MENIU

КАКИМИ ВИДЕЛИ ЕВРОПЕЙСКИХ ЖЕНЩИН СОВЕТСКИЕ СОЛДАТЫ И ОФИЦЕРЫ (1944–1945 ГОДЫ)?

DE Y.OBIDIN 14 MARTIE 2017

На завершающем этапе Великой Отечественной войны, освободив оккупированную немцами и их сателлитами советскую территорию и преследуя отступающего противника, Красная армия перешла государственную границу СССР. С этого момента начался ее победоносный путь по странам Европы – и тем, которые шесть лет томились под фашистской оккупацией, и тем, кто выступал в этой войне союзником III Рейха, и по территории самой гитлеровской Германии. В ходе этого продвижения на Запад и неизбежных разнообразных контактов с местным населением советские военнослужащие, никогда ранее не бывавшие за пределами собственной страны, получили немало новых, весьма противоречивых впечатлений о представителях других народов и культур, из которых в дальнейшем складывались этнопсихологические стереотипы восприятия ими европейцев. Среди этих впечатлений важнейшее место занимал образ европейских женщин. Упоминания, а то и подробные рассказы о них встречаются в письмах и дневниках, на страницах воспоминаний многих участников войны, где чаще всего чередуются лиричные и циничные оценки и интонации.

Первой европейской страной, в которую в августе 1944 года вступила Красная армия, была Румыния. В «Записках о войне» поэта-фронтовика Бориса Слуцкого мы находим весьма откровенные строки: «Внезапная, почти столкнутая в море, открывается Констанца. Она почти совпадает со средней мечтой о счастье и о “после войны”. Рестораны. Ванные. Кровати с чистым бельем. Лавки с рептильными продавцами. И – женщины, нарядные городские женщины – девушки Европы – первая дань, взятая нами с побежденных…» [18; 174]. Далее он описывает свои первые впечатления от «заграницы»: «Европейские парикмахерские, где мылят пальцами и не моют кисточки, отсутствие бани, умывание из таза, “где сначала грязь с рук остается, а потом лицо моют”, перины вместо одеял – из отвращения, вызываемого бытом, делались немедленные обобщения. В Констанце мы впервые встретились с борделями… Первые восторги наших перед фактом существования свободной любви быстро проходят. Сказывается не только страх перед заражением и дороговизна, но и презрение к самой возможности купить человека. Многие гордились былями типа: румынский муж жалуется в комендатуру, что наш офицер не уплатил его жене договоренные полторы тысячи лей. У всех было отчетливое сознание: “У нас это невозможно”. Наверное, наши солдаты будут вспоминать Румынию как страну сифилитиков…». Б. Слуцкий делает вывод, что именно в Румынии, этом европейском захолустье, «наш солдат более всего ощущал свою возвышенность над Европой» [18; 46-48].

Другой советский офицер, подполковник ВВС Федор Смольников 17 сентября 1944 года записал в своем дневнике впечатления о Бухаресте: «Гостиница Амбасадор, ресторан, нижний этаж. Я вижу, как гуляет праздная публика, ей нечего делать, она выжидает. На меня смотрят как на редкость. “Русский офицер!!!” Я очень скромно одет, больше, чем скромно. Пусть. Мы все равно будем в Будапеште. Это так же верно, как то, что я в Бухаресте. Первоклассный ресторан. Публика разодета, красивейшие румынки лезут глазами вызывающе. Ночуем в первоклассной гостинице. Бурлит столичная улица. Музыки нет, публика ждет. Столица, черт ее возьми! Не буду поддаваться рекламе.» (здесь и далее курсив в цитатах наш. – Е. С.) [19; 228-229].

В Венгрии советская армия столкнулась не только с вооруженным сопротивлением, но и с коварными ударами в спину со стороны населения, когда «убивали по хуторам пьяных и отставших одиночек» и топили в силосных ямах. Однако «женщины, не столь развращенные, как румынки, уступали с постыдной легкостью. Немножко любви, немножко беспутства, а больше всего, конечно, помог страх» [18; 110, 107]. Приводя слова одного венгерского адвоката: «Очень хорошо, что русские так любят детей. Очень плохо, что они так любят женщин», Борис Слуцкий комментирует: «Он не учитывал, что женщины-венгерки тоже любили русских, что наряду с темным страхом, раздвигавшим колени матрон и матерей семейств, были ласковость девушек и отчаянная нежность солдаток, отдававшихся убийцам своих мужей» [18; 177].

Григорий Чухрай в своих воспоминаниях описывал такой случай в Венгрии. Его часть расквартировалась в одном местечке. Хозяева дома, где расположился он сам с бойцами, во время застолья «под действием русской водки расслабились и признались, что прячут на чердаке свою дочку». Советские офицеры возмутились: «За кого вы нас принимаете? Мы не фашисты!» «Хозяева устыдились, и вскоре за столом появилась сухощавая девица, по имени Марийка, которая жадно принялась за еду. Потом, освоившись, она стала кокетничать и даже задавать нам вопросы… К концу ужина все были настроены доброжелательно и пили за “боротшаз” (дружбу). Марийка поняла этот тост уж слишком прямолинейно. Когда мы легли спать, она появилась в моей комнате в одной нижней рубашке. Я как советский офицер сразу сообразил: готовится провокация. “Они рассчитывают, что я соблазнюсь на прелести Марийки, и поднимут шум. Но я не поддамся на провокацию”, – подумал я. Да и прелести Марийки меня не прельщали – я указал ей на дверь.

