9 мая 1945 года в 0:43 по московскому времени в Берлине  был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии  РИА-Новости

Тут и помощь западных союзников в виде поставок по ленд-лизу, без которых не могли функционировать некоторые ключевые отрасли советской военной экономики, и открытие второго фронта в Европе, резко ослабившего силу немецкого сопротивления.

Разумеется, и Победа, и сама Великая Отечественная давно уже стали мифами, но иначе и быть не могло. Обыватель, то есть любой нормальный человек, не историк, воспринимает историю только в виде мифа, не иначе. Так было всегда, так всегда будет.

Две правды о Великой Отечественной

Всё это так. Победа была достигнута ценой огромных жертв. По-другому наша страна воевать просто не умела. Вопреки распространённому мнению, во Второй мировой войне Красная армия воевала не хуже, чем царская армия в Первую мировую войну.

Для русского фронта Первой мировой войны более или менее точно потери сторон подсчитаны только для второй половины 1916 года. Это сделал историк Сергей Нелипович в своей книге «Брусиловский прорыв. Наступление Юго-Западного фронта в кампанию 1916 года» (М., 2006. С. 45). В период с начала июня до конца декабря 1916 года русские Северного и Западного фронта, против которых действовали почти исключительно германские войска, потеряли убитыми 54,0 тыс. человек, а противостоявшие им германские войска — 7,7 тыс. человек. Это даёт соотношение 7,0:1. На Юго-Западном фронте русские потери составили 202,8 тыс. убитыми. Действовавшие против них австрийские войска потеряли 55,1 тыс. убитыми, а германские войска — 21,2 тыс. убитыми.

Если предположить, что соотношение российских и германских потерь здесь было таким же, как и на двух других фронтах, то из состава русского Юго-Западного фронта примерно 148,1 тыс. солдат и офицеров было убито в боях против немцев, а примерно 53,7 тысячи — в боях против австро-венгерских войск. Таким образом, с австрийцами соотношение потерь убитыми было даже немного в нашу пользу — 1,03:1, а пленными австрийцы потеряли значительно больше, чем русские — 377,8 тыс. пропавших без вести против 152,7 тысячи у русских на всём Юго-Западном фронте, в том числе и в боях против германских войск. Общее соотношение потерь в Первой мировой войне было значительно благоприятнее для русской армии, чем во Второй мировой войне, только благодаря тому, что в 1914—1918 годах на русском фронте главным образом воевали не германские, а гораздо менее боеспособные австро-венгерские войска.

А в Великой Отечественной войне, согласно нашим подсчётам, потери Красной армии погибшими и умершими составили более 26 млн человек, а потери вермахта на Восточном фронте — около 2,6 млн человек. С учётом, что на стороне Германии здесь сражались румынские, итальянские, венгерские и финские войска, а также некоторые другие союзники, реальное соотношение безвозвратных потерь (без оставшихся в живых пленных) советских и немецких войск там, где они сражались друг против друга, будет между 7:1 и 8:1, то есть практически таким же, как и в Первой мировой войне (См.: Соколов Б.В. Вторая мировая: факты и версии. М., 2005).

Общий же размер советских потерь оказался на порядок выше, чем в Первой мировой войне, потому что теперь на Восточном фронте действовали основные силы вермахта. Сталин по большому счёту не ухудшил качество русской армии. Дело было в общей культурной отсталости России, которую нельзя было преодолеть теми драконовскими методами, которые применял Сталин.

Победа в Великой Отечественной войне была одержана, помимо перечисленных факторов, ещё и потому, что советские солдаты и офицеры в своём большинстве продолжали сражаться до конца против превосходящего их не числом, а умением противника. Сражались, несмотря на огромные потери, сражались, несмотря на бестолковость и жестокость командования, сражались не только из страха перед репрессиями, но и благодаря вере в правоту Советского Союза. Человек проявлял патриотизм в условиях давления жёсткой вертикали власти, по-своему встраиваясь в бесчеловечную тоталитарную систему.

Дневник лейтенанта Владимира Натановича Гельфанда, командира миномётного взвода в 5-й ударной армии, хорошо демонстрирует, что у героев Победы в сознании сочетались патриотизм, преданность коммунистическим идеалам, страх и ненависть, причём не только по отношению к врагам, но и к собственным командирам. Победа была одержана одновременно и благодаря, и вопреки Сталину и тоталитарной системе.

