию. Машина проезжает мимо ялтинского городского Сада, мимо театра, где для Чехова МХАТ специально поставил «Дядю Ваню» в бытность писателя в Ялте.
       В Ялте жарко и душно – она ведь вся в котловане из гор, предохраняющих Ялту от ветров. Ялту обтекают 2 речки: Водопадная (идущая от водопада, спадающего с огромной высоты) и Быстрая. Ялта – по-гречески «берег». Берег моря и рек – вот что такое Ялта! Она основана в 1783 году после воссоединения Крыма с Россией.
 
25.07.1955
       Я сбавил 1 кг. 600 гр. Был вес – 72, а сегодня 70 кг. 400 гр.
 
25.07.1955
       г. Евпатория
       Санаторий № 1
       ЦК профсоюза ж.д. транспорта
       Гельфанду В. Н.
 
       Днепропетровск
       Жуковская 41/12
       от Гельфанда
 
       Дорогой Вовочка.
       Сегодня получили от тебя и от Бебы письмо. Отсылаю тебе и это, по счёту уже третье письмо от Бебы. Несмотря на её какое-то странное обращение, не только к нам и к тебе. Правда, в последнее время большая заинтересованность и частые письма почему-то вдруг. Но мне кажется, что эти письма носят характер ухажерки, которая пишет для того, чтоб поддерживать связь, авось что-нибудь может быть и получится, а не как жена, которая пишет мужу о семейных делах, о планах на будущее и советы в настоящем…
       Я ей всё-таки написал, что когда будет ехать домой, пусть заедет к нам и поговорит с нами откровенно о всех недоразумениях.
       Пиши когда думаешь выехать оттуда? Если ты нуждаешься в деньгах, почему ты не написал чтоб я тебе выслал и я бы тебе выслал. Вчера я уже отнёс на твою книжку эти 200 руб.
       Насчёт устройства у Сани я даже не знаю что тебе и советовать. По-моему Саня отнёсся не очень серьёзно к этому вопросу, ни с кем не поговорил даже как следует, а хочет чтоб ты сам. Я боюсь чтоб ты там не потратил напрасно время, а время теперь у тебя ограниченное и бросаться во все стороны, время распылять. Мама надеется на тётю Аню…
       Будь здоров. Желаю тебе полное выздоровление. Целую папа.
 
       Дорогой Вовочка!
       Завтра я уже выписываюсь из больницы и буду ещё несколько дней дома, а потом на работу. Чувствую себя хорошо. Не беспокойся.
       Тётю Аню посетил больной преподаватель школы твоей специальности. Раньше он был завпедом и думает, что и сейчас будет завпедом. Он обещал тебе подбросить часы. Если ты и вздумаешь поехать к Сане, то не больше, чем на два дня, ибо ты потратишь напрасно время, по-моему он фантазирует.
       Что касается приглашения Бебы заехать к ней в Минводы, то категорически откажись, так как это утопия и она, как лиса, старается всеми средствами отнять у тебя время, чтобы тебе его не хватило для устройства.
       Мы тебя ждём к 7-8 августа. У родных всё благополучно. Оля собирается 27/VII уезжать. Тётя Аня у меня бывает каждый день. Все они шлют тебе привет и самые лучшие пожелания.
       Смотри, сыночек родной. Не купайся в море, используй лечение как полагается, наберись здоровья и сил.
       Крепко-крепко тебя целую. Твоя мама.
 
25.07.1955
       Дорогой папа!
       Сегодня я получила Ваше письмо. Я обеспокоена тем, что мама лежит в больнице. Что с ней? С каким диагнозом она лежит и как её состояние сейчас?
       Спасибо, папа, что Вы мне прислали адрес Вовы. Переписка наша ещё не наладилась. Сейчас напишу ему по данному адресу.
       Относительно Вашего недовольства мной – сейчас я просто не могу начать все свои объяснения. Я только хочу сказать, что к Вам лично я ничего не имею. Думаю и уверена, что не Вы виноваты в так неудачно сложившейся нашей жизни. Но дело в том, что когда я попыталась поговорить по душам и написала первое письмо, то меня оборвали, - что Вова хорош, лучше многих и я не имею права жаловаться. Я ничего такого не хотела доказывать, а хотела, чтоб Вы нам помогли, но разочаровалась в своих надеждах.
       Но довольно об этом. Напишу немного о себе. Я получила в месткоме 30%-ю путёвку в Кисловодск. Здесь я энергично лечусь, чтобы в этом году чувствовать себя лучше, чем в прошлом.  Отдыхом и лечением я очень довольна. Здесь весело, масса народа, погода прекрасная, не слишком жарко. Чувствую себя хорошо, немного поправилась.
       Дома сейчас гостит у нас Берта с Ларочкой. Мне пришлось их оставить и уехать – ведь путёвка не даётся 2 раза. От них я часто получаю письма. Пишут, что всё в порядке. Я очень скучаю за Сашенькой. Он уже большой и чудный мальчик.
       Пишите мне о себе, своём здоровье, о всех родных.
       Целую Вас крепко. Беба.
       Мой сердечный привет и поцелуй маме и пожелание выздоровления.
 
26.07.1955
       Любимые мамочка и папочка!
       Получил ваше письмо с Бебиной вкладкой. Беба на этот раз очень любезна и ласкова. Видно допекло ей в Кисловодске. Пишет, что вспоминает наш «медовый месяц».
       То, что папа написал ей, не повредит. Посмотрим, что она ответит. Но больше писать, конечно, не следует.
       Я уже заказал билет. На расходы у меня остаётся 30 рублей. К Сане, конечно, на эти деньги я поехать не могу. Да и к чему это? Если он без меня не может ничего сделать, так ничего не потеряно, если я поеду позже. Здесь тоже можно устроиться. Сейчас у меня одна цель – устроиться в Днепропетровске. Если осуществлю, тогда мне больше ничего не надо. Если же этой цели не достигну, придётся искать и писать во все концы. А сейчас чего ехать?
       До моего отъезда отсюда остаётся 8 дней. Значит, недолго осталось ждать. Там выяснится, очень рад, что ты, мамочка, здорова, это меня утешило.
       Не беспокойтесь обо мне. Я выполняю все предписания врача. И, кажется, достиг хороших результатов.
       Будьте здоровы и счастливы, мои славные. До скорой встречи. Целую нежно, обнимаю вас крепко. Вова.
       Привет всем родным, целую их много раз. Привет соседям и знакомым. Пишите.
       5 я отсюда уезжаю.
 
26.07.1955
       Дорогой Вовик!
       Тороплюсь отправить это письмо в Евпаторию, пока ты ещё оттуда не уехал.
       Сегодня получила твоё первое письмо из Евпатории – очень сердитое и, пожалуй, несправедливое, хотя я чувствую, что со своей стороны ты до некоторой степени прав. И читая эти злые строки, я не сердилась на тебя, так как за ними чувствовалось твоё желание получать от меня письма и то, что ты немного за мной скучаешь.
       Ты ни слова не пишешь о том, как отдыхаешь, как себя чувствуешь, и вообще о себе. Терпеливо жду следующего письма, где ты будешь менее злым.
       Я отдыхаю и лечусь «во всю». Приняла уже 6 нарзанных ванн (половина курса), принимаю ингаляции, душ. Здесь очень хорошо, но погода иногда подводит, как например сегодня – был ужасный ливень, с грозой и бурей.
       Из дому пишут частые письма – ежедневно почти. Они уже уехали из Усть-Качки. Сашенька поправился на 1 кг. 200 гр., выглядит и чувствует себя хорошо. Конечно, из писем много не узнаешь и я всё время думаю о нём и беспокоюсь.
       Вчера я получила письмо от папы из Днепропетровска. Он пишет, что мама лежит в больнице. Что с ней, как её состояние, он не написал. Вчера я ему написала.
       Ну, дорогой Вовчок, пока больше писать не буду. Тон твоего письма «вдохновил» меня лишь на 2 страницы. Кроме того, я опасаюсь за литературную часть этого письма – ты меня упрекал, что у меня есть погрешности в этом отношении. Я опасаюсь лишний раз употребить одно и то же слово.
       Но всё это шутки, мой милый, не принимай их всерьёз. Лечись, поправляйся, отдыхай. Пиши мне. Здесь я пробуду до 8/VIII. Я думала, что если ты поедешь в Дербент, то из Минвод заедешь ко мне – здесь меньше часа езды, но после этого письма эти радужные надежды рассеялись.
       Крепко, крепко целую и обнимаю.
       Твоя Беба.
 
28.07.1955
       Здравствуйте дорогие Нуся и Надя!
       Немного задержался ответом на твоё последнее письмо с Вовиной пропиской.
       Я за это время пережил кошмарные дни. Роза выехала в Свердловск 7/VI, 17/VI выкупила вино и сейчас же заболела, и 20/VI её забрали в областную больницу, где она пролежала до 25/VII. И то я сразу не знал в чём дело. После нескольких авиа-писем и телеграмм мне ответили.
       А тут я никак не мог сорваться, ревизия идёт у меня уже больше двух месяцев. Хотя я грехов не чувствую за собой, но голову морочат. 25/VII я получил телеграмму, что Роза вышла из больницы, но можно себе представить пролежать 36 дней, как она теперь выглядит и на кого похожа. Сима и Яня там. Вино они уже ликвидировали, и я жду их на днях. Я хотел было Вове написать, но я не знаю куда писать, то есть точного адреса.
       Что касается его устройства, то лучше было б, если бы он устроился в Днепропетровске, но если ему не удастся, то он сумеет у нас устроиться.
       Что Надя делает, каково её здоровье? По имеющимся сведениям из вашего последнего письма, Надя прибаливала. Как же она себя сейчас чувствует?
       Я, наверное, на ходу пропаду. Надо подлечиться, как воздух нужен. Но каждый раз то одно, то другое, и никак не могу вырваться.
       В последнем письме Вова писал, что 5/VIII выедет из Евпатории, но куда будет держать путь, не писал.
       Сима сдавал в июне месяце в Москве  в аспирантуру, сдал на отлично и хорошо, но в этом году не попадёт, так как он идёт по хирургии, а всего было для хирургов 3 места, и было 5 претендентов-ординаторов. Так что из-за них он не может попасть в этом году. Вот невезение!
       Я жду с нетерпением тот час, чтобы встретить их всех. Возможно и Сима заедет в Дербент.
       На этом кончаю. Пишите о своём житье-бытье. Будьте здоровы и счастливы.
       Целую, Лёва.
 
28.07.1955
       Дорогой Вовик!
       Посылаю это письмецо наугад – может быть ты его ещё успеешь получить перед отъездом. Это будет тебе приятно, надеюсь?
       Итак, ты кончаешь свой курс лечения. Будь здоров, бодр, и забудь свою гадкую болезнь, которая тебя так измотала. Ты загорел, наверно похорошел. Представляю, что дамы в тебя влюбляются, не так ли? Ведь таких «мальчиков» не очень много в Евпатории. Но не очень воображай! А то ты любишь зазнаваться.
       Я от тебя ещё не получила ни одного письма (кроме сердитого). Жду писем. Крепко, крепко целую и обнимаю.
       Беба.
       Сашенька здоров, хорошо себя ведет, так по крайней мере видно из писем.
 
29.07.1955
       Дорогие мамочка и папочка!
       Получил ваше и Бебино письмо. Очень рад, что у вас всё благополучно и что вы здоровы. У меня тоже всё в порядке.
       Я лечусь, загораю худею – делаю всё, что мне необходимо для хорошего здоровья. Мне остались здесь считанные дни. 1 числа получу билет.
       К Сане, и тем более к Бебе, ехать не собираюсь: нет ни времени, ни денег. На Саню я никогда не надеялся, ехать к нему – искать ветра в поле, а это я всегда успею сделать.
       Я приеду не 7-8, а 6, так как отсюда выезжаю 5-го. Деньги высылать не нужно, как-нибудь перебьюсь. Бебиных замыслов не знаю. С письмами она зачастила, очевидно потому, что ей мои переслали. Не думаю, что она по собственному наитию проявила интерес. А  впрочем, трудно судить об этом.  Время покажет, как обстоит дело.
       Что слышно у родных? Как все живут? Когда мама берёт отпуск? Надо вам обоим добиваться профсоюзных путёвок. Диким способом лечиться плохо, не тот  эффект.
       Ну, будьте здоровы. Пока больше писать не о чем, а вы не спрашивайте. Скоро увидимся и поговорим подробно. Крепко целую вас, обнимаю и прижимаю.
       Любящий сын Вова.
       Пишите, если успеете – письма идут 3 дня. Привет всем родным, знакомым, соседям. До скорой встречи.
       Я сегодня разбогател – заправил ручку чернилами, поэтому не пишу, как обычно, карандашом.
 
02.08.1955
       Любимые папочка и мамочка!
       Что-то вы не пишите. Я уже начинаю волноваться. Прошло несколько дней, как от вас нет письма, а ведь здесь день – много значит.
       Вчера я получил билет. Выезжаю отсюда 5/VIII в 8 часов 50 минут утра, буду в Днепропетровске 6 числа. Когда точно не знаю. Поезд Киев-Симферополь № 54, вагон № 12 (кажется Евпатория-Киев, прицепной), место 10. Телеграммы давать не буду (денег нет). Если даже это письмо не дойдёт, то я и сам доберусь. Не надо меня встречать, у меня ведь нет тяжёлых вещей, а вам трудно и хлопотно.
       Как ваше здоровье? Как живёте? Что у вас слышно?
       Если письмо дойдёт до вас за 2 дня, то вы ещё успеете написать ответ. Если нет,  то я сам скоро буду, не страшно.
       До свидания – скорого-скорого. Целую вас и нежно обнимаю.
       Ваш Вова.
       Привет всем родным. Целую их крепко. Привет знакомым.
 
05.08.1955
       Последнее Бебино письмо прибыло 1/VIII. Больше я ни от кого не получал письма. Беба решила прекратить переписку с 28/VII, когда до моего отъезда из Евпатории оставалось еще 8 дней. Я ей отправил письмо 2-го, за 6 дней до ее отъезда и мог бы написать еще, если бы получал от нее ответы на мои предыдущие письма. В общем она зазнаётся. Чем я нежней с нею, чем внимательней, тем она хуже.
       Я уезжаю домой без денег. Пришлось обратиться к главному врачу с просьбой выдать сухим пайком, причитающиеся мне продукты за 5 число. Никому не выдают, но мне выдали. Грамм 300 колбасы, грамм 200 голландского сыра, сливочное масло, 4 яйца, помидоры и кислые огурцы. На дорогу я обеспечен. Покупать не придется.
       Меня почти никто не провожал. Только Вера, Нина и Гриша, да и то до автобуса. Вчера ночью мы печатали карточки. Нина – гадость! Ругалась площадной бранью. Базарная баба. Я терпел.
 
07.08.1955
       С курортом уже покончено. Чувствую себя свежим, обновленным. Загорел. Сбавил 2 кг. 100 гр. Сейчас, по приезду в Днепропетровск, занят мыслью о устройстве. От Бебы нет писем, нет ответа на мое предложение приехать сюда. Она поступает плохо, по-хамски. Старается игнорировать меня и моих родителей. Чем лучше мы к ней обращаемся, тем она с нами грубее. Я написал ей со дня отъезда из Молотова (с 1/VIII) штук 10 писем, а от нее получил 4. Последнее письмо – 28/VIII, а первое – 18/VIII. До этого она не интересовалась мною. В последних письмах я ее очень просил написать в Днепропетровск ответ на все, поднятые мною, вопросы. Но она не сделала этого. Последнюю попытку наладить отношения она отклонила, хотя молчаливо: просто не ответила. Родителям написала, что ей весело на курорте. Наверно, крепко занята развлечениями, не до меня. Ну и пусть. Сама же будет жалеть.
    Но сейчас мне очень досадно: зачем я ей так нежно писал, зачем так серьезно относился к минутной вспышке нежности с ее стороны? Чем она меня приворожила? Что в ней особенного, что я должен так упорно ее держаться? Плюну и все.
 
10.08.1955
       Уже пятый день бегаю в поисках работы. Болят ноги и все тело. За все эти дни я ни разу не присел, не отдохнул, потому, что надо было обегать десятки учреждений. В первый же день побывал на заводе у маминого начальника. Он дал мне рекомендацию к представителю рай[...], Шталю, - завучу 9 школы. Тот направил меня к зав. районо, у которого просидел несколько часов, пока дошла очередь. Сам назначить меня на этот пост не решился. Он посоветовал обратиться к Кавуре – зав. гороно.
       Другой канал – трудовые резервы. Перед отъездом в Евпаторию я ходил с тетей Аней на квартиру к зам. нач. облуправления трудовых резервов Куприкову. Тот пообещал дать мне работу:
       –       Езжайте спокойно. Вернетесь – сразу ко мне. Работа будет.
       Но как только я к нему пришел, он заявил:
       –       Ничем обрадовать вас не могу. Мест нигде нет. Впрочем, - добавил он, увидев мое огорченное лицо, - я буду сегодня разговаривать с Москвой. Возможно откроются новые технические училища. Придите завтра в 4 часа дня.
       Когда я назавтра к нему пришел, оказалось, что он уехал в командировку на 2 дня. С тетей Аней мы обошли несколько школ, Горный техникум, побывали на квартирах преподавателей, завучей, директоров разных учебных заведений. Везде один ответ: «Мест нет».
      Сейчас я опять на заводе, жду Лищенко. Он моя единственная надежда. К Кавуре заявлюсь после него.
 
12.08.1955
       От Бебы получил письмо 9 числа. Я ей пока не ответил. Меня злит ее отношение. Что она думает этим выиграть? Отказалась сюда заехать, чтобы вместе со мной вернуться в Молотов. Любящий человек так не поступает. Значит нечего больше церемониться с ней. Как аукнется, так и откликнется. Старается меня испугать: «У меня много мужчин, которые жаждут провести со мной время в кино или театре». Ну и пусть «жаждут», меня это не трогает. Женщин, слава богу, на свете хватает. Найдутся и для меня «жаждущие».
       Здесь в городе много перемен. Повсюду новые красивые здания, целые районы – красавцы. Встретил своих основных знакомых. Машу Азимову и Валю Дрибину – в Симферополе, когда возвращался из Евпатории в Днепропетровск. Аду Дрейштильд – дома. Она с животом. Год назад вышла замуж за одного парня, с которым я встречал ее часто, и познакомился с которым на пляже. Счастливый он, у Ады золотой характер. Она похорошела, откинув вычурность: прическу, подведенные брови и другое. Человека красит естественность.
       Алочка Печерская тоже замужем. Обе очень хорошие девочки, для меня   -  родные. Я их всегда любил и, кто его знает, если бы они остались свободными, охотно на одной из них женился.
       Мара Волынец вакантна. Она вышла замуж за какого-то Мишу, прожила с ним месяц и он ее бросил. Она объясняет по-своему:
       –       Я его выгнала, он был противный и проч.
       Но как же иначе для уязвленного женского самолюбия? Бедная девочка, она зовет уже себя женщиной, и ждет, и боится ребенка, хочет сделать аборт.
 
14.08.1955
       Штурм высот. Несколько дней я напрасно добивался приема у Штало. Он на работу не приходил. Отпуск его кончается 15 числа, а ждать нельзя. И я решил пойти к нему на квартиру. Узнав адрес, сразу же поехал его разыскивать. Но и дома Штало не оказалось. Я решил провести пару часов у Мары, после чего снова попытаться его увидеть. Лищенко сказал, что Штало – величина большая, чем зав. районо. И эту вершину надо было оседлать во что бы то ни стало.
       У Мары эти два часа прошли незаметно. Она так хорошо пела (у нее ангельский голос), так приятно аккомпанировала себе на гитаре... С ней очень хорошо провести время. Наслаждение ее слушать, наслаждение смотреть на ее личико с выточенными чертами.
 
       И я-таки поймал Штало. Он был немного недоволен моим вторжением, но принял меня со словами:
       –       А ну, выкладывайте.
       К Кавуре он посоветовал подойти. Но если я к нему не добьюсь – не беда. С 15 он, Штало, сам возьмется за мое устройство.
       –       У них там полно учителей без дипломов. Они должны вас принять на работу.
       Кавура – высота особого рода. К нему добраться можно только с протекцией. Он принимает лишь в понедельник и в среду. Но без подхода его не возьмешь. Поэтому я решил подождать с ним до 15.
       На моем небосклоне стоит еще одна высота, которая кажется вполне доступной. Это Куприков – зам. начальника Облуправления Трудовых резервов. Эту высоту я решил непременно одолеть. С Куприковым у меня был разговор перед моим отъездом в Евпаторию. Он меня тогда сильно обнадежил. Но сейчас, по приезду в город, он встретил меня словами: «Ничем вас обрадовать не могу». На всякий случай, чтобы несколько сгладить впечатление от своих слов, он велел мне прийти еще раз и назначил встречу назавтра в 4 часа дня. Но я его не застал: уехал в командировку и три дня не возвращался.
       Как только он вернулся, я был в Управлении. Куприков не принимал посетителей. Он был у начальника. Я решил его ждать. Через два часа секретарша не вынесла и пошла доложить. Он пригласил меня в чужой кабинет, где совещался, и там выслушав мою просьбу, назначил мне аудиенцию на другой день, опять в 4.
       В 4 следующего дня я опять его не застал: он был в Обкоме партии. Тогда я решил (это было уже вчера – 14 августа), подойти с утра, неожиданно. С 10 до 3 дня я ждал его в приемной. Когда попал к нему в кабинет, он смущенно развел руками, мол, ничем не могу помочь.
       –       Что же с вами делать? - риторически обратился он.
       –       Надо что-то сделать, - сказал я, и он, улыбнувшись, взялся за телефон.
       –       Я слышал у тебя есть лишние часы по истории партии, - сказал он директору техучилища № 3, что находится при автозаводе.
       Тот, видимо, подтвердил, что верно.
       –       У меня здесь один товарищ. Я тебе его пришлю на эти часы на штатную должность.
       Они говорили еще о ком-то.
       –       Пусть пойдет в Обком и Горком. Когда его утвердят, он поступит к вам на работу.
       –       Это мне предстоит такая волокита? - спросил я.
       –       Нет, - ответил он, - но что же тут особенного? Такой порядок.
       Я поехал в училище. Там встретился с директором и завучем. Они мне сказали, что у них есть 240 часов лишних политзанятий, но они их держат для замполита.
       –       Оставайтесь у нас замполитом и мы вам дадим эти часы.
       –       А что, эта должность у вас вакантная? - Спросил я.
       –       Да.
       И я, окрыленный надеждой, помчался что есть духу в Облуправление.
       Была половина 5. До 6 хотел успеть, переговорить с Куприковым. 2 часа ожидания завуча, поиски училища и другие злоключения – все это было позади и все это было ничто, по сравнению с тем, что меня ожидало.
       Я прилетел на крыльях в кабинет Куприкова. Там кто-то стучал на машинке. Когда я вошел, Куприков замахал руками:
       –       Я занят, готовлю доклад.
       –       Я подожду.
       –       Вы меня не дождетесь, это часа на 2-3.
       Я вышел и решил все-таки ждать. Пошел домой покушать, после чего опять побежал в Управление.
       Мне сказали, что Куприков у начальника. Я стал дожидаться в приемной. Но потом, когда увидел, что к зданию подкатила автомашина, решил, что встретиться с Куприковым в окружении других людей-начальников будет неловко, и вышел на улицу.
       Полтора часа я простоял с книгой на пороге здания. В половине восьмого начальник Управления и его зам по политчасти вышли. А Куприкова не было. Я спросил у сторожихи, где он. Она сказала, что пошел к себе наверх. Я живо влетел к нему в кабинет и застал его врасплох: он застегивал штаны.
       –       Вы мне и ночью не дадите покоя, - сказал он раздраженно.
       –       У меня не было другого выхода. Я должен переговорить с вами.
       –       Вы же видите, как я поздно освободился. Не от добра это. А вы мне еще докучаете своими вопросами. Ну ладно, что у вас?
       Я ему рассказал.
       –       Замполита я уже назначил. Вы ведь слышали, как я говорил, что ему еще предстоит пойти в Обком и Горком. А насчет тех 200 часов мы еще посмотрим, дам я ему эти часы или нет. Пусть они не мудрят. Подойдите ко мне во вторник со второй половины дня и мы решим это дело.
       Так я по-прежнему на мели. 200 часов, о которых идет речь, не стоят тех хлопот и мук, что я перетерпел за последние дни. Но я, конечно, не откажусь и от них. Надо «зацепиться», как любит говорить тетя Аня. С завтрашнего дня начну интенсивно нажимать на Штало. Авось удастся устроиться в средней школе. Начинается самый интенсивный период в моих исканиях. Новые штурмы, подъемы и, возможно, еще большие падения, чем до сих пор. А впереди никакого просвета.
 
15.08.1955
       И снова пустота и безденежность. Кончился еще один клятый день. А впереди никакого просвета. Другой бы на моем месте уже давно выдохся, сдался, прекратил борьбу. А я продолжаю надеяться и бороться.
       Утром, придя с базара, как всегда оседлал своих коньков – 7 и 2 номера трамваев, и двинулся по обычному маршруту: 9 школа при заводе Ленина, районо – Штало.
       Прибыл туда к 9 часам. Штало еще не было – ни в райкоме Союза, ни в школе. Сел во дворе школы и стал дожидаться.
       Он явился к 10 часам. Сразу позвонил и.о. зав. районо Резину:
       –       Слушай, Резин! Ты что ж не трудоустроил товарища, которого я к тебе послал? Человек с дипломом, член партии, а ты ему не поможешь. Что? У Кавуры он не был. А ты говорил с Кавурой? Сегодня? Да ты забудешь!
       Поговорив таким образом с Резиным, Штало положил трубку и сказал:
       –       Сегодня в 5 часов вечера Резин будет у Кавуры. Вы поезжайте туда и постарайтесь с ним встретиться.
       –       Я войду к Кавуре вслед за ним.
       –       Правильно, так будет лучше всего.
       От Штало я поехал к Лене Мячиной. У меня еще было в запасе время, а Лену мне очень хотелось увидеть. Купил конфет для ребенка и с этим пришел к ней. Меня встретили сама Лена, ее мать и сестра Иночка. Все были рады меня видеть, а больше всех – Лена.
       Выглядит Лена хорошо. Худее, чем была в прошлом году. Не только свободно ходит, а даже бегает. Рассказывала о своей жизни – кошмарные новости. Оказывается, семья Вовы и он сам издевались над ней, оскорбляли ее нещадно. То, что она перенесла, как-то не вяжется с понятием о гордой Лене, которое сложилось у меня за долгие годы знакомства с нею. Они ее держали взаперти на 3 этаже. Никто не помогал ей выйти из дому, и она лежала беспомощная, одинокая целыми днями. Между тем Вовка гулял напропалую. Приходил домой в 2-3 ночи. Родители Вовки поощряли его увлечения разными женщинами. Семейная драма стала достоянием улицы и соседи рассказывали Лене с кем и когда встречали ее мужа. В самые трудные минуты (а она заболела коклюшем вместе с ребеночком, что вновь обострило ее болезнь) Вовчик говорил ей, что у нее отберут диплом, что ей пора работать, а не симулировать и т.д. Он ей говорил еще, что она инвалид, что с ней неинтересно, что он не может с ней быть, а должен развлекаться с другими. «Ты что, хочешь, чтоб я возле тебя, калеки, сидел?» - говорил он ей; заставлял носить старенькие дешевые платья, а сам одевался с шиком, тратя на свои наряды и свои и ее деньги и уходил на свидания с женщинами.
       Однажды он привел в дом к родителям какую-то босячку. Те ее поместили к себе на квартиру и он у них встречался с ней. Бывало, придет Лена (когда уже начала она ходить) туда, а там сидит развалившись, как у себя дома эта девушка и смотрит на Лену, как жена на свою соперницу.
       Вовка делал той любовнице ценные подарки, один раз в несколько сот рублей.
       –       Я бы перенесла все, стерпела бы, простила бы и любовниц и разгульный
образ жизни, который он вел, если бы не один случай, который переполнил чашу терпения. Как-то раз мы договорились пойти с Вовкой в кино. Я была у своих родителей и задержалась. Прихожу домой, а там шум, веселье, пьяные голоса. Стучу. Вовка думал, что его мать, открыл. Увидев меня, как-то смяк от неловкости. За столом сидели его любовница, еще разные девки и парни. Всем было очень весело. Вовка заявил нахально: «Какое кино? Ты что это выдумала?», как будто я приблудная девка пришла к нему в присутствии жены и пристала к нему. «Ты это прекрати! - сказала. - Или же, если не хочешь, уходи. Я как-нибудь проживу одна с Сереженькой».
       Пришла мать Вовки.
       –       Это я посылаю его гулять, веселиться, встречаться с девушками. Ты неполноценная женщина, и от тебя никакого толку, – заявила она мне.
       Вот такая у Лены жизнь и такие взаимоотношения с Вовой и его родными. Это еще похлеще моего. Я-то здоровый человек, а она – инвалид I группы. Ей трудней это перенести и она, когда-то гордая и свободная, терпит унижения, оскорбления – полную чашу.
 
16.08.1955
       Лена, когда узнала о моих мытарствах, охотно вызвалась мне помочь. У нее есть знакомый директор школы – она может меня взять к себе, если у нее есть место. Я пообещал зайти после Кавуры, если у него ничего не выйдет.
       Кавура меня принял хорошо. Не кричал, говорил спокойно и мягко. В приемной у него было человек 40. Мне пришлось выждать длинную очередь. Не удивительно, что он иногда раздражается – такая масса людей! Впрочем, он их пропустил быстро, за 1 час. Я ждал от 17.45. Резин не являлся и я решил идти сам.
       Сказал ему, что Резин и Штало рекомендуют меня на должность завуча в 9 вечернюю школу. Он возразил, что это отпало. Я отметил, что знаю, но добавил, что у Резина еще есть другие вакантные места.
       –       Да вы им не верьте. Они ерунду городят. Ничего у них нет.
       –       А у вас?
       –       Есть место учителя рисования. Могу предложить, - сказал он насмешливо. - У меня директор школы ходит безработный. Поговорите с Резиным, что он там думает и завтра утром приходите ко мне.
       –       А это ничего, что у вас завтра неприемный день?
       –       Ничего. Приходите в любое время.
       Выйдя из кабинета Кавуры, я решил не уходить, дождаться Резина. Резин пришел в 6 часов.
       –       Что он вам сказал? - спросил.
       –       Что у него ничего нет.
       –       Ну и у меня ничего нет.
       –       Но, товарищ Резин, вы же обещали поговорить с ним...
       –       Сейчас буду говорить. Я сейчас зайду, – сказал он, открывая дверь кабинета Кавуры.
       Тот заканчивал прием посетителей. В приемной накопилось теперь полным-полно директоров школ и завов районо: готовилось совещание. Когда Кавура вышел и открыл дверь, я заглянул в его кабинет, где все еще сидел Резин. Он замахал руками:
       –       Не ждите!
       –       А что же? Прийти к вам?
       –       Нет. Туда придите.
       Толком я не разобрал, куда «туда», но догадался, что в районо. Он, видимо, понял, что к нему – это домой.
       Побежал к Лене, но ее дома не оказалось. Впрочем, я на нее надежд не возлагаю, зашел для очистки совести.
       Утром мне надо ехать в районо, но я уверен, что Резин меня встретит отказом. Проклятые эти чинуши. Водят меня за нос вот уже столько дней. Почему сразу не сказать определенно – да или нет. Зачем назначать изо дня в день, чтобы человек мучался? Оба, и Резин и Куприков имеют возможность все сделать, но не хотят, или чего-то ждут от меня, – мзды?
 
       От Бебы и родителей ничего нет. Они себе на уме и ведут со мной дипломатию. Дураки! Себе на голову!
 
16.08.1955
       Здравствуйте дорогие-дорогие дядя Нуся, тётя Надя и Вова.
       Вова, мы вчера от тебя получили письмо. Папе ответить некогда и поэтому он поручил это дело мне.
       Вова, тебе нужно было прямо из Молотова ехать сюда, так как имелось две вакансии по литературе. Одно место был в Сельскохозяйственном техникуме с квартирой, а другое место в школе. Теперь про эти места не знаем. Теперь освобождается хорошее место. Из Дербента собирается уехать корреспондент «Даг правды». Так что, по получении этого письма ты выедешь в Махачкалу и зайдёшь в редакцию «Даг правды» или сначала в обком партии, то ты можешь быть устроенным. Они не могут найти работника на это место, а поэтому собираются перевести в Дербент корреспондента из Хасавюрта. Если ты хочешь быть устроен, то забудь о Молотове и немедленно выезжай в Махачкалу и не забудь свои документы из армии.
       О квартире сразу не может быть речи. Ты её можешь получить через некоторое время. Сразу и Москва не строилась. Учти, что работа денежная. В общем смотри как хочешь.
       Дорогие, как вы себя чувствуете, как здоровье. Я о вас давно ничего не знаю.
       Мама успела сильно поболеть. Она пролежала около месяца в больнице в Свердловске.
       Куда собираетесь в этом году ехать. Я числа 24 собираюсь обратно в Молотов. Дома мне пришлось побывать мало из-за вина. В Дербенте я нахожусь с 5-го августа. Как следует ещё не успел отдохнуть.
       Вова, ты глупо сделал, что тогда не встречал Симу. Он хотел с тобою поговорить и кое-что посоветовать. Советы его всегда полезные.
       Ну, пока. На этом кончаю.
       Будьте здоровы. Целую. Яня.
       Привет от папы и мамы.
       P.S. Вова, из-за квартиры не останавливайся. Первое время поживёшь у нас.
 
18.08.1955
       Мне отказали – и Резин и Куприков, собственно, не они, но по их каналам. В 9 часов приехал за ответом к Резину. Он мне ответил официально и резко:
       –       Я разговаривал с зав. гороно. Должностей преподавателя литературы нет. А историком мы вас назначит не можем, так как диплом не дает вам на это права. Что касается руководящей работы, то здесь кадры распределены.
       Поехал сообщить эту «радость» Штало и Лищенко, но не застал ни того, ни другого. Снова пришлось караулить Куприкова. С 2 часов дня я туда пошел. Ждал его наверху, а он, оказывается, сидел внизу, на 1 этаже. Я об этом узнал случайно, когда с ним заговорил по телефону (Куприков ему позвонил) сотрудник, сидящий в приемной. Услышав обращение «Михаил Николаевич», я, успевший изучить имена и отчества всех начальников, нужных мне, сразу спросил откуда он звонит.
       Побежал вниз, не нашел. Решил ждать. Сел и читаю книгу, когда вижу: он идет мимо. Прошел и не остановился. Я кинулся за ним. Он, оказывается, про меня забыл. Не звонил, обо мне не спрашивал.
       –       Вы погуляйте, я сейчас переговорю с директором 3 училища.
       Когда он позвонил, то сообщил мне следующее:
       –       Я говорил с директором техучилища. Он обещал пересмотреть вопрос о часовой нагрузке. Завтра (т.е. с 17) поезжайте туда и он вам даст эти часы.
       –       А это окончательно?
       –       Да.
       Но назавтра, когда я туда приехал, директор мне сразу ответил отказом: «Мы решили не распылять часов. 140 (!?Ведь было 240, а он уменьшил, чтоб не так в глаза бросалось) сможет взять основной преподаватель. Он не возражает и говорит, что справится. Так что даже не надейтесь. Извините, что мы заставили вас проехаться, но что поделаешь... Часов этих дать вам не можем».
       И я остался ни с чем. Все, что казалось держал я уже в руках, было только обманом зрения. Даже малого от того, что так казалось реально и доступно и даже очень огромно для моих плеч, даже крошечки мне не дали. И я остался опять на перепутье – без надежд, без перспектив, без выхода. А учебный год уже начинается. Куда мне теперь сунуться? За что ухватиться?
       С досады решил пройтись пешком, чуть ли не через весь город. Приехал на завод Ленина. Договорился с Штало, что он 18/VIII будет говорить с Кавурой лично, хотя и не надеется на успех. Я пошел до вокзала пешком. Куприков в командировке, Лищенко тоже.
 
