The cultural memory of German victimhood in post-1990 popular German literature and television |
||
Published 1-1-2010 23 Views, 304 Pages ANJA PAULINE EBERT Wayne State University, Detroit, Michigan |
||
Introduction
My dissertation explores how the collective memory of Germans as victims of World War II and the Third Reich is currently being constructed in and through popular literature, television and mainstream cinema. The MLA bibliography lists over 1,200 articles, monographs and edited volumes on the subject of collective or cultural memory and over 10,000 entries on memory. My dissertation contributes to this expanding and intrinsically interdisciplinary discourse of cultural memory studies by arguing (with Kansteiner 2006) that the dominant research focus be changed from canonical literature to both popular media and their reception as these constitute the primary indicators of cultural memory. My dissertation furthermore contributes to the interdisciplinary research on the Third Reich and the Holocaust by analyzing their representation in German cultural memory, particularly in the memory of post-1990 united Germany. Canonical Holocaust discourse has recently been challenged by claims that many (nonJewish) Germans1 also constitute victims of the Third Reich and the Second World War. This highly charged and complex debate about Germans as victims, which takes place not only within academia but also in the public sphere, includes a discussion of whether Germans can be ascribed the subject position of victim. Contemporary German memory discourse primarily focuses on the experience of German suffering as a consequence of the war and the Third Reich. It reflects a wider trend in Western culture in that the subject position of victim is increasingly claimed as the core determinant of group (Lockhurst 2003; Alexander 2004). To recast Germans, who have until recently been exclusively conceptualized as the Täternation, as victim is highly problematic since the discursive position of victim is already occupied by those people who were persecuted and murdered by the Nazis. The discourse as to whether ordinary Germans constitute victims of the Second World War and the Third Reich originated immediately after the end of the war and was highly popular in Adenauer’s West Germany of the 1950s. Between the 1960s of the student revolution and the Wende, the claim to collective German victimhood existed predominantly in right wing movements, such as the Vertriebenenverbände, and in the personal narratives in families (Welzer, Moller, Tschuggnall 2003). In other words, before 1990, the discourse claiming Germans to be victims constituted vernacular memory – expressed in the form of communicative memory in small groups like families or non-dominant organizations – and functioned as a form of conservative-reactionary counter-memory, challenging the official collective memory. After the Wende, the Opferdebatte increasingly moved into the realm of official memory particularly because of Helmut Kohl’s efforts to establish a whitewashed German past as a source for the national identity of the newly unified Germany. The victim debate was (re-)ignited in 1997 when W.G. Sebald’s Luftkrieg und Literatur discussed Germans as victims of Allied bombings and shortly thereafter the debate expanded to also include German POWs in Soviet captivity, German Wehrmacht soldiers on the Eastern front, the expulsion of ethnic Germans from Poland and Czechoslovakia, and German women as victims of rape by occupation soldiers. Before 1990, there were hardly any publications about German wartime suffering, but since then, the subject has been center stage in a flood of memory artifacts, such as high and popular literature, movies and television programs. The dissertation explores the central aspect of post-unification cultural memory, namely the transition from the collective subject position of a Täternation to the claim of collective German victim status. I will analyze this collective identity transition via both the analysis of dominant cultural artifacts as well as their audience reception. The analysis focuses on popular culture artifacts as memory media which reflects the argument of prominent German historian Wulf Kansteiner (2006) who advocates that cultural memory studies should describe with more precision how such memory emerges in the process of media consumption. Such large-scale imagined communities (Anderson 1991) as nations construct shared discourses about their past via cultural artifacts. However, it is not so-called high culture but rather popular media, such as television, commercial cinema and popular literature, which exercise the greatest influence on how the national past is remembered. I follow Kansteiner (2006) in arguing that in order to explore German cultural memory, we analyze not only popular media but also their reception. He stresses that in the analysis of cultural memory, the focus on the discourses of elite groups, such as historical scholarship, political culture and canonical literature should be replaced by an analysis of the contribution mass media make to cultural memory construction. The majority of highbrow artifacts do not reach the general public; Kansteiner estimates 25% at most as an audience. Only interpretations of the past that become part of the mainstream national media coverage and are thus consumed by a wide audience have a chance to influence historical consciousness. The artifacts reaching the widest audience are popular culture media. My analysis is therefore primarily based on popular literature, television and commercial cinema.2 The first chapter contextualizes the dissertation in the increasingly expansive discourse of cultural memory. I will discuss