На следующее утро хозяйка, ставя на стол еду, грохотала посудой. “Нервничает. Не удалась провокация!” – подумал я. Этой мыслью я поделился с нашим переводчиком венгром. Он расхохотался.

– Никакая это не провокация! Тебе выразили дружеское расположение, а ты им пренебрег. Теперь тебя в этом доме за человека не считают. Тебе надо переходить на другую квартиру!

– А зачем они прятали дочь на чердаке?

– Они боялись насилия. У нас принято, что девушка, прежде чем войти в брак, с одобрения родителей может испытать близость со многими мужчинами. У нас говорят: кошку в завязанном мешке не покупают…» [20; 258-259].

У молодых, физически здоровых мужчин была естественная тяга к женщинам. Но легкость европейских нравов кого-то из советских бойцов развращала, а кого-то, напротив, убеждала в том, что отношения не должны сводиться к простой физиологии. Сержант Александр Родин записал свои впечатления о посещении – из любопытства! – публичного дома в Будапеште, где его часть стояла какое-то время после окончания войны: «…После ухода возникло отвратительное, постыдное ощущение лжи и фальши, из головы не шла картина явного, откровенного притворства женщины… Интересно, что подобный неприятный осадок от посещения публичного дома остался не только у меня, юнца, воспитанного к тому же на принципах типа “не давать поцелуя без любви”, но и у большинства наших солдат, с кем приходилось беседовать… Примерно в те же дни мне пришлось беседовать с одной красивенькой мадьяркой (она откуда-то знала русский язык). На ее вопрос, понравилось ли мне в Будапеште, я ответил, что понравилось, только вот смущают публичные дома. «Но – почему?» – спросила девушка. Потому что это противоестественно, дико, – объяснял я: – женщина берет деньги и следом за этим, тут же начинает “любить!” Девушка подумала какое-то время, потом согласно кивнула и сказала: “Ты прав: брать деньги вперед некрасиво”…» [16; 127].

Иные впечатления оставила о себе Польша. По свидетельству поэта Давида Самойлова, «в Польше держали нас в строгости. Из расположения улизнуть было сложно. А шалости сурово наказывались» [17; 67]. И приводит впечатления от этой страны, где единственным позитивным моментом выступала красота польских женщин. «Не могу сказать, что Польша сильно понравилась нам, – писал он. – Тогда в ней не встречалось мне ничего шляхетского и рыцарского. Напротив, все было мещанским, хуторянским – и понятия, и интересы. Да и на нас в восточной Польше смотрели настороженно и полувраждебно, стараясь содрать с освободителей что только возможно. Впрочем, женщины были утешительно красивы и кокетливы, они пленяли нас обхождением, воркующей речью, где все вдруг становилось понятно, и сами пленялись порой грубоватой мужской силой или солдатским мундиром. И бледные отощавшие их прежние поклонники, скрипя зубами, до времени уходили в тень…» [17; 70-71].

Но не все оценки польских женщин выглядели столь романтично. 22 октября 1944 года младший лейтенант Владимир Гельфанд записал в своем дневнике: «Вдали вырисовывался оставленный мною город с польским названием (Владов. – Е. С.), с красивыми полячками, гордыми до омерзения. Мне рассказывали о польских женщинах: те заманивали наших бойцов и офицеров в свои объятья, и когда доходило до постели, отрезали половые члены бритвой, душили руками за горло, царапали глаза. Безумные, дикие, безобразные самки! С ними надо быть осторожней и не увлекаться их красотой. А полячки красивы, мерзавки» [13]. Впрочем, есть в его записях и иные настроения. 24 октября он фиксирует такую встречу: «Сегодня спутницами мне к одному из сел оказались красивые полячки-девушки. Они жаловались на отсутствие парней в Польше. Тоже называли меня “паном”, но были неприкосновенны. Я одну из них похлопал по плечу нежно, в ответ на ее замечание о мужчинах, и утешил мыслью об открытой для нее дороге в Россию – там-де много мужчин. Она поспешила отойти в сторону, а на мои слова ответила, что и здесь мужчины для нее найдутся. Попрощались пожатием руки. Так мы и не договорились, а славные девушки, хоть и полечки» [13]. Еще через месяц, 22 ноября, он записал свои впечатления о первом встретившемся ему крупном польском городе Минске-Мазовецком, и среди описания архитектурных красот и поразившего его количества велосипедов у всех категорий населения особое место уделяет горожанкам: «Шумная праздная толпа, женщины, как одна, в белых специальных шляпах, видимо, от ветра надеваемых, которые делают их похожими на сорок и удивляют своей новизной. Мужчины в треугольных шапках, в шляпах, – толстые, аккуратные, пустые. Сколько их! Крашеные губки, подведенные брови, жеманство, чрезмерная деликатность. Как это не похоже на естественную жизнь человечью. Кажется, что люди сами живут и движутся специально лишь ради того, чтобы на них посмотрели другие, и все исчезнут, когда из города уйдет последний зритель.» [13].