19.08.1955
       Штало с Кавурой ни о чем не договорился. У Кавуры я его не застал. Сидел там с 9 до 11. Поехал на завод, встретился с Лищенко и посвятил его в свои беды.
       –       Езжайте к Кавуре, может вы там застанете Штало.
       Я поехал, но уже совещание кончилось и Штало ушел. Я поехал на вокзал, заказал билет на 10 вечера 19 августа и вернулся домой.
       В 5 вечера был у Штало. Он мне сказал:
       –       Это дело можно считать похороненным. Мест нет. Признаюсь в своем бессилии.
       Таким образом, я уезжал в Молотов ни с чем. Снимусь с учетов и приеду опять хлопотать.
       Тетя Аня проявила большое участие. Ходила со мной к директорам и завучам школ, но тоже безрезультатно. Она меня удивила своей наивностью. В первые дни, когда я сюда заехал по дороге в Евпаторию, она посоветовала: «Ты скрой диплом. Возьми аттестат зрелости и поступи учиться в техническое училище». Оля ее поддержала: «Надо так делать». А вчера тетя Аня мне сказала: «Ты поступи на вокзал продавать билеты. Будешь иметь 500 рублей в месяц»
 
20.08.1955
       С пустыми руками и грустными думами уезжаю в Молотов. Долго я там не пробуду, но эта поездка – самая безотрадная. Здесь в Днепропетровске я ничего пока не достиг, там в Молотове – еще не снялся с учетов. Учебный год уже начался, а я все еще так болтаюсь себе без смысла. Встретят меня в Молотове, как чужого. Да и я о них думаю, как о чужих теперь. С иным чувством я уезжал оттуда почти 2 месяца назад. Тогда, несмотря на минутные размолвки, мы с Бебой прожили месяц дружно (за целые годы!), в согласии и любви, и я, уезжая, расставаясь с нею, покидал в ней родное что-то, частицу души своей, свое тело. Мне было грустно, но не так, как ныне. То была теплая грусть расставания, теперь горькая, нервная грусть от предстоящей ненужной встречи с нею. Как все переменилось во мне за эти дни!
       Я уезжал в силу необходимости, и она знала это. Она меня не задерживала, потому, что не имела права, но была огорчена нашей разлукой и не скрывала от меня своей скорби. Она меня любила. И я, уезжая от нее, продолжал ее любить, потому, что она была мне родным и близким человеком. Непрестанно в дороге я думал о ней, писал ей нежные, самозабвенные письма. Я не считался с гордостью, не принципиальничал. Написал ей любовное письмо из Москвы, затем еще одно, ничуть не уступающее преданностью чувств первому. После чего последовали одно за другим письма из Днепропетровска, из Евпатории. Но, всуе. Тщетно я ждал ответа – ни в Днепропетровске, ни в Евпатории я от нее письма не получил. Бесцельно просматривал утром и вечером списки. Там меня не было. Соседи по палате чуть ли не ежедневно получали вести от жен, от родных, а мне не писали. От родителей я получил несколько писем, а Беба упорно отмалчивалась. Наконец, 18 июля в письме родителей я нашел коротенькую открытку. Без обращения, без слова ласки. Какое-то бездушное послание. Письмо послано на адрес родителей, но к ним оно вообще никак не относится. На адресе: «Гельфанду В.Н.», хотя она знает, что я в Евпатории. Вместо того, чтобы обратиться к родителям и попросить переслать открытку, она делает неопределенную приписку: «Надеюсь, что это письмо тебе перешлют». Ко мне, собственно, она тоже не обращается. Что это за дикость? Я долго не мог понять причин такой натянутости, подчеркнутого игнорирования родителей и меня. Возмущенный, я послал немедленно ей соленое письмо на Кисловодск, куда она поехала лечиться. Я удивлялся, как она могла не знать моего адреса, сомневался, так ли это, и объяснял ей, что при желании она имела много путей для того, чтобы найти меня письмом на курорте. Но она этого не хотела. И только когда увидела, что все сроки прошли, написала, придумав себе столь лживый аргумент: забыла адрес. И на мою доброту и душевность ответила злой черствостью и пустотой душевной.
       Только теперь я начинаю догадываться в чем дело, а тогда я лишь недоумевал. В промежуток с 18 по 28 июля прибыло еще 4 письма, на каждое из которых я отвечал подробно и немедленно. Если посчитать все мои письма со дня моего отъезда и ее, то отношение составится 1/3. Я написал около 14 писем, а она 5. Между прочим, я написал и ее родителям (но они мне так и не ответили), в котором я просил написать о Сашеньке и написать под его диктовку.
       В своих письмах Беба меня упрекала, что я не оставил ей адреса; на мое приглашение приехать, ответила отказом под тем предлогом, что я поздно ей написал об этом, и она уже заказала билет. Все это недостойные увертки. Дипломатия, шитая белыми нитками, бесполезная, никому не нужная. Кроме вреда ей эта политика ничего не принесет. Но удивляет меня все же, почему она прибегает к таким трюкачествам, чего она хочет этим достигнуть? Разве нельзя жить просто, по-человечески, а обязательно – с выдумками?
       В письмах она пишет, что на курорте у нее множество мужчин (толпятся в очередях!), жаждущих (!?) с ней пойти в театр, кино и проч. Для чего мне это знать, если она так вызывающе себя со мной и родителями держит? Неужели она думает, что тем и другим меня привяжет к Молотову, принудит не уезжать? Вовсе наоборот. Если раньше мне тяжело было с ней расстаться (всего полтора месяца назад!), если даже потом я скучал и переживал, то теперь, после этих всех грубостей и глупостей, я больше ни о чем не жалею.
       Была возможность встретиться в Днепропетровске, - отклонила. Даже от поездки моей в Синельниково (я и на это, дурак, шел) отказалась, сделала вид, что не хочет меня видеть. А теперь я буду весь по пословице: «Как аукнется, так и откликнется». Отнесется хорошо, и я хорошо. Плохо – и я плохо. Слабохарактерность сродни любви, а раз любви нет – не нужно стало быть мне смирять себя, забывать обиды. Я ей ничего не скажу, не упрекну ни разу за прошлое – письма и поведение в письмах. Меня это больше не интересует. Захочет поехать со мной – пусть едет. Захочет приехать через год – не возражаю. Но дальше поздно будет. Не приедет, когда я устроюсь, я колебаться, просить - не стану. Не пропаду и без нее. Жаль только ребенка. Милый, они мне даже о нем не сообщают.
       Как он меня встретит? Они ему наверно внушают, что надо забыть меня. Наверно, стараются его от меня оттолкнуть... Иначе бы они написали бы о нем, как это я всегда для них делал.
       Поезд наш опаздывает на час. Прибуду в Молотов в 2 часа ночи, если не позже. Как меня примут? Как ко мне отнесется Беба? Наверно, постелет мне отдельно на тахте. Ведь она поступательно ведет к разрыву. Я ей не нужен, ей без меня лучше. А вдруг у нее действительно кто-то есть? Приду и застану чужого человека? Вот какие глупости лезут в голову! А могло быть и по-иному, согласилась бы она со мной ехать. Зажили бы мы дружно, согласно, как люди живут... Впрочем, о чем грустить, к чему задумываться о предстоящем? Все будет видно на месте.
       Эти записки меня могут подвести, если она прочтет, жизни мне не будет. Но что поделать, если я не могу не писать...
 
20.08.1955
       Дорогой Вовик!
       Вчера получила твоё письмо из Днепропетровска. Хотелось бы знать «последние известия» о твоей работе. Как чувствует себя мама в настоящее время? Что такое было с папой и как его здоровье сейчас? Что это они расхворались в этом году так тяжело. Передай им моё искреннее пожелание побыстрее выздороветь и в дальнейшем больше не болеть.
       Я прилетела в Молотов 16.VIII. Дорога была очень утомительная, но прошла благополучно. Дома я застала Сашеньку больным – у него была ангина – снова! Сейчас он уже хорошо чувствует себя, но эта болезнь мне отравила всё настроение. Всё лето он чувствовал себя хорошо, поправился, повзрослел и вот снова.
       Он чудный ребёнок. Нас заставляют преподаватели отдать его в этом году в музыкальную школу, так как у него почти абсолютный слух. Кто знает, может быть он и будет учиться. Пока что он ещё глупенький мальчик, даже не знает где его правая ручка и для того, чтобы узнать свою правую ручку, смотрит на ножку, где у него есть шрамик от ушиба. Так он угадывает.
       Мама и папа чувствуют себя неважно, особенно мама.
       С работой у меня есть неприятность: по приезде меня огорошила Мария Ивановна о том, что я буду её замещать во время отпуска. Она уехала на 1½ месяца. В отделениях нет заведующих, врачей мало и мне, конечно, трудно придётся. Говорят, вообще она хочет отсюда уйти и, наверное, хочет запихнуть меня вместо себя. Но я, конечно, не пойду на это.
       Вот и все наши новости вкратце.
       Относительно меня – я чувствую себя хорошо. В Кисловодске не было ни головных болей, ни тошноты, ни болей в сердце. Время провела очень хорошо, отдохнула и полечилась прекрасно.
       Ну, буду заканчивать. Крепко, крепко целую тебя и родителей. Беба.
       Сашенька тебя целует.
 
20.08.1955
       В пути Днепропетровск-Москва
       Здравствуйте, мои дорогие!
       Спешу сообщить вам о своей дороге. Устроился я хорошо. Перед самым отъездом дали мне верхнюю полку на том самом месте, где я сидел. Один чемодан положил в головах, другой остался над головой – там, где его пристроил папа. Пиджак положил под голову, а шведку в чемодан, сам остался в сетке: жарко. Спал всю ночь, только один раз проснулся в Харькове в 4:30 ночи.
       Поверх моего чемодана (с продуктами), что остался на верхней полке, соседи положили свои вещи, сбоку тоже, так что он был надёжно устроен. Выспался как полагается. Утром помылся, покушал плотно: котлеты с огурцами и помидорами (помидоры мясистые, видимо потому, что ещё незрелые; но я съел 3 больших помидора, чтоб скорей разгрузиться). Котлеты очень вкусные, ел с удовольствием. Конфеты тоже пригодились от жажды и от курения. Я заставляю себя не пить воду и до сих пор (пишу я в 11 часов дня) не выпил ни глотка воды.
       В Москве будем в 10:35 вечера. Так что мне предстоит ночёвка там. Поезд на Молотов уходит, кажется, в 2 часа дня. О дальнейших событиях, о том, как и на когда достану билет, я напишу вам по пути из Москвы в Молотов.
       Крепко вас целую, обнимаю. Прошу, не ссорьтесь. Привет всем родным.
       Если что-нибудь важное (и определённое) выяснится насчёт работы, дайте телеграмму. Но это лишь в том случае, если уже никаких сомнений не будет. Я же со своей стороны постараюсь не задерживаться в пути и в Молотове. Как только смогу быстрей, постараюсь вернуться в Днепропетровск.
       Будьте здоровы, привет и поцелуй тёте Ане и всем родным.
       Любящий вас Вова.
 
21.08.1955
       Дорогие мамочка и папочка!
       Приехал в Москву вчера в 10 часов 50 минут. На Молотовский поезд не попал – он отходит в 7 часов с минутами вечером. Свердловский ушёл в 10 часов 45 минут вечера. Таким образом мне пришлось заночевать.
       К Берещанским приехал в половине 12 (пока сдал вещи в камеру хранения – между прочим, меня заставили вложить в пустой чемодан продукты, так как пустую тару на хранение не принимают), пока постоял у разных касс в очереди!
       Открыла мне Любовь Георгиевна – жена Берещанского, она спала. Больше никого не было дома, Феликса […] – сын Берещанского пришёл в 12 часов ночи. Сам Берещанский – в больнице с гипертонией. Я дал Феликсу счётную машинку, он прочитал инструкцию, попробовал посчитать и решил, что машина ни на что не годна. Легли в 1 час ночи – под выходной не очень спешили спать.
       Утром я встал в 5 часов. Побрился, оделся и стал собираться на вокзал. Помидоры, что я хотел оставить (6 штук), Берещанская не взяла, заявив:
       -   Что я, сама не могу купить?
       В Москве всё есть – и яблоки и помидоры, стоят не дороже, чем на Украине. Повезу в Молотов.
       В 6 утра я был уже на вокзале. В 7 открыли кассы и я взял билет в очереди для командировочных на 46 поезд – Москва-Соликамск. Поезд отходит сегодня 21.VIII в 10:45 и прибывает в Молотов в 11 вечера – в 1 час ночи по Молотовскому времени 22.VIII.
       Билет я достал в 9 часов утра в купейный вагон, доплатив для этого 19 рублей. Еду в прекрасных условиях
       Взяв билет, поехал в ЦУМ – у меня ещё оставалось около 2 часов до отхода поезда. В ЦУМе успел купить шляпу (шик!) за 60 рублей, 3 пары тёплых носков, ремешок маме для часов и книжку для раскраски Сашеньке, заправил ручку. Детских игрушек и книжек в Детском мире – отдел ГУМа – не было. Вернувшись на Курский вокзал, забрал вещи с камеры хранения и пошёл на поезд.
       Вот и все мои приключения.
       Еду хорошо. Подъезжаем к Горькому. Здесь я опущу письмо. Извините за каракули – в поезде сильно трясёт.
       Крепко целую вас, привет всем родным. Миритесь, пожалуйста. Вова.
       Саше куплю что-нибудь в Молотове. Бебе ничего не везу.
 
23.08.1955
       г. Молотов.
       Милые папочка и мамочка! Приехал я в Молотов в 2 часа 30 минут ночи. Взял такси и за 6 рублей доехал. Долго мне не открывали: боялись подойти к дверям. Но когда я назвал свое имя – открыли сразу.
       Приняли хорошо. Мать Берты была в ночной сорочке, поэтому только поздоровалась через дверь и убежала (утром зато она пришла целоваться!). Беба была ласкова. Сашик лежал у нее в кровати и мы спали втроем. Утром Беба мне сказала: «Твои 500 рублей лежат в сумке, у тебя ведь нет денег». Она работает на полторы ставки, замещает сейчас главного врача и двух заведующих отделениями. Поправилась, изменила прическу (к лучшему).
       Спросили, когда я должен быть в Днепропетровске, и я сказал, что 28. Вообще, был обмен дипломатическими комплиментами, вроде: «Ты там, наверное, меня забыл возле других. Я ведь знаю, как ведут себя на курорте».
       Милые! Сашка, забавник, со мною рядом, дергает меня, я тороплюсь закончить. Подробности дома. Следующее письмо напишу, когда уже снимусь с учетов.
       Беба с родителями интересовались вашим здоровьем. Мое письмо к Сашеньке они ему читали (он мне сказал), но не ответили мне (Беба сказала, и потом сразу поправила себя: «Я точно не знаю, но, кажется, не ответили, болели». Я ей тут же заметил: «Дипломат»). Беба же на мое письмо откликнулась сразу, вы будете читать ее ответ.
       Сашеньку отдают в музыкальную школу. 26 августа – экзамены у него. Он еще больше поумнел, от меня не отступает. Сейчас побежал на минутку к телефону: кто-то звонит. Я ничего в Москве ему не купил – был ведь только в одном магазине. Но он в восторге от утюга и трамвайчиков – 10 штук – поезд. Машина же его не очень восхитила: «У меня есть, а вот трамвайчики поломались и я их переделал на пароходы». Передает спасибо большое, помнит и любит вас. (Между прочим, утром, уходя на работу, Беба спросила: «Можно в твое отделение положить эту книгу? - считает меня хозяином (!). Взяла у меня в стирку грязное с дороги, покормили хорошо, даже с какао.
       Яблок я довез только 9 штук – Сашик уже кушал. Помидоры и остальные яблоки – погнили.
       Ну, крепко целую вас. Иду сниматься с учетов. Привет тете Ане и всем родным. Сашочек рядышком лепечет, милый.
 
25.08.1955
       Здравствуйте дорогие Нуся и Надя!
       Вчера, 24-го, получили Ваше письмо, адресованное Яночке, перед его отъездом. В 16 часов ваше письмо поступило, а в 18 часов Яночку мы провожали. Счастливого ему пути и хороших успехов.
       Дорогие мои, меня удивляет ваша наивность в отношении поставленных вами вопросов: будет ли ожидать это место, если бы он знал, да кабы. Самое главное надо смотреть, есть ли за что зацепиться, то есть работа. Я давно писал с самого начала: можно было устроиться в школе, в с/х техникуме преподавателем русского языка на 20 или 22 часа в неделю. Есть место корреспондента от областной газеты для Дербента, в крайнем случае можно было устроиться в местной газете. Для этого нужно было заехать в Дербент, договориться, а потом поехать в Евпаторию и зондировать почву в Днепропетровске. Конечно, в Днепропетровске Вове устроиться выше всего, но раз не идёт, то Дербент приятнее Молотова. Вова хотел знать, обеспечивается ли квартирой, это всё уже видно, когда лично разговаривают, а пока есть куда заехать.
       Если бы Роза была здорова, то вообще нечего было б беспокоиться, но Роза сейчас является живым трупом, еле ходит. Это не шуточка, пролежать в Свердловской областной больнице 35 дней с инфарктом. У неё сейчас ⅔ сердца не действует, притом плюс к этому появилась грудная жаба. Но какой разговор может быть. Заехать есть куда и первое время побыть где.
       Так что, мои дорогие, я отвечаю вам вместо Яни, и должен вам сказать, что если Вове не удастся устроиться в Днепропетровске, так у нас он, наверное, где-нибудь устроится, только надо было б ему приехать до 1/IX, а то некрасиво разговаривать с учебными заведениями после 1/IX. Выходит, как выброшенный никуда не принятый.
       Я сегодня-завтра спрошу в Гороно и, если имеется ещё место преподавателя, я дам вам телеграмму «место ожидает», а за корреспондента в Дагправде не знаю, сумею ли я узнать.
       Пишите, как ваше здоровье, как живёте, и, если Вова устроится в Днепропетровске, то и про него.
       Будьте здоровы и счастливы. Целуем, Лёва и Роза.
 
25.08.1955
       г. Молотов
       Дорогие, любимые!
       Сегодня снялся с учётов и выписался.  Вчера получил письмо от Яни. Если бы это в Днепропетровске, я поехал бы, а теперь – и поздно и рано. Поздно – потому, что я уже в Молотове, а отсюда, не использовав всех возможностей в Днепропетровске, ехать далеко. Рано – потому, что у меня ещё не всё потеряно там. Кроме того, можно ли путешествовать так далеко и дорого, тратя и время и деньги, не зная наверняка, что корреспондента приглашают и я буду устроен? Я ведь не мальчишка и не авантюрист, чтобы так рисковать. Когда другого не останется, буду ездить, искать.
       Узнал насчёт контейнера – 180 рублей будет стоить. Но не знаю, как с машиной. Шофер, который там подрабатывает, просит 150 рублей за доставку вещей к контейнеру. Он профессоров обеспечивал. Но мне не по-карману и в это упирается всё. Мне сейчас предстоит следующее:
       1) упаковать и отправить вещи
       2) заказать билет на Днепропетровск
       Пока у меня одни удачи, всё легко. Но как дальше, посмотрим.
       Я заканчиваю. Подробно дома. Крепко целую вас. Владимир. Привет от Сашеньки, Бебы и родителей.
       Я ни о чём вас не спрашиваю, так как через 2-3 дня уезжаю. Всё зависит от того, когда отправлю вещи и достану билеты. Сейчас иду насчёт билета, а потом буду паковаться.
 
28.08.1955
       Уезжаю с неприятным чувством, в плохом вагоне – общем – рядом с какими-то неприятными типами. В моем купе пока никого нет, а соседи, как назло – три купе подряд – темные личности. Ругаются. Кричат, все пьяные, подозрительные.
       Решил, если никто не придет, спать внизу.
 
29.08.1955
       Всю ночь эта пьяная компания орала в вагоне, никак нельзя было их угомонить. До 2-х часов ночи пели частушки, а в 5 утра буйно опохмелялись, так, что от их голосов дрожал вагон. Едут с лесоразработок и пропивают зарплату. Ночью открыли окна, дверь не закрывали. Продуло жутко. Я чемодан вложил под нижнюю полку, другой под голову, и лег. Но, конечно, спал плохо из-за неудобств многих: криков, высоко голове и неудобно на чемодане. Постели в комбинированных не дают. Выходит, я зря переплатил 15 рублей за билет. Мечтал о спальном вагоне, а попал в комбинированный и возле уборной. Но это временно и терпимо. У меня есть дела похуже – семейная жизнь, которая теперь разваливается.
     Беба держала себя вызывающе. Вчера перед моим отъездом пошла на именины к Леночке – дочке Дины, и пробыла там с 7 до 10, а в 11 я уехал. Хотел зайти к Сошкиным попрощаться, она сказала:
       –       Не ходи.
       Но я все-таки пошел.
       –       Что ты им сказал? - спросила, когда я вернулся, - как ты им объяснил свой отъезд?
       Это для нее самое важное: что люди скажут. Причем, видимо, ей хочется, чтобы не я сам, а она, когда меня не будет, могла сказать, что ей нужно. Легче это сделать, если я с ними не попрощаюсь: они будут тем самым восстановлены против меня.
       Дине она объяснила все позавчера (сама мне в этом призналась перед моим отъездом), вызвав ее для этого в кухню и уединившись там с ней на целый час. Что она там наговорила, одному богу известно. Мусе она сказала кое-что. И, между прочим, разоткровенничавшись, сообщила ей, что почувствовала в себе уверенность после курорта. За ней там ухаживали, она увидела, что еще может пользоваться успехом, а значит, выйти второй раз замуж. Прямо об этом не было сказано, но в этом смысле.
       –       Видишь ли, - сказала Муся мне, - женщина много придает значения своей привлекательности. Успех в Кисловодске вскружил ей голову. Она поправилась, похорошела, а главное, - увидела, что нравится мужчинам. Раньше, до Кисловодска, как она мне призналась, ее одолевали сомнения на этот счет. Вот чем я могу объяснить вызывающий тон в письмах к тебе. - Но вам надо сойтись, - как бы сглаживая впечатление от своих слов, добавила Муся. - Она этого не заслужила. Ты должен остаться. Сейчас ты жертва, но в итоге жертвой окажется она. Знаем мы вас, мужчин. Хотя ты был всегда скромным, но стоит тебе пожить одному и ты быстро отыщешь себе куда интереснее ее и моложе. Поэтому я тебе не верю, что ты и дальше будешь скромен хотя бы год.
       К Мусе я подошел в день отъезда, после того, как достал билет. Я рассказал ей несколько эпизодов из моей жизни. Послуживших причиной в числе многих прочих аналогичных, для моего переезда в Днепропетровск. Эпизод с кожаным пальто, принадлежавшим Сандлеру и «подаренным» мне и др.  Йоська неотлучно присутствовал при беседе и, когда Муся вышла, сказал шепотом: «У меня точно такое положение».
       Муся мне еще открыла:
       –       Она к тебе не поедет. Я бы тоже не поехала.
       –       Как? - удивился я, - если бы Йосиф достал квартиру, ты разве не перешла бы к нему?
       –       Нет.
       –       Почему?
       –       Есть на то причины.
      У них тоже, видно, серьезные нелады. А Йосиф уже менял жен. Так, что ему   доверять действительно опасно.
       –       Я от души желаю вам с Бебой счастья. И потому, если ты позволишь, буду ходатаем за тебя перед Бебой, чтоб она поехала к тебе, хотя лучше бы было, если б ты остался. Ради ребенка можно все стерпеть.
     Я объяснил, что все уже сделано бесповоротно, концы обрезаны: я уже снялся с учетов, выписался и переправил вещи. Договорился с Мусей, что она мне сообщит о Саше и другие сведения, в которых я буду нуждаться. Я попросил передать привет Гене и Феле и извиниться, что я к ним не зашел: избежать разговоров хочу, кроме Муси ни к кому не заходил. Но я доволен, что побывал у Муси и кое-что от нее узнал, установил связь с Молотовым, записал ее адрес.
 
30.08.1955
        Станция Федулово (вблизи какая-то крупная река на Восток от этой деревеньки и город. Озера, заливы, железнодорожные мосты. Названия города  не узнал, так как заинтересовался потом в связи с рекой).
 
       Теперь о том, как меня принимали в Молотове.
       Я не давал телеграмму, так как по тону их отношения ко мне в переписке, ожидал от них самого худшего и телеграмма меня могла поставить в неудобное положение. О том, чтобы встретили, не могло быть и речи.
       Приехал в 3 часа ночи (поезд, а я ехал «веселым» поездом - Соликамским, - опаздывал на полтора часа). Долго звонил и стучал, пока мне открыли. Мамаша сказала:
       –       Я открою, а ты не заходи, пока я не спрячусь. - Она была в нижнем белье.
       В коридоре меня встретила Беба, родители ее до утра не показывались. Беба отнеслась прохладно. Поцеловала сдержанно и сразу зашикала:
       –       Разбудишь ребенка! Не разговаривай!
       Саша спал с ней в кровати. Он уже проснулся сразу (в темноте!) почувствовал меня и радостно заговорил:
       –       Папочка! Ты уже приехал?
       Но Беба закрывала ему рот:
       –       Спи, спи. Не разговаривай.
       Я сел на тахту, а она легла с Сашей в постель. Сашик заметил, что я сижу и позвал:
       –       Папочка! Чего ты сидишь? Иди к нам.
       Тогда и Беба пригласила:
       –       Иди, ложись.
       Втроем было тесно. Сашенька ворочался, не спал. Когда мы разговаривали вполголоса, просил:
       –       Говорите громко, я тоже хочу слушать.
       В первую ночь Беба была со мной ласкова, обнималась, ласкалась ко мне. Вторую ночь мы провели одни. Нежились. Она раздела даже рубашку. Но между прочим сказала:
       –       Мне твоя пипка кажется подозрительной.
       Я обиделся, и она, как бы для того, чтобы сгладить впечатление этих слов, стала совсем сердечной и мягкой. Позволила мне все удовольствия. Дважды, раз за разом мы ощутили неповторимую близость и телом и душой. Никогда я еще не переживал такой страсти. Но эта, неповторенная ночь, была, кажется, последней в нашей жизни. Последующие дни вносили в наши отношения все больше холода. Не по моей вине.
       Беба начала вести себя странно. Сначала ушла ночевать к родителям, под предлогом, что Сашенька заболел. Потом и вечером оставляла меня одного. Когда пришла Дина – уединилась с ней в кухне и разговаривала больше часа, опять оставив меня одного. Финалом всего был последний день моего пребывания в Молотове – воскресенье.
       В 2 часа дня я поехал на вокзал за билетом. Часа 2 простоял в очереди, потом ходил покупать себе продукты, по пути забежал к Мусе. Вернулся я в половине седьмого. Беба была изысканно одета. Наряжена по последней моде. Кстати, она завела себе новую прическу – подстриглась коротко. Располнела. Лицо стало самодовольным, как у мамаши. Очевидно то, что сказала Муся, правда: на курорте ей показалось, что она привлекательна и она возомнила о себе.
       –       Куда это ты? - спросил я, увидев ее перед зеркалом рядом с мамашей, пристегивающей к ее платью дорогой цветочек (рублей на 15).
       –       К Дине на именины ее дочери Леночки.
       Я ничего не сказал ей сразу, но потом, когда мы оказались одни, напомнил:
       –       Я ведь через 4 часа уезжаю.
       –       Дина остается. Она мой единственный друг и я не могу не пойти к ней. Я еще приду попрощаться с тобой.
       –       Проводить меня?
       –       Нет, провожать не буду, я боюсь поздно ходить, но попрощаюсь.
       Она действительно пришла за 40 минут до моего отъезда.
       Последние часы я просидел с Сашенькой, читал ему книгу, причем Давид лег с ним в кроватку, чтобы помешать нам остаться вдвоем. Броничка несколько раз подходила и уговаривала:
       –       Сашенька! Пора идти спать. - Ей хотелось поскорее нас разлучить. Но он не дался.
       Пришла Беба, раскрасневшаяся, довольная. Она весело провела время. Минут 10 мы посидели все вместе. Причем Беба вела себя сдержанно, прохладно. Родители со мной не разговаривали, как и во все дни, когда я заходил в столовую, а они были одни. Отвечали только на вопросы, если я к ним обращался. В пол 11 они вдвоем стали требовать:
       –       Ребенку нужно спать.
       Я молчал, а в душе кипело: это за полчаса до моего отъезда!
       Беба сама сказала: пусть посидит до 11 часов. И родители стушевались. Вообще же я заметил определенную тенденцию у них: не допустить нас с Сашенькой остаться надолго вместе. То вызывают его кушать, то дать лекарство, то за другими надобностями.
       Когда я сказал Бебе о контейнере, она вздрогнула от недовольства:
       –       А что же я буду делать со стеллажами? Разбирать их придется...
       В дни моего пребывания там, Беба еще не раз возвращалась к этому, мучившему ее вопросу: как это ей остаться без книг? Не дать мне книг она не могла, но и расставаться с ними ей не хотелось.
       Однажды она стала размышлять вслух о том, как она устроит скудные остатки от былой библиотеки:
       –       Я куплю шкаф, выпишу книги из разных издательств и составлю себе маленькую, но хорошую библиотечку.
       –       Разве ты собираешься здесь оставаться? Ты не думаешь приехать ко мне? - спросил я.
       –       Нет.
       Когда я увозил книги контейнером, ни Бебы ни ее матери не было дома. Один отец сидел с Сашенькой. Он стоял и посматривал, злой и мрачный, в окно, как грузили книги (мешки я привез из Днепропетровска, но Бебе сказал, что купил в Молотове). Мы все – шофер, грузчик и я, поднялись наверх за вещами, а машина осталась одна с некоторыми, уже нагруженными в контейнер мешками. Я боялся, что вещи могут украсть и обрадовался, когда увидел, что отец Бебы посматривает в окно.
       –       Там не украдут вещи? - спросил я пригласительно, пытаясь вынудить его караулить в окне.
       Но он отверг мое приглашение, ответив:
       –       Не знаю. - И отошел от окна.
       Во всем чувствовалась злоба и ненависть. Мамаша повытаскивала мне всякое старье, когда я попросил Бебу, чтоб помогла мне найти вещи. Позапрошлогодние туфли и боты, изорванные до основания, и др., я дипломатично спрятал их под шкаф, чтобы не вести на этой почве напрасных разговоров. Но они сами вызывали меня на спор.
       После того, как я отправил свои книги и одежду, мамаша выставила на шкафчик, что стоит в коридоре у самой двери нашей с Бебой комнатки, новое барахло: старое разбитое зеркало, что подарила когда-то тетя Ева, сломанную настольную лампу – подарок тети Ани, которой мы уже 2 года не пользуемся, и кружку, что я купил и держал в дороге.
       Беба мне указала:
       –       Вот еще твои вещи. Забери их.
       Я откровенно возмутился, вспыхнул, но, сдержав себя, ответил спокойно и негромко:
       –       Неужели ты думаешь, что я их буду брать? Зачем мне старые вещи? Я ведь не утильщик.
       В день отъезда мне напомнил об «оставшихся ценностях» отец:
       –       Вот твои вещи лежат.
       –       Я знаю, - ответил я, и больше ни слова не добавил.
       Сапоги мои мне не дали. Ни полотенца, ни простыни, ни одеяла, хотя все это я привез к ним в дом от мамы и папы и в нескольких экземплярах. Даже вилками и ложками серебряными снабдили меня мои родители... а теперь они выбрасывают мне рванье, а ценное прячут. Я бы даже не взял. Не в том суть. Но зачем же так издеваться?
       Беба 2 года вышивала мне верхнюю рубашку-гуцулку (для нее это подвиг!), и когда уже вышила, не дала ее мне. Это было все-равно, что забрать подарок – ведь она ее мне тысячу раз посулила. А с моими подарками и с подарками моих родителей они носятся, не хотят расстаться.
       Только для щетки массажной Беба, видимо, решила сделать исключение. Когда я попросил причесаться, Беба сказала:
       –       Могу эту щетку тебе подарить. Она мне все-равно не нужна, я ею не пользуюсь.
       Я возмутился. Ведь месяца 3-4 тому назад она от меня не отставала, все время намекала мне, что ей нужна массажная щетка и она не отказалась бы получить от меня эту щетку в подарок.
       –       Мой подарок ты вздумала мне дарить! Нечего сказать, остроумно...
       –       Я пошутила, - стала поспешно оправдываться Беба, - я только хотела тебя проверить.
       Не обращая внимания на эти разговоры, я решил использовать этот инцидент, как повод, чтобы забрать свою картину (подушку я забрал еще раньше) и произнес:
       –       Ты мне лучше картину подари.
       –       Пожалуйста, - ответила она, но потом сокрушалась, что без картины комната опустела и стала неуютной.
       С картиной же я не мог расстаться: это моя память о Германии и о юности моей. Женщина на ней, в противоположность Бебе, прелестное создание, красавица. На нее я любовался, отдыхая глазами.
       Подушка мне лично ни к чему, но мама сказала, что у нас нет подушки и пришлось, скрепя сердце, попросить. Когда я уезжал в Молотов, мама дала самую большую мне подушку с собой. Мамаша ее переполовинила и теперь я увожу половину подушки.
       В первый день, правда, Беба отдала мне 500 рублей, что я ей оставил перед отъездом в Евпаторию, а в последнюю минуту – облигации (хотя и меньше, чем у меня было, но все – мои). Этим они хотели показать, что не мелочны. Но мелочность проявляется именно в мелочах.
       1.    Черный хлеб и суп, вываренный из жженной картошки – вот основная их пища за эти дни, их обед и ужин. Было противно есть. Помидоры на столе даже не появлялись. Я не могу сказать, что они меня кормили хуже, чем сами ели, но пища у них и невкусная и бедная – жалкая.
       2.    Мыло я привез с дороги хорошее и сразу же выложил его на туалетную полочку. Все они с жадностью ухватились за него, - ведь у них было стиральное мыло для мытья. Мамаша за обедом несколько раз сокрушалась: «В городе нет приличного мыла, туалетное мыло – дефицит теперь». Перед моим отъездом купили 2 куска зеленого мыла. Оно было хуже (видимо, дешевле) простого: не мылкое, плохо пахнущее. Один кусок они положили в мою мыльницу – взамен того. Собираясь в дорогу, я, наряду с другими покупками, купил «Кармен» - великолепное мыло (в 2 р. 10 коп.!). Оказывается в аптеках и магазинах мыла сколько угодно. И есть хорошее. Они же покупали глину, а не мыло, по 50 копеек за кусок.
       3.    Пустые бутылки, что остались от пива, приехав, я поместил в шкаф кухонный. Потом, когда надо было получать для Сашеньки лекарства (у него опять ангина), мамаша дала мне эти 2 бутылки под нарзан. Но мне не дали даже попробовать, сказали, что это для Сашеньки. Первая бутылка была опорожнена в ту же минуту, когда я принес. Саша один столько выпить не мог. Вторая бутылка простояла 3 дня. Вечером Беба ее открыла – случайно я видел – обедал в кухне,  как она наливала в стакан и пила нарзан. Потом еще раз налила и понесла в столовую, возвратясь, опять наполнила стакан и отправилась снова в столовую. Мне не предложила. Я выпил сам остаток на дне, а на другой день отец сказал: «Там есть нарзан еще. Надо дать Сашеньке». Беба покраснела даже от неудобства и сказала: «Еще вчера его выпили».
 
06.09.1955
       В Молотове мне все легко удавалось. Без волокиты, без беготни снялся с учетов и выписался: на все ушло не более 2-х часов.
       Здесь прописаться куда труднее. Надо:
       1.    Заявление.
       2.    Справку от домохозяина.
       3.    Справку от управдомами-уполномоченного. Это одновременно и анкета.
       4.    Разрешение начальника паспортного стола.
       5.    Оформление прописки в военкомате – взятие на учет, и в паспортном столе.
       Получить визу уполномоченной оказалось труднее всего. У нее есть часы приема, заверяет ее подпись секретарь. Ну, министр – и только! Три дня гонялись за ней, наконец мама, отчаявшись, за небольшую мзду (3 рубля!) уговорила секретаря и та сама заверила мне справку-анкету печатью домоуправления. Со 2 числа и по 5 провозились с уполномоченной.
       Теперь предстояло самое трудное – получить разрешение на прописку от начальника паспортного стола. Я отправился занимать очередь в 8 часов, хотя прием у него с 9. Очередь уже установилась к моему приходу – человек 50! только в половине 12 я попал в кабинет начальника. Он сидит – лейтенантик – и на людей не глядит. По три-четыре раза гонял он некоторых посетителей из-за пустяков. Я был уверен, что этой участи не удостоюсь, так как все документы мои в порядке. Так нет же. «Начальнику» захотелось ознакомиться с планом дома и домовой книгой.
       –       Есть домовая книга? - спросил он, когда я подал ему документы.
       –       А разве она тоже нужна? - удивился я.
       –       Домовая книга, домовой (!) план, плюс эти документы. Всё!
       –       А как же я попаду к вам? Опять очередь?
       –       Это не мое дело, - отрезал начальник, и я вышел от него с плохим предчувствием.
       Бегом прибежал к хозяйке, взял у нее книгу и план (Боже, сохрани вас потерять эти документы! - наставляла она меня, - я никому их не доверяю, но у нас ремонт и сама я пойти не могу).
       Я очень волновался насчет справки, данной хозяйкой. Там было указано (вдвое преувеличено!), что площадь квартиры  у нас 32 м². «Вряд ли он посмотрит на план», - успокоила меня Инна Васильевна.
       С трепетом войдя опять в кабинет к начальнику паспортного стола, я ожидал, что он, вот развернет план, подсчитает площадь и откажет мне в прописке. Но страхи были напрасны. Передо мной был бюрократ особого склада. Они ничего не смыслил в планах и не пытался даже заинтересоваться нашей жилплощадью. Он взял домовую книгу, переложил ее с места на место, не открывая. Потом развернул план, свернул его и вложил в домовую книгу. И, наконец, просмотрев для формы остальные документы, написал на моем документе резолюцию: «Прописать!». Ну и остолоп! Для чего он сидит и людей гоняет? Видимо, в этом и состоит смысл его работы – дергать посетителей - и посильней!
 