the collective memory concept and the distinction of collective into communicative and cultural memory (Assmann 1995). While communicative memory describes the construction of a shared discourse about the past through social interaction within small groups like families (Halbwachs 1980, 1992; Welzer 2002), cultural memory, on the other hand, is embodied in and disseminated through cultural artifacts, like literature, film, TV, monuments, and memorials, and in large-scale imagined communities like nations. My analysis emphasizes cultural rather than either individual or communicative memory since I explore how societies remember their past. After fine-tuning the methodological tools for this project, I will trace the discursive history of how the Third Reich, the Holocaust, and particularly the claim to collective German victimhood have been represented in the cultural memory of both West Germany and post-unification Germany in the second chapter. The core of the dissertation (chapters three, four and five) explores the cultural memory of Germans as victims embodied in and disseminated through post-unification popular cultural artifacts. Since German unification, when there no longer were two German states, who could each blame the other as the heir of National Socialism, the collective German past had to be renegotiated. And the claim that many Germans too were Nazi victims took center stage in postunification discourse. The new discourse has been embraced as official German memory in vast numbers of widely consumed cultural artifacts, including canonical literature but particularly in popular literature, commercial cinema and a wealth of semi-documentary and documentary television programs. Chapter three examines how German women are depicted in the popular literary text Eine Frau in Berlin, which is the diary of an anonymous woman who was raped by soldiers of the Russian Army occupying Berlin in 1945. Originally published in 1959 in West Germany and subsequently translated into English, it caused a heated debate among American and German historians about the role of women in the Third Reich but did not reach a wide audience and quickly went out of print. However, when it was re-released in 2003, the text became a bestseller in Germany. My analysis focuses on how the anonymous author represents herself as a victim in the diary and how the official and vernacular reception of the memoir reflects and in turn reinforces the current notion of collective German victimhood in the public sphere. As the text was recently adapted into a movie which premiered in November 2008, I extend the analysis to both the film itself and its reception. In chapter four I argue that not only ordinary Germans but even a perpetrator has been represented primarily as a victim. Bernhard Schlink’s bestselling novel Der Vorleser (1995) – which reached millions of German readers and became a bestseller in the United States too after it was featured on the Oprah Winfrey Show – exculpates a former concentration camp guard on the dubious grounds that her illiteracy made her morally illiterate, i.e., unable to distinguish right and wrong (Swales 2003). The analysis of the novel and its reception will be extended to the American film adaptation, which was released in German theaters in February 2009. Chapter five analyzes how Germans are depicted as victims in one core example of the newly created and widely popular genre of the so-called TV-Event-Movie. After defining and conceptualizing the new genre and its implications, I will analyze the two-part mini series Dresden, which was broadcast in 2006 on the ZDF channel. It constitutes Germany’s first TV feature film about the Allied fire bombing of the city of Dresden. The series focuses almost exclusively on the figure of the ‘good German’ and turns bystanders into victims. Concomitantly, Dresden conceals German crimes as the fate of the six million Jews and of other Nazi victims and hence, obliterates the question of German guilt. Chapters three, four and five also analyze the depiction of Jewish victims of the Holocaust – or, in most cases, the lack thereof – in these popular culture artifacts. After all, conceptualizing Germans as victims necessitates displacing Nazi victims from their discursive position as the victim position is claimed by Germans. The analysis of how the collective subject position of ordinary, i.e., non-persecuted, Germans is re-conceptualized from bystanders and perpetrators to victims in popular culture artifacts and their reception is supplemented by exploring the subject in teaching materials that are designed to discuss these particular texts, television series, and movies in German classes of the Gymnasium and Realschule. The classroom is an important place for students to learn about World War II and the Third Reich, and teaching materials are essential tools for shaping the collective memory of young Germans. In Chapter four, I will also evaluate student-generated websites in order to find out not only how teachers are instructed to discuss Der Vorleser in the classroom but also the reception of the novel among students. In order to understand how these popular embodiments of the post-unification cultural memory have influenced how Germans remember this part of their national history, their reception has to be explored (Kansteiner 2006). It is very difficult to determine the precise effect of these media events on the consumer because as instances of collective conscience they cannot be grasped and analyzed directly. Nevertheless, reception processes and the effect of massmediated representations of the past on individuals cannot be excluded from collective memory studies (Kansteiner 2006). Therefore, chapters three, four