Гельфанд Владимир. Дневник 1941-1946/пресса/Русская Германия "Я прижал бедную маму к своему сердцу и долго утешал"

Русская Германия "Я прижал бедную маму к своему сердцу и долго утешал"

26.06.2015 № 26

«Я прижал бедную маму к своему сердцу и долго утешал»

почтовый вагон

Подборка писем на этой неделе посвящена одному из самых трагических событий середины прошлого века – началу Великой Отечественной войны. В заголовок я вынесла фразу из фронтового дневника. Во-первых, это само по себе уникально, что до нас дошли строки дневника: делать зарубки на память солдатам и офицерам запрещалось. Во-вторых, прощание стало самым главным событием той поры для каждой семьи. Вся подборка читательских писем «Почтовый вагон» покоряет великодушием: без удушливого чувства злобы и мщения описаны и печаль, и горечь, и даже случай спасения врага.

Аркадий Шкуран, Минск: «Мы совершили диверсию, но о ней никто не узнал» Моё детство протекало радостно и беззаботно. В 1941 году я окончил первый класс сельской школы. И вдруг – война, которая сразу всё изменила. Первый день произвёл переполох в нашей деревне Порослище. Мужчины были сосредоточены, серьёзны, тайком утирали скупую слезу, а женщины причитали беспрерывно, не стесняясь своих чувств. И только значительно позже я понял истинную тревогу этих женщин. Они предчувствовали, что со своими сыновьями, мужьями, возлюбленными расстаются навсегда. Только женское чутье сумело распознать жестокость войны с самого её начала. (Из пятидесяти мужчин Порослище с войны возвратились только два калеки). Мой отец был оставлен для подпольной работы в тылу врага. Но по доносу одного из жителей в августе 1942 года гестапо арестовало его и ещё шесть человек, помогавших партизанам. После долгих кровавых допросов все были расстреляны. Я тоже был арестован вместе с отцом. Но комендант распорядился выгнать меня из комендатуры, мол, не дорос ещё до партизан. Немецкие солдаты иногда привлекали нас, детей, для выполнения некоторой работы: расчистка от снега, выгул лошадей и всякое другое. За это можно было получить кусок хлеба. Однажды немецкие солдаты заставили нас очистить от мусора школу. Вот тогда-то, того не замышляя, мы и совершили диверсию, но о ней никто не узнал. А произошло вот что. Кто-то из немецких солдат оставил на окне одного из классов раскрытую пачку папирос. Иван Сенько, старший из всех нас, предложил попробовать немецкую папироску. У него с собой были кресало, кремень и березовая губка для зажигания искрой. Пытаясь прикурить, Иван испугался показавшегося немецкого солдата. Он сунул горящую папиросу в промасленную паклю и передал мне, полагая, что на меня немец не обратить внимания: я был меньше всех. Я от страха сунул всё это в дырку пола, где находился разный хлам, надеясь, что оно погаснет. Немец ничего не заметив, поручил нам другую работу и приказал выйти из здания школы во двор. Выполнив его задание, мы все ушли по домам, забыв о попытке покурить. Спустя примерно час после нашего ухода внутри школы возник пожар, уничтоживший и школу, и стоявший неподалёку немецкий танк «Тигр», который был начинён боеприпасами и наполнен горючим. От этого взрыва его так раскурочило, что башню отбросило метров на десять. Развороченный он продолжал ещё лет семь стоять на этом же месте и после войны. Я же тогда, боясь ответственности, соврал ребятам, что паклю выбросил на улице. Вот так и осталось для всех неизвестным, отчего сгорела школа и произошёл взрыв. Но думаю, это случилось по моей «небрежности». Мы об этом даже между собой мало говорили: страшно было, что кто-то узнает о нашей диверсии. Жаль только, что о взрыве танка не узнали наши партизаны. Они такой случай записали бы в свой арсенал подвигов. Светлана Минасова, Берлин: «Чудо: мы все выжили!» Быть еврейкой, да ещё женой военнослужащего, как была моя мама, в годы войны в оккупированном городе означало стать первой же жертвой фашистов. И когда нацистская армия уже вступала в Одессу, моя мать с тремя детьми – я, двухлетняя, и две старшие сестры – пыталась сесть в последний отходящий состав с беженцами. Все попытки оказались безуспешными, желающих уехать было много. От отчаяния мама стала рыдать, и мы вместе с ней. Этот «хор» привлёк внимание нескольких человек, они стали нам помогать протиснуться в вагон. Но проехав недолгое время, поезд остановился, началась проверка со стороны специальной команды военных железнодорожников. У кого не было билетов или ценных вещей, чтобы расплатиться, тех высадили. Мы оказались в их числе. Наша тогда 27-летняя мама, покидая Одессу, ни о чём другом не думала, как только о том, чтобы увезти детей от беды. Да и не было у нас дома ни денег, ни драгоценностей. Дальше пришлось добираться как придётся. Люди сёл, деревень, городов, которые мы миновали, направляясь в Азию, помогали как могли. Иногда мы продвигались с частями наших отступающих войск, которые однажды на понтонах переправили нас через какую-то реку. Трижды мы попадали под бомбёжку, и мама прикрывала нас своим телом, не думая о том, что будет с нами, если она сама погибнет. Во время этого изнуряющего похода я разболелась, так с той поры и по сей день я «сохранила» болезнь кишечника. Мы ведь ели в пути всё, что попадалось под руку: то какую-то траву, то разные неизвестные нам ягоды, то сырую картошку. Иногда маме приходилось работать у кого-нибудь по хозяйству, чтобы получить за это кое-какие продукты. Последний отрезок нашего пути мы ехали в вагоне с углём и наконец оказались в Ашхабаде. Здесь мама стала работать в госпитале. Мы ей помогали, развлекая раненых: пели, танцевали, читали стихи. Этому мы были научены с раннего детства. Всё это время наш папа, находясь на фронте, не переставал нас разыскивать. И только когда его нашло отосланное мамой почти в безызвестность письмо и наше семейное фото, между нами установилась связь. Но встретились мы все вместе только в 1946 году. Чудо: мы все выжили! Елена Проскура: «Война – не тема для дружеских бесед» По неписанной традиции ветераны в семьях не очень-то делились воспоминаниями о войне. Они стремились уйти от пережитых ужасов, включиться самоотверженно в восстановление мирной жизни. И даже ленинградцы скупо делятся воспоминаниями о блокадном детстве. К примеру, я, блокадница, ещё никому не рассказывала о том, что войну просидела под столом у добрых, мужественных людей, которые меня прятали. Под столом и подросла. А когда пришло время и можно было выйти из-под стола, родителей моих уже не было. Война – не тема для дружеских бесед, особенно в нашем почтенном возрасте, когда общение – не только самая большая ценность, но и просто жизненная необходимость, такая же, как забота родных, как лекарство. Два года назад я познакомилась с дамой моего возраста, которая живёт в том же доме, что и я. Её зовут Белла Гельфанд, она очень интеллигентная, трогательно заботливая, внимательная. Познакомилась я и с её сыновьями, а также с внуками. Однажды они доверили мне сокровенное: дневник отца семейства Владимира Гельфанда. Он делал свои записи и на листочках, и в тетрадках при всех сложнейших обстоятельствах войны. Начат дневник 26.04.1941 года, последняя запись – 10.12.1946 года. В конце 90-х Белла Гельфанд с сыновьями и двумя внуками переехала в Германию, похоронив на родине, в Днепропетровске, своего супруга ещё в 1983 году. Все мы знаем и помним хлопоты и трудности переезда, а также сложности адаптации в новой стране. Но в семье Беллы и её сыновей была одна главная забота – сохранить дневник военной поры. Как самую важную ценность мать и сыновья везли с собой чемодан, наполненный сотнями пожелтевших от времени листков и тетрадок с записями о войне. Важно принять во внимание, что на фронте категорически запрещалось вести дневники. Зная это, на свой страх и риск Владимир Гельфанд всё же записывал увиденное и пережитое. Так что всё написанное в годы войны и сохранённое семьёй в мирное время – редчайший случай в истории военного времени. Беря в руки эти записи, я испытываю желание низко поклониться всей семье Беллы Гельфанд, сохранившей память супруга, отца, дедушки. Я отобрала с согласия семьи лишь несколько фрагментов дневника, чтобы познакомить читателей «РГ/РБ» и отдать должное тому, что главным может быть в семье – любовь, забота и память друг о друге. Владимир Гельфанд: «Дневник войны» 22 июня Германия объявила нам войну. Это было ужасно и неожиданно. Все ребята были уже в сборе. Комсомольцы и не комсомольцы клеили окна, рыли ямы, хлопотали, шумели, были в необычном состоянии. Но вот все стали собираться у репродукторов, подошёл и я. По радио выступал Молотов. 