06.09.1955
       Сочи, 6/IX-55 г.
       Дорогие Надичка, Нуся, Вовочка!
       Я себя чувствую прекрасно. Дала телеграмму Лобинову и Одинцовой, что прошу добавить мне 10 дней отпуска для лечения, и на следующий день (вчера) получила ответ «Отпуск продлён главврач Лобинов». Это с 14/Х 10 дней. В общем, отпуск мой по 25/Х, к работе 26/Х. Не знаю, когда отсюда уеду, думаю 20/Х.
       Сегодня ночью был ливень с громом и молнией, сейчас, в 11 часов утра, на дворе сухо, тепло, ярко светит солнце.
       Вчера приехала заместительница Людмилы Александровны Кудрявцева с мужем. Я их встретила в гастрономе. Мы весь вечер гуляли с ними в парке с моей новой приятельницей из Сталина. Она зубной врач. Я её встретила случайно, когда она приехала и устроила её на квартире у соседей. Она очень интересная, ей лет 35 и мы с ней всё время ходим всюду. Она, кажется, тоже поедет 20/Х и мы вместе возьмём такси и поедем на вокзал. Я её очень полюбила и она меня тоже.
       Моя шыкса чуть не лопнет. Она послала телеграмму об отпуске ещё неделю тому назад, и ответа нет. Дай бог, чтобы она скорей уехала – ненавистная особа – форменная жаба. Если она уедет, ко мне переедет жить та, с которой я дружу.
       Денег у меня ушло мало – рублей 500-550. Ещё имею 200 рублей, можно пожить в своё удовольствие. Очень скучаю по вас всех и беспокоюсь. Один раз написал Вова, другой – Саня и всё.
       Напишите, как сахарные дела, есть ли смысл выслать посылку, здесь без ограничения и без всякой очереди.
       Целую всех родных. Ваша Аня.
       Как здоровье Лёнички? Сообщите, как дела у Вовы, был ли у Куприковых.
 
07.09.1955
       Сегодня, наконец, прописался. Но больше ничего не успел сделать. У нас починяет один рабочий крышу. Он любит взять, что плохо лежит. И вот приходится сидеть дома, караулить.
       От Бебы пришла посылка. Только что принесли извещение. Она, оказывается, отправила посылку 30 августа – через день после моего отъезда, так скоро, как это было возможно. Но и здесь не обошлось без фокусов. На извещении, вместо письма, выведено рукой Бебы прочерк на весь лист – крест-накрест, дескать, «письма не хочу писать».
 
08.09.1955
       Тетя Аня и ее штучки.
       Тетя Аня порой ведет себя, как базарная баба. Ей не стоит ничего обругать и унизить человека, и она очень часто позволяет себе настоящее хулиганство в разговоре с людьми.
      То кричит незнакомым женщинам:
       –       Чего вы здесь стали? - на чужом дворе.
      То... Ну, словом, об этом уже давно говорено. Сегодня она выкинула очередной трюк. После обеда я пошел провожать ее (она у нас столуется и каждый вечер мне же приходится ее отводить домой).
       –       Что ты писал? - спросила она меня.
       –       Дневник.
       –       У тебя детский ум! Ты всегда занимался бумажками. Если б ты писал о других, было б интересно. Ну, скажем, так, как Короленко. А ты пустое пишешь. Никому это не нужно. Ты и во время войны не костюмы спасал, а бумажки. Ну, если б ты их хоть закопал где, чтоб спасти, а ты их бросил. Зачем же писал и возил? Никто не пишет дневников. Я никогда не слыхала, чтоб писали. Горький тоже писал? Не верю! Дневники пишут только дети!
       И пошла, и развела на всю Чернышевскую. Я не выдержал, попрощался и ушел, оставив ее на полпути до дома. Зачем доказывать насколько она узка, ограничена? Бесполезно. С ней спорить нельзя. Пусть лучше остается при своем убеждении.
       Интересно, как наивно у нее все выходит. Она не умеет изворачиваться: это не Броничка и не Беба.
       Покушала. Мама торопит:
       –       Иди, проводи тетю Аню (перед обедом мама послала меня к ней ее привести – волновалась, что долго нет).
       –       Не надо, - отвечает, - еще совсем светло. Но подумав, добавила: - Сейчас я посмотрю в окно (было 9 часов вечера – темнеет уже в 7)... правда, ух какая темень!...
       Уходя, говорит маме:
       –       Я завтра не приду. Хватит тебя обременять, ты ж работаешь.
       –       Приходи!
       –       Ну, разве еще завтра.
       И так повторяется каждый день. Мама из кожи выходит, чтобы угодить тете Ане. Самозабвенно отдается ей, не жалея ни сил, ни времени.
       Купил я вчера арбуз, мама не хотела его к обеду (тетя Аня не пришла). Но зато сегодня (я опять купил огромный арбуз на 6 кг.) мама резала и резала вожделенно. И все для нее. Ей и мясо она перекладывает из своей тарелки; старается дать ей получше, повкусней. Папа прав, когда так ревниво реагирует на эти вещи.
 
       Беба – дрянцо. Послала посылку и ни слова письма. Донимает или игнорирует? Ох и поплатится же она за свое хамство. Прислала одежную щетку с макинтошем. Барахольщица, копеечница. Думает, что и я такой? Ошибается. Но к себе я не подпущу ее больше на пушечный выстрел. Не хочет меня – и иметь не будет. Пусть умиляется своими родителями.
 
09.09.1955
       В посылку были вложены: макинтош, старая щетка и студенческий билет (еще когда я учился в университете) за 1951-52 гг. Вложена посылка в ветхий мешочек, - торбочку для муки, который порван в нескольких местах, макинтош выглядывал со всех дырок.
 
       Взялся на партийный учет. Секретарь райкома Малышева высказала недовольство:
       –       Там люди нужнее, чем здесь. У нас с работой очень трудно. Зачем вы приехали?
       Я объяснил, что у меня больные родители.
       –       Надо было забрать их туда. Сколько вы работаете?
       –       3 года. Я отработал положенное время.
       –       Слава богу?
       –       Почему? Я не в том смысле сказал.
       –       Да? А мне показалось, что вы рады, что избавились от работы на востоке. Трудно будет вам устроиться, - повторилась она, подписывая мне разрешение на учет.
       Я не стал возражать и не просил помощи. Всему свое время. Но когда на учет уже был взят, я решил подойти к завотделом агитации и пропаганды. В отличие от секретаря – властной и дородной женщины, это был тщедушный, неуклюжий человек с вялой неторопливой речью.
       –       Как фамилия? - спросил он меня сразу.
       И стал думать. Я у него просидел 15 минут, а он все думал. Наконец, когда я изложил ему свои обстоятельства и сказал, что могу работать и на партийной и на лит-кор-ред работе, он выдавил из себя:
       –       Трудно. Нам нужны инженеры, техники, а преподавателей – не нужно. Очень много ходит преподавателей. Вы у меня не первый. Мой совет вам такой: ищите себе работу, а как найдете – к нам. Мы окажем содействие. Поддержим.
       Я попросил его записать фамилию. Попросил, если что будет подходящее, придержать для меня, а я стану наведываться. Он фамилию не записал:
       –       Помню, - но наведываться не запретил.
 
       Из райкома пошел в кино. «Призраки покидают вершины». За последние дни я решил просмотреть пропущенные картины. Чуть ли не каждый день в свободные у меня промежутки времени, я хожу в «Октябрь». Ознакомился с «Мадам Икс», «Я и дедушка» (ерунда), «Анна на шее».
       Хотя я и безработный, но не беззаботный. Хочу использовать вынужденный «отдых» до дна. Читаю Ермилова о Чехове, перечитываю Лескова. Но не только в праздности провожу время. Помогаю родителям, чем могу. Хожу на базар и проч.
       Вчера несколько раз был у Куприкова, просидел в приемной часа 3, дождался его, но не разговаривал с ним: то его вызывал начальник, то он совсем уходил.
       –       Придите завтра в 11 часов, - предложил он мне, и я, хоть и ни с чем, но уже окрыленный надеждой, ушел.
       Тетя Аня ходила к жене Куприкова, обещала подарок. Посмотрим, как он клюнет на эту приманку... хотя может быть у него есть просто совесть и он сделает для меня из человечности, что сумеет. Ведь я столько времени и здоровья оставил в его кабинете, даже правильней, в приемной его кабинета.
 
09.09.1955  
       С Куприковым пока ничего не вышло. Он послал меня в 1 Техучилище, где директором Витте. Из разговора с Витте, я узнал, что он сам еще ничего не знает.
       –       Придите в октябре или конце сентября. Может и будут часы, но не много: у меня 2 преподавателя (один из них замполит). Но часов может и не быть – все зависит от программы, а у нас ее еще нет. Занятия начнутся в ноябре месяце.
       По совету Витте зашел еще в 4 техучилище, потом на всякий случай в Индустриальный техникум. Но понапрасну. Решил опять встретиться с Куприковым, но оказалось, что он проводит совещание, после чего поедет в Обком и принимать никого не будет.
       Пришлось заняться хозяйскими вопросами. Купил арбуз, селедку, картошку и жел. сок для папы. Теперь сижу дома. Хотя нет, надо уходить. Мама уже третий день настаивает, чтобы я посетил тетю Еву. Она гриппует. Надо идти, ничего не поделаешь, воля матери священна.
 
11.09.1955
       Мои дорогие родные дядя Нуся, тётя Надя и брат Вова!
       Большое спасибо за большое и полное родственной теплоты письмо. Теперь-то я стал ценить такие письма. Получил Ваше письмо вчера, но некогда было отвечать, было уже поздно, да и не в духе был.
       С чего начинать, боюсь растеряться и ничего не написать.
       Во-первых: жив, здоров, чего и вам желаю. Живу сейчас один, так как Лиля с Раечкой уехали в Дербент, где она будет гостить до конца января.
       Я кончаю своё усовершенствование 28-29/I-55 г. и еду прямо в Палласовку. Ни к Вам и не домой мне и думать не приходится, так как время ограниченно, да и средства не особые после 5-ти месячного пребывания в Москве. Но основное это то, что квартира стоит всю зиму нетопленная и надо её отогреть, так как в холодную квартиру нельзя мне с дочкой переезжать, а у неё тоже скоро уже кончается отпуск.
       Я вполне серьёзно хотел заехать к Вам на 7-ое ноября или в декабре, но всё как-то не получается. Но эта мысль меня всё же не оставляет, и я рано или поздно буду у Вас. Ведь теперь через Саратов идёт поезд Днепропетровск-Новосибирск.
       Что же, могу написать подробнее о семье. Ну ты Вова видел и слышал Лилю. Могу сказать, что если бы она не была ревнива, и ревновать она может к столбу даже, то я был бы очень доволен. Правда она немного шумлива, что и портит всё.
       Так живём неплохо, правда, промелькнула у нас осенью грозовая туча, но решили кончить с глупостями и начать жить по-человечески. А чего нам не жить. Никто из нас особого наследства не ждёт, делить нам нечего, а дочь есть дочь.
       Знаешь, Вова, у тебя бы тоже более счастливо сложилась бы жизнь. Но учти, раз я взялся писать 2 листа, то выслушай правду, как горькую, так и сладкую.
       Во всём виноват ты сам. Ты валишь всю вину на тёщу. Это не верно. Скажу прямо. Ты кое в каких вопросах являешься чёрствым эгоистом, если бы я приехал, то разложил бы тебе по косточкам. Кроме того, ты себя любишь даже больше, чем большинство мужчин.
       У меня сложилось интересное впечатление в последний раз. Вы все друг с другом обращались будто с давно устаревшими домашними вещами. Я тебе говорил когда-то и не раз, что начинать жить и строить её надо всегда вдвоём и отдельно. Теперь я знаю, что я тысячу раз прав. Беба не хотела ехать, но она боялась не родителей оставить, а с тобой ехать, так как вы нужны были друг другу, ну как домашние туфли, к которым ты привык. В общем, а ну вас к чёрту. Жалко Сашеньку. Парень не при чём, но лучше, чтобы он воспитывался один без мамы или папы, чем видел и чувствовал бы холодное презрение и недоверие – это он вырос бы уродом, так что это его счастье, что вы разъехались.
       Предупреждаю на будущее. Начинать жить всегда надо разумно, умерять сначала свой эгоизм, уделять должное внимание половине. Без этих принципов совместная жизнь невозможна.
       Поздравляю с устройством на работу. То, что пока мал оклад – не огорчайся. Я предпочитаю сначала получить мало, а затем больше и больше, нежели сначала сразу много, а затем меньше. Ведь человек привык, чем больше он живёт, тем больше он должен иметь. И человек идёт даже на преступление, когда он видит, что доходы его уменьшаются.
       Дай бог здоровья, творческих сил, а успех, признание, и всякие блага придут сами.
       Дорогие дядя и тётя, что за глупости о короткой жизни и т.д. Если ещё раз услышу, то придётся внести вас в список политически неблагонадёжных, прекратить с вами переписку. Следите за собой, поправляйтесь, Вы только начинаете быть нужными сыну и он Вас начинает ценить.
       Пишите, что нового в Днепропетровске. Да, где Оля сейчас? Целую Вас крепко, Ваш сын и брат Семён.
 
12.09.1955
       Борьба продолжается. Утром был у Кавуры. У него сегодня приемный день, но посетителей было мало. Несколько человек в приемной робко жались на своих креслах, боясь пошевелиться: он занят и никого не принимает!
       Я вошел в кабинет. Подал ему письмо Лищенко.
 
       Заведующему городским
       отделом народного образования
       т. Кавура А. А.
 
       Согласно нашей договоренности, убедительно прошу Вас оказать помощь в трудоустройстве преподавателю Гельфанду В.Н., имея ввиду, что он член КПСС и материальное положение его родных, которые нуждаются в его помощи, крайне тяжелое.
 
       Зам. директора завода /Ф. Лищенко/
 
       Он развернул конверт, жестом пригласил меня сесть, а сам продолжал разговор с делегацией родителей 82 школы. Те возмущались переводом их детей-десятиклассников в другую школу. Он долго спорил, доказывал, возражал и соглашался попеременно. В ходе разговора он пробежал глазами письмо и, положив его на стол, продолжил свою беседу и споры.
       Со мной, сидящим сбоку от Кавуры, здоровались так же почтительно, как и с ним – завы районо, директора школ, инспектора и др. а когда вышли родители, один из этих тузов, понизив голос, сказал:
       –       Ну, теперь все свои. Я могу сообщить вам... - И пошли у них секретные разговоры.
       Кавура не останавливал, ему было неудобно, хотя один только он знал, кто я такой и не придавал в этом обществе никакого мне значения. Остальные собеседники обращались и ко мне, как к равному, а может и как к старшему по чину.
       Я просидел у Кавуры с часок. За это время произошло несколько комичных телефонных разговоров. Звонили родители:
       –       Почему сняли с работы преподавателя такого-то?
       –       Почему такому-то преподавателю дали мало нагрузки?
       Он на эти вопросы ответил мудро:
       –       Какое вам дело? Мы сами знаем как и куда перемещать наши кадры. Вы можете критиковать недостатки в работе преподавателей, тут мы придем вам на помощь, примем меры. Но то, что вы требуете, равносильно тому, если б вы пришли в магазин и стали возмущаться и заставлять продавцов перенести банки с одной полки на другую, а бутылки с одного места, на новое. Вам бы ответили – это не ваше дело.
       Кавура – среднего роста, сухощавый мужчина, украинского склада и в подчеркнуто (всегда!) украинской вышитой рубашке. Очень умный и острый на язык человек, темпераментный, меняющийся зависимо от настроения – то тихий, спокойный, то нервный и крикливый. Говорят, он антисемит, но лично я этого не нахожу. Со мной он неизменно вежлив и не резок.
 
13.09.1955
       Уладив свои дела, переговорив со всем народом, сидящим в кабинете, Кавура встал, одел фуражку и направился к выходу.
       –       Вы уходите? - Спросил я.
       –       Да.
       –       Но вы так и не ответили мне на письмо...
       –       Это вам придется прийти через недельку. Я уезжаю в командировку.
       Другому человеку, который подошел к нему вслед за мной, Кавура ответил, что вернется, возможно, и через месяц и два, что он сам не знает на сколько он едет.
       Мне не привыкать получать отрицательные ответы.
       От Кавуры пошел к Аде. От нее позвонил маме и в товарную контору насчет контейнера. Просидел с Адой часа 2. Очень приятная она девочка. Как будто родная душа, так с ней легко и просто - «уютно» я бы сказал – и уму и сердцу.
       От Ады пошел в редакцию к Николаенко. Мне указали РАТАУ. Но то был другой Николаенко – шофер и фотограф – однофамилец Жоры. К удивлению своему узнал, что Жора работает в «Зоре», а не в «Днепровке». Как он сумел перестроиться, не представляю себе, ведь он из России. Он говорил, что работает со словарем: думает и пишет по-русски, затем переводит на украинский. До сих пор ему трудно освоиться. Но он сработался, и даже говорит на украинском с посетителями. Прямо чудо, до чего приспособляем  человек!
       Жорка вырос, прыщи сошли с его лица. Но выглядит молодо, что-то мальчишеское в нем сохранилось, хотя он серьезен и выдержан, как мужчина. Что-то мудрое есть в его деловитых спокойных глазах, в его размеренных движениях. Отец двух детей! И это он успел за полтора года супружеской жизни. Близнецы-мальчики. А жена – студентка.
       –       Ты пишешь? - спросил я его.
       –       Нет.
       –       Почему же?
       –       Я лентяй. - откровенно резюмировал Жора.
       И я ему верю, потому, что парень талантливый, мог бы и прославиться, только нет у него страстной охоты к писательскому труду.
       При мне вошли в кабинет Иван Бондаренко – тот, что рекомендовал мне обратиться в печать, и другой парень, которого я помню по университету. Оба они хорошо пристроены и намекнули мне, что если и я поступлю на работу по их адресам, то без выпивки тут не обойтись.
       –       Ты должен так нас напоить, - сказал Бондаренко, - чтоб мы как свиньи валялись под столом.
       Я успокоил его на этот счет. Только бы мне устроиться, а там можно выложить сотню, чтоб обмыть мое устройство.
       В редакциях начальство не застал. Поехал в Обком. Там в отделе прессы никого не было. Пошел в лекционное бюро. Меня обласкал некий Торшин К. П. -  «и.о. какой-то». Я у него спросил насчет Бурлакова, он пригласил меня в кабинет и сам вызвался мне разыскать Вовку.
       Звонил всюду, но Бурлакова в городе не оказалось – в командировке. Я спросил у Торшина не знает ли он подходящей для меня работы. Он охотно стал предлагать мне различные, на его взгляд «трудные для меня» посты, и когда увидел, что я соглашаюсь, стал бить отбой.
       Посмотрел какой у меня стаж партийный, спросил, работал ли я на руководящей работе и в заключение сказал:
       –       По стажу вы подходите. Но по опыту работу – нет. Ведь вам надо будет учить секретарей райкомов. Как вы сможете?
       –       Если возьмусь, то справлюсь. Научусь сам и других научу. Ведь не святые горшки лепят.
       –       Это мы знаем, но ведь вы не знаете специфики этой работы. Инструктор Обкома по организационно-партийной работе должен уметь руководить. Кроме того, работа связана с разъездами. 15 дней здесь, а 15 дней в дороге. Причем, маршруты дальние.
       –       Ничего, - сказал я ему, - я на все согласен.
       Тут он вконец растерялся, стал предлагать мне работу завуча в лектории для родителей на 65 рублей и закончил тем, что сослался на своего начальника, который «кремень» и который меня не возьмет на должность инструктора, так как полгода подбирает себе человека, такого, чтоб соответствовал назначению.
       Вошел мужчина, работник Обкома и помешал нашему разговору.
       –       Мы на этом расстанемся. Я предложу нашему гостю (это он обо мне) прийти в другой раз.
       –       Когда же?
       –       14 числа.
       Поехал домой покушать и в редакции оказался вторично к 6 часам. Опять мне не повезло. В «Днепровке» со мной говорил зам. редактора (самой ее – Хомяковой, - нет, она в отпуске). Это белесый (Жора говорит о нем «рыжий») человек, с вкрадчивым елейным голосом, в котором и мед и деготь перемешаны: не отделить!
       Он сразу спросил фамилию. И ласково (зло улыбаясь) поведал, что у него уже есть кандидат на должность литературного редактора.
      С отделом писем тоже не получилось. Маленький, кругленький как колобок, редактор «Зори», в ответ на мои слова о освобождающейся должности, сказал:
       –       Кто вам сообщил эту сплетню? Павлищева не думает уходить. У нас нет мест. А вы кто, журналист? По-моему я уже вас здесь видел.
       Взаимно извинившись друг перед другом, он – что не сразу меня принял, я – что отвлек его от дела, мы раскланялись. Теперь остается мне узнать насчет многотиражки и насчет родительского лектория. Если там не выйдет, то опять возьмусь за Горком и Обком – пусть устроят.
 
       Теперь о других впечатлениях. Адочка в последних днях беременности. Она очень волнуется, что будет вначале и потом. Поделилась со мной своими думами и тайнами. Как всякая женщина, боится родов. Соски у нее маленькие – трудно будет с кормлением. Старается меньше пить – меньше вод, лучше. Ребенок уже стучится. О муже рассказывает мало. Но о свекрови – полушутя: она боевая женщина, может любого оскорбить, она с ней не смогла бы прожить и одного дня. А вот Валя живет ведь с ее родителями и ему неплохо с ними. Адына мама, как и сама Ада, ко мне очень хорошо относятся, рады мне. Это приятно. Если бы... Впрочем, об этом и говорить глупо, если бы Адочка еще не вышла замуж... кто знает, как бы повернулись наши отношения...
       А от Бебы ничего нет. Я не жалею, не переживаю, не скучаю за ней, но все же удивляюсь и возмущаюсь: как она смеет и как она может так вот поступать? Неужели же я ей настолько безразличен, как это она хочет показать?
 
14.09.1955
       Торшин оказался трепачом. Место завуча занято. А насчет инспектора он хитрит. К кому обратиться не говорит, мотивируя тем, что лично со мной там говорить не станут. Надо рекомендацию Обкома. Словом, и это вилами по воде писано.
       Больше никуда не ходил насчет работы. Был в кино на трофейной картине (немецкого происхождения) «Женщина без прошлого».
       С Марой я больше ходить не буду. У нее хватило нахальства за мой счет, хотя она знает, что я не работаю. Вернула мне 2 рубля, а билеты стоили 5. За эти 10 рублей – ей ведь не жалко потратиться за мой счет (я обычно беру билеты за 2 -2,50 р.) я мог сходить 4-5 раз в кино. С Марой я тогда смотрел «Княжну Мери» по Лермонтову.
 
       Сегодня прибыл контейнер. Доставка – через товарную станцию. Но это не на много дешевле частного способа. За доставку я уплатил 55 рублей. А сейчас сижу и волнуюсь, ожидая прибытия контейнера домой. Дело в том, что мне на руки не дали никаких документов и я рискую вовсе ничего не получить; полагаюсь на честность шофера, хотя меня крепко успокаивали в конторе, что все правильно и все будет в порядке.
       Ады я не застал. «Литературка» второй день не приходит. Неудачно вчера я съездил к Лещенко. Тот советовал устраиваться по специальности и требовать в Горкоме и Райкоме чтоб меня устроили и дали мне записку к Кавуре.
 
15.09.1955
       Сегодня просветление в моих блужданиях. В двух местах приняли у меня документы, обещали работу. В двух местах, и таких надежных: в отделе кадров Управления Культуры и в Отделе пропаганды и агитации Горкома партии – у Платонова. Завтра выяснится моя судьба, надо думать. Что за работа мне не сказали, но скажут. Авось, авось хоть что-нибудь выгорит!...
 
15.09.1955
       Хвост вытащили, голова завязла.

       На трамвайной остановке масса людей: ждут трамвая.
       –       Не ждите, - предупреждает прохожий, - трамвая не будет.
       И люди идут пешком. Тащатся старики, женщины с детьми. Идут рабочие, служащие, студенты. Люди опаздывают, спешат.
       –       Что такое с трамваем? - спрашивают они друг друга.
       Никто не знает. Уже много дней в Днепропетровске отсутствует 7 номер трамвая.
       –       Будет? - спрашивают люди.
       –       Нет, - отвечают им в трамвайном тресте. Ведь отрезанный ломоть к месту не приставишь.
       Чтобы не опоздать на работу, люди теперь встают рано. Тысячи людей, десятки тысяч. Транспортный институт, Химико-Технологический и Строительный, техникумы, школы, конторы, базы, множество других учреждений – все связывал 7 номер. Нет теперь в городе этого маршрута. Нет и нет. Куда же он делся?
       Оказывается, его поглотила парадная шумиха, которая возникла в городе в связи с открытием моста через Днепр. Надо было создать видимость благополучия, преуспевания в городе. И руководители горсовета без зазрения совести начисто обкорнали 7 маршрут, не посчитавшись с нуждами тысяч и тысяч днепропетровцев – перебросили все вагоны 7 номера на 6 маршрут.
       Один за одним идут вагоны с Центральной остановки на Амур-Нижне-Днепровск, полупустые, так их много. А «семерки» по-прежнему нет. Она в стороне от большой дороги: ее не видно в Киеве. Для служебного процветания «хозяев» города она не нужна. А до людей, до населения Днепропетровска им дела нет. Пусть себе мучаются.
       Гельфанд.
 
16.09.1955
       В управлении Культуры мне ответили, что документы мои переданы на рассмотрение начальнику Управления. Но начальник был весь день занят и зав. отделом кадров назначила мне прийти завтра в 9 часов утра.
       Я решил попытать счастья еще в одном месте – в Секторе печати Обкома КПСС. Там заведующая – Сердюк. Несколько дней подряд я заходил туда раньше. Сердюк была в отпуске. Сегодня я ее застал.
      Она развела руками:
       –       Я только приступила к работе, еще ничего не знаю. Придите завтра, или лучше послезавтра. Я жду моего инспектора – ему все известно.
       В кабинете сидела еще одна женщина. Она посоветовала:
       –       Вы поезжайте в Транспортный институт. Там уходит секретарь и освобождается место.
       –       Да, да, - добавила Сердюк, - поезжайте и скажите. Что вы были в Секторе печати и Сердюк вас порекомендовала.
       С тем я и поехал. Но оказалось, что должность, на которую я претендую – секретарь редакции – еще не открыта. Это второй секретарь. Но вопрос упирается в деньги. Если согласятся выделить средства на оплату этой должности, тогда меня возьмут. Словом, посоветовали сдать документы и 25 сентября подойти узнать результаты.
       Третье место – зав. отдела пропаганды и агитации Горкома партии. Платонов звонил, интересовался, но ничего нет. Он записал мою фамилию. Но я забрал у него документы, - чего зря лежать им?
 
16.09.1955
       Трудно жить одинокой жизнью. Беба мне не нужна, но нужна женщина. Я не могу жить без ласки, объятий, тела, не говоря уже о другом, хотя другое – не главное, а равное среди всех прочих компонентов.
       Бебу я презираю за ее отношение ко мне, за ее ломания, фокусничанье.
 
18.09.1955
       В Управление Культуры не выгорело. Заведующая отделом кадров мне объяснила, почему она скрывала, что за работу мне рекомендуют. Зав отделом культуры одного из районов города хотел уйти и просил подыскать ему замену. Но начальник Управления Культуры и знать ничего не хочет – не отпускает этого человека (а возможно меня не хочет из-за фамилии, хотя я с ним ни разу не встречался лично).
       Есть место директора районного Дома Культуры в Кривом Рогу со ставкой 600 рублей, но мне это не улыбается.
       Оставив свой адрес и фамилию, направился опять к Сердюк. Та меня направила в Транспортный институт. У них ничего реального нет, но предполагается вакансия секретаря редакции. Предложили мне оставить у них документы и подождать до 25 сентября. Придет начальство и решит насчет денежного обеспечения этой должности.
       Так я и сделал – оставил у них документы и стал ждать. Сердюк, у которой я был вчера, усомнилась в реальности этих ожиданий:
       –       Вряд ли позволят им иметь еще одну штатную единицу, - сказала она мне. - Знаете что? Поезжайте в «Сталинскую магистраль». Там требуется литработник. Но самое надежное в Ново-Московске. В городскую газету нужны завотделами.
       Еле нашел «Сталинскую магистраль», вернее улицу Фрунзе, на которой она расположена. Редактор отнесся ко мне насторожено:
       –       Вы работали когда-нибудь в аппарате газеты? Нет? Так чего же вы идете в печать? Мне нужен профессиональный работник.
       Но все же он смягчил тон, смягчился к концу нашего разговора и посоветовал позвонить ему в среду. От него уходит литработник. Он подал уже заявление и куда-то переводится в другое место. Только в среду можно будет определенно сказать мне насчет этой должности.
       Поехал в Ново-Московск. Эта поездка – дорогая и трудная. На автобусной станции билетов не было, никакие просьбы не помогали (правда, на моих глазах в зал ожидания ворвался мужчина, который стал шуметь и скандалить: «Я 20 лет сидел, пусть еще 40 просижу, но добьюсь, чтобы со мной разговаривали, как с человеком. Я нервный, а вы со мной так разговариваете!», и он стал стучать кулаками, трястись и хрипеть. Начальство станции испугалось и выдало этому хулигану билет. Все люди были возмущены, но с ними-то не посчитались, никто больше билета не получил).
       С трудом удалось попасть на Мелитопольский автобус. Полдороги стоял, никто не предложил мне сесть, пришлось самому попросить, чтоб подвинулись. Люди теперь бессовестные, равнодушные.
       Билет туда стоил 5 рублей и час езды. Обратно я уже выбирался на попутной машине. Шофер-хабарник, набрал себе в кузов 40 человек и с каждого взял по 3 рубля. Все мужчины, половина военных и только одна смазливенькая девушка. Боже, что с ней творили военные!.. Хватали ее на руки, бросались ею, как мячиком. Сперва двое зажали ее между собой, у них вскоре вырвали другие и она пошла по рукам. Такова участь всякой женщины, если она одна и кругом военные. Но мне кажется, что пассажирка была довольна, хотя и отбивалась, как могла. На лице ее застыла блаженная улыбка: успех!
       Машина домчала нас за 40 минут. Возле Нижне-Днепровска, шофер этот, упитанный боров, похожий на министра по внешнему виду, остановил машину и стал собирать деньги, сказав:
       –       Покупайте билеты.
       Но вернусь к Ново-Московску. Город довольно современный. Вдоль шоссе, квартала на 3, вытянулись огромный четырехэтажные дома. Редакция находится в конце этой улицы, там где шоссе заворачивает на Харьков, во вместительном  трехэтажном здании.
       Редактора я не застал. Секретарь редакции отнесся внимательно. Видно, что люди им нужны и они не привередливы. Все украинцы и газета у них украинская «Новомосковська Правда». Секретарь, толстый кучерявый мужчина с большим, сытым лицом и поэтической шевелюрой, с добродушными белесыми глазами, оказался очень приветливым человеком (не антисемитом, на мой первый взгляд; они мне все кажутся не антисемитами, хотя многие знакомые и мама с папой уверяют меня, что это не так). Он просмотрел мои печатные вещи, документы, расспросил насчет Молотова и жизни там. Вызвался разыскать редактора и таки поймал его на одном из заводов. Мы с редактором договорились, что я оставлю документы и статьи со стихами, а дальнейшее уже будет решать он с Сердюк и через Сердюк.
       Смущает меня то, что газета украинская. Остальное – вполне по плечам. Я трудностей не боюсь, хотя и не очень люблю трудности.
       Родители встретили мой рассказ о поездке в Ново-Московск с неудовольствием.
       –       Ты приехал к нам, а теперь хочешь от нас уехать. Не торопись так с устройством, может найдешь себе работу получше.
       Но я считаю, что поступил правильно. В городе почти никаких надежд устроиться не осталось. Торшин из обкома – трепач, хуже Камовского. Все его обещания – мыльные пузыри – не оправдались. Учителем мне идти не хочется, да и не берут. Чего же ждать, на что надеяться? Если я пойду к новомосковцам – они возьмут. А возьмут – помогут. Ведь Жорка Николаенко смог освоиться в «Зоре», почему же я пасовать должен?
       Секретарь «Новомосковской Правды» рассказал мне, что из заводской многотиражки уходит работник. Если не в городской газете, то в заводской смогу устроиться. А там мне, наверняка, дадут квартиру. Если там буду жить, куплю велосипед и буду курсировать между Днепропетровском и Новомосковском. Во всяком случае нет худа без добра – буду иметь свою квартиру, на что здесь не могу надеяться. А будет квартира, легче жениться.
       Жить одному невыносимо. Уже 2 раза у меня была поллюция. Но не в этом главное, половое влечение можно перебороть. Но потребность в женской ласке и теплоте – непереборима. Оказывается, я не могу без женщины и с этим надо будет поторопиться.
       Беба не отвечает. Видимо, ей внушили родители мысль о необходимости разрыва. Если раньше она колебалась и плакала, то теперь ее душа закаменела. Все ее поведение, начиная с моего отъезда из Молотова на курорт, какое-то вызывающе-дерзкое, хамское. Но если раньше я проглатывал еще пилюли и продолжал с Бебой цацкаться, церемониться, настаивать на совместной жизни, то теперь я решил иначе: она мне не нужна. Ни за что я не буду с ней жить! Ведь это же чужой и враждебный мне человек. После всех выкрутас ее, я узнал в ней самую худшую сторону ее натуры – бесчеловечность. А зачем мне такая лягушка бескровная? Это даже мне на руку, что она не пишет. Пусть теперь не пытается подступиться. Буду гнать, как собаку, вместе с ее советчиками. Нет ее для меня больше. И меня для нее быть не может.
       Интересно только, на что она рассчитывает? Выйти замуж? Так за кого? За деда? Ведь другого, преданного, молодого подобно мне и красивого ей не сыскать. А она любит во всем шик и лоск, если не для себя, так для людей. Ей, конечно, обидно сейчас и стыдно. Вся ее жизнь – это мнение света. И вдруг я уехал, покинув ее, оголив стеллажи. Что теперь скажут люди?!
       И тем более непонятна ее заносчивость и бесцеремонность. Так поступать, значит бить на разрыв. Но как она может решиться на такой шаг с ее образом мыслей, с ее благоговением перед светом?..
 
21.09.1955
       Сентябрь на исходе, а я еще безработный. Все мытарствую, обиваю пороги. Всюду на меня смотрят, как на попрошайку и почти везде отказывают в подаянии. Мало того, что отказывают, так бывает, еще и кричат.
       В понедельник после Сердюк зашел к завотделом пропаганды и агитации Обкома. Стал перед ним настаивать, чтоб он устроил меня непременно.
 
22.09.1955
       6 утра.
       Тот спросил:
       –       Как фамилия?
       И сразу переменился. Вначале, когда я к нему зашел, он был вежлив, пригласил сесть, слушал внимательно и одобрительно, даже поддакивал головой. А тут вдруг побагровел и на его тучном лице выразилось негодование:
       –       Зачем вы здесь ходите? Идите работать по специальности. Идите в отдел школ. Поезжайте в район. Для чего вы сюда приехали? Ведь знали, что вам не устроиться.
       –       Вы меня обязаны устроить. Я коммунист и обращаюсь в партийную инстанцию.
       –       Мы не устраиваем, - отрезал он и принялся меня разносить еще больше.
       В самый разгар его речи открылась дверь и вошла и села Сердюк. Она слышала добрую половину его ругани и, надо полагать, сама ко мне переменилась немало.
       –       Я предлагала товарищу место в Ново-Московске, так он не дождался редактора, - вставила она.
       –       Вот, вот, идите в печать, раз есть место, - примирительно заговорил он, - а ко мне ходить не нужно. У меня для вас ничего нет и не будет.
       Я откланялся и вышел с неприятным чувством неловкости и пустоты.
 
       В Управлении Культуры мне отказали, в «Сталинской магистрали» встретили неприязненно, в Транспортном институте вряд ли откроют ту штатную единицу, на которую меня приглашают. Даже в Трудовых резервах и гороно – ничего нет. А Ново-Московск тоже не откликается. Теперь еще хуже: Сердюк перестанет мне помогать и больше мне не на кого надеяться.
 
       Так оно и вышло. Когда я пришел к Сердюк после этого случая, она меня приняла холодно, ничего больше не предпринимала для меня и ничего мне  уже не советовала. Направление в Ново-Московск дать отказалась. Я остался без надежд и без шансов.
 
       –       Ты знаешь, Вова, Штало сняли, а новый директор – аид. Он обещал тебе дать работу, - сказала мама, приехав вечером со службы домой.
       Но я не радовался маминой радостью, не верил. По настоянию мамы, поехал в 9 школу, чтобы лично поговорить с директором.
       Он человек порядочный. Но что толку, если надежды только на младшие классы. Преподаватель русского языка и литературы – англичанка. Она должна скоро уйти и тогда я займу ее место. Не хочу! Я бежал от русского языка, а в младших классах – сплошной русский, не говоря о других причинах: низкая оплата, элементарность во всем, примитивизм. Я не для деток создан, речь у меня на взрослого, а просто, немногосложно, мне говорить нелегко.
       Мама уже сказала об этой вакансии Лищенко и тот пообещал передать Кавуре. Словом, заварилась каша... А кому расхлебывать? Мне же.
 
