• East European Jewish Affairs "Jewish response to the non-Jewish question: “Where were the Jews during the fighting?” 1941–5"

  •        
       
           
    East European Jewish Affairs, 
    Volume 46, Issue 1 (2016)
     
    Jewish response to the non-Jewish question: “Where were the Jews during the fighting?” 1941–5
     
     
    Pages 4-25
    ,  Published online: 13 May 2016
    Jews in the Soviet Union during World War II: German occupation, Soviet evacuation, and the imagined relationship between these two experiences. Guest editor: Ze'ev Levin

     
    Arkadi Zeltser, Ph.D., is presently Director of The Center for Research on the History of Soviet Jews during the Holocaust of The International Institute for Holocaust Research at Yad Vashem in Jerusalem. His fields of interest are the Holocaust in the USSR, Soviet propaganda in Yiddish during World War II, Jewish memory about the Holocaust, Jewish-Gentile relations, Soviet Yiddish education, and the participation of Jews in the NKVD. His book Evrei sovetskoi provintsii: Vitebsk i mestechki, 1917–1941 was published by Rosspen in Moscow in 2006. Currently he is working on the collection “To Pour Out My Bitter Soul: Ethnic Identity in Letters of Jews in the USSR, 1941–1945” (Jerusalem: Yad Vashem, 2016, forthcoming).
     
    Acknowledgements
    I wish to thank my friend and colleague Dr. Yisrael Elliot Cohen for his help in preparing this article, as well as the anonymous reviewers and the editors for their recommendations and corrections.
    Arkadi Zeltser











    ABSTRACT

    The war of the USSR against Nazi Germany led to an increase of negative expressions in regard to Jews. Often members of the Soviet population accused Jews of avoiding combat, of cowardice, and of an inherent incapacity to feel patriotic toward Russia. Such a view was an adaptation of prewar anti-Jewish prejudices to war-time conditions. Some Jews, both at the front and in the rear, viewed these expressions as a sign of the emergence of an ethnic inequality that did not exist in the prewar Soviet Union. Increased Jewish sensitivity to one aspect of the theme of equality (the idea that Jews were fighting as well and as bravely as members of other ethnic groups) inclined Soviet Jews to prefer the term and concept of “Soviet” rather than those of “Russian.” The former represented for them a state of all its ethnic groups, including the Jews, while the latter appeared to reflect a priority accorded to a single ethnic group, the Russians. Anti-Jewish attitudes in the Soviet rear and, to some extent, at the front as well, was one factor that led to the reinforcement of the Soviet Jewish identity.

    In February 1943, speaking at the second plenum of the Jewish Anti-fascist Committee, Ilya Ehrenburg remarked:

    All of you have undoubtedly heard about the Jews whom ‘one cannot see on the front lines.’ Many of those who fought, until a certain time, did not feel that they were Jews. They felt that only when they began to receive from relatives and other people close to them who had been evacuated to the rear, letters that expressed perplexity in regard to widespread comments about Jews not being seen on the front lines, about Jews not being engaged in combat. And there the Jewish fighter reading such letters in a dugout or on the march became upset. Upset not for himself but for his relatives who were bearing such undeserved insults and such humiliation.Footnote1

    These words of Ehrenburg contrasted sharply with what he had said on August 24, 1941 at the first radio meeting of representatives of the Jewish people in Moscow. Then, Ehrenburg claimed that Nazi antisemitism had increased his Jewish consciousness:

    I grew up in a Russian city. My native language is Russian. I am a Russian writer. Now I, like all Russians, am defending my homeland. But the Nazis have reminded me of something else: my mother's name was Hannah. I am a Jew. I say this proudly. Hitler hates us more than anything, and this makes us special.Footnote2

    In fact, Ehrenburg dared to say that in terms of their impact on the ethnic consciousness of Soviet Jews the words and acts of his fellow Soviet citizens were comparable to those of the Nazis. These remarks were not the sole hint in the Soviet press that German antisemites had sympathizers in the Soviet Union,Footnote3 but such ideas had never before been expressed so publicly and clearly.

    The question arises of whether Ehrenburg's words reflected changes that took place during the war within the Soviet Union. One might also ask whether the increase in antisemitic attitudes was more noticeable in the Soviet rear than at the front. Furthermore, why did Jews serving in the Red Army react in such a pained manner to the antisemitic atmosphere in the Soviet rear. The question is: to what degree did the views of the non-Jewish population reflect the actual situation of Jewish fighting at the front?

    Due to the lack of relevant statistical information it is difficult to arrive at qualitative conclusions relating to the ethnicity of Red Army personnel during the Soviet–German war of 1941–5. The estimated number of Jews in the army (which ranged from 300,000 to 500,000) is based either on the percentage of Jews in the total prewar Soviet population (corrected for a number of factors) or on data relating to the end of the war.Footnote4

    It is even more difficult to determine the level of participation of Jews in combat. The sole relevant data, published in the USSR in 1975, relates to the ethnic composition of 200 infantry divisions. In January 1943, Jews comprised 1.50% of this group. In other words, their proportion was lower than the 1.78% proportion of Jews in the USSR within its 1939 borders.Footnote5 It is not clear whether this proportion reflects the fact that there was a significant disproportion in the sex of Soviet Jews, as noted by Mordechai Altshuler (there were fewer males),Footnote6 or whether the proportion of Jews in infantry divisions was not representative of their proportion in the Red Army as a whole. Due to their high educational level many Jews served in forces that utilized technology. They were often found in the artillery, tank forces, aviation, and submarine forces. One may also assume that, also due to their high educational level,Footnote7 Jews were often among those military personal who did not regularly take part in battle but rather served as translators, newspaper correspondents, logistics personnel, repairmen, physicians, political officers, etc.

    Their educational level undoubtedly shifted their relative proportions in favor of officers relative to rank-and-file soldiers. Statistically sufficient data on January 1, 1945, regarding ethnic composition of the 60th Army on the First Ukrainian Front noted that the percentage of officers among Jews was 51%, while that among Russians was 18%, and among Ukrainians only 6%.Footnote8 In this context it is likely that the proportion of officers among Jews was higher than among other Soviet ethnic groups. The fact that educated people tended to be drafted to work in military industries also apparently led to a corresponding decrease in the number of Jews at the front.

    Another complex question relates to the attitude of the Soviet authorities toward Jews, both in the army and in the rear. Fedor Sverdlov noted that Josef Stalin and Alexander Shcherbakov, the Secretary of the Central Committee of the All-Union Communist Party and the head of the Political Administration of the Red Army, discriminated against Jewish military personnel.Footnote9 As a matter of fact, after Stalin removed Lev Mekhlis as head of the Political Administration of the Red Army in 1942, there was not a single Jew left among the top command ranks. This contrasts with the situation in the prewar period, when these ranks included Iona Yakir, Yakov Smushkevich, and Grigorii Shtern.

    However, this situation does not prove that there was anti-Jewish discrimination. Between 1940 and 1945, 297 Jews were promoted to posts with the rank of general.Footnote10 The distribution of Jews in the different parts of the army also affected this group and not all generals were directly connected with combat. They included 25 doctors, 10 veterinarians, directors of major military factories and of research institutes, high officials involved in propaganda work, and one inspector of military orchestras.Footnote11 Only if we were able to obtain information about the distribution of generals and high-level officers by nationality, the type of force they served in, and the years when they became generals would we be able to compare the promotion of Jews during the war years with that of other non-Russian ethnic groups (e.g., Azerbaijanis, Armenians, Ukrainians, and Belarusians).

    Since direct surveys of the population were not carried out in the Soviet Union, one cannot reach unambiguous conclusions about the extent of anti-Jewish sentiments or about the reactions of Soviet Jews to them. In addition, no matter how many examples of inter-ethnic tensions during the war period we might be able to cite, these examples would not be sufficient to allow us to speak about dominant trends.

    Furthermore, the majority of wartime letters from Jews available to us do not relate to ethnic issues.Footnote12 We do not know why Jewish letter writers at the front and their correspondents in the rear did not mention items of Jewish interest, including antisemitism. It may have been because they were not concerned about such problems, because they feared Soviet censorship, or because they had neither the need nor the intellectual energy to write about anything beyond their daily cares. In this regard the situation during the war was not unique: it is also difficult to draw conclusions about the extent of inter-ethnic tension in regard to other periods of Soviet history. Nevertheless, the examples we are aware of indicate that wartime inter-ethnic tension was a significant social phenomenon.

    The present article is mainly based on wartime materials, a large proportion of which date from 1941–2, the early stage of the war. This enables us to examine the factors that affected the formation and growth of antisemitic attitudes: the war atmosphere, changes in Soviet policy, etc. The article does not relate to the territories that were liberated from the Nazis by the Red Army in 1943–4, areas where attitudes toward Jews were affected by such factors as Nazi propaganda, direct or indirect collaboration with the Nazis, or the distribution of property that had belonged to murdered Jews or Jews who had managed to escape.Footnote13

    First, the article will consider the way the war affected the behavior of the Soviet population in general and the manifestation of anti-Jewish attitudes in particular. Then it will analyze the wartime transformation of prewar prejudices regarding the Jews and the role of Soviet ideology in such changes. In conclusion, the article will consider the influence of antisemitism in Soviet society on the self-identification of Jewish soldiers and officers of the Red Army.

    1

    In the chaotic conditions of the first months of war, the Soviet population could sense the weakening of control of the Soviet regime. This process has been referred to as “spontaneous de-Stalinization.”Footnote14 People began to express themselves more boldly and radically.Footnote15 In a journal entry for August 29, 1941, Lidia Osipova, who later became a collaborator of the Germans, openly expressed her views about Soviet reality: “How fine it is to finally write such things. It is true that it is like giving the finger in your pocket, but if there had been no war I would never have dared to do so. Moreover … vigilance [on the part of the authorities] has sharply declined.”Footnote16 People soon realized that the threat of punishment just for expressing themselves, including in manifestations of xenophobia, was not great.Footnote17 The 25 years of Soviet internationalist propaganda, which stressed the equality of all Soviet peoples, now appeared to be a thing of the past. What particularly bothered Jews, as well as some non-Jews, was the atmosphere of public indifference toward manifestations of xenophobia. This indifference was interpreted as silent support. A Russian named Oparin complained about something that happened during the October 1941 panic in the face of the threat that the Germans would occupy Moscow. When his wife protested against a vile antisemitic insult directed against a Jewish woman, no one – including some Red Army commanders – supported his wife.Footnote18 People apparently assumed that toleration of antisemitism was the new unofficial position. Lidia Osipova was surprised: “The most indicative thing is that these [antisemitic] remarks are not opposed either by the [government] authorities or by Party members. Neither group ‘takes notice of them.’”Footnote19 She was not the only one. In the Kirghiz city of Tokmak the local authorities reacted to antisemitic expressions and even violence against Jews only in late June 1942 after a group of Jewish women (evacuated there, whose husbands were fighting at the front) wrote a letter to Stalin with a copy to the Kirghiz Central Committee of the Communist Party. An investigation disclosed that the local party bodies had taken no action against manifestations of hostility toward Jews even though antisemitic attacks had already taken place in March of that year.Footnote20

    However, it would be incorrect to attribute the lack of a consistent reaction from the local authorities to the increase in inter-ethnic tension solely to antisemitic attitudes of Soviet officialdom (although such attitudes definitely did exist). Most likely individual officials did not always know how they were supposed to react to such challenges. This was because the most obvious and effective means of influencing broad segments of the population – public propaganda directed against anti-Jewish manifestations – was not possible. The press was not allowed to refer to inter-ethnic tension at this time. In many ways this was a continuation of Soviet policy of the second half of the 1930s. From the beginning of the war the authorities had begun to stress that friendship among the Soviet peoples had only grown.

    It is hardly surprising that the publication of Ehrenburg's remarks about the dissatisfaction of Jewish Red Army personnel with anti-Jewish manifestations in the Soviet rear provoked a negative reaction from the party functionaries supervising the activities of the Jewish Anti-fascist Committee. In one of his reports Fridrich (the party pseudonym of Bedřich Geminder), head of the press department of the executive committee of the Comintern, a Czech Jew who had emigrated to the Soviet Union, noted:

    It seems to us that in the report of the plenary session published in Eynikayt, there were also blatant politically harmful blunders: speeches were published which should not have been made public, like, for example, the speech by Comrade Ehrenburg citing the necessity of struggling against antisemitism.Footnote21

    On the one hand, many members of local bureaucracies probably realized that antisemitism contradicted Soviet norms. Stalin himself, in a speech on November 6, 1941, had compared Hitler's policy to the antisemitic pogroms of the Middle Ages. On the other hand, it was not always clear how one should react to changes in popular attitudes in the Soviet rear. Furthermore, to many local authorities the aggravation of inter-ethnic problems was apparently perceived as a marginal phenomenon in the context of the complex problems they had to deal with during the war.

    The lack of clear directives led to a situation in which some officials preferred not to pay attention to antisemitism (either due to inertia or to their own anti-Jewish prejudices). Other officials reacted to it within the framework of strict wartime regulations. In the latter case people who were accused of antisemitism were subjected to repression and arrest. The uncertainty about how to react to anti-Jewish utterances and acts disappeared when antisemitism coincided with anti-Soviet views, including a positive attitude toward the advancing Germans.Footnote22 In these cases, the Soviet authorities acted in a much more decisive manner against people they generally considered disloyal.

    The communication between the front and the Soviet rear was quite intense. Thus, the views held by people in the rear could not avoid being known to fighters at the front. This reflected both the constant augmentation of the army by new people, who brought to the front attitudes from the rear, and the constant exchange of information between rear and front. For example, many wounded army personnel were taken to hospitals in the rear and some military personnel were able to get home on leave. Others succeeded in sending letters via other people to their relatives and to receive answers the same way, thus avoiding the censorship that affected letters sent via official channels. One has to take this into consideration when evaluating what was and what was not said in the letters. To some degree a more frank expression of views from the rear was facilitated by the fact that, in contrast to the situation at the front, in the rear Soviet wartime censorship was never total. Furthermore, it is possible that antisemitism was not included in the list of topics that the censor was assigned to excise from letters. To a large degree the strictness of censorship in regard to antisemitism was apparently set by the individual censor. As indicated by letters sent to Ehrenburg and to the Jewish Anti-fascist Committee, the Soviet mail did deliver letters that did reflect people's concern about inter-ethnic friction.

    The views about Jews among soldiers and officers at the front and among the civilian population in the Soviet rear were not identical. However, both groups evidently agreed that a fight against antisemitism was not one of the main tasks of the Soviet leadership during the war.

    2

    During the first weeks of the war, dissatisfaction, disillusionment, and desperation prevailed in the USSR. To some degree this was a reaction to the lack of information in the press and on the radio about the real events at the front and in the country as a whole. The unease increased due to the gap between the shameful retreat of the Red Army and the previous assurances of Soviet propaganda about its invincibility. Promises had been made that the war would cost little blood and would be conducted on the territory of the aggressors.Footnote23 The social sphere was awash with rumors.Footnote24 Based on these rumors, people explained events in their own way. Paranoia about spies, due to a lack of sufficient information and largely based on a general suspicion of others (as was the case during World War I and in the second part of the 1930s), also aggravated the anxious state of Soviet society.

    Even people who had demonstrated patriotism and loyalty, that is, did not consider the Germans to be preferable to the Bolsheviks, were often inclined to blame failures in the war on the local leadership, Soviet military commanders, and, sometimes, the regime as a whole. As had been the case earlier in Soviet history, in their negative perception of reality people opposed themselves both to the ruling elite and to the Jews, whom they considered the main beneficiaries of transformations in Soviet life.Footnote25 The similarity in the evaluations of these two alien groups was felt strongly, since both of them were accused of parasitism and immorality – for allegedly flourishing at the expense of the rest of the population.Footnote26 In peacetime the farmers and urban residents recently arrived from the country, who together comprised the majority of the country's citizens, considered all those occupations not connected with physical labor (this included commerce, the free professions, and work in the government or party bureaucracies) to be parasitic. During the war parasitism and immorality were contrasted with other values. For example, military prowess and readiness for self-sacrifice in combat were definitely positive. The “aliens” (like the Soviet ruling elite and other ethnic groups) were associated with unwillingness to shed their blood for the country.Footnote27 However, people did not always consider ethnic and social factors to be indivisible: sometimes the Soviet leadership was not identified as Jewish and sometimes the Jews who were accused of parasitism were not identified with the country's leadership.

    The view that Jews were parasites in regard to army service had been popular previously. In the 1920s comments were recorded about Jews avoiding military service during World War I and the Russian Civil War and, instead, finding comfortable places for themselves far from the front. Some people believed that in the event of another war there would not be a single Jew at the front – all of them would supposedly be sick or exempt due to physical disability.Footnote28 In the comparatively recent Russian/early Soviet past such a view had led to what has been referred to as “draftee” or “mobilization” pogroms. Examples were the anti-Jewish riots in 1904 staged by drunken young men about to be sent to the front during the Russo-Japanese war, and in the first half of the 1920s in eastern Belorussia and in Smolensk Province during a mobilization for the Red Army.Footnote29

    Fear of the hardships of upcoming army service, combined with the fear of being killed “for the benefit of Jews in the rear,” appeared again during the first weeks of the war against Nazi Germany.Footnote30 In August 1941, Lidia Osipova noted how new recruits claimed that they were being taken “to defend the kikes.”Footnote31 In 1942, similar dissatisfaction was expressed by new recruits in Tashkent, who asked, “Why don't they call the Jews up for the army and send them to the front?” and expressed “an antisemitic call of a pogromist nature.”Footnote32 Such attitudes hardly disappeared when such recruits arrived at the front. In the spring of 1942, a soldier on the Leningrad Front (where there existed a unique situation of constant personal contact between military and civilian personnel) complained, “The Communists and Jews are sitting in the rear in high positions while we are fighting for them.”Footnote33

    For part of the population, the inclusion of Jews in the evacuation during the first weeks of the warFootnote34 was a further indication of their parasitism. Such a view was strengthened by the panic-stricken flight from the rapidly advancing German front by hundreds of thousands of people, including many party and government figures and their families.Footnote35 This hardly corresponded to the heroic behavior that had been touted by Soviet prewar propaganda. Hence, people tended to blame one ethnic target, the Jews, for the general disillusionment.

    For example, in July 1941 the Secretary of the Central Committee of the Communist Party of Belorussia, Panteleimon Ponomarenko, stated that, in contrast to the Belorussian farmers who remained to fight against the enemy, the Jews, those urban residents, were fleeing “to save their own skins,” since “they were overwhelmed by a visceral fear of Hitler and, instead of fighting, fled.”Footnote36 Ponomarenko was not alone in his negative view of the Jews’ “flight”. Dissatisfaction was also expressed by a Red Army soldier in October of the same year during the days of panic when many people were certain that Moscow was about to be captured by the Germans:

    You won't find any Jews in Moscow. All of them, starting with the big bosses, have fled …  But someone, the Jews first of all, should defend Moscow. After all the USSR is the only country that indulges them. Footnote37

    In the city, people were then speaking in an antisemitic vein about riots that broke out when people saw cars “with Jewish passengers with a luxurious load were fleeing Moscow in comfort.”Footnote38

    The mass evacuation of Jews aroused a feeling of dismay even among some Jewish young people who had been educated in the framework of Soviet heroic discourse. In October 1941, the Moscow student Boris Tartakovskii expressed in his diary discomfort because he saw at Moscow's Kazan Railway Station many bundles labeled “Tekhnoeksport – Rabinovich.”Footnote39 Later, in 1943 and 1944, some Jewish soldiers expressed their feeling of guilt because not all the Jews were evacuated and thus they perished and the soldiers were not able to do anything to save them.Footnote40 However, in 1941 many soldiers, both Jewish and non-Jewish, viewed the panic-stricken flight east, in which the Jews were noticeable, as shameful – in contrast to the heroic westward movement toward the front.

    In April 1942, the famous Soviet Ukrainian film director Alexander Dovzhenko, who was then serving in the Red Army, expressed his sentiments toward Jews who were being evacuated from front-line areas. In his diary, apparently referring to Ukrainians who were serving in the Red Army, he contrasted the positive moral values he attributed to members of his own ethnic group and those of the Jews, whom he viewed as basically escaping from the fighting: “You [Ukrainians] did not have suitcases wrapped in blankets and fastened with copper nails with which to flee eastward ‘due to Jewish fear' [a pun on John 19:38: ‘for fear of the Jews'].” Dovzhenko ironically referred to the evacuees as evrobegletsy or “Judeo-runaways.”Footnote41

    The arrival of all the refugees that led to a lack of food and residential space decreased the already low standards of living in the Soviet rear.Footnote42 The general dissatisfaction of the local population increased suspicion of all the new arrivals, who represented an alien way of life. The refugees not only spoke and dressed differently but also had different ideas about daily norms and food. Furthermore, many of them were unfamiliar with the life and work of rural areas. This dissatisfaction of local residents of areas of the rear was often directed against the Jews, who in the formers' eyes were the incarnation of “the other.” Jews from the cities and shtetlekh of Ukraine and Belorussia dressed differently from the local residents. Many of them had heavy Yiddish accents and when they spoke in Russian their language also contained many expressions that were calques from Yiddish. Many local residents had heard about Jews but had never met any of them. Sometimes the locals referred to all the refugees, no matter their ethnic background, as Jews.Footnote43

    It is not surprising that the anger that already existed in society further increased suspicion of, and sometimes also hostility toward, the “others” who were seen as parasites living at other people's expense:

    There is nothing at the market. The kikes have come and nothing is left here …  They are all young, they don't fight in combat and don't want to do so, but they all live quite well.Footnote44

    In 1942, accusations that Jews were taking advantage of their position for selfish purposes also circulated in besieged Leningrad:

    Particularly successful are the Jews, who have gotten themselves positions in stores and dining halls, where they not only gobble down and steal food. They also have the possibility to send thousands of rubles to family members in evacuation.Footnote45

    This view was shared by a non-Jewish engineer who noted one type of “Jewish parasitism”: “All Jews without exception are speculators – they are a parasitic growth on the body of the state.”Footnote46

    Such hostility to Jews was based on anti-Jewish prejudices that had previously become engrained among various groups of the population, such as farmers and urban-dwellers, residents of Moscow, Kuibyshev, and other cities, the old pre-revolutionary intelligentsia, the new Soviet party nomenclature, and the Soviet creative intelligentsia. It was natural that some anti-Jewish utterances heard on the territory of the USSR coincided with some of the allegations of Nazi antisemitic propaganda (e.g., that the Jews were the main beneficiaries of the Bolshevik regime, that there were no Jews in the Red Army, that only the Russians were fighting for the Jews, or that the Jews were cowards).Footnote47 However, it is not at all certain that this was a direct result of the impact of Nazi propaganda on the Soviet population in the rear (e.g., via evacuated wounded who had been subjected to such propaganda at the front). In fact, in many respects archetypical anti-Jewish prejudices played a role.

    A joke (recorded in a diary in Leningrad in March 1944) that combined elements from the prewar past with those of the wartime present indicated the popularity in the USSR of the idea that it was hard to find Jews fighting on the front lines, while they were easily distinguished by their ability to find comfortable positions in the rear.

    If there is one Russian he is a drunkard;
    If two Russians – a brawl
    Ten Russians are a lineup for a pub [shinok]
    Many Russians make up a front;
    If there is one Jew, he is a prize-winner [laureat],
    If two Jews, there is a shady deal [blat];
    Ten Jews make up a people's commissariat [narkomat];
    Many Jews make up a rear.Footnote48

    Another wartime joke placed this popular theme in a local Soviet Central Asian context. The joke went as follows: “Three Jewish divisions have captured the cities of Frunze, Tokmak, and Kant.”Footnote49 Since all three of those cities were located in Kirghizia, deep in the Soviet rear, the obvious implication was that Jews did not take part in combat at the front. In 1941 in Kuibyshev, today's Samara, where the Soviet government had set up its wartime center and where part of the Soviet intelligentsia had temporarily settled, the writer Mikhail Sholokhov stated, “You are fighting while Abram is doing business in Tashkent.”Footnote50

    Thus, antisemitic attitudes during the war were largely based on the idea of Jews being parasites, as exemplified by their lack of desire to participate in combat. War conditions facilitated the strengthening in public consciousness of these views, which had existed previously, but had become of secondary importance in the 1930s. At this point one may well ask whether official Soviet propaganda of the prewar and war years encouraged such negative stereotypes of the Jews and, if this was so, how it came about.