Не только польские горожанки, но и селянки оставляли о себе сильное, хотя и противоречивое впечатление. «Поражало жизнелюбие поляков, переживших ужасы войны и немецкой оккупации, – вспоминал Александр Родин. – Воскресный день в польском селе. Красивые, элегантные, в шелковых платьях и чулках женщины-польки, которые в будни – обычные крестьянки, сгребают навоз, босые, неутомимо работают по хозяйству. Пожилые женщины тоже выглядят свежо и молодо. Хотя есть и черные рамки вокруг глаз…» [16; 110]. Далее он цитирует свою дневниковую запись от 5 ноября 1944 года: «Воскресенье, жители все разодеты. Собираются друг к другу в гости. Мужчины в фетровых шляпах, галстуках, джемперах. Женщины в шелковых платьях, ярких, неношеных чулках. Розовощекие девушки – “паненки”. Красиво завитые белокурые прически… Солдаты в углу хаты тоже оживлены. Но кто чуткий, заметит, что это – болезненное оживление. Все повышенно громко смеются, чтобы показать, что это им нипочем, даже ничуть не задевает, и не завидно ничуть. А что мы, хуже их? Черт ее знает, какое это счастье – мирная жизнь! Ведь совсем не видел ее на гражданке!» [16; 122-123]. Его однополчанин сержант Николай Нестеров в тот же день записал в своем дневнике: «Сегодня выходной, поляки, красиво одетые, собираются в одной хате и сидят парочками. Даже как-то не по себе становится. Разве я не сумел бы посидеть так?…» [16; 123].

Куда беспощаднее в своей оценке «европейских нравов», напоминающих «пир во время чумы», военнослужащая Галина Ярцева. 24 февраля 1945 года она писала с фронта подруге: «…если б была возможность, можно б было выслать чудесные посылки их трофейных вещей. Есть кое-что. Это бы нашим разутым и раздетым. Какие города я видела, каких мужчин и женщин. И глядя на них, тобой овладевает такое зло, такая ненависть! Гуляют, любят, живут, а их идешь и освобождаешь. Они же смеются над русскими – “Швайн!” Да, да! Сволочи… Не люблю никого, кроме СССР, кроме тех народов, кои живут у нас. Не верю ни в какие дружбы с поляками и прочими литовцами…» [9].

В Австрии, куда советские войска ворвались весной 1945 года, они столкнулись с «повальной капитуляцией»: «Целые деревни оглавлялись белыми тряпками. Пожилые женщины поднимали кверху руки при встрече с человеком в красноармейской форме» [18; 125]. Именно здесь, по словам Б. Слуцкого, солдаты «дорвались до белобрысых баб». При этом «австрийки не оказались чрезмерно неподатливыми. Подавляющее большинство крестьянских девушек выходило замуж “испорченными”. Солдаты-отпускники чувствовали себя, как у Христа за пазухой. В Вене наш гид, банковский чиновник, удивлялся настойчивости и нетерпеливости русских. Он полагал, что галантности достаточно, чтобы добиться у венки всего, чего хочется» [18; 127-128]. То есть дело было не только в страхе, но и в неких особенностях национального менталитета и традиционного поведения.

И вот наконец Германия. И женщины врага – матери, жены, дочери, сестры тех, кто с 1941 по 1944 год глумился над гражданским населением на оккупированной территории СССР. Какими же увидели их советские военнослужащие? Внешний вид немок, идущих в толпе беженцев, описан в дневнике Владимира Богомолова: «Женщины – старые и молодые – в шляпках, в платках тюрбаном и просто навесом, как у наших баб, в нарядных пальто с меховыми воротниками и в трепаной, непонятного покроя одежде. Многие женщины идут в темных очках, чтобы не щуриться от яркого майского солнца и тем предохранить лицо от морщин…» [12]. Лев Копелев вспоминал о встрече в Алленштайне с эвакуированными берлинками: «На тротуаре две женщины. Замысловатые шляпки, у одной даже с вуалью. Добротные пальто, и сами гладкие, холеные» [14]. И приводил солдатские комментарии в их адрес: «курицы», «индюшки», «вот бы такую гладкую…»

Как же вели себя немки при встрече с советскими войсками? В донесении зам. начальника Главного Политического управления Красной армии Шикина в ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову от 30 апреля 1945 года об отношении гражданского населения Берлина к личному составу войск Красной армии говорилось: «Как только наши части занимают тот или иной район города, жители начинают постепенно выходить на улицы, почти все они имеют на рукавах белые повязки. При встрече с нашими военнослужащими многие женщины поднимают руки вверх, плачут и трясутся от страха, но как только убеждаются в том, что бойцы и офицеры Красной армии совсем не те, как им рисовала их фашистская пропаганда, этот страх быстро проходит, все больше и больше населения выходит на улицы и предлагает свои услуги, всячески стараясь подчеркнуть свое лояльное отношение к Красной армии» [4].