22.09.1955
       Съездил в Ново-Московск, беседовал с редактором. Он оказался на редкость приятным человеком. Оторвался от своих 300 строк, которые ему непременно надо было сдать в печать, специально, чтобы поговорить со мной. Он бы очень хотел меня взять. Ему нужен завотделом «Партийная жизнь», он же и замредактора.
       –       Я без заместителя, как без рук. Вся работа лежит на мне. Я из-за этого не могу оторваться защитить диплом в Харьковский университет. А она – завотделом, уже третий месяц в отпуске – декретном. Я говорил уже в партийных органах: «Это нечестно. Не работать и получать зарплату», но мне ответили, что так может тянуться и год, а я ничего не могу поделать, так как закон на ее стороне.
       Редактор рассказывал с мягкой украинской улыбкой, как у Тарапуньки. Он с первого взгляда завоевал мою симпатию, славный, приятный человек. Молодой еще. Умница. Пишет дипломную по Словенову – теперь это многообещающая тема. Фамилия его Манько. Он знает Загребельного и Анчишкина. Они в Ново-Московске писали книгу о героях знаменитого пригородного колхоза. Героев там аж 16!
       –       А где я буду жить? - Поинтересовался я на всякий случай.
       –       У меня. - Заулыбался редактор.
       Я думал он шутит, но, оказалось, нет. Жена и дети у него в Никополе. Он один на две комнаты, платить ему дорого, так что с охотой он уступил бы временно долю жилой площади мне.
       Мы поговорили обо всем: и о зарплате (900 рублей) и о возможности подработать, и о гонорарах газеты.
       –       Попробую похлопотать, может мне разрешат вас принять, хотя бы временно, на работу. - И он позвонил секретарю горкома партии Максименко Вере Алексеевне.
       –       Идите к ней, а я с ней пока переговорю по телефону, - сказал он мне.
       Я слышал, как она отвечала Манько, что при живом человеке заместителя держать нельзя и что сейчас меня брать незачем. Поговорив, она пригласила меня войти.
       Молодая, располагающая к себе женщина. Не толстая, что редко случается в ее положении. 1 и 2 секретари – глыбы! И важные страшно. А она тоненькая, простая в обращении. Я с ней разоткровенничался и – первой из всех официальных лиц, с кем имел дело за время мытарств своих, рассказал о своих семейных неполадках. Она сочувственно отнеслась. Посоветовала держать связь с Манько, на случай, если в будущем что-нибудь обнаружится.
       Мы договорились с редактором, что как только освободится для меня должность, он мне сообщит. Я дал ему адрес, зайдя к нему в тот момент, когда он диктовал машинистке свои обязательные 300 строк. Он записал его прямо на блокноте, который ему служит черновиком для литературных набросок.
       –       Если что-либо будет, я дам знать, - сказал он мне на прощание.
       Этого, ясно, для меня мало, но все же лучше, чем ничего.
 
23.09.1955
       Вечером мне мама сказала:
       –       Жалко, что тебя не было утром. Лищенко разговаривал с Кавурой и тебе нужно было в 9 утра к нему явиться. У Кавуры для тебя что-то есть.
       В 9 утра сегодня был у Кавуры. Он не мог войти в кабинет, так как у него не оказалось ключей и продиктовал направление он в комнате своего секретаря:
       –       «Зав Облоно т. Кириленко. Прошу вас призначити т. Гельфанда Володимира Натановича викладачем росiйскої мовi i лiтератури VIII-X классiв ШРМ № 30. Зав гороно А. Кавура». Езжайте сейчас в Облоно (Ульяновская 4), там получите приказ и сюда, - напутствовал меня он.
       Поехал немедленно.
       В школе отводится мне 8 часов в неделю. Школа находится в Амур-Нижнеднепровском районе. По словам Кавуры, надо ехать трамваем и автобусом. Но отказываться нельзя. Я решил браться и за это, все же лучше, чем ничего.
       В Облоно прибыл в начале 10-го. До половины второго ждал. Народу накопилось – тесным-тесно. Секретарша сказала, что Смоляренко Иван Иванович – так его зовут – придет в 3. Я решил поехать домой перекусить.
 
       В 3 часа я был уже на месте, но Смоляренко еще не принимал. И вот открывается дверь, выходит толстый, нахальный человек и говорит:
       –       Всех не смогу принять. Давайте несколько человек. Только по порядку. Ну чего вы прете все вместе? От народ! - И он вытолкал всех остальных, оставив меня одного – я был первый и первый вошел в кабинет.
       –       Документы! - резанул он. - Я дал их ему.
       Он посмотрел и на лице обозначилась брезгливая гримаса. Опять мне напортила скверная моя фамилия.
       –       Так вот, товарищ Гельхвман, - сказал он, подчеркнуто меня перевирая, - мы вас можем направить в Покровский район, а сюда – нет. - И он убрал и спрятал в ящик Кавурино направление.
       –       В Покровск я не поеду. В Ново-Московске, я сегодня слышал, есть должность завотдела школ. Человека заставляют туда идти работать, а я хочу и меня не назначают. Пошлите меня туда.
       –       Завотделом школ нет в Ново-Московске. Это только в Обкоме и Горкоме в Днепропетровске. Или район, или нам не о чем больше разговаривать! - Раздраженно закончил он.
       –       Дайте мне направление, - попросил я.
       –       Оно не вам адресовано, а мне.
       –       А что я скажу Кавуре?
       –       Я сам скажу. А вы ему передайте, что мы отказываем вам и предлагаем поехать в район.
       Я решил на этом не успокаиваться и, прежде чем отвезти неблагоприятный результат Кавуре, заглянуть еще кое-куда.
       Проходя мимо обкома, поднялся на 4 этаж к Сердюк. Рассказал ей о своем визите в Ново-Московск, хотя она меня об этом не спрашивала и слушала с явным нетерпением. Я ей, видно, уже намозолил глаза. Но рассказал, чтоб она знала, как там за меня цеплялись.
       –       А зачем вы пришли? - Спросила Сердюк, когда я замолчал.
       –       Сообщить вам как обстоит дело и спросить, нет ли у вас еще чего-ни будь.
       –       Есть места только в районе. И, если не хотите в район, то больше сюда не ходите. Только отнимаете время у себя, да и у нас. - Тон раздражительный. Шансы мои понижаются и здесь.
       Выхожу от Сердюк, а навстречу тот самый раздражительный завотделом пропаганды и агитации Обкома партии Хвостенко, который меня так виртуозно отделывал в присутствии Сердюк и который испортил перед ней мою репутацию. На этот раз он был чрезвычайно, чрезмерно любезен. Поздоровался со мной первый. Я не ответил, так как не ожидал, что его приветствие ко мне относится. Но он стал расспрашивать о моих делах, выслушал мой рассказ о Ново-Московске и хорошем приеме, который мне там оказали, сочувственно повздыхал:
       –       Трудно сейчас устроиться в Днепропетровске, очень трудно! - сказал в заключение и простившись уже на улице (он меня провожал до ворот), ушел в противоположную сторону (даже дал совет: в Кривом Роге есть новая газета, где нужен редактор).
       А я быстрым шагом двинулся в Пригородный райком партии, куда мне советовали зайти в отделе кадров Управления Культуры.
       Зав отделом пропаганды и агитации райкома т. Овсянников – благородной внешности, располагающий к себе мужчина. Большой черный чуб беспорядочно разметался у него на голове. Он был чем-то взволнован, куда-то спешил. Но тем не менее, хотя в кабинете была еще посетительница, разрешил мне войти и немного погодя, когда отвлекся от разговора и посмотрел на меня большими проницательными глазами, предложил сесть. Выслушав мой рассказ о бесплодных поисках работы, он спросил:
       –       Вы заведующим отделом культуры райкома согласны работать?
       –       Согласен.
       –       Подождите меня здесь, я к секретарю райкома.
       –       Ну вот, - сказал он, вернувшись от секретаря, - секретарь одобрил вашу кандидатуру. Документы хорошие, анкетные данные тоже. Вы подойдите к товарищу Филлиппову, побеседуйте еще с ним и там все уладите.
       Он переговорил с Филлипповым, который служит инспектором ЦСУ СССР по Днепропетровской райкому.
       Тот меня долго рассматривал, долго вертел мои документы, изучая каждую деталь, слово, выражение. Так, ему не по душе пришелся мой ответ о знании языков. В графе, какие языки народов СССР я знаю хорошо, я написал «украинский». Филлиппов обиделся:
       –       А русский вы не знаете разве? Почему же не написали?
       На вопрос о составе моем на военной службе, я ошибочно ответил «пехота». Он и это заметил, поправил меня - «офицерский!». Словом, был внимателен, даже придирчив. И когда он сказал прийти назавтра в 9 утра для беседы с председателем Райсовета, я был почти уверен, что он меня уже забаллотировал, вряд ли мне еще придется с кем-либо беседовать по этому вопросу.
       Поехал к Кавуре, его не застал. Решил, что на сегодня хватит мне ездить и волноваться. Завтра будут новые хлопоты.
 
       Придя домой, застал письмо от Бебы. Наконец-то. Значит, я ей не безразличен! Все это старая игра с новыми вариациями. Она меня хочет сломить, влюбить в себя. Слишком поздно, да и не такими путями нужно. Чванство и самомнение вызывают во мне лишь неприязнь.
       Писулька в ее стиле. Обращение сухое, письмо сквозь зубы процеженное. На полстраницы. Интересуется работой моей – это корыстный интерес – деньги! «Если будешь писать, то до востребования» - новый фокус. Хочет мне доказать, что родители не в курсе наших отношений и что они меня и знать не хотят, а вот она еще проявляет интерес и благородство. Под конец письма опять затрагивает денежную тему. Обиделась, что я перевел сюда «Литературку». Рублей на 20 ее осиротил. О Сашеньке – кое-что. Даже эта тема ее не вывела из равновесия, не заставила скинуть маску.
       Пусть маскируется себе на здоровье, меня она этим уже не заденет. А как сама она выдержит, это еще посмотрим. Еще заплачет, забьет отбой, откажется от всех своих церемониалов. Но для меня она чужая и я ее и знать не хочу и видеть, раз она так повела себя. Пусть утешается Диной, раз для нее Дина роднее и ближе, чем я – это она сказала и доказала перед моим отъездом, когда пошла к ней на именины.
 
       Мара – хорошая девочка, она, как и я, несчастна. Может еще больше. Но она поет, веселится, не унывает и мне приятно бывать у нее в те редкие минуты отдыха, которые у меня остаются от всех мытарств в процессе погони за местом.
 
       Ада родила ребенка. Еще не назвала. Дома идет подготовка. Шьют распашонки, одеяльца и прочее. Весь дом на ногах – родные, соседи, знакомые. Все ждут, все на подъеме.
 
24.09.1955
       Нынешний день – один из труднейших за последнее время. Филлиппов оказался не тем, за кого я его принимал. Он передал мои документы и положительно меня отрекомендовал председателю Райсовета. Теперь он мне сразу сделался мил и приятен. И рыжие его усики, что так пугали и его сухое деревенское лицо, и его украинская узорчатая чупрына.
       Труднейшим орешком оказался сам председатель. Когда он меня принял и начал выспрашивать, для меня наступили ужасные минуты опасности, точно я шел по канату на высоте 10-этажного дома: вот-вот сорвусь, вот-вот не выдержу напряжения и риска.
       Он меня спросил и о жене и о том, почему я сюда приехал, почему не пошел работать преподавателем. Я ему отвечал дипломатично: жена пока там, временно. Приехал из-за болезни стариков; иду не по специальности, потому, что люблю эту работу больше, чем преподавательскую, она мне ближе, по душе.
       –       А чем мы уверены, что вы неплохой коммунист, что у вас нет партвзысканий, что вы справлялись с работой? - спросил председатель – Николай Дмитриевич Стахевич.
       Но я выдержал и этот вызов. Не рассердился, не возмутился, а спокойно ответил, что мое личное дело уже прибыло в город, что если бы я не справлялся с работой, меня б не держали так долго; хотя я и собирался уходить, мне не дали бы путевку на курорт перед самым моим расчетом. А что касается моего партийного лица, то можно запросить партийную характеристику на меня.
       –       Вот вы и принесите характеристику. Сходите в райком и попросите, чтоб вам ее дали.
       Но тут вмешались другие лица, из присутствующих – их было много – я никого не знаю – и пояснили, что мне характеристики никто не даст, тем более, что ее надо запрашивать из Молотова. Он успокоился на этом. Его сменили другие. Стали задавать уму непостижимые вопросы:
       –       В дипломе написано, что вы научный сотрудник. Может это временно вы хотите устроиться здесь? А потом займетесь диссертацией и уйдете от нас? - Спросил один из собеседников.
       Я успокоил его, что хочу поступить к ним прочно и надолго. В таком духе под перекрестными вопросами я и балансировал до того момента, пока им самим надоело меня мучить.
       –       Вы на минутку выйдите, а мы посоветуемся, - сказал Стахевич.
       Я вышел и сел в приемной. Они долго между собой шептались. Потом я услышал, что Стахевич разговаривает насчет меня по телефону. До меня донеслось:
       –       Он еврей. Еврей по национальности, я говорю.
       Меня аж передернуло. Так вот какие советы они ведут! Из обрывков фраз, которые я уловил в числе некоторых и такая:
       –       Вы отказали уже ему?
       Я понял, что председатель разговаривает с Ромашко – начальником областного Управления Культуры.
       Минут через 10 после этого телефонного разговора меня позвали.
       –       Так вот. Я разговаривал с товарищем Ромашко. Он сказал, что на эту должность нужен специалист, окончивший ВУЗ по этой отрасли. А вы человек другого уклона. Конечно, объективные данные у вас хорошие, но мы вас не можем поставить на работу без санкции Ромашко. Он утверждает. Идите к нему и если он даст указание, мы вас возьмем.
       Сердце мое упало. Ромашко – это даже не орешек, а каменная глыба. Как его взять с моим робким характером, с моей скованностью и щепетильностью. Горлом брать я не умею, нахальством тоже. А иначе чем же такого возьмешь?
 
       Опять пришлось просидеть 3 часа в приемной, опять пришлось давать показания, как на суде. Уговаривать, обещать, заверять.
       Ромашко прав: не по Сеньке шапка – велика. Но при желании и настойчивости можно справиться и не с такими делами. Справлюсь и я, пусть только назначит. Но вряд ли он будет столь добр ко мне. Просто ему неудобно стало отказать сразу, когда человек так просит и обещает работать, вот он и решил переложить на другой день.
       –       Придите в понедельник. А я подумаю. У меня есть еще несколько кандидатур...
       Что это может означать? Или эту должность никто не хочет занимать и он набивает себе цену: то есть хочет, чтобы я еще больше хотел, а он мог спрашивать с меня работу, или же он придает мне мало значения (что вернее), не собирается меня определять на работу (что почти очевидно!) и заранее находит себе для меня оправдание. Как бы то ни было, горевать не стану. Не мало на мою долю выпадало и обид и разочарований. Перенесу и это.
       Кстати, был в райкоме – прибыла учетная карточка. Был и в ДИИТе. Там мне начисто отказали. Очевидно, позвонила Сердюк.
       Редактор сам решил, что я не справлюсь. Раньше он думал по-другому. А теперь передал через секретаря, что раз я не работал на этом деле и оно мне совсем незнакомо, то я не сумею его поднять.
 
       Вечером в 7 был у Мары. Собрались девочки. Четверо. Это последние остатки былой роскоши. Все они, кроме Мары – уродки. По уму, правда, не все, но в остальном – ерунда. Мара всех красивей и поет изумительно. Но мне кажется, она бы охотно поменялась своей красотой и другими данными за одни только ноги. Красота хороша и счастлива тогда, когда она гармонична.
 
29.09.1955
       В понедельник – 26 сентября – ровно в 9 утра я уже был в приемной Ромашко. Но он меня впустил в кабинет только в 12. Прием у него с 11, а передо мной была женщина, с которой он беседовал целый час. Меня же он держал ровно 2 минуты! Мог же он мне дать ответ, когда выходил из кабинета – 3-4 раза, за время моего ожидания. Но он самое большее себе позволил – поздороваться со мной.
       Ответ Ромашко такой:
       –       Я ничего определенного вам сказать не могу. У меня есть одна кандидатура (значит «несколько» - липа!?), я о ней поднимал вопрос.
       –       А обо мне не говорили? - Перебил я.
       –       Нет. Так вот, придите после 1 числа. Если вы к тому времени не будете работать, возможно вам удастся поступить на это место.
       Приходится ожидать, хотя мне очень не терпится. Но страшно торопить события: как бы не вышло повторения истории с Сердюк. Ведь теперь она меня и знать не хочет.
       Если пойти к Хвостенко, он может все испортить. С одной стороны, я не уверен, что он окажется на моей стороне, захочет помочь, а не помешать. С другой, даже если он доброжелательно ко мне отнесется и позвонит Ромашко, то чем я уверен, что это не вызовет раздражения против меня у начальника Областного Управления культуры? Ведь Ромашко может обидеться, что я стал действовать через его голову и откажет мне окончательно.
       Попробовал двинуть дело снизу. Пошел к Филиппову. Он хотел уговорить председателя Райсовета позвонить Ромашко, но Стахевич разговаривать отказался: «Пусть договаривается с самим Ромашко. Утвердит, так пусть работает. Все во власти Ромашко».
       Теперь я думаю, не пойти ли к Овсянникову и попросить, чтоб подействовал на Ромашко через Хвостенко? Ведь Хвостенко – прямое начальство Овсянникова...
       Но опять-таки, будет ли для меня он стараться, этот высокомерный Хвостенко? Нет, пусть течет себе своим чередом. Если мне суждено, так выгорит. Хотя я наверняка знаю, что этого не может быть. Так уж сложилась моя судьба, что кроме задрипанного «учителювання» мне не видеть ничего другого, как своих ушей. А как мне хочется все же быть зав отделом культуры! Немного и тщеславие на это толкает. Вот удивится Беба и ее родители! Зубы будут грызть с досады. В глазах у знакомых, родственников я вырасту. А тем, кто меня мучал – Куприкову и другим начальникам, я утру нос, чтобы не задавались своим положением. Для себя приятно тоже. Вообще перспективы страшные. И ох, как бы я работал, как бы вкладывал душу!.. Тяжело будет, но весело трудиться. О бог, о дьявол – хоть кто из вас, но помогите! На людей уже надежды потеряны. Может сверхъестественные силы придут на выручку? С каким трепетом я получил бы назначение, как бы я боготворил Ромашко! Если бы он только знал... Какой пир я закатил бы в свободное время, как бы мне легко стало на сердце! И трудности – нипочем! О, сбудься моя надежда, мечта, фантазия!
 
29.09.1955
       Сочи.
       Дорогой Вовочка!
       Сердечно благодарна тебе за письмо, рада что все здоровы. Плохо, что не написал какая погода. Жаль что ты ещё мучишься с устройством.
       Одновременно с этим письмом, отправляю письмо Куприкову, в котором очень прошу его устроить тебя. Я ему написала, что я виновата в том, что ты приехал, что не зная положения с преподавателями я тебе советовала уволиться и приехать. Ко всему он был любезен и обещал тебя устроить и т.п. Написала на Трудовые резервы К. Маркса № 12.
       Я себя чувствую прекрасно, не лечусь, о чём не жалею. Попробую подкрепиться морем без лечения. Погода прекрасная. Я ликую со всеми отдыхающими, которых здесь очень много. С каждым днём – вижу больше красот в Сочи – нет Сочи равной красавицы в мире. Всё цветёт, благоухает, радует глаз, крепит здоровье. Все уезжающие жалеют, что кончилось счастье. Особенно я буду переживать, так как тяжело возвращаться в свою одинокую квартиру, особенно к зиме, когда грусть увеличивается...
       Думаю здесь быть по 11/X, а может быть попрошу за свой счёт отпуск на дней 7-10 – видно будет. Пока мне очень хорошо, я в восторге. Жаль, что не увижу Саню. Очень скучаю по всем родным, особенно по Лёнечке. Поцелуйте его за меня.
       Вовочка, ты не написал как здоровье мамы, относительно письма Б., - отвечай взаимностью, не огорчайся – ты молод, впереди ещё много хорошего.
       Привет маме и папе и всем родным. Крепко вас целую. Любящая тебя тётя Аня.
       Куприкову не говори, что знаешь о моём письме.
 
02.10.1955
       Решил поехать к Ромашко 1 октября. Его не застал. Стоял в раздумье в коридоре. В шляпе, в темно-синем костюме. Словом, одет, как денди. Вдруг вижу навстречу идет Ольга Ивановна (фамилии еще не знаю) – зав отделом искусств, молодая приятная женщина лет 30. Я тогда на нее рассердился, когда она меня не впустила в кабинет, ссылаясь на занятость, заставила подождать. Подумал: «Зазнается, хамка. Антисемитка, наверно». Сейчас, что не так – лезут в голову такие глупые мысли. И как я рад, что ошибся в своем предположении. Она, оказывается, заинтересована в моей судьбе, хочет мне помочь.
       –       Куда вы тогда ушли? - спросила Ольга Ивановна, - я вас искала, ведь я вам велела подождать.
       –       Меня Ромашко позвал. Я ждал.
       –       Вы с ним разговаривали вторично?
       –       Да. Он мне сказал, что у него есть кандидатура. Назначил мне прийти после 1 числа. Но после первого второе – воскресенье. Я решил прийти сегодня.
       –       Он, видимо, имел ввиду зав отделом (я не запомнил каким отделом). Но она заболела и не пришла на работу. Вот что, придите в понедельник в 9 часов.
       –       К нему или к вам?
       –       Ко мне. Как ваша фамилия?
       –       Гельфанд.
       –       Так вот, товарищ Гельфанд, - сказала она, записав мою фамилию, - в 9 утра я вас буду ждать.
       Она приписала в блокноте и прочитала вслух:
       –       По вопросу зав отделом культуры.
       –       Спасибо, - от всей души поблагодарил я милую Ольгу Ивановну.
       Теперь у меня есть рука. Теперь обо мне будут хлопотать. Шансы мои резко повысились. С одной стороны – устранились соперники. «Кандидатура», стоявшая на моем пути, заболела. С другой стороны место пустует, а работа не ждет. Там, в райкоме, во мне нуждаются. И, наконец, сам Ромашко, не будет же бросать слова на ветер. Ведь обещал он, что если не она, так я. И время совпадает, я выждал время и приду в точно назначенный срок. Правда, со всех сторон мне твердят, что Ромашко антисемит и что он может мне отказать. Но я думаю, что дело важней всего, если я нужен, он не посмотрит на мою национальность. Кроме того, может быть люди ошибаются. Ромашко культурный человек, не хам. Он не может быть антисемитом. Пусть только попробует мне отказать! Я дойду и до секретаря Обкома. Я буду грозить, что напишу в ЦК. Я буду наседать им на пятки. Все сделаю, чтобы добиться эту должность.
       Встретил инспектора по кадрам. Эта душевная женщина рассказала мне, что  она 8 месяцев ходила без работы.
       –       Я тоже с высшим образованием, тоже член партии, демобилизовалась из армии. Но везде мне отказывали. Был даже такой случай, когда я работала и 2 месяца получала зарплату, а потом на мое место прислали человека (не получится ли со мной такой истории? Не допущу! Буду работать, как лев, чтобы мной были довольны.)
       –       Теперь мне ясно, почему вы так внимательны к людям. Вы сами испытали все.
       –       Да, - ответила она, здесь так: нет знакомства, блата, или не дали взятку - не устроитесь. Вы просто счастливец, что вам так быстро удалось поступить на работу.
       Спросил о ставке. 800 рублей. Это копейки, но я думаю, что смогу найти приработок – писать в газеты, читать лекции и прочее. Я бы и на 600 согласился, лишь бы на эту должность. Это ведь так мне по душе и по духу. Звучит красиво: «Зав отделом культуры»! Дай бог, чтобы ничто мне не помешало. О, дай бог!
       Решил предупредить Филиппова. Пусть знают, что я еще добиваюсь этой работы и не ищут, не подбирают другого. Хватит мне конкурентов, соперников!..
       Филиппова не застал и передал через секретаря.
 
       29 вечером ходил с Саней по городу. Зашли в кафе. Он меня угостил пивом и вином. Парень сорит деньгами, потому, что их имеет. 30-го тетя Люба именинница. Саня ей подарил настольную лампу, а я чулки капроновые. Они умеют принимать! Была водка, хороший стол.
       1- го Саня меня звал в театр. Я был у Мары, она тоже захотела, но Саня не достал билеты и отговорил меня от времяпровождения с Марой.
       –       Я встретил девушку, студентку университета. Она скучает, как и мы. Договорились, что придет с подругой и мы погуляем, а потом в кино.
       Я согласился, хотя было неудобно отказывать Маре, она милая приятная девочка, при всех своих физических недостатках. С ней интересней, чем с Иной-красавицей, сложенной безукоризненно. Мара умница и очень приятная, хотя она и давит руками мух и спит до 11 и неаккуратная дома, при мне хотя бы.
       Я удовольствия от Саниной затеи не получил. Его приятельница пришла одна, без подруги. С самого начала я оказался третьим лишним, чувствовал себя неловко. Они говорили об общих знакомых, вели разговор между собой, мои реплики оставляли без внимания. Я это понял и, хотя вначале действовал энергично, - взял ее под руку, старался не молчать, - в дальнейшем отказался от этих усилий. Они не могли иметь успеха, молодых надо было оставить тет-а-тет. И я раскланялся и ушел к Маре.
       Санина подружка – среднего пошиба. Недурненькая, разбитная, но все не выходит у нее за рамки заурядности. Речь у нее, впрочем, как и у Сани, неровная, сбивчивая, не оформившаяся. Их разговор – наивен, безыскусен до крайности. Но между собой они спелись, им хорошо.
       Мара была у Лиды Перцовской. Вместе с матерью мы пошли за ней. Потом, отослав мать домой, мы с Марой гуляли... до 12 ночи. Это была странная прогулка: мне приходилось чуть ли не тащить Мару. Утомительно и неловко. Все оглядываются. Никто не пройдет мимо, чтоб не обернуться. А Мара вела себя подчас столь несдержанно, что кричала прохожим:
       –       Свиньи! Гады! Смотрите в спину!
       От этого было еще неловче. А она, будто специально, водила меня по проспекту, чуть ли не до вокзала. Как ее только не берет усталость! Я предлагал ей посидеть, а она – только ходить, да еще по самым людным улицам.
       Но наряду с этим в нашей прогулке было много интересного. Она, Мара, рассказала подробности о своем странном и мимолетном замужестве. Оказалось (это под глубочайшим секретом) она с ним жила до замужества. Он у нее переночевал и, как она рассказывает, ночью, не стесняясь присутствия матери, бросился к ней, что она и ахнуть не успела. Разжал коленями ноги и распорядился ею, как ему вздумалось.
       –       Так он меня насиловал и потом, - продолжала она рассказ, - я не хочу, а он берет меня насильно.
       И после этого он все же зарегистрировался спустя 2 месяца, а потом, через месяц жизни с нею, ушел.
       Мара умная девочка, хотя во многом – полное дитя. А ее муж – чудо в решете. Не пойму я его – дурак или ничтожество?
 
03.10.1955
       Опять тетива лопнула. Мне отказали и в Управлении культуры. Несчастный я человек. Столько ожидал, столько волновался, чтоб получить ответ:
       –       Председатель Облисполкома прислал своего человека. Ведь не буду же я ему противоречить!
       А я? Ну что я им? Для виду записали мой адрес. Это Ольга Ивановна Коловарская. Романко меня даже к себе не подпустил.
       Есть у нас места  зав отделом культуры в районах Перещепинском, Юрьевском, Котовском. Вы подумайте. Заходите, пошлем. А здесь в городе ничего нет. Могу вам посоветовать еще обратиться в Республиканский комитет Металлургов или в Облсовпроф к Александре Николаевне Бакановой.
       Я пошел, хотя меня и не прельщает перспектива заведовать клубом. Но Баканова мне предложила Диевку на 500 рублей, а в Республиканском комитете – место художественного руководителя самодеятельности – 500 рублей, библиотекаря – 400 рублей. Отказался, конечно.
       Пошел в Райком  к секретарю Малышевой Дарье Семеновне. Та развела руками:
       –       470 преподавателей ходит без работы. - И стала возмущаться: - Все хотят в город. Как намекнешь о районе, тотчас забирают документы и бегом из кабинета. С таким подходом государству не поможешь. В Сибири, на Дальнем Востоке люди позарез нужны, а здесь некуда их девать. И все сюда, в город спешат.
       Я ей показал на пенициллин, который нес папе для уколов. Он заболел фаникулярной ангиной. Малышева немного смягчилась.
       –       Могу предложить вам одно место. Тоже преподавательская работа. Воспитатель в общежитии Авторемонтного завода. Директор завода Фалец. Идите к нему, поступайте на работу.
       Я обомлел от неожиданности. Воспитатель! Стоило для этого столько учиться? «Она издевается надо мной, не иначе», - решил про себя. Но сдержался и вымолвил только:
       –       Что ж это за работа...
       –       Не хотите – другого пошлю, - отрезала она мне.
       –       А ставка? - Спросил я, чтобы как-нибудь взять себя в руки.
       –       500 рублей.
       Надо было идти и я согласился, надеясь в глубине души, что меня не возьмут. До завода было километра три. А мне надо было успеть за час туда и домой. К 6 надо было папе принести пенициллин. Я почти бежал.
       Там разговаривал с парторгом и главным инженером Волконским. Они мне сообщили, что должности воспитателя у них нет, а будет должность зав клубом, но только после праздников (значит, более, чем через месяц). В любом случае меня это не устраивает. Вдобавок ко всему они на меня там смотрели подозрительно:
       –       Преподаватель и вдруг просится воспитателем! Тут что-то нечисто.
       Словом, я опять выброшен за борт. Опять беготня, неприятности и униженное положение просителя с жалостно протянутой рукой. Подайте милостыню!
 
04.10.1955
       Сегодня решил ответить Бебе.
 
       Здравствуй, Беба!
       Письмо твое получил. Спасибо за макинтош.
       Я еще не работаю. Обещают место заведующего отделом культуры пригородного района Днепропетровска.
       Родители болеют, но работают. А вчера отец слег серьезно и с температурой 38° с лишним.
       Очень интересуюсь Сашенькой.
 
       Милый мальчик! Может быть ты мне сам о себе хочешь написать? Я тебя очень прошу сделать это. Скучаю за тобой сильно. А ты за мной? Как тебе, интересно учиться? Что ты уже усвоил в музыке? Любик мой, мне нужно знать о тебе много, все...
       Целую тебя, Сашенька, нежно-нежно. Папа.
 
       Как здоровье родителей? Приветствуй их. Приветствуй также Сошкиных, Ротиных, Михаила Лукьяновича, Зекцеров и Дину с ее родней. Деток всех поцелуй.
       С приветом, Вова.
       P.S. Посылаю фотокарточки Сашенькины (на домашний адрес).
 
       Отправил письмо на домашний адрес. Вложил в него три фотокарточки. Бандероль она мне не высылает, ждет моего письма. Ну и пусть себе ломается. Я уже отошел от былой мягкотелости своей. На расстоянии она меня ничем не прельстит. Тело ее меня не разожжет за тысячи километров. Это могло статься только когда она была рядом... А здесь я тверд, как кремень. Непоколебим.
 
       Папа заболел фаникулярной ангиной. Температура 38,2° вечером. Он разбитый, опущенный. Стонет непомерно, держать себя не умеет, загонял маму – то подай, другое. Плюет в банку, да мимо - на пол. Посуду всю, какая только есть, употребляет – 3 ложки, 2 кружки и прочее. Мама ему сказала, а он обиделся, сказал, что неправда. Но сегодня я увидел, что он поступает по-прежнему неосторожно. Сахар берет руками, хотя я дома и могу дать из сахарницы.  Крышкой от чайника и крышкой от кастрюльки, где мы держим сыр, прикрывает свою посуду и полоскание. Термометр держит с футляром вместе в постели. А когда я забрал футляр, то термометр оказался  в постели под ним. Днем разлил на постель поллитровую баночку с мочой. Целый день я сушу простыни и одеяла. Такой он становится неосторожный, безынициативный, безвольный, когда болеет, что прямо жутко на него смотреть.
       Но радует меня, что у него есть аппетит и он сам просит кушать. Ему, чтобы победить болезнь, надо аппетит, если нет силы воли.
 
       Позавчера я взвешивался. 74 кг. 700 грамм. Видно, я поправился опять. Правда, это в костюме и в туфлях, а в Евпатории в одних трусах. Ну, сбросим килограмма 3 на костюм, нижнее белье, туфли, носки, шляпу, верхнюю рубаху и, наконец, лихорадку, что выступила у меня в новом месте (закончившись под правой ноздрей, после 3-х недель пребывания там, перелезла под переносицу, между ноздрями. Я ее жгу глицерином и нашатырным спиртом, кажется помогает), остается 71 кг. 700 грамм. Тоже много.
 
05.10.1955
       Сегодня решил идти к Храпунову (секретарь Горкома партии), но к нему не попал.
       Утром ходил на базар. Пока вернулся, пока побрился, пока поел и собрался, было 10 утра. Но папа настаивал, чтобы я пошел к его врачу с больничным листком, и я отложил Храпунова.
       Врач сказала, что навестит папу сама. Оставив ей больничный, я поспешил к трамвайной остановке, чтобы поехать к Храпунову, но вспомнив папин характер, надумал вернуться домой, предупредить его. Предположения мои оправдались. Папа уже не лежал, а ходил по комнате одетый, как на улицу – в гимнастерке и брюках. Насилу раздел его и уговорил лечь в постель.
       Из дома пошел в райком КПСС. Дорогой заскочил к Маре. Она принимала гостя. Я моментально откланялся.
       В райкоме мне Малышева сказала:
       –       Ничего не могу сделать. У нас 240 учителей без работы. Вот подполковник. Он только что демобилизовался. У него нет специальности, как у вас, а ему нужно дать работу. Он, как и вы, согласен на любую работу.
       Словом, я ушел от нее ни с чем, но когда сказал, что пойду от нее к Храпунову, она все-таки встревожилась:
       –       Зачем вам к нему ходить?
       От Малышевой поехал в Обком. Храпунова не застал. Зашел к Сердюк. Она была милостива: не выгнала, не накричала, а посоветовала ехать в Солонянский район:
       –       Там есть должности редактора, секретаря редакции и инструктора. Но я вам советую пойти инструктором. С этого надо начинать. А потом вы можете и до секретаря дойти. Ставка 860 рублей. Будете ездить организовывать материал.
       –       Наверно так придется и сделать, - решил я, - но мне бы хотелось поближе к Днепропетровску, чтоб можно было ездить, навещать родителей.
       –       Так дело не пойдет, - возразила она. - Нам нужны работники, а не гастролеры. Если работать, так быть там, а не ездить.
       Я успокоил ее, что иначе себе и не мыслю, но хотел бы навещать своих хоть раз в месяц.
       –       Это вы сможете. Движение транспорта здесь хорошее, поезд тоже идет.
 
       От Сердюк зашел к Торшину. Он просто негодяй. Сыт своей должностью, моего положения ему не понять. Самодовольный и лживый. Тогда обещал мне, потому, что ему ничего не стоило обещать, а еще и потому, что он несолидный человек. Несчастье других для него – наслажденье. Любит помучить доверчивых людей. Я оказался одной из жертв. Теперь он развел руками: «Ничем, мол, не могу помочь».
 
       Зашел еще в пригородный райком. Овсянникова не было. Зашел в оргинструкторский отдел. Зав отделом принял любезно.
       –       У нас сельскохозяйственный район. Вы сельское хозяйство знаете? Могу вас назначить инструктором.
       –       Только понаслышке. Работал на уборочной в годы студенчества.
       Он рассмеялся:
       –       Нет, этого недостаточно. Я вам посоветую обратиться в Амур Нижнеднепровский, Ленинский и Красногвардейский районы. Там люди нужны. Может вам предложат многотиражку.
       Поблагодарив, я пошел опять к Храпунову. Его еще не было. Решил посмотреть кино. В «Родине» шел «Солдат Иван Бровкин». С удовольствием посмотрел, хотя сюжет довольно несложный, нравоучительный. Много смешного. Теплого. Артист, играющий Бровкина, поет чудесно.
       Недавно я просмотрел фильмы «Дорога», «Призраки покидают вершины» и другие. Сколько я посмотрел сейчас картин, я за целый год не смотрел в Молотове!..
       После кино опять пошел к Храпунову. На этот раз он был у себя, но секретарь сказала, что принять он меня не сможет и посоветовала прийти завтра.
       Я вышел на проспект и зашел к Инне.  Она славненькая и, кажется, расположена ко мне. Подарила мне фотокарточку, я почти нахально забрал и заставил Инну подписать ее. Обещал к ней зайти завтра вечером.
 