15.10.41. Сегодня – четыре месяца войны. Но по радио об этом, как и о новых итогах войны за этот период, ни слова. 30.10.1941. 6 часов утра. Точно взрыв бомбы поразило меня сегодняшнее сообщение Советского информбюро о сдаче противнику Харькова. 31.10.1941. У меня большой радостный и печальный день. Радостный, потому что я увидел впервые за два месяца маму. Печальный, потому что мне пришлось вновь с ней расстаться. Я не умею плакать. Кажется, никакое горе, никакая печаль не заставит меня проронить слезу. И тем тяжелее видеть, как плачет самый родной из родных человек. Я прижал бедную маму к своему сердцу и долго утешал, пока она не перестала плакать. 06.05.1942. Произошло решающее событие в моей жизни – меня призвали в армию. Кадровым красноармейцем. Я был совершенно не подготовлен, призвали внезапно, в 9 часов утра: к 10 часам явиться с вещами в военкомат. 22.06.1942. Сегодня год войны между нашей страной и немецко-фашистскими гадами. Пишу в землянке, налёты продолжаются. Хаустов, мой боец, окончательно растерялся и даже от испуга заболел. У него рвота, руки трясутся, и лицо перекошено. Он сначала пытался скрыть свой страх, но теперь уже открыто, не стесняясь, признаётся мне, что больше терпеть не может – нервы и сердце не выдерживают. 02.12.1043. Ночью вызвали за партбилетом в дивизию. В два часа ночи получил билет… 21.12.1943. Плачевен исход наступления. Мы почти на старых позициях. Две наши артперестрелки ни к чему хорошему не привели, а наступать надо. 24.12.1943. Вчера ночью немцы опять ходили в атаку, немного потеснили нас, но утром артиллерия выбила их и погнала на прежние места. При этом потеряли они около 300 человек. Ещё сегодня днём лежало много убитых и раненых на ничейной земле – немцы не могли их убрать. Поймали восемь немцев. Они кляли Гитлера. Вот когда только они начинают понимать! 28.04.1945. На улицах Берлина шумно и людно. Немцы, все как один, с белыми повязками. Они уже не боятся нас и вовсю разгуливают по улицам. Генерал Берзарин, мой командарм, назначен комендантом Берлина и уже издал приказ-обращение к местному населению, в котором требует наладить мирную жизнь и возобновить работу. 01.05.1945. Немцы не согласились капитулировать. В 21:15 начнётся артподготовка. Будем разговаривать языком оружия. 10.05.1945. Вчера утром произошло незабываемое событие. Немцы согласились на полную безоговорочную капитуляцию. Скупо, но торжественно сообщили об этом газеты. Эдуард Горбут, Гамбург: «Нашли в капусте… квашеной» По окончании войны мне было чуть больше семи лет. Мы с мамой вернулись из эвакуации в Витебск и сняли уголок в чудом уцелевшем на окраине города частном деревянном доме. Маму взяли работать на фанерный завод с шести часов утра до 12 ночи. На работу и обратно она ходила с длинной палкой, чтобы при случае защититься от волков, которых было полно в округе, порой они заглядывали прямо в наши окна. Поэтому мне и не разрешалось самому выходить из дома. Но я не хотел оставаться один дома и бегал встречать маму, вопреки её запретам, на проходную. Однажды, ожидая её у входа на фабрику, я услышал, что откуда-то из-под земли доносился слабый человеческий голос. Я вбежал к вахтёрам в каморку и сказал об этом. Они тут же с керосиновыми лампами побежали в сторону овощехранилища, недалеко от проходной. Я последовал за ними. Мы вошли в склад. Там стояли врытые в землю три огромных ёмкости с рассолом квашеной капусты. Ею и другими овощами мы все тогда в основном и кормились. Смотрим, в одной из них плавает немецкий солдат. Дежурный опустил в чан лестницу, помогая ему выбраться. Того колотило от холода и страха, а карманы огромного маскировочного халата были наполнены морковью. Этот солдат, которого мы нашли в капусте… квашеной, был одним из пленных, который вместе с другими немцами привлекался к восстановлению завода. Говорят, их через некоторое время отпустили домой. Наверное, он рассказывал своим родным мучительную историю спасения, не ведая, что его спаситель годы спустя будет жить в его стране.

