В очередном обзоре литературы из библиотеки Мемориала «Уроки истории» обращаются к теме советского антисемитизма. О пяти книгах, освещающих историю государственной и низовой дискриминации евреев в СССР, рассказывают наши постоянные авторы Сергей Бондаренко и Иван Шеманов.

 

 

 

 

 

 

 

Государственный антисемитизм в СССР от начала до кульминации. 1938-1953. Сборник документов. М., 2005.

Сборник охватывает 15 лет развития государственного советского антисемитизма – от первого мощного всплеска, связанного, в частности, с масштабными чистками времен Большого террора и появлением «новой генерации молодых управленцев», вплоть до «дела врачей» и его приостановки вскоре после смерти Сталина.

Логические фрагменты, выделяющиеся внутри этих периодов: годы до войны, военный период, «борьба с космополитизмом» и крупная антисемитская кампания начала 50-х – все, так или иначе, связаны с разными способами их внутренней мотивировки. То, что в 30-е годы казалось всплеском бытового антисемитизма, в более позднее время – проявлением личных антипатий Сталина (или высшего руководства), к середине-второй половине 40-х переросло уже в нечто большее – как объясняли это герои Гроссмана в «Жизни и судьбе» – не может ли это быть каким-то заболеванием, которое передалось Советскому Союзу от нацистской Германии? Наконец, рубеж 50-х годов окончательно определил ситуацию – «великорусский шовинизм» конца 30-х, в сочетании с Холодной войной, борьбой с космополитизмом и большими чистками в академической и культурной среде превратил евреев в идеального внутреннего врага.

Документы в сборнике разбиты не только по хронологическому, но и по смысловому признаку – внутри прослеживаются несколько сюжетных линий, связанных с «письмами из низов», требующих от власти «обратить внимание на еврейскую проблему» – во всех возможных вариациях. «Доклады с мест» начинаются с письма Надежды Крупской на имя Сталина, о том, что в школах «начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм» (1938 г.).

В конце 40-х письма «на бытовой почве» приобретают больший размах: «18 сентября композитор Мокроусов, основательно выпивши, зашел в бильярдную со словами „когда только не будет у нас жидов и Россия будет принадлежать русским", он подошел к композитору Кручинину, взял его за воротник, встряхнул и сказал: „Скажи, ты жид или русский?". Кручинин ответил: „Был и останусь жидом" (хотя в действительности он является русским)». (1944 г.).

Вместе с тем, сверху-вниз, на письма заочно отвечают документы партийных собраний и советов по делам религиозных культов – «Борьба с миньянами ведется по указанию Совета уже ряд лет путем обложения подоходным налогом как лиц, сдающих свои квартиры под миньяны, так и административными мерами» (1949). Заканчивается сборник несколькими оптимистическими анонимными письмами на имя руководства страны, не после марта 1953-го, когда кампания была временно приостановлена, а еще из 40-х, когда движение шло полным ходом:

«Задыхаюсь. Дайте вольно дышать свободой одинаково равной для всех наций и без преступно кичливых преимуществ для русских – этой новой маской истинного нацизма» (аноним, 1949 г.)

 

Сергей Бондаренко

 

 

 

  

Антисемитизм в Советском Союзе. Его корни и последствия. Иерусалим. 1979

Книга издательства «Алия» – трехчастный сборник из материалов семинара по изучению советского антисемитизма, социального очерка публициста Михаила Байтальского «Новое в антисемитизме», а также специальной тематической подборки публикаций на эту тему в советской прессе конца 70-х годов.

Ситуация позднего застоя в этом отношении не похожа ни на одну другую в советской истории. С одной стороны, негласно действующие правила насчет «пятого пункта» проникли практически во все формы общественной жизни (преследованиям евреев в научных институтах, на работе, при получении общественных должностей посвящены многие из опубликованных докладов). С другой, Советский Союз активно критикует государство Израиль за его внешнюю политику в регионе, представляя сионизм в виде новой формы фашизма. В этих декорациях в СССР развивается движение «отказников» – людей, добивающихся своего права уехать в Израиль, отказавшись от советского гражданства.

Вместе с тем, официальные и неофициальные репрессии в отношении этой группы населения остаются «скрытыми» – и в этом их принципиальное отличие, например, от политики конца XIX-начала XX-го века – черты оседлости и регулярных погромов. В семинарских докладах много говорится о негласных договоренностях между начальниками и подчиненными, повседневным дискриминационным практикам:

«У него <начальника> был мистический страх перед евреями, поэтому он держал десяток дураков-евреев, каждый раз смотрел на них и убеждался, что ничего страшного – еще можно жить». (Воронель, с. 101).

Отдельный интерес третьей части книги – заботливо подобранная хрестоматия из самых впечатляющих статей в советских газетах, пишущих разумеется, не об официально несуществующем советском антисемитизме, а о «мировом сионизме»: «Сионисты хотят добиться от советских людей „мирными средствами" того, чего их империалистическим покровителям до сих пор не удалось достигнуть с помощью оружия» (с. 415) – то есть, например, соблюдения некоторых гражданских свобод – вроде права на выезд из страны. Завершают эту коллекцию выдержки из националистического самиздата, с тезисами о «космополитическом православном предбаннике сионизма» (угадайте что это), представляющим, как видится, особенную ценность для данного издания.