06.10.1955
       Сегодня неприятный у меня день. Успехов мало, а гадостей хоть отбавляй.
       К Храпунову секретарь не пускала. Как только узнала по какому делу, сразу же заявила:
       –       Он занят.
       –       А когда он освободится? - поинтересовался я.
       –       Не знаю.
       Вышел Платонов. Я решил подойти к нему. Он по-прежнему ничего не обещал, хотя записал мой адрес, выслушал меня внимательно и был любезен, человечен. От него я опять кинулся к Храпунову и опять наткнулся на препятствие – секретаршу. Теперь она была еще злее.
       –       Он вас не примет. По таким вопросам надо обращаться к Шохановой. Вот побывайте сначала у нее, побывайте у других, а потом к нему.
       Я рассердился:
       –       Как это так? Коммунист не может обратиться к своему секретарю! Ему не дают ходу. Какое вы имеете право меня не пускать?
       Она притихла. Уже спокойным, не властным голосом, ответила:
       –       Кто вас не пускает? Но он сейчас занят, придите в другое время.
 
       Платонов мне посоветовал обратиться к зав орготделом Сокуренко Г. М. и к зав отделом школ Давиденко. Я решил подойти сначала к ним , а потом опять к Храпунову. Первым избрал Сокуренко. И пожалел об этом. Прождал я его часа 3. Ждали и другие люди, но у них не хватило терпения и все разошлись, одному старичку даже дурно сделалось, о чем он не преминул доложить секретарше. Она – девушка любезная, проявляла внимание. Когда я уступил место старичку, предложила мне стул, что стоял подле нее. Вообще, если б ее начальник был таким же хорошим, не было б столько горечи у меня на душе после его посещения.
       –       Мы не назначаем, а выдвигаем, - первое, что он сказал. А потом принялся меня стыдить и ругать. - У вас нет скромности. Как вы можете требовать, чтобы вас посылали на партийную работу? Мы вас знаем? Пойдите, поработайте, проявите себя, а потом вас выдвинут.
       –       Я не требую, а прошу. Как же мне работать, если работы мне не дают?
       –       А на село? Поезжайте туда, там нужны люди.
       Я ему стал доказывать, что у меня больные родители. Он на это ответил:
       –       У меня тоже больные родители. Надо их взять с собой.
       –       Как же я возьму, если оба работают? Мать работает 25 лет секретарем на заводе Ленина, как же я ее буду срывать с работы?
       –       А вы-то сорвались? Зачем вы сорвались из Молотова? Отец работает?
       –       Да.
       –       Ну вот, видите, - сказал Сокуренко, больше обращаясь к 1 секретарю Октябрьского райкома, вошедшему в это время в кабинет, чем ко мне, - отец работает, мать работает. Значит, не болеют, если работают.
       –       Болеют и работают, - возразил я. - Принимают капли, но работают. Получают уколы пенициллина, но продолжают работать. И как вы можете мне не верить? Сомневаться в правде моих слов? Я коммунист.
       –       Это не важно, кто вы. У нас своих полно ищущих работу. И если это человек действительно нуждающийся, то мы ему предоставим работу, независимо от того член партии он или нет. А вы сорвались с места, не поработав. Вам дали назначение, надо там и работать.
       –       Мне туда не давали назначение. Я сам поехал. И после окончания университета я уже отработал 3 года.
       –       Вы слышите, - вмешался 1 секретарь, - коммунист! Он говорит «отработал», для него имеет значение только это.
       –       Я отвечаю на вопрос. Я отвергаю незаслуженное обвинение в летунстве, а вы меня стараетесь поймать на каждом слове. Странно и дико: так встречают партийные руководители коммуниста и так грубо разговаривают...
       –       А как же с вами разговаривать? - перебил секретарь райкома. - Свили себе гнездо и вот в него устремились. Бросили работу, город, где вы нужны и приехали сюда, куда вас не просили!
       –       Как это гнездо? Вы не имеете права говорить подобное. Я к вам обращаюсь за помощью, а вы вместо того, чтобы помочь, оскорбляете меня, употребляя выражения «сорвался», «гнездо», «у вас нет скромности» и т.д.
       –       Вот именно, гнездо! - Рявкнул 1 секретарь райкома.
       Но Сокуренко поспешил его утихомирить и сказал, как бы недоумевая:
       –       Мы вас не ругаем и не оскорбляем. Но мы объясняем вам, что на партийную работу не назначают. Другой работы у нас нет, езжайте на село. А на меня не надо шишек валить, их у меня и так много.
       Я встал и не дожидаясь пока он выговорится, сказав «до свидания», вышел. К Храпунову секретарша опять не пустила.
       –       Он занят - и только. - Идите к зав отделами, к Шохановой – секретарю по пропаганде. Он вас все-равно не примет, пока вы к ним не пойдете.
       Решил для полноты впечатлений пойти и к другим фигурам, или, правильней сказать, «штукам». Но отложил до следующего дня.
 
08.10.1955
       Вечером затеял прогулку с Саней. Меряли улицы, главным образом проспект Карла Маркса. Потом зашли в ресторан, выпили пиво. Вернулись домой поздно ночью.
       И все же утром рано проснулся. Как всегда сходил на базар, сделал покупки и поехал в Обком.
       К Храпунову уже была очередь. Время 9 часов 30 минут, а людей человек 10. Долго пришлось ждать. То и дело называлось имя и отчество Храпунова по телефону, в приемной, среди ожидающих. Павел Филиппович. Назывались имена других людей.
       Напротив Храпунова в отдельном кабинете сидит человек, являющийся как бы архивариусом Храпунова. Его фамилия Кузнецов огромный, толстый, лохматый человечище. Самодовольный, но не умный – это видно из его телефонных разговоров и реплик. Одной просительнице он ответил: «Вы не шумите. Ша!». Кому-то сказал про себя: «Живу не горюю. Денег, не то, чтобы много, а мало. Значит, не особенно роскошно». Такая у него несвязная речь у этого Кузнецова – правой руки Храпунова. А ведь через руки этого умника проходит вся переписка, все жалобы и сигналы, часто не достигая глаз самого секретаря Горкома.
       Итак, у входа к Храпунову – два цербера. Один – секретарь – закрывающая доступ лично и по телефону. Другой – Кузнецов – зав секретным отделом, вскрывающий письма и жалобы.
       Я сам слышал, как надрывался до хрипоты телефон. Как грозно и гневно требовала какая-то женщина, у которой сносят дом, соединить ее с Храпуновым и как эти требования наталкивались на бездушие и равнодушие секретаря и Кузнецова. Хотя женщина звонила 5 раз, ее так и не соединили с Храпуновым.
       Зато, когда явился начальник милиции Яковенко, Храпунов прекратил прием и  полтора часа занимался только им.
       К разным людям, разный подход. Яковенко – генерал-майор милиции, держится надменно и с достоинством. Вошел в приемную и стал басить, как-будто бы он один был там, на людей-сошек – никакого внимания.
       Посидев несколько часов в приемной Храпунова, я узнал и увидел многих тузов из Горкома партии. Акимова – зав пром. отделом. И других заведующих отделами.
       Мне не повезло. После Яковенко Храпунов перестал принимать посетителей с личными вопросами. Нас таких осталось двое. Но он передал секретарю, а она нам, чтобы мы шли к зав отделами. Секретарша, вреднющая девчонка, противная, хамоватая, издевается надо мной:
       –       Завтра он вас тоже не примет. Я ему доложу, что он вас направил к Шохановой, а вы не пошли.
       Не стану же я врываться к Храпунову в кабинет. А эта сучка, как назло стала у меня на дороге. Так бы и двинул ее ногой: «Прочь с пути, дай пройти!». Она читает историю 9 класса, школьница еще. А как себя ведет, как держится вызывающе со всеми!.. Как-будто она пуп земли, или, по крайней мере, кусочек пупа, а пуп ее - шеф Храпунов.
 
       После неудачи у Храпунова, зашел на всякий случай к Давиденко – зав отделом школ горкома. У него отдельный кабинетик. Сидит себе бездельник и посмеивается. Не очень-то видный из себя человек: звезд с неба не хватает, но себя уважает, внешне вежлив. Но в душе безразличен к людским несчастьям. При мне приходили, плакали, а он улыбался во весь рот.
       Для виду записал мою фамилию. Долго и с любопытством читал мою анкету, автобиографию. Но это не из участия, а от безделья. Выслушал меня охотно, а потом сказал:
       –       Видите ли, у меня ничего нет.
       Я поблагодарил его и откланялся. Больше мне ничего не оставалось делать. Если он даже к хулиганскому поступку Смоляренко остался равнодушен, то что мне еще с ним разговаривать? Нервы портить, а пользы нет. Но хорошо, что я у него был, будет еще одна сошка у меня на заметке.
 
       Сегодня снова заболел папа. Он вчера вечером в дождь ходил за молоком, хотя мы его уговаривали не идти, он не послушался. Молока не достал, а простудился. Утром встал чуть живой. Всех побудил, стонет, мучается. Дышать ему трудно, сердце болит, ноги стынут.
       Мы с мамой всю горечь на него вылили. Такой упрямец, сам себя с ног сваливает. Если бы слушался, выздоровел бы. Он от наших слов, упреков совсем растерялся. Я-то не так его сильно ругал, как мама. Но я ей сочувствую, трудный он человек.
       Когда мама ушла на работу, ему сделалось хуже. Пришлось вызывать карету, а потом лечащего врача. Скорая помощь сделала укол. Врач сказал, что не может определить что у него такое, но уже предположила: это или инфаркт или воспаление легких. Паникеры они жуткие, врачи. А я думаю, что это простуда, которая закончится благополучно. Она порекомендовала мне не отходить от папы. В его возрасте очень опасно болеть.
       Целый день сижу дома. Ухаживаю, подношу, кормлю, выношу. Папа даже Вовочкой стал меня называть, чего от него редко услышишь. Это весьма трогательно. Хочется ему облегчить, но обида на него не проходит: почему он наперекор всем решил выйти из дома?
       Сегодня у Мары выходной, хотелось бы к ней зайти, отвлечься. Сегодня Саня уезжает. Мама поехала к нему прямо с работы. А я не могу, сижу с папой. И самое главное, я не поехал к Храпунову. Пришлось отложить все дела. Черт с делами, лишь бы папа выкарабкался.
       Софья Ионовна – хороший сосед, хотя ее ругают и тетя Аня и мама с папой за надоедливость. Она пришла и сидела, пока я не вызвал врача. Давала папе капли, ухаживала. За одно это ей можно все простить. Люди не ценят доброты и чуткости. Даже мои родители этого не понимают. Она ведь очень добрый и радушный человек.
       От Симы есть письмо. Он в Москве на усовершенствовании. Пишет, как всегда дребедень. Но парень хороший, преданный. Ему нужно сразу ответить. Он лучше Яньки – умнее и роднее.
 
       Вчера мы опять провели вечер с Саней. Ходили по проспекту, а привал сделали в ресторане. Ресторан, как ресторан. И пьяные шулера в карты, и женщины с распатланными волосами, испитыми фиолетовыми лицами, парочки «дружочков» - на час и на жизнь, как придется. Какой-то безрукий парень подобрался к шулерам, попросил денег и те ему дали 10 рублей. Он был рад, немедленно пропил червонец и стал приставать к этой компании до тех пор, пока один, вышедший из себя, не ткнул его с размаха ногой по животу, что аж упал безрукий.
       Шулера были евреи, но вели себя довольно нахально. Размахивали кипами денег, играли и спорили; спорили и играли и все эти свои дела запивали вином и пивом.
       Выйдя из ресторана, приподнятые пивом, мы разоткровенничались с Саней. Он мне рассказал о своих житейских и любовных похождениях, вплоть до того, как он раздевал...
       Красивая была девушка. Но он ее все-таки побоялся, а потом жалел об этом. Что бы он не говорил, он старался всюду себя возвеличить, а деяния свои приукрасить. Правда, раз у него вырвалось: «Я люблю похвастать».
       –       Меня хотят назначить начальником порта.
       –       Мне все говорят: молодец Александр Наврулович, за что ни возьметесь, все сделаете.
       –       Из всех, кто со мной заканчивал, я на самой высокой должности.
       –       Меня никто не проверяет, знают, что если я что делаю, так лучше быть не может.
       И т.д.
       Между прочим, в припадке откровенности, я ему рассказал кое-какие интимности из моей заграничной жизни. Думаю, что можно было воздержаться, грызу себя, что выдал, особенно одну тайну.
 
       Скучаю за Марой. Несколько дней у нее не был. Тяжеловато одному. Послушать пение, пооткровенничать, даже приласкаться – это все же лучше, чем ничего. При всех ее недостатках - физических и в манерах (она руками давит мух или иногда выражается довольно грубо), в характере (вспыльчива, неуравновешена) с ней очень приятно. Особенно, когда поет. Но странно, после всего, что было, целомудриничает. А однажды за грудь надавала мне тумаков. Когда же я присмирел, сама приоткрыла и вынула, дала приласкаться. Пылкая. Но не активная, как все женщины. Во мне начинает сомневаться, настаивает, чтобы я приходил вечером. А я не могу, неудобно. Она злится, стыдит меня, упрекает. Вечером раз я был, потащила на Карла Маркса, измучила меня на гуляньи. Ее носить надо, не вести. С ней не прогулка, а ползанье. Но ей хочется, видимо, показаться людям в моем обществе, и она для этого не жалеет сил и своих больных ног.
 
09.10.1955
       Сочи, 9/Х-55 г.
       Дорогой Вовочка!
       Я тебе очень благодарна за письмо. Огорчена твоим положением, но ты не робей, борись и своего добьёшься. Я тебе не советую уезжать из Днепропетровска никуда, особенно в село. Ты оттуда уже не вырвешься никогда. Кроме того – заведующий домом культуры, это не дело. Я тебе советую написать в Ленинград и в Москву относительно заочного обучения в институте журналистики. Я тут беседовала с одним корреспондентом Краснодарской городской редакции. Он мне сказал, что его товарищи легко туда были приняты (в Ленинградский). Обучение 5 лет для людей без высшего образования. Ты запроси. Мне кажется, что тебе года два учиться – может быть на 2-ой курс удалось бы на дневной. Я думаю, что Куприков тебя в конце-концов устроит.
       Здесь с преподавателями ужасное положение. Я тут с одной познакомилась, была у неё дома – старший преподаватель английского языка в школе № 1. Она мне рассказала, что ей дали по четыре часа в неделю. Она вынуждена была устроиться в библиотеке и другие учителя тоже устроились, где кто смог. Она говорит, что в средней школе это будет около пяти лет. Раньше было 5 первых классов, а теперь 2, старших классов тоже меньше.
       Вовочка, потерпи немного, не расстраивайся. Я тебе смогу помочь посылать ребёнку, а прокормят тебя родители. С 1/XI я буду получать по 1200 рублей с пенсией в месяц. Мне столько не нужно и я тебе помогу. Временно не будешь работать, не страшно. Не ты же виноват, а история. В парторганизацию не обращайся – они тебя зашлют. Ходи к Куприкову. Не волнуйся, уладится в конце концов. Если Куприков задумает послать тебя в область в какой-нибудь город, говори, что родители больные, что ты поэтому приехал. Подожди и, конечно, никуда не езжай.
       У меня всё по-старому, всё благополучно, чувствую себя хорошо, только болит правая рука, трудно писать. Купаюсь в море, делаю массаж руки. Лечиться здесь по курсовке – это пытки. И я этого не захотела.
       Имею отпуск до 25/X. Погода прекрасная, температура воздуха 22º и воды тоже такая, вечером тоже тепло. Я хожу в босоножках без чулок и в тонком жакетике. Вечером светло везде, как днём. Вообще здесь прекрасно.
       Сегодня я получила письмо от Людмилы Александровны, от секретаря и еще одной сотрудницы – письмо коллективное от имени всего коллектива. Ждут меня 25/Х, работы много.
       Получила письмо от Евы и Блох Аси Абрамовны. Никому не могу сразу ответить, так как трудно писать... Если не пишу, рука мало болит, после письма, сильно болит. Будет история с работой, но я ни о чём не хочу сейчас думать. Никому не говорите, что я не лечусь, дойдёт до Одинцовой (это медсестра-паршивка, которая делает уколы Софьям, чтобы не узнала). Мне добавили отпуск для лечения...
       Рада, что Оличка и Коля вырвутся из той глуши.
       Я рада, что все родные пишут, правда, написала Люсе и Цире, но ответа нет. Напишите как дела с сахаром, есть лимоны в городе. Здесь много лимонов.
       Какая погода и температура. Как здоровье мамы и всех родных. Сердечный привет всем родным без исключения. Целую вас всех.
       Тётя Аня. Пишите.
       Это мне Марья Емельяновна прислала письмо с конвертом для ответа, я его попользовала пока.
 
11.10.1955
       Пару дней не писал, так как был отвлечен делами. Папа уже поправляется. Врач, которая его лечит, - Ритова – молодая приятная женщина. Она училась вместе с Бебой и знает ее и меня. К папе относится внимательно и навещает его в первую очередь, раньше других больных.
       Вчера отправил письма дяде Леве, Симе и «до востребования» одни фотокарточки Саши Бебе. Посмотрю, ходит ли она на почту, от меня ли одного получает письма. Если нет, письмо вернется обратно.
 
       Вчера смотрел кинофильм «Пышка». Ходил вместе с Марой. Она заимела совесть и дает мне теперь деньги на билет. «Пышка» - потрясающий фильм. Фильм о людской жестокости, о скотстве, о лживости людей. Море юмора тонкого и едкого. Каждая фигура – вылепленный образ со своими индивидуальными черточками. Хороша и Пышка, именно такой она и должна быть – толстушкой, с красивыми глазками, миловидной, но с деревенскими причудами и привычками.
 
12.10.1955
       С Инной смотрел «Карьера». Польский фильм с оборванным концом. Пустой и многословный. Противно, досадно и ни капельки не интересно. Билеты дорогие. Когда узнал, хотел было отказаться, но из-за Инны взял. Неудобно было перед ней: что обо мне подумает?
       Был на нее сердит, что не вернула деньги. Держалась скромно, да и мне неудобно с ней переходить грань обычных отношений. Хотя однажды – это было позавчера, когда она к нам пришла и я провожал ее домой, мы долго бродили по улицам и держались под руки и за руки, совсем как влюбленные. Она слишком молода и не в моем вкусе. Хорошенькая. Скроена соразмерно, но толстовата и медлительна в разговоре. В литературе понимает мало. Например, о Бомарше сказала, что он писатель 13 века, а Шекспира отнесла к 18 веку. Словом, профан.
       Когда фильм закончился и мы подошли к трамваю, Инна сказала:
       –       Ты не будешь обижаться?
       –       А что такое?
       –       Тебе на трамвай в эту сторону?
       –       Ты хочешь уйти? - Вместо ответа спросил я с улыбкой, - пожалуйста, зачем же мне обижаться?
       –       Я не на трамвай, а в артель «химчистка», узнать насчет макинтоша.
       –       Я тоже в ту сторону, - сказала Инна, - мне за хлебом.
       Когда мы перешли на тротуар, после некоторого молчания Инна снова задала мне вопрос:
       –       Ты не будешь обижаться?
       Я не знал что ответить, а она между тем тоже не решалась продолжать и вдруг сказала:
       –       Ты сейчас не работаешь? Возьми деньги. Только не обижайся.
       –       Ладно, - сказал я, смешавшись, между тем, как она сунула их мне в карман.
       Я протянул ей руку и ушел в своем направлении, а она – в хлебный магазин. До сих пор мне нехорошо от этого странного разговора. Мара умней и проще. Она дала мне деньги без всяких условий и оговорок. А эта не нашла ничего лучше, как меня же поставить в неловкое положение, думала она или не думала об этом. Мол, тебе должно быть стыдно, неловко, если ты возьмешь у меня деньги, но – на!
 
       Позавчера зашел к Куприкову. Его не застал, но секретарь Полина Леонтьевна сообщила, что есть новая вакансия. Какая, она не сказала.
       –       Куприков знает? - Спросил я.
       –       Нет.
       И я стал его дожидаться. Он пришел, секретарь вышла.
       –       Я только приехал, ничего не знаю. Вы спросите у Полины Леонтьевны.
       –       Спрашивал уже. Она сказала, что есть место.
       –       Ну вот, подождите ее. Мне еще ничего не известно.
       Пришла она, он вышел.
       –       Вы придите завтра утром. Я ему только что сообщила, но он сегодня этого вопроса решать не будет.
       –       Скажите, по крайней мере, что за должность имеется ввиду?
       –       Прибыл приказ из Москвы о введении политзанятий в школы ФЗО.
 
       На следующий день без 10 минут 9 был уже там. Куприков явился в половине 10. Вошел к себе в кабинет и позвал:
       –       Товарищ! Войдите.
       –       Так вот, - сказал он мне, - вводятся политзанятия во всех школах ФЗО. Но это будет только в ноябре.
       Я скривился. Он это заметил и поспешил успокоить, решив, что я не знаю когда будет ноябрь:
       –       Это в следующем месяце. Вы к нам придете в начале ноября. А пока вам придется подождать.
       –       Скажите, часов будет достаточно?
       –       Да.
       –       А как же быть мне с партийным учетом? Ведь я на временном и меня прикрепляют к школе.
       –       Ну и пусть. Потом переведетесь.
       –       А нельзя так, чтобы поближе к дому, чтобы не было очень далеко? - Спросил я, выполняя мамино наставление.
       Его возмутила моя навязчивость. Он заметил с улыбкой раздражения:
       –       В любой конец довезет трамвай. Близко не смогу вас назначить, так как занятия там начнутся гораздо позднее.
       Я попрощался, поблагодарил.
       А на душе все еще кошки скребут: ведь это больше месяца ждать. Только в середине ноября смогу работать. Как это долго... Правда, он меня твердо заверил и сам, без моих намеков, что это уже точно и окончательно, что я могу не сомневаться, что буду работать. Но трудно так долго ждать, ведь уже и так я натерпелся немало мучений.
       Позвонил маме, а она в свою очередь меня обрадовала:
       –       Лищенко передал, чтобы ты немедленно ехал к Штало в райком. Он что -то важное хочет тебе сообщить.
       Поехал. Ждал его в райкоме союза часа три... и не дождался. Взял там адрес 13 вечерней школы, что находится в тупике 3 номера трамвая в здании 88 средней школы. Целый час туда ехал. Застал его, но он был занят: какая-то баба ругала его всякими сальными словами, требовала принять ее сына в школу. Он отказывал, но когда она пригрозила, что пойдет в райком и горком, приказал принять парня. Потом готовил приказ об исключении некоторых хулиганистых учеников, диктовал, а женщина рядом с ним записывала. Потом все пошли на линейку, где должен был слушаться этот приказ. Мне Штало сказал:
       –       Погуляйте немного. Я скоро приду.
       Вернулся он не один, а с завучем и преподавателями.
       –       Ну, рассказывайте, как ваши дела. Я думал, - перешел он сразу на «ты», - ты уже уехал отсюда. Не приходишь, не подаешь звука. Сняли с учетов? Жену перевез? Сына?
       –       С учетов сняли, а семья там.
       –       Устроился?
       –       Нет еще. - И я рассказал ему о всех моих похождениях, о должностях, которые уплывали у меня между пальцами.
       –       Ты и у Батюка был? Ты и у Давиденко был? - говорил он радостно, - значит, ты их всех обошел?
       Я ему рассказал о Куприкове и его обещании.
       –       Так, так. Значит, пока не устроился. Слушай меня. Есть должность завуча. Это тебе подойдет больше всего. Сможешь и в ФЗО читать и работать завучем.
       –       В дневной школе или вечерней?
       –       В дневной. Я думаю мы их уломаем, - добавил он, подразумевая под словом «их» Кавуру, Резина и других вышестоящих, - придешь ко мне в райком в субботу в 2-3 часа дня. И мы начнем действовать.
       С этими словами в голове я уехал. Домой прибыл поздно. Мама уже волновалась и нервничала. От моего стука встрепенулась, вздрогнула, что дало повод посмеяться папе над ее пугливостью.
       Вместе меня ругали, что я так долго не был дома, что ушел, не предупредив, что вернусь поздно. Прямо из огня да в полымя! Беба ревновала, поэтому я сидел дома, здесь же переживают – и это тоже держит меня в четырех стенах...
 
14.10.1955
       Пишу в кухне на шкафчике: папе не хочется, чтоб я зажигал свет в комнате. Он вообще не пускает меня зажигать свет до маминого прихода - «нагорает!». А сейчас половина 6-го и темно. Уйти мне он тоже не дает. И вот сижу, мучаюсь. Только что решил все-таки зажечь свет и пописать.
       Ночью папа задал нам перцу. Несколько раз нас подымал, всю ночь нам не давал спать: то стонал, то кричал «задыхаюсь», или, вернее, если перевести на его словарь - «дыхание сперло».
       С вечера ему было холодно. Мама обложила грелками, плотно укрыла двумя одеялами. Но в 12.30 – поднял переполох: «дыхание» и т.д. Мы все вскочили, мама дала ему валидол, но он продолжал стонать всю ночь: «Ох, ох, ох» и «нечем дышать». Он стонет, а мама его ругает, требует: «Замолчи!», «Держать себя не умеешь!», «Эгоист!», «О других не думаешь!», «Паникер!», «Как ты боишься за свою шкуру», «Свернул головку набок», «До каких пор ты меня будешь терзать?!». Сегодня даже договорилась до того, что бросила весьма обидное и, отчасти незаслуженные обвинения:
       –       Ну я -то терплю понятно еще, а Вова за что страдает? Зачем ты его мучаешь? Ты о нем думал прежде, заботился?.. 9 лет трепался где-то, а ко мне пришел больной и беспомощный. За что я должна сносить эти муки?
       Она ругает, а он:
       –       Ой, голова. Ой, сердце. Перестань меня расспрашивать... - и замолкает.
       Не стонет, не охает, пока еще помнит о мамином внушении. Но пройдет полчаса-час и опять он начинает стонать. И опять повторяется все сначала. Я уже урезониваю их обоих, папу прошу не стонать, маму – не нападать на него за это. Но это не помогает.
       Папа нетерпелив, как ребенок. Хочется рот пополоскать – криком кричит, надоедает, не считаясь с тем, могут ему сразу дать воду или заняты; хочет кушать – и минуты не подождет. Хочет «по маленькому» - кричит ночью, будит всех: «Ой, дайте кто-нибудь банку!». Целый день он штурхает, командует, понукает. Мне-то не трудно исполнить его просьбы и требования, а вот маме – тяжело. Она приходит усталая с работы, да еще возится дома до самого сна. В этом смысле я ее понимаю: папа не хочет считаться с нею. Но с другой стороны мама жестока и несправедлива к нему. Не верит в его болезнь, говорит, что он притворяется, напускает на себя, преувеличивает и т.д. Она ему запрещает стонать, подавать голос, будить ее. Но ведь он больной человек! А мама с этим не хочет считаться и кричит на него, как на здорового.
       Сегодня мне он пожаловался, что когда мама болела, он за ней ухаживал во всяко время и не сердился за нее за это. А она за ним не хочет ухаживать и называет его эгоистом. Словом, ночью не было ни сна ни покою. В 3 часа папа забился в судороге – лихорадка, говорил, что у него колотится в мышцах, что режет в сердце...
       Всю ночь с короткими передышками длился кошмар. Я вспомнил Белыного отца и мне стало боязно, а не астма ли у него? Ведь и тот говорил: «задыхаюсь» и ловил ртом воздух. Но сегодня Богуславский меня успокоил, сказав, что астма бывает лишь когда кашель.
       Кое-как дотянули мы до утра. Мама накричалась, отвела душу, но ей это повредило и ушла она на работу еле передвигая ноги. Я не отношусь безучастно к их спорам, но мое вмешательство мало помогает, так все вошло в привычку.
       Утром, по единогласному решению всех троих, я пошел к Ритовой просить, чтобы она направила папу в больницу. Ритова отложила прием, пошла со мной. Она чудная. Красивая, умная и... любезная. Минут 20 потратила на меня, в то время, как ее там дожидались люди.
       До зав клиники не смогла дозвониться.
       –       Знаете что? - сказала мне. - Давайте пройдем к Богуславскому, договоримся насчет электрокардиограммы. А потом уже будем знать что делать. Ведь сейчас без точного диагноза его все-равно не положат в клинику. А нам ничего не известно о его болезни. Я хоть и маленький опыт имею, но все-же кое-что понимаю в болезнях, а вот что у него, никак определить не могу.
       Мы пошли. У Богуславского была раздетая женщина, я, увидев ее в открытую дверь, задержался, не вошел в кабинет. Но Ритова была так увлечена разговором с Богуславским, что не обратила на них внимания и сказала мне:
       –       Войдите!
       Я вошел и вынужден был, смущенный, уйти, под окрик самовлюбленного врача:
       –       Куда вы идете?!
       Короче говоря, Ритова с ним договорилась обо всем без меня. Решено было, что в 12.30, когда он будет ехать к одной больной, заедет попутно и к папе на том же такси. Поблагодарив Ритову (я до сих пор не знаю, как ее зовут) неоднократно и услыхав от нее любезное «пожалуйста», побежал домой подготовить папу, убрать в комнате.
       Богуславский ведет себя, как барин. Сам не хочет даже свою аппаратуру нести. Все меня заставлял. Интересно, если бы я был секретарь райкома, он и тогда бы меня заставил? Нет, конечно, он перед высшими изогнется.
       Заехали мы на квартиру к больной. Я выносил и вносил в машину ящик с аппаратом, снимал пробки и прочее. А он знал командовать и разговаривал снисходительно. Только на обратном пути заговорил по-человечески, расспрашивал обо мне.
       Теперь создалась такая ситуация: в 2 часа мне нужно быть у Штало и у Богуславского. Куда пойти, а куда не пойти?
 
       С утра хочу с Марой выбраться в кино. Сегодня заходил к ней. Она мне чудеса рассказывает про своего Сеню. Он к ней опять заходит, просится, но хочет с ней уехать куда-нибудь подальше от родителей – те его съедают. Он уже согласен и здесь к ней вернуться, но Мара его не принимает. И вообще, мне в этой истории до сих пор ничего не понятно.
       Ревнует, странно... ко мне. Спрашивает Мару, не обнимал ли я ее. Вот, нахал и дурак! Зачем он к ней лезет и жить с ней не хочет? Зачем он ее бросил и ходит ее умолять? Такого я еще не слышал ни разу, сколько живу на свете.
 
       Сдал макинтош в чистку и сегодня получил. Как замечательно почистили!
       Встретил Инну. Она меня не узнала, отшатнулась, когда я ее тронул за руку. Слепая... В кино она одевала очки. Решила ко мне приехать за английской литературой.
       Вчера заходила Лялька. Она стала вежливой и доброй. Переменилась из-за книг:
       -   Я тебе мешки твои распотрошу. Буду читать из твоей библиотеки.
 
       Пришли еще одни родственники, о которых я ничего не знал. Симин двоюродный брат Сеня. Он недавно вышел из заключения. Был осужден на 10 лет за неосторожно сказанное слово. До войны окончил институт, попал в армию и оттуда в тюрьму. Работал там инженером и, когда вышел, женился на дочери сапожника... Она – уродка, а он – умный, интересный парень. Но живут хорошо, дружно, счастливы.
       В Москве они виделись с Симой. Он их прислал к нам. Рассказывают, что Сима в личной жизни опять несчастен. Лиля приехала за ним в Москву: ревнует. Но он с ней не живет вместе, они в разных комнатах. Хочет от нее отдохнуть. В чем дело, что они не поделили, он ведь не рассказывает!
 
14.10.1955
       14/Х-55 г. [написал], отправил 23/Х (штамп М[осква]), прибыло 26/Х, ответил 27/Х
 
       Здравствуй дорогой брат Вова!
       Вчера получил от тебя письмо. Давно уже не имел от тебя таких подробных писем. Откровенно – не ожидал, что ты еще в Днепропетровске, а адрес Днепропетровска 5 я написал потому, что на 5-ое п/о получал сам письма до востребования, а также переводы.
       По письму чувствуется, что у тебя такой хаос мыслей и поступков, что ты сам не можешь разобраться в этом как следует.
       Начну хотя бы с работы, ты бросаешься из одной крайности в другую, ходишь, ругаешься и пр. Это конечно хорошо, что ты еще не впал в флегматизм и стараешься вести борьбу за существование. Твои родители правы, что не надо торопиться уезжать в район или предпринимать что-то на скорую руку.
       Ясное дело что ты (самостоятельный человек) чувствуешь себя неудобно и неловко, сидя на иждивении у родителей, при том больных. Но запомни, что они для тебя родители и куском хлеба никогда тебя не упрекнут. Им будет намного тяжелее, если ты устроишься на скорую руку где либо и будешь не совсем доволен. Ищи пока работу, чтобы она тебя удовлетворяла во всех отношениях, не надо особенно ругаться, а будь настойчивым и упрямым.
       Папа писал мне, что в Дербенте было место корреспондента (Дагестанской правды) но за тебя он не может договориться и тебе надо было приехать самому. Вообще мне не верится, что в большом городе нельзя найти приличную работу, надо добиваться. Запомни одно. Если ты попадешь в район, то оттуда ты уже никогда не выберешься.
       Ты не пишешь ни о ком из знакомых. Ведь в Днепропетровске есть у тебя знакомые, не думаю чтобы они не хотели помочь тебе. Очень хотелось бы приехать в Днепропетровск, поговорить с тобой обо всем и помочь по мере возможности.
       Папа собирается в Москву, если он приедет до ноябрьских, то возможно на 7-ое ноября я смогу приехать в Днепропетровск. В отношении Молотова – ничего не могу сказать. На Яню ты не обижайся, так как он сейчас в Свердловске и потому никаких сведений из Молотова написать тебе не может.
       Вообще у тебя получилась тяжелая семейная трагедия, говоря откровенно, мне очень тяжело было читать твое довольно таки пространное письмо. Возможно это не такая уж трагедия, так как ты системно шёл к этому разрыву, знал, что жизни совместной быть не может. Но после твоего письма такая тяжесть у меня на душе, что невозможно выразить даже.
       После всего описанного ты конечно правильно поступил. Это надо было ожидать давно. Если она тебя еще уважает так она должна приехать или в Днепропетровск или отделиться от родителей в Молотове.
       Я тебе написал свои взгляды но ни в коем случае не советы, так как в таком деле отец родной и тот плохой советник.
       Очень нехорошо, что твои родители болеют. Мне кажется, что они столько болеют, что уже все болезни давно должны были бы отцепиться от них. Кроме того они как видно плохо следят за собой.
       У меня новостей почти никаких нет. Живем с Лилей по-прежнему. Райка уже большая, ей только недавно исполнилось два года (10/Х-55 г.), уже начитает болтать, но плоховато. Так очень умная, знает и понимает все, а запас слов очень мал. Малютка бегает очень много, неутомимая до надоедливости.
       Ну вот кажется и все.
       Привет родителям. Желаю им здоровья. Целую крепко, твой брат Семён.
 
17.10.1955
       Адын муж. Как-то вечером после бани я заскочил к Аде. Был дома муж. Он меня встретил снисходительным обращением, с насмешкой в голосе разговаривал. Но за этой насмешкой чувствовалось раздражение и ревность.
       –       Оставьте портфель и шляпу, никто их не утащит. Заходите.
       Ада:
       –       Вы знакомы?
       Он:
       –       Как же, как же... Еще по пляжу.
       Я торопился и, когда мне предложили сесть, поблагодарил и сказал, что сейчас ухожу, так как зашел на минутку. Адын муж на это заметил:
       –       Что оправдываетесь?
       Ну не дурак и мелочник? Неужели он думает, что буду их разбивать? И вообще, что за бестактность? Не завидую я Аде, если он такой, как мне показалось в тот вечер. Она ведь – ангел, бесхитростный и с открытой доброй душой. А он, на мой взгляд, скаредный, своенравный и самовлюбленный.
 
       Лиля Милявская. К Маре как-то пришла женщина, которую я у нее видел девушкой года два тому назад. Это Лиля.
 
18.10.1955
       г. Днепропетровск
       почта № 5
       ул. Жуковского № 41/12
       Городынской Н. В.
 
       Сочи, ул. Короткая № 4/12
       Городынской
 
       Никому не говорите
       Я с 13/Х в косметическом кабинете начала снимать кожу лица, мне сказали, что за 4-5 дней она сойдёт. Однако уже прошло 5 дней и ещё не думает слазить. Кожа сильно почернела, лицо ужасное, а билет на руках. Никуда не могу выйти, даже плохо питаюсь. В общем – не везёт.
       Вот такую глупость я учинила. Не хотела писать, но решила написать.
       На это дело нужно недели 2.
       [Аня]
 
19.10.1955
       Как она свежо и молодо выглядит! Я ее помню еще по университету. Она была на курс выше нас. Уже тогда состояла в партии. Тогда она мне казалась некрасивой, так как обладает длинным и острым носом, который ее в девичестве портил. А сейчас... И нос не помеха ее миловидности. Стройненькая, беленькая, изящная. Поет она, правда, надрывно громко, хотя голос у нее неплохой. Мне слушать ее пение не так приятно, как Марино – звенит в ушах. Девочка Лиля умная, веселая. Много знает и запоминает. С ней есть о чем поговорить. Она не кичлива, не заносчива. Очень-очень естественна и уютна. В ее обществе любо и спокойно. Мы к ней пошли с Марой однажды вечером и пробыли до 12 ночи, уходить не хотелось. Они с Марой пели (для меня) трогательные старинные романсы, а я слушал и упивался их пением. Ни присутствие родителей, ни родственников, которые были на глазах, не помешало нам приятно провести время и получить удовольствие.
       Я прямо при Лиле сказал Маре, что за этот вечер от души ее благодарю, а за предыдущий, отнюдь нет.
 