Возьмём записи за 1945 год, когда 5-я ударная армия наступала на Берлин. Они хорошо рисуют отношения между солдатами и офицерами, нравы, царящие в офицерской среде.

19 января Гельфанд записал в дневнике: «Когда мой ординарец, ефрейтор Наконечный, достал золотые часы, он подарил их командиру роты и с тех пор стал вьюном (крутился возле него), за всё время марша ни разу не спросив у меня разрешения уйти, а когда я делал ему замечания, ссылался на разрешение командира роты, и тот неоднократно вступался за него. В результате он совершенно перестал считаться со мной и из дисциплинированного бойца превратился в злостного нарушителя дисциплины».

Не лучше был и командир другого взвода — лейтенант Каноненко: «Однажды в меня полетели горшки и кувшины, брошенные Каноненко в пьяном виде. В другой раз Каноненко вынул револьвер и стал крутить им перед моим лицом. В третий раз Каноненко организовал стрельбу в помещении, левее того места, где я сидел. И всегда, как только Каноненко оказывался пьяным, единственным и, по-видимому, излюбленным предметом его нападок являлся я. Впрочем, командиру роты, не секрет, тоже неоднократно доставалось от Каноненко. Но он не решался применять физической силы». А вот Гельфанду от ротного доставалось по полной программе.

Когда он попросил командира роты капитана Рысева «при бойцах не употреблять по отношению ко мне нецензурных выражений, так как мне уже и без того подорвали немало авторитета», то в ответ услышал возмущённое:

А в самом деле, закончилась ли война подписанием акта капитуляции? Ведь в переполненных госпиталях продолжали умирать тяжелораненые, в Польше, Западных Украине, Белоруссии и в странах Прибалтики шли жестокие столкновения с националистами (АК-цами, бандеровцами и «лесными братьями»). Прошло более 60 лет, но до сих пор некоторые последствия военного лихолетья напоминают о себе искалеченными судьбами людей.

От старого чайника. Воспоминания и мысли

А в рапорте от 22 января Гельфанд особо отметил: «До последнего времени я рьяно поддерживал авторитет и престиж командира роты, категорически запрещал у себя во взводе и, насколько мог, в роте названия «пацан», «мальчишка», «слабовольный», которые предназначались для капитана Рысева и выражались открыто и беззастенчиво. Как ни один из командиров взводов, я с первого дня своего пребывания в роте беспрекословно выполнял все приказания командира, однако вместо того чтобы подхватить мою инициативу в поддержании своего авторитета, капитан, напротив, стал препятствовать мне и мешать установлению дисциплины и порядка, дружбы, культуры, хотя бы у себя во взводе». Да, культуры явно не хватало не только рядовым красноармейцам, но и офицерам, и отношения внутри маленького армейского коллектива были далеки от идиллических отношений «братьев солдат» и «отцов командиров».

В качестве недостатков своего ротного Гельфанд перечисляет «лживость в отдаче приказаний и показаниях». «Не учитывает труда бойцов, матерные угрозы расстрелом, не заботится о их быте и нуждах, их просьбах и запросах», «избиение при бойцах», «избиение меня ординарцем» «(рота неделю не получала хлеба — сам был всем удовлетворён), (хотя есть несколько пар сапог, портной шьёт ему сапоги, и не первую пару), нет правдивости в представлении к орденам».

Подобные нравы было невозможно себе представить в вермахте или в армиях западных союзников. Там ни один солдат или офицер не допустил бы, чтобы начальник ударил его по лицу. А когда однажды американский генерал Джордж Патон ударил по лицу солдата, причём за дело, это вылилось в громкий скандал, отразившийся на карьере генерала. Тем не менее наши солдаты и офицеры, несмотря на поистине свинцовую атмосферу, за редким исключением, считали, что сражаются за правое дело, и с презрением отвергали призывы повернуть штыки против Сталина и большевиков. Вот впечатления Гельфанда от чтения власовской газеты в записи от 21 января: «Какая бедность языка у всех этих собак. Неужели они могут считать ещё себя русскими?! Ведь они хуже немцев! Что может быть отвратительней предателя Родины?!»

