Командир миномётного взвода. Берлин, 8 мая 1945

Оркестр под руководством капельмейстера старшего лейтенанта Гричина гремел на всю площадь свои марши. Было приятно и весело слушать, тем более, что сами исполнители представляли собой весьма забавную компанию.

Вдруг оркестр смолк. По рядам пронеслось настораживающее «равняйсь!», затем «смирно!», и под разбег бурного клокочущего марша на площадь вылетел на коне комдив Герой Советского Союза полковник Антонов. Из-за туч на мгновение вылезло огненное светило, и отразившись в множестве орденов и медалей на груди его, слепнуло нам в глаза. Смотрите, вот он каков, ваш командир! — и опять ушло, спряталось в мокрые тучи.

Когда Антонов проезжал ряды, приветствуя свои полки: «Здравствуйте герои-сталинцы!» — гремела площадь в ответ, гремел воздух и сотрясался »Здравия желаем товарищ полковник!» Нервная лошадь вставала на дыбы, не понимая всего величия своего хозяина, и обиженно вздрагивала всем телом — ей не нравилась эта церемония. И когда отгремели последние приветствия, когда прокатилось по рядам, убежав в пространство, мощное трехкратное «Ура!», полковник слез с лошади и, обнажив саблю, приложил ее к плечу, затем, размахивая локтями и удерживая саблю — направился в голову колонны.

Я шел в третьем ряду за полковником. Мне была приятна, пусть такая, но близость к этому человеку.

— Смирно! — скомандовал Антонов, спешившись и обнажив саблю в приветствии гостей-генералов. Высокий статный генерал-майор Герой Советского Союза в сопровождении двух полковников и низенького, толстенького комдива 248 сд генерал-майора обошел ряды, приветствуя каждый полк и подразделение в отдельности.

Подошли к нам: «Офицеры без орденов, что нет, разве?». Антонов стал оправдываться, а мне так и хотелось выступить и сказать во всеуслышанье: «Да, товарищ генерал, нет орденов, гордиться нечем, одна лишь боль и досада вынесены мною из стольких кровопролитных, рискованных сражений». Но я сдержался, ибо понимал, что ничего не добьюсь этим, лишь скомпрометирую комдива, вызову его гнев, а он, если захочет, очернит меня, обрисует и негодяем, и преступником, и чем только сумеет — ведь надобно же будет ему защитить себя.

Генерал и его сопровождение направились к столу, что служил у нас вместо трибуны. Меня заинтересовал маленький генерал-майор. Кто он? Я его еще ни разу не видел. Вероятно он политик или медик. Не строевик, ибо руку держит к головному убору, едва подняв на уровень лица.

Cолдат. Берлин, 7 мая 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Сегодня был парад частей дивизии. Начальник заставил и меня явиться. Майор Яровой дал свою фуражку, и я стал представительным человеком. Только брюки были очень запачканы, и это портило все впечатление.

Я неряха ужасный, во всех отношениях. В голове у меня беспорядок, с бумагами то же самое, да и вещи мои пребывают в неизменном хаотичном состоянии. Впрочем, не стану больше говорить о себе: ну, испачкал свою форму, ну, не могу ухаживать за собой, ну, словом, грязнуля. Но на парад все же явился.

Наша группа штабных офицеров была в самой голове дивизионной колонны, представляя собой смесь и сплетение разнообразных офицерских званий, специальностей и должностей: тут и майоры, и лейтенанты, и капитаны, тут и связисты, и химики, и автоматчики, и журналисты, и начфин, и прокурор, и прочее, прочее.

Ходить не умеем как следует.

Командир миномётного взвода. Берлин, 28 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

На улицах Берлина шумно и людно. Немцы, все как один, с белыми повязками. Они уже не боятся нас и вовсю разгуливают по улицам. Событий много и таких сильных и впечатлительных, что трудно словами их передать. Генерал Берзарин, мой командарм, назначен комендантом г. Берлина и уже издал приказ-обращение к местному населению, в котором требует от того наладить мирную жизнь и возобновить работу.

А союзники соединились с нашими войсками и рассекли силы противника пополам в г. Торгау. Три главы правительства специальным обращением к своим войскам довели это до сведения всех — с призывом направить усилия для последнего удара по врагу.

