9 мая 1945 года в 0:43 по московскому времени в Берлине  был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии  РИА-Новости

Тут и помощь западных союзников в виде поставок по ленд-лизу, без которых не могли функционировать некоторые ключевые отрасли советской военной экономики, и открытие второго фронта в Европе, резко ослабившего силу немецкого сопротивления.

Разумеется, и Победа, и сама Великая Отечественная давно уже стали мифами, но иначе и быть не могло. Обыватель, то есть любой нормальный человек, не историк, воспринимает историю только в виде мифа, не иначе. Так было всегда, так всегда будет.

Две правды о Великой Отечественной

Всё это так. Победа была достигнута ценой огромных жертв. По-другому наша страна воевать просто не умела. Вопреки распространённому мнению, во Второй мировой войне Красная армия воевала не хуже, чем царская армия в Первую мировую войну.

Для русского фронта Первой мировой войны более или менее точно потери сторон подсчитаны только для второй половины 1916 года. Это сделал историк Сергей Нелипович в своей книге «Брусиловский прорыв. Наступление Юго-Западного фронта в кампанию 1916 года» (М., 2006. С. 45). В период с начала июня до конца декабря 1916 года русские Северного и Западного фронта, против которых действовали почти исключительно германские войска, потеряли убитыми 54,0 тыс. человек, а противостоявшие им германские войска — 7,7 тыс. человек. Это даёт соотношение 7,0:1. На Юго-Западном фронте русские потери составили 202,8 тыс. убитыми. Действовавшие против них австрийские войска потеряли 55,1 тыс. убитыми, а германские войска — 21,2 тыс. убитыми.

Если предположить, что соотношение российских и германских потерь здесь было таким же, как и на двух других фронтах, то из состава русского Юго-Западного фронта примерно 148,1 тыс. солдат и офицеров было убито в боях против немцев, а примерно 53,7 тысячи — в боях против австро-венгерских войск. Таким образом, с австрийцами соотношение потерь убитыми было даже немного в нашу пользу — 1,03:1, а пленными австрийцы потеряли значительно больше, чем русские — 377,8 тыс. пропавших без вести против 152,7 тысячи у русских на всём Юго-Западном фронте, в том числе и в боях против германских войск. Общее соотношение потерь в Первой мировой войне было значительно благоприятнее для русской армии, чем во Второй мировой войне, только благодаря тому, что в 1914—1918 годах на русском фронте главным образом воевали не германские, а гораздо менее боеспособные австро-венгерские войска.

А в Великой Отечественной войне, согласно нашим подсчётам, потери Красной армии погибшими и умершими составили более 26 млн человек, а потери вермахта на Восточном фронте — около 2,6 млн человек. С учётом, что на стороне Германии здесь сражались румынские, итальянские, венгерские и финские войска, а также некоторые другие союзники, реальное соотношение безвозвратных потерь (без оставшихся в живых пленных) советских и немецких войск там, где они сражались друг против друга, будет между 7:1 и 8:1, то есть практически таким же, как и в Первой мировой войне (См.: Соколов Б.В. Вторая мировая: факты и версии. М., 2005).

Общий же размер советских потерь оказался на порядок выше, чем в Первой мировой войне, потому что теперь на Восточном фронте действовали основные силы вермахта. Сталин по большому счёту не ухудшил качество русской армии. Дело было в общей культурной отсталости России, которую нельзя было преодолеть теми драконовскими методами, которые применял Сталин.

Победа в Великой Отечественной войне была одержана, помимо перечисленных факторов, ещё и потому, что советские солдаты и офицеры в своём большинстве продолжали сражаться до конца против превосходящего их не числом, а умением противника. Сражались, несмотря на огромные потери, сражались, несмотря на бестолковость и жестокость командования, сражались не только из страха перед репрессиями, но и благодаря вере в правоту Советского Союза. Человек проявлял патриотизм в условиях давления жёсткой вертикали власти, по-своему встраиваясь в бесчеловечную тоталитарную систему.

Дневник лейтенанта Владимира Натановича Гельфанда, командира миномётного взвода в 5-й ударной армии, хорошо демонстрирует, что у героев Победы в сознании сочетались патриотизм, преданность коммунистическим идеалам, страх и ненависть, причём не только по отношению к врагам, но и к собственным командирам. Победа была одержана одновременно и благодаря, и вопреки Сталину и тоталитарной системе.