    3

    In the Soviet Union during the war the ideas of Russo-centrism and statism assumed their final form, both being based on a narrative of Russian heroism. At that time in the press, in belles-lettres, in historical literature, and in feature films, one often found images of Russian military leaders and tsars in connection with heroic events of medieval Russia and the Russian Empire. During the war the Soviets also introduced the awarding to army commanders of military honors named after famous Russian military leaders of the past: Alexander Nevsky, Alexander Suvorov, Mikhail Kutuzov, and – for naval commanders – Pavel Nakhimov and Fedor Ushakov. The year 1944 saw the introduction of a new national hymn to replace “The Internationale.” The new hymn stressed the role of Great Russia (Velikaia Rus’) as the central force that united other nations around it. At the same time, when the new heroic propaganda model was followed, its use was scrutinized to make sure that the user did not deviate from the limits imposed on it. These changes led to a transformation in official propaganda – with “Russian” often replacing “Soviet.” Toward the end of the war such a tendency became a clearly expressed official policy that was supported by the Russian population, including by Russians in the army.Footnote51 Already in July 1941 the very patriotic young sergeant Nikolai Inozemtsev, later head of the Institute of World Economy and International Relations in Moscow and a speech-writer for Brezhnev, wrote as follows in his diary: “Our homeland, our wonderful Russian homeland is above everything!”Footnote52

    Emphasis on the ethnic factor during the war led to a strengthening of ethnic consciousness not only among Russians, but also among Ukrainians, Belorussians, Kazakhs, Jews, and others. Members of the various ethnically oriented intelligentsias followed the Russian model in an effort to create their own versions of Ukrainian, Belorussian, Kazakh, or Jewish heroism and martyrology.Footnote53 However, starting in 1943, there was a noticeable narrowing of the framework of permitted expression relating to the identity of ethnic minorities. The restrictive methods were quite rarely public; they were basically confined to mid-level party officials (although the inspiration for this policy sometimes emanated directly from the top level of the Soviet leadership). The creative intelligentsia was also involved in the political machinations of bureaucrats that were directed at removing well-known Jewish figures from their positions (especially in Soviet theater, film, and music). Some members of this intelligentsia espoused the encouragement of specifically Russian art by ethnic Russians, while others passively supported such an idea when they were invited to present their “expert” views to the Central Committee of the Communist Party.Footnote54

    Although among broad segments of the population, antisemitism increased noticeably from the very first weeks of the war, it is not clear to what extent the growth of Russian nationalism affected the growth of xenophobia, including antisemitism.Footnote55 The connection between nationalism and xenophobia was not a simple one. A person who had nationalistic Russian (or Ukrainian, Belorussian, etc.) attitudes was not necessarily an active antisemite although the combination of nationalism and antisemitism was not uncommon. Nor did a person who had anti-Jewish prejudices necessarily project them onto all Jews that he or she happened to encounter either at work or in daily life. Sometimes he or she was prepared to make exceptions for individual Jews.

    At the same time, the new trend in Soviet ideology created the preconditions for the manifestation of feelings of Russian (Slavic) superiority over the rest of the population. (It aggravated the inequality that had been created in the prewar years.) On the one hand, it was precisely then that propaganda began to stress the role of the Russians in the country, including by the use of the terms “first among equals” and “elder brother” in relation to the Russian ethnic group. For example, the policy of Russification increased in all schools where instruction was conducted in the languages of ethnic minorities. On the other hand, along with mass arrests among the non-Russian peoples whose ethnic territory was located outside the USSR – such as Poles or Koreans – and who were, consequently, viewed as potential opponents of the regime in the event of a future war in 1937 and 1938, all the cultural institutions of those ethnic groups were closed down.Footnote56 Mass curtailment of ethnic culture also affected other groups, including the Jews, but not in as total a manner.

    During the war some Russians, evidently expecting an increase in ethnic inequality in their favor, were dissatisfied with the Soviet authorities' lack of decisiveness. Some proponents of such changes in ethnic policy themselves attempted to bring the changes to their logical conclusion, including by the use of violence. In this case violence directed against Jews was both physical (e.g. the beating of Jews, including of children by their schoolmates) and verbal (threats to hand over the Jews to the Germans when they arrived or to take care of them themselves). An example of the latter was graffiti, on the walls of houses and institutions, repeating calls for pogroms of tsarist times, for example, “Beat the Yids and save Russia.”Footnote57

    The idea of the superiority of Russians in particular and Slavs in general over other ethnic groups was encouraged by the categorization of ethnic groups as either warrior peoples (in this case the Slavs) or merchant peoples (of whom the Jews were considered the most typical). In this juxtaposition the non-Slavic minorities were considered incapable of combat. One reflection of this view was the attribution to Jews of cowardice (the heroism that was hailed in Soviet propaganda was assumed to be foreign to them).Footnote58 Allegations of the non-fitness of Jews for combat had been heard in pre-revolutionary times (and not only in Russia).Footnote59 The fact that Jews were widely represented in the Red Army and that some of them occupied top posts in the military in the 1930s did not overcome prejudices about the alleged incompetence of Jews in regard to military service, much less their supposed lack of heroism.

    In the mid-1980s, Vulf Vilensky recalled an experience he had during the war. In 1943 the Ukrainian Fedor Lysenko was appointed to head a regiment of the 16th Lithuanian Rifle Division. When Lysenko was informed that the majority of those in the sole battalion of his regiment that had emerged from combat intact were Jews, his reaction was clear: “You can't do much fighting with these kikes.”Footnote60 Furthermore, on the front line he acted in a demonstrative and not very intelligent way simply in order to show a Jewish officer that the Jews were cowards – in contrast to him, a Ukrainian.Footnote61 Sometimes the belief in the cowardice of Jews and their readiness to save their own skins was based on supposed comparisons of the behavior of Jews and non-Jews in extreme situations in which the Soviet heroic norm was expected to be exemplified. Illustrative of this trend was the story that circulated in various versions in besieged Leningrad about the behavior of Red Army men, Russians and Jews, who were taken prisoner by the German forces:

    A group of Russian POWs was ordered by German soldiers to bury alive some Jewish Red Army men in a trench. The Russians refused to do so. Then the Germans soldiers immediately ordered the Jews to bury the Russians. The Jews picked up the shovels without hesitation.Footnote62

    On the basis of such prejudices people constructed their own reality. Thus, the lack of Jews in the higher ranks of generals during the war (for example, on the level of commander of a front) was perceived as proof of the incapacity of Jews for military service. One woman from Leningrad expressed this point of view as follows: “There are no Jews at the top, there are no marshals among them or any real heroes.”Footnote63 The publication of official statistics of people given military awards categorized by ethnic group between 1942 and 1944 had no effect on such prejudices. (It was, thus, not without reason that Ehrenburg had noted that “statistics are not enough”).Footnote64 The view was widespread that if Jews were present at the front they were not in combat. People said, “The closest that Jews get to the front line are those who serve in the hospitals.”Footnote65

    A further supposed indication of the “alien nature” of the Jews (along with their alleged parasitism and lack of fitness for combat) related to doubts about the genuineness of their patriotism. As was the case in regard to the other two prejudices, this was not totally new. Suspicion about the lack of patriotism among the Jews existed on the eve of and during World War I, and it had consequences. Accusations of their spying for Germany were heard broadly both among the civilian population and in the army. This led to mass deportations of Jews from front-line areas and to pogroms.Footnote66 During the second half of the 1930s, patriotism was certainly promoted, but it was really highlighted only during the war against the Nazis.

    One reflection of the importance of this topic at the front was the joke recorded in the army in 1944 by the Jew Irina Dunaevskaia: “Do you love our Homeland?”

    “Yes, I do!”

    “So will you go to the front?”

    “If I do and am killed, then who will love the Homeland?”Footnote67

    It was important to note that when the object of this joke was identified as “Abram,” the satirized person who might have remained ethnically neutral was clearly being singled out for his Jewish identity.Footnote68

    In contrast to World War I, during the war against Nazi Germany, accusations of Jews being sympathetic to the Germans were hardly widespread. Although wartime jokes have been reported that state or imply the idea of a Jewish international conspiracy or alleged Jewish cooperation with the Germans,Footnote69 these were more an echo of prewar stereotypes than indications of real wartime views, since the Nazis' antisemitism and mass murder of Jews were known both in the army and in the rear.

    During the Soviet–German war the alleged lack of Soviet patriotism among the Jews was rather associated with their supposed indifference to the fate of the Soviet people. In June 1942, Dovzhenko wrote with considerable irony, “The Jews are clearly ‘saving Russia.’” He continued, “This undertaking is useful from all sides. When I look at people [Jews], listen to their conversations, their intonations, gaze into their empty predatory eyes, I see nothing but opportunism  …  What does the people mean to them?“Footnote70

    The Russo-centric propaganda that espoused the existence of a special and profound link between the Soviet peoples and the land on which they lived, possibly more than anything else, increased people's concern with patriotism and the homeland. In the opinion of part of the population it was only pragmatic interests and not any idealistic motivations that connected the “alien Jews” with this land and that was what essentially distinguished them from the Russians, Ukrainians, Belarusians, and others. In December 1942, the prose writer Mikhail Prishvin noted:

    It seems to me that in their souls all of the Jews have a confused, alarmed feeling of the lack of something basic – most likely they lack a direct feeling of the joy of life that comes from a closeness to the homeland, to nature, to this land …  They try to make up for this lack with their dachas and little gardens.Footnote71

    This view was shared by Liubov Shaporina, who wrote in her diary on October 16, 1941, “Like all other parvenus, the Jewish parvenus generally lack tact, but with these Jews in regard to Russia there is no feeling for the homeland.”Footnote72 The Russian cinematographer Anatolii Golovnia also expressed such a view about the Jews' lack of attachment to the land, saying at a public meeting:

    Take the birch-tree. It may be a Russian birch, but it may be a non-Russian birch – a German one, for example. A person must possess a Russian soul to be able to distinguish between a Russian birch and a non-Russian birch.Footnote73

    Several Red Army officers who signed their letter with the symbolical names Ivan and Stepan in order to stress their Russian ethnicity conveyed the same anti-Jewish idea in a letter written to Ehrenburg “at the request of their comrades”:

    How can you write about Russia while, both previously and now, you feel about it like a Jew …  After all, you do not appreciate the Russian earth, the smell and the feel of it, while for us Russians it is as familiar as the clothing on our backs. So you try to write in Krasnaia zvezda much about Russians and about Russia – stop that, it is not sincere, don't be a Jewish profiteer, a usurer. No one believes you or your words about Russia. You don't write about our land in Russian way. Only Russians are now fighting for and lamenting areas that we have retreated from that are [now] occupied by the German dogs, our eternal external enemy.Footnote74

    The Russo-centric trend that flourished in Soviet propaganda may well have facilitated the strengthening in the country of ideas about the special connection between patriotic feeling, readiness for self-sacrifice, and ethnic identity. Such attitudes established the ideological basis for mass support of the ideas that became popular in the USSR later, during the postwar antisemitic campaign against “rootless cosmopolitanism.”

    4

    During the war years, Soviet Jews were concerned about manifestations of antisemitism. They were upset not only by the increasing occurrence of antisemitic attitudes but also by the lack of a public response on the part of the Soviet authorities. Information about anti-Jewish acts led to conclusions about the increase in antisemitism in the country in general. The overt support from segments of the Russian intelligentsia of the Russo-centric tendencies of the bureaucracy at times assumed a clearly anti-Jewish character, which could not but help provoke a reaction from the Jews.Footnote75

    Most likely, the contradiction inherent in the pronounced official support of Russo-centrism and the simultaneous allowing of ethnic minorities to develop ethnocentric views aroused among the Jews a feeling of discontent. On the one hand, those Jews who had been accustomed to believe official propaganda were ready to accept the idea of the superiority of the Russians; as one Jewish officer noted: “many ethnic groups in our country have adopted the characteristics of the Soviet and Russian person.”Footnote76 Even more, this formulation apparently reflected the conviction that the official Soviet policy could not be mistaken. On the other hand, Jews at the front believed that by displaying military prowess they were not inferior to anyone, including the Russians.

    The reaction of Jewish military personnel to the suffering of near and dear ones in the Soviet rear, about which they often learned via letters, was even more significant. In general, dissatisfaction of Jews with their life in the Soviet rear during the war years was not unusual. Family members of military personnel, Jews and non-Jews, frequently complained about their difficult material situation and the arbitrariness of local officials. This aroused concern on the part of many soldiers and officers on the front.Footnote77 Among Jewish military personnel this concern was magnified by specific experiences relating to views about their individual and collective behavior at the front and to the attitudes of their non-Jewish comrades-in-arms. One wounded Jew wrote as follows from his hospital bed:

    Why does everyone hate the Jews? Everyone. Everywhere. Don't think that I am an antisemite or a nationalist. I am Jewish and therefore … the insult and pain are greater. Before the war I never encountered this and, therefore, didn't give any thought to such nonsense, to which I didn't attach any significance; how could I have acted any differently? After all, I grew up and was raised under the Soviet regime in a large city with culture. If some old person would say that a goy will always be a goy, I always lost my temper and grew angry at him, heatedly insisting that this was not correct. And right now it turns out that the old people were right. Please understand how painful it is to be friends with a person, to respect and admire him and, then to encounter from his side the most vulgar antisemitism.Footnote78

    The Jews' general concern about the increase in antisemitic manifestations was reflected in a letter sent to Ehrenburg in November 1942 by Lev Katsnelson. Its author, the 22-year-old commander of an artillery intelligence unit, had been serving on the front lines from the very beginning of the war. He was moved to write Ehrenburg by a letter he received from a student from Frunze. She had complained about antisemitism in the Soviet rear. Following her, Katsnelson was upset by the practice of dividing people into “we/us” and “they/them” – Jews being allocated to the latter category. Evidently, the student was very upset at hearing people say that no Jews could be seen fighting at the front. Katsnelson was less upset. He admitted that there was not a large number of Jews in the Red Army but added in justification that “after all we are fewer in general,” apparently referring to the fact that the Jews constituted a small minority in the whole country. Katsnelson's main concern was the relation of Jews to heroism. As if wishing to stress his own objectivity, Katsnelson cited the story of a non-Jewish soldier who during the war “began to respect Jews.” Katsnelson expected that Ehrenburg would share his concern: “Tell me, are the Jews really cowards and ‘others’ or ‘aliens,’ while other peoples are considered [by Soviet people] as ‘our own,' or are they [the Jews] also fighters?”Footnote79

    Katsnelson was not alone in his doubts. About the same time another Jewish officer also wrote to Ehrenburg:

    I am a member of the Communist Party, an internationalist [i.e., someone who believes that all peoples are equal] and, furthermore, I became one much earlier than this idea was promulgated in an [officially] organized manner. For this reason I find it more painful and insulting now to hear expressions like ‘the Jews are cowards and don't know how or don't want to fight.’ And, unfortunately, this is not always the exception. I have experienced this, so to speak, in my own skin. I have had to expend more than a little effort and energy and sometimes to take an insane, unnecessary risk in order to personally prove the opposite [emphasis added]. And still, there is a ‘whiff’ [of antisemitism] in the air.Footnote80

    Evidently, many Jews from different backgrounds were motivated “to prove the opposite.” The poet Alexander Gitovich, who was born in the Russian city of Smolensk in 1909 and during the war was a correspondent for the army newspaper V reshaiushchii boi (Into the decisive battle), was awarded the Medal for Courage. In 1942 Gitovich wrote, “I am very shamed if a Jew acts in a cowardly manner. Unfortunately, there are more than enough cowards in this war.”Footnote81 He stressed that “previously it didn't enter my head that I was a Jew. I don't speak Yiddish. But now – it's something else again.” Footnote82 Furthermore, he unambiguously noted how important to him was information that challenged the common view of Jews as being cowards: “When I read the lists of those who were awarded military honors, I always look to see whether there are Jewish names there and I am very happy when there are.”Footnote83 Katsnelson for his part not only believed that Jews were fighting bravely at the front, but also considered his participation in the war as the basis for contradicting those who attempted to dispute this view: “We are defending our freedom and the right that no one dare come up to us, stick his finger in our faces and scream ‘Kike!’”Footnote84

    Kiril Feferman believes that from the very first months of the war Jewish reactions to Nazi antisemitic propaganda were a principal factor in the increased patriotism of Soviet Jews. Jews realized that, unlike other Soviet citizens, they did not have the option of saving their lives by allowing themselves to be captured as prisoners of war.Footnote85

    However, in addition to the recognition of the specific “external” threat posed by the Nazi enemy, the Jews had additional “internal” reasons for demonstrating patriotism. For Katsnelson, as for many other Jews, it was psychologically important to be included as an equal in the list of the peoples of the USSR, i.e. to be part of “us.” Most likely for him the idea of “we/us” was inseparably associated with the country of the Soviets, while the categorization of Jews as “you” or “others” indicated a weakening of his identity as a Soviet citizen: “If there is a battle, I – a Jew – will show others how to fight, how one should defend one's Homeland, one's honor, and freedom.” For some Jewish soldiers at the front, being recognized as fighters for the Soviet homeland was a riposte to those who wanted to deprive them of the right “to love the homeland.”

    For such Jews it was important to stress that the category of Soviet patriots included not only Russians. That explains their frequent use of the word “Soviet” – in contrast to their Russian comrades-in-arms, who preferred to use the term “Russian.”Footnote86 Moreover, the issue of the equality of Jews to the other Soviet peoples affected the way Jews understood the concept of “homeland.” A Jewish engineer who was with a Red Army unit in the rear stated:

    One has to make a person understand in a concrete and palpable way what Homeland means. It is not [merely] a piece of land on which a person uttered his first cries but a place where you are a person, where you are equal, where you are among your own, where people relate to you without ridiculous prejudices and presumptions, where your way of life, your worldview, your traditions, your moral and ethical ideas, and your human worth are respected. It is clear that where and when a person does not feel that, he begins to feel his link to the homeland weaken.Footnote87

    5

    Entries in wartime diaries indicate that a negative attitude toward Jews on the part of soldiers and officers in the Red Army was not uncommon. In referring to his experiences Boris Komsky noted that his direct superior was an antisemite. Komsky remarks how difficult it was for him to overcome the anger that this caused in him.Footnote88 In his diary of 1945 Komsky mentioned Ilya Cherepakha, who had fought with the partisans and then joined the Red Army. Cherepakha was quoted as saying, “Everywhere there is terrible antisemitism. At every step. Whether you are guilty or not, you are still blamed.”Footnote89 In 1944, the above-mentioned Shaporina, who could scarcely be suspected of having been sympathetic to Jews, stated apparently with satisfaction, “according to what one hears, there is very strong antisemitism in the army.”Footnote90

    Despite her weak ethnic identity, the above-mentioned Dunaevskaia cites several examples of feeling insulted as a Jew. In one case she heard her direct superior pronounce in a particular way, as Dunaevskaia did, the “r” in the word kukuruza (corn). This word was used to determine whether a person was a Jew, since Jews tended to pronounce the letter in a guttural manner. Dunaevskaia had no doubt that her boss was expressing his antisemitism in this manner. In another case she described how at the very end of the war a drunken major insulted her as a Jewish woman.Footnote91 In his diary Gel'fand gives many examples of the negative attitude of Red Army soldiers to him personally and to other Jews as well.Footnote92

    In interviews with many Soviet Jewish veterans of World War II in the early 2000s, Zvi Gitelman did not encounter any complaints about mass antisemitism in the army.Footnote93 Aron Shneer observed a similar phenomenon on the basis of interviews he conducted in the 1990s: out of 220 Soviet Jewish veterans of the Soviet–German war only 16 reported overt hostility or mockery directed against Jews on the part of their non-Jewish fellows-in-arms.Footnote94

    However, these interviews do not warrant the conclusion that antisemitism in the Red Army was marginal. The question remains open as to whether – due to the impact of post-war conditions on life and Soviet propaganda – the interviewees understood the reality of Soviet antisemitism in a different way than they had done so during the war. This is a topic that requires a major study of its own. At this point I shall limit myself to several general observations.

    Obviously inter-ethnic conflict was not the main challenge with which Jewish soldiers and officers had to deal at the front. There were many other problems that had to be coped with on a daily basis by Jews as well as their non-Jewish comrades. These included the ever-present danger of their own death or those of their comrades, or of being wounded, the lack of minimally decent living conditions, the monotony or even the lack of food, the cold, the filth, and physical exhaustion. Under such conditions, issues connected with ethnicity were not of primary concern. Even for those Jews who mentioned antisemitism in their letters, the latter was hardly a dominant factor in their lives on the front lines.

    Perhaps equally important was the fact that Jewish soldiers and officers at the front did not take with the same degree of seriousness things that Jews in the rear perceived as clear indications of antisemitism. Most positive references by Jewish combatants to non-Jews who changed their view as a result of witnessing Jewish heroism indicated that these non-Jews had previously held anti-Jewish prejudices. However, such people were not remembered negatively by Jewish veterans who had served alongside them. In his memoirs Vulf Vilensky attempted to rationalize the “earlier” antisemitism of his commander Lysenko, attributing the latter's prejudices to his having grown up in a Ukrainian village: “Every one spoke negatively about them [the Jews].”Footnote95 Vilensky tried to generalize Lysenko's positive attitude toward him to suggest he had a new attitude toward all Jews.

    In other words, both Vilensky in his memoirs and Katsnelson in his letter to Ehrenburg viewed the rejection by non-Jews of previously held antisemitic stereotypes as a significant victory. Many Jewish military personnel apparently believed that if a Jew demonstrated personal bravery and military prowess, it was possible for him to affect the general attitude toward Jews as a group – both in the army and among the Soviet population as a whole.

    6

    The war created its own rules of how events at the front and in the rear were to be interpreted. The spontaneous de-Stalinization felt by the people, the Soviet policy of statism, and the Russo-centrism, all of which led to the growth of national consciousness among the various groups of the population, led to an increase in the importance of ethnic problems in general and pertaining to Jews in particular. Antisemitic stereotypes that had existed in various forms in prerevolutionary times and, in a somewhat different form, in the Soviet period between the World Wars, especially ideas about the parasitism and amorality of the Jews, assumed new forms during the Soviet–German war.

    Many Soviet Jews were upset at the growing antisemitism at the front and, especially, in the Soviet rear. Information about such antisemitism began to circulate in the USSR during the first months of the war. In May 1942, Ehrenburg, who was well informed due to the many letters he received, was already sufficiently aware to recognize the presence of antisemitic attitudes among some party workers. His notebook laconically stated, “antisemitism among Party officials.”Footnote96 The antisemitic attitudes among various segments of the population became more pronounced as the war proceeded.

    Many Jews at the front were apparently very pained by being accused as members of their ethnic group of cowardice and lack of combat ability. Such accusations may well have affected even Jews who had stressed that previously they had felt themselves to be primarily members of the Soviet nation and only secondarily Jews. Zvi Gitleman arrived at the following conclusion about such Jews: “Perhaps we may think of the actions of Soviet Jewish combatants as resistance to the Nazi invasion by Soviet citizens who were Jews, rather than ‘Jewish resistance’ to the Nazi Holocaust.”Footnote97

    Their identification of themselves as Soviet may have indicated the desire of these Jews, during the war, to see themselves as being equal to members of other Soviet ethnic groups. During the war, the Yiddish intelligentsia noted that the Jews were fighting “for their [Soviet] homeland and for the Jewish people.”Footnote98 Among other things, this phrase expressed the increased sensitivity of Jews to accusations that they lacked the patriotism that was attributed to the other ethnic groups of the USSR, in the first place to the Russians, and also the desire of Jews to challenge such accusations.

    Daily life at the front – the bloodshed, the suffering, the death of comrades-in-arms, the likelihood of being killed at any moment, and, at the same time, the necessity of cooperating daily with non-Jews in carrying out dangerous combat missions – led to changes in ideas of normative behavior and shifted concern about ethnic prejudice to a subsidiary level. Encounters with antisemitism became a marginal matter.

    However, information about negative attitudes toward near and dear ones in the Soviet rear and discrimination against them on ethnic grounds greatly upset Jewish soldiers and officers in the Red Army. Such a reaction to hostility toward Jews resulted from a natural concern about their loved ones in the rear and from the feeling that Jews at the front were risking their lives so that their loved ones could live without suffering any discrimination. For these Jewish fighters, conditions in the rear were supposed to be quite different from the harsh conditions at the front.

    Anti-Jewish attitudes that had existed during the war among party officials and members of the creative intelligentsia who were close to the party, developed into a full-scale antisemitic policy only during the period of Stalinist state antisemitism in “the black years” of 1948–53. Then even those Jews who during the war had not perceived the increasingly negative attitudes in the society could not help but realizing they were facing a daunting new reality.