Только что был в метро. Очень интересно! Несколько рядов-этажей тянутся подземные коридоры. Во втором в глубину железнодорожное полотно по обе стороны.

Красноармеец. Под Берлином, 18 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Дворец немецкого вельможи — роскошь и великолепие.

Дорога забита и одна. На всех остальных дорогах мосты взорваны и нельзя проехать. Вынуждены остаться здесь ночевать.

Дворец почти совершенно цел, только в одном месте небольшая пробоина. Со всех сторон дворец обтекает зеркальный пруд, а само здание красиво отражается в воде. Зелень, зелень, зелень. Комнаты огромные. Их так много и все они богаты прекрасной обстановкой, люстрами, шкафами, этажерками и, наконец, книгами. Все стены увешаны картинами.

Вокруг дворца целый поселок больших красивых зданий. Даже представить себе трудно, как мог здесь жить и владеть таким богатством один человек. Впрочем, отныне это все наше, все советское, и так радостно чувствовать сегодня величие нашей победы.

Вчера дорогой обогнали обоз третьего батальона. Сердце екнуло: на повозках я увидел нескольких бойцов моей минроты. Дорога была запружена, и нам случилось остановиться неподалеку от них. Минометчики рассказали, что вся рота выведена из строя. Что Каноненко, его ординарец и еще некоторые бойцы убиты. Рысев, Шитиков и все остальные, за исключением шести человек, ранены.

Так трагически кончила существование минометная рота, в которой я искал славу, и которая сама, прославившись с моей помощью и участием, оставила меня в стороне.

Бой недалеко отсюда, но здесь уже есть представители армии, фронта, корпуса, и кругом столько машин и людей, что тесно. Все хотят поскорее к Берлину, и обозы догоняют передовую, тылы догоняют обозы. До Берлина недалеко теперь — километров сорок, а то и меньше.

Красноармеец. 16 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Противник нервничает, догадывается. Сегодня к вечеру, говорит майор Жадреев, мы должны быть в Берлине. В пять часов начнется работа. Я — ОД спать не придется и днем. Всю ночь ни на секунду не сомкнул глаз, и всю ночь у ног моих спала одна девушка-машинистка. Кто-то специально потушил лампу, когда я на миг вышел из комнаты, но все же я не уснул.

ЖБД не так-то и трудно вести при наличии необходимого материала. Но здесь барделью все пахнет — люди пишут неграмотные и бессодержательные донесения — тяжело преломить подобную дребедень в уме своем.

Пусть я не спал, но в Берлин — непременно!

Красноармеец. Под Кюстрином, 14 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

ЖБД — журнал боевых действий. Весь день оформлял ЖБД дивизии. Наша артиллерия устроила немцам не очень уж сильный концерт, но и он подействовал на противника так, что тот откатился намного дальше, чем было в расчетах нашего командования. Полная неожиданность: много пленных. Есть раненные и с нашей стороны. Сейчас наш отдел будет двигаться дальше. Полки и комдив далеко — километра три отсюда. Успех развивает артиллерия, даже «Иван Грозный» только что запыхтел на противника. Далеко разрывы, не слышно даже. Видимо противник километров шесть отсюда, впрочем, на месте все выяснится. К концу войны я оказался тыловиком основательным — от противника не ближе двух-трех километров все время нахожусь. Но не радует меня подобная перспектива, и тянет туда, где гремит, охает и пылает.

Красноармеец. Под Кюстрином, 13 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Плацдарм за Одером, западнее Кюстрина.

Только что почтальон принес самую трагическую и самую горькую для меня, из всех заграничных сообщений, весть: умер Рузвельт. Как я его уважал и ценил всегда за его обаятельную, умную натуру, за исключительную популярность среди американцев, позволившую ему возвыситься над всей американской политикой и над всеми политиками антидемократической оппозиции. Он один сумел повернуть американскую политику резко и основательно спиной к фашизму и реакции, заставить американского гражданина отвернуться от всех больших и малых антисоветских клеветников, национальных отщепенцев, которые хотели вернуть цивилизованную Америку к старым законам рабского, нечеловеческого существования.

Рузвельт — всеамериканец, всечеловек — в этом его огромная сила и величие. За последние десятилетия жизнь не знала более высокого, более мощного деятеля. В одном из последних, весьма популярных своих выступлений, Рузвельт как-бы подготовил мир к этой трагической новости, говоря, что нужно быть готовым ко всяким неожиданностям.