Наибольшее впечатление на победителей произвела покорность и расчетливость немок. В этой связи стоит привести рассказ минометчика Н. А. Орлова, потрясенного поведением немок в 1945 году: «Никто в минбате не убивал гражданских немцев. Наш особист был “германофил”. Если бы такое случилось, то реакция карательных органов на подобный эксцесс была бы быстрой. По поводу насилия над немецкими женщинами. Мне кажется, что некоторые, рассказывая о таком явлении, немного “сгущают краски”. У меня на памяти пример другого рода. Зашли в какой-то немецкий город, разместились в домах. Появляется “фрау”, лет 45, и спрашивает “гера коменданта”. Привели ее к Марченко. Она заявляет, что является ответственной по кварталу и собрала 20 немецких женщин для сексуального (!!!) обслуживания русских солдат. Марченко немецкий язык понимал, а стоявшему рядом со мной замполиту Долгобородову я перевел смысл сказанного немкой. Реакция наших офицеров была гневной и матерной. Немку прогнали, вместе с ее готовым к обслуживанию “отрядом”. Вообще немецкая покорность нас ошеломила. Ждали от немцев партизанской войны, диверсий. Но для этой нации порядок – “Орднунг” – превыше всего. Если ты победитель – то они “на задних лапках”, причем осознанно и не по принуждению. Вот такая психология…» [7].

Аналогичный случай приводит в своих военных записках Давид Самойлов: «В Арендсфельде, где мы только что расположились, явилась небольшая толпа женщин с детьми. Ими предводительствовала огромная усатая немка лет пятидесяти – фрау Фридрих. Она заявила, что является представительницей мирного населения и просит зарегистрировать оставшихся жителей. Мы ответили, что это можно будет сделать, как только появится комендатура.

– Это невозможно, – сказала фрау Фридрих. – Здесь женщины и дети. Их надо зарегистрировать.

Мирное население воплем и слезами подтвердило ее слова.

Не зная, как поступить, я предложил им занять подвал дома, где мы разместились. И они успокоенные спустились в подвал и стали там размещаться в ожидании властей.

– Герр комиссар, – благодушно сказала мне фрау Фридрих (я носил кожаную куртку). – Мы понимаем, что у солдат есть маленькие потребности. Они готовы, – продолжала фрау Фридрих, – выделить им нескольких женщин помоложе для…

Я не стал продолжать разговор с фрау Фридрих» [17].

После общения с жительницами Берлина 2 мая 1945 года Владимир Богомолов записал в дневнике: «Входим в один из уцелевших домов. Все тихо, мертво. Стучим, просим открыть. Слышно, что в коридоре шепчутся, глухо и взволнованно переговариваются. Наконец дверь открывается. Сбившиеся в тесную группу женщины без возраста испуганно, низко и угодливо кланяются. Немецкие женщины нас боятся, им говорили, что советские солдаты, особенно азиаты, будут их насиловать и убивать… Страх и ненависть на их лицах. Но иногда кажется, что им нравится быть побежденными, – настолько предупредительно их поведение, так умильны их улыбки и сладки слова. В эти дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка, едва его завидела, легла на диван и сняла трико» [12].

«Все немки развратны. Они ничего не имеют против того, чтобы с ними спали» [10] – такое мнение бытовало в советских войсках и подкреплялось не только многими наглядными примерами, но и их неприятными последствиями, которые вскоре обнаружили военные медики.

Директива Военного совета 1-го Белорусского фронта № 00343/Ш от 15 апреля 1945 года гласила: «За время пребывания войск на территории противника резко возросли случаи венерических заболеваний среди военнослужащих. Изучение причин такого положения показывает, что среди немцев широко распространены венерические заболевания. Немцы перед отступлением, а также сейчас, на занятой нами территории, стали на путь искусственного заражения сифилисом и триппером немецких женщин с тем, чтобы создать крупные очаги для распространения венерических заболеваний среди военнослужащих Красной армии» [1].

Военный совет 47-й армии 26 апреля 1945 года сообщал, что «в марте месяце число венерических заболеваний среди военнослужащих возросло по сравнению с февралем с. г. в четыре раза. …Женская часть населения Германии в обследованных районах поражена на 8-15 %. Имеются случаи, когда противником специально оставляются больные венерическими болезнями женщины-немки для заражения военнослужащих» [2].

Для реализации Постановления Военного совета 1-го Белорусского фронта № 056 от 18 апреля 1945 года по предупреждению венерических заболеваний в войсках 33-й армии была выпущена листовка следующего содержания:

«Товарищи военнослужащие!

Вас соблазняют немки, мужья которых обошли все публичные дома Европы, заразились сами и заразили своих немок.

Перед вами и те немки, которые специально оставлены врагами, чтобы распространять венерические болезни и этим выводить воинов Красной армии из строя.