and five analyze how audiences interpret the films, TV programs and texts since not only the media themselves but the rituals of consumption they underwrite constitute the most important shared component of people’s historical consciousness. Each chapter, therefore, not only analyzes how Germans are transformed into victims in the artifacts themselves but also and especially how these artifacts have been consumed by audiences. The reception analysis will answer the question of how the German public engages with the discursive transformation of Germans into victims. In other words, do they consider the diary, the novel, the TV-Event movie and historical feature film historically accurate and authentic depictions of their collective past (Fluck 2003)? As part of the reception analysis, I examine newspaper and online reviews which represent the official mode of reception. In addition, I discuss how viewers and readers interpret these popular artifacts. There is a variety of sources to consult in order to explore the audience’s reception: Leserbriefe sent to the authors, and in the case of TV programs and films, to the directors or studios; viewer opinions and statistics, compiled as reports of phone calls to the TV stations about particular programs; Leserbriefe published in newspapers; and entries in Internet discussion forums. However, analyzing the reception of these popular artifacts poses methodological problems. When I was exploring how the literary, filmic and cinematic representations had been received by audiences, I encountered some major drawbacks, neither newspapers nor publishing houses nor TV stations nor film studios archive letters nor calls from readers and viewers. Newspapers do not keep Leserbriefe; only those few letters that have been published once in an issue are – like regular articles – available online for a fee. TV stations usually summarize the calls and letters from viewers in a short report. While these summaries give a broad idea of how a TV production was received by the audience, they do not cite actual quotes and note only the gist of the most important comments. Publishers usually send all Leserbriefe to the authors. However, in the case of Eine Frau in Berlin, the author is not only anonymous but has also passed away. Hence, I contacted the custodian of the manuscript, Hannelore Marek, who told me that such Leserbriefe do not exist: neither for the 1959 nor for the 2003 publication. In order to look at letters that readers had written in response to Der Vorleser, I visited the Deutsches Literaturarchiv Marbach. The Literaturarchiv manages Bernhard Schlink’s correspondence concerning the novel. However, I was only granted access to the letters after Bernhard Schlink granted me this permission. Furthermore, I was not allowed to take any notes or to make copies of the Leserbriefe unless I also had written authorization from those who had written the letters due to copyright issues. It not only took a long time to receive the responses but also many letter writers had moved or even died; after all, Der Vorleser had been published in 1995, and the letters had been written between ten and fifteen years ago. After I was able to provide the institute with some consent forms, they copied and sent me the material for a fee. After I had finished writing the chapter, I had to send all quotes from those letters that I had used for my analysis to Bernhard Schlink in order to get his final authorization. However, in the end, he refused to give me his consent because the reader responses I had cited did not reflect his own interpretation, and I was not able to use any Leserbriefe about Der Vorleser in this dissertation. I extend this reflection on methodological problems in the respective chapters in order to indicate the practical difficulties of exploring the audience reception of popular culture artifacts. Instead of using letters sent to the authors, TV stations, newspapers or production companies, I had to focus almost solely on Internet resources, which turned out to be a rather abundant source for viewer and reader reviews. I analyze discussion forums on movie websites and on TV channel websites, and the customer review sections on websites that sell books and DVDs. Another useful source for viewer and reader opinions is the on-line comment section following film reviews or newspaper articles. The Internet is such an easy and anonymous tool that it prompts users to share their opinions openly and honestly. The advantage of using the Internet for exploring audience reception is that users have the option to react to earlier comments, which can result in discussions. However, since Internet users have usernames that obscure their real identity, it is sometimes impossible to determine if the user is female or male or to find out to which generation he/she belongs. In the end, the Internet turned out to be a helpful tool in exploring how these artifacts have been consumed by audiences. However, since it constitutes a relatively recent medium, there are no reader comments on Schlink’s novel available from the mid-1990s. Despite these methodological difficulties, it is significant to analyze how audiences interpret and perceive popular literary texts and filmic representations and what role popular media play in shaping the collective memory of their consumers. The reception analysis provides access to the actualization of the memory artifacts’ potential and highlights how select audiences consume mass media and how this in turn affects their view of the collective German past. |
||
1
In this dissertation, the term “German victims” refers to
non-Jewish German victims. I am aware of the problematic dichotomy
between “German victims” and “Jewish victims.”
