В Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка «Евреи в Великой Отечественной войне», ставшая последним событием в этом году, посвященным празднованию 70‑летия ее окончания.
«Ответим сразу на напрашивающийся вопрос: чем отличалась “война Абрама” от “войны Ивана”? В главном — ничем. Смерть не отличала эллина от иудея. Если, конечно, иудей не оказывался в плену».
С этих слов начинается выставка, состоящая из артефактов, текстов и звуков. Эту выставку можно не только смотреть, но и слушать песни войны, написанные еврейскими композиторами. Но главное — эту выставку надо читать: кураторские аннотации, письма с фронта и на фронт, справки и предписания, подробно изложенную историю создания и деятельности Еврейского антифашистского комитета («Комитет собрал для Красной Армии 16 миллионов долларов в США, 15 миллионов в Англии и Канаде, 1 миллион в Мексике, 750 тысяч в британской Палестине»), исчерканные страницы рукописи романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». «Я хотел, чтобы под стеклом была та самая рукопись, которую вернули из архива ФСБ», — комментирует куратор проекта, профессор Высшей школы экономики историк Олег Будницкий.
Исследуя
историю войны по текстовым источникам личного происхождения
(дневники и письма), по визуальным (фотографии)
и вещественным источникам, реконструируя панораму Великой
Отечественной через частные истории, отдельные биографии
ее участников и современников, Будницкий выбирает
не самых известных героев. Это не война Жуковых
и Маресьевых — это война обычных людей, обычных
советских евреев. Это люди образованные — литераторы,
архитекторы, математики, инженеры. Сразу несколько выпускников
знаменитого ИФЛИ. «Совершенно верно, — подтверждает
Будницкий, — мы имеем дело с советской еврейской
интеллигенцией. Между прочим, они были главными патриотами!»
Много
фотографов — Аркадий Шайхет, Эммануил Евзерихин, Наум
Грановский, Яков Халип, Михаил Трахман. Писательница Елена Каган,
больше известная под псевдонимом Елена Ржевская: в конце войны она
входила в спецгруппу, искавшую тело Гитлера, и носила
с собой коробку с его зубами как самое достоверное
доказательство идентичности найденного трупа. Погибший в 1942 году
отец ее дочери, поэт Павел Коган, автор «Бригантины».
Архитектор Борис Топаз, призванный еще в финскую кампанию;
«его после госпиталя послали, как не полностью
вылечившегося, не на фронт, а на разминирование
Сталинграда», — вспоминает его дочь Марина Топаз.
Офицер Красной Армии Александр Печерский, возглавивший единственное
успешное восстание в лагере смерти — в Собиборе.
Художник Леонид Рабинович, нашедший и спасший две сотни шедевров
Дрезденской галереи и организовавший их транспортировку
в Москву. Выставлена телеграмма‑молния, требующая изменить фамилию
Рабинович на Волынский в печатных материалах, связанных
с выставкой работ из Дрезденской галереи в 1955 году:
«К сведению редакций: если не вызовет переливки полос,
в сообщении “К открытию выставки картин дрезденской
картинной галереи”
Художник Иосиф Гурвич в дневнике описывает, как он форсировал Сиваш: «…Только стали очищаться от грязи, как появились немецкие мессершмитты и начали пикировать на нас. Все бросились врассыпную, кто‑то залег прямо в грязь. Я один, не отдавая себе отчета, выпустил по самолету весь заряд автомата. Я отчетливо видел все кресты, заклепки и все детали на “мессере”, внезапно он развернулся и улетел, оставляя за собой узкую полоску дыма. В это время раздалась команда: “Огонь по самолету!” — но его уже не было».