Возьмём записи за 1945 год, когда 5-я ударная армия наступала на Берлин. Они хорошо рисуют отношения между солдатами и офицерами, нравы, царящие в офицерской среде.

19 января Гельфанд записал в дневнике: «Когда мой ординарец, ефрейтор Наконечный, достал золотые часы, он подарил их командиру роты и с тех пор стал вьюном (крутился возле него), за всё время марша ни разу не спросив у меня разрешения уйти, а когда я делал ему замечания, ссылался на разрешение командира роты, и тот неоднократно вступался за него. В результате он совершенно перестал считаться со мной и из дисциплинированного бойца превратился в злостного нарушителя дисциплины».

Не лучше был и командир другого взвода — лейтенант Каноненко: «Однажды в меня полетели горшки и кувшины, брошенные Каноненко в пьяном виде. В другой раз Каноненко вынул револьвер и стал крутить им перед моим лицом. В третий раз Каноненко организовал стрельбу в помещении, левее того места, где я сидел. И всегда, как только Каноненко оказывался пьяным, единственным и, по-видимому, излюбленным предметом его нападок являлся я. Впрочем, командиру роты, не секрет, тоже неоднократно доставалось от Каноненко. Но он не решался применять физической силы». А вот Гельфанду от ротного доставалось по полной программе.

Когда он попросил командира роты капитана Рысева «при бойцах не употреблять по отношению ко мне нецензурных выражений, так как мне уже и без того подорвали немало авторитета», то в ответ услышал возмущённое:

А в самом деле, закончилась ли война подписанием акта капитуляции? Ведь в переполненных госпиталях продолжали умирать тяжелораненые, в Польше, Западных Украине, Белоруссии и в странах Прибалтики шли жестокие столкновения с националистами (АК-цами, бандеровцами и «лесными братьями»). Прошло более 60 лет, но до сих пор некоторые последствия военного лихолетья напоминают о себе искалеченными судьбами людей.

От старого чайника. Воспоминания и мысли

А в рапорте от 22 января Гельфанд особо отметил: «До последнего времени я рьяно поддерживал авторитет и престиж командира роты, категорически запрещал у себя во взводе и, насколько мог, в роте названия «пацан», «мальчишка», «слабовольный», которые предназначались для капитана Рысева и выражались открыто и беззастенчиво. Как ни один из командиров взводов, я с первого дня своего пребывания в роте беспрекословно выполнял все приказания командира, однако вместо того чтобы подхватить мою инициативу в поддержании своего авторитета, капитан, напротив, стал препятствовать мне и мешать установлению дисциплины и порядка, дружбы, культуры, хотя бы у себя во взводе». Да, культуры явно не хватало не только рядовым красноармейцам, но и офицерам, и отношения внутри маленького армейского коллектива были далеки от идиллических отношений «братьев солдат» и «отцов командиров».

В качестве недостатков своего ротного Гельфанд перечисляет «лживость в отдаче приказаний и показаниях». «Не учитывает труда бойцов, матерные угрозы расстрелом, не заботится о их быте и нуждах, их просьбах и запросах», «избиение при бойцах», «избиение меня ординарцем» «(рота неделю не получала хлеба — сам был всем удовлетворён), (хотя есть несколько пар сапог, портной шьёт ему сапоги, и не первую пару), нет правдивости в представлении к орденам».

Подобные нравы было невозможно себе представить в вермахте или в армиях западных союзников. Там ни один солдат или офицер не допустил бы, чтобы начальник ударил его по лицу. А когда однажды американский генерал Джордж Патон ударил по лицу солдата, причём за дело, это вылилось в громкий скандал, отразившийся на карьере генерала. Тем не менее наши солдаты и офицеры, несмотря на поистине свинцовую атмосферу, за редким исключением, считали, что сражаются за правое дело, и с презрением отвергали призывы повернуть штыки против Сталина и большевиков. Вот впечатления Гельфанда от чтения власовской газеты в записи от 21 января: «Какая бедность языка у всех этих собак. Неужели они могут считать ещё себя русскими?! Ведь они хуже немцев! Что может быть отвратительней предателя Родины?!»