After all, many Jewish victims were Germans, too. 2 Although my dissertation explores popular culture media, it does not call into question the importance of canonical literature, literary scholarship of the canon/s or historical scholarship. I do, however, argue that when we seek to understand how imagined communities remember their pasts, we need to focus on popular culture media and, furthermore, not limit the analysis to the media characteristics but extend it to their colloquial reception. |
||
_______________________________________________________________________________________
|
||
After some contectualizing historical information on the occupation of Berlin in 1945, the teaching handbook offers various primary sources to complement the discussion of the film, including an excerpt, entitled “Ein Tagebuch aus männlicher russischer Sicht” from Wladimir Gelfand’s Deutschland-Tagebuch 1945–1946. Aufzeichnungen eines Rotarmisten. Gelfand was a Russian soldier who experienced the occupation in Berlin firsthand and his was the first diary by a Russian soldier published in German. In the diary, which was published in 2005, he writes that during the occupation of Berlin he had many girlfriends but that he has never raped a woman. The information about Wladimir Gelfand and the excerpts from his book depict a cultivated, friendly and intellectual man, rather reminiscent of the film’s idealized depiction of Anonyma’s protector. Gelfand does admit that Russian soldiers had raped girls and women and that he was offered sexual favors in return for protection, which he did not accept as this violated his code of honor as a soldier. While he tells honestly about the crimes which had been committed by his comrades, like the film, Gelfand’s diary misrepresents the extent and extreme brutality of the mass rapes. Critically thinking teachers may incite their students to question the relationship between Gelfand and his many ‘girlfriends’ as probably at minimum also involving barter of sex for food, alcohol, and cigarettes, the latter of which functioned as a currency of sorts on the black market which enabled the women to survive and was thus far less voluntary than Gelfert may like to think. However, such a critical perspective is not included in the teaching materials, where Gelfert’s diary rather seems to function to support the historical accuracy of the representation of Anonyma’s cultivated protector in the film. | ||
Gelfand, Wladimir. Deutschland-Tagebuch 1945–1946. Aufzeichnungen eines Rotarmisten. Berlin: Aufbau, 2008. | ||
|
Культурная память о немецкой виктимности в популярной немецкой литературе и на телевидении после 1990 года |
||
Published 1-1-2010 23 Views, 304 Pages ANJA PAULINE EBERT Wayne State University, Detroit, Michigan |
||
Введение В моей диссертации исследуется, как коллективная память о немцах как жертвах Второй мировой войны и Третьего рейха формирующаяся в настоящее время в популярной литературе, на телевидении и в мейнстримном кино. В библиографии MLA перечислено более 1200 статей, монографий и томов, посвященных коллективной или культурной памяти, и более 10 000 статей о памяти. Моя диссертация вносит вклад в этот расширяющийся и междисциплинарный по своей сути дискурс исследований культурной памяти, утверждая (как и Канштайнер 2006), что доминирующий исследовательский фокус должен быть изменен с канонической литературы на популярные медиа и их прием, поскольку они представляют собой первичные индикаторы культурной памяти. Кроме того, моя диссертация вносит вклад в междисциплинарные исследования Третьего рейха и Холокоста, анализируя их репрезентацию в немецкой культурной памяти, особенно в памяти объединенной Германии после 1990 года. Канонический дискурс Холокоста недавно был поставлен под сомнение утверждениями о том, что многие (нееврейские) немцы1 также являются жертвами Третьего рейха и Второй мировой войны. Эта весьма напряженная и сложная дискуссия о немцах как жертвах, которая ведется не только в академических кругах, но и в публичной сфере, включает в себя обсуждение вопроса о том, можно ли приписывать немцам субъектную позицию жертвы. Современный дискурс немецкой памяти фокусируется прежде всего на опыте страданий немцев как последствий войны и Третьего рейха. Это отражает более широкую тенденцию в западной культуре, когда субъектная позиция жертвы все чаще утверждается в качестве основной детерминанты группы (Lockhurst 2003; Alexander 2004). Переосмысление немцев, которые до недавнего времени концептуализировались исключительно