К печати подготовила Вера Маерцке
№ 26, 2015. Дата публикации: 26.06.2015
© Russkaja Germanija

Более десяти лет читаю «Русский Берлин. Русскую Германию». В самом начале смущало меня название газеты: уж очень уверенноно становимся мы хозяевами (Германии. Берлина), позволяем себе... и газете такое название дали... Со временем привыкала, отношение смягчилось. Познакомилась ( как читатель) с журналистами, к которым отношусь с глубоким доверием, радуюсь встрече с ними в каждом номере. Да к тому же узнала некоторую историческую судьбу- первые русские издания с таким названием появились в 20-е годы ХХ века.. В России революция, гражданская война . Потоки эмигрантов из России. В основном это были представители разных кругов интеллигенции — поэты, писатели, художники, ученые, музыканты — элита общества.. Эта страна их принимала, но они все же в том особенном настроении неопределенности здесь, в новых условиях тоже объединялись, сохраняли свои корни, находили возможности для общения, для сохранения себя и своей культуры. Вот и возникали издания и даже издательства...

С тех пор минул век. История всегда трудна. Коротки в ней периоды спокойствия, хотя бы относительного мира, а тем более процветания. Вот и вторглась в историю Вторая мировая война. В нее была вовлечена вся Европа, весь мир. Но тяжелее всех, трагичнее всех досталось двум странам — Германии и великому Советскому Союзу... Невероятно тяжелой, трагической ценой досталась победа. Победа, как свидетельствуют документы, была делом общим, делом мировой коалиции. Но все же неоспоримым, даже очевидным, всем мировым сообществом признанным является тот факт, что решающая роль в победе принадлежит именно Советской Армии, трагическую цену потерь понесла именно наша армия. Огромная территория нашей страны подверглась жесточайшей разрухе. Победа пришла, но радость победы сопровождалась горькими слезами. Ужасы войны, потери родных и близких, миллионы сирот, миллионы инвалидов — и вот на этом фоне — Победа! Избавление! Надежды! Ожидания . Героическая готовность к восстановлению мирной жизни в тяжелейших условиях перенесеных потерь.

Праздник Победы как справедливая награда Свыше, а возможно и мудрого руководства, воспринимался в каждой семье и каждым человеком как самый главный, самый значимый праздник. И так на протяжении десятилетий.

Уходят на вечный покой победители-ветераны. Память о войне остается в государственных документах, у которых тоже непростая судьба... Подрастают новые поколения.

Но ветераны в семьях по создавшейся неписанной традиции не очень-то делились воспоминаниями о войне.. Они стремились уйти от пережитых ужасов, включиться самоотверженно в востановление мирной жизни. Но и для них особенным праздником стал именно День победы, День, когда они надевали свои награды на скромные или более дорогие кители (у кого что было) и собирались вместе с друзьями...

А новые поколения детей и молодежи о войне изучают по учебникам. Учебники, как и страны, переживают разные периды истории, по-разному осмысливают ее.

Нам выпало счастье. Наша страна, наши страны, весь мир уже семидесятый год отчечает День той важнейшей Победы, победы над коварной силой фашизма.

Так сложилось, что мы отмечаем этот великий праздник в Германии, вместе с немецким народом, дружественным народом.Отмечаем в условиях мира, сотрудничества, взаимного понимания. Так развивается история, так складывается биография каждого из нас.

Думаю, что среди читателей нашей газеты, к счастью, есть и ветераны той войны. А очень многие из нас помнят о войне по трудному опыту собственного детства. Во время дружеских встреч, которые для нас жизненно важны, мы беседуем на различные темы — современные новинки в литературе, новые достижения кино, впечатления о театральных постановках, иногда в беседы вплетаются и события из жизни детей и внуков, радуемся встрече, приятному застолью. О войне — самые общие впечатления. И даже ленинградцы (теперь — питерцы) скупо делятся воспоминаниями о блокадном детстве, и украинцы редко вспоминают вслух о том ужасном времени. К примеру, я еще никому не рассказывала о том, что войну я просидела под столом у добрых, мужественных людей, которые меня прятали. Под столом и подросла. А когда пришло время и из- под стола можно было выйти, родителей моих уже не было... Это не тема для дружеских бесед, особенно в нашем почтенном возрасте, когда общение — не только самая большая ценность (Экзюпери), но и просто жизненная необходимость, как забота родных, как лекарство..

И вот — подарок судьбы, неожиданный! Два года назад я познакомилась с дамой моего возраста, которая живет в том же доме, что и я. Очень интеллигентная, трогательно заботливая, внимательная, готовая прийти на помощь, когда чувствует необходимость. Совместные вечерние прогулки, неутомительные беседы. И все же с опытом общения пришло доверие друг другу. Я уже немного знакома с семьей, бывала приглашена на чудесный украинский борщ, на домашнюю пиццу. Познакомилась с сыновьями, с внуками. И вот — сокровенное.