В то же время моральное разложение всё более охватывало Красную армию, вторгшуюся в Германию, причём эксцессы поощрялись командирами всех уровней, за редким исключением. Гельфанд с удовлетворением отмечал: «Никто никому не запрещает брать и уничтожать у немцев то, что они у нас награбили раньше. Я весьма удовлетворён. Не нравится мне только безрассудное буянство капитана Шитикова и в особенности Каноненко. Вчера, например, Рысев разбил бюст Шиллера и уничтожил бы и Гёте, кабы я не вырвал его из рук сумасброда и не схоронил, обмотав тряпками... Гении не могут быть приравнены к варварам, и уничтожать их память — великий грех и позор для культурного человека».

Украсть велосипед или часы не грех, а разбить бюст Шиллера — святотатство. Такое вот сочетание преклонения перед германской культурой ненависти к немцам как к народу, совершившему агрессию, было характерно для большинства советских солдат и офицеров. Это порождало бессмысленное уничтожение имущества и чудовищные насилия против мирных жителей и пленных, которые отразились и в дневнике Гельфанда.

Красноармейцы побеждали, оставаясь в рамках тоталитарной системы, и память об огромных жертвах, принесённых в войне, сознание того, что для командования они лишь пушечное мясо, выливалось в бессмысленную жестокость по отношению к мирному населению Германии и других стран Европы.

Сам Гельфанд в бою был человеком не робкого десятка, хотя перед начальством и даже перед более наглыми и уверенными в себе сослуживцами часто робел. Вот как он вспоминает бой за плацдарм на Одере 12 февраля: «У нас новый замкомбата по политической части, лейтенант. Без орденов. Таких я люблю, если только он фронтовик. Значит, справедливый и скромный парень, и его за это невзлюбили. Ведь меня, например, трижды представляли к ордену (как и всех офицеров, по приказу верхнего командования), и до сих пор нет даже ни одного приказа. Понятно, я самый незаслуженный человек, несмотря на своё активное участие в боях, особенно 12/ІІ/45, когда почти все, в том числе и Каноненко, попрятались в подвалах и оттуда, по телефону, были героями, а я на поверхности руководил всеми силами обороны: и миномётчиками, и стрелками, и даже ранеными, кто только мог говорить и мыслить. А сколько людей на моих глазах падало, истекая кровью, лишаясь ног, рук, живота, который вместе с осколками и кишками вываливался наружу. Страшная картина! Но я не замечал её, а видел впереди, в каких-нибудь пятидесяти метрах наступающих немцев, танки, и для меня это было наглядней всего. Я не трусил, не убегал от снарядов, и судьба меня берегла, хотя я бегал по двору, устланному трупами людей и животных, усыпанному щепками, кирпичом, изрешечённому снарядами и минами, и их осколками, окутанному дымом и гарью».

По поводу лиц, отсиживавшихся в тылу и незаслуженно награждённых, Гельфанд замечает: «Что делать? У кого искать правды и справедливости? Бога нет, а кроме него, никто ничего знать не может о мною пережитом... О, судьба, зачем я страдал так бесплодно? Родина, за которую я так много пережил и за которую столько рисковал жизнью, она ли не поймёт моих дум и страданий. Она ли не поможет моему горю? Но, Господи, она ведь не знает ничего обо мне, я ведь ничем ни на грамм не возвысился над жизнью, и дальше полка, дивизии обо мне никто не знает. Горе мне и стыд беспощадные!»

Но нельзя по-настоящему осуждать и тех, о ком Гельфанд отзывается более чем нелицеприятно. 17 апреля Гельфанд, который в ходе Берлинской операции вёл журнал боевых действий дивизии и потому из миномётной роты ушёл, узнал, что почти все его товарищи были убиты или ранены: «...Дорогой обогнали обоз 3 батальона. Сердце ёкнуло: на повозках я увидел несколько бойцов моей минроты. Дорога была битой, и нам случилось остановиться неподалёку от бойцов. Миномётчики рассказали, что вся рота выведена из строя. Что Каноненко, его ординарец и ещё некоторые бойцы убиты. Рысев, Шитиков и все остальные, за исключением шести человек, — ранены.

Так трагически кончила миномётная рота, в которой я искал славу и которая сама, прославившись с моей помощью и участием, оставила меня в стороне».

Очень многие красноармейцы были и героями, и грешниками, но смерть списывала все грехи.