    Notes

    1    Ilye Erenburg, Eynikayt, March 15, 1943.
    2    Shimon Redlich, War, Holocaust, and Stalinism: A Documented Study of the Jewish Anti-fascist Committee in the USSR (Luxembourg: Harwood Academic, 1995), 181–2.
    3    Arkadi Zeltser, “How the Jewish Intelligentsia Created the Jewishness of the Jewish Hero,” in Soviet Jews in World War II: Fighting, Witnessing, Remembering, ed. Harriet Murav and Gennady Estraikh (Boston: Academic Studies Press, 2014), 113.
    4    Mordechai Altshuler, “Jewish Combatants of the Red Army Confront the Holocaust,” in Soviet Jews in World War II, 16; Yitzhak Arad, In the Shadow of the Red Banner: Soviet Jews in War against Nazi Germany (Jerusalem: Yad Vashem, 2010), 5; Fedor Sverdlov and Efraim Grinberg, Entsiklopediia evreiskogo geroizma (Moscow: Dograf, 2002), 11.
    5    Aleksandr P. Artem'ev, Bratskii boevoi soiuz narodov SSSR v Velikoi Otechestvennoi voine (Moscow: Mysl’, 1975), 58.
    6    Altshuler, “Jewish Combatants of the Red Army Confront the Holocaust,” 31–2.
    7    Mordechai Altshuler, Soviet Jews on the Eve of the Holocaust (Jerusalem: Center for Research of East European Jewry, Yad Vashem, 1998), 107, 125.
    8    http://mil.ru/winner (accessed May 2, 2015).
    9    Sverdlov and Grinberg, Entsiklopediia evreiskogo geroizma, 12.
    10   Ibid., 11, 15–68; Arad, In the Shadow of the Red Banner, 117.
    11   Sverdlov and Grinberg, Entsiklopediia evreiskogo geroizma, 15–68.
    12   For letters of Jews serving in the Red Army, see, for example, Il'ia Al'tman and Leonid Terushkin, Sokhrani moi pis'ma … Sbornik pisem i dnevnikov evreev perioda Velikoi Otechestvennoi voiny, vol. 1 , vol. 2, vol. 3 (Moscow: Tsentr i fond “Kholokost,” “Polimed,” 2013).
    13   On attitudes during the last period of the war, including in territories liberated by the Red Army, see Frank Grüner, “Did Anti-Jewish Mass Violence Exist in the Soviet Union? – Anti-Semitism and Collective Violence in the USSR during the War and post War Years,” Journal of Genocide Research 11, nos 2–3 (2009): 355–79; Amir Weiner, Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001), 191–235.
    14   Mikhail Gefter, Iz tekh i etikh let (Moscow: Progress, 1991), 418; Jeremy Hicks, First Films of the Holocaust: Soviet Cinema and the Genocide of the Jews, 1938–1946 (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2012), 55.
    15   Gennadi Bordiugov, “The Popular Mood in the Unoccupied Soviet Union: Continuity and Change during the War,” in The People's War: Responses to World War II in the Soviet Union, ed. Robert W. Thurston and Bernd Bonwetsch (Urbana: University of Illinois Press, 2000), 59–61.
    16   Lidia Osipova, “Dnevnik kollaborantki,” in “Svershilos’: Prishli nemtsy!”: Ideinyi kollaboratsionizm v SSSR v period Velikoi Otechestvennoi voiny, ed. O.V. Budnitskii and G.S. Zelenina (Moscow: Rosspen, 2012), 75.
    17   On antisemitism during the first weeks of the war and reasons for it, see: Nikita Lomagin, Neizvestnaia blokada, vol. 1 (St Petersburg: Olma-Press, 2002), 237, 241–2; V.L. Piankevich, Liudi zhili slukhami: Neformal'noe kommunikativnoe prostranstvo blokadnogo Leningrada (St Petersburg: Vladimir Dal’, 2014), 131; Oleg Budnitskii, “Defeatism,” Kritika 15, no. 4 (2014): 782–3.
    18   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/5. L. 37. See also Mikhail M. Gorinov, “Muscovites’ Moods, 22 June 1941 to May 1942,” in The People's War: Responses to World War II in the Soviet Union, ed. Robert W. Thurston and Bernd Bonwetsch (Urbana: University of Illinois Press, 2000), 123.
    19   Osipova, “Dnevnik kollaborantki,” 70.
    20   Zeev Levin, “Antisemitism and the Jewish Refugees in Soviet Kirghizia 1942,” Jews in Russia and Eastern Europe, 1, no. 50 (2003), 202.
    21   Redlich, War, Holocaust, and Stalinism, 215.
    22   Gennadii Kostyrchenko, Tainaia politika Stalina: Vlast’ i antisemitizm (Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 2003), 242–3; Gennadii Kostyrchenko, Gosudarstvennyi antisemitizm v SSSR ot nachala i do kul'minatsii 19381953: Dokumenty (Moscow: Mezhdunarodnyi fond “Demokratiia,” 2005), 32–34; Oleg Leibovich, “Antisemitskie nastroeniia v sovetskom tylu,” in SSSR vo Vtoroi mirovoi voine: Okkupatsiia, Kholokost, ed. Oleg Budnitski and Liudmila Novikova (Moscow: Rosspen, 2014), 280; Lomagin, Neizvestnaia blokada, vol. 1, 243.
    23   Catherine Merridale, Ivan's War: The Red Army 1939–45 (London: Faber & Faber, 2005), 21–6.
    24   Rebecca Manley, To the Tashkent Station: Evacuation and Survival in the Soviet Union at War (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2009), 84–5; Piankevich, Liudi zhili slukhami.
    25   On prewar attitudes to Jews, see Sarah Davies, Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror, Propaganda and Dissent, 1934–1941 (Cambridge: Cambridge University Press, 1997), 84–8. On changes in popular views about Jews, see Leibovich, “Antisemitskie nastroeniia v sovetskom tylu,” 291–6. The most prominent example of the linking of the images of Jews and the country's leaders was Lazar Kaganovich and dissatisfaction was often expressed specifically in regard to this figure (Leibovich, “Antisemitskie nastroeniia v sovetskom tylu,” 292). Nevertheless, during the war the identification of Jews and leaders was far from always solely in a negative vein. For example, in blockaded Leningrad people reacted positively to the rumor about the replacement of Popkov, the chairman of the executive committee, who had reduced the city to starvation, by Kaganovich, who, they believed, would bring order (Piankevich, Liudi zhili slukhami, 96–9). This was the case even though Kaganovich's Jewish origin was well known.
    26   Davies, Popular Opinion in Stalin's Russia 83–9, 170–82.
    27   On accusations against the leaders for avoiding service at the front see Bordiugov, “The Popular Mood in Unoccupied Soviet Union,” 60.
    28   Arkadii Zeltser, Evrei sovetskoi provintsii: Vitebsk i mestechki (Moscow: Rosspen, 2006), 210–11; Amir Weiner, Making Sense of War, 221.
    29   Shlomo Lambroza, “The Pogroms of 1903–1906,” in Pogroms: Anti-Jewish Violence in Modern Russian History, ed. John D. Klier and Shlomo Lambroza (Cambridge: Cambridge University Press, 1992), 212–17. Zeltser, Evrei sovetskoi provintsii, 211.
    30   Piankevich, Liudi zhili slukhami, 130.
    31   Osipova, “Dnevnik kollaborantki,” 70.
    32   Kostyrchenko, Gosudarstvennyi antisemitizm v SSSR ot nachala i do kul'minatsii, 33.
    33   Lomagin, Neizvestnaia blokada, vol. 1, 199.
    34   Manley, To the Tashkent Station, 114–15. Estimates of the number of Jews evacuated range from one to 1.5 or even two million, the latter being most likely quite an overestimate. To some extent these differences are connected with the inclusion in the statistics of hundreds of thousands of Jews who were evacuated from Moscow and Leningrad (according to the 1939 census, the total number of Jews in those two locations was 450,000). According to incomplete data collected by the Soviet resettlement administration, in mid-October and early December 1941 Jews amounted to c. 669,000 of the total number of registered evacuees (Vadim Dubson, “On the Problem of the Evacuation of Soviet Jews in 1941 (New Archival Sources),” Jews in Eastern Europe 3, no. 40 (1999): 53, 56; Albert Kaganovich, “Jewish Refugees and Soviet Authorities during World War II,” Yad Vashem Studies 38, no. 2 (2010): 85–121; Mordechai Altshuler, “Evacuation and Escape during the Course of the Soviet–German War,” Dapim 28, no. 2 (2014): 57–73.
    35   Manley, To the Tashkent Station, 48–54.
    36   Leonid Smilovitskii, Katastrofa evreev v Belorussii 1941–1944 gg. (Tel Aviv, 2000), 345.
    37   K.A. Bukov and A.N. Ponomarev, Moskva voennaia, 1941–1945: Memuary i arkhivnye materialy (Moscow: Mosgorarkhiv, 1995), 160.
    38   Leonid Timofeev, “Dnevnik voennykh let,” Znamia 6 (2002), http://magazinel
    39   Boris Tartakovskii, Iz dnevnikov voennykh let (Moscow: AIRO-XX 2005), 29.
    40   The Unknown Black Book: The Holocaust in the German Occupied Soviet Territories, ed. Joshua Rubinstein and Ilya Altman (Bloomington: Indiana University Press, 2008), 155.
    41   Aleksandr Dovzhenko, Dnevnikovye zapisi 1939–1956 (Kharkov: Folio, 2013), 87, 226.
    42   Kaganovich, “Jewish Refugees and Soviet Authorities during World War II,” 113–17; Wendy Goldman, “Ne khlebom edinym: prodovol'stvie, rabochie i gosudarstvo,” in SSSR vo Vtoroi mirovoi voine, 228–41; Manley, To the Tashkent Station, 148–95.
    43   Leibovich, “Antisemitskie nastroeniia v sovetskom tylu,” 287–8.
    44   Bukov and Ponomarev, Moskva voennaia, 169.
    45   Lomagin, Neizvestnaia blokada, vol. 2, 333.
    46   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/5. L. 10.
    47   Jeffrey Herf, The Jewish Enemy: Nazi Propaganda during World War II and the Holocaust (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2006), 101; Aleksandr Ermakov, Vermakht protiv evreev: Voina na unichtozhenie (Moscow: Iauza-press, 2009), 93–5; Ernst Hiemer, Der Pudelmopsdackelpinscher und andere besinnliche Erzählungen (Nuremberg: Der Stuermer, 1940); Kiril Feferman, “‘The Jews’ War’: Attitude of Soviet Jewish Soldiers and Officers toward the USSR in 1940–1941,” Journal of Slavic Military Studies 27, no. 4: (2014): 575.
    48   Liubov’ Shaporina, Dnevnik, vol. 1 (Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2012), 435.
    49   Levin, “Antisemitism and the Jewish Refugees in Soviet Kirghizia,” 197. For another variant of this joke see: Merridale, Ivan's War, 250.
    50   Joshua Rubinstein, Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Ehrenburg (London: I.B. Tauris, 1996), 205.
    51   Jeffrey Brooks, Thank You, Comrade Stalin! Soviet Public Culture from Revolution to Cold War (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000), 159–94; David Brandenberger, National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002), 115–80; Arkadi Zeltser, “Differing Views among Red Army Personnel about the Nazi Mass Murder of Jews,” Kritika 15, no 3 (2014): 563–90.
    52   Nikolai Inozemtsev, Frontovoi dnevnik (Moscow: Nauka, 2005), 181.
    53   Serhy Yekelchuk, “Stalinist Patriotism as Imperial Discourse: Reconciling the Ukrainian and Russian ‘Heroic Pasts,’ 1939–45,” Kritika 3, no. 1 (2002): 57–61; Zeltser, “How the Jewish Intelligentsia Created the Jewishness of the Jewish Hero.”
    54   Shaporina, Dnevnik, vol. 1, 468; Kostyrchenko, Gosudarstvennyi antisemitizm v SSSR, 27–32; Kostyrchenko, Tainaia politika Stalina, 258–71.
    55   Osipova, “Dnevnik kollaborantki,” 69; Piankevich, Liudi zhili slukhami, 79, 126–7, 131–2.
    56   Kostyrchenko, Tainaia politika Stalina 162–77; Terry Martin, “The Origins of Soviet Ethnic Cleansing,” Journal of Modern History 70 (1998): 813–61.
    57   Kostyrchenko, Gosudarstvennyi antisemitizm v SSSR, 32–3; Lomagin, Neizvestnaia blokada, vol. 1, 243; Piankevich, Liudi zhili slukhami, 130, 135; Levin, “Antisemitism and the Jewish Refugees in Soviet Kirghizia,” 196, 199–200; Gorinov, “Muscovites' Moods, 22 June 1941 to May 1942,” 123–4.
    58   On views about the military capability of Jews and other ethnic groups during the war see Zeltser, “Differing Views among Red Army Personnel about the Nazi Mass Murder of Jews,” 573–6.
    59   On Jews in the tsarist army and their negative image in the Russian press and Russian literature see: Yohanan Petrovsky-Shtern, Jews in the Russian Army, 1827–1917: Drafted into Modernity (Cambridge: Cambridge University Press, 2009); John Doyle Klier, Imperial Russia's Jewish Question 1855–1881 (Cambridge: Cambridge University Press, 1995), 338–49.
    60   Vulf Vilenskii, Povoroty sud'by: Kniga vospominanii (Jerusalem: Kakhol–Lavan, 1986), 240.
    61   Ibid.
    62   Lomagin, Neizvestnaia blokada, vol. 2, 161.
    63   Shaporina, Dnevnik, vol. 1, 500.
    64   Ilye Erenburg, Eynikayt, March 15, 1943. These statistics about the ethnic affiliation of those awarded military honors were likely important for Soviet Jews, who were eager to have evidence of the falseness of the accusations that Jews were not heroic. This explains the particular sensitivity of the Jewish Anti-fascist Committee in regard to the omission of information about Jews in early 1943 in the major party journal Bolshevik’s publication of military award winners by nationality (Kostyrchenko, Gosudarstvennyi antisemitizm v SSSR, 35).
    65   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/101. See also Merridale, Ivan's War, 250.
    66   Eric Lohr, Nationalizing the Russian Empire: The Campaign against Enemy Aliens during World War I (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2003), 137–50; Semion Goldin, “Deportation of Jews by the Russian Military Command, 1914–1915,” Jews in Eastern Europe 1, no. 41 (2000), 40–73; A. Litvin, “Generaly i evrei (Dokladnaia zapiska nachal'nika General'nogo shtaba Ia. G. Zhilinskogo,” Vestnik Evreiskogo universiteta 22, no. 4 (2000), 273–90; Weiner, Making Sense of War, 220.
    67   Irina Dunaevskaia, Ot Leningrada do Kenigsberga: Dnevnik voennoi perevodchitsy (1942–1945) (Moscow: Rosspen, 2010), 354.
    68   This joke was reported this way in postwar Tashkent. It is possible that this variant also existed during the war years (Blavatnik Archive Foundation, interview with Khanan Babaev, NY054).
    69   Merridale, Ivan's War, 251.
    70   Dovzhenko, Dnevnikovye zapisi, 207.
    71   Mikhail Prishvin, Dnevniki 1943–1944 (Moscow: Novyi khronograf, 2013), 354.
    72   Shaporina, Dnevnik, vol. 1, 275.
    73   Mikhail Romm, “The Question of the National Question, or A Rally for Genuinely Russian Cinema,” in Soviet Jews in World War II, 222.
    74   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/101. This last sentence was apparently written under the influence of Sergei Eisenstein's propaganda film Aleksandr Nevskii, which was first screened in 1938 and which emphasized Russian patriotism (David Brandenberger, “The Popular Reception of S.M. Eisenstein's Aleksandr Nevskii,” in Epic Revisionism: Russian History and Literature as Stalinist Propaganda, ed. Kevin M.F. Platt and David Brandenberger [Madison: University of Wisconsin Press, 2006], 233–52).
    75   Romm, “The Question of the National Question,” 223.
    76   Boris Frezinskii, ed., Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/5. L. 31.
    77   Pochta Il'i Erenburga: Ia slyshu vse 1916–1967 (Moscow: Agraf, 2006), 114–15; V. L. D'iachkov, ed., Pis'ma Velikoi otechestvennoi (iz fondov GU “TsDNITO”): Sbornik dokumentov (Tambov, 2005)
    78   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/5. L. 38.
    79   Ibid., P.21.2/5. L. 29.
    80   Ibid., P.21.2/5. L. 8.
    81   Ibid., P.21.2/5. L. 36.
    82   Ibid.
    83   Boris Frezinskii, ed., Pochta Il'i Erenburga, 119.
    84   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/5. L. 59.
    85   Feferman, “'The Jews' War',” 574–90.
    86   In his diary in April 1943 Vladimir Gel'fand noted that, when soldiers in hospital with him discussed the question of nationality and accused Jews, including him personally, of being cowards, he responded that all of them there belonged to the Soviet nation. He added that in all ethnic groups there are good and bad people. He wrote that in that room the Uzbeks, Kazakhs, Kirghizians, and several Russians supported him while others strongly disagreed with his words (Vladimir Gel'fand, Dnevnik 1941–1946 [Moscow: Rosspen, Knizhnik, 2015], 161–2).
    87   Yad Vashem Archives, Ilya Ehrenburg collection, P.21.2/5. L. 42.
    88   Boris Komskii, “Dnevnik 1943–1945,” in Arkhiv evreiskoi istorii, vol. 6 (Moscow: Rosspen, 2011), 64.
    89   Ibid., 66.
    90   Shaporina, Dnevnik, vol. 1, 423.
    91   Dunaevskaia, Ot Leningrada do Kenigsberga, 328, 371. Examples of antisemitism in the Red Army were also cited by other authors: Arad, In the Shadow of the Red Banner, 124–5; Dov Levin, “Uvdot ve-haarakhot al ha-yehudim be-tsava ha-adom be-milhemet ha-olam ha-shniya,” Massuah 10 (1982): 101–2; Yosef Guri (Podriachik), “Yehudei brit ha-mo'atsot bemilhama neged ha-natzim,” in Lohamim yehudim be-milhama neged ha-natzim: yehudim be-kohot baalat – ha-brit be-milhemet ha-olam ha-shniya, ed. Marian Mushkat (Tel Aviv: Ha-irgun ha-israeli shel hayalim meshuhrarim, 1971), 54–8; Shneer, Plen, vol. 2, 143–53; Arkadi Margulis, Darkei hayai (Kiryat Arba–Hebron, 1975), 60. Some of the examples were recorded during the war.
    92   Gel'fand, Dnevnik, 46, 123–4, 156–7, 160–1, 169, 172, 174–5, 177.
    93   Zvi Y. Gitelman, “Internationalism, Patriotism, and Disillusion,” in The Holocaust in the Soviet Union, Symposium Presentations (Washington: Center for Advanced Holocaust Studies, United States Holocaust Memorial Museum, 2005), 111–13.
    94   Shneer, Plen, vol. 2, 147.
    95   Vilenskii, Povoroty sud'by, 243.
    96   Boris Frezinskii, Pisateli i sovetskie vozhdi: Izbrannye siuzhety 1919–1960 godov (Moscow: Ellis Lak, 2008), 551.
    97   Zvi Gitelman, “Soviet Jews in World War Two: Experience, Perception, and Interpretation,” in Soviet Jews in World War II, 257.
    98   Zeltser, “How the Jewish Intelligentsia Created the Jewishness of the Jewish Hero,” 115.
     
     
     
    © East European Jewish Affairs
    © Arkadi Zeltser
     
     
     
     
     
     
     
     





       

      

      

      

     

     

     


     


    английский 


       
    Восточноевропейское еврейство,
    Том 46, Выпуск 1 (2016)
     
    Еврейский ответ на нееврейский вопрос: "Где были евреи во время боев?" 1941-5
     
     
    Страницы 4-25, Опубликовано онлайн: 13 мая 2016 г.
    Евреи в Советском Союзе во время Второй мировой войны: Немецкая оккупация, советская эвакуация и воображаемая связь между этими двумя переживаниями. Приглашенный редактор: Зеев Левин

     
    Arkadi Zeltser, доктор философии, в настоящее время является директором Центра исследований истории советских евреев в период Холокоста Международного института изучения Холокоста при Яд Вашем в Иерусалиме. Сфера его интересов - Холокост в СССР, советская пропаганда на идиш во время Второй мировой войны, еврейская память о Холокосте, еврейско-языческие отношения, советское образование на идиш и участие евреев в работе НКВД. Его книга "Еврейская советская пропаганда: Витебск и местечки, 1917-1941" была опубликована издательством "Росспен" в Москве в 2006 году. В настоящее время он работает над сборником "Излить мою горькую душу: этническая идентичность в письмах евреев в СССР, 1941-1945" (Иерусалим: Яд Вашем, 2016, готовится к изданию).
     
    Благодарность
    Я хочу поблагодарить моего друга и коллегу д-ра Йисраэля Эллиота Коэна за помощь в подготовке этой статьи, а также анонимных рецензентов и редакторов за их рекомендации и исправления.
    Аркадий Зельцер











    ABSTRACT

    Война СССР против нацистской Германии привела к росту негативных высказываний в адрес евреев. Нередко представители советского населения обвиняли евреев в уклонении от участия в боевых действиях, трусости и неспособности испытывать патриотические чувства по отношению к России. Такая точка зрения была адаптацией довоенных антиеврейских предрассудков к условиям военного времени. Некоторые евреи, как на фронте, так и в тылу, рассматривали эти высказывания как признак появления этнического неравенства, которого не существовало в довоенном Советском Союзе. Повышенная чувствительность евреев к одному из аспектов темы равенства (идее о том, что евреи сражаются так же хорошо и храбро, как и представители других этнических групп) склоняла советских евреев к тому, чтобы предпочесть термин и понятие "советский", а не "русский". Первое означало для них государство всех этнических групп, включая евреев, в то время как второе отражало приоритет одной этнической группы - русских. Антиеврейские настроения в советском тылу и, в некоторой степени, на фронте были одним из факторов, которые привели к укреплению советской еврейской идентичности.

    В феврале 1943 года, выступая на втором пленуме Еврейского антифашистского комитета, Илья Эренбург заметил:

    Все вы, несомненно, слышали о евреях, которых "не видно на передовой". Многие из тех, кто воевал, до определенного времени не чувствовали себя евреями. Они почувствовали это только тогда, когда стали получать от родственников и других близких им людей, эвакуированных в тыл, письма, в которых выражалось недоумение по поводу распространенных высказываний о том, что евреев не видно на передовой, что евреи не участвуют в боях. И тут еврейский боец, читающий такие письма в блиндаже или на марше, расстраивался. Расстраивался не за себя, а за своих близких, которые терпели такие незаслуженные оскорбления и такое унижение.Footnote1

    Эти слова Эренбурга резко контрастировали с тем, что он сказал 24 августа 1941 года на первой радиовстрече представителей еврейского народа в Москве. Тогда Эренбург утверждал, что нацистский антисемитизм усилил его еврейское самосознание:

    Я вырос в русском городе. Мой родной язык - русский. Я - русский писатель. Сейчас я, как и все русские, защищаю свою родину. Но нацисты напомнили мне и о другом: мою мать звали Ханна. Я - еврей. Я говорю это с гордостью. Гитлер ненавидит нас больше всего на свете, и это делает нас особенными.2

    Фактически Эренбург осмелился сказать, что по своему воздействию на этническое сознание советских евреев слова и поступки его соотечественников сравнимы с действиями нацистов. Эти высказывания были не единственным намеком в советской прессе на то, что у немецких антисемитов есть единомышленники в Советском Союзе,Footnote3 но никогда прежде подобные идеи не высказывались столь публично и ясно.

    Возникает вопрос, отражали ли слова Эренбурга изменения, произошедшие во время войны внутри Советского Союза. Можно также спросить, был ли рост антисемитских настроений более заметен в советском тылу, чем на фронте. Более того, почему евреи, служившие в Красной армии, так болезненно реагировали на антисемитскую атмосферу в советском тылу. Вопрос в том, насколько взгляды нееврейского населения отражали реальное положение евреев на фронте?

    Из-за отсутствия соответствующей статистической информации трудно сделать качественные выводы об этнической принадлежности личного состава Красной армии во время советско-германской войны 1941-5 годов. Оценочная численность евреев в армии (составлявшая от 300 000 до 500 000 человек) основывается либо на процентном соотношении евреев к общей численности довоенного советского населения (с поправкой на ряд факторов), либо на данных, относящихся к концу войны.Footnote4

    Еще сложнее определить уровень участия евреев в боевых действиях. Единственные соответствующие данные, опубликованные в СССР в 1975 году, касаются этнического состава 200 пехотных дивизий. В январе 1943 года евреи составляли 1,50 % этой группы. Иными словами, их доля была ниже, чем доля евреев в СССР в границах 1939 года, составлявшая 1,78%.Footnote5 Неясно, отражает ли эта пропорция тот факт, что существовала значительная диспропорция в половом составе советских евреев, отмеченная Мордехаем Альтшулером (мужчин было меньше),Footnote6 или же доля евреев в пехотных дивизиях не соответствовала их доле в Красной армии в целом. Благодаря высокому уровню образования многие евреи служили в войсках, использующих технику. Их часто можно было встретить в артиллерии, танковых войсках, авиации и подводных лодках. Можно предположить, что также из-за высокого уровня образования,Footnote7 евреи часто входили в число тех военных, которые не принимали регулярного участия в боях, а служили переводчиками, газетными корреспондентами, логистами, ремонтниками, врачами, политработниками и т. д.