как Täternation, в качестве жертвы весьма проблематично, поскольку дискурсивная позиция жертвы уже занята теми людьми, которые подвергались преследованиям и убийствам со стороны нацистов. Дискурс о том, являются ли простые немцы жертвами Второй мировой войны и Третьего рейха, зародился сразу после окончания войны и был очень популярен в аденауэровской Западной Германии 1950-х годов. В период между студенческой революцией 1960-х годов и Венде утверждение о коллективной немецкой виктимности существовало преимущественно в правых движениях, таких как Vertriebenenverbände, и в личных нарративах (Welzer, Moller, Tschuggnall 2003). Другими словами, до 1990 года дискурс, утверждающий, что немцы - жертвы, представлял собой вернакулярную память - выраженную в форме коммуникативной памяти в малых группах, таких как семьи или недоминирующие организации, - и функционировал как форма консервативно-реакционной контрпамяти, бросая вызов официальной коллективной памяти. После Венде дебаты жертв все больше переходит в сферу официальной памяти, особенно из-за усилий Гельмута Коля по созданию обеленного немецкого прошлого в качестве источника национальной идентичности новой объединенной Германии. Дебаты о жертвах разгорелись в 1997 году, когда в книге В.Г. Себальда "Luftkrieg und Literatur" немцы обсуждались как жертвы бомбардировок союзников, а вскоре после этого в дискуссию включили также немецких военнопленных в советском плену, солдат вермахта на Восточном фронте, изгнание этнических немцев из Польши и Чехословакии, а также немецких женщин как жертв изнасилования оккупационными солдатами. До 1990 года в Германии почти не было публикаций о страданиях военного времени, но с тех пор эта тема занимает центральное место в потоке артефактов памяти, таких как высокая и популярная литература, фильмы и телепередачи. Диссертация исследует центральный аспект культурной памяти после объединения, а именно переход от коллективной субъектной позиции Täternation к претензии на статус коллективной немецкой жертвы. Я буду анализировать этот переход коллективной идентичности как через анализ доминирующих культурных артефактов, так и через их восприятие аудиторией. Анализ фокусируется на артефактах популярной культуры как носителях памяти, что отражает аргумент известного немецкого историка Вульфа Канштайнера (2006), который утверждает, что исследования культурной памяти должны более точно описывать, как такая память возникает в процессе потребления медиа. Такие масштабные воображаемые сообщества (Anderson 1991), как нации, конструируют общие дискурсы о своем прошлом с помощью культурных артефактов. Однако не так называемая высокая культура, а скорее популярные медиа, такие как телевидение, коммерческое кино и популярная литература, оказывают наибольшее влияние на то, как вспоминается национальное прошлое. Вслед за Канштайнером (2006), я утверждаю, что для изучения немецкой культурной памяти необходимо анализировать не только популярные медиа, но и их восприятие. Он подчеркивает, что при анализе культурной памяти внимание к дискурсам элитных групп, таких как историческая наука, политическая культура и каноническая литература, должно быть заменено анализом вклада масс-медиа в конструирование культурной памяти. Большинство высокохудожественных артефактов не доходит до широкой публики; по оценкам Канштайнера, аудитория составляет не более 25 %. Только те интерпретации прошлого, которые становятся частью мейнстрима национальных СМИ и, таким образом, потребляются широкой аудиторией, имеют шанс повлиять на историческое сознание. Артефакты, достигающие самой широкой аудитории, - это средства массовой информации популярной культуры. Поэтому мой анализ основан в первую очередь на популярной литературе, телевидении и коммерческом кино.2 В первой главе диссертация вписывается в контекст все более расширяющийся дискурс культурной памяти. Я рассмотрю концепцию коллективной памяти и разграничение коллективной памяти на коммуникативную и культурную (Assmann 1995). Если коммуникативная память описывает построение общего дискурса о прошлом посредством социального взаимодействия в малых группах, таких как семьи (Halbwachs 1980, 1992; Welzer 2002), то культурная память, с другой стороны, воплощается и распространяется через культурные артефакты, такие как литература, кино, телевидение, памятники и мемориалы, а также в масштабных воображаемых сообществах, таких как нации. В моем анализе акцент делается на культурной, а не на индивидуальной или коммуникативной памяти, поскольку я изучаю, как общества