На Рузвельте лежала вся политика США последних лет. Рузвельт торжество американской демократии, ее величина и ее лицо. Равного ему нет за границей, и англичанин Черчилль не стоит гениального Рузвельта. Не равен ему ни умом, ни величием, ни популярностью во всем мире, ни даже среди своего народа.

Кто заменит Рузвельта? Какой станет теперь политическая физиономия Америки (я умышленно не говорю США) ? Не возобновится ли снова ожесточенностью политическая борьба демократов с реакцией, и чем кончится, если такое все-таки произойдет? Возникает теперь много опасений, но есть и успокаивающее — развитие военных операций наших союзников на фронте. Реакции трудно будет теперь повернуть колесо истории, каких бы потуг она не прилагала, и смерть президента Франклина Делано Рузвельта, как она не тяжела и нежелательна всякому честному человеку, да не отразится на нашем большом, победоносном движении вперед к счастью, величию, жизни.

Вечная память Рузвельту, моему любимому зарубежному деятелю. Склоняю свою голову, отягощенную горечью утраты.

Красноармеец. 12 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Наконец-то в Кюстрине. Инспектировал его сегодня: большой, но разрушенный до основания город. Кое-где уцелели подвалы, изредка первые этажи некогда огромных зданий — ответ на Сталинград, хотя и более мягкий, в Сталинграде даже подвалы были снесены с лица земли. Немцы много постарались, осуществляя свои злодейские замыслы.

Кюстрин раскинулся широко, и разнообразие форм и величина его строений делают город похожим на гигантский вымерший муравейник, осыпавшийся от ветра и жары. Улицы начинают зеленеть. Природа — нет, никогда она не умирает и не устает радовать взор человеческий своей свежей прелестью. Она не виновата, что в ее роскошных покоях развелись ненасытные кровью и подлостью чудовища, опоганив города и села своей Родины вечным позором.

Четверть города обошел, пожалуй, за однодневное мое пребывание здесь. Воочию убедился в былой прочности и жесткости неприятельской обороны на подступах и в самом городе. Огромные бетонированные подвалы ограждены колючей проволокой в несколько рядов (у входа в каждый подвал построены мощные пулеметные доты с круговым сектором обстрела) и оборудованы бойницами. Внутри самих зданий и подвалов всевозможной величины мешки, доверху наполненные песком. От одного здания к другому тянутся многочисленные змейчатые канавы — на военном термине — «хода сообщений».

Но все это не спасло разбойников. Я видел массу трупов немецких, нашедших себе под обломками зданий справедливо явившуюся смерть, в комнатах и подвалах, принявших на себя все ужасы прошедших здесь кровопролитий.

Так вот ты каков теперь, Кюстрин. Я не радуюсь твоим развалинам, но всем сердцем приветствую твое падение. Ты заслужил его, подлый дом подлых разбойников! Ты заслужил его, крепость страданий, крепость ужасов и насилия над людьми, крепость крови и слез, так беспощадно и справедливо раздавленная нашими орудиями и бомбами. Я люблю красоту, свежесть и жизнь, но в тебе — я, наряду с красотой, рад видеть уродство.

Красноармеец. 10 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Прощай Бервальде! В пять уезжаем на Кюстрин.

Только что из театра. Вторично смотрел «Женитьба Фигаро» в исполнении московских артистов — плохо играют, ибо стараются побольше людей обслужить. Впрочем, не постановка меня увлекла, а одна девушка по имени Тося, возле которой я сел и которую на протяжении всего спектакля обнимал и прижимал к себе. Она не мешала мне, но я торопился. Ах, не туда заехал! Надо перескочить страницу, там продолжу повествование, — этот листок предназначен для других записей.

Источник: Гельфанд В.Н. Дневники 1941-1946 // Журнал «Самиздат», 2004.

Красноармеец. Германия, 9 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Вечером собрался в кино «Март, апрель». Поспешил в зрительный зал первым, чтобы занять хорошее место. Людей было мало, и мне захотелось сидеть рядом с девушкой. Я попросил капитана удержать три места за собой, а сам бросился из зала к озеру. Там было хорошо, как на бульваре дома, местность располагала к любви и мечтам.

У самого озера я увидел двух девушек, одну в платке, другую в кубанке.