    Уровень их образования, несомненно, изменял их относительную пропорцию в пользу офицеров по сравнению с рядовыми солдатами. По статистическим данным на 1 января 1945 года, касающимся этнического состава 60-й армии Первого Украинского фронта, процент офицеров среди евреев составлял 51 %, среди русских - 18 %, а среди украинцев - всего 6 %..Footnote8 В этом контексте вполне вероятно, что доля офицеров среди евреев была выше, чем среди других советских этнических групп. Тот факт, что образованные люди, как правило, призывались на работу в военные отрасли, также, очевидно, привело к соответствующему уменьшению числа евреев на фронте.

    Еще один сложный вопрос связан с отношением советских властей к евреям, как в армии, так и в тылу. Федор Свердлов отмечал, что Иосиф Сталин и Александр Щербаков, секретарь ЦК ВКП(б) и начальник Политуправления Красной армии, дискриминировали еврейских военнослужащих.Footnote9 Фактически, после того как в 1942 году Сталин снял Льва Мехлиса с поста начальника Политуправления Красной Армии, среди высшего командного состава не осталось ни одного еврея. Это контрастирует с ситуацией довоенного периода, когда в этих рядах были Иона Якир, Яков Смушкевич и Григорий Штерн.

    Однако такая ситуация не доказывает, что имела место антиеврейская дискриминация. В период с 1940 по 1945 год 297 евреев были назначены на должности в звании генерала.Footnote10 Распределение евреев в различных частях армии затронуло и эту группу, причем не все генералы были непосредственно связаны с боевыми действиями. Среди них было 25 врачей, 10 ветеринаров, директора крупных военных заводов и научно-исследовательских институтов, высокопоставленные чиновники, занимавшиеся пропагандистской работой, и один инспектор военных оркестров..Footnote11 Только если мы сможем получить информацию о распределении генералов и высокопоставленных офицеров по национальности, роду войск, в которых они служили, и годам, когда они стали генералами, мы сможем сравнить продвижение евреев по службе в годы войны с продвижением других нерусских этнических групп (например, азербайджанцев, армян, украинцев и белорусов).

    Поскольку прямые опросы населения в Советском Союзе не проводились, невозможно сделать однозначные выводы о масштабах антиеврейских настроений и о реакции на них советских евреев. Кроме того, сколько бы примеров межэтнической напряженности в военный период мы ни приводили, их было бы недостаточно, чтобы говорить о доминирующих тенденциях.

    Кроме того, большинство доступных нам писем евреев военного времени не касаются этнических проблем.Footnote12 Мы не знаем, почему еврейские авторы писем на фронте и их корреспонденты в тылу не упоминали об интересующих евреев вопросах, в том числе об антисемитизме. Возможно, потому, что их не волновали подобные проблемы, они боялись советской цензуры или у них не было ни потребности, ни интеллектуальной энергии писать о чем-то, выходящем за рамки их повседневных забот. В этом отношении ситуация во время войны не была уникальной: сложно делать выводы о степени межэтнической напряженности и в отношении других периодов советской истории. Тем не менее, известные нам примеры свидетельствуют о том, что межэтническая напряженность в военное время была значимым социальным явлением.

    Настоящая статья основана преимущественно на материалах военного времени, значительная часть которых относится к 1941-2 годам - начальному этапу войны. Это позволяет рассмотреть факторы, повлиявшие на формирование и рост антисемитских настроений: атмосферу войны, изменения в советской политике и т. д. Статья не касается территорий, освобожденных Красной армией от нацистов в 1943-4 годах, где на отношение к евреям влияли такие факторы, как нацистская пропаганда, прямое или косвенное сотрудничество с нацистами, распределение имущества, принадлежавшего убитым евреям, или евреям, которым удалось спастись..Footnote13

    Сначала в статье рассматривается, как война повлияла на поведение советского населения в целом и на проявление антиеврейских настроений в частности. Затем будет проанализирована трансформация в военное время довоенных предрассудков в отношении евреев и роль советской идеологии в этих изменениях. В заключение в статье будет рассмотрено влияние антисемитизма в советском обществе на самоидентификацию еврейских солдат и офицеров Красной армии.

    1

    В хаотической обстановке первых месяцев войны советское население ощущало ослабление контроля над советским режимом. Этот процесс был назван "стихийной десталинизацией".”Footnote14 Люди стали выражать себя более смело и радикально.Footnote15 В дневниковой записи за 29 августа 1941 года Лидия Осипова, ставшая впоследствии пособницей немцев, открыто выражает свое отношение к советской действительности: "Как хорошо, наконец, писать такие вещи. Правда, это все равно, что дать палец в карман, но если бы не было войны, я бы никогда не решилась на это. К тому же... бдительность [властей] резко снизилась.Footnote16 Вскоре люди поняли, что угроза наказания только за самовыражение, в том числе за проявления ксенофобии, не велика.Footnote17 25 лет советской интернационалистской пропаганды, подчеркивавшей равенство всех советских народов, теперь, казалось, ушли в прошлое. Что особенно беспокоило евреев, а также некоторых неевреев, так это атмосфера общественного безразличия к проявлениям ксенофобии. Это безразличие было истолковано как молчаливая поддержка. Один русский по фамилии Опарин жаловался на то, что произошло во время паники в октябре 1941 года перед угрозой захвата Москвы немцами. Когда его жена протестовала против гнусного антисемитского оскорбления, направленного против еврейской женщины, никто - включая некоторых командиров Красной армии - не поддержал его жену.Footnote18 Люди, видимо, решили, что терпимость к антисемитизму - это новая неофициальная позиция в стране. Лидия Осипова была удивлена: "Самое показательное, что против этих [антисемитских] высказываний не выступают ни власти, ни члены партии. Ни та, ни другая группа "не обращает на них внимания".Footnote19 Она была не единственной. В киргизском городе Токмак местные власти отреагировали на антисемитские высказывания и даже насилие в отношении евреев только в конце июня 1942 года, после того как группа эвакуированных еврейских женщин, чьи мужья воевали на фронте, написала письмо Сталину с копией в Киргизский ЦК КПСС. Расследование показало, что местные партийные органы не принимали никаких мер против проявлений враждебности к евреям, хотя антисемитские нападения имели место уже в марте того же года.Footnote20

    Однако было бы неверно объяснять отсутствие последовательной реакции местных властей на рост межэтнической напряженности исключительно антисемитскими настроениями советского чиновничества (хотя такие настроения, безусловно, существовали). Скорее всего, отдельные чиновники не всегда знали, как им следует реагировать на подобные вызовы. Это было связано с тем, что наиболее очевидный и эффективный способ воздействия на широкие слои населения - публичная пропаганда, направленная против антиеврейских проявлений, - был невозможен. В это время прессе не разрешалось упоминать о межэтнической напряженности. Во многом это было продолжением советской политики второй половины 1930-х годов. С самого начала войны власти стали подчеркивать, что дружба между советскими народами только крепнет.

    Неудивительно, что публикация высказываний Эренбурга о недовольстве еврейских красноармейцев антиеврейскими проявлениями в советском тылу вызвала негативную реакцию со стороны партийных функционеров, курировавших деятельность Еврейского антифашистского комитета. В одном из своих отчетов Фридрих (партийный псевдоним Бедржиха Геминдера), заведующий отделом печати исполкома Коминтерна, чешский еврей, эмигрировавший в Советский Союз, отмечал:

    Нам кажется, что в отчете о пленуме, опубликованном в "Эйникайте", также были допущены вопиющие политически вредные просчеты: опубликованы речи, которые не должны были быть обнародованы, как, например, речь товарища Эренбурга о необходимости борьбы с антисемитизмом.Footnote21

    С одной стороны, многие представители местной бюрократии, вероятно, понимали, что антисемитизм противоречит советским нормам. Сам Сталин в своей речи 6 ноября 1941 года сравнил политику Гитлера с антисемитскими погромами средневековья. С другой стороны, не всегда было понятно, как реагировать на изменения в настроениях населения в советском тылу. Кроме того, для многих местных властей обострение межэтнических проблем воспринималось как второстепенное явление на фоне тех сложных проблем, которые им приходилось решать во время войны.

    Отсутствие четких директив привело к тому, что некоторые чиновники предпочитали не обращать внимания на антисемитизм (либо по инерции, либо из-за собственных антиеврейских предрассудков). Другие чиновники реагировали на него в рамках строгих предписаний военного времени. В последнем случае люди, обвиненные в антисемитизме, подвергались репрессиям и арестам. Неопределенность в том, как реагировать на антиеврейские высказывания и поступки, исчезала, когда антисемитизм совпадал с антисоветскими взглядами, в том числе с позитивным отношением к наступающим немцам.Footnote22 В этих случаях советские власти действовали гораздо решительнее в отношении людей, которых они обычно считали нелояльными.

    Связь между фронтом и советским тылом была весьма интенсивной. Поэтому взгляды, которых придерживались люди в тылу, не могли не быть известны бойцам на фронте. Это отражалось как в постоянном пополнении армии новыми людьми, которые приносили на фронт взгляды из тыла, так и в постоянном обмене информацией между тылом и фронтом. Например, многие раненые военнослужащие попадали в госпитали в тылу, а некоторым удавалось уехать домой в отпуск. Другим удавалось отправлять письма через других людей своим родственникам и получать ответы тем же способом, избегая цензуры, которой подвергались письма, отправленные по официальным каналам. Это необходимо учитывать при оценке того, что было и что не было сказано в письмах.
    В какой-то степени более откровенному выражению взглядов из тыла способствовало то, что, в отличие от ситуации на фронте, в тылу советская цензура военного времени никогда не была тотальной. Более того, возможно, что антисемитизм не входил в список тем, которые цензору поручалось вычёркивать из писем. В значительной степени строгость цензуры в отношении антисемитизма, очевидно, устанавливалась отдельным цензором. Как показывают письма, отправленные Эренбургу и в Еврейский антифашистский комитет, советская почта все же доставляла письма, которые отражали обеспокоенность людей межэтническими трениями.

    Мнения о евреях среди солдат и офицеров на фронте и среди гражданского населения в советском тылу не были одинаковыми. Однако обе группы, очевидно, были согласны с тем, что борьба с антисемитизмом не была одной из главных задач советского руководства в годы войны.

    2

    В первые недели войны в СССР царили недовольство, разочарование и отчаяние. В какой-то степени это была реакция на отсутствие информации в прессе и по радио о реальных событиях на фронте и в стране в целом. Беспокойство усиливалось из-за разрыва между позорным отступлением Красной армии и прежними заверениями советской пропаганды о ее непобедимости. Были даны обещания, что война обойдется малой кровью и будет вестись на территории агрессоров.Footnote23 Социальная сфера была полна слухов.Footnote24 Основываясь на этих слухах, люди по-своему объясняли происходящее. Паранойя по поводу шпионов, вызванная отсутствием достаточной информации и во многом основанная на общей подозрительности к окружающим (как это было во время Первой мировой войны и во второй половине 1930-х годов), также усугубляла тревожное состояние советского общества.

    Даже те, кто проявлял патриотизм и лояльность, то есть не считал немцев предпочтительнее большевиков, зачастую были склонны винить в неудачах войны местное руководство, советских военачальников, а иногда и режим в целом. Как и ранее в советской истории, в своем негативном восприятии действительности люди противопоставляли себя как правящей элите, так и евреям, которых они считали главными бенефициарами преобразований в советской жизни.Footnote25 Сходство в оценках этих двух чужеродных групп сильно ощущалось, поскольку обе они обвинялись в паразитизме и безнравственности - в том, что якобы процветают за счет остального населения.Footnote26 В мирное время крестьяне и недавно приехавшие из деревни горожане, составлявшие большинство населения страны, считали паразитическими все занятия, не связанные с физическим трудом (к ним относились торговля, свободные профессии, работа в правительстве и партийных бюрократиях). Во время войны паразитизм и безнравственность противопоставлялись другим ценностям. Например, военная доблесть и готовность к самопожертвованию в бою были однозначно положительными. "Чужие" (например, советская правящая элита и другие этнические группы) ассоциировались с нежеланием проливать свою кровь за страну.Footnote27 Однако люди не всегда считали этнические и социальные факторы неразделимыми: иногда советское руководство не идентифицировалось как еврейское, а иногда евреи, которых обвиняли в паразитизме, не отождествлялись с руководством страны.

    Мнение о том, что евреи являются паразитами в отношении службы в армии, было популярно и раньше. В 1920-е годы были зафиксированы случаи, когда евреи избегали военной службы во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России, а вместо этого находили себе удобные места вдали от фронта. Некоторые люди считали, что в случае новой войны на фронте не останется ни одного еврея - все они якобы будут больны или освобождены от службы по причине физических недостатков..Footnote28 В сравнительно недавнем российском и раннем советском прошлом такая точка зрения привела к так называемым "призывным" или "мобилизационным" погромам. Примерами могут служить антиеврейские беспорядки 1904 года, устроенные пьяными молодыми людьми, которых собирались отправить на фронт во время русско-японской войны, а также в первой половине 1920-х годов в восточной Белоруссии и Смоленской губернии во время мобилизации в Красную армию.Footnote29

    Страх перед тяготами предстоящей армейской службы в сочетании со страхом быть убитым "в интересах евреев в тылу" вновь проявился в первые недели войны с нацистской Германией.Footnote30 В августе 1941 года Лидия Осипова отмечала, как новобранцы утверждали, что их берут "защищать кибиток".Footnote31 В 1942 году подобное недовольство выражали новобранцы в Ташкенте, которые спрашивали: "Почему не призывают евреев в армию и не отправляют их на фронт?" и высказывали "антисемитский призыв погромного характера".Footnote32 Подобное отношение практически не исчезало, когда такие призывники попадали на фронт. Весной 1942 года один из солдат Ленинградского фронта (где существовала уникальная ситуация постоянного личного контакта между военным и гражданским персоналом) жаловался: "Коммунисты и евреи сидят в тылу на высоких должностях, а мы воюем за них....”Footnote33

    Для части населения включение евреев в эвакуацию в первые недели войныFootnote34 было еще одним свидетельством их паразитизма. Такое мнение укрепилось после того, как сотни тысяч людей, включая многих партийных и правительственных деятелей и членов их семей, в панике бежали от быстро наступающего немецкого фронта..Footnote35 Это вряд ли соответствовало героическому поведению, о котором твердила советская довоенная пропаганда. Поэтому люди склонны были обвинять во всеобщем разочаровании один этнический объект - евреев.

    Например, в июле 1941 года секретарь ЦК КП Белоруссии Пантелеймон Пономаренко заявил, что в отличие от белорусских крестьян, которые остались сражаться с врагом, евреи - городские жители, бежали "спасать свои шкуры", поскольку "их охватил вязкий страх перед Гитлером, и они, вместо того чтобы сражаться, бежали"Footnote36 Пономаренко был не одинок в своем негативном отношении к "бегству" евреев. Недовольство выразил и один из красноармейцев в октябре того же года, в дни паники, когда многие были уверены, что Москву вот-вот захватят немцы:

    В Москве вы не найдете ни одного еврея. Все они, начиная с больших начальников, сбежали... Но кто-то, прежде всего евреи, должен защищать Москву. Ведь СССР - единственная страна, которая им потакает. Footnote37

    В городе тогда в антисемитском ключе говорили о беспорядках, которые вспыхнули, когда люди увидели, что автомобили "с еврейскими пассажирами с роскошным грузом уезжают из Москвы в комфорте".Footnote38

    Массовая эвакуация евреев вызывала чувство тревоги даже у некоторых еврейских молодых людей, воспитанных в рамках советского героического дискурса. В октябре 1941 года московский студент Борис Тартаковский выразил в своем дневнике беспокойство по поводу того, что на Казанском вокзале Москвы он увидел множество свертков с надписью "Техноэкспорт - Рабинович”Footnote39 Позже, в 1943 и 1944 годах, некоторые еврейские солдаты выражали свое чувство вины за то, что не все евреи были эвакуированы, и поэтому они погибли, а солдаты не смогли ничего сделать для их спасения.Footnote40 Однако в 1941 году многие солдаты, как еврейские, так и нееврейские, воспринимали паническое бегство на Восток, в котором были заметны евреи, как позорное - в отличие от героического движения на Запад, к фронту.

    В апреле 1942 года известный советский украинский кинорежиссер Александр Довженко, служивший в то время в Красной армии, выразил свое отношение к евреям, эвакуируемым из прифронтовых районов. В своем дневнике, очевидно, имея в виду украинцев, служивших в Красной армии, он противопоставил положительные моральные ценности, которые он приписывал представителям своей собственной этнической группы, и евреям, которые, по его мнению, в основном бежали от боевых действий: "У вас [украинцев] не было чемоданов, завернутых в одеяла и скрепленных медными гвоздями, с которыми можно было бы бежать на восток "из-за страха перед евреями" [каламбур на Иоанна 19:38: "из-за страха перед евреями"]". Довженко иронично называл эвакуированных евробляхерами или "жидо-беглецами".Footnote41

    Прибытие всех беженцев, вызвавшее нехватку продовольствия и жилых помещений, снизило и без того низкий уровень жизни в советском тылу.Footnote42 Общее недовольство местного населения усиливало подозрительность ко всем новоприбывшим, которые представляли собой чуждый образ жизни. Беженцы не только говорили и одевались по-другому, но и имели иные представления о повседневных нормах и питании. Кроме того, многие из них были незнакомы с жизнью и работой в сельской местности. Это недовольство местных жителей тыловых районов часто было направлено против евреев, которые в глазах формирователей были воплощением "другого". Евреи из городов и штетлехов Украины и Белоруссии одевались иначе, чем местные жители. У многих из них был сильный идишский акцент, и когда они говорили по-русски, в их языке также было много выражений, которые были кальками с идиша. Многие местные жители слышали о евреях, но никогда их не встречали. Иногда местные жители называли евреями всех беженцев, независимо от их этнического происхождения.Footnote43

    Неудивительно, что гнев, уже существовавший в обществе, еще больше усиливал подозрительность, а иногда и враждебность по отношению к "другим", которых считали паразитами, живущими за чужой счет:

    На рынке ничего нет. Пришли кики, и здесь ничего не осталось... Все они молоды, в боях не участвуют и не хотят, но живут неплохо.Footnote44

    В 1942 году обвинения в том, что евреи используют свое положение в корыстных целях, распространились и в осажденном Ленинграде:

    Особенно преуспели евреи, которые устроились в магазины и столовые, где они не только поглощают и воруют еду. У них также есть возможность отправлять тысячи рублей родственникам, находящимся в эвакуации.Footnote45

    Это мнение разделял инженер-нееврей, который отметил один из видов "еврейского паразитизма": "Все евреи без исключения являются спекулянтами - они паразитируют на теле государства.”Footnote46

    В основе такого враждебного отношения к евреям лежали антиеврейские предрассудки, ранее укоренившиеся среди различных групп населения - крестьян и горожан, жителей Москвы, Куйбышева и других городов, старой дореволюционной интеллигенции, новой советской партийной номенклатуры, советской творческой интеллигенции. Естественно, что некоторые антиеврейские высказывания, звучавшие на территории СССР, совпадали с некоторыми утверждениями нацистской антисемитской пропаганды (например, что евреи были главными бенефициарами большевистского режима, что в Красной армии не было евреев, что за евреев воевали только русские или что евреи были трусами).Footnote47 Однако вовсе не очевидно, что это было прямым следствием воздействия нацистской пропаганды на советское население в тылу (например, через эвакуированных раненых, подвергшихся такой пропаганде на фронте). На самом деле во многом сыграли свою роль архетипические антиеврейские предрассудки.

    Анекдот (записанный в ленинградском дневнике в марте 1944 года), в котором элементы довоенного прошлого сочетаются с элементами военного настоящего, свидетельствует о популярности в СССР идеи о том, что евреев трудно найти сражающимися на передовой, в то время как они легко отличаются своей способностью находить удобные позиции в тылу.

    Если есть один русский - он пьяница;
    Если два русских - драка
    Десять русских - очередь в кабак [шинок].
    Много русских - фронт;
    Если есть один еврей, то он лауреат [лауреат],
    Если два еврея, то это теневая сделка [блат];
    Десять евреев составляют народный комиссариат [наркомат];
    Много евреев - тыл.Footnote48

    В другом анекдоте военного времени эта популярная тема была перенесена в местный советский среднеазиатский контекст. Анекдот звучал следующим образом: "Три еврейские дивизии захватили города Фрунзе, Токмак и Кант.”Footnote49 Поскольку все эти три города находились в Киргизии, в глубоком советском тылу, очевидным следствием было то, что евреи не принимали участия в боевых действиях на фронте. В 1941 году в Куйбышеве, нынешней Самаре, где советское правительство создало свой центр военного времени и где временно обосновалась часть советской интеллигенции, писатель Михаил Шолохов заявил: "Вы воюете, а Абрам занимается делами в Ташкенте.”Footnote50

    Таким образом, антисемитские настроения во время войны во многом основывались на представлении о евреях как о паразитах, примером чего служило их нежелание участвовать в боевых действиях. Условия войны способствовали укреплению в общественном сознании этих взглядов, которые существовали и ранее, но в 1930-е годы приобрели второстепенное значение. На этом этапе вполне можно задаться вопросом, поощряла ли официальная советская пропаганда предвоенных и военных лет подобные негативные стереотипы в отношении евреев и, если да, то как это происходило.

    3

    В Советском Союзе в годы войны окончательно оформились идеи русоцентризма и государственничества, в основе которых лежал нарратив русского героизма. В то время в прессе, в беллетристике, в исторической литературе и в художественных фильмах часто встречались образы русских полководцев и царей в связи с героическими событиями средневековой Руси и Российской империи. Во время войны советская власть также ввела награждение командующих армиями боевыми наградами, названными в честь знаменитых русских полководцев прошлого: Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, а для флотоводцев - Павла Нахимова и Федора Ушакова. В 1944 году был введен новый государственный гимн, заменивший "Интернационал". В новом гимне подчеркивалась роль Великой России как центральной силы, объединившей вокруг себя другие народы. В то же время при использовании новой героической пропагандистской модели ее применение тщательно контролировалось, чтобы не допустить отклонений от установленных рамок. Эти изменения привели к трансформации официальной пропаганды - слово "русский" часто заменялось словом "советский". К концу войны такая тенденция стала четко выраженной официальной политикой, которую поддерживало население России, в том числе и русские в армии.Footnote51 Уже в июле 1941 года очень патриотичный молодой сержант Николай Иноземцев, впоследствии руководитель Института мировой экономики и международных отношений в Москве и автор речей для Брежнева, записал в своем дневнике следующее: "Наша Родина, наша прекрасная русская Родина - превыше всего!”Footnote52

    Акцент на этническом факторе во время войны привел к усилению этнического самосознания не только среди русских, но и среди украинцев, белорусов, казахов, евреев и других. Представители различных этнически ориентированных интеллигенций, следуя русской модели, стремились создать свои собственные версии украинского, белорусского, казахского или еврейского героизма и мартирологии.Footnote53 Однако начиная с 1943 года произошло заметное сужение рамок дозволенных высказываний, касающихся самобытности этнических меньшинств. Ограничительные методы редко были публичными, в основном они касались партийных чиновников среднего звена (хотя вдохновение для такой политики иногда исходило непосредственно от высшего руководства СССР). Творческая интеллигенция также была вовлечена в политические махинации бюрократов, направленные на устранение известных еврейских деятелей со своих постов (особенно в советском театре, кино и музыке). Некоторые представители этой интеллигенции выступали за поощрение специфически русского искусства, создаваемого этническими русскими, другие пассивно поддерживали эту идею, когда их приглашали представить свои "экспертные" мнения в Центральный комитет Коммунистической партии.Footnote54

    Хотя среди широких слоев населения антисемитизм заметно усилился с первых недель войны, неясно, в какой степени рост русского национализма повлиял на рост ксенофобии, включая антисемитизм.Footnote55 Связь между национализмом и ксенофобией не была простой. Человек с националистическими русскими (или украинскими, белорусскими и т. д.) взглядами не обязательно был активным антисемитом, хотя сочетание национализма и антисемитизма было нередким. Человек с антиеврейскими предрассудками также не обязательно проецировал их на всех евреев, с которыми ему приходилось сталкиваться по работе или в повседневной жизни. Иногда он был готов сделать исключение для отдельных евреев.

    В то же время новое направление в советской идеологии создавало предпосылки для проявления чувства превосходства русских (славян) над остальным населением. (С одной стороны, именно тогда пропаганда стала подчеркивать роль русских в стране, в том числе с помощью терминов "первый среди равных" и "старший брат" по отношению к русской этнической группе. Например, политика русификации усилилась во всех школах, где обучение велось на языках этнических меньшинств. С другой стороны, наряду с массовыми арестами среди нерусских народов, чья этническая территория находилась за пределами СССР - например, поляков или корейцев - и которые, следовательно, рассматривались как потенциальные противники режима в случае будущей войны в 1937-1938 годах, были закрыты все культурные учреждения этих этнических групп.Footnote56 Массовое свертывание этнической культуры затронуло и другие группы, в том числе евреев, но не так тотально.