Надо понять, что близка наша победа над врагом и что скоро вы будете иметь возможность вернуться к своим семьям.

Какими же глазами будет смотреть в глаза близким тот, кто привезет заразную болезнь?

Разве можем мы, воины героической Красной армии, быть источником заразных болезней в нашей стране? НЕТ! Ибо моральный облик воина Красной армии должен быть так же чист, как облик его Родины и семьи!» [6].

Практичных немцев больше всего волновал вопрос о снабжении продовольствием, ради него они готовы были буквально на все. Так, некий доктор медицины Калистурх в разговоре со своими коллегами по вопросу отношения Красной армии к немецкому населению заявил: «Нельзя скрывать, что я лично видел нехорошее отношение отдельных русских солдат к нашим женщинам, но я говорил, что в этом виновата война, а самое главное то, что наши солдаты, и особенно эсэсовцы, вели себя по отношению к русским женщинам гораздо хуже. – И тут же без перехода добавил: – Меня очень волновал продовольственный вопрос.» [5].

Даже в воспоминаниях Льва Копелева, с гневом описывающего факты насилия и мародерства советских военнослужащих в Восточной Пруссии, встречаются строки, отражающие другую сторону «отношений» с местным населением: «Рассказывали о покорности, раболепстве, заискивании немцев: вот, мол, они какие, за буханку хлеба и жен и дочерей продают» [14]. Брезгливый тон, каким Копелев передает эти «рассказы», подразумевает их недостоверность. Однако они подтверждаются многими источниками.

Владимир Гельфанд описал в дневнике свои ухаживания за немецкой девушкой (запись сделана через полгода после окончания войны, 26 октября 1945 года, но все равно весьма характерна): «Хотелось вдоволь насладиться ласками хорошенькой Маргот – одних поцелуев и объятий было недостаточно. Ожидал большего, но не смел требовать и настаивать. Мать девушки осталась довольна мною. Еще бы! На алтарь доверия и расположения со стороны родных мною были принесены конфеты и масло, колбаса, дорогие немецкие сигареты. Уже половины этих продуктов достаточно, чтобы иметь полнейшее основание и право что угодно творить с дочерью на глазах матери, и та ничего не скажет против. Ибо продукты питания сегодня дороже даже жизни, и даже такой юной и милой чувственницы, как нежная красавица Маргот» [13].

Интересные дневниковые записи оставил австралийский военный корреспондент Осмар Уайт, который в 1944-1945 годах находился в Европе в рядах 3-й американской армии под командованием Джорджа Патона. Вот что он записал в Берлине в мае 1945 года, буквально через несколько дней после окончания штурма: «Я прошелся по ночным кабаре, начав с “Фемины” возле Потсдаммерплатц. Был теплый и влажный вечер. В воздухе стоял запах канализации и гниющих трупов. Фасад “Фемины” был покрыт футуристическими картинками обнаженной натуры и объявлениями на четырех языках. Танцевальный зал и ресторан были заполнены русскими, британскими и американскими офицерами, сопровождавшими женщин (или охотящимися за ними). Бутылка вина стоила 25 долларов, гамбургер из конины и картошки – 10 долларов, пачка американских сигарет – умопомрачительные 20 долларов. Щеки берлинских женщин были нарумянены, а губы накрашены так, что казалось, что это Гитлер выиграл войну. Многие женщины были в шелковых чулках. Дама-хозяйка вечера открыла концерт на немецком, русском, английском и французском языках. Это спровоцировало колкость со стороны капитана русской артиллерии, сидевшего рядом со мной. Он наклонился ко мне и сказал на приличном английском: “Такой быстрый переход от национального к интернациональному! Бомбы RAF – отличные профессора, не так ли?”» [21].

Общее впечатление от европейских женщин, сложившееся у советских военнослужащих, – холеные и нарядные (в сравнении с измученными войной соотечественницами в полуголодном тылу, на освобожденных от оккупации землях, да и с одетыми в застиранные гимнастерки фронтовыми подругами), доступные, корыстные, распущенные либо трусливо покорные. Исключением стали югославки и болгарки. Суровые и аскетичные югославские партизанки воспринимались как товарищи по оружию и считались неприкосновенными. А учитывая строгость нравов в югославской армии, «партизанские девушки, наверное, смотрели на ППЖ (походно-полевых жен. – Е. С.), как на существа особенного, скверного сорта» [18; 99]. О болгарках Борис Слуцкий вспоминал так: «После украинского благодушия, после румынского разврата суровая недоступность болгарских женщин поразила наших людей. Почти никто не хвастался победами. Это была единственная страна, где офицеров на гулянье сопровождали очень часто мужчины, почти никогда – женщины. Позже болгары гордились, когда им рассказывали, что русские собираются вернуться в Болгарию за невестами – единственными в мире, оставшимися чистыми и нетронутыми» [18; 71].