9. Mai 1945 um 0:43 Uhr Moskauer Zeit in Berlin wurde der Akt der bedingungslosen Kapitulation Deutschlands unterzeichnet  РИА-Новости

Hier ist die Hilfe der westlichen Verbündeten in Form von Lend-Lease-Lieferungen, ohne die einige Schlüsselsektoren der sowjetischen Militärwirtschaft nicht funktionieren könnten, und die Eröffnung einer zweiten Front in Europa, die die Stärke des deutschen Widerstands stark schwächte.

Natürlich sind sowohl der Sieg als auch der Große Vaterländische Krieg selbst längst zu Mythen geworden, aber es könnte nicht anders sein. Der Durchschnittsmensch, das heißt jeder normale Mensch, kein Historiker, nimmt Geschichte nur in Form eines Mythos wahr, nicht anders. Es war schon immer so, es wird immer so sein.

Zwei Wahrheiten über den Großen Vaterländischen Krieg

Das alles ist so. Der Sieg ging auf Kosten großer Opfer. Auf andere Weise wusste unser Land einfach nicht, wie man kämpft. Entgegen der landläufigen Meinung kämpfte die Rote Armee im Zweiten Weltkrieg nicht schlechter als die zaristische Armee im Ersten Weltkrieg.

Für die russische Front des Ersten Weltkriegs wurden die Verluste der Parteien mehr oder weniger genau für die zweite Hälfte des Jahres 1916 berechnet. Dies hat der Historiker Sergei Nelipovich in seinem Buch „Brusilovsky Breakthrough. Die Offensive der Südwestfront im Feldzug von 1916 "(M., 2006. S. 45). Von Anfang Juni bis Ende Dezember 1916 haben die Russen der Nord- und Westfront, gegen die die deutschen Streitkräfte fast ausschließlich vorgingen, 54,0 Tausend Menschen verloren, und die deutschen Streitkräfte, die sich ihnen entgegenstellten - 7,7 Tausend Menschen. Dies ergibt ein Verhältnis von 7,0: 1. An der Südwestfront wurden in Russland 202,8 Tausend Menschen getötet. Die gegen sie operierenden österreichischen Truppen verloren 55,1 Tausend Tote und die deutschen Truppen - 21,2 Tausend Tote.

Wenn wir davon ausgehen, dass das Verhältnis der russischen und deutschen Verluste hier dasselbe war wie an den beiden anderen Fronten, dann wurden an der russischen Südwestfront etwa 148.1 Tausend Soldaten und Offiziere in Kämpfen gegen die Deutschen getötet, und ungefähr 53.7 Tausende in Kämpfen gegen die österreichisch-ungarischen Streitkräfte. So fiel bei den Österreichern die Schadenquote mit 1,03: 1 sogar etwas günstiger aus, und die Österreicher verloren deutlich mehr Gefangene als die Russen - 377,8 Tausend Vermisste gegenüber 152,7 Tausend Vermissten unter den Russen im gesamten Süden Die Westfront, auch in Kämpfen gegen deutsche Truppen. Die Gesamtschadenquote im Ersten Weltkrieg war für die russische Armee viel günstiger als im Zweiten Weltkrieg, nur weil die deutsche Front von 1914 bis 1918 hauptsächlich nicht von den deutschen, sondern von weitaus weniger kampfbereiten österreichisch-ungarischen Truppen bekämpft wurde.

Und im Großen Vaterländischen Krieg betrugen nach unseren Berechnungen die Verluste der Roten Armee durch Tote und Tote mehr als 26 Millionen Menschen und die Verluste der Wehrmacht an der Ostfront etwa 2,6 Millionen Menschen. In Anbetracht der Tatsache, dass auf deutscher Seite rumänische, italienische, ungarische und finnische Truppen sowie einige andere Verbündete hier kämpften, wird das tatsächliche Verhältnis der unwiederbringlichen Verluste (ohne überlebende Gefangene) der sowjetischen und deutschen Truppen, bei denen sie gegeneinander kämpften, zwischen liegen 7: 1 und 8: 1, das ist fast dasselbe wie im Ersten Weltkrieg (Siehe: Sokolov V. Zweiter Weltkrieg: Fakten und Fassungen. M., 2005).