    Во время войны некоторые русские, очевидно, ожидая усиления этнического неравенства в свою пользу, были недовольны отсутствием решительности советских властей. Некоторые сторонники подобных изменений в этнической политике сами пытались довести их до логического завершения, в том числе с помощью насилия. При этом насилие, направленное против евреев, было как физическим (например, избиение евреев, в том числе детей, их школьными товарищами), так и словесным (угрозы выдать евреев немцам, когда они придут, или самим позаботиться о них). Примером последнего являются граффити на стенах домов и учреждений, повторяющие призывы к погромам царских времен, например, "Бей жидов и спасай Россию.”Footnote57

    Идея превосходства русских в частности и славян в целом над другими этническими группами поощрялась отнесением этнических групп либо к народам-воинам (в данном случае славянам), либо к народам-торговцам (наиболее типичными из которых считались евреи). В этом сопоставлении неславянские меньшинства считались неспособными к боевым действиям. Одним из отражений этого взгляда было приписывание евреям трусости (предполагалось, что восхваляемый советской пропагандой героизм им чужд)..Footnote58 Утверждения о непригодности евреев к боевым действиям звучали еще в дореволюционное время (и не только в России).Footnote59 Тот факт, что евреи были широко представлены в Красной армии и что некоторые из них занимали высшие посты в армии в 1930-е годы, не преодолел предрассудков о якобы некомпетентности евреев в отношении военной службы, не говоря уже о якобы отсутствии у них героизма.

    В середине 1980-х годов Вульф Виленский вспоминал случай, произошедший с ним во время войны. В 1943 году украинец Федор Лысенко был назначен командиром полка 16-й Литовской стрелковой дивизии. Когда Лысенко сообщили, что в единственном батальоне его полка, вышедшем из боя целым и невредимым, большинство составляли евреи, его реакция была однозначной: "С этими киками много не повоюешь.”Footnote60 Более того, на передовой он вел себя демонстративно и не очень умно только для того, чтобы показать еврейскому офицеру, что евреи трусы - в отличие от него, украинца.Footnote61 Иногда убеждение в трусости евреев и их готовности спасать свои шкуры основывалось на предполагаемых сравнениях поведения евреев и неевреев в экстремальных ситуациях, в которых, как ожидалось, должна была проявиться советская героическая норма. Иллюстрацией этой тенденции стала распространенная в разных вариантах в блокадном Ленинграде история о поведении красноармейцев, русских и евреев, попавших в плен к немецким войскам:

    Немецкие солдаты приказали группе русских военнопленных заживо похоронить в окопе несколько красноармейцев-евреев. Русские отказались это сделать. Тогда немецкие солдаты немедленно приказали евреям закопать русских. Евреи без раздумий взяли в руки лопаты.Footnote62

    На основе таких предрассудков люди конструировали свою собственную реальность. Так, отсутствие евреев в высших генеральских чинах во время войны (например, на уровне командующего фронтом) воспринималось как доказательство непригодности евреев к военной службе. Одна женщина из Ленинграда выразила эту точку зрения следующим образом: "На верхах нет евреев, среди них нет ни маршалов, ни настоящих героев.”Footnote63 Публикация официальной статистики награжденных военными наградами по этническим группам в 1942-1944 годах никак не повлияла на подобные предрассудки. (Таким образом, Эренбург не без оснований отмечал, что "статистики недостаточно").Footnote64 Общественное мнение распространялось в том, что если евреи находились на фронте, то они не участвовали в боевых действиях. Люди говорили: "Ближайшее, что евреи видят к передовой, - это те, кто служит в госпиталях".”Footnote65

    Дополнительным предполагаемым признаком "чуждой природы" евреев (наряду с предполагаемым паразитизмом и негодностью для боевых действий) были сомнения в подлинности их патриотизма. Как и в случае с двумя другими предрассудками, это не было чем-то абсолютно новым. Подозрения в отношении отсутствия патриотизма среди евреев существовали накануне и во время Первой мировой войны, и это имело последствия. Обвинения их в шпионаже в пользу Германии широко распространялись как среди гражданского населения, так и в армии. Это привело к массовым депортациям евреев из районов фронтовых линий и к погромам.Footnote66 Во второй половине 1930-х годов патриотизм, конечно, продвигался, но он действительно стал особенно актуальным только во время войны против нацистов.

    Одним отражением важности этой антиеврейской темы на фронте была шутка, записанная в армии в 1944 году евреем Ириной Дунаевской:

    "Любите ли вы нашу Родину?"
    "Да, люблю!"
    "Так вы пойдете на фронт?"
    "Если я пойду и погибну, то кто будет любить Родину?"Footnote67

    Важно отметить, что когда объектом этой шутки становился "Абрам", высмеиваемое лицо, которое могло бы оставаться этнически нейтральным, явно выделялось своей еврейской идентичностью.Footnote68

    В отличие от Первой мировой войны, во время войны против нацистской Германии обвинения в том, что евреи симпатизируют немцам, едва ли были широкораспространенными. Хотя были сообщения о военных шутках, которые утверждали или намекали на идею еврейского международного заговора или утвержденного сотрудничества с немцами,69 Эти высказывания больше отражали предвоенные стереотипы, чем являлись признаками реальных военных взглядов, поскольку антисемитизм нацистов и массовое уничтожение евреев были известны как в армии, так и в тылу.

    Во время советско-германской войны предполагаемое отсутствие советского патриотизма у евреев было скорее связано с предполагаемой равнодушием к судьбе советского народа. В июне 1942 года Довженко с иронией заметил: "Евреи явно 'спасают Россию'". Он продолжил: "Это предприятие полезно со всех сторон. Когда я смотрю на людей [евреев], слушаю их разговоры, их интонации, гляжу в их пустые хищные глаза, я вижу только краткосрочность... Что для них значит народ?"Footnote70

    Русо-центричная пропаганда, проповедовавшая существование особой и глубокой связи между советскими народами и землей, на которой они жили, возможно, более всего увеличила беспокойство людей по поводу патриотизма и Родины. По мнению части населения, "чуждые евреи" соединялись с этой землей только прагматическими интересами, а не идеалистическими мотивами, что существенно отличало их от русских, украинцев, белорусов и других. В декабре 1942 года прозаик Михаил Пришвин отметил:

    Мне кажется, что в душе всех евреев существует запутанное, тревожное чувство недостатка чего-то основополагающего - скорее всего, им не хватает прямого чувства радости жизни, которое приходит от близости к Родине, к природе, к этой земле... Они пытаются компенсировать этот недостаток своими дачами и маленькими садами.Footnote71

    Это мнение разделяла Любовь Шапорина, которая записала в своем дневнике 16 октября 1941 года: "Как и все другие пришельцы, у еврейских пришельцев, как правило, нет такта, но у этих евреев по отношению к России нет чувства к Родине.”Footnote72 Российский кинематографист Анатолий Головня также высказывал подобное мнение о недостатке у евреев привязанности к земле, заявив на публичном собрании:

    Возьмем березу. Это может быть российская береза, но может быть и не российская – немецкая, например. Человек должен обладать русской душой, чтобы различать между русской березой и не-русской..Footnote73

    Несколько офицеров Красной Армии, подписавших свое письмо символическими именами Иван и Степан для подчеркивания своей русской этничности, выразили ту же антисемитскую идею в письме, написанном Эренбургу "по просьбе своих товарищей":

    "Как можно писать о России, когда ты, как и ранее, так и сейчас, относишься к ней как еврей... Ведь ты не ценишь русскую землю, ее запах и ощущение, в то время как для нас, русских, это так же знакомо, как одежда на нас. То, что ты стараешься писать в 'Красной звезде' многое о русских и о России – прекрати это, это неискренне, не будь еврейским спекулянтом, ростовщиком. Никто не верит тебе или твоим словам о России. Ты не пишешь о нашей земле русским образом. Только русские сейчас сражаются за и оплакивают те территории, с которых мы отступили и которые [сейчас] оккупированы немецкими собаками, нашими вечными внешними врагами."Footnote74

    Тенденция русоцентризма, процветавшая в советской пропаганде, вероятно, способствовала укреплению идей о специальной связи между патриотическим чувством, готовностью к самопожертвованию и этнической идентичностью в стране. Такие взгляды установили идеологическую основу для массовой поддержки идей, которые стали популярными в СССР позднее, в период послевоенной антисемитской кампании против "безродного космополитизма".

    4

    В годы войны советские евреи были обеспокоены проявлениями антисемитизма. Их расстраивало не только увеличение антисемитских настроений, но и отсутствие общественной реакции со стороны советских властей. Информация о антисемитских актах вела к выводам о росте антисемитизма в стране в целом. Открытое поддержание некоторыми сегментами русской интеллигенции русоцентрических тенденций бюрократии порой приобретало явно антисемитский характер, что не могло не вызвать реакции со стороны евреев.Footnote75

    Вероятно, противоречие, заложенное в явной официальной поддержке русоцентризма и одновременном допуске развития этноцентрических взглядов среди национальных меньшинств, вызвало у евреев чувство недовольства. С одной стороны, те евреи, которые были привыкшими к вере в официальную пропаганду, были готовы принять идею превосходства русских; как отметил один еврейский офицер: "многие этнические группы в нашей стране приняли черты советского и русского человека".ote76 Более того, эта формулировка, по-видимому, отражала убеждение в том, что официальная советская политика не может быть ошибочной. С другой стороны, евреи на фронте считали, что, проявляя военное мастерство, они не уступают никому, включая русских.

    Более значительной была реакция еврейского военного персонала на страдания своих близких и родных на советском тылу, о которых они часто узнавали из писем. В целом недовольство жизнью в советском тылу в годы войны у евреев не было необычным. Члены семей военнослужащих, как евреи, так и не-евреи, часто жаловались на свою трудную материальную ситуацию и произвол местных чиновников. Это вызывало беспокойство у многих солдат и офицеров на фронте.Footnote77 Среди еврейского военного персонала эта тревога усиливалась конкретными событиями, касающимися взглядов на их индивидуальное и коллективное поведение на фронте и отношениями со своими нееврейскими сослуживцами. Один из раненых евреев написал следующее из госпиталя:

    Печально слышать о вашем переживании подобной боли и обиды. Антисемитизм — это серьезная проблема, и чувство беспокойства и разочарования вполне понятно. Важно помнить, что не все люди разделяют негативные чувства по отношению к евреям, и такие взгляды не являются универсальными.

    Если вы сталкиваетесь с антисемитизмом, может быть полезным обратиться за поддержкой к друзьям, семье или организациям, занимающимся борьбой с дискриминацией. Важно также обращаться за помощью к профессионалам, если это чувство боли начинает влиять на ваше эмоциональное и психическое состояние.

    Помните, что вы не одиноки, и мир полон людей, готовых поддержать и понять.Footnote78

    Общая тревога евреев по поводу увеличения проявлений антисемитизма отразилась в письме, отправленном в ноябре 1942 года Львом Кацнельсоном Илье Эренбургу. Автор письма, 22-летний командир артиллерийского разведывательного подразделения, служил на фронтовых линиях с самого начала войны. Он написал Эренбургу после получения письма от студентки из Фрунзе, жаловавшейся на антисемитизм в советском тылу. Как и она, Кацнельсон расстроился практикой деления людей на "мы" и "они" - при этом евреев относили к последней категории. Очевидно, студентка была очень огорчена, слыша, как говорят, что евреев не видно на фронте. Кацнельсон был неменее расстроен. Он признал, что в Красной Армии нет большого количества евреев, но добавил в оправдание: "В конце концов, нас вообще меньше", видимо, указывая на то, что евреи составляют небольшинство в целой стране. Основной его интерес заключался в отношении евреев к героизму. Как бы подчеркивая свою объективность, Кацнельсон привел историю о нееврейском солдате, который во время войны "начал уважать евреев". Кацнельсон ожидал, что Эренбург разделяет его беспокойство: "Скажите мне, правда ли, что евреи являются трусами, 'другие' или 'чужие', в то время как другие народы считаются [советским народом] 'своими', или они [евреи] тоже бойцы?"Footnote79

    Кацнельсон не был один в своих сомнениях. Примерно в то же время другой еврейский офицер написал Эренбургу:

    Я являюсь членом Коммунистической партии, интернационалистом [то есть, тем, кто считает, что все народы равны], и, более того, я стал им намного раньше, чем эта идея была официально пропагандирована. Поэтому для меня более болезненным и оскорбительным становится слышать выражения вроде "евреи трусы и не умеют или не хотят сражаться". И, к сожалению, это не всегда исключение. Я пережил это, так сказать, на своей шкуре. Мне приходилось приложить немало усилий и энергии, а иногда даже рисковать безумно и ненужно, чтобы лично доказать обратное [выделено мной]. И все равно в воздухе есть "запах" [антисемитизма]..Footnote80

    Очевидно, что многих евреев из различных общин мотивировали "доказать обратное". Поэт Александр Гитович, родившийся в российском городе Смоленске в 1909 году и во время войны являвшийся корреспондентом армейской газеты "В решающий бой", был удостоен медали "За отвагу". В 1942 году Гитович написал: "Мне очень стыдно, если еврей ведет себя трусливо. К сожалению, трусливых в этой войне хватает". Он подчеркнул, что "раньше мне не приходило в голову, что я еврей. Я не говорю по-идиш. Но сейчас – это уже другое". Более того, он однозначно отметил, насколько для него важна информация, оспаривающая общее мнение о том, что евреи трусы: "Когда я читаю списки тех, кто удостоен военных наград, я всегда смотрю, есть ли там еврейские имена, и мне очень приятно, когда они есть". Кацнельсон, в свою очередь, не только верил, что евреи сражаются смело на фронте, но и считал свое участие в войне основанием опровергнуть тех, кто пытался поспорить с этим взглядом: "Мы защищаем нашу свободу и право, чтобы никто не смел подходить к нам, тыкать нам пальцем в лицо и кричать 'жид!'”Footnote84

    Кирилл Феферман считает, что с самых первых месяцев войны еврейские реакции на нацистскую антисемитскую пропаганду были основным фактором увеличения патриотизма советских евреев. Евреи осознали, что, в отличие от других советских граждан, у них не было возможности сохранить свои жизни, позволяя себе быть захваченными в плен.Footnote85

    Однако, помимо признания конкретной "внешней" угрозы, исходящей от нацистского врага, у евреев были дополнительные "внутренние" причины для проявления патриотизма. Для Кацнельсона, как и для многих других евреев, психологически важно было быть включенным в список народов СССР, то есть быть частью "нас". Скорее всего, для него идея "мы" была неотделимо связана с страной Советов, в то время как категоризация евреев как "вы" или "другие" указывала на ослабление его идентичности как советского гражданина: "Если начнется бой, я - еврей - покажу другим, как надо сражаться, как надо защищать Родину, свою честь и свободу". Для некоторых еврейских солдат на фронте признание их как борцов за советскую родину было ответом тем, кто пытался лишить их права "любить родину".

    Для таких евреев важно было подчеркнуть, что в категорию советских патриотов входят не только русские. Это объясняет их частое использование слова "советский" - в отличие от их российских сослуживцев, предпочитавших использовать термин "русский".Footnote86

    Более того, вопрос об равенстве евреев перед другими народами Советского Союза влиял на то, как евреи понимали понятие "родины". Еврейский инженер, находившийся в тылу с войсками Красной Армии, заявил:

    Необходимо заставить человека понять в конкретном и осязаемом смысле, что такое Родина. Это не [просто] кусок земли, на котором человек произнес свои первые крики, а место, где ты человек, где ты равен, где ты среди своих, где к тебе относятся без смешных предрассудков и предположений, где уважают твой образ жизни, твои взгляды на мир, твои традиции, твои моральные и этические идеи, и твою человеческую ценность. Очевидно, что там, где и когда человек этого не чувствует, он начинает ощущать ослабление своей связи с родиной.Footnote87

    5

    Записи в военных дневниках свидетельствуют о том, что негативное отношение к евреям со стороны солдат и офицеров Красной Армии было довольно распространено. Отмечено, что Борис Комский в своем опыте отметил, что его непосредственный начальник был антисемитом. Комский отмечает, насколько сложно ему было преодолеть гнев, который это вызывало у него.Footnote88 В своем дневнике 1945 года Комский упомянул Илью Черепаху, который сражался с партизанами, а затем присоединился к Красной Армии. Черепаха цитировался следующим образом: "Везде ужасный антисемитизм. На каждом шагу. Будь ты виновен или нет, все равно тебя винят".Footnote89 В 1944 году упомянутая выше Шапорина, которую трудно было подозревать в симпатии к евреям, заявила, видимо, с удовлетворением: "по слухам, в армии очень сильный антисемитизм".Footnote90

    Несмотря на ее слабую этническую идентичность, упомянутая выше Дунаевская приводит несколько примеров оскорблений в связи с ее еврейским происхождением. В одном случае она услышала, как ее непосредственный начальник произнес в особенном стиле "р" в слове "кукуруза". Это слово использовалось для определения, является ли человек евреем, так как евреи часто произносили эту букву горловым образом. Дунаевская не сомневалась в том, что ее начальник выражал свой антисемитизм таким образом. В другом случае она описала, как в самом конце войны пьяный майор оскорбил ее как еврейскую женщину.Footnote91 В своем дневнике Гельфанд приводит много примеров негативного отношения солдат Красной Армии к нему лично и к другим евреям.Footnote92

    В интервью с многими советскими еврейскими ветеранами Второй мировой войны в начале 2000-х годов Зви Гительман не  столкнулся с жалобами на массовый антисемитизм в армии.Footnote93 Арон Шнеер наблюдал подобное явление на основе интервью, которые он провел в 1990-х годах: из 220 советских еврейских ветеранов советско-германской войны только 16 сообщили о явной враждебности или издевательствах в адрес евреев со стороны их нееврейских сослуживцев.Footnote94

    Однако эти интервью не оправдывают вывода о том, что антисемитизм в Красной Армии был незначителен. Остается открытым вопрос о том, понимали ли опрашиваемые реальность советского антисемитизма по-другому из-за воздействия послевоенных условий жизни и советской пропаганды, чем они делали во время войны. Это тема, требующая крупного исследования. На данный момент я ограничусь несколькими общими наблюдениями.

    Очевидно, что межэтнические конфликты не были основным вызовом, с которым еврейским солдатам и офицерам приходилось сталкиваться на фронте. Было много других проблем, с которыми евреи, а также их нееврейские сослуживцы, должны были справляться ежедневно. К ним относились постоянная опасность собственной смерти или смерти товарищей, ранения, отсутствие минимально приличных условий проживания, монотонность или даже отсутствие пищи, холод, грязь и физическое истощение. В таких условиях вопросы, связанные с этнической принадлежностью, не были первостепенными. Даже для тех евреев, которые упоминали об антисемитизме в своих письмах, последний едва ли был доминирующим фактором в их жизни на передовой.

    Возможно, не менее важным является тот факт, что еврейские солдаты и офицеры на фронте не воспринимали с тем же серьезным отношением те вещи, которые евреи сзади воспринимали как явные признаки антисемитизма. Большинство положительных отзывов еврейских бойцов о неевреях, изменивших свое мнение после того, как они стали свидетелями еврейского героизма, указывали на то, что эти неевреи ранее имели антисемитские предрассудки. Однако таких людей еврейские ветераны, служившие вместе с ними, не помнили в негативном свете. В своих воспоминаниях Вульф Виленски попытался рационализировать "предшествующий" антисемитизм своего командира Лысенко, приписывая предрассудки последнего тому, что он вырос в украинской деревне: "Все говорили о них отрицательно [о евреях]".Footnote95

    Виленски пытался обобщить положительное отношение Лысенко к нему, чтобы предположить, что у него появилось новое отношение ко всем евреям.

    Другими словами, как Виленски в своих воспоминаниях, так и Кацнельсон в своем письме к Эренбургу рассматривали отказ неевреев от ранее имевшихся антисемитских стереотипов как значительную победу. Многие еврейские военнослужащие, видимо, верили, что если еврей продемонстрирует личное мужество и боевую ловкость, он сможет повлиять на общее отношение к евреям как к группе - как в армии, так и среди всего советского населения.

    6

    Война создала свои собственные правила того, как события на фронте и в тылу должны были трактоваться. Спонтанная десталинизация, ощущаемая людьми, политика государственности и русоцентризм, приведшие к укреплению национального сознания различных групп населения, повысили важность этнических проблем в целом и, в частности, проблем, связанных с евреями. Антисемитские стереотипы, существовавшие в различных формах в предреволюционные времена и, в некотором отличии, в советский период между мировыми войнами, особенно идеи о паразитизме и аморальности евреев, приняли новые формы во время советско-германской войны.

    Многих советских евреев расстраивал растущий антисемитизм на фронте и, особенно, в советском тылу. Информация о таком антисемитизме начала циркулировать в СССР в первые месяцы войны. В мае 1942 года Эренбург, хорошо осведомленный благодаря многочисленным получаемым письмам, уже достаточно четко осознавал наличие антисемитских настроений среди некоторых партийных работников. Его записная книжка лаконично гласила: "антисемитизм среди партийных работников".Footnote96

    Антисемитские настроения среди различных сегментов населения становились более выраженными по мере продвижения войны.

    Многие евреи на фронте, по-видимому, очень страдали от обвинений в трусости и отсутствии боеспособности как представителей своей этнической группы. Такие обвинения могли затронуть даже тех евреев, которые ранее подчеркивали, что они чувствовали себя прежде всего членами советской нации, а еврейскость у них была вторичной. Цви Гительман пришел к следующему выводу относительно таких евреев: "Возможно, мы можем рассматривать действия советских еврейских бойцов как сопротивление нацистскому вторжению советскими гражданами, которые были евреями, а не как 'еврейское сопротивление' нацистскому Холокосту".Footnote97

    Их идентификация с собой как с советскими гражданами могла указывать на желание этих евреев во время войны видеть себя равными членам других этнических групп Советского Союза. Во время войны еврейская интеллигенция на идише отмечала, что евреи сражаются "за свою [советскую] родину и за еврейский народ".Footnote98 Среди прочего, эта фраза выражала увеличенную чувствительность евреев к обвинениям в отсутствии той патриотичности, которая приписывалась другим этническим группам СССР, прежде всего русским, а также желание евреев опровергнуть такие обвинения.

    Ежедневная жизнь на фронте - кровопролитие, страдания, гибель товарищей по оружию, вероятность быть убитым в любой момент и, в то же время, необходимость ежедневного сотрудничества с неевреями при выполнении опасных боевых задач - привела к изменениям в представлениях о нормальном поведении и сдвинула беспокойство по поводу этнических предрассудков на второстепенный уровень. Сталкивание с антисемитизмом стало маргинальным вопросом.

    Однако информация о негативных отношениях к близким и дорогим евреям в советском тылу и дискриминации по этническим признакам сильно расстраивала еврейских солдат и офицеров Красной Армии. Такая реакция на враждебность к евреям происходила из естественной тревоги за своих близких на тылу и из ощущения, что евреи на фронте рискуют своей жизнью, чтобы их близкие могли жить, не подвергаясь дискриминации. Для этих еврейских бойцов условия на тылу должны были существенно отличаться от суровых условий на фронте.

    Антисемитские настроения, которые существовали во времена войны среди партийных чиновников и членов творческой интеллигенции, близких к партии, превратились в политику антисемитизма полного масштаба только в период сталинского государственного антисемитизма в "черные годы" 1948-53 годов. Тогда даже те евреи, которые во время войны не воспринимали все ухудшающиеся отношения в обществе, не могли не осознать, что перед ними стоит трудная новая реальность.



    Примечания

    1.    Илья Эренбург, "Ейникайт", 15 марта 1943 года.
    2.    Шимон Редлих, "Война, Холокост и Сталинизм: Документальное исследование деятельности Еврейского антифашистского комитета в СССР" (Люксембург: Harwood Academic, 1995), 181–2.
    3.    Аркадий Зельцер, "Как еврейская интеллигенция создала еврейскость еврейского героя," и "Советские евреи во Второй мировой войне: борьба, свидетельствование, поминовение", ред. Харриет Мурав и Геннадий Эстрайх (Бостон: Academic Studies Press, 2014), 113.
    4.    Мордехай Альтшулер, "Еврейские бойцы Красной Армии перед лицом Холокоста,", "Советские евреи во Второй мировой войне", 16; Ицхак Арад, "В тени Красного Знамени: советские евреи в войне против нацистской Германии" (Иерусалим: Яд Вашем, 2010), 5; Федор Свердлов и Эфраим Гринберг, "Энциклопедия еврейского героизма" (Москва: Дограф, 2002), 11.
    5.    Александр П. Артемьев, "Братский боевой союз народов СССР в Великой Отечественной войне" (Москва: Мысль, 1975), 58.
    6.    Альтшулер, "Еврейские бойцы Красной Армии перед лицом Холокоста", 31–2.
    7.    Мордехай Альтшулер, "Советские евреи накануне Холокоста" (Иерусалим: Центр исследования восточноевропейского еврейства, Яд Вашем, 1998), 107, 125.
    8.    http://mil.ru/winner (доступ от 2 мая 2015 года).
    9.    Свердлов и Гринберг, "Энциклопедия еврейского героизма", 12.
    10.  Там же, 11, 15–68; Арад, "В тени Красного Знамени", 117.