Семья Беллы живет в Германии уже более 20 лет. Приехали из Днепропетровска. Как самую важную ценность мать и сыновья везли с собой чемодан, наполненный аккуратно сложенными , упорядоченными сотнями пожелтевших от времени листков и тетрадок, на которых будущий муж и отец этих сыновей в свои юные и молодые годы тщательно вел дневник..

Владимир Гельфанд родился 1 марта 1923 года в Кировоградской области. Со временем семья переехала в Днепропетровск. Мальчик был единственным сыном в материально скромной еврейской семье. Отец работал бригадиром на металлургическом заводе, мать — воспитательница в детском саду. В школу мальчик пошел уже в Днепропетровске. Учился Володя успешно, был активным в общественной жизни школьников. Ко времени окончания школы у него уже сформировались довольно устойчивые интересы. Юноша серьезно интересовался литературой, театром. Днепропетровск в те годы— большой культурный город, здесь были условия для поддержания интересов к театру, литературе. Юноша мечтал стать поэтом. В те же годы он начал писать дневник — важный и даже определяющий момент на этапе формирования готовности к творческой деятельности и весьма необходимый, распространенный момент в жизни писателей. Именно о такой деятельности и мечтал юноша, к ней готовился.

И вдруг, совершенно неожиданно — война... Все планы рушились. Вначале — эвакуация, а вскоре — призыв в армию. И — подготовка к отправке на фронт и — непосредственное участие в войне со всей неопределенностью, тревогой, сложностью участия в армейской жизни, во все ее периоды...

Но — дневник уже пишется... В тетрадках и на листочках... При всех сложнейших обстоятельствах войны Владимир продолжает писать дневник. Сложнейшие условия жизни и выживания, тяжелейший личностный опыт, но — дневник юноша продолжает вести. Начат дневник 26.04.1941 года, последняя запись — 10.12.1946 года. Редчайший случай в истории дневников! Особенно дневников военного времени.

Как писал А. Герцен, оценивая значение дневников и писем — это «зафиксированное и нетленное». Вот это и подарил Владимир Гельфанд своей семье, своей стране, миру — редкой ценности документ — зафиксировал и это остается, должно остаться нетленным.

Трудно представить себе, как в этих трагических, часто наполненных ужасом потерь и событий, сильнейших переживаний молодой солдат находил возможность записывать, следовать своей цели. Иногда он делился своими записями с находившимися рядом бойцами. Но важно принять во внимание и то обстоятельство, что записи запрещались, они могли вызвать и определенные подозрения. Но надо принять во внимание, что Владимир относился уже к новому поколению советской молодежи, он учился в условиях советской школы, и семья его была вполне лояльной, так что основные идеи, в том числе политические, гражданские, социальные, связанные с задачами строения новой жизни, новой страны, ее будущего, перспектив развития он воспринимал с полным доверием. Он был комсомольцем, а в условиях войны был принят в члены партии. Все это являлось основанием его личного сознательного отношения к тому, что он писал. Он верно, патриотически чувствовал, чего все же писать в фронтовых условиях не стоит.

Правда, замечу, что текст дневника свидетельствует об умении автора тонко наблюдать, мудро отбирать очень важные события для того, чтобы сохранить их в дневнике. Есть моменты, описанные с пронзительной искренностью, до некоторой степени даже с пугающей откровенностью. Такие записи чаще встречаются при описании событий , которые уже, ставший старшим лейтенантом автор, наблюдал, переживал и записывал в Берлине, где он определенное время служил после окончания войны в условиях капитуляции Германии

Горькие правдивые моменты записал Владимир и после демобилизации, в первое время после своего возвращения в Днепропетровск. Разруха, бедность, горе. Понятно, что жизнь была трудной, случалось разное...

О тексте этого удивительного документа, дневника, своеобразной исповеди молодого красноармейца Владимира Гельфанда, терпеливо зафиксировавшего многие события , которые он переживал и которые наблюдал и счел необходимым записать, начиная со времени окончания школы —лето 1941 года и до окончания войны и демобилизации — 1946 год.

Год, понятно, имеет свою протяженность, и день имеет свою протяженность. Это отражено и в дневнике: иногда запись занимает полстраницы, а иногда — и более страницы. Как позволяли обстоятельства. Я же отобрала лишь несколько фрагментов нескольких дней, в которых коротко отражено событие или состояние автора.

Послевоенный период также имеет свои трудности. И об этом мы узнаем из дневника. И все же после войны Владимиру удалось выполнить важнейшие жизненные задачи: он поступил и закончил университет, получив желанную профессию, стал работать в соответствии с профессией, создал семью, растил детей, писал... Понятно, что не все шло гладко, были даже непреодолимые трудности. Но все же сильный, красивый, талантливый, целеустремленный человек как личность состоялся.