Сергей Бондаренко

 

 

  

 

Кандель Ф. С. Книга времён и событий, Т. 6, 2007

Жизнь Феликса Канделя, автора многотомной истории евреев России, сама по себе похожа на эту историю. Он был успешным совестким писателем, вместе с Котеночкиным и Хайтом придумал русский народный мультик «Ну погоди!» (под псевдонимом Ф. Камов), и вдруг посреди всего этого успеха подал документы на выезд в Израиль. Ему, конечно, отказали. Но четыре долгих года хождения в отказниках без работы дали свои плоды – его выпустили на историческую родину. Там он ведет программу на радио «Голос Израиля», как раз посвященную истории российского еврейства. Именно эта передача и ложится в основу «Книги времен и событий», шестой том которой посвящается послевоенной истории советского еврейства.

Стиль очерков Канделя чрезвычайно своеобразен, никакой сюжетной или хронологической канвы в его книгах не присутствует. Автор работает с темой, которая и определяет композицию, построенную по типу музыкальных вариаций. Книга вся как бы состоит из разношерстных реплик участников событий, лишь немного сдобренных историческим, немного патетическим отзывами самого Канделя.

При этом стоит оговориться, что это очерки по истории того еврейства, которое сохранило и приумножило собственную идентичность в итоге войны и Холокоста вопреки послевоенному антисемитизму. История людей, многие из которых приняли решение покинуть СССР, именно потому, что стало понятно, что в СССР им не рады и никогда не будут рады. И сквозь совсем «крамольные» голоса: «лучше бы меня убил Гитлер» – слышен и отзвук легендарного «мы все еще живы» особо интересного гипотетическому этнографу тоталитаризма:

«Когда наступил день, рав сказал, что ждал такого обрезания много лет… Рожениц выписывали из роддома не раньше, чем на девятый день… и четверть века не было у рава ни одного обрезания на восьмой день, как предписано Торой».

Иван Шеманов

 

 

  

В. Оскоцкий. Полемика: Сталинизм, ксенофобия и антисемитизм в современной русской литературе. М., 2005.

Материалом для «Полемики…» является целая серия публицистических и «исторических» книг и статей, выходивших в России на протяжении 90-х – начала 2000-х годов на близкие по смыслу «великодержавные» темы.

Центральная тема и для анализа Валентина Оскоцкого – связь между распадом СССР, ростом интереса к альтернативной истории и нью-эйджем. Новое переосмысление сталинизма становится в книге в один ряд со старой антисемитской версией террора «это все евреи-комиссары», а «новое прочтение» обретают такие вроде бы досконально разобранные исторические события как дело Бейлиса и расстрел в Катынском лесу.

Слово «литература» в подзаголовке оправдано лишь отчасти – в основном речь идет о специфическом потоке сознания, адресованном к заведомо сочувствующей публике, способной проглотить сочинения, скажем, Юрия Жукова («Генералиссимус» и прочие шедевры сталинской агиографии).

По истории собственно советской литературы, «Полемика…» представляет собой прекрасный источник собранных в одном месте ксенофобских текстов, состоящих из проклятий в адрес «всех этих эренбургов, кушнеров и войновичей» и попыток защитить от них подлинно-русские темы, вроде военной: «Очевидно, что „Василий Теркин" Александра Твардовского – это именно попытка „приватизировать" Великую Отечественную войну, подменив ее главного героя, русского солдата-труженика, балагуром-евреем» (с. 121).

При всем разнообразии тем и идей-фикс у разных авторов, тему своей книги Оскоцкий определяет очень точно, замечая уже в 2005-м году то, что станет общим местом в 2017-м – «рецидив реанимируемого сталинизма».

Сергей Бондаренко

 

 

В. Н. Гельфанд. Дневник 1941-1946, 2016 

Общеизвестно, что любой дневник точнее любых мемуаров просто по причине отсутствия временной дистанции. С другой, дневники часто пишутся с расчетом на то, что их когда-нибудь прочтут другие люди, а, значит, в этом смысле дневник от мемуаров не отличается и также стремится к тому, чтобы сглаживать острые углы повествования.

По совершенно непонятной причине дневник Владимира Гельфанда советского военнослужащего, недавно изданный «Росспен», совершенно не таков. Дневник обладает всеми преимуществами документального повествования с отсутствующей временной дистанцией и при этом, кажется, человек, который пишет дневник, отнюдь не считает, что кто-то будет его читать. Главным «индикатором честности» тут выступает описание сексуальных переживаний автора, его неуверенность в собственной мужественности, его эксперименты в отношениях с противоположным полом, зачастую на правах «оккупанта». Описания тут по подробностям близки к порнографии.

Собственно основных темы у Гельфанда три – это война, женщины и антисемитизм. Автор болезненно воспринимал свое еврейство – это обычный советский гражданин, который попросту не понимал, в чем собственно главная каверза национального вопроса. Антисемитизм окружал Гельфанда повсеместно и настолько, что он считал необходимым притворяться неевреем, чтобы не усугублять собственного положения. В общем-то, книгу можно посоветовать любому интересующемуся повседневностью второй мировой войны без прикрас, но кроме того это удивительный источник о жизни и сомнениях молодого мужчины, оказавшегося в ситуации вычурно важного выбора, который отчаянно хочет быть «нормальным».

Палата действительно оказалась хорошей. Антисемитов почти не было здесь, и я, за исключением нескольких случаев, стал забывать, что я еврей. Только почему-то у меня стали пропадать открытки. … Это ребята выкрали на курение – думал я и стал лучше прятать все и закрывать сумки. Но и это не помогло.

Иван Шеманов