    11   Sverdlov и Grinberg, "Энциклопедия еврейского героизма", 15–68.
    12   Для писем евреев, служивших в Красной Армии, см., например, Илья Альтман и Леонид Терушкин, "Сохрани мои письма... Сборник писем и дневников евреев периода Великой Отечественной войны", том 1, том 2, том 3 (Москва: Центр и фонд "Холокост", "Полимед", 2013).
    13   Относительно отношений в последний период войны, включая территории, освобожденные Красной Армией, см. Frank Grüner, “Существовала ли массовая антисемитская насилия в Советском Союзе? – Антисемитизм и коллективное насилие в СССР во время войны и послевоенные годы”, Journal of Genocide Research 11, № 2–3 (2009): 355–79; Амир Вайнер, "Осмысление войны: Вторая мировая война и судьба большевистской революции" (Принстон, НДж: Принстонский университетский пресс, 2001), 191–235.
    14   Михаил Гефтер, "Из тех и этих лет" (Москва: Прогресс, 1991), 418; Джереми Хикс, "Первые фильмы о Холокосте: Советское кино и геноцид евреев, 1938–1946" (Питтсбург: Университетская пресса Питтсбурга, 2012), 55.
    15   Геннадий Бордюгов, “Общественное настроение в неоккупированном Советском Союзе: Продолжение и изменения во время войны”, в книге "Народная война: Отклики на Вторую мировую войну в Советском Союзе", ред. Роберт В. Тёрстон и Бернд Бонвеч (Урбана: Университет Иллинойса, 2000), 59–61.
    16   Лидия Осипова, “Дневник коллаборантки”, в книге “Свершилось’: Пришли немцы!”: Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны, ред. О.В. Будницкий и Г.С. Зеленина (Москва: Росспэн, 2012), 75.
    17   Относительно антисемитизма в первые недели войны и его причин см.: Никита Ломагин, "Неизвестная блокада", том 1 (Санкт-Петербург: Олма-Пресс, 2002), 237, 241–2; В.Л. Пианкевич, "Люди жили слухами: Неформальное коммуникативное пространство блокадного Ленинграда" (Санкт-Петербург: Владимир Даль, 2014), 131; Олег Будницкий, “Дефетизм”, Kritika 15, № 4 (2014): 782–3.
    18   Архив Яд Вашем, Коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/5. Л. 37. См. также Михаил М. Горинов, “Настроения москвичей, 22 июня 1941 года по май 1942 года”, в книге "Народная война: Отклики на Вторую мировую войну в Советском Союзе", ред. Роберт В. Тёрстон и Бернд Бонвеч (Урбана: Университет Иллинойса, 2000), 123.
    19   Осипова, “Дневник коллаборантки”, 70.
    20   Зеев Левин, “Антисемитизм и еврейские беженцы в Советской Киргизии 1942 года”, Евреи в России и Восточной Европе, 1, № 50 (2003), 202
    .

    21   Редлих, Война, Холокост и сталинизм, 215.
    22   Геннадий Костырченко, "Тайная политика Сталина: Власть и антисемитизм" (Москва: Международные отношения, 2003), 242–3; Геннадий Костырченко, "Государственный антисемитизм в СССР от начала и до кульминации 1938–1953: Документы" (Москва: Международный фонд “Демократия,” 2005), 32–34; Олег Лейбович, “Антисемитские настроения в советском тылу,” в книге "СССР во Второй мировой войне: Оккупация, Холокост", ред. Олег Будницкий и Людмила Новикова (Москва: Росспэн, 2014), 280; Никита Ломагин, "Неизвестная блокада", том 1, 243.
    23   Кэтрин Мерридейл, "Война Ивана: Красная Армия 1939–45" (Лондон: Faber & Faber, 2005), 21–6.
    24   Ребекка Мэнли, "К вокзалу Ташкент: Эвакуация и выживание в Советском Союзе во время войны" (Итака, Нью-Йорк: Издательство Корнеллского университета, 2009), 84–5; Пианкевич, "Люди жили слухами."
    25   О предвоенных отношениях к евреям см. Сара Дэвис, "Общественное мнение в сталинской России: Террор, пропаганда и диссидентство, 1934–1941" (Кембридж: Кембриджский университетский пресс, 1997), 84–8. О изменениях в общественном мнении о евреях см. Лейбович, “Антисемитские настроения в советском тылу,” 291–6. Самый яркий пример связывания образов евреев и лидеров страны был Лазарь Каганович, и недовольство часто выражалось именно в отношении этой фигуры (Лейбович, “Антисемитские настроения в советском тылу,” 292). Тем не менее, во время войны идентификация евреев и лидеров далеко не всегда была только в негативном ключе. Например, в заблокированном Ленинграде люди положительно реагировали на слух о замене Попкова, председателя исполнительного комитета, который привел город к голоду, на Кагановича, который, как им казалось, приведет к порядку (Пианкевич, "Люди жили слухами," 96–9). Это было так, несмотря на то, что еврейское происхождение Кагановича было широко известно.
    26   Дэвис, "Общественное мнение в сталинской России," 83–9, 170–82.
    27   Обвинения в адрес лидеров в уклонении от службы на фронте см. у Бордюгова, “Общественное настроение в неоккупированном Советском Союзе,” 60.
    28   Аркадий Зельцер, "Евреи советской провинции: Витебск и местечки" (Москва: Росспэн, 2006), 210–11; Амир Вайнер, "Осмысление войны," 221.
    29   Шломо Ламброза, “Погромы 1903–1906 годов,” в книге "Погромы: Антисемитское насилие в современной истории России," ред. Джон Д. Клиер и Шломо Ламброза (Кембридж: Кембриджский университетский пресс, 1992), 212–17. Зельцер, "Евреи советской провинции," 211.
    30   Пианкевич, "Люди жили слухами," 130.
    31   Лидия Осипова, “Дневник коллаборантки,” 70.
    32   Геннадий Костырченко, "Государственный антисемитизм в СССР от начала и до кульминации," 33.
    33   Никита Ломагин, "Неизвестная блокада," том 1, 199.
    34   Ребекка Мэнли, "К вокзалу Ташкент: Эвакуация и выживание в Советском Союзе во время войны," 114–15. Оценки числа эвакуированных евреев варьируют от одного до 1,5 или даже двух миллионов, последнее, скорее всего, является значительным переоценочным значением. В некоторой степени эти различия связаны с включением в статистику сотен тысяч евреев, которые были эвакуированы из Москвы и Ленинграда (согласно переписи населения 1939 года, общее количество евреев в этих двух городах составляло 450 000). Согласно неполным данным, собранным администрацией советской переселенческой службы, в середине октября и начале декабря 1941 года евреи составляли около 669 000 из общего числа зарегистрированных эвакуированных (Вадим Дубсон, “К вопросу об эвакуации советских евреев в 1941 году (новые архивные источники),” Евреи в Восточной Европе 3, № 40 (1999): 53, 56; Альберт Каганович, “Еврейские беженцы и советские власти во время Второй мировой войны,” Yad Vashem Studies 38, № 2 (2010): 85–121; Мордехай Альтшулер, “Эвакуация и спасение во время советско-германской войны,” Dapim 28, № 2 (2014): 57–73).
    35   Ребекка Мэнли, "К вокзалу Ташкент: Эвакуация и выживание в Советском Союзе во время войны," 48–54.
    36   Леонид Смиловицкий, "Катастрофа евреев в Белоруссии 1941–1944 гг." (Тель-Авив, 2000), 345.
    37   К.А. Буков и А.Н. Пономарев, "Москва военная, 1941–1945: Мемуары и архивные материалы" (Москва: Мосгорархив, 1995), 160.
    38   Леонид Тимофеев, “Дневник военных лет,” Знамя 6 (2002), http://magazinel
    39   Борис Тартаковский, "Из дневников военных лет" (Москва: AIRO-XX 2005), 29.
    40   "Неизвестная Черная Книга: Холокост в оккупированных германами советских территориях," ред. Джошуа Рубинштейн и Илья Альтман (Блумингтон: Индиана Университи Пресс, 2008), 155.
    41   Александр Довженко, "Дневниковые записи 1939–1956" (Харьков: Фолио, 2013), 87, 226.
    42   Каганович, “Еврейские беженцы и советские власти во время Второй мировой войны,” 113–17; Венди Голдман, “Не хлебом единым: продовольствие, рабочие и государство,” в книге "СССР во Второй мировой войне," 228–41; Ребекка Мэнли, "К вокзалу Ташкент: Эвакуация и выживание в Советском Союзе во время войны," 148–95.
    43   Лейбович, “Антисемитские настроения в советском тылу,” 287–8.
    44   Буков и Пономарев, "Москва военная," 169.
    45   Никита Ломагин, "Неизвестная блокада," том 2, 333.
    46   Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/5. Л. 10.
    47   Джеффри Херф, "Еврейский враг: нацистская пропаганда во время Второй мировой войны и Холокост" (Кембридж, МА: Белькнэп Пресс Гарвардского университета, 2006), 101; Александр Ермаков, "Вермахт против евреев: Война на уничтожение" (Москва: Яуза-пресс, 2009), 93–5; Эрнст Химер, "Дер Пудельмопсдакельпиншер и другие размышления" (Нюрнберг: Дер Штюрмер, 1940); Кирилл Феферман, “‘Война иудеев’: отношение советских еврейских солдат и офицеров к СССР в 1940–1941 годах,” Журнал славянских военных исследований 27, № 4 (2014): 575.
    48   Любовь Шапорина, "Дневник," том 1 (Москва: Новое литературное обозрение, 2012), 435.
    49   Левин, “Антисемитизм и еврейские беженцы в советской Киргизии,” 197. В другой вариации этой шутки см.: Мэрридейл, "Война Ивана," 250.
    50   Джошуа Рубинштейн, "Переплетенные верности: Жизнь и время Ильи Эренбурга" (Лондон: I.B. Tauris, 1996), 205.
    51   Джеффри Брукс, "Спасибо, товарищ Сталин! Советская общественная культура от революции до холодной войны" (Принстон, НДж: Принстонский университетский пресс, 2000), 159–94; Дэвид Бранденбергер, "Национальный болшевизм: Сталинская массовая культура и формирование современной российской национальной идентичности" (Кембридж, МА: Пресса Гарвардского университета, 2002), 115–80; Аркадий Зельцер, “Различные взгляды среди военнослужащих Красной Армии на нацистское массовое убийство евреев,” Критика 15, № 3 (2014): 563–90.
    52   Николай Иноземцев, "Фронтовой дневник" (Москва: Наука, 2005), 181.
    53   Сергей Екельчук, “Сталинистский патриотизм как имперское дискурс: Согласование украинского и российского ‘героических прошлых,’ 1939–45 гг.,” Критика 3, № 1 (2002): 57–61; Зельцер, “Как еврейская интеллигенция создала еврейство еврейского героя.”
    54   Шапорина, Дневник, том 1, 468; Костырченко, "Государственный антисемитизм в СССР," 27–32; Костырченко, "Тайная политика Сталина," 258–71.
    55   Осипова, “Дневник коллаборантки,” 69; Пианкевич, "Люди жили слухами," 79, 126–7, 131–2.
    56   Костырченко, "Тайная политика Сталина," 162–77; Терри Мартин, “Происхождение советской этнической чистки,” Журнал современной истории 70 (1998): 813–61.
    57   Костырченко, "Государственный антисемитизм в СССР," 32–3; Ломагин, "Неизвестная блокада," том 1, 243; Пианкевич, "Люди жили слухами," 130, 135; Левин, “Антисемитизм и еврейские беженцы в советской Киргизии,” 196, 199–200; Горинов, “Настроения москвичей, 22 июня 1941 года по май 1942 года,” 123–4.
    58   О взглядах на военную способность евреев и других этнических групп во время войны см. Зельцер, “Различные взгляды среди военнослужащих Красной Армии на нацистское массовое убийство евреев,” 573–6.
    59   О евреях в царской армии и их негативном образе в российской прессе и русской литературе см.: Йоханан Петровски-Штерн, "Евреи в Российской армии, 1827–1917: Заставленные в современность" (Кембридж: Кембриджский университетский пресс, 2009); Джон Дойл Клиер, "Еврейский вопрос в имперской России 1855–1881" (Кембридж: Кембриджский университетский пресс, 1995), 338–49.
    60   Вульф Виленский, "Повороты судьбы: Книга воспоминаний" (Иерусалим: Кахоль–Лаван, 1986), 240.
    61   Там же.
    62   Ломагин, "Неизвестная блокада," том 2, 161.
    63   Шапорина, Дневник, том 1, 500.
    64   Илья Эренбург, "Эйникайт," 15 марта 1943 года. Эти статистические данные о этнической принадлежности награжденных военных наград, вероятно, были важными для советских евреев, которые стремились иметь доказательства лживости обвинений в том, что евреи не герои. Это объясняет особую чувствительность Еврейского антифашистского комитета по поводу упущения информации о евреях в начале 1943 года в газете "Большевик", в которой публиковались списки награжденных по национальности (Костырченко, "Государственный антисемитизм в СССР", 35).
    65   Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/101. См. также Merridale, "Война Ивана", 250.
    66   Эрик Лор, "Национализация Российской империи: Кампания против враждебных иностранцев во время Первой мировой войны" (Кембридж, МА: Пресса Гарвардского университета, 2003), 137–50; Семен Гольдин, “Депортация евреев русским военным командованием, 1914–1915 гг.,” Евреи в Восточной Европе 1, № 41 (2000), 40–73; А. Литвин, “Генералы и евреи (Докладная записка начальника Генерального штаба Я. Г. Жилинского,” Вестник Еврейского университета 22, № 4 (2000), 273–90; Уайнер, "Смысл войны", 220.
    67   Ирина Дунаевская, "От Ленинграда до Кенигсберга: Дневник военного переводчика (1942–1945)" (Москва: Росспэн, 2010), 354.
    68   Эта шутка была рассказана таким образом в послевоенном Ташкенте. Возможно, эта вариация также существовала в годы войны (Фонд Блаватник, интервью с Хананом Бабаевым, NY054).
    69   Merridale, "Война Ивана", 251.
    70   Довженко, "Дневниковые записи", 207.
    71   Михаил Пришвин, "Дневники 1943–1944" (Москва: Новый хронограф, 2013), 354.
    72   Шапорина, "Дневник", том 1, 275.
    73   Михаил Ромм, “Вопрос о национальном вопросе, или Митинг в поддержку подлинно русского кино,” в книге "Советские евреи во Второй мировой войне", 222.
    74   Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/101. Последнее предложение, вероятно, было написано под влиянием пропагандистского фильма Сергея Эйзенштейна "Александр Невский", который был впервые показан в 1938 году и акцентировал русский патриотизм (Дэвид Бранденбергер, “Популярное восприятие ‘Александра Невского’ С.М. Эйзенштейна,” в книге "Эпический ревизионизм: Российская история и литература как сталинская пропаганда", ред. Кевин М.Ф. Платт и Дэвид Бранденбергер [Мэдисон: Университетское издательство Висконсина, 2006], 233–52).
    75   Ромм, “Вопрос о национальном вопросе,” 223.
    76   Борис Фрезинский, ред., Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/5. L. 31.
    77   "Почта Ильи Эренбурга: Я слышу все 1916–1967" (Москва: Аграф, 2006), 114–15; В. Л. Дьячков, ред., "Письма Великой отечественной (из фондов ГУ 'ЦДНИТО'): Сборник документов" (Тамбов, 2005)
    78   Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/5. L. 38.79 Там же, P.21.2/5. L. 29.
    80   Там же, P.21.2/5. L. 8.
    81   Там же, P.21.2/5. L. 36.
    82   Там же.
    83   Фрезинский, ред., "Почта Ильи Эренбурга", 119.
    84   Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/5. L. 59.
    85   Феферман, “'Война евреев'”, 574–90.
    86   В своем дневнике в апреле 1943 года Владимир Гельфанд отметил, что, когда солдаты, находящиеся с ним в больнице, обсуждали вопрос национальности и обвиняли евреев, включая его лично, в том, что они трусы, он ответил, что все они принадлежат советской нации. Он добавил, что во всех этнических группах есть хорошие и плохие люди. Он написал, что в том помещении его поддержали узбеки, казахи, киргизы и несколько русских, в то время как другие категорически не согласились с его словами (Владимир Гельфанд, "Дневник 1941–1946" [Москва: Росспен, Книжник, 2015], 161–2).
    87   Архив Иад Вашем, коллекция Ильи Эренбурга, P.21.2/5. L. 42.
    88   Борис Комский, “Дневник 1943–1945,” в Архиве еврейской истории, том 6 (Москва: Росспен, 2011), 64.
    89   Там же, 66.
    90   Шапорина, "Дневник", том 1, 423.
    91   Дунаевская, "От Ленинграда до Кенигсберга", 328, 371. Примеры антисемитизма в Красной Армии также были приведены другими авторами: Арад, В тени Красного знамени, 124–5; Дов Левин, “Увдот ве-хערכהות על היהודים בצבא האדום במלחמת העולם השנייה,” מסוה 10 (1982): 101–2; יוסף גורי (פודריצ'יק), “יהודי ברית המועצות במלחמה נגד הנאצים,” בתוך לוחמים יהודים במלחמה נגד הנאצים: יהודים בכוחות בלת”ה – הברית במלחמת העולם השנייה, עורכת: מריאן מושקאט (תל אביב: האירגון הישראלי של חיילים משוחררים, 1971), 54–8; Шнер, Плен, том 2, 143–53; Аркадий Маргулис, Даркеи ха-йай (Кирьят Арба–Хеврон, 1975), 60. Некоторые из этих примеров были зафиксированы в годы войны.
    92   Гельфанд, Дневник, 46, 123–4, 156–7, 160–1, 169, 172, 174–5, 177.
    93   Зви И. Гительман, “Интернационализм, патриотизм и разочарование,” в "Холокост в Советском Союзе, доклады на симпозиуме" (Вашингтон: Центр по изучению Холокоста при Музее памяти Холокоста в США, 2005), 111–13.
    94   Шнеер, Плен, том 2, 147.
    95   Вульф Виленский, Повороты судьбы, 243.
    96   Борис Фрезинский, Писатели и советские вожди: Избранные сюжеты 1919–1960 годов (Москва: Эллис Лак, 2008), 551.
    97   Зви Гительман, “Советские евреи во Второй мировой войне: Опыт, восприятие и интерпретация,” в "Советские евреи во Второй мировой войне", 257.
    98   Зельцер, “Как еврейская интеллигенция создавала еврейство еврейского героя,” 115.