помнят свое прошлое. После отладки методологических инструментов для данного проекта во второй главе я прослежу дискурсивную историю того, как Третий рейх, Холокост и особенно претензии на коллективную немецкую виктимность были представлены в культурной памяти как Западной Германии, так и Германии после воссоединения. В основной части диссертации (главы три, четыре и пять) исследуется культурная память о немцах как жертвах, воплощенная и распространяемая через популярные культурные артефакты после объединения Германии, когда больше не существовало двух немецких государств, каждое из которых могло обвинять другое как наследника национал-социализма, коллективное немецкое прошлое пришлось переосмыслить. И утверждение о том, что многие немцы тоже были жертвами нацизма, заняло центральное место в дискурсе после объединения. Новый дискурс был принят в качестве официальной немецкой памяти в огромном количестве широко потребляемых культурных артефактов, включая каноническую литературу, но особенно в популярной литературе, коммерческом кино и множестве полудокументальных и документальных телевизионных программ. В третьей главе рассматривается, как немецкие женщины изображены в популярном литературном тексте "Eine Frau in Berlin", который представляет собой дневник анонимной женщины, изнасилованной солдатами русской армии, оккупировавшими Берлин в 1945 году. Первоначально опубликованная в 1959 году в Западной Германии и впоследствии переведенная на английский язык, эта книга вызвала бурную дискуссию среди американских и немецких историков о роли женщин в Третьем рейхе, но не нашла широкой аудитории и быстро вышла из печати. Однако, когда в 2003 году книга была переиздана, она стала бестселлером в Германии. Мой анализ сосредоточен на том, как анонимный автор представляет себя в дневнике в качестве жертвы и как официальная и простонародная рецепция мемуаров отражает и, в свою очередь, укрепляет существующее представление о коллективной немецкой виктимности в публичной сфере. Поскольку текст был недавно адаптирован в фильм, премьера которого состоялась в ноябре 2008 года, я распространяю анализ как на сам фильм, так и на его восприятие. В четвертой главе я утверждаю, что не только простые немцы, но даже преступники были представлены в первую очередь как жертва. Бестселлер Бернхарда Шлинка Der Vorleser (1995), охвативший миллионы немецких читателей и ставший бестселлером и в США после того, как его показали на шоу Опры Уинфри, оправдывает бывшую охранницу концлагеря на том сомнительном основании, что ее неграмотность сделала ее морально неграмотной, то есть неспособной различать добро и зло (Swales 2003). Анализ романа и его восприятия будет распространен и на американскую экранизацию, которая вышла на экраны Германии в феврале 2009 года. В пятой главе анализируется, как немцы изображаются в качестве жертв в одном из основных примеров недавно созданного и широко популярного жанра так называемого телевизионного фильма-эвента. После определения и концептуализации нового жанра и его последствий я проанализирую двухсерийный мини-сериал "Дрезден", вышедший в 2006 году на канале ZDF. Он представляет собой первый в Германии телевизионный художественный фильм о бомбардировке Дрездена огнем союзников. Сериал фокусируется почти исключительно на фигуре "доброго немца" и превращает случайных прохожих в жертв. В то же время "Дрезден" замалчивает преступления Германии, судьбу шести миллионов евреев и других жертв нацизма, а значит, стирает вопрос о вине Германии. В третьей, четвертой и пятой главах также анализируется изображение еврейских жертв Холокоста - или, в большинстве случаев, отсутствие таковых в этих артефактах популярной культуры. В конце концов, концептуализация немцев как жертв требует вытеснения жертв нацизма из их дискурсивной позиции, поскольку на позицию жертвы претендуют немцы. Анализ того, как коллективная субъектная позиция обычных, то есть не преследуемых, немцев переосмысляется из сторонних наблюдателей и виновников в жертвы в артефактах популярной культуры и их рецепции, дополняется исследованием темы в учебных материалах, предназначенных для обсуждения этих конкретных текстов, телесериалов и фильмов на уроках немецкого языка в гимназиях и общих школах. Классная комната - важное место для изучения Второй мировой войны и Третьего рейха, а учебные материалы - важнейший инструмент формирования коллективной памяти молодых немцев. В четвертой главе я также проведу анализ созданных учащимися веб-сайтов, чтобы выяснить не только то, как учителя инструктируют учителей