       Марин дядя Перец Маркиш и Марина родня.
       Накануне нашего посещения Лили Милявской, буквально за день, Мара меня чуть ли не силком затащила меня к своим родственникам, о существовании которых до этого и не подозревал. Наше турне было вызвано обоюдным (хотя и не равным, естественно) интересом к судьбе известного еврейского поэта Переца Маркиша, который приходится родным дядей Маре.
       Кто-то ей сообщил, что из Израиля передавали: «Перец Маркиш ист фрай». Из других источников Маре стало известно, что произведения Маркиша впервые стали печатать. Значит он уже на свободе или скоро будет освобожден. Но надо удостовериться. И Мара решила поехать к другому своему дяде, брату поэта, который работает главным инженером одного крупного завода.
       Мы застали их в постели – дядю с женой и молодую чету – в другой комнате. Было 9 часов вечера и, несмотря на то, что они спали и дядя открывал нам в нижнем белье, мы просидели у них до 12 и, может быть ушли бы и позже, если б я не торопил Мару.
       Разговор вращался вокруг одного и того же и вскоре приелся мне. А Мара вовлекалась в беседу все больше, забыв обо мне и не считаясь с моею скукой. Я ей сказал об этом, когда мы вышли, а она еще обиделась: «Зачем ты брюзжишь?»
       О Маркише так никому и не известно. Может его нет в живых? На этот вопрос не дают ответа. «Дело находится в производстве» - так говорят в МГБ.
 
       Кино. В последние дни посмотрел с Марой кинокартины, понравившиеся нам обоим. Дня 3 назад - «Приключение с пиджаком Тарапуньки» и «Мелочь» – две сатирические картины; вчера фильм-спектакль «На бойком месте» по Островскому. Все это – очень хорошие вещи. Тарапунько (между прочим сам автор сценария) критикует с большим тактом и достаточным юмором плохую работу артелей индпошива и другое. В «Мелочи» - азербайджан-фильме, пробирается бездарное и халатное отношение к строительству жилых зданий рядом ответственных организаций и лиц. «На бойком месте» комментарий не требует. Но игра актеров – что-то потрясающее. Особенно в ролях жены, помещика и сестер купца, в доме которых происходит действие.
 
       17 числа получил письмо от Бебы. Получилось так, как я и думал, как ожидал, когда выжидал свои заветные 15 дней до ответа на ее первое письмо.
       По приезду сюда, я написал ей на второй или третий день и обратился «Бебочка!». Она мне ответила через 10 дней после прибытия в Молотов этого письма. 3-8-18 сентября. Я написал только 5 октября (ее письмо пришло 23 сентября). Получила она 10 октября и, несмотря на такой перерыв, почти сразу же ответила – 12 октября.
      Посылая ответ на ее сухое, вызывающее письмо от 18 сентября, в котором она обращалась (после моего обращения «Бебочка!»), - «здравствуй, Вова!», я решил на нее подействовать еще более сухим и безразличным тоном. При этом  предполагал, что она либо будет продолжать выкручиваться и играть свою глупую роль, выдерживать и затягивать сроки переписки, пока не доведет их до 2-3 месяцев на одно письмо, либо поймет, что игра опасна, резко изменит свою тактику, сразу ответит и будет более многословна; напишет и под диктовку Сашеньки.
       Так оно и получилось, как я больше всего ожидал. Видно, немало она поволновалась, пока прибыл мой ответ. На 10 дней 15 дней молчания – хорошая мера! Беба поняла, что повторением своей глупости, она может вызвать если не прекращение, то замедление переписки. Понятно, что это ей не желательно. Ей бы хотелось, как в июле-августе, когда на 5 писем из Москвы, Днепропетровска и Евпатории, полных теплоты и ласки, она отвечала одним сухим, издевательским письмом без обращения, без доброго слова. На повторение подобной истории она уповала, когда выкидывала свои коленца с письмами. Не клюнуло. Больше того, дало обратный результат, и Беба испугалась, стала резко менять курс. Правда, видимость прежнего трюкачества сохраняется: «Здравствуй, Вова» и «Как здоровье Натана Соломоновича?» - это она о моем папе, хотя раньше никогда так его не называла и др. Но в основном, если копнуть глубже – полная капитуляция и отказ от старых кривляний.
       Во-первых, быстрота ответа; во-вторых, первое письмо под диктовку Сашеньки; в-третьих – попытка пригласить меня туда, хотя бы устами Сашеньки; 4) заискивающий, смиренный тон, а не стандартная заносчивость; 5) многословность заместо сухости и скупости. Конечно, для нее это -  спасательный круг. Если бы не это, то полный разрыв со всеми вытекающими последствиями. А так она может еще на что-то надеяться, по крайней мере, претендовать на приезд ко мне.
       Видно, испытание нелегко ей далось. Выдержки не хватило. И делает она это вопреки желанию и советам родителей. Они навеяли ей предыдущую линию поведения. Она настойчиво просит писать ей «до востребования». Какие-то «веские причины». Эти причины – несогласие с родителями – врагами моими.
       А ее сердце дрогнуло. Она уже кается, я уверен, что выпустила меня, что вынуждена теперь жить одна. Ее надежды на быстрый успех, основанные на курортных впечатлениях, рассеялись, как утренний туман. Успехом она не пользуется. На старичье она не падка. А молодого, как я, не поймаешь. Остается одно: искать примирения со мной.
      Как бы то ни было, самолюбие мое удовлетворено. Признаться, мне было обидно: как это так, она от меня отвернулась, проявляет равнодушие и даже гордость. Неужто я такой скверный, ничтожный, что от меня можно легко отказаться? Обидно было и то, что я к ней обратился нежно, а она ответила мне плевком. Я не мог поверить себе: неужели она не дорожит мною, так легко готова обречь себя на одиночество, расстаться, отвергнуть мужа, тогда как отчаянно хваталась за меня и, можно сказать, силком на себе женила?
       Теперь все прояснилось. Теперь мне не стыдно, не обидно. А что до нее, то ни раньше, ни теперь я особенно о ней не жалел – знаю, есть сотни лучших. И она об этом знает.
       Отвечу ей вовремя – завтра или послезавтра. Сашунчик, наконец, включился в переписку. Его письмо – это-таки его письмо. Но составлено письмо путем тщательного отбора нужных ей и навеянных ему мыслей. Над этим письмом Беба немало потрудилась. Видно, что она уже спохватилась и с ужасом глядит на содеянную ею роковую ошибку. Очень приятно, очень хорошо! Поделом ей!
 
       Сегодня была побелка. Целый день потратил на передвижение вещей и уборку.
       Завтра партсобрание. Я вчера взялся на партийный учет и уплатил партвзносы – 40 копеек за два месяца! – по-безработности.
 
       Тетя Ева получила письмо от детей. Ходит, показывает фото Танечки: какой у нее умный взгляд! Какая она красавица! И т.д. Любит хвастать. Оля с мужем собираются сюда переехать.
       Я сказал тете Еве: «Какой у тебя молодой, свежий вид!». Она ответила: «Скоро я его потеряю... приедут дети, надо будет нянчить Танечку, ухаживать за детьми».
 
21.10.1955
       Позавчера вечером я придавил себе позвоночник (у самой шеи) мешком с книгами. И вот теперь болею. Маме понадобились туфли из чемодана, а чтобы их извлечь, надо был снять все мешки. Несмотря на болезнь, утром я распаковал все мешки, залез на шкаф и уложил все книги. Папа приделал хорошую подставку для них, но, тем не менее, придется покупать книжный шкаф – это не место для книг – на потолке.
       Сегодня хочу ответить на Бебино письмо.
 
       21/Х-55
       Здравствуй, Беба.
       Отвечаю на твое письмо от 12/Х.
       У меня никаких изменений. Люди советуют ехать в район. Там дают мне хорошие должности – редактора газеты, зав отделом культуры, зав отделом школ. Наверно, я так и сделаю. Подожду до ноября, пока приедет зав Гороно. Он обещал мне должность завуча школы, а сам уехал в отпуск. Если не выйдет ничего – поеду в село.
       Ты спрашиваешь о Натане Соломоновиче? Натан Соломонович пока на больничном, но уже выздоравливает.
       Жаль, что Сашенька не учится, по крайней мере он уже должен разбираться в буквах, читать.
 
       Милый сыночек!
       Как бы мне хотелось, чтоб ты стал грамотным. Тогда бы ты чаще писал! Мыслимое дело – за 2 с лишним месяца я получил от тебя только одно письмо!
       Любимчик дорогой! В Молотов я вернуться не могу, там плохой для меня климат и я там часто болею. Приезжай ко мне ты. Здесь лучше. А Мишеньке объясни, что я не могу к нему приехать. Я очень рад, что ты и Мишенька меня не забыли и хотите меня видеть. Но для этого вам надо приехать в Днепропетровск. Спасибо, Сашенька, что написал про Машку. Она очень хорошая кошка и ты ее не обижай.
       Напиши мне о своих друзьях и подружках. О Наденьке – она бывает у тебя? О Юлике и других. О их мамах и папах. Как они все живут? Как их здоровье? Как чувствуют себя совсем маленькие девочки Лорочка и Леночка? Как живут Сошкины? Дядя Михаил Лукьянович? Тетя Муся, тетя Дина, тетя Хена, дядя Павлик и дядя Иосиф?
       Больше напиши мне про себя. Как твое здоровье, аппетит? Много ли ты бываешь на улице? В театре, кино, зоосаде? С кем дружишь? Есть ли у тебя новые игрушки? Что ты читаешь? Какие стишки и песенки знаешь?
       До свидания, родненький, славненький птенчик мой. Целую тебя горячо. Твой папа.
 
       Ты считаешь, Беба, что писать Днепропетровск-5 «дурной тон». Можешь не подражать «дурному тону», я ведь не просил. Это для тех. Кто хочет, чтоб письма скорее доходили.
       Привет родителям и знакомым. Всего хорошего. Вова.
       Фотографии Сашеньки перешлю в ближайшие дни почтой.
 
25.10.1955
       Шея так заболела, что пришлось мне слечь. Однако, на партийное собрание в 71 школу я все-таки пошел.
       Впервые за свою партийную жизнь опоздал на собрание и... на 2 часа. Но не жалею. Это было не собрание, а обсуждение склок и сплетен. Из 9 коммунистов 8 – женщины и только директор школы – мужчина.
       Я пришел, когда говорила завуч. Она наговаривала на другого завуча – беспартийную. За ней тем же методом действовали другие ораторы. И только директор был объективным и правильно указал, что самокритикой в их выступлениях и не пахло. Словом, я увидел из этого собрания, что по сравнению с моим коллективом в Молотове (а я его считал недружным) этот коллектив – грязный, базарный. Стыдно было слушать выступления коммунистов – похоже было на перебранки базарных торговок!
       Насилу высидел и это при моей болезни было особенно невыносимо.
 
       Дома, лежа с вывихом, подхватил ангину. Решил немедленно от нее избавиться. Принимал 2 с половиной дня каждые 4 часа по 2 таблетки пенициллина и по 2 таблетки норсульфазола. Полоскал содой горло и смазывал йодом с глицерином. Сегодня я уже здоров. Но от обилия лекарств вчера весь день бегал, гонимый сильным поносом. Словом, одно за другим.
 
       Бебе отправил за эти дни фотокарточки в 5 конвертах, подготовил к отправке еще 4. Таким образом я освобожусь от этой обязанности.
       Хочу не мстить, быть честным: раз обещал – выполню. Пусть клеит себе альбомы. Отправлю даже снимки, где она голая кормит Сашу. До беременности она меня как-то просила сфотографировать ее голой, чтобы осталась память о ее фигуре. Я отказался, но снял ее кормящей. Теперь, обнаружив эти снимки, отправил ей.
 
       Вчера был у Мары. Ее мать уехала. Она плачется, что ее преследует муж.
       –       Вчера в воскресенье он был. Дождался, пока выйдут гости и стал ко мне приставать. Я вся покусана и пощипана, тело болит. Он держал меня до 3 часов ночи в подъезде (я его из дома выпроводила вместе с гостями). Сказал, что хочет развестись. Но советовал взять на себя причины развода. Не обвинять его и его мать, а заявить что-либо вроде того, что он импотент.
       Сплошные глупости. Он ей обещал, что больше не придет. Он добивался развода. А вместе с тем он ей внушал, что, как законный муж, имеет на нее право и может с ней жить. Она, по ее словам, выгнала его. Он ей противен. И она все же перестаивает с ним в подъезде до 3 часов ночи, допускает, чтоб он ее щипал и кусал, обнимал и целовал. Он от нее отказывается, но упрекает ее, подозревает и ревнует. Говорит, например, что она живет с Лешей или со мной, раз мы ходим к ней. Не пойму ничего... Вчера она хотела со мной пооткровенничать, объяснить эту загадку. Но постучал Леша и она замолкла.
       Надо выведать ее тайну.
 
29.10.1955
       Последние дни октября. Никогда так не хотел, чтобы время прошло скоро. Ведь ноябрь – месяц больших ожиданий и возможностей, в ноябре я буду работать!
 
       Вчера был у Ады. Она поглощена материнством. Девочка, девочка – все в доме трусятся возле ребенка. Как все еврейские дети, Аня очень болеет и температурит. Мама и бабы с ног сбились, не знают, что предпринять, как вылечить свою 2-х месячную любимицу.
 
29.10.1955
       Здравствуйте дорогие Нуся, Надя и Вова!
       Позавчера получил твоё, Вова, письмо, которое весьма мало нас порадовало. Очень печально, что ещё не устроен и не везёт тебе с устройством.

איך פאַר שטײ [פאַרשטײ] ניט די פּריטשינע: צי סע איז דארט אין אַלגימײנעם שװער צי [צו] קריגען אַרבײט, צי דער פאַר [דערפאַר] װאָס דו ביסט אַ יִד [ייד]?
 
       Но как бы то ни было – неприятная история.
       Почему ты размышляешь про Дербент? Или ты не хочешь оставлять Днепропетровск из-за родителей. Конечно, приятнее было б жить совместно или хотя бы в одном городе, но что делать, если не удаётся и невозможно? Что мы делаем, если Сима и Яня вдали от нас? Не знаю, как с Яней будет, а Сима мог бы работать в Дербенте.
       Рядом с нами живёт молодой врач Ленинградского института, который лучше Дербента ничего не находит. Тебе нужно было б до поездки на курорт ещё заехать в Днепропетровск. Понюхать насчёт работы, договориться и поехать на курорт, или заехать в Дербент и договориться, а потом поехать. В Дербенте ты бы прекрасно устроился, причём перспективно устроился бы. Но ты хотел, чтобы без тебя договориться. Так же не бывает? Сейчас ещё нужен в Республиканскую газету корреспондент для Южного Дагестана. Эта работа связана с поездками по районам, но зато оклад приличный. Не меньше 1500 рублей, а дальше зависит от самого работника. Требуется корректор в нашу местную газету. Оклад небольшой 600 рублей, но редакция обеспечивает 2 часа в любой школе и может быть квартира.
       Недавно нужен был завотделом. Поскольку ты член партии, ты бы мог свободно занять это место. Что говорить? Можно было и можно будет и сейчас устроиться. Решай! Нехорошо делать перерыв в работе.
       Сима с Лилей сейчас в Москве на усовершенствовании, а Яня сейчас в Свердловске на практике. С 1/IX по 1/XI.
       Да, ты пишешь, что в районе ты можешь устроиться зав.отделением. Если недалеко от Днепропетровска и хороший район, в чём же дело? Устройся на работу, напиши письмо Бебе, что ты стал на самостоятельную ногу. Хочешь иметь семью при себе, а если она откажется, тогда сделай ей вывод, что нам не по пути и создай себе здоровую семью. Ты – мужчина. Не тянуть тебе, чтобы она крутила носом и хвостом. Если ей нужно было получить звание дамы через тебя, хватит себя ставить в незавидную роль!
       Когда получил назначение в г. Александровск, ты ещё тогда должен был туда только поехать, а не чтобы тебя устраивал её отец в Молотове. Симе и Яне не нравилось всё время твоё положение, а они не глупые ребята, понимают.
       Вот тебе Янин адрес: Свердловск 50, ул. Миномётчиков 52, общежитие Ва[…], Яне.
       Как видно, ты знаешь или имеешь Симын адрес: Москва Д-7, 2-ой Беговой проезд 13, комната 125.
       Как здоровье папы? Ты писал, что он слёг в постель. Мама вышла на работу, желаем ей здоровья, чтобы она уже больше не болелась, чтобы работала... без работы скучно. Пишите все. На меня не обижайтесь, что неаккуратен в переписке. Я очень занят, потом у меня сейчас много переписки. И я не управляюсь... Потом я уже старик немножко кажется, может быть и это влияет. Но я не хочу поддаться старости, хотя и тут болит и там болит. Как в пьесе «Аршин мал алан», но я тянусь изо всех сил. А тут у меня с ревизией много хлопот. А самое главное болезнь тёти Розы нас крепко удручает. Она болеет инфарктом и это очень неприятная история. Очень тяжёлая болезнь. Я часто прихожу с работы и застаю её в обморочном состоянии. Еле тянется. Не приложу ума!
       Будьте здоровы и счастливы, целуем Лёва-Роза.
       Пишите дорогие часто. Нуся, отвечай сейчас про своё здоровье. Почему ты, Надя, не пишешь?
 
30.10.1955
       У Мары идет подготовка к праздникам. В последние дни я часто бывал у нее и подолгу. Вчера к ней заходила компания. Спорили, рядились, но так ничего и не придумали.
       Под конец явилась Лиля Милявская. Пришла и зарычала дико. Это один из ее пороков. Голос у нее не грубый, но когда она рычит или поет – доходит до мужского, от чего сильно теряет ее женственность – лучшее, что в ней есть. Но вообще она славная, умная, веселая, очень-очень приятная девочка. Я умиляюсь ее видом и хотел бы с ней подольше не расставаться, хотя мне этого достичь не удастся.
 
31.10.1955
       Вчера был у Ады. Она приятная девочка. Но муж ее алчно смотрит, когда я  с ним там встречаюсь – вот-вот укусит, хотя разговаривает вежливо и любезно. Мне он не по душе. Какой-то светский, а я таких не люблю.
       Ада намекнула мне о девушке, с которой давно собирается меня познакомить. Уже третье воскресенье она назначает мне встречу, но я не являюсь вовремя. Надо познакомиться. Это не помешает.
 
       От Бебы ни слова. Сегодня уже пора прийти ответу. Неужели она опять фокусничает? Если бы я нашел друга, с которым не боялся разделить дружбу до последней степени, не сдерживаясь, не кривя душой, не останавливаясь на полдороге. Мара мне, например, прямо сказала, что мое отношение к ней, не больше, чем дружба, а любовью и не пахнет. Мог ли я ее опровергнуть? Нет, конечно. А она умная. Все понимает. Мне бы хотелось найти такую женщину, если не удастся девушку, с которой бы я не молчал о любви, которой мог бы сказать самое страстное, самое нежное, никогда еще в жизни не говоренное никому и так и застывшее, зачерствевшее в душе моей, на губах, слово.
 
       От Муси ответа нет. Видимо, ей неловко писать или Беба ее заставила не отзываться. Муся – двуличная. Самое благоразумное для нее было бы молчать. Но мне кажется, что Бебе-то она о моем письме рассказала.
       Шмаков тоже не отвечает. С Молотовым связи порваны. И черт с ними!
 
31.10.1955
       Бандитизм приобрел в городе огромные размеры. Убивают и грабят даже днем. Приведу случаи.
       1.    На днях в трамвае в 3 часа дня были убиты проводник и вожатый. По этому поводу было специально созвано совещание в трамвайном тресте, где во всеуслышание говорили о бандитизме. На другой день после совещания убитых громко хоронили: с оркестром и пышностью.
       2.    Муж, вернувшийся из заключения, убил жену из ревности.
       3.    У балки стали раздевать девушку, шедшую с матерью. Раздели до трусов и лифа, но задумались, так как она попросила отдать ей документы и конспекты. Это им помешало. Шедший поблизости милиционер прогнал их палкой и спас добро девушки – они побросали его.
       4.    В районе балки ограбили и порезали мужчину.
       5.    Ограбили в квартире одного врача: все вынесли, до белья и постели, а людей заставили молчать, связав их.
       6.    Зашли в квартиру к одной женщине под видом почтальона, принесшего телеграмму, связали, заткнули рот, побили и обчистили всю квартиру.
       Словом, начались повальные ограбления и нередко – убийства. Люди боятся выходить из дома в 7 часов, когда темнеет. По улицам ходят патрули милиции, но это не помогает.
       В Литературке № 129 (3474) за 27 октября помещена статья Н. Погодина «Превышение предела дозволенной обороны». Очень правильная статья. Первая, в которой открыто признается наличие бандитизма даже под Москвой. Но не только это. В статье говорится также о том, что закон нередко становится на сторону преступников.
 
ХХ.10.1955
       Секретарю Горкома КП Украины
       тов. ХРАПУНОВУ П. Ф.
 
       От Городынской Н. В. – работницы завода им. Ленина.
 
ЖАЛОБА
 
       С 1/II по 1/VI-55 г. мой муж находился в 10-й больнице по поводу операции – удаление опухоли из мочевого пузыря. Тяжёлые переживания и непосильная нагрузка отразились на моём здоровье и 15/VI-55 г. я заболела инфарктом миокарда. Я была почти в безнадёжном состоянии и мы вызвали нашего сына из г. Молотова. Хотя я уже и работаю, но состояние здоровья очень плохое, а муж опять болеет. Мы настояли, чтобы сын остался в г. Днепропетровске с нами, так как нам нужна его помощь, как материальная, так и физическая.
       Сын имеет высшее образование, член КПСС, участник Отечественной войны, как комсомолец ушёл на фронт добровольно с первых дней войны, имеет правительственные награды.
       И вот уже около 2-х месяцев как он ищет работу, ходит из учреждения в учреждение, есть места, но стоит ему подать документы, как на следующий день он уже не нужен.
       Как коммунист он добивается уже неделю к Вам, но его секретарь не допускает.
       Я работаю 33 года, из них 20 лет в заводе им. Ленина. Мне 53 года, мужу 62 года. Неужели мы не заслужили на старости лет, чтобы единственный сын смог нас досмотреть до нашей кончины? Как мать я Вас слёзно прошу лично принять моего сына, выслушать его и помочь устроиться на работу. На Вас моя единственная надежда.
       Фамилия моего сына Гельфанд В. Н. О моей жалобе сын не знает.
       О Вашем решении, прошу Вас ответить мне по адресу:
       ул. Жуковского № 41, кв. 12,
       г. Днепропетровск 5
       Городынская.
 
01.11.1955
       Вчера я раскладывал свои архивы. Систематизировал, что в тесноте нашего жилища необходимо. К маминому приходу сложил, но еще не подмел. Она была разъярена, кричала, угрожала что уйдет из дома. Сказала, что мы с папой на нее навалились, что она не хочет терпеть от нас.
       Я ей тоже грубо ответил. Сказал, что два месяца не работаю, а уже слышу упреки: поселился. Она клялась потом, что не это думала.
       Мы не разговаривали – ни вечером, ни сегодня утром. Ушла она, не попрощавшись, как чужая. Обиды она хорошо помнит, но себя обуздать не может. Мне ее жаль: ведь это преданный человек. Но если я буду здесь долго жить, у нас могут не раз еще возникнуть подобные конфликты. Я сдавлен обстоятельствами. Ничем не могу заняться. Поздно приду – обида, дома не могу ничего делать. Поистине, из огня да в полымя.
       Хочу продать несколько книг, выручить денег, рублей 100.
 
02.11.1955
       День прошел очень стремительно. Утром с Марой (я ее забрал у Лили, где она ночевала, скрываясь от своего докучливого мужа) смотрел французский фильм «Тереза Ракэн» по одноименному роману Золя. Мара не разобрала надписи и громко переспросила:
       –       По какому это произведению? Кто автор?
       Я ей тихонько подсказал:
       –       По одноименному Золя.
       Она меня очень любит поправлять, искать ошибки в выговоре. Меня подмывало намекнуть, но мстительность и ехидство плохие штуки, я промолчал.
       В кино мы приехали с опозданием. Мара сунула мне в карман 5 рублей, но когда выходили из кинотеатра, попрощалась со мной холодно. Мне кажется из-за денег. Не только в кино, но и для вечеринки, собирали по 30 рублей, потом по 40, а теперь уже с мужчин по 50. Я дал 30. Придется лучше добавить десятку, чтоб потом не чесали языков.
       Мара попросила усадить ее в первый номер и с досады даже не пригласила меня к ней прийти, а мое приглашение отклонила... А вчера она была со мной вовсе другая. Я застал ее грустной и сонной. Муж опять приходил и держал ее в подъезде до 4-х утра. Она измучена, хотела спать.
       Легла. Давай потушим свет, а ты ложись там. Я не лег. Тогда она предложила:
       –       Ну ложись рядом со мной.
       Я лег и мы, обнявшись, пролежали минут 20. Как было хорошо, приятно. Как мы прижались!.. Я давно уже не испытывал такого блаженства. А ведь больше всего на свете я нуждаюсь в ласке женской. Такие неповторимые минуты вряд ли еще предвидятся скоро.
       От Мары поехал домой. Опоздал. Застал папу ворчащего: почему поздно. Со мной собираться нельзя.
       Мы все-таки поехали на рынок, взяв с собой книги и пальто. Приехали слишком поздно – покупателей не было. Даже не разворачивая своих товаров,   ушли домой. По дороге «заглянули» на Озерку. Там купили рыбу, картошку, постояв-таки немало в очереди. Вернулись в 4 дня.
       Я поехал к Инне с англо-русским словарем, который она обещалась купить за 15 рублей. Ее не застал. Мне открыла девушка-цыпленок, лет 17-18, студентка I курса, живущая вместе с Инной.
       –       Инна ушла к подруге с полчаса назад.
       –       Ну, тогда я приду попозже.
       Пользуясь постоянным билетом, решил поехать к Аде Дрейшпильд: она настойчиво предлагает мне познакомиться с одной девушкой, но это знакомство до сих пор не состоялось – не встретились ни разу.
       К Инне вернулся только в 5 часов. Просидел с часок. Она интересна, но слишком толста, медлительна и беззаботна. Сейчас едет домой – летит... самолетом. Ей ничего не стоит выбросить 150 рублей.
       Грудь у нее пышная, нежная. Она стояла, наклонившись над столом и я невольно обратил внимание на ее полуобнажившуюся грудь. Меня все сейчас увлекает в девушках, особенно бросаются в глаза, резко запечатлеваясь, женские прелести, изящества, - ведь я сейчас лишен всего этого... Синие, темно-синие глаза до сих пор не покинули моего воображения.  Глубокие, красивые эти глаза. Но Инна в целом – только славненькая. Чего-то ей не хватает; может быть женственности и обаятельности, которые заключены всегда в тонкой талии, в стройной фигурке.
 
       Коммерсант. Шли мы с рынка. Вдруг слышим, разоряется женщина:
       –       Сколько народу бездействует теперь! Посмотрите на этого нищего. Погибает...Замерзает. Не будь я коммерсант, давно пропала бы с голоду! - И это она не боится сказать перед толпой на трамвайной остановке
 
       Видно моя статья подействовала. Бросили кусок, чтоб заткнулся: несколько обшарпанных вагонов 7 маршрута. Такая теперь теснота в «семерке», просто давятся.
 
       Вчера в «Литературной энциклопедии» вычитал, что Роза Люксембург – еврейка. Это для меня новость.
 
04.11.1955
       На Куприкова уже перестал надеяться. Мне сказали, что он приедет 3-го из Днепродзержинска, приедет вечером. Значит до праздников мне с ним увидеться не удастся. Но все-же пошел к нему, на всякий случай. Неожиданно застал его в кабинете. Он меня принял, но на работу не направил еще.
       –       Придете после праздников, - сказал он мне.
       –       Не поздно ли будет? - Он ухмыльнулся (я заметил, что когда он сердится, то иногда улыбается): - Я говорю, что не поздно, а вы спрашиваете, не поздно ли..
       –       Но ведь с 15 числа начнутся занятия... мне надо будет ознакомиться с программой.
       –       Они начнутся числа 17.
       –       Может быть оставить документы? - Я спросил.
       –       Не надо. Я вас пошлю в училище.
       –       В одно?
       –       В зависимости от часов – в одно или два рядом.
       Он порекомендовал мне прийти 9 ноября в 11 утра.
 
       У Мары был утром. Дал ей еще 10 рублей, чтоб не болтали. Вечер, кажется, состоится, но будет вдвое меньше народу, чем предполагалось. Собирают по 40 рублей. С мужчин решили – по 50. Маре хочется, чтобы мужчин было больше, чем женщин.
       Ввалилась, как всегда с шиком, Лиля. Она будет с нами гулять на вечере. Остальных участников я не знаю.
       Мара звала меня к Гите, узнать, будет ли она в нашей компании. Я торопился и предложил пойти немедленно. Но Маре хотелось через час. Я настаивал на своем. Она заметила:
       –       Если бы обниматься, так ты бы согласился весь день просидеть. Когда тебе нужно, так ты не спешишь.
       Я рассердился:
       –       Могу не приходить вовсе, если так.
       Она сказала:
       –       Я удивляюсь, что ты от нее ушел (Бебы), а не она от тебя...
       Мне хотелось-таки уйти. Одел шляпу, макинтош... Но она тоже быстро оделась и получилось, что мы вышли вместе.
       –       Я тебе сказала бы, - заключила она, - но не хочется портить отношения. После праздников.
 
06.11.1955
       На следующий день я пришел к ней в 2 часа дня. Она назначила. Была ласкова, старалась задобрить. Но не просидел я с ней и 30 минут, как постучали. Это был Леша. Она его позвала вставлять окна.
       Леша – хороший парень, но уродливый. Она его держит в подчинении. Ей приятно повелевать. И, как правило, это у всех женщин, - чем больше им угождаешь, тем они холоднее. Она специально, чтобы заставить меня приревновать, позвала его к себе к 2 часам. Он маленько запоздал. Я не стал его пережидать. Скоро ушел. А Мара, испытывая неловкость и боясь потерять меня, строила за его спиной рожи, мимикой и жестами внушая мне, что он ей противен; а мне посылала воздушные поцелуи. Какая она еще все-таки наивная, как ребенок! Как-будто я мог усомниться в том, что Леша только игрушка в ее руках.
       Она сама пожалела, что попыталась нас с ним стравить – вызвать душевную борьбу между нами из-за нее и этим увеличить наши «страсти». Что до меня, то я не страстный. Мне нужна ее ласка, а о любви не ратую, даже не хочу чтобы она меня любила. Достаточно, что я ей нравлюсь, что я приятен ей.
 
       Вчера был у нее днем. Она меня послала за покупками для вечера. Я купил неудачно корейку – очень много (полтора килограмма), но оказалось, что есть колбаса в магазинах.
       За время хождения в гастрономы я проголодался. Покушал у Мары с ней вместе. Она предложила прийти 6-го – то есть сегодня, а вечером больше не приходить: «я буду стирать». Пообещал ей это выполнить. Когда уходил от нее, пришел Леша, принес ей пирожное. Она угостила и меня. «Вот молодец! Это парень!» - сказала, - «Это истинный друг!».
       Бедный. Если бы он только знал, как она к нему относится. И чем холоднее она, тем он восторженней. Она мне сказала:
       –       Ты думаешь, я кому-нибудь позволяю то, что тебе? А ты не ценишь моей дружбы и моего чувства.
 
       Неожиданно, еще позавчера вечером приехал Саня. Я хотел, чтобы он гулял с нами, но оказалось, что он уезжает 7 ноября, а мы гуляем 6 и 7. Мы договорились с ним 5-го вечером пойти с ним в театр, но билетов не достали. Решили побродить. Посмотрели ташкентскую кинокомедию «Новоселье». Потом ходили по проспекту, заглянули в пивную. В начале 12 оказались на центральной площади. Здесь мы решили разойтись. Саня сказал:
       –       Я никогда не хожу так поздно к девушкам. Это неприлично.
       –       Там собирается компания. Нам надо решить вопрос о подготовке к вечеру.
       –       Ну, если так, ничего.
       Я поехал 1 номером. Пошел к Маре. У нее горел свет, значит не спала и дома. У нее оказался гость.
       –       Знакомьтесь: Вова.
       Это был тот самый переметный Вова, которого она мне расписывала. Он оказался, действительно, очень хорошим парнем. Простым, душевным, свойским. Мы втроем очень хорошо поразговаривали, сразу между нами установились товарищеские отношения.
       Вова предложил выпить по 100 грамм, во имя дружбы. Было уже 12. Мара сказала:
       –       А когда же вы домой пойдете?
       Я ответил:
       –       Будем у тебя ночевать.
       –       Нет, - возразила Мара, - у меня ночевать вы не будете.
       –       Там посмотрим, - сказал Вова и налил две стопки.
       Для компании пригубилась и Мара. Мы засиделись до 1 часа ночи. Вова предложил, чтобы Мара оставила меня ночевать у себя, но она наотрез отказалась.
       –       Вдвоем еще могу разрешить вам остаться, но одному не годится.
       Уговоры не помогли и мы вышли. Решили подождать трамвая. Вова живет близко от Мары и он не беспокоился. А мне предстояло идти через балку. Остаться у нее ночевать (вместе со мной) он не хотел, так как не предупредил родителей. Пришлось идти на риск и добираться домой одному. Трамвая не было и мы, простояв на остановке около часа, вынуждены были распрощаться.
       –       Знаешь что, - предложил он мне, - я тебя подсажу и ты постучись к Маре в окно. Она подумает, что я ушел и впустит тебя. Ей, видно, было неловко разрешить тебе переночевать так, чтоб я знал.
       Я отклонил его предложение. Он пошел домой, а я решил все-же постучаться в дверь.
       Свет у Мары давно погас. На стук она не отзывалась. Я услышал какую-то возню в коридоре и решил, что это вышла открывать Мара. Но тщетно прождал я минут 5, никто не открывал. Я опять постучал.
       Подошла соседка:
       –       Кто это?
       Я машинально произнес изменившимся голосом:
       –       А?
       Но потом решил больше ничего не говорить, чтоб не выдать себя: предстояло мотать удочки. Между тем соседка стала разоряться во всю:
       –       Что вам здесь нужно? Чего вы сюда пришли? Кого вам здесь нужно?
       Я ничего не говоря ушел, снедаемый стыдом и раскаянием. Лучше бы я пошел домой пешком. Далась она мне эта квартира. Теперь я осрамился перед соседями, поставил в неловкое положение Мару. Она перестанет со мной разговаривать. Ей будет стыдно меня принимать даже днем.
       Я пошел один мимо балки, а кругом ни одного человека!
       На другой день я очень волновался, когда шел к Маре: что она скажет? Как она меня примет? Не выгонит? Но она встретила меня радостно. Улыбалась, пожимала мне руку и сгорала от нетерпения поделиться со мной новостью.
       –       Знаешь, кто у меня был? Сенька. Он явился в 2 часа ночи и утром мне соседка рассказывает: «Бедный Сеня. Он опять к вам стучался. Но я его спровадила». Если бы это раньше, я подумала бы, что вы и могла открыть, но тут я как-раз спала уже и ничего не слыхала.
       Может быть это она выдумала про Сеньку, чтобы не портить со мной отношения и не показывать, что она стыдилась открыть. Но как бы то ни было, это хорошо, что она выдвинула такую версию. И мне удобно и ей, видимо, тоже. Чтобы поддержать ее в этом мнении, я от себя приплел, что видел, как выскочил из подъезда какой-то человек и, увидев меня, пустился бежать вниз.
       –       Это наверно он и был, - радостно подметила Мара, - мне его все-таки жаль. Как он мучается..
       А потом... потом она, убрав в квартире, усталая и томная пришла ко мне на диван и мы обнявшись, лежали тесно прижавшись друг к другу. Я ласкал ее груди и она сделала только слабую попытку отклонить мою ласку, но слишком слабую для того, чтобы я ее послушался.
       –       Умоляю тебя, разреши мне понежиться, - отчаянно взмолился я.
       –       Ну хорошо. Только не двигайся. Лежи без движения.
       И тут постучалась Лиля Милявская. Мы вскочили. Мара велела скорей открывать, но я замешкался, натянул сначала пиджак, а потом открыл.
       Лиля сразу сообразила в чем дело.
       –       Сколько я могу стоять под дверьми? Вы, наверно, здесь обнимались?
 