Умер Владимир Гельфанд в 1983 году в Днепропетровске.

В конце 90-х гг. ХХ века супруга с сыновьями и двумя внуками приехала в Германию. Старший сын Владимира живет в Израиле. Сыновьям Виталию был 31 год, Геннадию- -34, внуку Вове было 7 лет, Роме — 1 годик, внучка Соня родилась уже в Берлине, ей сейчас 9 лет.

Все из нас знают и помнят хлопоты, проблемы, трудности периода адаптации в новой стране. Но в этой семье важнейшей задачей Беллы и ее сыновей была забота о рукописи, которую оставил отец. Понимая значение рукописи, решили, что следует позаботиться о возможности ее издания. Ответственность за осуществление этой задачи взял на себя Виталий. Понятно, что пришлось приложить невероятные усилия. Но они увенчались успехом!

И вот в издательстве battert verlag baden-baden в 2002 году была издана книга на русском языке с титульным названием на немецком: Gelfand Wladimir. Tagebuch 1941-1946. Большой красивый формат, 330 страниц очень мелким, убористым шрифтом.

Эту книгу я читаю и постоянно к ней обращаюсь вот уже на протяжении полугода.

Очень хочу, чтобы побольше читателей о ней узнало. Ведь ее удалось издать здесь, и все же на русском языке. Значит — для нас. Возможно, она есть в библиотеках...

В эти дни Памяти о Победе приведу фрагменты из Дневника: Владимира Гельфанда

Сегодня. Сегодня, наконец! Значит, о воскреснике? Что ж, слушай, мой дневник, вбирай в себя, мой единственный друг, друг души моей.

Просматривая свежий номер «Днепровской правды», нашел долгожданное и, я думаю, запоздавшее очень сообщение, о воскреснике.

Долго, как никогда долго ранее, не созывался воскресник, и поэтому программа предстоящего литературного воскресника обещала быть интересной. Лелея эту надежду, я пошел к Лене Малкиной, с которой и условились идти на воскресник... Приехали мы на трамвае, в час дня, приблизительно... что говорил человек с красивыми, кажется, черными глазами, низким лбом и самодовольным лицом — не слышал... Лена Малкина сказала, что это и есть тот самый Уткин, которого она уже однажды слушала в каком-то институте и о котором она мне рассказывала. Лишь тогда я стал прислушиваться к его словам.

Он говорил много, красиво, каждой фразой своей навязчиво подчеркивая свою популярность в Москве...

Война изменила все мои планы относительно проведения каникул. Уже сдал все испытания, осталась только математика...

22 числа прошлого месяца вместе с Олей и ее подругами посетил малый театр, гастролировавший у нас. Шла комедия Островского А.Н. «Правда хорошо, а счастье лучше». Комедия ставилась знаменитыми и народными артистами союза и республики и прошла с большим успехом, несмотря на слабость сюжета, свойственного раннему Островскому...

У Оли мы узнали, что Германия объявила нам войну. Это было ужасно и неожиданно.

Олю вызвали в школу и, так как мамы не было дома, я пошел с ней. Там все ребята были уже в сборе. Комсомольцы и некомсомольцы клеили окна, рыли ямы, хлопотали, шумели и вообще, все были в необычном состоянии.

Но вот все стали собираться у репродукторов, подошел и я. По радио выступал т. Молотов. Началась война, - пришлось согласиться со свершившимся фактом.

Утром опять занятия по всеобучу (в Ессентуках, в эвакуации — Е.П.). У меня нерешительные движения в строю, что обращает на себя внимание....

Вчера призвали в армию дядю Исаака. Это было непредвиденно и внезапно...

Вчера у меня произошли новые столкновения с учениками по всеобучу. Во время строевых занятий я неправильно сделал движения, и это вызвало отраду некоторых хулиганов, которые в этот день могли вволю показать себя во всей душевной красоте, так как имели дело со слабохарактерным командиром.... во время занятий в меня стали лететь камушки...

Сегодня — четыре месяца войны. Но по радио об этом, как и о новых итогах войны за этот период — ни слова...

Занятия прошли сравнительно спокойно. Пару раз кто-то бросил в меня камнем и попал по голове, но я сдержался, не ответил. Один мерзавец прозвал меня «Абрамом»... Но я и на это не обратил внимания, вернее, сделал вид, что не обратил внимания....

6 часов утра. Точно взрыв бомбы поразило меня сегодняшнее сообщение Советского информбюро о сдаче противнику Харькова...