—Что, девчата? Пришли помечтать на озеро в Бервальде? — спросил я, и сразу же, перебив себя, — пойдемте в кино!

Те растерялись и мгновенно обернулись ко мне лицом.

— Серьезно, вам не мешает пойти посмотреть кинофильм, тем более, что он будет демонстрироваться совсем недалеко отсюда и я занял для вас места.

Они растерялись и обрадовались, но природная застенчивость диктовала им известную нерешительность. Они долго совещались, заставив себя упрашивать. Наконец, согласились, однако по пути в кино продолжали сомневаться и ломались. Часовой обратил внимание на их боязливость и догадался, что они не из нашей части. Спросил из какой они части, и я, опережая их ответ, назвал номер своей, после чего они наотрез отказались идти в кино. Пришлось с ними распрощаться. Пожал обеим руки. Они были красивы, особенно та, что в кубанке...

— Приходите к озеру, помечтаем вместе и, кстати, познакомимся, я почитаю для вас стихи и вам будет нескучно.

— Непременно придем, — ответила девушка.

— Мы любим стихи, — вспомнив что-то, сказала другая.

Я побежал в клуб. Людей уже стало много, но одно место капитан для меня удержал. Картину я видел. Интересной для меня оказалась лишь хроника о Тегеранской конференции.

Перед концом фильма я увидел, что возле двух славненьких женских фигурок, освободилось место, и поспешил воспользоваться этим для знакомства. С другой стороны, сюда же поспешил еще один любитель приключений, но получил ответ от девушек: место занято. Разговаривать много не пришлось: фильм закончился и девчат подхватили майоры. Я оставил их. Вчера смотрел «Женитьба Фигаро» по Бомарше. Было много девушек и больших начальников.

Красноармеец. Германия, 9 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Середина ночи. Сюда прибыл госпиталь какой-то армии — одни женщины. Целый день длилась суета и движение в районе нашего расквартирования — новосельцы искали перины, кровати, простыни, одеяла (увы, было очень мало постельных принадлежностей — все необходимое находится в употреблении), и находили одно старье. Несколько визитов было сделано и в наш двор, причем двоих мы таки застукали ковыряющимися у нас на чердаке.

Разговорились. Ребята сильно разгорячились и хотели их задержать подольше, познакомиться с ними — перспектива! Я и сам голоден любовью к нежным существам, но эти меня не привлекли, — они были слишком высоки и некрасивы. Однако, ради общества нашего я пригласил их в свою комнату. Они отказывались, но когда им сказали, что я пишу стихи — повиновались. Вслед за ними в комнату ворвалась вся моя шумная компания ребятишек в форме младших лейтенантов — уж больно резво и балованно ведут себя некоторые из молодых офицеров.

Моя обстановка — стол, с разбросанными на нем бумагами, шкаф с тремя отделениями, замыкающийся на ключ, доверху набитый сумками, бумагами и прочим барахлом; два зеркала, одно из них во весь рост. Кругом портреты, и, главным образом, женские; географические карты. На большом зеркале я подцепил голую женщину спиной к людям. На зеркало невольно приходится смотреть и на женщину красивого телосложения тоже.

Красноармеец. Бервальде, 4 апреля 1945

Опубликовано в рамках проекта «Настоящий 1945»

Ночь. Бервальде.

Еще в начале своего посещения Бервальде, я наведался в редакцию со стихами. Капитан Шестобитов — помощник редактора, оказался очень любезен. Он, оказывается, тоже пишет. Стихи ему понравились, попросил меня переписать несколько для редакции.

На другой день, когда я к нему пришел, у него гостил видный представитель из армии журналист-майор. Капитан Шестобитов представил меня журналисту: «Вот он, тот самый автор стихов». Замечания перемешивались с похвалой и комплиментами. До глубокой ночи засиделся я в беседе и остался в редакции у Шестобитова ночевать.

Наутро, когда майор еще спал, капитан посвятил меня в свои творческие замыслы.

— Видите ли, я сейчас работаю над созданием песни нашей дивизии. Не возьметесь ли вы вместе со мной писать ее?

Я согласился. А когда майор проснулся, Шестобитов сказал ему: «Знаешь, я хочу его познакомить и приблизить к комдиву. Мы будем писать вместе песню о дивизии».