10.11.1955
       Праздники прошли как во сне. Так длинно и так стремительно.
       Собирали вначале по 30 рублей, потом по 40, а под конец – 50. Конечно, треть денег прилипла к рукам тех, кто готовил. Уж что-то больно много ушло денег, а стол оказался умеренным, даже ограниченным, хотя вин было достаточно – все выпили, но больше и не нужно было, могли б перепиться.
       Гуляли два дня.
       В первый день нас было 12: 4 Вов, Мара, Лиля Милявская, Рая, Клара с мужем, Марта-красавица, еще одна девушка – не красавица Лиля и Аркадий. Мара, Лиля и Рая, Клара с мужем – знакомые. С одним Вовой познакомился в ночь на 5 октября, о чем я уже писал. С другим – накануне праздников. Он пришел с Мартой и с магнитофоном для записи голоса. Парень неплохой, добрый, но слишком влюбленный в Марту, для того, чтобы замечать в ее присутствии кого бы то ни было или чем ни будь проявить себя. Неинтересный внешностью, но довольно приятный.
       Марта... Это она была предметом споров и обсуждений в дни подготовки к вечеру. Марыны подруги ее не хотели: она красивая, она будет нравиться, она затмит остальных. Так говорила Катя, так рассуждала Гита. Они и не пришли, потому, что пришла Марта.
       Это действительно милая, хорошенькая девушка с наивными, но трогательными выражениями-извинениями: «Пожалуйста», «Я вас прошу, не надо»...
       У нее красивые намагниченные глаза, которые вот-вот втянут твои, так, что поневоле нельзя оторваться от нее, не смотреть. А она этот взгляд ловит, встречает поощрительной улыбкой. Такое милое, нежное лицо и юный девственный взгляд (хотя, раз говорят – может из зависти, что она уже не девушка и просто ловкачка, умеет себя подать), такая нежная, скромная мина на лице, что невольно проникаешься к ней заботливостью и уважением, стараешься во всем предупредить ее желание, быть любезным.
       Остальные, кого я не представил, мало для меня значат.
       Первый вечер мы были у Мары. Вина хватило, чтобы напиться, но не до пьяна. Только один среди нас перепил – это был 4-й Вова, что пришел вместе с девушкой Лилей. У них только завязывалось знакомство. Он специально для нее приехал в город, видимо, с серьезными намерениями. И вдруг... такое разочарование! Напившись, он стал заигрывать с другими девушками. Затем, охмелев, рвал весь вечер и всю ночь пролежал, как свинья в кухне, ни разу не выйдя к нам. Только утром, когда надо было уходить, он явился, чтобы надеть пальто. После этого случая их отношения окончательно разладились.
       Остальные вели себя прилично. Вова-магнитофон – так прозвала Мара обладателя этой чудесной вещи, в отличие от остальных Вов, все время налаживал музыку и пожирал мыслью и взглядом свою Марту. Он только и думал о ней, а она... была с ним особенно сдержана и даже танцевала с ним мало.
       В первый день, когда мы знакомились, она не произвела на меня впечатления. А вечером 7 ноября мне сразу же, как только я открыл дверь, бросилось в глаза ее нежное, кокетливое лицо и алые накрашенные губки. Тогда она не была накрашена. Выходит, кое-кому идет помада. Я раздевался, а она поправляла тесемку в туфле.
       –       Я вам не мешаю? Извините. - Скромно спросила она.
       –       Нет, что вы! Я даже готов поддержать вашу ногу, если вы не против.
       –       Не нужно, спасибо.
       За столом мы не спускали друг с друга глаз. И мне казалось, что я ей понравился. Она смотрела на меня ласково, тепло, внимательно. Часто со мною чокалась, произносила тосты, глядя на меня. Когда встали из-за стола, сказала:
       –       Мне нравится один из Вов.
       Я эгоистически подумал на себя и не стал больше допытываться, возликовав в душе. Другие не хотели со мной танцевать, а она охотно танцевала, хотя видела, что я как топор. Все это укрепляло мою уверенность. Ночью мы разговорились. Она сказала, что 26 лет, удивилась, когда узнала, что мне 32. Ей казалось, что мы однолетки.
       Утром в 5 часов, Мара всех подняла и отправила домой: хотела спать. Я решил, что остальные обидятся, поднял панику. Меня поддержал первый Вова. Мы решили пойти к Рае и выяснить положение, в крайнем случае поехать к Марте домой. Очень не хотелось мне потерять Марту, хотя она не была моей. Я мечтал с ней побыть еще, а там, кто знает, - может это сыграет роль в моей жизни. Мы-таки пошли к Рае. Она сказала, что не обиделся никто, но Марта, наверно, не придет, а если ее не будет, то не будет и Вовы с магнитофоном.
       Я ожидал вечера с тревогой и удрученностью. И каково было мое удивление и радость, когда пришла Марта.
 
15.11.1955
       Вторую ночь (и вечер, конечно) мы провели у Лили. Танцевали, веселились. Вовой – 1-м увлеклись все девчонки (кроме Раи); Лиля и Мара вешались ему на шею, вязались к нему, как собачонки. Я был один. Мара меня (и Лиля), стали   почему-то оскорблять, игнорировать. Попробовал притулиться к Марте, она не разрешила:
       –       Я вас прошу, не надо, - это когда я лег ей головой на колени.
       А когда Вова-1, она сказала:
       –       Пожалуйста.
       Я увидел, что и Марта покорена Вовой. Мне стало совсем не по себе, я себя почувствовал отверженным, как и Вова-2, который пришел на вечер ради Марты, но которому она не уделяла внимания. Одиночество... Как я отвык от него!.. Собственно, в душе я был всегда одинок, но ласку я мог получить, хоть и Бебину – неполную, но все же женскую, нежную ласку. А теперь я всего этого лишен, даже внимания. Так размышляя, отошел к столу и лег на локти в самом уголке. Так промучился до 4 часов. Пробовал даже к Райке приласкаться, но она меня оттолкнула, поняв, что это не чувство, а отчаяние. В 4 утра Мара, увидев, что Вова на нее не обращает внимание, сказала мне:
       –       Пойдем домой!
       Я пошел с ней. Дорогой она оправдывалась, извинялась:
       –       Они подумают про нас плохое. Напрасно я пошла с тобой.
       Мы пришли к ней. Мара постелила мне на тахте, сама легла в кровать. Соседке все слышно. Мара попросила меня не шевелиться. Я не долго терпел. Встал, подошел к ней и стал просить разрешения лечь с ней. Она отказывала категорически:
       –       И не подумаю!
       Но вдруг сказала:
       –       Быстрей залазь.
       Это было странное состояние. Я чувствовал и нежность и уродство в ее теле – одно притягивало, другое отвращало. Иногда возникало желание, но я его подавлял: мне было поставлено условие вести себя прилично. Это были кошмарные часы. Хотелось спать, даже всхрапнул поначалу. Но Мара меня предупредила:
       –       Храпеть нельзя, - и я поборол сонливость, памятуя, что это не нравится женщинам.
       Зато Мара преспокойно проспала, обняв меня своими цепкими руками, до удушья. Среди сна она часто вздрагивала нервно, истерично, содрогаясь всем телом.
       Тело у нее – с изъянами. Какие-то ямки на спине, даже на ладони и на соске одной груди – маленькие дырочки. Попка - как кулак жесткая и маленькая; весь низ странный, противный, но верхняя половина – располагающая, если не считать перечисленных изъянов. Она от меня отгородилась и не давала мне раздеться наго, но держаться за тело свое разрешила. Я, конечно, не спал, мучался, вспотел, как сама вода.
       Часиков в 7 она встала в уборную, а меня  пригласила перейти на тахту. Больше она меня к себе не пустила, сама же уснула – захрапела. Я тихонько оделся, разбудил ее, чтоб открыла. В половине 9 ушел. Вывела меня черным ходом – никто из соседей не увидел.
       Потом она мне сказала (на другой день мы с ней откровенно побеседовали):
       –       Я знала твое благородство, иначе я ни за что тебя не пустила б. Сенька не смог бы выдержать, лежа рядом с женщиной. Он бы ее взял силой. Вы все корыстные. Каждый не прочь со мной провести время, переспать, но жениться на мне никто не решится. - Вот ты бы согласился? - А мне надо не для развлечений, а на всю жизнь. Вот почему я никому не разрешаю вольностей. Если да, то навеки! Сеньку я ненавижу. Но в сущности, он оказался самым отважным. Он один решил зарегистрироваться со мной. Он один довел дело до конца. Другие же поступают корыстно, эгоистично.
 
      Эта неделя из-за праздников оказалась очень короткой. Через день после Октябрьских наступила суббота. Мне стало скучно и я решил наведаться к Маре. У нее надеялся встретить всю компанию и главное – Марту, которая мне весьма и весьма понравилась. Правда, Мара мне по секрету сообщила, что Марта убивается за Вовой-1. Его фамилия Гринберг (я узнал от его друга Аркадия). Но я этого еще до конца не проверил, а Марта еще мне не высказала своей тайны, хотя и пообещала на вечере.
       У Мары света не было. Я решил уходить, не стучась, но вдруг услышал голос соседки. Она стояла в коридоре и громко возмущалась, что свет погас. Я спросил, где Мара.
       –       Она дома, зайдите. У нас не стало света.
       Я вошел. Слышу, Мара не одна, разговаривает с каким-то мужчиной. Кто бы это мог быть, не Гринберг? Подошел ближе и обмер: Сенька! Вот так сюрприз!
       Между прочим, я упустил одно важное событие. Утром 10 ноября внезапно ко мне домой явилась Мара. Дома был папа. Но я все-же переворотил для нее все книги и архивы, ища материал по Радищеву и показывая ей свои достопримечательности. Случайно набрел на фотокарточки, где она полуобнаженная. Она хотела их уничтожить. Я не давал. Она обиделась, оделась и пошла, но на пороге упала. Чтобы вернуть ее, я согласился отдать ей все ее карточки, припрятав только один экземпляр. Она их тут же изорвала в клочья.
       Вечером я был у нее. Мы разговаривали весьма мирно и дружно. Но вот она напомнила мне историю со своим падением.
       –       Ты всегда падаешь, - сказал я.
       Боже, как она вспылила, как рассердилась. Чуть даже не попросила меня уйти. Ей показалось это намеком на ее калекство. Я обиделся на ее грубость и ушел. Явился только через день и притом вечером. И вот застал картину: Мара, а у нее ног Сенька. Оба растерянные, внезапно застигнутые врасплох, как любовники.
       Мара при Сеньке, как бы оправдываясь и обвиняя меня, объяснила:
       –       Когда ты ушел, я тебя сразу простила. Но на душе у меня стало нелегко. Два дня я, терзаясь, хотела к тебе прийти, но не смогла. А тут подвернулся Сенька  - иду поздно вечером с работы, - меня ведут 2 ученика, когда смотрю – мелькнула знакомая фуражка. Так и есть – Сенька. «Идем», - сказала я ему и высвободила для него одну руку. Я сама привела его домой и уже 2 дня мы вместе.
       Слушая Мару, я не переставал удивляться ее непосредственности. Как она просто и смело решает вопросы жизни. Посмотрел на картину-вышивку, в которой была моя карточка. Ее уже сняли. Вышло, как я предсказывал: мой портрет не провисел на стенке и 10 дней. Но хорошо, что она сняла его из-за Сеньки, а не кого другого: все-таки он ей муж!
       При мне они поскандалили и чуть было не разошлись. Поводом были мелочи. Сенька стал ругать Мару за то, что она не приготовила завтрак, придрался и к тому, что посуда не вымыта. Он говорил требовательно и петушился:
       –       Я привык к порядку. Я хочу, чтобы ты была хозяйкой, - и т.д.
       Все это было глупо – и он сам – маленький, тщедушный с выпученными безумными глазами, взвихренный, взбудораженный. Как комична эта гневная поза, этот порыв раздражения в хрупкой неказистой фигурке Сени!
       –       Как он глуп! - С тоской проговорила Мара, когда он вышел в кухню. И я с ней согласился.
       И Вова Гринберг с Аркадием должны были прийти, но не приходили. Я выбрал предлог и, вызвав Сеню, пошел с ним к Лиле. Дорогой я ему втолковывал, что надо быть покладистей, мягче. Надо не требовать, а просить, надо не кричать, а уговаривать. Он долго ломался:
       –       Я рос в трудовой семье и люблю труд. А Мара ничего не хочет делать.
       В конце концов он все-же согласился с тем, что надо приноравливаться к ней, если хотеть жить. Он обещал перемениться. А с Марой, по нашему наущению,  вела работу Лиля.
       В первый вечер мы продали бутылки, ребята доложили еще денег и купили вина причем Сенька проявил незаурядную скупость: не дал ни гроша вскладчину. Вшестером мы выпили за их счастье и согласие, хотя все понимали, что это не счастье, а так себе, случайный брак, способный развалиться в любое время. У всех остался тяжелый осадок на душе. Сеня поедал всех ненавистным ревнивым взглядом и не мог скрыть своей неприязни к нам.
       На другой день мы собрались еще в большем числе. Кроме нашей шестерки пришли Рая, Вова-магнитофон, Марта. Сидели у Мары; пели, танцевали, вели нескончаемые беседы. Потом все поднялись и вышли. Только Мара с Сеней остались. Гуляли на проспекте. Дошли до  детского садика. Баловались, водили карусели, сидели на скамеечках. И снова пошли... так до 11.30.
       Марта избрала меня своим поверенным. Она увела меня в сторонку и всю дорогу мы шли с ней вместе, отделившись от остальных. Они все заподозрили что-то... шутили на наш счет. Но если бы они только знали о чем она говорила со мной!.. Ухватившись за мою руку, она признавалась мне в любви... к Вове Гринбергу:
       –       Я потеряла  рассудок. Ну что теперь делать? Мне стыдно, что все теперь знают о моих чувствах, но мне кажется, что он меня ненавидит.
       Я ее успокаивал, хотя ревновал поначалу к нему. А потом мне почему-то стало легко. Я целиком проникся участием к ней и это участие поглотило чувство. Я стал свободно с ней разговаривать, как с другом и пелена ослепления сошла с глаз.  Теперь я могу равнодушно вспоминать о моем разговоре с Мартой и Марту могу не вспоминать больше, не думать о ней, как в первые дни знакомства.
       Я ее утешил, как смог. Пообещал сохранить ее тайну, хотя и привел слова пословицы насчет тайны и процитировал Льва Толстого о мужчине, который говорит женщине больше того, что ей следует о  нем знать. Мы расстались друзьями и... заговорщиками. Такая роль почетней все же, чем роль отвергнутого влюбленного, роль Вовы-магнитофона. Он, кажется, не на шутку меня ревнует. Глупый. А парень хороший, только зря он крутится с Мартой – она его не любит и не полюбит. Мы с ней обговорили чуть ли не всех, посплетничали.
       О Маре она хорошего мнения (может быть для меня только?). Ей нравится и ее ум и внешность и голос Мары. О Сеньке сказала, что он дурак и что у них с Марой нет ничего общего. Вова-магнитофон – хороший парень. Но он ей не нравится. Ей очень жаль его, но сердце любить не заставишь.
       –       Мы познакомились с ним случайно. Он однажды подвез меня на машине домой. А в другой раз мы встретились у моего соседа – его друга. С тех пор он привязался ко мне и всюду меня сопровождает.
       Лилю она ненавидит из-за любви к Вове:
       –       Я не могу их видеть вместе, - призналась мне она.
       Ко мне же она испытывает дружеские чувства. При желании они могли бы стать и более теплыми. Но мне этого мало. Быть заменой, на случай, если  Вова ее не полюбит... Роль незавидная.
       Вова как-то сказал:
       –       Если бы я не был националистом, я бы увлекся Мартой.
       Если он действительно стоек в своих убеждениях, то Марту он оставит в покое. И, возможно, она остановит свой выбор на мне. Но будет ли она меня любить? Эти соображения, вернее, подсознательное чутье, охладило меня.
       Мара уже, как-будто, прочно сошлась с Сенькой. Он стал хозяйничать во всю: чинит, пилит, строгает. Привел всю мебель в порядок. Починил зеркало (трюмо), шкаф, стол и прочее. Я даже позавидовал их маленькому, горьковатому на вкус содружеству. Все-таки лучше моего одиночества. Раньше я хотел им помочь укрепить отношения, теперь – рад бы им все расстроить. Мне не надо туда ходить. У меня злые мысли.
       Адочка все намеревается меня познакомить с подругой. Ее (Адочкина) мать говорит, что она некрасива. Но женой будет хорошей. Посмотрим, что это за человек. Я просил Аду ничего не говорить ей. Надо будет в воскресенье совершить вылазку к Аде. Но предварительно не мешает согласовать с Марыной компанией – когда они встречаются – успеть и туда и туда.
       От жены-гадины нет писем. Она снова взяла на себя роль актера. Что-то уже разыгрывает. Была б она человеком и не прислушивалась бы к чужим мнениям, вела бы себя ровно. А то – от крайности к крайности мечется. Отвечает или через день, или на 20-й день.
 
17.11.1955
       Сегодня исполнилось 18 дней, как от Бебы нет письма – я учел и те 10 дней, в течении которых следует письмо туда и обратно. В общей сложности 28 дней! Завтра еще загляну «до востребования», авось там есть письмо. Каждый день тщательно проверяю почтовый ящик на нашей двери. Тщетно. Такой подлости я от нее не ожидал. Головокружение от успехов?
       Я ей послал в 15 конвертах, наверно, фотокарточки сразу же, после моего ответа на ее письмо. Шмакову тоже. Ни один не ответил. Возможно, что и Муся и Шмаков дали ей почитать мои письма. В письме  я ей высказал мысль, что могу уехать на село. Даже из любопытства можно было написать. Ведь она теперь не знает, где я. Черт ее поберет, ведь она хорошо знает мои слабости, играет на моих туго натянутых нервах-струнах. Что у нее за цель? Порвать со мной? А дальше что? Ведь она так меня добивалась, а теперь меня топчет ногами. Черта с два я поддамся на провокацию. И отвечу ей, через вдвое больший, чем этот перерыв, промежуток времени. Она еще у меня побесится! Если бы не Сашка, я не жалел бы ни о чем. Но сейчас мне очень тоскливо, сиротливо. И поделиться не с кем. Все меня высмеивают. Приходится прятать свою печаль и досаду.
 
       На проспекте встретил Яшку Островского. Он, оказывается, тоже сюда приехал. С женой. Ищет работу. Очень обрадовался мне. Но ни о чем не расспрашивал. Я ему ни за что не скажу истинной причины моего переезда. В субботу – 19 ноября мы с ним должны увидеться, с 11 часов он будет меня ждать. Это Бебин любимчик.
 
18.11.1955
       МКХ-УССР
       ДНЕПРОПЕТРОВСКОЕ
       ТРАМВАЙНО-ТРОЛЛЕЙБУСНОЕ УПРАВЛЕНИЕ
       Озерная площадь № 16
       Телефоны: № 26-83, коммут. № 30-00
 
       № 1037
       Редакция Газеты «Правда Украины» гор. Киев
       На Ваше письмо № 18548/6
       Копия: тов. Гельфанд В.
       г. Днепропетровск, ул. Жуковского № 41 кв. 12
 
       Днепропетровское Трамвайно-Троллейбусное Управление сообщает, что трамвайное движение по маршруту № 7 «Вокзал-Транспортный институт» восстановлено с 1/XI-55 г.
 
       Начальник Днепропетровского
       Трамвайно-Троллейбусного Управления           /Олейник/
 
24.11.1955
       После своей поездки в СССР Неру подарил детям нашей страны 2-х слонов. Булганин же во время пребывания в Индии, оставил в дар премьеру породистого коня. По этому поводу уже распространился анекдот:
       –       Кто лучше играет в шахматы – Булганин или Неру?
       –       Булганин. Он за одного коня взял двух слонов.
 
       С 21 числа я уже работаю. Это временно, пока одна учительница – Жуковская – в декрете. Надо полагать, если Куприков предоставит мне место в дневной школе ФЗО, я проработаю здесь до конца. Но если в вечерней, - придется бросить это дрянное место. Вечерняя школа, где я замещаю, находится в поселке Шевченко. Надо ехать от тупика 8 номера трамвая автобусом. Школа № 26 при 65 дневной школе.
       В классах по 3-4 человека, я не знаю, как еще позволяют людям здесь работать, транжирить средства. Учащихся фактически нет в школе, а преподавателей полно. Мне дали 13 часов в неделю, но не в старших классах. Наступили муки, от которых я с трудом избавился еще в Молотове: занятия по грамматике. У меня один 6 класс, два седьмых и 1 восьмой.
       В 8 класс я назначен классным руководителем. Начал с собрания ребят. Когда я пришел в класс, там было 3 человека. Я побеседовал с ними, каждому поручил привести с собой двоих-троих товарищей. И результаты быстро сказались. Вчера в классе присутствовало 10 учеников – рекордная цифра! Директор и завуч были удивлены и обрадованы:
       –       Вот чего можно достичь, если взяться за дело с огоньком! - Сказали они.
       С уроками неблагополучно. Только вчера достал у Жуковской кое-какие учебники. В поселок попал поздно вечером, было темно, рисковал жизнью, блуждая по балке. Все дома заколочены. Люди спрятались, как кроты в норы – на улицах опасно – убивают и грабят. Пришлось стучаться, спрашивать чуть ли не в каждом доме. От своей затеи посетить учеников я отказался: пускай мой план останется неосуществленным, но рисковать не буду. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ученики явились!
       Жутко ездить в этот поселок. Каждый день автобус выходит из графика или уходит в депо. Десятки людей ждут на морозе по часу - по полтора. Возмущаются, но это не помогает. Говорят, зимой автобус вовсе перестает ходить.
       В поселке ползают тревожные слухи: там убили, там раздели, там поколотили. Некоторые девушки, боясь бандитов, не посещают занятий. Так, Свириденко Нина, которую чуть не раздели, хотя и хочет учиться, не учится, так как боится выйти из дома.
       Я поехал туда в школу хорошо одевшись. В зимнем пальто, шляпе. Кавура меня послал только узнать нужен ли преподаватель школе и на сколько времени, с какой почасовой загрузкой. Но едва меня увидели, мне сказали: «Идите на урок». И пришлось задержаться, работая до 12 часов ночи. Боже, чего я натерпелся, добираясь домой. Люди со всех сторон пугали рассказами о происшествиях в городе, говорили, что мое шикарное пальто – приманка для бандитов: подкараулят меня на остановке, поедут за мной. «Сойдут там где и я, и возле самого дома или во дворе в глухом темном месте, разденут», - думал я, рассматривая каждого подозрительного субъекта со страхом. Но к счастью, обошлось благополучно. На другой день я разыскал старенькую обшарпанную шинель и решил, несмотря на холод и стыд, ездить на работу только в ней. Зато пальто, а еще важней – жизнь, будут в безопасности. Увидев меня на другой день все преподаватели сочувственно и сокрушенно заохали:
       –       Вы решили замаскироваться?
 
25.11.1955
       Тоска снедает. От Бебы нет писем. Значит, с ней кончено. А других женщин нет. Я робкий, вялый. Не могу знакомиться, искать, находить. Сколько есть чудес на земле – и все в виде женщин, девушек-красавиц, а я не могу выбрать, не могу подойти и взять. Тоска обуревает меня. Робость, вызываемая мыслью о неудачах, приводит в отчаянье. В самом деле, разве не отворачивались от меня те, на ком я останавливал выбор свой? И именно с той минуты, когда влюблялся в них. Почему? Неужели я так-таки обречен на вечную неудачу, неужели не найду себе по вкусу, такую, чтобы любила и была верной?!
       В минуты таких раздумий я начинаю жалеть о Бебе и хотеть ее и ее писем. Но это всегда – тайна. Не смею сказать о своих сомнениях, колебаниях ни друзьям, ни родителям – засмеют, запрезирают!
       Ребенок... Тяжело и без него. Он ведь мне очень дорог. Но с мыслью, что я его потерял, свыкся, хотя и не примирился. А вот насчет жены, женщины, любви, ласки – думаю, думаю и не могу не думать и днем и ночью.  Одиночество – кошмар для меня. Я не могу без женщины с ее нежностью, с ее грудью, о которой только что прослушал стихи А. Мицкевича и у меня все в душе перевернулось.
       Уродка мне не нужна, пусть она будет милая. Я согласен даже не на красавицу, даже и не на молодую. Претензии моей юности давно оставлены, забыты.  Я не из тех, которые умеют нравиться, закручивать мозги. У меня достоинство – внешность. А женщины на это не клюют. Им подавай разбитного парня, болтуна и хохмача.
       Есть миловидная Марта в одной компании. Я с ней познакомился у Мары в Октябрьские праздники. Она мне понравилась, но я ей, кажется, - нет. Иначе бы она не стала со мной делиться своим чувством к Вове Гринбергу – приятному парню, хотя и некрасивому.
       Вчера мы были с Мартой в кино. Смотрели французский фильм «Жюльетта». Фильм очень хороший – кинокомедия. Много хохотали – я и Марта, в полную силу, Рая – сдержанно. Мне было радостно и тепло, что Марта рядом, но взять ее руку, прижаться к ней – я не решился, хотя знаком с ней уже много дней. Мы с ней на «вы», но вчера у меня вырвалось законное «ты». Она не обиделась и тем не менее я не повторил этого слова. Не смог.
       В прошлое воскресенье она разрешила проводить ее в 7 номере до вокзала, где она пересела на 9-й. Вчера я опять предложил ей свои услуги. Рая, разобиженная моим невниманием, сказала:
       –       Вы езжайте, а я пойду.
       –       Нет, - заметил я, - мы проводим Раю до дома, а потом я провожу вас, Марта.
       –       Не надо, вы провожайте Раю, а я поеду.
       Рае же она сказала:
       –       Не подстрекай, - когда та упорно добивалась нас соединить, оставить одних.
       Она не очень-то и протестовала. Но мне трудно судить насколько Марта хотела или не хотела этого – я ведь ее характера еще не знаю. Один штрих заставил меня усомниться в расположении ко мне Марты. Когда мы договорились встретиться у Раи в воскресенье, Марта сказала:
       –       Я забегу. Может быть не на долго, но забегу.
       Значит, ей не очень нужно, если не на долго. Кроме того в другие дни погулять вместе она отказалась: занята. Когда Вова Гринберг был, бежала по 3 раза в неделю домой. Домой провожать себя не разрешает. Правда, я ни разу еще не проявил настойчивость. Правда, она сбежала с занятий, чтобы пойти с нами в кино, не отказывается еще и еще раз (за мой счет! Это тоже хороший факт – денег она мне не вернула). Правда, ей было весело и она разговаривала со мной по-дружески и непринужденно, если ее разговор и обращение можно назвать таковыми. Она на мой взгляд застенчива и ей трудно быть непосредственной. Чувствуется, что она как-будто смущена все время. Может я ей нравлюсь хоть чуточку? Вот была б радость!
       Видно, чтоб сделать мне приятное, она сказала как-то:
       –       Моя мама – Лапидус.
       Вчера я спросил об этом Раю. Об этом и о Семене – предмете любви Марты. Рая долго крутилась:
       –       Зачем тебе. Это секрет.
       Но потом все же решилась мне рассказать.
       О фамилии. Отец матери Марты – крещеный еврей. Но они от него отказались – родственники, и даже переделали себе имена и отчества. Марта же – третье поколение, ничего общего с еврейством не имеет. Она – Марта Ивановна и фамилию носит Башмакова.
       Что касается ее любви, то можно сказать, что она не гладкая и странная. Парень, которого она полюбила – ловелас, женатый человек. У него сын ходит в школу. Парню этому 30 лет. Он был учеником Марты, когда она преподавала в техникуме. Жена приходила к ней устраивать скандалы – и дома и на работе. Он – коммунист, и все это приобрело скандальный характер. Сейчас он в Кривом Роге, но любовь у них не закончилась. Он некрасивый и неумный... Что она в нем нашла?
       –       Но и она ведь не блещет – язвительно заметила Рая.
       –       А почему же она не вышла за него замуж? - Поинтересовался я.
       –       Жена не дает развода. Да и он, видимо, не очень торопится. Он мне сказал как-то: «Я не прочь, чтобы Марта осталась Башмаковой, будет нам обоим легче».
 
       Мара Волынец, когда я у нее был, задерживала долго меня, клялась мне в любви и обещала прийти в четверг утром – в мой свободный день. Но тщетно я ее прождал вчера и сегодня – она не приходит. А мне самолюбие не позволяет к ней пойти. Неужели и она ко мне равнодушна? Хотя какая польза ей любить меня? Она уже знает, что я на ней не женюсь, а это для нее главное.
 
28.11.1955
       Вчера были Ольки-Володькины объединенные именины. Утром приехали Оля с Колей. Я их встречал. Оля заглядывает ему в рот. Куда девались ее гордость, своенравие? Покорная овечка!
       А Беба, которая так любила... Может она и не любила меня? Я начинаю теперь сомневаться. Сегодня 29 дней, как прибыло мое письмо в Молотов. А Беба не отвечает. Если бы я только нашел замену!.. я бы ее наказал, хотя мне не хочется этого делать, жаль сына. Беба меня сама толкает на разрыв. Я тоже гордый, не хочу унижаться, писать.
 
       У дяди Сени много пили, лили, галдели, плясали. Он не смущен, что в долгу у папы. Долгов не отдает, а в удовольствиях себе не отказывает. Надо уметь обходиться с совестью, как он. Я долго у них не сидел, торопился к Марте.
       Ада назначила мне на 2 часа дня, я позвонил ей, что не приду. А Раю предупредить не смог, пришлось ехать с опозданием туда. У Раи застал Марту и Вову. Вчетвером фотографировались и дурачились. Я еще был навеселе и развязен, что со мной в трезвости не бывает. Фотографии должны получиться интересные.
       Рая болеет. Она рада была нас выпроводить. Она ревнует, досадует. Если бы я не интересовался Мартой, совсем другой прием был бы мне.
       Марта меня не любит. Но при Вовке отдает предпочтение мне. Он нахален, навязчив, а ей не мил. При нас она ходила на почту, заказывала телефонный разговор. Вова ей даже намекнул на Кривой Рог, но она не опровергла. Умоляла меня поехать ее проводить домой, чтоб не остаться с ним наедине. Но Вова меня попросил, когда она отошла:
       –       Ты не вздумай ехать ее провожать.
       Я обещал. И, несмотря на ее просьбы, не поехал. Мы договорились встретиться завтра в 4 часа. Марте нужен постоянный билет и я вызвался заказать ей. Завтра пойду к ней в институт.
 
29.11.1955
       Подходят желанные минуты свидания с Мартой. Я волнуюсь и ничего уже не могу делать. Не вышло бы на уроках, как вчера, когда я имел ввиду рассказать о сложно-подчиненном предложении с придаточными однородными, а рассказал о соподчинении – так у меня крепко сработала голова! Да и подготовился я небрежно к уроку, неловко было перед учащимися. Но что поделать, «промахи незрелой мысли» (совсем по Писареву).
       Я сегодня еще меньше уделил времени подготовке. С утра пришел мальчик-покупатель за книжками. Я заработал 60 рублей. Кроме того клеил альбом «А. С. Пушкин». А сейчас вот через полчаса иду к Марте. Что мне от нее нужно? На что надеюсь я?
       Она славненькая ясноглазая девушка. На нее приятно смотреть, любоваться. С ней приятно ходить под руку. Ее хорошо было бы обнять, приласкаться к ней – это трогатно.
       Поцелуи ее я вкусил на вечере – не расслабленные мокрые, а пружинистые и знойные, вполне пригодные для любви, для чувства. Это не сверхъестественное существо, не фея. Обыкновенная, вполне пропорциональная, даже не красивая, а милая Марточка. Перед ней нельзя трепыхать, но любить ее можно. А мне хочется именно такого – земного, осознанного чувства, чтобы не млеть и не остывать в любви.
       Она ко мне равнодушна, вот что меня тревожит. Если бы она любила, то не довольствовалась бы теми отношениями, которые между нами установились – сдержанными, корректными, вполне приятельскими, но не интимными – отношениями на «вы», на «я вас умоляю» - не больше.
 
       От Бебы ничего нет по-прежнему. Я ее, кажется, совсем возненавижу запрезираю. Сейчас, когда я работаю, мне легче переносить одиночество. Но как бы не сложилась наша судьба в дальнейшем, я никогда не забуду этого отношения со стороны Бебы в дни, когда я нуждался в утешении, а не в пакостях.
       Сашка мой! Почему ты так мал и глуп? Не умеешь ты за себя сказать, за себя ответить. Если бы ты смог, как бы мы сейчас с тобой поговорили!... но, увы, тебя хотят сделать чужим для меня, тебя отдаляют.
       Единственно с кем я могу быть почти до конца откровенным – мои родители. Вот искренне любящие, единственно преданные мне люди. Как я им благодарен, признателен за их теплоту и отзывчивость...
 
[XX.11.1955]
       Можно?
       Вы топчетесь на одном месте, переминаетесь с ноги на ногу и опять спрашиваете:
       Разрешите?
       На вас смотрят удивлённые, наглые глаза, смотрят и выражают недовольство. Потом опускаются, медленно сползают книзу и углубляются в коричневую оправу стола.
       Вы не знаете Если вы не из робкого десятка, у вас хватит духу подойти к столу, и навлечь на себя внимание высокой особы новым, теперь уже навязчивым вопросом.
       Позволите?
       Фигура Глаза медленно переползают на вас, останавливаются, впиваются в вас, как пьявки.
       - Я слушаю.
       Вы стоите долго, неловко, под неприветливым взглядом самодовольного человека, лицо которого выражает нетерпение и досаду, чувствуется, чт ваши слова, о чём бы вы не говорили, не произведут впечатления. Вы перестаёте замечать человека, он сливается с широкой, неподвижной стеной за его плечами и обдаёт вас холодом и неприязнью. Он обдаёт вас холодом. От него веет неприязнью
 
03.12.1955
       Марта пригласила свидетеля – Вову... Он пришел, оставил мне на хранение свою шапку и пошел к ней. Вышли они вдвоем минут через 20. Я был так зол, что даже Марта заметила:
       –       Чем вы так расстроены?
       Я ответил, что это ей показалось, но простился сейчас же и холодно.
       –       Может вы все-таки, если вам не трудно, возьмете билет? - Сказала Марта, протягивая деньги и фотокарточку.
       Когда мы вышли с Вовой, он мне рассказал, что они вдвоем перебирали фотокарточки, прежде, чем выбрали самую скверную. А при мне Марта ее вынула, пряча от Вовы.
       Словом, расстались с ней холодно и я больше не нахожу привлекательных черт. Больше я с ней не вижусь с тех пор. Ни с ней, ни с Раей, ни с Марой.
       Сегодня надо сходить к Маре, хотя я ничего хорошего от этого посещения не ожидаю. Но что делать, такая уж моя участь, утешаться малым. Большого нет и, увы, вряд ли будет. Мне не везет ни в любви, ни в работе.
 
04.12.1955
       Моя «светская» жена по-прежнему продолжает вести игру: не пишет. Порой меня охватывает отчаянье. Действуют уговоры старшего поколения; и я готов написать ей первый. Но когда вспомню о ее игре, о напускной светской (для людей) гордости, о ее спесивом нраве, всякая охота идти на унижение перед ней отпадает. В лучшем случае она ответит сухим, черствым письмом. Даже не холодным, потому, что холодность – это чувство. А в ее письмах нет чувства, она древесина без влаги, без жизни. В худшем случае – она торжественно отмолчится, но получит повод для еще большего самодовольства, чем было в период пребывания моего в Евпатории.
 
05.12.1955
       Дорогие Надя и Вова!
       Приехал в Бердянск в 8 часов утра (поезд опоздал на 1 час). Начало 10-го позавтракал (два кусочка селёдки с приваренной картошкой с луком, макароны не перемешанные с отходами мясными), всё холодное и невкусное и ещё моё домашнее кушаю. Каша манная молочная сладкая и с коровьим маслом и чай, к чаю грамм 15 масла. Хлеб очень чёрствый и плохой.
       Начало 1-го я пошёл и выкупался хорошо под душем. В 3 часа обедал борщ со сметаной вкусный, на II-е кусок приваренного мяса с гарниром пюре картофельное, и кусочек огурца и компот.
       После обеда лёг спать и поспал до 5-ти часов. В пять полудень пил стакан коз[ий]  с молоком и три пряника, потом сел писать письмо. Что будет на ужин, напишу через пару дней в следующем письме.
       Сегодня здесь был прекрасный тёплый солнечный день, если и завтра будет такой хороший день, подойду в город посмотреть, говорят, всего несколько кварталов от города наш дом отдыха. Остальные (3) три отдыхающих, которые со мной в одной комнате, уже сегодня были в городе и на море.
       Комната очень хорошая: на полу коврик лежит, посередине столик, накрытый красивой скатёркой, на столе 2 тарелочки, на которых стакан и графин с водой. Кругом пять хороших стульев. Шкаф широкий на 3 отделения, посередине шкафа большое зеркало; 4 широких пружинистых кровати никелированные, матрац сносный. Одеяло с пододеяльником сшитые конвертом и маленькая подушка с красивыми накидками на всех четырёх подушках.
       В комнате сегодня очень жарко, если так жарко будет и при морозе, так и для меня даже очень жарко.
       Насчёт режима теперь будет зависеть от остальных трёх сожителей, они молодые: 2-м днепропетровским лет по 35-8, а один с Донбасса, мальчишка лет 17-ти. Сегодня все они вели себя очень культурно и спали днём столько же, сколько и я.
       Пока у меня ушло рублей 12. [Приписка] 11 рублей и чай в дороге.
       Пишите, что у вас слышно. Как ты Надя справляешься без «правой руки». Не боишься ты вечерами сама дома сидеть? Что у тебя Вовочка нового и какие перспективы на дальнейшее. Получили ли вы мою зарплату и отпускные и сколько? Видели ли вы моего начальника и подписал он мне ещё на 9 дней отпуск?
       Также прошу узнать, что думают делать с моим начальником и с нашим цехом? Что слышно у всех родных.
       Будьте здоровы. Привет Ане, Штулям и всем Городынским.
       Целую крепко. Ваш Нуся и папа.
       Адрес. Осипенковский дом отдыха «Приморье», Запорожская обл., палата № 4, Гельфанду.
       На ужин котлета была с гречневой кашей и чай.
 