  •     Dr. Elke Scherstjanoi "Ein Rotarmist in Deutschland"
  •     Stern  "Von Siegern und Besiegten"
  •     Märkische Allgemeine  "Hinter den Kulissen"
  •     Das Erste "Kulturreport"
  •     Berliner Zeitung  "Besatzer, Schöngeist, Nervensäge, Liebhaber"
  •     SR 2 KulturRadio  "Deutschland-Tagebuch 1945-1946. Aufzeichnungen eines Rotarmisten"
  •     Die Zeit  "Wodka, Schlendrian, Gewalt"
  •     Jüdische Allgemeine  "Aufzeichnungen im Feindesland"
  •     Mitteldeutsche Zeitung  "Ein rotes Herz in Uniform"
  •     Unveröffentlichte Kritik  "Aufzeichnungen eines Rotarmisten vom Umgang mit den Deutschen"
  •     Bild  "Auf Berlin, das Besiegte, spucke ich!"
  •     Das Buch von Gregor Thum "Traumland Osten. Deutsche Bilder vom östlichen Europa im 20. Jahrhundert"
  •     Flensborg Avis  "Set med en russisk officers øjne"
  •     Ostsee Zeitung  "Das Tagebuch des Rotarmisten"
  •     Leipziger Volkszeitung  "Das Glück lächelt uns also zu!"
  •     Passauer Neue Presse "Erinnerungspolitischer Gezeitenwechsel"
  •     Lübecker Nachrichten  "Das Kriegsende aus Sicht eines Rotarmisten"
  •     Lausitzer Rundschau  "Ich werde es erzählen"
  •     Leipzigs-Neue  "Rotarmisten und Deutsche"
  •     SWR2 Radio ART: Hörspiel
  •     Kulturation  "Tagebuchaufzeichnungen eines jungen Sowjetleutnants"
  •     Der Tagesspiegel  "Hier gibt es Mädchen"
  •     NDR  "Bücher Journal"
  •     Kulturportal  "Chronik"
  •     Sächsische Zeitung  "Bitterer Beigeschmack"
  •     Wiesbadener Tagblatt "Reflexionen, Textcollagen und inhaltlicher Zündstoff"
  •     Deutschlandradio Kultur  "Krieg und Kriegsende aus russischer Sicht"
  •     Berliner Zeitung  "Die Deutschen tragen alle weisse Armbinden"
  •     MDR  "Deutschland-Tagebuch eines Rotarmisten"
  •     Jüdisches Berlin  "Das Unvergessliche ist geschehen" / "Личные воспоминания"
  •     Süddeutsche Zeitung  "So dachten die Sieger"
  •     Financial Times Deutschland  "Aufzeichnungen aus den Kellerlöchern"
  •     Badisches Tagblatt  "Ehrliches Interesse oder narzisstische Selbstschau?"
  •     Freie Presse  "Ein Rotarmist in Berlin"
  •     Nordkurier/Usedom Kurier  "Aufzeichnungen eines Rotarmisten ungefiltert"
  •     Nordkurier  "Tagebuch, Briefe und Erinnerungen"
  •     Ostthüringer Zeitung  "An den Rand geschrieben"
  •     Potsdamer Neueste Nachrichten  "Hier gibt es Mädchen"
  •     NDR Info. Forum Zeitgeschichte "Features und Hintergründe"
  •     Deutschlandradio Kultur. Politische Literatur. "Lasse mir eine Dauerwelle machen"
  •     Konkret "Watching the krauts. Emigranten und internationale Beobachter schildern ihre Eindrücke aus Nachkriegsdeutschland"
  •     Cicero "Voodoo Child. Die verhexten Kinder"
  •     Dagens Nyheter  "Det oaendliga kriget"
  •     Utopie-kreativ  "Des jungen Leutnants Deutschland - Tagebuch"
  •     Neues Deutschland  "Berlin, Stunde Null"
  •     Webwecker-bielefeld  "Aufzeichnungen eines Rotarmisten"
  •     Südkurier  "Späte Entschädigung"
  •     Online Rezension  "Das kriegsende aus der Sicht eines Soldaten der Roten Armee"
  •     Saarbrücker Zeitung  "Erstmals: Das Tagebuch eines Rotarmisten"
  •     Neue Osnabrücker Zeitung  "Weder Brutalbesatzer noch ein Held"
  •     Thüringische Landeszeitung  "Vom Alltag im Land der Besiegten"
  •     Das Argument "Wladimir Gelfand: Deutschland-Tagebuch 1945-1946. Aufzeichnungen eines Rotarmisten"
  •     Deutschland Archiv: Zeitschrift für das vereinigte Deutschland  "Betrachtungen eines Aussenseiters"
  •     Neue Gesellschaft/Frankfurter Hefte  "Von Siegern und Besiegten"
  •     Deutsch-Russisches Museum Berlin-Karlshorst "Deutschland-Tagebuch 1945-1946. Aufzeichnungen eines Rotarmisten"
  •     Online Rezensionen. Die Literaturdatenbank
  •     Literaturkritik  "Ein siegreicher Rotarmist"
  •     RBB Kulturradio  "Ein Rotarmist in Berlin"
  •     Українська правда  "Нульовий варiант" для ветеранiв вiйни" / Комсомольская правда "Нулевой вариант" для ветеранов войны"
  •     Dagens Nyheter. "Sovjetsoldatens dagbok. Hoppfull läsning trots krigets grymheter"
  •     Ersatz  "Tysk dagbok 1945-46 av Vladimir Gelfand"
  •     Borås Tidning  "Vittnesmåil från krigets inferno"
  •     Sundsvall (ST)  "Solkig skildring av sovjetisk soldat frеn det besegrade Berlin"
  •     Helsingborgs Dagblad  "Krigsdagbok av privat natur"
  •     2006 Bradfor  "Conference on Contemporary German Literature"
  •     Spring-2005/2006/2016 Foreign Rights, German Diary 1945-1946
  •     Flamman / Ryska Posten "Dagbok kastar tvivel över våldtäktsmyten"
  •     INTERPRES "DAGBOG REJSER TVIVL OM DEN TYSK-REVANCHISTISKE “VOLDTÆGTSMYTE”
  •     Expressen  "Kamratliga kramar"
  •     Expressen Kultur  "Under våldets täckmantel"
  •     Lo Tidningen  "Krigets vardag i röda armén"
  •     Tuffnet Radio  "Är krigets våldtäkter en myt?"
  •     Norrköpings Tidningar  "En blick från andra sidan"
  •     Expressen Kultur  "Den enda vägens historia"
  •     Expressen Kultur  "Det totalitära arvet"
  •     Allehanda  "Rysk soldatdagbok om den grymma slutstriden"
  •     Ryska Posten  "Till försvar för fakta och anständighet"
  •     Hugin & Munin  "En rödarmist i Tyskland"
  •     Theater "Das deutsch-russische Soldatenwörtebuch" / Театр  "Русско-немецкий солдатский разговорник"
  •     SWR2 Radio "Journal am Mittag"
  •     Berliner Zeitung  "Dem Krieg den Krieg erklären"
  •     Die Tageszeitung  "Mach's noch einmal, Iwan!"
  •     The book of Paul Steege: "Black Market, Cold War: Everyday Life in Berlin, 1946-1949"
  •     Телеканал РТР "Культура":  "Русско-немецкий солдатский разговорник"
  •     Аргументы и факты  "Есть ли правда у войны?"
  •     RT "Russian-German soldier's phrase-book on stage in Moscow"
  •     Утро.ru  "Контурная карта великой войны"
  •     Коммерсантъ "Языковой окоп"
  •     Телеканал РТР "Культура"  "Широкий формат с Ириной Лесовой"
  •     Museum Berlin-Karlshorst  "Das Haus in Karlshorst. Geschichte am Ort der Kapitulation"
  •     Das Buch von Roland Thimme: "Rote Fahnen über Potsdam 1933 - 1989: Lebenswege und Tagebücher"
  •     Das Buch von Bernd Vogenbeck, Juliane Tomann, Magda Abraham-Diefenbach: "Terra Transoderana: Zwischen Neumark und Ziemia Lubuska"
  •     Das Buch von Sven Reichardt & Malte Zierenberg: "Damals nach dem Krieg Eine Geschichte Deutschlands - 1945 bis 1949"
  •     Lothar Gall & Barbara Blessing: "Historische Zeitschrift Register zu Band 276 (2003) bis 285 (2007)"
  •     Wyborcza.pl "Kłopotliwy pomnik w mieście z trudną historią"
  •     Kollektives Gedächtnis "Erinnerungen an meine Cousine Dora aus Königsberg"
  •     Das Buch von Ingeborg Jacobs: "Freiwild: Das Schicksal deutscher Frauen 1945"
  •     Wyborcza.pl "Strącona gwiazda wdzięczności"
  •     Закон i Бiзнес "Двічі по двісті - суд честі"
  •     Радио Свобода "Красная армия. Встреча с Европой"
  •     DEP "Stupri sovietici in Germania /1944-45/"
  •     Дніпропетровський національний історичний музей ім. Яворницького "Музей і відвідувач: методичні розробки, сценарії, концепції. Листи з 43-го"
  •     Explorations in Russian and Eurasian History "The Intelligentsia Meets the Enemy: Educated Soviet Officers in Defeated Germany, 1945"
  •     DAMALS "Deutschland-Tagebuch 1945-1946. Gedankenwelt des Siegers"
  •     Das Buch von Pauline de Bok: "Blankow oder Das Verlangen nach Heimat"
  •     Das Buch von Ingo von Münch: "Frau, komm!": die Massenvergewaltigungen deutscher Frauen und Mädchen 1944/45"
  •     Das Buch von Roland Thimme: "Schwarzmondnacht: Authentische Tagebücher berichten (1933-1953). Nazidiktatur - Sowjetische Besatzerwillkür"
  •     История государства  "Миф о миллионах изнасилованных немок"
  •     Das Buch Alexander Häusser, Gordian Maugg: "Hungerwinter: Deutschlands humanitäre Katastrophe 1946/47"
  •     Heinz Schilling: "Jahresberichte für deutsche Geschichte: Neue Folge. 60. Jahrgang 2008"
  •     Jan M. Piskorski "WYGNAŃCY: Migracje przymusowe i uchodźcy w dwudziestowiecznej Europie"
  •     Wayne State "The Cultural Memory Of German Victimhood In Post-1990 Popular German Literature And Television"
  •     Deutschlandradio "Heimat ist dort, wo kein Hass ist"
  •     Journal of Cold War Studies "Wladimir Gelfand, Deutschland-Tagebuch 1945–1946: Aufzeichnungen eines Rotarmisten"
  •     ЛЕХАИМ "Евреи на войне. Солдатские дневники"
  •     Частный Корреспондент "Победа благодаря и вопреки"
  •     Перспективы "Сексуальное насилие в годы Второй мировой войны: память, дискурс, орудие политики"
  •     Радиостанция Эхо Москвы & RTVi "Не так" с Олегом Будницким: Великая Отечественная - солдатские дневники"
  •     Books Llc "Person im Zweiten Weltkrieg /Sowjetunion/ Georgi Konstantinowitsch Schukow, Wladimir Gelfand, Pawel Alexejewitsch Rotmistrow"
  •     Das Buch von Jan Musekamp: "Zwischen Stettin und Szczecin - Metamorphosen einer Stadt von 1945 bis 2005"
  •     Encyclopedia of safety "Ladies liberated Europe in the eyes of Russian soldiers and officers (1944-1945 gg.)"
  •     Азовские греки "Павел Тасиц"
  •     Newsland "СМЯТЕНИЕ ГРОЗНОЙ ОСЕНИ 1941 ГОДА"
  •     Wallstein "Demokratie im Schatten der Gewalt: Geschichten des Privaten im deutschen Nachkrieg"
  •     Вестник РГГУ "Болезненная тема второй мировой войны: сексуальное насилие по обе стороны фронта"
  •     Das Buch von Jürgen W. Schmidt: "Als die Heimat zur Fremde wurde"
  •     ЛЕХАИМ "Евреи на войне: от советского к еврейскому?"
  •     Gedenkstätte/ Museum Seelower Höhen "Die Schlacht"
  •     The book of Frederick Taylor "Exorcising Hitler: The Occupation and Denazification of Germany"
  •     Огонёк "10 дневников одной войны"
  •     The book of Michael Jones "Total War: From Stalingrad to Berlin"
  •     Das Buch von Frederick Taylor "Zwischen Krieg und Frieden: Die Besetzung und Entnazifizierung Deutschlands 1944-1946"
  •     WordPress.com "Wie sind wir Westler alt und überklug - und sind jetzt doch Schmutz unter ihren Stiefeln"
  •     Åke Sandin "Är krigets våldtäkter en myt?"
  •     Олег Будницкий: "Архив еврейской истории" Том 6. "Дневники"
  •     Michael Jones: "El trasfondo humano de la guerra: con el ejército soviético de Stalingrado a Berlín"
  •     Das Buch von Jörg Baberowski: "Verbrannte Erde: Stalins Herrschaft der Gewalt"
  •     Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft "Gewalt im Militar. Die Rote Armee im Zweiten Weltkrieg"
  •     Ersatz-[E-bok] "Tysk dagbok 1945-46"
  •     The book of Michael David-Fox, Peter Holquist, Alexander M. Martin: "Fascination and Enmity: Russia and Germany as Entangled Histories, 1914-1945"
  •     Елена Сенявская "Женщины освобождённой Европы глазами советских солдат и офицеров (1944-1945 гг.)"
  •     The book of Raphaelle Branche, Fabrice Virgili: "Rape in Wartime (Genders and Sexualities in History)"
  •     (סקירה   צבאית נשים של אירופה המשוחררת דרך עיניהם של חיילים וקצינים סובייטים (1944-1945
  •     БезФорматаРу "Хоть бы скорей газетку прочесть"
  •     ВЕСТНИК "Проблемы реадаптации студентов-фронтовиков к учебному процессу после Великой Отечественной войны"
  •     Zeitschrift für Geschichtswissenschaft 60 (2012), 12
  •     Все лечится "10 миллионов изнасилованных немок"
  •     Симха "Еврейский Марк Твен. Так называли Шолома Рабиновича, известного как Шолом-Алейхем"
  •     Nicolas Bernard "La Guerre germano-soviétique: 1941-1945 (Histoires d'aujourd'hui) E-Book"
  •     Annales: Nathalie Moine "La perte, le don, le butin. Civilisation stalinienne, aide étrangère et biens trophées dans l’Union soviétique des années 1940"
  •     Das Buch von Beata Halicka "Polens Wilder Westen. Erzwungene Migration und die kulturelle Aneignung des Oderraums 1945 - 1948"
  •     Das Buch von Jan M. Piskorski "Die Verjagten: Flucht und Vertreibung im Europa des 20. Jahrhundert"
  •     "آسو  "دشمن هرگز در نمی‌زن
  •     Уроки истории. ХХ век. Гефтер. "Антисемитизм в СССР во время Второй мировой войны в контексте холокоста"
  •     Ella Janatovsky "The Crystallization of National Identity in Times of War: The Experience of a Soviet Jewish Soldier"
  •     Word War II Multimedia Database "Borgward Panzerjager At The Reichstag"
  •     Militaergeschichtliche Zeitschrift "Buchbesprechungen"
  •     Всеукраинский еженедельник Украина-Центр "Рукописи не горят"
  •     Ljudbok / Bok / eBok: Niclas Sennerteg "Nionde arméns undergång: Kampen om Berlin 1945"
  •     Das Buch von Michaela Kipp: "Großreinemachen im Osten: Feindbilder in deutschen Feldpostbriefen im Zweiten Weltkrieg"
  •     Петербургская газета "Женщины на службе в Третьем Рейхе"
  •     Володимир Поліщук "Зроблено в Єлисаветграді"
  •     Германо-российский музей Берлин-Карлсхорст. Каталог постоянной экспозиции / Katalog zur Dauerausstellung
  •     Clarissa Schnabel "The life and times of Marta Dietschy-Hillers"
  •     Alliance for Human Research Protection "Breaking the Silence about sexual violence against women during the Holocaust"
  •     Еврейский музей и центр толерантности. Группа по работе с архивными документами
  •     Эхо Москвы "ЦЕНА ПОБЕДЫ: Военный дневник лейтенанта Владимира Гельфанда"
  •     Bok / eBok: Anders Bergman & Emelie Perland "365 dagar: Utdrag ur kända och okända dagböcker"
  •     РИА Новости "Освободители Германии"
  •     Das Buch von Miriam Gebhardt "Als die Soldaten kamen: Die Vergewaltigung deutscher Frauen am Ende des Zweiten Weltkriegs"
  •     Petra Tabarelli "Vladimir Gelfand"
  •     Das Buch von Martin Stein "Die sowjetische Kriegspropaganda 1941 - 1945 in Ego-Dokumenten"
  •     Książka Beata Halicka "Polski Dziki Zachód. Przymusowe migracje i kulturowe oswajanie Nadodrza 1945-1948"
  •     The German Quarterly "Philomela’s Legacy: Rape, the Second World War, and the Ethics of Reading"
  •     MAZ LOKAL "Archäologische Spuren der Roten Armee in Brandenburg"
  •     Tenona "Как фашисты издевались над детьми в концлагере Саласпилс. Чудовищные исторические факты о концлагерях"
  •     Deutsches Historisches Museum "1945 – Niederlage. Befreiung. Neuanfang. Zwölf Länder Europas nach dem Zweiten Weltkrieg"
  •     День за днем "Дневник лейтенанта Гельфанда"
  •     BBC News "The rape of Berlin" / BBC Mundo / BBC O`zbek / BBC Brasil / BBC فارْسِى "تجاوز در برلین" 
  •     Echo24.cz "Z deníku rudoarmějce: Probodneme je skrz genitálie"
  •     The Telegraph "The truth behind The Rape of Berlin"
  •     BBC World Service "The Rape of Berlin"
  •     ParlamentniListy.cz "Mrzačení, znásilňování, to všechno jsme dělali. Český server připomíná drsné paměti sovětského vojáka"
  •     WordPress.com "Termina a Batalha de Berlim"
  •     Dnevnik.hr "Podignula je suknju i kazala mi: 'Spavaj sa mnom. Čini što želiš! Ali samo ti"
  •     ilPOST "Gli stupri in Germania, 70 anni fa"
  •     上海东方报业 有限公司 70年前苏军强奸了十万柏林妇女?很多人仍在寻找真相
  •     연합뉴스 "BBC: 러시아군, 2차대전때 독일에서 대규모 강간"
  •     세계일보 "러시아군, 2차대전때 독일에서 대규모 강간"
  •     Telegraf "SPOMENIK RUSKOM SILOVATELJU: Nemci bi da preimenuju istorijsko zdanje u Berlinu?"
  •     Múlt-kor "A berlini asszonyok küzdelme a szovjet erőszaktevők ellen"
  •     Noticiasbit.com "El drama oculto de las violaciones masivas durante la caída de Berlín"
  •     Museumsportal Berlin "Landsberger Allee 563, 21. April 1945"
  •     Caldeirão Político "70 anos após fim da guerra, estupro coletivo de alemãs ainda é episódio pouco conhecido"
  •     Nuestras Charlas Nocturnas "70 aniversario del fin de la II Guerra Mundial: del horror nazi al terror rojo en Alemania"
  •     W Radio "El drama oculto de las violaciones masivas durante la caída de Berlín"
  •     La Tercera "BBC: El drama oculto de las violaciones masivas durante la caída de Berlín"
  •     Noticias de Paraguay "El drama de las alemanas violadas por tropas soviéticas hacia el final de la Segunda Guerra Mundial"
  •     Cnn Hit New "The drama hidden mass rape during the fall of Berlin"
  •     Dân Luận "Trần Lê - Hồng quân, nỗi kinh hoàng của phụ nữ Berlin 1945"
  •     Český rozhlas "Temná stránka sovětského vítězství: znásilňování Němek"
  •     Historia "Cerita Kelam Perempuan Jerman Setelah Nazi Kalah Perang"
  •     G'Le Monde "Nỗi kinh hoàng của phụ nữ Berlin năm 1945 mang tên Hồng Quân"
  •     BBC News 코리아 "베를린에서 벌어진 대규모 강간"
  •     Эхо Москвы "Дилетанты. Красная армия в Европе"
  •     Der Freitag "Eine Schnappschussidee"
  •     باز آفريني واقعيت ها  "تجاوز در برلین"
  •     Quadriculado "O Fim da Guerra e o início do Pesadelo. Duas narrativas sobre o inferno"
  •     Majano Gossip "PER NON DIMENTICARE.... LE PORCHERIE COMUNISTE!!!"
  •     非中国日报网 "柏林的强奸"
  •     Constantin Film "Anonyma - Eine Frau in Berlin. Materialien zum Film"
  •     Русская Германия "Я прижал бедную маму к своему сердцу и долго утешал"
  •     De Gruyter Oldenbourg "Erinnerung an Diktatur und Krieg. Brennpunkte des kulturellen Gedächtnisses zwischen Russland und Deutschland seit 1945"
  •     Memuarist.com "Гельфанд Владимир Натанович"
  •     Πανεπιστημίου Ιωαννίνων "Οι νόμοι του Πλάτωνα για την υβριστική κακολογία και την κατάχρηση του δημοσίου"
  •     Das Buch von Nicholas Stargardt "Der deutsche Krieg: 1939 - 1945" / Николас Старгардт "Мобилизованная нация. Германия 1939–1945"
  •     FAKEOFF "Оглянуться в прошлое"
  •     The book of Nicholas Stargardt "The German War: A Nation Under Arms, 1939–45"
  •     The book of Nicholas Stargardt "The German War: A Nation Under Arms, 1939–45"
  •     Книга "Владимир Гельфанд. Дневник 1941 - 1946"
  •     BBC Русская служба "Изнасилование Берлина: неизвестная история войны"BBC Україна "Зґвалтування Берліна: невідома історія війни"
  •     Virtual Azərbaycan "Berlinin zorlanması"
  •     Гефтер "Олег Будницкий: «Дневник, приятель дорогой!» Военный дневник Владимира Гельфанда"
  •     Гефтер "Владимир Гельфанд. Дневник 1942 года"
  •     BBC Tiếng Việt "Lính Liên Xô 'hãm hiếp phụ nữ Đức'"
  •     Nicolas Bernard "La Guerre germano-soviétique, 1941-1943" Tome 1
  •     Nicolas Bernard "La Guerre germano-soviétique, 1943-1945" Tome 2
  •     Эхо Москвы "ЦЕНА ПОБЕДЫ: Дневники лейтенанта Гельфанда"
  •     Renato Furtado "Soviéticos estupraram 2 milhões de mulheres alemãs, durante a Guerra Mundial"
  •     Вера Дубина "«Обыкновенная история» Второй мировой войны: дискурсы сексуального насилия над женщинами оккупированных территорий"
  •     Еврейский музей и центр толерантности "Презентация книги Владимира Гельфанда «Дневник 1941-1946»"
  •     Еврейский музей и центр толерантности "Евреи в Великой Отечественной войне"
  •     Сидякин & Би-Би-Си. Драма в трех действиях. "Атака"
  •     Сидякин & Би-Би-Си. Драма в трех действиях. "Бой"
  •     Сидякин & Би-Би-Си. Драма в трех действиях. "Победа"
  •     Сидякин & Би-Би-Си. Драма в трех действиях. Эпилог
  •     Труд "Покорность и отвага: кто кого?"
  •     Издательский Дом «Новый Взгляд» "Выставка подвига"
  •     Katalog NT "Выставка "Евреи в Великой Отечественной войне " - собрание уникальных документов"
  •     Вести "Выставка "Евреи в Великой Отечественной войне" - собрание уникальных документов"
  •     Радио Свобода "Бесценный графоман"
  •     Вечерняя Москва "Еще раз о войне"
  •     РИА Новости "Выставка про евреев во время ВОВ открывается в Еврейском музее"
  •     Телеканал «Культура» Выставка "Евреи в Великой Отечественной войне" проходит в Москве
  •     Россия HD "Вести в 20.00"
  •     GORSKIE "В Москве открылась выставка "Евреи в Великой Отечественной войне"
  •     Aгентство еврейских новостей "Евреи – герои войны"
  •     STMEGI TV "Открытие выставки "Евреи в Великой Отечественной войне"
  •     Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики "Открытие выставки "Евреи в Великой Отечественной войне"
  •     Независимая газета "Война Абрама"
  •     Revista de Historia "El lado oscuro de la victoria aliada en la Segunda Guerra Mundial"
  •     יעיתון סינאתלה  גביש הסמל ולדימיר גלפנד מספר על חיי היומיום במלחמה , על אורח חיים בחזית ובעורף
  •     Лехаим "Война Абрама"
  •     Elhallgatva "A front emlékezete. A Vörös Hadsereg kötelékében tömegesen és fiatalkorúakon elkövetett nemi erőszak kérdése a Dél-Vértesben"
  •     Libertad USA "El drama de las alemanas: violadas por tropas soviéticas en 1945 y violadas por inmigrantes musulmanes en 2016"
  •     НГ Ex Libris "Пять книг недели"
  •     Брестский Курьер "Фамильное древо Бреста. На перекрестках тех дорог…"
  •     Полит.Ру "ProScience: Олег Будницкий о народной истории войны"
  •     Олена Проскура "Запiзнiла сповiдь"
  •     Полит.Ру "ProScience: Возможна ли научная история Великой Отечественной войны?"
  •     Книга "Владимир Гельфанд. Дневник 1941 - 1946"
  •     Ahlul Bait Nabi Saw "Kisah Kelam Perempuan Jerman Setelah Nazi Kalah Perang"
  •     北京北晚新视 觉传媒有限公司 "70年前苏军强奸了十万柏林妇女?"
  •     Преподавание истории в школе "«О том, что происходило…» Дневник Владимира Гельфанда"
  •     Вестник НГПУ "О «НЕУБЕДИТЕЛЬНЕЙШЕЙ» ИЗ ПОМЕТ: (Высокая лексика в толковых словарях русского языка XX-XXI вв.)"
  •     Fotografias da História "Memórias esquecidas: o estupro coletivo das mulheres alemãs"
  •     Archäologisches Landesmuseum Brandenburg "Zwischen Krieg und Frieden" / "Между войной и миром"
  •     Российская газета "Там, где кончается война"
  •     Народный Корреспондент "Женщины освобождённой Европы глазами советских солдат: правда про "2 миллиона изнасилованых немок"
  •     Fiona "Военные изнасилования — преступления против жизни и личности"
  •     军情观察室 "苏军攻克柏林后暴行妇女遭殃,战争中的强奸现象为什么频发?"
  •     Независимая газета "Дневник минометчика"
  •     Независимая газета "ИСПОДЛОБЬЯ: Кризис концепции"
  •     East European Jewish Affairs "Jewish response to the non-Jewish question: “Where were the Jews during the fighting?” 1941–5"
  •     Niels Bo Poulsen "Skæbnekamp: Den tysk-sovjetiske krig 1941-1945"
  •     Olhar Atual "A Esquerda a história e o estupro"
  •     The book of Stefan-Ludwig Hoffmann, Sandrine Kott, Peter Romijn, Olivier Wieviorka "Seeking Peace in the Wake of War: Europe, 1943-1947"
  •     Walter de Gruyter "Germans into Allies: Writing a Diary in 1945"
  •     Blog in Berlin "22. Juni – da war doch was?"
  •     Steemit "Berlin Rape: The Hidden History of War"
  •     Estudo Prático "Crimes de estupro na Segunda Guerra Mundial e dentro do exército americano"
  •     Громадське радіо "Насильство над жінками під час бойових дій — табу для України"
  •     InfoRadio RBB "Geschichte in den Wäldern Brandenburgs"
  •     "شگفتی های تاریخ است "پشت پرده تجاوز به زنان برلینی در پایان جنگ جهانی دوم
  •     Das Buch Hans-Jürgen Beier gewidmet "Lehren – Sammeln – Publizieren"
  •     The book of Miriam Gebhardt "Crimes Unspoken: The Rape of German Women at the End of the Second World War"
  •     Русский вестник "Искажение истории: «Изнасилованная Германия»"
  •     凯迪 "推荐《柏林女人》与《五月四日》影片"