Приятное впечатление оставили о себе чешские красавицы, радостно встречавшие советских солдат-освободителей. Смущенные танкисты с покрытых маслом и пылью боевых машин, украшенных венками и цветами, говорили между собой: «Нечто танк невеста, чтоб его убирать. А их девчата, знай себе, нацепляют. Хороший народ. Такого душевного народа давно не видел.» Дружелюбие и радушие чехов было искренним. « – Если бы это было можно, я перецеловала бы всех солдат и офицеров Красной армии за то, что они освободили мою Прагу, – под общий дружный и одобрительный смех сказала работница пражского трамвая» [15; 439], – так описывал атмосферу в освобожденной чешской столице и настроения местных жителей 11 мая 1945 года Борис Полевой.

Но в остальных странах, через которые прошла армия победителей, женская часть населения не вызывала к себе уважения. «В Европе женщины сдались, изменили раньше всех, – писал Б. Слуцкий. – Меня всегда потрясала, сбивала с толку, дезориентировала легкость, позорная легкость любовных отношений. Порядочные женщины, безусловно, бескорыстные, походили на проституток – торопливой доступностью, стремлением избежать промежуточные этапы, неинтересом к мотивам, толкающим мужчину на сближение с ними. Подобно людям, из всего лексикона любовной лирики узнавшим три похабных слова, они сводили все дело к нескольким телодвижениям, вызывая обиду и презрение у самых желторотых из наших офицеров. Сдерживающими побуждениями служили совсем не этика, а боязнь заразиться, страх перед оглаской, перед беременностью» [18; 177-178], – и добавлял, что в условиях завоевания «всеобщая развращенность покрыла и скрыла особенную женскую развращенность, сделала ее невидной и нестыдной» [18; 180].

Впрочем, среди мотивов, способствовавших распространению «международной любви», невзирая на все запреты и суровые приказы советского командования, было еще несколько: женское любопытство к “экзотическим” любовникам и невиданная щедрость русских к объекту своих симпатий, выгодно отличавшая их от прижимистых европейских мужчин.

Младший лейтенант Даниил Златкин в самом конце войны оказался в Дании, на острове Борнгольм. В своем интервью он рассказывал, что интерес русских мужчин и европейских женщин друг к другу был обоюдный: «Мы не видели женщин, а надо было. А когда в Данию приехали, это свободно, пожалуйста. Они хотели проверить, испытать, попробовать русского человека, что это такое, как это, и вроде получалось получше, чем у датчан. Почему? Мы были бескорыстны и добры. Я дарил коробку конфет в полстола, я дарил 100 роз незнакомой женщине, ко дню рождения.» [8].

При этом мало кто помышлял о серьезных отношениях, о браке, ввиду того, что советское руководство четко обозначило свою позицию в этом вопросе. В Постановлении Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 апреля 1945 года говорилось: «1. Разъяснить всем офицерам и всему личному составу войск фронта, что брак с женщинами-иностранками является незаконным и категорически запрещается. 2. О всех случаях вступления военнослужащих в брак с иностранками, а равно о связях наших людей с враждебными элементами иностранных государств доносить немедленно по команде для привлечения виновных к ответственности за потерю бдительности и нарушение советских законов» [11]. Директивное указание начальника Политуправления 1-го Белорусского фронта от 14 апреля 1945 года гласило: «По сообщению начальника Главного управления кадров НКО, в адрес Центра продолжают поступать заявления от офицеров действующей армии с просьбой санкционировать браки с женщинами иностранных государств (польками, болгарками, чешками и др.). Подобные факты следует рассматривать как притупление бдительности и притупление патриотических чувств. Поэтому необходимо в политико-воспитательной работе обратить внимание на глубокое разъяснение недопустимости подобных актов со стороны офицеров Красной армии. Разъяснить всему офицерскому составу, не понимающему бесперспективность таких браков, нецелесообразность женитьбы на иностранках, вплоть до прямого запрещения, и не допускать ни одного случая» [3].

И женщины не тешили себя иллюзиями относительно намерений своих кавалеров. «В начале 1945 года даже самые глупые венгерские крестьяночки не верили нашим обещаниям. Европеянки уже были осведомлены о том, что нам запрещают жениться на иностранках, и подозревали, что имеется аналогичный приказ также и о совместном появлении в ресторане, кино и т. п. Это не мешало им любить наших ловеласов, но придавало этой любви сугубо “оуайдумный” (плотский. – Е. С.) характер» [18; 180-181], – писал Б. Слуцкий.

В целом следует признать, что образ европейских женщин, сформировавшийся у воинов Красной армии в 1944-1945 годах, за редким исключением оказался весьма далек от страдальческой фигуры с закованными в цепи руками, с надеждой взирающей с советского плаката «Европа будет свободной!».

ИСТОЧНИКИ

1. Директива Военного Совета 1-го Белорусского фронта № 00343/Ш от 15 апреля 1945 г. о мерах по предупреждению случаев венерических заболеваний среди военнослужащих // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/ bogomolov_vo/02.html

2. Директива Военного совета 47-й армии командиру и начальнику политотдела 77-го стрелкового корпуса от 26 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html

3. Директивное указание нач. Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта Галаджева от 14 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html

4. Донесение зам. начальника Главного Политического управления Красной Армии Шикина в ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову от 30 апреля 1945 г. об отношении гражданского населения Берлина к личному составу войск Красной Армии // Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 125. Д. 321. Л. 10-12.