обсуждать "Der Vorleser" в классе, но и то, как роман воспринимается учащимися. Чтобы понять, как эти популярные воплощения культурной памяти после объединения повлияли на то, как немцы помнят эту часть своей национальной истории, необходимо изучить их восприятие (Kansteiner 2006). Определить точное влияние этих медиасобытий на потребителя очень сложно, поскольку как примеры коллективного сознания они не могут быть восприняты и проанализированы напрямую. Тем не менее процессы рецепции и влияние массмедийных репрезентаций прошлого на индивидов нельзя исключать из исследований коллективной памяти (Kansteiner 2006). Поэтому в третьей, четвертой и пятой главах анализируется, как аудитория интерпретирует фильмы, телепередачи и тексты, поскольку не только сами медиа, но и ритуалы потребления, которые они поддерживают, являются важнейшим общим компонентом исторического сознания людей. Таким образом, в каждой главе анализируется не только то, как немцы превращаются в жертв в самих артефактах, но также и особенно то, как эти артефакты были восприняты аудиторией. Анализ рецепции позволит ответить на вопрос, как немецкая публика относится к дискурсивному превращению немцев в жертв. Другими словами, считают ли они дневник, роман, телефильм и исторический художественный фильм исторически точными и аутентичными изображениями своего коллективного прошлого (Fluck 2003)? В рамках анализа рецепции я изучаю газетные и онлайн-рецензии, которые представляют собой официальный способ рецепции. Кроме того, я обсуждаю, как зрители и читатели интерпретируют эти популярные артефакты. Для изучения зрительской рецепции можно воспользоваться различными источниками: письма, отправленные авторам, а в случае телепрограмм и фильмов - режиссерам или студиям; мнения и статистика зрителей, собранные в виде отчетов о телефонных звонках на телеканалы по поводу конкретных программ; письма, опубликованные в газетах; записи на дискуссионных форумах в Интернете. Однако анализ рецепции этих популярных артефактов ставит методологические проблемы. Изучая, как литературные, кинематографические и кинорепрезентации были восприняты аудиторией, я столкнулась с серьезными недостатками: ни газеты, ни издательства, ни телеканалы, ни киностудии не архивируют письма и звонки читателей и зрителей. Газеты не хранят письма; только те немногие письма, которые были опубликованы один раз в номере, - как и обычные статьи - доступны в Интернете за плату. Телеканалы обычно обобщают звонки и письма телезрителей в коротком репортаже. Хотя эти резюме дают общее представление о том, как телепродукт был воспринят аудиторией, они не приводят фактических цитат и отмечают только суть наиболее важных комментариев. Издатели обычно отправляют все письма авторам. Однако в случае с Eine Frau in Berlin автор не только неизвестен, но и скончался. Поэтому я связалась с хранительницей рукописи Ханнелоре Марек, которая сообщила мне, что таких писем не существует: ни для издания 1959 года, ни для издания 2003 года. Чтобы ознакомиться с письмами, которые читатели писали в ответ на Der Vorleser, я посетила Немецкий литературный архив Марбаха. В Литературном архиве хранится переписка Бернхарда Шлинка, касающаяся этого романа. Однако доступ к письмам был предоставлен мне только после того, как Бернхард Шлинк дал мне такое разрешение. Кроме того, мне не разрешалось делать какие-либо записи или копии писем, если у меня не было письменного разрешения от тех, кто написал письма, из-за проблем с авторскими правами. Получение ответов не только заняло много времени, но и многие авторы писем переехали или даже умерли; в конце концов, Der Vorleser был опубликован в 1995 году, а письма были написаны от десяти до пятнадцати лет назад. После того как мне удалось предоставить институту несколько форм согласия, они скопировали и выслали мне материал за определенную плату. После того как я закончил писать главу, мне пришлось отправить все цитаты из этих писем, которые я использовал для анализа, Бернхарду Шлинку, чтобы получить его окончательное разрешение. Однако в итоге он отказался дать мне свое согласие, поскольку цитируемые мною отклики читателей не отражали его собственной интерпретации, и я не смогла использовать ни одного письма о Der Vorleser в данной диссертации. Я продолжаю размышлять о методологических проблемах в соответствующих главах, чтобы указать на практические трудности изучения зрительской рецепции артефактов популярной культуры. Вместо того чтобы использовать письма, отправленные авторам, телеканалам, газетам или продюсерским компаниям, мне