Die Gesamtgröße der sowjetischen Verluste erwies sich als eine Größenordnung höher als im Ersten Weltkrieg, da nun die Hauptkräfte der Wehrmacht an der Ostfront operierten. Stalin verschlechterte im Großen und Ganzen nicht die Qualität der russischen Armee. Es handelte sich um die allgemeine kulturelle Rückständigkeit Russlands, die mit den drakonischen Methoden Stalins nicht überwunden werden konnte.

Der Sieg im Großen Vaterländischen Krieg wurde zusätzlich zu den oben aufgeführten Faktoren auch dadurch errungen, dass die Mehrheit der sowjetischen Soldaten und Offiziere weiterhin bis zum Ende gegen ihren überlegenen Feind kämpfte, und zwar nicht in der Anzahl, sondern in der Geschicklichkeit. Sie kämpften trotz der enormen Verluste, trotz der Dummheit und Grausamkeit des Befehls, nicht nur aus Angst vor Repressalien, sondern auch wegen des Glaubens an die Richtigkeit der Sowjetunion. Ein Mann zeigte Patriotismus unter dem Druck einer starren Vertikale der Macht und integrierte sich auf seine Weise in das unmenschliche totalitäre System.

Das Tagebuch von Leutnant Wladimir Natanowitsch Gelfand , dem Kommandeur eines Mörserzuges in der 5. Streikarmee, zeigt deutlich, dass die Helden des Sieges Patriotismus, Hingabe an kommunistische Ideale, Angst und Hass und nicht nur gegenüber Feinden, sondern auch gegenüber ihren eigenen Kommandeuren verbanden. Der Sieg wurde sowohl dank als auch gegen Stalin und das totalitäre System errungen.

Nehmen Sie die Aufzeichnungen für 1945, als die 5. Schockarmee Berlin angriff. Sie zeichnen gut die Beziehung zwischen Soldaten und Offizieren, Sitten und Gebräuchen unter den Offizieren.

Am 19. Januar schrieb Gelfand in sein Tagebuch: „Als mein Ordonnanz, Corporal Nakonechny, eine goldene Uhr herausnahm, überreichte er sie dem Kompaniechef und wurde seitdem zu einer Schmerle (die sich um ihn drehte), für die gesamte Zeit des Marsches bat er mich nie, zu gehen, aber als ich ihm kommentierte, bezog ich mich auf die Erlaubnis des Kompanieführers, und er trat wiederholt für ihn ein. Infolgedessen hörte er völlig auf, mit mir zu rechnen, und verwandelte sich von einem disziplinierten Kämpfer in einen böswilligen Übertreter der Disziplin. "

Der Kommandeur des anderen Zuges, Leutnant Kanonenko, war nicht besser: „Es war einmal, als Töpfe und Krüge, die von Kanonenko betrunken geworfen wurden, in mich geflogen sind. Ein anderes Mal nahm Kanonenko einen Revolver heraus und begann ihn vor meinem Gesicht zu drehen. Das dritte Mal organisierte Kanonenko das Schießen in der Halle, links von der Stelle, an der ich saß. Und immer, sobald sich herausstellte, dass Kanonenko betrunken war, war ich das einzige und anscheinend beliebteste Thema seiner Angriffe. Allerdings ist der Kompaniechef, es ist kein Geheimnis, auch immer wieder von Kanonenko geholt worden. Aber er wagte es nicht, physische Gewalt anzuwenden. " Aber Gelfand von der Firma bekam das volle Programm.

Als er den Kompanieführer, Kapitän Rysev, fragte: "Verwenden Sie beim Einsatz von Jägern keine obszönen Ausdrücke gegen mich, da ich bereits viel Autorität untergraben habe", antwortete er empört:

Aber endete der Krieg tatsächlich mit der Unterzeichnung eines Kapitulationsakts? Tatsächlich starben in überfüllten Krankenhäusern weiterhin schwer verwundete Menschen, in Polen, der Westukraine, Weißrussland und den baltischen Ländern kam es zu gewaltsamen Zusammenstößen mit Nationalisten (AKs, Bandera und "Waldbrüder"). Mehr als 60 Jahre sind vergangen, aber bis jetzt haben sich einige der Kriegsfolgen an die verkrüppelten Schicksale der Menschen erinnert.