5. Донесение И. Серова Л. П. Берии от 4.06.1945 г. о проведенной работе за май месяц по обеспечению населения г. Берлина // Государственный архив Российской Федерации. Ф. р-9401. Оп. 2. Д. 96. Л. 203.

6. Донесение начальника отд. агитации и пропаганды подполковника Рутэс начальнику политотдела 33-й армии от 27 апреля 1945 г. о программе реализации Постановления Военного Совета 1-го Белорусского фронта № 056 от 18 апреля 1945 г. по предупреждению венерических заболеваний в войсках армии // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://mi-litera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html

7. Интервью Н. А. Орлова [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.iremember.ru/minometchiki/orlov-naum-aronovich/stranitsa-6.html

8. Интервью с Д. Ф. Златкиным от 16 июня 1997 г. // Личный архив автора.

9. Письмо из действующей армии военнослужащей Г. А. Ярцевой от 24.02.1945 г. // Центральный архив Министерства обороны РФ. Ф. 372. Оп. 6570. Д. 76. Л. 86.

10. Политдонесение от 26 апреля 1945 г. о доведении до личного состава 185-й стрелковой дивизии директивы тов. Сталина № 11072 от 20 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/01.html

11. Постановление Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

12. Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/03.html

13. Гельфанд В. Н. Дневники 1941-1946 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/db/gelfand_vn/05.html

14. Копелев Л. Хранить вечно: В 2 кн. Кн. 1. Ч. 1-4. М.: Терра, 2004. Гл. 11, 12 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/137774/read#t15

15. Полевой Б. Освобождение Праги // От Советского информбюро. Публицистика и очерки военных лет. 1941-1945. Т. 2. 1943-1945. М.: АПН, 1982. 478 с.

16. Родин А. Три тысячи километров в седле. Дневники. М.: ИПО Профиздат, 2000. 176 с.

17. Самойлов Д. Люди одного варианта. Из военных записок // Аврора. 1990. № 2. С. 50-96.

18. Слуцкий Б. Записки о войне. Стихотворения и баллады. СПб.: LOGOS, 2000. 352 с.

19. Смольников Ф. М. Воюем! Дневник фронтовика. Письма с фронта. М.: Классика плюс, 2000. 310 с.

20. Чухрай Г. Моя война. М.: Алгоритм, 2001. 304 с.

21. White O. Conquerors’ Road: An Eyewitness Account of Germany 1945. Cambridge University Press, 2003 [1996]. XVII, 221 pp. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.argo.net.au/andre/osmarwhite.html

Е. С. СЕНЯВСКАЯ, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник, Институт российской истории РАН .

MENIU

Was haben die europäischen Frauen sowjetische Soldaten und Offiziere GESEHEN (1944-1945 Jahre)?

DE Y.OBIDIN 14 MÄRZ 2017

In der Endphase des Großen Vaterländischen Krieges, liberate von den Deutschen besetzt und ihre Satelliten des sowjetischen Territoriums und Ausübung der sich zurückziehenden Feind, überquerte die Rote Armee die Staatsgrenze der UdSSR. Von diesem Augenblick an begann seinen siegreichen Weg für Europa - und die Tatsache ,dass sechs Jahre unter der Nazi - Besatzung geschmachtet haben, und diejenigen , die in diesem Krieg Verbündete III Reich gehandelt, und die meisten der Gegend von Nazi - Deutschland. Im Zuge dieser Aktion im Westen und die unvermeidliche Vielzahl von Kontakten mit der Bevölkerung der sowjetischen Truppen, noch nie außerhalb ihres eigenen Landes geschehen ist , haben wir eine Menge neuer, sehr widersprüchliche Eindrücke von den Vertretern anderer Nationen und Kulturen , aus denen später entwickelte sich ethno-psychologischen Klischees von ihnen Europäer erhalten. Unter diesen Erfahrungen nimmt er einen wichtigen Platz ein, das Bild der europäischen Frauen.Referenzen und sogar detaillierte Berichte von ihnen sind in den Briefen und Tagebüchern, Erinnerungen auf den Seiten von vielen Teilnehmern des Krieges, die oft wechseln mit lyrischer und zynischen Einschätzung und Intonation gefunden.