А разве
можно было вести дневник на войне? Нет ведь, строжайше было
запрещено. А кто‑то все равно вел — Елена
Ржевская, Иосиф Гурвич, Владимир Гельфанд. «Гельфанд был младшим
лейтенантом, а в конце войны — майором, помощником
командира армии по связи. Он вел этот дневник с 1941
по 1946 год, — объясняет Будницкий, —
остались и фотографии, в том числе сделанные в период
оккупации Германии советскими войсками, и фотоаппарат, которым все
снято. Его рукописи — это дар Виталия Гельфанда, сына,
и все останется в музее». На фотографиях молодой
Гельфанд в Берлине, на одной — на фоне
рейхстага с куполом, от которого остался один скелет,
на другой — перед памятником советским воинам, павшим
за освобождение Берлина. Памятник 1946 года, значит,
и фотография сделана тогда же. Дневник Гельфанда
за 1945–1946 годы был издан в переводе на шведский
и немецкий языки. А на русском полный текст его военных
дневников вышел только в этом
«Мы рассказываем историю Евгении Кацевой, — продолжает куратор, — впоследствии она стала знаменитым переводчиком, в частности, Генриха Белля. А в годы войны была инструктором наших агентов, которых забрасывали в тыл врага, обучала их радиоделу. Она составила инструкцию для агентов, которую мы можем видеть на выставке, рядом с поздравительными открытками, которые ей писали пленные немцы. Ее мемуары так и названы — “Мой главный военный трофей”: она немецкий выучила по‑настоящему в процессе работы с немцами.
У меня с самого начала была мысль сделать раздел, посвященный женщинам на войне. И были люди, материалы о которых мы искали сознательно: это Полина Гельман, единственная еврейка — Герой Советского Союза, о ней много известно, и это Елена Ржевская. При знакомстве с дочерью и внучкой Ржевской, с их домашним архивом, помимо бумаг и фотографий, мы обнаружили неожиданную находку, которую и не искали, — нам в голову не могло прийти, что в идеальном виде у них хранятся гимнастерка и юбка, в которых Елена пришла с войны.
Но главной неожиданностью стала история Елены Гейчман — случай удивительный. Я в интернете увидел книгу, которая называлась “100 писем с фронта”. Это были письма Елены Гейчман, которая добровольцем пошла на фронт, рвалась на передовую, в 1943‑м была тяжело ранена, вернулась на войну и в 1945 году была смертельно ранена в Чехословакии. В книге были замечательные письма и фотографии, и мы стали искать оригиналы. Выяснилось, что ее младшая сестра, известный врач‑онколог, доктор наук Полина Исааковна Гейчман, которая и издала эту книгу, уже скончалась. И муж ее, тоже врач, умер. Мы нашли только то, что было о ней в РГАЛИ. Казалось, концы потеряны — у сестры был поздний брак, детей не осталось. Вообще, это страшная вещь, которая часто происходит с материальной памятью — с документами, вещами: человек уходит — и все уходит, как будто растворяется. Здесь была вроде бы похожая история, но помощница Полины Исааковны, проработавшая с ней много лет и боготворившая ее, сказала, что на даче остались какие‑то бумаги. Привезли оттуда несколько коробок — и в них оказался потрясающий архив: открытки, письма, фотохроника интеллигентной еврейской семьи.
Мама Елены и Полины, как выяснилось, была известным врачом‑эпидемиологом, папа — дипломатом: служил в Китае, Японии, был первым секретарем советского посольства в Японии. В 1938 году его отозвали и арестовали. Детей родители еще раньше поделили — мать участвовала в ликвидации эпидемии в Монголии, и старшая девочка больше времени проводила с мамой, а младшая была с отцом в Японии. Когда отца отозвали и он не вернулся в Токио, ее отправили вместе с другими сотрудниками посольства в Москву. Они ехали из Владивостока на поезде, а приехала Полина одна — по пути всех взрослых арестовали. Отца их не расстреляли, дали восемь лет лагерей, что было очень мягко по тем временам. Большой террор пошел на спад, и даже из Москвы семью не выселили. Елена поступила в ИФЛИ — с этой стороны вроде бы все сложилось неплохо. Но начинается война, и их высылают как семью изменника родины. Вы понимаете, еврейскую семью высылают, посчитав, что они как‑то могут сотрудничать с нацистами! Мама и в ссылке быстро стала работать по специальности, младшая дочка пошла в школу, а старшая рвалась на фронт. Ее взяли в эвакогоспиталь, но она хотела на передовую. В числе прочего она думала, что, если будет сражаться на фронте, это повлияет на судьбу отца, и его освободят. Она писала письма Калинину. А отец ее пережил».
Выставка работает в Еврейском музее и центре толерантности до 17 января 2016 года. Вход бесплатный.