Aus dem alten Wasserkocher. Erinnerungen und Gedanken

In einem Bericht vom 22. Januar betonte Gelfand: „Bis vor kurzem habe ich die Autorität und das Ansehen des Kompaniechefs eifrig unterstützt, dem Zug und, soweit ich konnte, den Namen„ Junge “,„ Junge “,„ willensschwach “in der Kompanie kategorisch verboten. bestimmt für Kapitän Rysev und offen und schamlos ausgedrückt. Wie keiner der Zugführer führte ich vom ersten Tag meines Aufenthalts in der Kompanie an fraglos alle Befehle des Kommandanten aus, aber anstatt meine Initiative zur Aufrechterhaltung meiner Autorität zu ergreifen, begann der Kapitän mich zu stören und die Schaffung von Disziplin und Ordnung, Freundschaft und Kultur zu verhindern zumindest in seinem Zug. " Ja, die Kultur fehlte eindeutig nicht nur den einfachen Soldaten der Roten Armee, sondern auch den Offizieren, und die Beziehungen innerhalb des kleinen Armeekollektivs waren weit entfernt von den idyllischen Beziehungen der "Brüder der Soldaten" und "Väter der Kommandeure".

Gelfand nennt "die Täuschung bei der Abgabe von Befehlen und Zeugnissen" als die Mängel seiner Firma. "Berücksichtigt nicht die Arbeit der Kämpfer, schwört Drohungen durch Hinrichtung, kümmert sich nicht um ihr Leben und ihre Bedürfnisse, ihre Wünsche und Anforderungen", "Prügel gegen Kämpfer", "Prügel gegen mich" "(die Firma hat eine Woche lang kein Brot erhalten - er war mit allem zufrieden), ( Obwohl es mehrere Paar Stiefel gibt, näht der Schneider ihm die Stiefel und nicht das erste Paar.

Es war unmöglich, sich solche Sitten in der Wehrmacht oder in den Armeen der Westalliierten vorzustellen. Dort würde kein einziger Soldat oder Offizier einem Vorgesetzten erlauben, ihn ins Gesicht zu schlagen. Und als der amerikanische General George Paton einmal das Gesicht des Soldaten traf, kam es zu einem Skandal, der die Karriere des Generals beeinträchtigte. Trotzdem glaubten unsere Soldaten und Offiziere, trotz der wahrhaft bleiernen Atmosphäre, mit seltenen Ausnahmen, dass sie für eine gerechte Sache kämpften, und lehnten mit Verachtung Aufrufe ab, Bajonette gegen Stalin und die Bolschewiki zu drehen. Hier sind Gelfands Eindrücke vom Lesen der Zeitung Vlasov in einem Beitrag vom 21. Januar: „Welche Spracharmut haben all diese Hunde? Können sie sich immer noch als russisch betrachten ?! Immerhin sind sie schlimmer als die Deutschen! Was könnte ekelhafter sein als der Verräter des Mutterlandes ?! “

Gleichzeitig erfasste der moralische Verfall zunehmend die Rote Armee, die in Deutschland einfiel, und Exzesse wurden von Befehlshabern aller Ebenen mit seltenen Ausnahmen gefördert.Gelfand stellte mit Befriedigung fest: „Niemand verbietet es den Deutschen, das zu nehmen und zu vernichten, was sie uns zuvor geraubt haben. Ich bin sehr zufrieden Ich mag nicht nur die rücksichtslose Gewalt von Captain Shitikov und besonders von Kanonenko. Rysev hat gestern zum Beispiel Schillers Büste zerschlagen und Goethe zerstört, wenn ich ihn nicht einem extravaganten Mann aus den Händen gerissen und mit Kleidern begraben hätte ... Genies können nicht mit Barbaren gleichgesetzt werden, und die Zerstörung ihres Gedächtnisses ist eine große Sünde und Schande für die Kultur des Menschen. "

Ein Fahrrad oder eine Uhr zu stehlen ist keine Sünde, aber eine Büste von Schiller zu brechen ist Gotteslästerung. Eine solche Kombination aus Bewunderung der deutschen Kultur des Hasses auf die Deutschen als aggressives Volk war für die meisten sowjetischen Soldaten und Offiziere charakteristisch. Dies führte zur bedeutungslosen Zerstörung von Eigentum und zu monströser Gewalt gegen Zivilisten und Kriegsgefangene, die sich auch in Gelfands Tagebuch widerspiegelten.