08.12.1955
       Я не обладаю Бебиным темпераментом. У меня не хватает выдержки и я насилу себя сдерживаю, чтобы не написать письмо. Ей писать? Подругам? Родителям? Никому! А что же делать? Надо писать.
       Вчера я порывался написать прочувствованное пылкое письмо Бебе. Вложить в него все, что в душе накипело. Излить мою горечь и тоску, написать откровенно, душевно. Но разве поймет Беба, разве откликнется? Она вся соткана из льда, где ей разобраться в моих чувствах?
       Сегодня захотелось написать Сашеньке. Только ему, только на конверте надписать Бебино имя, чтобы не перехватили сразу письмо родители. Вот как бы я начал:

           Славный, сердечный Сашенька! Мой любимый драгоценный сыночек.
       Два месяца не имею от тебя никаких вестей, не имею даже ответа на мое письмо. Не могу больше оставаться в неведении, что у тебя слышно. Прошу, птенчик малый! Ответь, напиши как живешь, что делаешь, где и с кем проводишь время? Про игрушки свои напиши, про книжки, про то как ты гуляешь и где бываешь. Напиши. Но самое главное – как твое здоровье? Попроси кого-нибудь, продиктуй для своего папы. Хоть немножко, но чтобы я о тебе знал. Кого попросить? В самом деле, кого? Тетю на улице! Она, наверное, не откажет в этом, если не к кому больше обратиться.
       Я, сыночек, с 1 декабря временно поступил на работу в вечернюю школу. Заработок очень мал – 400 рублей. Школа находится далеко в поселке Шевченко, - езжу автобусом и трамваями. Возвращаюсь домой в 12 часов ночи. Хожу в старой шинельке, чтоб не ограбили. Но мне нипочем трудности. Тем более, это временно. С января 1956 года буду работать в школе ФЗО. Там мне дают 685 часов, а в феврале или марте мне дадут еще одну школу рядом с первой. Так, что я буду зарабатывать прилично. Вечернюю школу брошу, как только начну работать в дневной.
       Единственная моя забота – тоска о тебе, мой сынуличка. Ты ведь хочешь жить со мной. Я тоже этого хочу. Но в тесноте нам будет очень трудно. А чтобы иметь квартиру, надо много-много зарабатывать.
       Миленький! Я постараюсь сделать все, чтобы ты ко мне приехал. Но пока нам нельзя прекращать переписку. Ты ведь мне родное дитятко. В тебе нет жестокости, нет ничего ложного, напускного. С тобой мы можем говорить без обиняков – откровенно, просто, дружелюбно. Если бы это было возможно еще кое с кем, кто мне дорог!...
       Как только получу первую зарплату на временной работе, вышлю тебе деньги, Сашенька. У нас здесь есть яблоки. Много яблок. Вкусные, красивые, недорогие. Но я не могу себе позволить сейчас удовольствие – послать тебе посылку: денег своих нет, а баба и деда очень мало зарабатывают. В получку быть может куплю и вышлю «Семеренки».
       Сашенька! Жизнь моя, душа моя! Как я сильно за тобой скучаю! Как хотелось бы увидеть тебя, поговорить с тобой, услышать твой голос.
       Ты прости своего безумного отца за несвязность его мыслей. Тоска и любовь трудно передаются на бумагу.
       Целую тебя неустанно, мой ангелочек сладенький! Привет маме, бабе и деде.
       Твой папа Вова.
       Посылаю одну из картинок, приготовленных для тебя. Нравится? Это из сказки «Рукавичка». Мышка, лягушка, заяц, кабан и волк с лисицей вздумали перезимовать в теплой, большой рукавичке, которую они нашли в поле. Вот как они удобно устроились! Найди и узнай всех зверушек, а потом напиши мне, легко ли это тебе удалось.

       С уведомлением о вручении. Написал 11/XII.
 
10.12.1955
       С уведомлением о вручении.
 
       Славный, сердечный Сашенька! Мой любимый драгоценный сыночек.
       Два месяца не имею от тебя никаких вестей, не имею даже ответа на мое письмо. Не могу больше оставаться в неведении, что у тебя слышно. Прошу, птенчик малый! Ответь, напиши как живешь, что делаешь, где и с кем проводишь время? Про игрушки свои напиши, про книжки, про то как ты гуляешь и где бываешь. Напиши. Но самое главное – как твое здоровье? Попроси кого-нибудь, продиктуй для своего папы. Хоть немножко, но чтобы я о тебе знал. Кого попросить? В самом деле, кого? Тетю на улице! Она, наверное, не откажет в этом, если не к кому больше обратиться.
       Я, сыночек, с 1 декабря временно поступил на работу в вечернюю школу. Заработок очень мал – 400 рублей. Школа находится далеко в поселке Шевченко, - езжу автобусом и трамваями. Возвращаюсь домой в 12 часов ночи. Хожу в старой шинельке, чтоб не ограбили. Но мне нипочем трудности. Тем более, это временно. С января 1956 года буду работать в школе ФЗО. Там мне дают 685 часов, а в феврале или марте мне дадут еще одну школу рядом с первой. Так, что я буду зарабатывать прилично. Вечернюю школу брошу, как только начну работать в дневной.
       Единственная моя забота – тоска о тебе, мой сынуличка. Ты ведь хочешь жить со мной. Я тоже этого хочу. Но в тесноте нам будет очень трудно. А чтобы иметь квартиру, надо много-много зарабатывать.
       Миленький! Я постараюсь сделать все, чтобы ты ко мне приехал. Но пока нам нельзя прекращать переписку. Ты ведь мне родное дитятко. В тебе нет жестокости, нет ничего ложного, напускного. С тобой мы можем говорить без обиняков – откровенно, просто, дружелюбно. Если бы это было возможно еще кое с кем, кто мне дорог!...
       Как только получу первую зарплату на временной работе, вышлю тебе деньги, Сашенька. У нас здесь есть яблоки. Много яблок. Вкусные, красивые, недорогие. Но я не могу себе позволить сейчас удовольствие – послать тебе посылку: денег своих нет, а баба и деда очень мало зарабатывают. В получку быть может куплю и вышлю «Семеренки».
       Сашенька! Жизнь моя, душа моя! Как я сильно за тобой скучаю! Как хотелось бы увидеть тебя, поговорить с тобой, услышать твой голос.
       Ты прости своего безумного отца за несвязность его мыслей. Тоска и любовь трудно передаются на бумагу.
       Целую тебя неустанно, мой ангелочек сладенький! Привет маме, бабе и деде.
       Твой папа Вова.
       Посылаю одну из картинок, приготовленных для тебя. Нравится? Это из сказки «Рукавичка». Мышка, лягушка, заяц, кабан и волк с лисицей вздумали перезимовать в теплой, большой рукавичке, которую они нашли в поле. Вот как они удобно устроились! Найди и узнай всех зверушек, а потом напиши мне, легко ли это тебе удалось.
      
10.12.1955
       Дорогие Надя и Вовочка!
       Уже мне кажется, что я очень давно из дому и хочется хоть письмо поскорее получить от вас. Уже начинаю высчитывать, сколько дней пройдёт, пока вы получите моё первое письмо, которое я написал 5/XII и сколько дней пройдёт, пока получу от вас ответ.
       Как уже писал, кушать дают много и, если считать полдень – стакан кофе и 3 пряника, то получается 4 раза в день и покупные яблоки, которые съедаю в один день у себя в палате, иногда даже с кусочком хлеба, то получается даже 5 раз в день. Хороший аппетит у меня бывает с утра, так как я привык кушать дома утром с 6-ти до 7-ми, а  в доме отдыха завтрак с 9-ти часов.
       Есть здесь даже и врач. На 3-тий день пошёл я к врачу и пожаловался, что та пища очень груба для моего капризного желудка, так она написала записку к сестре, которая сидит всегда в столовой во время еды отдыхающих, чтоб она мне давала по-возможности меньше мяса и побольше молочного, и с того дня в обед я кушаю блинчики со сметаной на второе, а на ужин вместо котлеты с гарниром, мне дают чашку молока или какао и кусочек пирога как всем отдыхающим, а хлеб всегда стоит в тарелке, сколько хочешь кушай.
       Рыбные блюда почему-то никогда не бывают здесь. Правда вчера, вместо селёдки или винегрета на 1-й к завтраку дали в блюдечке немного рыбных консервов. На базаре есть рыба свежая и не дорого, думаю, когда буду ехать домой, захватить домой килограмма 2 рыбы и штук 10-ток таранок здесь стоит 30-35, 10 штук яблок самые худшие – 5, хорошие 7-8 рублей.
       Балетки я видел мужские 42 №, около 40 рублей стоят, может найду и женские, куплю вам по паре.
       Очень мне хочется уже поскорее узнать как ваше здоровье и как ваша жизнь и работа протекает. Видели вы начальника и оформили вы мне отпуск ещё на дней 9? Отсюда я могу выехать только в нечётные числа, 27 или 29.
       Говорят, что в Днепропетровске выпал снег? В Осипенко прекрасные дни и даже солнце бывает целыми днями. За моё пребывание здесь 2 раза был дождь ночью и пару дней пасмурных.
       Кроме режима дня, имел такую нагрузку. Сегодня, например, прекрасный солнечный день, наш массовик повёл всех на маленькую возвышенность кварталов 5 от нашего дома отдыха, откуда виден наш дом отдыха, весь Бердянск и море кругом города. Один раз он нас на лекцию повёл, раз в музей и 2 раза в кино, всё это бесплатно. За плату: раз в кино за 3 рубля и в балет за 1 рубль.
       Больше новостей никаких нет у меня. Обязательно напишите о вашей повседневной жизни. В Дербент я тоже написал письмо.
       Будьте здоровы. Целую крепко. Нуся и папа.
       Привет всем родным и соседям. Как поживает молодежь? Лёнька и Танька.
 
11.12.1955
       Милый папочка!
       Пишу 10/XII вечером.
       Вчера мы получили твоё письмо. Очень рады, что тебе хорошо. Кушай, отдыхай, поправляйся. Не ходи часто на море: там ведь ветер и ты простудишься. У тебя на работе маме денег не дали сразу. В понедельник я пойду за разрешением на продление отпуска, а мама – за деньгами – ей так назначили. Тогда же узнаем насчёт прочих дел у тебя на производстве, в том числе о начальнике.
       Завтра (в 11 часов утра) мы идём с мамой в театр – я достал 2 билета у себя на производстве – со скидкой, по 6 рублей билет.
       15 числа мне велел прийти директор школы ФЗО, где я буду работать. Очевидно, начнём в конце месяца.
       Сегодня был опять мальчик и принёс мне за книгу ещё 40 рублей. Мама тоже гыхопт а клымык – заработала на машинке 15 рублей.
       Я сегодня отправил письмо Сашеньке. Всё письмо – ему. Бебе только привет. Письмо отправил заказным и с уведомлением о вручении, так что я буду знать, кто и когда получил, и у меня будет соответствующий документ.
       Сегодня у меня в гостях была Лена Мячина с ребёнком. Она лучше выглядит после Одессы, и ребёнок у неё поправился.
       Завтра мы с мамой после театра пойдём покупать шкаф.
       Сеня нам завёз на машине 6 корзин картошки. Так что мы обеспечены ею.
       Оля уже работает. Но тёте Еве очень трудно теперь – много забот.
       Сегодня была тётя Аня – с полчаса как ушла от нас. Мы ей показывали твоё письмо и ей очень польстило, что ты упоминаешь её первой в приветственной части, а потом уже Штулей и Городынских. Она этому обрадовалась.
       Мама устала, напишет тебе под моим пером. Сейчас она продиктует.
       Будь здоров, береги себя, не жалей и не экономь ничего для здоровья.
       Целую, Вова.
 
       Дорогой Нуся!
       Новость ты уже знаешь. Я справляюсь с работой удачно. Только беспокоюсь о Вове, пока он не возвращается с работы. Сегодня разговаривала с Лищенко и он мне предложил написать заявление на квартиру. Сказал, что я буду на очереди на строящиеся дома.
       Напиши, есть ли там яблоки. Если есть, покупай и кушай. Вова и я купили 6 кг. яблок и кушаем.
       Я знаю из твоего письма, что ты в вагоне постели не брал. Не смей повторять эту глупость на обратном пути.
       Если там есть бельё, обязательно купи себе смену белья.
       Будь здоров. Целую, Надя.
       Меньше ходи, больше отдыхай! Пиши сразу.
 
13.12.1955
       Дорогие Надя и Вовочка!
       Уже получил первое письмо от Вас. Спасибо тебе, Вовочка, что ты написал мне столько подробностей. Спасибо и тебе Надя за приписку. О вашем режиме дня вы ничего не пишите, видно очень мало отрадного в нём... Приписка мамина похожа на «Со слов Сашеньки».
       Конечно, если бы удалось получить квартиру это был бы большой успех. Но в каком году это может сбыться?
       Яблоки есть, цену я уже писал в письме, несколько я съедаю в день. С сегодняшнего дня цены на яблоки вздорожали, так как уже грянул первый мороз. Позавчера ещё лил тёплый дождь.
       Я хочу кое-что купить домой и на днях увижу, то скажу хватит ли мне ещё на то, чтоб позволить себе покупать яблоки. 16/XII в доме отдыха санитарный день и в этот день все отдыхающие, находящиеся в доме отдыха, покупают себе пищу. Этот день отдыхающим не считается, а считается с 17/XII дальнейшие две недели, не знаю сколько на этот день уйдёт у меня. И на ванны покупаю талончики.
       Узнал у одного отдыхающего, что он принимает здесь хвойные ванны. Я 12/XII пошёл к врачу и попросил тоже хвойные ванны, и в этот же день принял ванну в 36º 10 минут. Очень хорошо почувствовал себя в ней. В комнате отдыха полежал на койке больше часа, чуть не заснул там, но узнал, что уже больше 2-х часов, пошёл оттуда прямо на обед, поел обед и опять на отдых.
       Вечером сидел в комнате игр и играл в шашки, и играл до тех пор, пока не почувствовал какое-то сильное переутомление, нервное даже, и в голове и в ушах неприятные ощущения. Я подумал может этому причина не шашки, а ванна. Я сразу после ужина лёг спать, вместо того, чтоб пойти со всеми в кино. Сегодня тоже никуда не пойду и пропущу ванну.
       Завтра попробую ещё одну ванну принять. Если не буду после неё чувствовать никакого плохого ощущения, то буду продолжать принимать, если же наоборот, то оставлю и буду только отдыхать.
       Сегодня 14/XII. Кончаю письмо писать, а завтра наверно оно только попадёт на поезд, так как отсюда отправляется поезд по чётным числам.
       Сегодня хотя тоже морозик, но без ветра и целый день был солнечный и прекрасный. Из-за того, что принял сегодня ещё одну ванну, не выхожу никуда.
       Питание здесь мне оформили по 28/XII. Мог бы я и выехать отсюда 29/XII, но если не позволит мне отпуск, то придётся отсюда уехать 27/XII. Ведь неизвестно мне ещё как и на сколько продлили мне отпуск. Знал бы я как требовать, я бы потребовал бы ещё одну неделю платный отпуск, но так как мне никогда не приходилось иметь что-нибудь интимное с пред. он наверно ничего и не сделает.
       Насчёт маминых климыклых. Я всегда против и теперь в особенности, когда я ей по дому ничем не могу помочь. Она от этих приработков очень нервничает и отражается на длительное время на неё.
       Получил ли ты, Вовочка, ответ на письмо к Сашеньке? Если будешь ещё писать в Молотов, то и от меня Сашеньке горячий и крепкий поцелуй. Сердечный привет тёте Ане. Меня интересует как её мнение насчёт принятия мною хвойных ванн.
       Привет всем Городынским и Штулям с маленьким поколением. Будьте здоровы. Целую крепко-крепко, ваш Нуся и папа.
       Когда уже закажу билет, тогда наверняка напишу. Лишь уже все новости и подробности о моей повседневной жизни написал.
 
14.12.1955
       Дорогой папочка!
       Получили второе твоё письмо. Отвечаем.
       Прежде всего – о производстве твоём и начальнике. Пока существует и то, и другой. Заявление об отпуске за твой счёт я передал начальнику, и он обещал всё сделать. Мама была в конторе, но денег ей пока не дали. У нас есть деньги, ты не волнуйся. 16 числа я получу зарплату. 15 числа, то есть, завтра, поеду в училище (школу ФЗО) оформляться. В воскресенье мы купили шкаф. Очень хороший. Приедешь, застанешь сюрприз.
       Других новостей нет. Всё по-прежнему.
       Мама очень занята. Я тоже прихожу поздно. Поэтому не можем собраться вместе, чтоб написать. Она напишет, когда выберет время.
       Папочка милый! Отдыхай вдосталь. Кушай вдоволь. Хочу тебя видеть толстым.
       Желаю тебе много сил и здоровья. Помни себя и береги себя от простуд.
       Целую крепко-крепко, Вова.
       Привет и поцелуй от мамочки. Все родные тебя приветствуют.
 
14.12.1955
       1. Справка
       2. Деньги – Софье Михайловне и Полине Михайловне
       3. Уплатить за свет, радио. Хлеб.
       4. Забрать брошюру и картины из альбома «Грибоедов».
       5. Подойти в школу.
       6. Внести картошку, вынести ведро, застелить постель.
       7. Написать папе письмо.
       8. Подойти к папе на производство относительно отпуска.
 
15.12.1955
       г. Днепропетровск
       Здравствуйте, дорогой Нуся!
       Сердечно приветствую Вас. Очень рада, что Вы хорошо устроились. Желаю Вам набрать побольше сил и здоровья, хорошо и спокойно отдохнуть, весело провести время. Вспомните прошлогоднюю зиму и радуйтесь настоящему положению.
       У Вас дома всё благополучно. Уже купили хороший, красивый книжный шкаф, который уже нагружен и перегружен. Надя и Вова хорошо настроены, Вова должен был сегодня поехать уже на новую работу (на автозаводе). Я не смогла подойти вечером и проверить.
       Вы уже приглашены на встречу Нового года к Софье Ионовне. Вова уже тоже где-то улаштовывается. Надя успевает всё дома сделать, совершенно не волнуется, спокойнее обычного.
       У Люси, Евы и Сени всё благополучно. Я сегодня вечером была у Евы. Оличка уже всю неделю работает. Коля ещё ладит относительно Индустриального техникума, его все водят... Вероятно ничего не выйдет – тогда он поступит на подготовительные курсы в Строительный институт для поступления осенью в него (этот год без стипендии).
       Таничка поправляется. Лёничку давно не видела. Я приболела гриппом, затем охрипла и по сегодняшний день не работаю. Сегодня была в поликлинике, хотела завтра выйти на работу, но Людмила Александровна посоветовала мне ещё побыть дома, гулять на свежем воздухе и уже прийти в понедельник 19/XII. На этом основании думаю завтра пойти в кино на «Красное и чёрное».
       За время пребывания дома, прочла в журнале «Роман-газета» роман Иван Иванович Коптяевой, это мне доставило счастье. Если у Вас есть возможность достать это и почитать, Вы будете тоже счастливы.
       Побольше лежите или бывайте на свежем воздухе. Купите яблоки и ешьте, и мёд тоже хорошо, в день 100-200 гр.
       Будьте здоровы и веселы. Целую Вас. Аня. Привет от всех родных.
       Пишите часто и подробно. За всё время получила одно письмо – нехорошо. Ждём писем.
       Вова все Ваши дела с отпуском уладил.
 
16.12.1955
       Славный папочка!
       В отношении 9 дней вопрос улажен. Так что можешь не беспокоиться. Мне сказал начальник твой (я вчера опять у него был), что он всё сделал.
       В остальном – всё по-прежнему. Я был вчера в школе ФЗО, разговаривал с директором. Он сообщил, что занятия начнутся не раньше 5 января, а мне велел прийти числа 25 декабря.
       Напиши, когда ты приедешь. Как ты отдыхаешь? Поправился? Ты чаще взвешивайся, проверяйся, чтобы знать, как на тебя действует «Приморье».
       Крепко целую тебя, мама тоже целует. Она, бедная, так устаёт за день, что на письмо её не хватает.
       Вова.
 
19.12.1955
       Уж много дней оторван от пера. Обстоятельства не позволили мне до сих пор вернуться к любимому занятию. То упорядочением (когда уже будет завершено? Вечное бремя!) своего архива, то хозяйственные дела. Никуда я в последнее время не хожу. Стал аскетом. С Марой и ее шумной компанией порвал.
       Вчера впервые вырвался на именины к Гале – это девочка с исторического факультета. Я ей нравлюсь. Она всегда расположена ко мне. Не то, что Мара, которая считает себя почему-то горой, а меня Магометом и ставит себе в великую заслугу, если она придет ко мне.
       На именинах встретились хорошие девочки. В сущности неплохо было. Хотя вина не поставили, стол был домашний – еда собственного приготовления. Танцевать было негде. Но все-же уютно. И все на меня смотрели. Двое других мужчин-мальчиков пришли выпившие и рядом со мной выглядели уныло. Такую обстановку почитания я люблю. Но как подлец я поступил с Раей. Сам того не хотел, а поступил подло.
       Когда уходили домой, на трамвайной остановке разыгралась такая сцена.  Все ворвались в вагон 4 номера. Я предложил посадить сначала на 1 номер девушку, чтоб не оставлять ее одну на остановке, а потом уже поехать самим. Все выскочили, но Рая одна осталась и уехала четверкой. Я кинулся к трамваю, увы, двери захлопнулись. Тогда я простился со всеми и поехал провожать эту девушку. Проводив, терзаемый муками совести, поехал обратно к Рае. Но ставни у нее были закрыты и я не решился к ней стучать в пол 12. Дома, из-за своей глупости, оказался только в 12 часов, тогда как выехали мы в 10.45.
 
20.12.1955
       Здравствуй дорогой брат Нуся!
       За последнее время я, правда, не писал, но и от Вас ничего нет. Я, кажется, написал письмо в Днепропетровск, не помню точно. Занят! Работаю на адской работе. Уходить некуда, перейти на работу в госорганизацию на 300-400 рублей не хочется, ибо Роза не в силах работать. И я себя всё время обманываю: вот-вот уйду, и так тянется.
       Хорошо сделал, что воспользовался турпутёвками.
       Как бы я хотел отдохнуть и нет возможности. Быть назначенным участником ВСХВ и не поехать!! А из-за чего? Из-за работы – из-за ревизии! Упустить такой случай, так надо меня резать кусками! И я не смог вырваться! Ещё такой случай, дети были в Москве, так меня ждали и, какое разочарование они получили. Какое обидное письмо мне Сима написал. Сколько он меня ждал и вдруг на тебе. Как хотелось бы часто очутиться вне стен этой конторы, освежиться и побывать где-нибудь, но никак! Как-будто в лагере нахожусь.
      Очень рад, что Вова зацепился за работу. Со временем будет лучше. Усвоится с людьми и, покажет себя на работе, и будет жить, как все люди живут. А я уже думал настойчиво требовать его в Дербент. У нас бы он устроился неплохо по линии корреспондента. По учительской линии везде одинаково, и у нас большинство учителей в этом году перешло на одну ставку. Учителя русского языка у нас имеют больше преимущества, чем историки. Но по линии печати, он бы у нас в Дагестане прекрасно устроился бы. Вот, например, Люся сын Хавы, с прошлого года перешёл на работу радиокорреспондента и зарабатывает всегда свыше 1500 рублей в месяц, а если бы он смог бы устроиться корреспондентом газеты Дагправды, он бы ещё больше зарабатывал бы. Но он не член партии, а им на работу требуется член партии. Но пусть будет на месте хорошо. Желаю ему успехов.
       Я недопонимаю положение его семейной жизни. У него сейчас полный разрыв с женой, он уехал оттуда демонстративно или под предлогом. Думает Вова затребовать её к себе, но мне кажется, что от родителей она никогда не уйдёт. Ну что же! Пусть создаст себе новую, здоровую, самостоятельную семью! Он ещё молод. Ему, кажется, всего 33 года. Я в эти годы женился и что я потерял? Кроме того, что имеем прекрасных детей, чтобы они здоровы, живы и счастливы были.
       Как приедешь домой, передай наш привет Наде и Вове с наилучшими пожеланиями.
       Напиши результаты своего пребывания в доме отдыха и как себя чувствуешь, как здоровье Нади и Вовы. Будь здоров и счастлив.
       Целуем Лёва-Роза.
 
21.12.1955
       Позавчера прибыло извещение о получении моего письма в Молотове. Расписалась на извещении сама Беба. Но отвечать она, видимо, не собирается. Пусть – себе во вред. Я буду посылать время от времени письма Сашеньке. Даже привета остальным передавать не стану.
       Вчера я послал Саше 150 рублей. Делаю все, что надо. Надежды Бебы на то, что я склоню перед ней голову, бесплодны. Пусть надеется. И чем грубее она со мной поступает, тем лучше для меня. Проще будет развязаться. Никогда она не была моим другом. Хорошего я от нее не ожидаю. Сказывается только сила привычки. Я не могу без ласки, тепла. Мне очень тяжело мое одиночество. Но разве нет в мире других, более нежных, преданных? Я скучаю за женским телом, за женской близостью. Мне страшно хочется приласкаться у женской груди. Не Бебиной – это выброшено. Зачем мне ее рыхлые формы? Кроме белизны в ее теле нет ничего, что могло бы привлечь. Но не по себе мне как-то даже без такого жалкого удовольствия чувствовать подле себя женщину. Видно, я развращен, избалован в своем разврате, если не могу спокойно переносить одиночество.
       А она? Неужели она безразлична ко всему, чего лишилась в моем лице? Не верю. Ей ведь тоже нужно это. Пусть в меньшей мере, но нужно. Иногда я подозреваю, что она крутит с кем-то, живет. Родители ее такие, что способны поощрить на это. Они меня ненавидят, а она ведь любила... Охладела? Допускаю. Но разве не влечет хоть иногда? Я не говорю уже о ее положении. Даже пожилые не клюнут на женщину с ребенком. А я ведь не только муж, но и отец. Ради Саши она должна быть немножко скромней. Но нет же, дерет нос, зарывается, бросает мне вызов за вызовом. Никак не пойму ее целей!
       Одиночество для меня невыносимо. Порой мне хочется выть. Если бы найти кого-нибудь. Хоть временно!... Я, конечно, не мыслю себе такой жизни, но что поделаешь, если до сих пор я не сумел ни полюбить, ни влюбить в себя девушку. Встречая на улице или в трамвае, в компаниях или у знакомых сколько-нибудь привлекательную личность (женского пола), я присматриваюсь, прицеливаюсь, думаю: вот бы могла стать женой. Но узнавая поближе, отвергаю эту мысль: то не подходит характер, то внешность, фигура, ум. Как трудно вторично наладить жизнь. Как трудно вторично не повторить роковой ошибки.
 
24.12.1955
       Все-таки Беба своего добилась. Я о ней больше думаю, чем когда она писала. Она мне снится. Так, вчерашней ночью мне приснилось, что она вышла замуж сначала за полковника, а потом – профессора. И тогда мне стало ясно, почему она не писала. Этой ночью был другой сон, заверш[...] поллюцией: каким-то образом я оказался в Молотове. Беба лежала в постели и я пришел к ней. Она улыбалась, она меня не отвергла. Лишь когда я на нее лег и обнял, она прикрылась рубашкой, но потом передо мной обнажилась.
       Странно, что мне ни разу не снится Сашенька, хотя я его искренне люблю. Видно Беба задевает меня сильнее. Задевает меня не как Беба, а как женщина. Именно женское в ней, так источившее меня в эти одинокие дни, испепеляет. Я знаю все ее недостатки. Она не влечет меня, не радует. Но вместе с тем я не могу без нее – женщины жить. Была б другая, охотно бы забыл про Бебу.
       А Саша, как Саша. Люблю его, тоскую по нем, но это не та тоска, что физическая по женскому телу, от которой не могу избавиться. Сашенька нем для меня, с ним не поговоришь, мыслей его не узнаешь. Может он уже совсем чужой... А Беба, как она тщательно не маскируется и, даже именно поэтому, что маскируется, я чувствую, что ей не безразличен. Это цель, умысел: не писать, чтобы сломить мой характер и без того слабый, податливый на искушения.
       Сегодняшний сон раскрыл мне ее душу. Она любит еще. Из-за этого повздорила с родителями. Но и моим не прощает, - за что? Говорит: «Это они виноваты. Ты под их влиянием». Бебины родители (согласно сна) уехали в Москву. Она собирается тоже переезжать поближе ко мне, но просит меня остаться в Молотове.
       В жизни куда сложней, хотя сны запутанны бывают, даже не вспомнишь деталей – выветриваются, как только проснешься.
       Мне сейчас очень тяжело. Вдвойне трудно. Не работа, не невысыпание. А то, что мама порой напоминает мне Бебу – худшими сторонами, и той и другой.
       Когда-то Беба назвала меня подлецом. Незаслуженно. А позавчера эти слова повторила мама. Я пошел к Рае Волов[...]. В четверг у меня свободный день. Задержался из-за 7 номера трамвая. Пришел домой в 11 с чем-то. Мама вышла открывать в рубашке.
       –       Ты простудишься, - сказал я.
       –       Скорей конец будет, - ответила мама с криком.
       А когда я вошел в комнату, заявила:
       –       Подлец!
       Всю ночь не мог заснуть. За что мне такая напасть?
 
25.12.1955
       Новогоднее письмо Сашеньке с болгарской открыткой: мальчик везет на салазках подкову и цветок счастья, а в руках он держит лесенку и листок календаря с цифрой «1». Мальчик в котелке-цилиндре. Это новый год. На полях открытки написано по-болгарски «Iзaldog uj euet» - С новым годом!
       На полях я приписал красным карандашом: С новым годом! С 1956! Будь здоров и счастлив, любимый сыночек Сашенька!
       А на обороте:
       25/XII-1955 Дорогой, любимый сыночек!
       От всей души поздравляю тебя с новым 1956 годом. Желаю тебе всех благ земных. Целую и люблю моего малюточку. Пусть эта открытка, на которой изображены все талисманы счастья: подкова, цветок и сам Новый Год – маленький кудрявый мальчонка в цилиндре, с лесенкой в счастье и календарным листочком с цифрой «1» в руках – пусть эта открытка и мои теплые отцовские пожелания принесут тебе много радости, здоровья и счастья.
       Напиши мне, как ты отметил новый год? Пришли новые фотокарточки.
       Я с тобой разговариваю, как со взрослым; но что ж делать, больше мне не с кем говорить, не к кому обращаться: глухая холодная стена встречает мои слова. Неужели я так и не получу от тебя ни одного письма? Ни одного ответа на все обращения к тебе?
       Славный сыночек! Привет тебе от моих родителей, привет, поцелуи и наилучшие пожелания в новом году. Крепко тебя целую, обнимаю сердцем и руками.
       Твой папа Вова.
       Привет и хорошие пожелания маме и ее родителям.
 
       С уведомлением о вручении.
 
       Сегодня с утра работаю в Строительной школе. Когда я пришел туда устраиваться, мне предложили временно остаться воспитателем. Я согласился, написал заявление и вот уже приступил к обязанностям.
      
25.12.1955
       Прибыло 6/I-56 г., ответил 7/I-56 г.
 
       Дорогие дядя Нуся, тётя Надя и Вова!
       Решил за счёт телеграммы написать Вам письмо. Это во много раз выгоднее. Во-первых можно поболтать немного, во-вторых сэкономить на телеграмме, в-третьих родственники всегда больше довольны письмом, нежели краткой телеграммой.
       Во-первых спешу-тороплюсь поздравить Вас с новым годом, пожелать Вам здоровья, успехов в работе и в жизни и дай бог, наконец, чтобы мы все имели «нахыс», если не много, то хотя бы в меру, чтобы быть счастливыми.
       Во-вторых спешу порадовать Вас сообщением, что я жив, здоров, чего и Вам желаю, правда, не совсем счастлив, но не беда. Вы же знаете, что мне везёт, как утопленнику. Но я не в обиде на фортуну. Сегодня она повернулась ко мне затылком, но я терпелив и думаю, что завтра увижу её лицо. Пока не теряю присутствие духа и не сетую на судьбу.
       В Москве уже осточертело пребывать. Как видно, она не создана для меня или наоборот.
       Особых поводов для жалоб нет. Я отдыхаю, хорошо сплю, ем как на курорте, забавляюсь как ребёнок и т.д, и т.п. Но уже хочется самостоятельной работы, ответственности и попасть в свой коллектив. А мне ещё целый месяц придётся торчать в Москве на положении школяра.
       Лиля сегодня закончила цикл. Ей предложили поступать в ординатуру, но пока ещё не решили что делать. Она побаливает немного, но в общем занятия не подействовали на её внешность. Дочка растёт молодцом, начинает болтать, очень шустрая. Послезавтра Лиля с дочкой едут в Дербент гостить на 1 месяц, пока я здесь закончу усовершенствование.
       Ну вот, вроде всё о себе.
       Вова, как ты устроился, что слышно с твоим творчеством? Что тебе пишут из Молотова. Как здоровье и жизнь дяди и тёти. Что нового в Днепропетровске, изменился ли город, или остался прежним, видишь ли знакомых?
       Жду ответа от тебя. Кончаю. Будьте здоровы, целую крепко.
       Ваш племянник и брат Семён.
 
 [ХХ.12].1955
       […] но не […]рашила б себя. И все были б довольны. А как мама, никуда не едет подлечиться?
       Тёте Розе необходимо поехать, но она по курсовке не хочет ехать, это для неё трудно, сопряжено с хождением, и путёвку достать не могу.
       Уборку винограда закончили и получили очень плачевный результат. В августе и сентябре были дожди, и виноград наполовину пропал. Так что в этом у меня дела совсем скверные. Но что поделать? Любишь кататься, люби и саночки возить! От этого у меня получаются сейчас двойные затруднения: работы много, а сотрудники мои потеряли всякое настроение к работе.
       Я оставил ФЗО, не сработался с начальников ФЗО, перешёл в школу Ленина мастером по труду.
       Вот и все наши новости, и сейчас я уже должен закончить письмо, так как уже седьмой час утра, а я поднялся, чтобы написать тебе и ещё кому.
       Будьте все здоровы и счастливы. Целуем д. И. брат Лёва, тётя Роза и Яня.
       Только принесли письмо от из Бердянска с отметкой адресат выбыл. Жалко! Трудился и написал письмо тебе, Нуся и опоздал.
   
   
   
   
    
 
 
02.05.1955    с Маней я в одном письме разругался и перестал им писать מיט מאַנין צי קריגט אין איין בריף און האָב אויף גיהערט צי שרייבען זיי
02.05.1955    У вас есть что-нибудь от детей дяди Завела? Они пишут вам однажды? Я не согласен с (...) и (нет) письмом (..) перестал их писать פון דעם פעטער זאוועלס קינדער האסטו עפעס? זיי שרייבן דיר א מאל?
איך האב זיך מיט (...) צעקריגט און (קיין) בריוו (..) האב אויפגעהערט צו שרייבן זיי
29.10.1955    Я не понимаю [понимаю] причину: Есть ли вообще трудности, [получить] работу, или [потому что] ты еврей? איך פאַר שטײ [פאַרשטײ] ניט די פּריטשינע: צי סע איז דארט אין אַלגימײנעם שװער צי [צו] קריגען אַרבײט, צי דער פאַר [דערפאַר] װאָס דו ביסט אַ יִד [ייד]?
     
25.02.1955
29.10.1955
04.05.1955
13.12.1955
11.12.1955		   а пур фолг –  супружеская пара
  «Аршин мал алан» (азерб.), дословный перевод — «Покупающий товар аршинами»
  форцивыдла (идиш) – пердунья, выпендрёжка
  климыклых (идиш) – мешки, мешочки, торбы, торбочки, свёртки, котомочки
  гыхопт а клымык (идиш) – схватил мешок (торбу, котомку, узелок)
   
03.01.1955  ЖУ
13.01.1955  ВУШ
10.01.1955  ГУУЗ
28.01.1955  ВКК		   железнодорожное училище
  высшая учебная школа
  Главное управление учебными заведениями
  врачебно-квалификационная комиссия
   
1946 1947 1948 1949 1950 1951 1952 1953 1954 1955 1956 1957 1958 1959 1960 1961 1962 1963 1964 1965 1966 1967 1968 1969 1970 1971 1972 1973 1974 1975 1976 1977 1978 1979 1980 1981 1982 1983