В то же время моральное разложение всё более охватывало Красную армию, вторгшуюся в Германию, причём эксцессы поощрялись командирами всех уровней, за редким исключением. Гельфанд с удовлетворением отмечал: «Никто никому не запрещает брать и уничтожать у немцев то, что они у нас награбили раньше. Я весьма удовлетворён. Не нравится мне только безрассудное буянство капитана Шитикова и в особенности Каноненко. Вчера, например, Рысев разбил бюст Шиллера и уничтожил бы и Гёте, кабы я не вырвал его из рук сумасброда и не схоронил, обмотав тряпками... Гении не могут быть приравнены к варварам, и уничтожать их память — великий грех и позор для культурного человека».

Украсть велосипед или часы не грех, а разбить бюст Шиллера — святотатство. Такое вот сочетание преклонения перед германской культурой ненависти к немцам как к народу, совершившему агрессию, было характерно для большинства советских солдат и офицеров. Это порождало бессмысленное уничтожение имущества и чудовищные насилия против мирных жителей и пленных, которые отразились и в дневнике Гельфанда.

Красноармейцы побеждали, оставаясь в рамках тоталитарной системы, и память об огромных жертвах, принесённых в войне, сознание того, что для командования они лишь пушечное мясо, выливалось в бессмысленную жестокость по отношению к мирному населению Германии и других стран Европы.

Сам Гельфанд в бою был человеком не робкого десятка, хотя перед начальством и даже перед более наглыми и уверенными в себе сослуживцами часто робел. Вот как он вспоминает бой за плацдарм на Одере 12 февраля: «У нас новый замкомбата по политической части, лейтенант. Без орденов. Таких я люблю, если только он фронтовик. Значит, справедливый и скромный парень, и его за это невзлюбили. Ведь меня, например, трижды представляли к ордену (как и всех офицеров, по приказу верхнего командования), и до сих пор нет даже ни одного приказа. Понятно, я самый незаслуженный человек, несмотря на своё активное участие в боях, особенно 12/ІІ/45, когда почти все, в том числе и Каноненко, попрятались в подвалах и оттуда, по телефону, были героями, а я на поверхности руководил всеми силами обороны: и миномётчиками, и стрелками, и даже ранеными, кто только мог говорить и мыслить. А сколько людей на моих глазах падало, истекая кровью, лишаясь ног, рук, живота, который вместе с осколками и кишками вываливался наружу. Страшная картина! Но я не замечал её, а видел впереди, в каких-нибудь пятидесяти метрах наступающих немцев, танки, и для меня это было наглядней всего. Я не трусил, не убегал от снарядов, и судьба меня берегла, хотя я бегал по двору, устланному трупами людей и животных, усыпанному щепками, кирпичом, изрешечённому снарядами и минами, и их осколками, окутанному дымом и гарью».

По поводу лиц, отсиживавшихся в тылу и незаслуженно награждённых, Гельфанд замечает: «Что делать? У кого искать правды и справедливости? Бога нет, а кроме него, никто ничего знать не может о мною пережитом... О, судьба, зачем я страдал так бесплодно? Родина, за которую я так много пережил и за которую столько рисковал жизнью, она ли не поймёт моих дум и страданий. Она ли не поможет моему горю? Но, Господи, она ведь не знает ничего обо мне, я ведь ничем ни на грамм не возвысился над жизнью, и дальше полка, дивизии обо мне никто не знает. Горе мне и стыд беспощадные!»

Но нельзя по-настоящему осуждать и тех, о ком Гельфанд отзывается более чем нелицеприятно. 17 апреля Гельфанд, который в ходе Берлинской операции вёл журнал боевых действий дивизии и потому из миномётной роты ушёл, узнал, что почти все его товарищи были убиты или ранены: «...Дорогой обогнали обоз 3 батальона. Сердце ёкнуло: на повозках я увидел несколько бойцов моей минроты. Дорога была битой, и нам случилось остановиться неподалёку от бойцов. Миномётчики рассказали, что вся рота выведена из строя. Что Каноненко, его ординарец и ещё некоторые бойцы убиты. Рысев, Шитиков и все остальные, за исключением шести человек, — ранены.

Так трагически кончила миномётная рота, в которой я искал славу и которая сама, прославившись с моей помощью и участием, оставила меня в стороне».

Очень многие красноармейцы были и героями, и грешниками, но смерть списывала все грехи.