Der Sieg der Roten Armee, der im Rahmen des totalitären Systems verblieb, und die Erinnerung an die enormen Opfer des Krieges, die Erkenntnis, dass sie nur Kanonenfutter für das Kommando waren, führten zu sinnloser Grausamkeit gegenüber der Zivilbevölkerung in Deutschland und anderen europäischen Ländern.

Gelfand selbst in der Schlacht war ein Mann von nicht einem zaghaften Dutzend, obwohl er oft vor seinen Vorgesetzten und sogar vor arroganteren und selbstbewussteren Kollegen zaghaft war. So erinnert er sich an die Schlacht um den Brückenkopf an der Oder am 12. Februar: „Wir haben ein neues politisches Bataillon, Leutnant. Keine Bestellungen. Ich liebe diese, wenn er nur ein Frontsoldat ist. Also, ein fairer und bescheidener Typ, und er war deswegen unzufrieden.Immerhin wurde ich zum Beispiel dreimal in den Befehl eingeführt (wie alle Offiziere auf Befehl des Oberkommandos), und es gibt immer noch nicht einmal einen einzigen Befehl. Offensichtlich bin ich die unverdienteste Person, trotz meiner aktiven Teilnahme an den Kämpfen, besonders am 12 / II / 45, als sich fast alle, einschließlich Kanonenko, in den Kellern versteckten und von dort aus per Telefon Helden waren und ich alle an die Oberfläche führte Verteidigungskräfte: Mörser, Pfeile und sogar Verwundete, die nur sprechen und denken konnten. Und wie viele Menschen fielen vor meinen Augen, bluteten, verloren Beine, Arme und Bauch, die zusammen mit Bruchstücken und Därmen herausfielen. Furchterregendes Bild! Aber ich habe es nicht bemerkt, aber ich habe Panzer in etwa fünfzig Metern Entfernung vor den Deutschen gesehen, und für mich war es am offensichtlichsten. Ich war kein Feigling, rannte nicht vor Muscheln davon und das Schicksal beschützte mich, obwohl ich durch den Hof lief, der mit Leichen von Menschen und Tieren übersät war, übersät mit Chips, einem Ziegelstein, übersät mit Muscheln und Minen und ihren Fragmenten, die in Rauch gehüllt und verbrannt waren. "

In Bezug auf Menschen, die im Fond sitzen und unverdient vergeben werden, bemerkt Gelfand: „Was soll ich tun? Wer sucht Wahrheit und Gerechtigkeit? Es gibt keinen Gott, aber außer ihm kann niemand etwas über das wissen, was ich erlebt habe ... Oh Schicksal, warum habe ich so fruchtlos gelitten? Die Heimat, für die ich so viel erlebt und mein Leben so riskiert habe, wird meine Gedanken und Leiden nicht verstehen. Wird sie meinem Kummer nicht helfen? Aber, Gott, sie weiß nichts über mich, weil ich kein einziges Gramm über das Leben erhoben habe und niemand über mich Bescheid weiß, außer über das Regiment, die Abteilung. Wehe mir und schäme dich gnadenlos! "

Aber Sie können diejenigen, über die Gelfand mehr als unparteiisch spricht, nicht wirklich verurteilen. Am 17. April stellte Gelfand, der während des Berliner Einsatzes ein Tagebuch über die Kämpfe der Division führte und deshalb die Mörserfabrik verließ, fest, dass fast alle seine Kameraden getötet oder verwundet wurden: „... 3 Bataillone überholten den Konvoi. Mein Herz setzte einen Schlag aus: Auf den Karren sah ich mehrere Kämpfer meines Minotaurus. Die Straße war gebrochen und wir hielten zufällig in der Nähe der Kämpfer an. Die Mörser sagten, dass die ganze Firma außer Betrieb war. Dieser Kanonenko, sein Ordentlicher und einige andere Soldaten wurden getötet. Rysev, Shitikov und alle anderen, mit Ausnahme von sechs Personen, wurden verletzt.

Dies war das tragische Ende der Mörtelfirma, in der ich nach Ruhm suchte und die mich selbst, nachdem sie mit meiner Hilfe und Beteiligung berühmt geworden war, beiseite ließ. “

Viele Männer der Roten Armee waren sowohl Helden als auch Sünder, aber der Tod schrieb alle Sünden zu.