  •     Vix "Estupro de guerra: o que acontece com mulheres em zonas de conflito, como Aleppo?"
  •     Universidad del Bío-Bío "CRÍMENES DE GUERRA RUSOS EN LA SEGUNDA GUERRA MUNDIAL (1940-1945)"
  •     "المنصة  "العنف ضد المرأة.. المسكوت عنه في الحرب العالمية الثانية
  •     Книга. Олег Шеин "От Астраханского кремля до Рейхсканцелярии. Боевой путь 248-й стрелковой дивизии"
  •     Sodaz Ot "Освободительная миссия Красной Армии и кривое зеркало вражеской пропаганды"
  •     Sodaz Ot "Советский воин — освободитель Европы: психология и поведение на завершающем этапе войны (II)"
  •     企业头条 "柏林战役后的女人"
  •     Sántha István "A front emlékezete"
  •     腾讯公司   "二战时期欧洲, 战胜国对战败国的十万妇女是怎么处理的!"
  •     El Nuevo Accion "QUE LE PREGUNTEN A LAS ALEMANAS VIOLADAS POR RUSOS, NORTEAMERICANOS, INGLESES Y FRANCESES"
  •     Periodismo Libre "QUE LE PREGUNTEN A LAS ALEMANAS VIOLADAS POR RUSOS, NORTEAMERICANOS, INGLESES Y FRANCESES"
  •     DE Y.OBIDIN "Какими видели европейских женщин советские солдаты и офицеры (1944-1945 годы)?"
  •     Magyar Tudományos Akadémia "Váltóállítás: Diktatúrák a vidéki Magyarországon 1945-ben"
  •     歷史錄 "近1萬女性被強姦致死,女孩撩開裙子說:不下20個男人戳我這兒"
  •     Cyberpedia "Проблема возмездия и «границы ненависти» у советского солдата-освободителя"
  •     NewConcepts Society "Можно ли ставить знак равенства между зверствами гитлеровцев и зверствами советских солдат?"
  •     搜狐 "二战时期欧洲,战胜国对战败国的妇女是怎么处理的"
  •     Ranker "14 Shocking Atrocities Committed By 20th Century Communist Dictatorships"
  •     Эхо Москвы "Дилетанты. Начало войны. Личные источники"
  •     Журнал "Огонёк" "Эго прошедшей войны"
  •     이창남 외 공저 "폭력과 소통 :트랜스내셔널한 정의를 위하여"
  •     Уроки истории. XX век "Книжный дайджест «Уроков истории»: советский антисемитизм"
  •     Свободная Пресса "Кто кого насиловал в Германии"
  •     EPrints "Взаємовідносини червоноармійців з цивільним населенням під час перебування радянських військ на території Польщі (кінець 1944 - початок 1945 рр.)"
  •     Pikabu "Обратная сторона медали"
  •     Озёрск.Ru "Война и немцы"
  •     Імекс-ЛТД "Історичний календар Кіровоградщини на 2018 рік. Люди. Події. Факти"
  •     יד ושם - רשות הזיכרון לשואה ולגבורה "Vladimir Gelfand"
  •     Atchuup! "Soviet soldiers openly sexually harass German woman in Leipzig after WWII victory, 1945"
  •     Книга Мириам Гебхардт "Когда пришли солдаты. Изнасилование немецких женщин в конце Второй мировой войны"
  •     Coffe Time "Женщины освобождённой"
  •     Дилетант "Цена победы. Военный дневник лейтенанта Владимира Гельфанда"
  •     Feldgrau.Info - Bоенная история "Подборка"
  •     Геннадий Красухин "Круглый год с литературой. Квартал четвёртый"
  •     Вечерний Брест "В поисках утраченного времени. Солдат Победы Аркадий Бляхер. Часть 9. Нелюбовь"
  •     Аргументы недели "Всю правду знает только народ. Почему фронтовые дневники совсем не похожи на кино о войне"
  •     Fanfics.me "Вспомним подвиги ветеранов!"
  •     VietInfo "Hồng quân, Nỗi kinh hoàng của phụ nữ Berlin năm 1945"
  •     Книга: Виталий Дымарский, Владимир Рыжков "Лица войны"
  •     Dozor "Про День Перемоги в Кіровограді, фейкових ветеранів і "липове" примирення"
  •     East European Jewish Affairs "Review of Dnevnik 1941-1946, by Vladimir Gel’fand
  •     The book of Harriet Murav, Gennady Estraikh "Soviet Jews in World War II: Fighting, Witnessing, Remembering"
  •     TARINGA! "Las violaciones masivas durante la caída de Berlín"
  •     ВолиньPost "Еротика та війна: спогади про Любомль 1944 року"
  •     Anews "Молодые воспринимают войну в конфетном обличии"
  •     RTVi "«Война эта будет дикая». Что писали 22 июня 1941 года в дневниках"
  •     Tribun Manado "Nasib Kelam Perempuan Jerman Usai Nazi Kalah, Gadis Muda, Wanita Tua dan Hamil Diperkosa Bergantian"
  •     The book of Elisabeth Krimmer "German Women's Life Writing and the Holocaust: Complicity and Gender in the Second World War"
  •     ViewsBros  "WARTIME VIOLENCE AGAINST WOMEN"
  •     Xosé Manuel Núñez Seixas "El frente del Este : historia y memoria de la guerra germano-soviética, 1941-1945"
  •     اخبار المقطم و الخليفه " إغتصاب برلين الكبير"
  •     Русская семерка "В чьем плену хуже всего содержались женщины-военные на Второй мировой"
  •     Mail Online "Mass grave containing 1,800 German soldiers who perished at the Battle of Stalingrad is uncovered in Russia - 75 years after WWII's largest confrontation claimed 2 mln lives"
  •     PT. Kompas Cyber Media "Kuburan Massal 1.800 Tentara Jerman Ditemukan di Kota Volgograd"
  •     Công ty Cổ phần Quảng cáo Trực tuyến 24H "Nga: Sửa ống nước, phát hiện 1.800 hài cốt của trận đánh đẫm máu nhất lịch sử"
  •     LGMI News "Pasang Pipa Air, Tukang Temukan Kuburan Masal 1.837 Tentara Jerman"
  •     Quora "¿Cuál es un hecho sobre la Segunda Guerra Mundial que la mayoría de las personas no saben y probablemente no quieren saber?"
  •     "مجله مهاجرت  "آنچه روس‌ها در برلین انجام دادند!
  •     Музейний простiр  "Музей на Дніпрі отримав новорічні подарунки під ялинку"
  •     Бэла Гельфанд. Как в Берлине убивали жену красноармейца Владимира Гельфанда  .. ..
  •     The book of Paul Roland "Life After the Third Reich: The Struggle to Rise from the Nazi Ruins"
  •     O Sentinela "Dois Milhões de Alemãs: O Maior Estupro em Massa da História foi um Crime Aliado-Soviético"
  •     Stratejik Güvenlik "SAVAŞ DOSYASI : TARİHTEN BİR KARE – 2. DÜNYA SAVAŞI BİTİMİNDE ALMANYA’DA KADINLARA TOPLU TECAVÜZLER"
  •     Агентство новостей «Хакасия-Информ» "Кто остановит шоу Коновалова?"
  •     Isralike.org "Цена победы. Военный дневник лейтенанта Владимира Гельфанда"
  •     Robert Dale “For what and for whom were we fighting?”: Red Army Soldiers, Combat Motivation and Survival Strategies on the Eastern Front in the Second World War
  •     "طرفداری "پایان رویای نازیسم / سقوط امپراطوری آدولف هیتلر
  •     Das Buch von Kerstin Bischl "Frontbeziehungen: Geschlechterverhältnisse und Gewaltdynamiken in der Roten Armee 1941-1945"
  •     Русская семерка "Красноармейцы или солдаты союзников: кто вызывал у немок больший страх"
  •     Kibalchish "Фрагменты дневников поэта-фронтовика В. Н. Гельфанда"
  •     History Magazine "Sõjapäevik leitnant Vladimir Gelfand"
  •     Magazine online "Vojnový denník poručíka Vladimíra Gelfanda"
  •     theБабель "Український лейтенант Володимир Гельфанд пройшов Другу світову війну від Сталінграда до Берліна"
  •     Znaj.UA "Жорстокі знущання та масові вбивства: злочини Другої світової показали в моторошних кадрах"
  •     Gazeta.ua "Масові вбивства і зґвалтування: жорстокі злочини Другої світової війни у фотографіях"
  •     PikTag "Знали вы о том, что советские солдаты ИЗНАСИЛОВАЛИ бессчетное число женщин по пути к Берлину?"
  •     Kerstin Bischl  "Sammelrezension: Alltagserfahrungen von Rotarmisten und ihr Verhältnis zum Staat"
  •     Конт "Несколько слов о фронтовом дневнике"
  •     Sherstinka "Német megszállók és nők. Trófeák Németországból - mi volt és hogyan"
  •     Олег Сдвижков "Красная Армия в Европе. По страницам дневника Захара Аграненко"
  •     X-True.Info "«Русские варвары» и «цивилизованные англосаксы»: кто был более гуманным с немками в 1945 году"
  •     Veröffentlichungen zur brandenburgischen Landesarchäologie "Zwischen Krieg und und Frieden: Waldlager der Roten Armee 1945"
  •     Sherstinka "Szovjet lányok megerőszakolása a németek által a megszállás alatt. Német fogságba esett nők"
  •     Dünya Haqqinda "Berlin zorlanmasi: İkinci Dünya Müharibəsi"
  •     Dioxland "NEMŠKIM VOJAKOM JE BILO ŽAL RUSKIH ŽENSK. VSE KNJIGE SO O: "VOJAŠKIH SPOMINIH NEMŠKEGA..."
  •     Actionvideo "Gewalt gegen deutsche Frauen durch Soldaten der Roten Armee. Entsetzliche Folter und Hinrichtungen durch japanische Faschisten während des Zweiten Weltkriegs!"
  •     Maktime "Was machten die Nazis mit den gefangenen sowjetischen Mädchen? Wer hat deutsche Frauen vergewaltigt und wie sie im besetzten Deutschland gelebt haben"
  •     Музей «Пам’ять єврейського народу та Голокост в Україні» отримав у дар унікальні експонати
  •     Sherstinka "Что творили с пленными женщинами фашисты. Жестокие пытки женщин фашистами"
  •     Bidinvest "Brutalitäten der Sowjetarmee - Über die Gräueltaten der sowjetischen "Befreier" in Europa. Was haben deutsche Soldaten mit russischen Frauen gemacht?"
  •     Русский сборник XXVII "Советские потребительские практики в «маленьком СССР», 1945-1949"
  •     Academic Studies Press. Oleg Budnitskii: "Jews at War: Diaries from the Front"
  •     Gazeta Chojeńska "Wojna to straszna trauma, a nie fajna przygoda"
  •     Historiadel.net "Crímenes de violación de la Segunda Guerra Mundial y el Ejército de EE. UU."
  •     화요지식살롱     "2차세계대전 말, 소련에게 베를린을 점령당한 '독일 여자들'이 당한 치욕의 역사"
  •     The Global Domain News "As the soldiers did to captured German women"
  •     Quora "Você sabe de algum fato da Segunda Guerra Mundial que a maioria das pessoas não conhece e que, provavelmente, não querem saber?"
  •     MOZ.de "Als der Krieg an die Oder kam – Flucht aus der Festung Frankfurt"
  •     Музей "Пам'ять єврейського народу та Голокост в Україні". "1 березня 1923 р. – народився Володимир Гельфанд"
  •     Wyborcza.pl "Ryk gwałconych kobiet idzie przez pokolenia. Mało kto się nim przejmuje"
  •     Cноб "Женщина — военный трофей. Польский историк о изнасилованиях в Европе во время Второй мировой"
  •     Refugo "O estupro da Alemanha"
  •     Historia National Geographic "la batalla de berlín durante la segunda guerra mundial"
  •     Politeka "Росіянам напередодні 9 травня нагадали про злочини в Німеччині: «Заплямували себе...»"
  •     Акценты "Советский офицер раскрыл тайны Второй мировой: рассказал без прикрас"
  •     БелПресса "Цена Победы. Какой была военная экономика"
  •     Lucidez "75 años de la rendición nazi: Los matices del “heroísmo” soviético"
  •     UM CANCERIANO SEM LAR "8 de Maio de 1945"
  •     Lasteles.com "La Caída de la Alemania Nazi: aniversario de la rendición de Berlin"
  •     Cloud Mind "Violence Against Women: The Rape Of Berlin WW2"
  •     Музей "Пам'ять єврейського народу та Голокост в Україні" "8 ТРАВНЯ – ДЕНЬ ПАМ’ЯТІ І ПРИМИРЕННЯ"
  •     Lunaturaoficial "LIBROS QUE NO HICIERON HISTORIA: EL DIARIO DE LOS HORRORES"
  •     CUERVOPRESS "El drama oculto de las violaciones masivas durante la caída de Berlín"
  •     EU Today "The Rape of Berlin: Red Army atrocities in 1945"
  •     Издательство Яндекс + История будущего "Настоящий 1945"
  •     Вне строк "Похищение Берлина: зверства Красной армии в 1945 году"
  •     Frankfurter Allgemeine Zeitung "Erlebt Russland eine neue Archivrevolution?"
  •     The book of Beata Halicka "The Polish Wild West: Forced Migration and Cultural Appropriation in the Polish-german Borderlands, 1945-1948"
  •     Twentieth-Century Literature “A World of Tomorrow”: Trauma, Urbicide, and Documentation in A Woman in Berlin: Eight Weeks in the Conquered City
  •     Märkische Onlinezeitung "Sowjetische Spuren in Brandenburgs Wäldern"
  •     Revue Belge de Philologie et d’Histoire "Soviet Diaries of the Great Patriotic War"
  •     Der Spiegel "Rotarmisten und deutsche Frauen: "Ich gehe nur mit anständigen Russen"
  •     ReadSector "Mass grave of WWII Nazi paratroopers found in Poland contains 18 skeletons and tools with swastikas"
  •     ИноСМИ "Der Spiegel (Германия): «Я гуляю только с порядочными русскими»"
  •     Actionvideo "Jak naziści szydzili z rosyjskich kobiet. Gwałt w Berlinie: nieznana historia wojny"
  •     Graf Orlov 33 "ДНЕВНИК В. ГЕЛЬФАНДА советского офицера РККА"
  •     Deutsche Welle  "Послевоенная Германия в дневниках и фотографиях"
  •     Deutsche Welle  "За что немки любили в 1945 году лейтенанта Красной армии?"
  •     Elke Scherstjanoi "Sieger leben in Deutschland: Fragmente einer ungeübten Rückschau. Zum Alltag sowjetischer Besatzer in Ostdeutschland 1945-1949"
  •     SHR32 "Rus əsgərləri alman qadınlarına necə istehza etdilər. Alman qadınlarını kim zorlayıb və onlar işğal olunmuş Almaniyada necə yaşayıblar"
  •     Детектор медіа "«Гра тіней»: є сенс продовжувати далі"
  •     Historia provinciae "Повседневная жизнь победителей в советской зоне оккупации Германии в воспоминаниях участников событий"
  •     Portal de Prefeitura "Artigo: “FRAU, KOMM!” O maior estupro coletivo da história"
  •     Pikabu "Извращение или традиция, потерявшая смысл?"
  •     Русская Семерка "Владимир Гельфанд: от каких слов отказался «отец» мифа об изнасиловании немок советскими солдатами"
  •     Институт российской истории РАН "Вторая мировая и Великая Отечественная: к 75-летию окончания"
  •     Kozak UA "Як "діди" німкень паплюжили в 1945 році"
  •     Dandm "Cómo los nazis se burlaron de las mujeres rusas. Mujeres rusas violadas y asesinadas por los alemanes"
  •     Permnew.Ru "«Диван» Федора Вострикова. Литобъединение"
  •     Neurologystatus "Violence women in the Second World War. Shoot vagas: why soldiers rape women"
  •     Brunilda Ternova "Mass rapes by Soviet troops in Germany at the end of World War II"
  •     The book Stewart Binns "Barbarossa: And the Bloodiest War in History"
  •     Новое литературное обозрение: Будницкий Олег "Люди на войне"
  •     Леонід Мацієвський "9 травня – День перемоги над здоровим глуздом. Про згвалтовану Європу та Берлін"
  •     Полит.Ру "Люди на войне"
  •     #CОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ #ПАМЯТЬ "Владимир Гельфанд: месяц в послевоенном Берлине"
  •     Новое литературное обозрение "Ирина Прохорова, Олег Будницкий, Иван Толстой: Люди на войне"
  •     Georgetown University "Explorations in Russian and Eurasian History": "Emotions and Psychological Survival in the Red Army, 1941–42"
  •     Forum24 "Co se dělo se zajatými rudoarmějkami? Jaký byl osud zajatých žen z Wehrmachtu?"
  •     Радио Свобода "Война и народная память"
  •     Лехаим "Двадцать второго июня…"
  •     Русская семёрка "Как изменилось отношение немок к красноармейцам в 1945 году"
  •     Исторический курьер "Героизм, герои и награды: «героическая сторона» Великой Отечественной войны в воспоминаниях современников"
  •     Коммерсантъ "Фронт и афронты"
  •     Русская семёрка "Владимир Гельфанд: что не так в дневниках автора мифа об «изнасилованной» Германии"
  •     Medium "The Brutal Rapes of Every German Female from Eight to Eighty"
  •     One News Box "How German women suffered largest mass rape in history by foreign solders"
  •     "نیمرخ "نقش زنان در جنگها - قسمت اول: زنان به مثابه قربانی جنگ
  •     Bolcheknig "Що німці робили з жінками. Уривок з щоденника дівчини, яку німці використовували як безкоштовну робочу силу. Життя в таборі"
  •     Nrgaudit "Рассказы немецких солдат о войне с русскими. Мнения немцев о русских солдатах во время Второй мировой войны"
  •     Музей "Пам'ять єврейського народу та Голокост в Україні "На звороті знайомого фото"
  •     Новое литературное обозрение. Книга: Козлов, Козлова "«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества"
  •     Sattarov "Mga babaeng sundalo sa pagkabihag ng Aleman. Kabanata limang mula sa librong "Pagkabihag. Ito ang ginawa ng mga Nazi sa mga nahuling kababaihan ng Soviet"
  •     Política Obrera "Sobre “José Pablo Feinmann y la violación en manada"
  •     Эхо Москвы "Цена победы. Люди на войне"
  •     SHR32 "How Russian soldiers mocked German women. Trophies from Germany - what it was and how. Who raped German women and how they lived in occupied Germany"
  •     Олег Сдвижков: "«Советских порядков не вводить!»  Красная армия в Европе 1944—1945 гг."
  •     Livejournal "Чья бы мычала"
  •     Newton Compton Editori. Stewart Binns "Operazione Barbarossa. Come Hitler ha perso la Seconda guerra mondiale"
  •     Kingvape "Rosa Kuleshovs Belichtung. Rosa Kuleshov ist die mysteriöseste Hellseherin der Sowjetzeit. Zwischen rot und grün"
  •     Kfdvgtu الجوائز من ألمانيا - ما كان عليه وكيف. الذين اغتصبوا الألمانية وكيف عاش في ألمانيا المحتلة
  •     nc1 "Αναμνήσεις στρατιωτών πρώτης γραμμής για Γερμανίδες. Οι απόψεις των Γερμανών για τους Ρώσους στρατιώτες κατά τον Β' Παγκόσμιο Πόλεμο"
  •     ik-ptz "Was haben deutsche Soldaten mit russischen Mädchen gemacht? Das haben die Nazis mit gefangenen sowjetischen Frauen gemacht"
  •     مراجعة عسكرية  نساء أوروبا المحررات من خلال عيون الجنود والضباط السوفيت (1944-1945)
  •     nc1 "Scrisori de soldați ruși despre germani. Cum au șocat femeile sovietice pe ocupanții germani"
  •     中 新健康娱乐网 "柏林战役德国女人 70年前苏军强奸了十万柏林妇女?"
  •     "پورتال برای دانش آموز. خودآموزی،  "نازی ها با زنان اسیر چه کردند؟ نحوه آزار نازی ها از کودکان در اردوگاه کار اجباری سالاسپیلس
  •     Русская Семерка "Каких штрафников в Красной Армии называли «эсэсовцами»"
  •     Голос Народу "Саша Корпанюк: Кто и кого изнасиловал в Германии?"
  •     Gorskie "Новые источники по истории Второй мировой войны: дневники"
  •     TransQafqaz.com Fedai.az Araşdırma Qrupu
  •     Ik-ptz "What did the Nazis do with the captured women. How the Nazis abused children in the Salaspils concentration camp"
  •     Евгений Матонин "22 июня 1941 года. День, когда обрушился мир"
  •     Ulisse Online "Per non dimenticare: orrori contro i bambini"
  •     Наука. Общество. Оборона "«Изнасилованная Германия»: из истории современных ментальных войн"
  •     Quora "Por que muitos soldados estupram mulheres durante guerras?"
  •     Das Buch von Stefan Creuzberger "Das deutsch-russische Jahrhundert: Geschichte einer besonderen Beziehung"
  •     პორტალი სტუდენტისთვის "როგორ დასცინოდნენ რუსი ჯარისკაცები გერმანელებს"
  •     Зеркало "Где и когда русское воинство ЧЕСТЬ потеряло?"
  •     WordPress.com Historywithatwist  "How Russia has used rape as a weapon of war"
  •     Mai Khôi Info "Lính Liên Xô 'hãm hiếp phụ nữ Đức'"
  •     EU Political Report "Russia is a Country of Marauders and Murderers"
  •     "بالاترین  "روایت ستوان روس «ولادیمیر گلفاند» از «تجاوز جنسی» وحشیانه‌ی ارتش سرخ شوروی به «زنان آلمانی»/عکس
  •     TCH "Можемо повторити": як радянські солдати по-звірячому і безкарно ґвалтували німецьких жінок
  •     인사이트 "2차 세계 대전 때에도 독일 점령한 뒤 여성 200만명 성폭행했던 러시아군"
  •     Pravda.Ru "Fake news about fake rapes in Ukraine to ruin Russian solder's image"
  •     Alexey Tikhomirov "The Stalin Cult in East Germany and the Making of the Postwar Soviet Empire, 1945-1961"
  •     Дилетант "Олег Будницкий / Человек на фоне эпох / Книжное казино. Истории"
  •     The Sault Star "OPINION: Suffering of children an especially ugly element of war"
  •     El Español "Por qué la Brutalidad del Ejército Ruso se Parece más a una Novela de Stephen King que de Orwell"
  •     Ratnik.tv "Одесса. Еврейский вопрос. Дорогами смерти"
  •     Алексей Митрофанов "Коммунальная квартира"
  •     Militaergeschichtliche Zeitschrift "Evakuierungs‑ und Kriegsschauplatz Mark Brandenburg"
  •     Raovatmaytinh "Phim cấp 3 tội ác tra tấn tình dục và hiếp dâm của phát xít đức phần 1
  •     Apollo.lv "Kā Otrais pasaules karš noslēdzās ar PSRS armijas veiktu masveida izvarošanas kampaņu Vācijā"
  •     Как ў Беларусі "Who raped whom in Germany" / "Кто кого насиловал в Германии"
  •     Konkretyka "Діди-ґвалтівники, або міф про «воїнів-освободітєлєй»"
  •     LinkedIn "Grandfathers-rapists, or the myth of "warriors-liberators"​. Typical Russian imperial character"
  •     Danielleranucci "Lit in the Time of War: Gelfand, Márquez, and Ung"
  •     Смоленская газета "Истинная правда и её фальшивые интерпретации"
  •     Дзен "Я влюбился в портрет Богоматери..." Из фронтовых дневников лейтенанта Владимира Гельфанда
  •     Дзен "Праздник Победы отчасти горек для меня..." Зарубежные впечатления офицера Красной армии Гельфанда
  •     UkrLineInfo "Жiноча смикалка: способи самозахисту від сексуального насилля в роки Другої світової війни"
  •     Memo Club. Владимир Червинский: "Одесские истории без хэппи энда"
  •     Thomas Kersting, Christoph Meißner, Elke Scherstjanoi "Die Waldlager der Roten Armee 1945/46: Archäologie und Geschichte"
  •     Goldenfront "Самосуд над полицаями в Одессе в 1944 году: что это было"
  •     Gedenkstätten Buchenwald "Nach dem Krieg. Spuren der sowjetischen Besatzungszeit in Weimar 1945-50: Ein Stadtrundgang"
  •     Historia National Geographic "la segunda guerra mundial al completo, historia del conflicto que cambió el mundo"
  •     સ્વર્ગારોહણ  "કેવી રીતે રશિયન સૈનિકોએ જર્મન લોકોની મજાક ઉડાવી"
  •     Absorbwell "Causas Y Consecuencias De La Segunda Guerra Mundial Resumen"
  •     לחימה יהודית  א. יהודים בצבא האדום
  •     Український світ "«Можем повторіть» — про звірства російських солдат під час Другої світової війни"
  •     Andrii Portnov "Dnipro: An Entangled History of a European City"
  •     Татьяна Шишкова "Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом"
  •     Oleg Budnitskii, David Engel, Gennady Estraikh, Anna Shternshis: "Jews in the Soviet Union: A History: War, Conquest, and Catastrophe, 1939–1945"
  •     The Chilean "Roto". "VIOLADA"
  •     Дзен "Немок сажайте на мохнатые мотороллеры". Что сделали с пленными немками в Советском Союзе"
  •     ProNews "Σιλεσία 1945: Με εθνοκάθαρση η πρώτη τιμωρία των Γερμανών για τα εγκλήματα τους στο Β΄ ΠΠ"
  •     Livejournal "Одесситы - единственные в СССР - устроили самосуд в 1944 году"
  •     Scribd "Estupro em Massa de Alemãs"
  •     Музей «Пам’ять єврейського народу та Голокост в Україні» ЦЬОГО ДНЯ – 100-РІЧЧЯ ВІД ДНЯ НАРОДЖЕННЯ ВОЛОДИМИРА ГЕЛЬФАНДА
  •     Davidzon Radio "Владимир Гельфанд. Шокирующий дневник войны". Валерия Коренная в программе "Крылья с чердака"
  •     Quora "Open to the weather, lacking even primitive sanitary facilities, underfed, the prisoners soon began dying of starvation and disease"
  •     Infobae "El calvario de las mujeres tras la caída de Berlín: violaciones masivas del Ejército Rojo y ola de suicidios"
  •     Научная электронная библиотека "Военные и блокадные дневники в издательском репертуаре современной России (1941–1945)"
  •     Historywithatwist "How Russia has used rape as a weapon of war"
  •     Periodista Digital "Las terribles violaciones ocultas tras la caída de Berlín"
  •     Tạp chí Nước Đức "Hồng quân Liên Xô, nỗi kinh hoàng của phụ nữ Berlin năm 1945"
  •     "زیتون | سایت خبری‌ تحلیلی زیتون "بدن زن؛ سرزمینی که باید فتح شود!
  •     Enciclopedia Kiddle Español "Evacuación de Prusia Oriental para niños"
  •     Ukraine History "Діди-ґвалтівники, або міф про «воїнів-визволителів». Типовий російський імперський характер"
  •     Локальна  Історiя "Жаске дежавю: досвід зустрічі з "визволителями"
  •     Tamás Kende "Class War or Race War The Inner Fronts of Soviet Society during and after the Second World War"
  •     museum-digital berlin "Vladimir Natanovič Gel'fand"
  •     知乎 "苏联红军在二战中的邪恶暴行"
  •