Сегодня у меня большой, радостный и печальный день. Радостный потому, что я увидел впервые за два месяца маму. Печальный потому, что мне пришлось вновь с ней расстаться...

Я не умею плакать. Кажется, никакое горе, никакая печаль не заставит меня проронить слезу. И тем тяжелее видеть, как плачет родной из родных человек. Я прижал ее, бедную маму, к своему сердцу и долго утешал, пока она не перестала плакать...

Сегодня произошло решающее событие в моей жизни — меня призвали в армию. Кадровым красноармейцем. Я был совершенно неподготовлен, а призвали внезапно, в 9 часов утра: на 10 явиться с вещами в военкомат.

Сегодня год войны между нашей страной и немецко-фашистскими гадами. Эта знаменательная дата совпала сегодня с первым ожесточенным налетом на эти места. Пишу в землянке, налеты продолжаются и сейчас. Хаустов, мой боец, окончательно растерялся и даже от испуга заболел. У него рвота, руки трясутся и лицо перекошено. Он сначала пытался скрыть свой страх перед бомбежкой, но теперь уже открыто, не стесняясь, признается мне, что больше он терпеть не может - нервы и сердце не выдерживают...

Бомбят, гады. Соседняя балочка, что метрах в ста или того меньше отсюда, подверглась бомбежке 26 самолетов противника. Теперь еще 20 кружатся над нами... Сейчас еще 18 штук летят. Темнеет.

Ночью вызвали за партбилетом в дивизию. Она расположена (это я думаю, что вызван в штаб дивизии) в Ново-Петровке. В два часа ночи получил билет...

Плачевен исход наступления. Мы почти на старых позициях...

Две наши артперестрелки ни к чему хорошему не привели, а наступать надо...

Вчера ночью немцы опять ходили в атаку, немного потеснили нас, но утром артиллерия выбила их и погнала на прежние места. Потеряли они около 300 человек при этом. Еще сегодня днем лежало много убитых и раненых на ничейной земле — немцы не могли их убрать.

Поймали восемь немцев сегодня. В первый день наступления видел раненого немца. Язык. Клял Гитлера. Вот когда они начинают только понимать! Его перевязали и он сам пошел в сопровождении нашего раненого в тыл...

Сейчас ночь. Приказали приготовиться и взвод приготовить, в полный боевой вид привести. Поэтому упаковал вещи и дневник, который, кстати, кончается. Туда я буду вписывать свои стихотворения.

Партсобрание. Капитан Пичугин зачитывает нам секретный приказ о наступлении.

Поистине события опережают воображение. Вчера Румыния вышла из войны. Сегодня она уже воюет со своей бывшей «союзницей» - Германией, и даже посылает делегацию в Москву с заверением о предоставлении нам своей территории, транспотра и отдаче всех пленных... Словом, полный политический поворот на 180 градусов».

Морозы стоят крепкие. Среди нас нет человека, который хоть немного не простудился. Я тоже не остался в стороне от общей волны заболеваний и в горле у меня заметно чувствуется хрипота, боль, кашляю, как и все другие...

Эренбург — неиссякаемый источник ума. Он возвысился над войной, как никто у нас не возвысился за последние 20 лет, разве исключая Горького...

Фронт совсем близко — за Вислой, которая километра два отсюда...

Долго стоять в обороне не станем — будем прорывать.

На улицах Берлина шумно и людно. Немцы, все как один, с белыми повязками. Они уже не боятся нас и вовсю разгуливают по улицам. Событий много, и таких сильных и впечатлительных, что трудно словами их передать.

Генерал Барзарин, мой командарм, назначен комендантом Берлина и уже издал приказ-обращение к местному населению, в котором требует от того наладить мирную жизнь и возобновить работу.

А союзники соединились с нашими войсками и рассекли силы противника пополам...

Три главы правительства специальным обращением к своим войскам, доведя это до сведения всех, с призывом направить усилия для последнего удара по врагу.

Немцы не согласились капитулировать. В 21.15. начнется артподготовка. Будем разговаривать языком оружия.

Вчера утром произошло незабываемое событие. Немцы согласились на полную безоговорочную капитуляцию. Скупо, но торжественно сообщили об этом газеты.

Пусть я выпил изрядно... два часа ночи... пускай. Стихи не пишутся... Сейчас я пьян и голова тяжела, но мысли трезвые не хотят покидать мой ум.

С дневником у меня почему-то натяянутые отношения. Делюсь с ним редко в последнее время, хотя в жизни моей событий исключительно много...