пришлось сосредоточиться почти исключительно на интернет-ресурсах, которые оказались довольно богатым источником зрительских и читательских отзывов. Я анализирую дискуссионные форумы на киносайтах и сайтах телеканалов, а также разделы отзывов покупателей на сайтах, продающих книги и DVD-диски. Еще один полезный источник зрительских и читательских мнений - онлайновые разделы комментариев к кинорецензиям или газетным статьям. Интернет - настолько простой и анонимный инструмент, что побуждает пользователей открыто и честно делиться своим мнением. Преимущество использования Интернета для изучения зрительского восприятия заключается в том, что у пользователей есть возможность реагировать на предыдущие комментарии, что может привести к дискуссии. Однако, поскольку имена пользователей в Интернете скрывают их реальную личность, иногда невозможно определить, является ли пользователь женщиной или мужчиной, или выяснить, к какому поколению он принадлежит. В итоге Интернет оказался полезным инструментом для изучения того, как эти артефакты потребляются аудиторией. Однако, поскольку Интернет представляет собой относительно недавний носитель информации, в нем нет читательских комментариев к роману Шлинка, относящихся к середине 1990-х годов. Несмотря на эти методологические трудности, анализ того, как аудитория интерпретирует и воспринимает популярные литературные тексты и кинорепрезентации и какую роль играют популярные медиа в формировании коллективной памяти своих потребителей, представляется важным. Анализ рецепции открывает доступ к актуализации потенциала артефактов памяти и показывает, как избранная аудитория потребляет масс-медиа и как это, в свою очередь, влияет на ее представление о коллективном немецком прошлом. |
||
1
В данной диссертации термин "немецкие жертвы" относится к нееврейским
жертвам Германии. Я осознаю проблематичность дихотомии между "немецкими
жертвами" и "еврейскими жертвами". В конце концов, многие еврейские
жертвы тоже были немцами. 2 Хотя моя диссертация исследует медиа популярной культуры, она не ставит под сомнение важность канонической литературы, литературоведения канона/канонов или исторической науки. Однако я утверждаю, что когда мы пытаемся понять, как воображаемые сообщества помнят свое прошлое, нам необходимо сосредоточиться на средствах массовой информации популярной культуры и, более того, не ограничивать анализ характеристиками средств массовой информации, а распространить его на их разговорную рецепцию. |
||
_______________________________________________________________________________________
|
||
После небольшой исторической справки об оккупации Берлина в 1945 году в учебном пособии предлагаются различные первоисточники, дополняющие обсуждение фильма, в том числе отрывок под названием "Дневник с точки зрения русского мужчины" из книги Владимира Гельфанда "Deutschland-Tagebuch 1945-1946. Aufzeichnungen eines Rotarmisten. Гельфанд был русским солдатом, который пережил оккупацию Берлина не понаслышке, и его дневник стал первым дневником русского солдата, опубликованным на немецком языке. В дневнике, который был опубликован в 2005 году, он пишет, что во время оккупации Берлина у него было много подруг, но он никогда не насиловал женщин. Информация о Владимире Гельфанде и выдержки из его книги рисуют образ культурного, дружелюбного и интеллектуального человека, скорее напоминающего идеализированный образ защитника Anonimus в фильме. Гельфанд признает, что русские солдаты насиловали девушек и женщин и что ему предлагали сексуальные услуги в обмен на защиту, на что он не согласился, поскольку это нарушало его кодекс чести как солдата. Хотя он честно рассказывает о преступлениях, совершенных его товарищами, как и в фильме, дневник Гельфанда неверно отражает масштабы и крайнюю жестокость массовых изнасилований. Критически мыслящие учителя могут побудить своих учеников поставить под сомнение отношения между Гельфандом и его многочисленными "подружками", которые, вероятно, как минимум включали в себя бартер секса на еду, алкоголь и сигареты, последние из которых служили своеобразной валютой на черном рынке, позволявшей женщинам выживать, и поэтому были далеко не такими добровольными, как хотелось бы думать Гельфанду. Однако такой критический взгляд не представлен в учебных материалах, где дневник Гельфанда, скорее, служит подтверждением исторической точности изображения культивируемого защитника Anonimus в фильме. | ||
Гельфанд, Владимир. "Дневник Германии 1945-1946. Записи солдата Красной Армии". Берлин: Aufbau, 2008. | ||
|