Сегодня проснулся в 11 часов дня. Выходной день (второй за время мира) — музыка, игры в волейбол, футбол... Сегодня у нас кино было - «Остров сокровищ»...

Дорогая мама! Получил твое письмо, хочу ответить и теряюсь в мыслях — слишком много есть чего рассказать...

Скоро, возможно, я приеду повидаться домой, но из армии уйти мне, очевидно, не придется, пока не потеряю своей молодости. А я, скажу тебе по правде, очень не люблю военной жизни — все здесь меня гнетет и терзает....

Стихи я печатал во фронтовых газетах, но дальше не посылал, так как пишу еще плохо и стыжусь своей неопытности — не говори ни слова возражения — сам научился себя ценить.

У нас уже много людей отправили домой по демобилизации. Как я им завидую...

Искренняя, доверительная беседа юноши, молодого человека с преданным другом - дневником, на протяжении важнейшего и всегда сложного периода в индивидуальном становлении личности, к тому же в данном случае совпавшего с историческим периодом самой жестокой войны, Второй мировой войны.

Виталий Гельфанд при поддержке семьи выполнил священный сыновний долг — сохранил для памяти семьи бесценный труд Отца.

Верю, что Книга-Дневник вызовет заслуженный интерес у читателей в родной стране, правда, теперь — уже не в одной, точнее — в родных странах, вызовет благодарность ветеранов, интерес у издательств, у исследователей, историков, писателей.

Безусловно, хотелось бы знать, как сложилась судьба ответственного, целеустремленного автора после победы, труднейшей победы, в разные периоды мирного времени.

В сентябре 1946 г. Владимир был демобилизован, в звании старшего лейтенанта. Он вернулся в Днепропетровск, к матери. С 1947 г. он студент историко-филологического факультета Днепропетровского университета. В 1949 г. по семейным обстоятельствам (женитьба, рождение сына) он перевелся в Пермский университет, в 1952 г. Владимир успешно закончил учебу. Дипломную работу он написал о романе Ильи Эренбурга «Буря». В 1951 г. он встретился в Москве с Эренбургом.

С 1952 г. Владимир преподает историю, русский язык и литературу в железнодорожном техникуме г. Молотов.

Первый брак Владимира распался. В 1957 г. он познакомился и создал семью с Беллой Шульман, выпускницей института Педагогического образования г. Махачкалы. В этом браке родилось двое сыновей: в 1959 г. родился Геннадий, в 1963 г. - Виталий. Семья переехала в Днепропетровск. С 1977г. Владимир Гельфанд работал преподавателем училища в г. Днепропетровск.

Владимир Натанович Гельфанд был хорошим преподавателем, активным членом партии. Он продолжал мечтать и о творческой работе, писал статьи в местную (и не только) прессу о проблемах образования, писал также свои воспоминания о войне. Писал он на украинском и на русском языках. Но главной его мечтой, безусловно было издание Дневника. Владимир Натанович обращался (неоднократно) в Союз писателей. Внимательного, заинтересованного, поддерживающего внимания ни в украинской, ни в союзной организации он не встретил. Грустно... Прямой причины отказа как будто не называли. Но, как рассказала мне Белла, условие автору было поставлено такое: «Когда опубликуете 100 статей, тогда приходите»...

Сколько времени это продолжалось?! Но других возможностей так и не нашлось.

И вот, когда уже собралось-таки 100 статей (даже больше), Владимир Гельфанд снова пришел в Союз писателей. Результат был прежний...

Семья ветерана испытывала серьезные бытовые трудности. Со временем начались серьезные проблемы со здоровьем. В 1982 г. умерла мать Владимира. Сын пережил ее на один год.

Как же важно, как благородно, что отношение семьи, супруги, сыновей к памяти отца и супруга, отношение к важнейшему труду его жизни стало святым долгом семьи.

Позволю себе обратиться к семьям, в которых есть ветераны войны — дедушки, бабушки, прадедушки, прабабушки: в эти памятные дни (и месяцы и будущие годы) создайте условия для бесед с ветеранами, а дети и внуки пусть записывают — тексты, песни, стихи, фото дорогих дедушек-бабушек в кругу семьи. Культура памяти закладывается в культуре семьи, она закладывает основы культуры народа.

Низкий поклон и благодарность семье Беллы Гельфанд, сохраняющей память супруга, отца, дедушки. Пожелания здоровья и доброй судьбы родителям, детям, внукам. Светлого будущего!

Дневники — самые верные документы памяти.
Дневники времен войны - это особенно ценные, редкие документы.
Это — сокровища памяти.