Das erste europäische Land, das im August 1944 in der Roten Armee kam, war Rumänien. In „Memoirs of War“ Krieg Dichter Borisa Slutskogo, finden wir sehr explizite Worte: „Der plötzliche, fast Gesicht zum Meer, bietet Constanta. Es ist fast identisch mit dem durchschnittlichen Traum von Glück und über „nach dem Krieg“. Restaurants. Badezimmer.Betten mit sauberen Bettwäsche. Stalls mit Reptilien-Anbietern. Und - eine Frau gekleidet städtischen Frauen - Frauen in Europa - der ersten Tribut, uns zu den Verlierern gemacht ... „[18; 174]. Ferner beschreibt er seine ersten Eindrücke von „im Ausland“: „Die europäische Friseurhandwerk , wo Ihre Finger aufschäumen und nicht waschen Bürste, keine Bäder, Waschen des Beckens“ , wo der erste Schmutz von den Händen noch, und dann Gesicht waschen“, Decken statt Decken - aus Abscheu verursacht durch das Leben, eine unmittelbare Verallgemeinerung. In Constanta trafen wir uns zuerst mit Bordellen ... Die ersten unserer Begeisterung vor der Tatsache der Existenz der freien Liebe schnell passieren. Es betrifft nicht nur die Angst vor Ansteckung und die hohen Kosten, aber auch Verachtung für die Möglichkeit einer Person zu kaufen. Viele stolz auf wahre Geschichten wie: rumänischen Mann beschwert sich in das Büro , die unser Offizier seine Frau , die vereinbarten einhalbtausend Lei nicht bezahlen. Jeder hatte ein gutes Gewissen: „Für uns ist es unmöglich.“ Wahrscheinlich werden unsere Soldaten als das Land von Rumänien syphilitischen in Erinnerung bleiben ...“. B. Slutsky kommt zu dem Schluss , dass es in Rumänien ist, diese europäische Rückstau, „unsere Soldaten eher den Hügel über Europa fühlen“ [18; 46-48].

Ein weiterer sowjetischer Offizier, Luftwaffe Oberstleutnant Theodore Smolnikov 17. September 1944 in seinem Tagebuch Eindruck von Bukarest: „Hotel Ambassador, ein Restaurant, im Erdgeschoss. Ich kann sehen , wie das Publikum geht im Leerlauf, es hat nichts zu tun, sie wartet. Sie sehen mich an, als eine Seltenheit. „Der russische Offizier !!!“ Ich bin sehr bescheiden mehr gekleidet als bescheiden. Lassen. Wir werden noch in Budapest. Das ist so wahr wie die Tatsache , dass ich in Bukarest bin. Ein erstklassiges Restaurant. Das Publikum gekleidet, schöne rumänische Frau klettern Augen trotzig. Wir verbringen die Nacht in einem First-Class - Hotel. Brodelnden Straßen der Hauptstadt. Es gibt keine Musik, das Publikum wartet. Die Hauptstadt, verdammt es! Ich werde nicht in der Werbung „geben ( im Folgenden kursiv in unserer Angeboten - ES.) [19 .; 228-229].

In Ungarn wurde die sowjetische Armee nicht nur mit dem bewaffneten Widerstand konfrontiert, sondern auch heimtückisch Dolchstoß in dem Rücken der Öffentlichkeit als „getötet auf Bauernhöfen trunken Nachzügler und lone“ und ertrank in Silos. Aber : „Frauen sind nicht so korrupt wie rumänische Frau wich beschämend Leichtigkeit. Eine wenig Liebe, eine wenig Ausschweifung, und vor allem, half natürlich zu befürchten „[18; 110, 107]. Unter Berufung auf die Worte des ungarischen Anwalt: „Es ist gut , dass so gern russische Kinder. Schade , dass sie so lieb sind Frauen „Boris Slutsky kommentiert:“ Es ist nicht in Betracht zieht , dass Frauen Ungarn auch Russisch geliebt , dass zusammen mit dunklen Angst Knie Spreading Matronen und Mütter von Familien, Zärtlichkeit Mädchen gewesen und verzweifelte Zärtlichkeit Soldaten, die Mörder geben ihre Männer „[18; 177].

Grigoriy Chuhray in seinen Memoiren beschrieben einen solchen Fall in Ungarn. Seine Einheit ist an einem Ort untergebracht. Besitzer des Hauses, wo er mit den Soldaten, während einer Party „unter dem Einfluss der russischen Wodka entspannt und gab zu, dass sie sich verstecken auf dem Dachboden seiner Tochter.“ Gestellt hatteSowjetische Offiziere waren empört: „Wen nehmen Sie mit uns? Wir sind Faschisten nicht! „“ Die Gastgeber waren beschämt, und bald am Tisch erschien hager Mädchen namens Marika, die eifrig begann zu essen. Dann wird der Meister, begann sie uns sogar flirten und Fragen stellen ... Am Ende des Abendessen, alle waren freundlich und angepasst getrunken „borotshaz“ (Freundschaft). Marika erkannte , dass Toast zu einfach. Als wir zu Bett ging, kam sie in mein Zimmer ein Unterhemd. Ich war ein sowjetischer Offizier sofort realisiert: eine Provokation vorbereitet. „Sie erwarten , dass ich auf Marika Reize stolpern, und das Geräusch erhöhen. Aber ich werde nicht auf Provokationen geben, „- dachte ich. Und der Charme von Marika hat locken mich nicht - ich ihr die Tür zeigte.

Am nächsten Morgen, die Gastgeberin, die Lebensmittel auf dem Tisch, klapperte das Geschirr. „Nervous. Ich scheiterte Provokation! „- dachte ich. Diese Idee , die ich geteilt mit unserem Dolmetscher Ungarn. Er lachte.

- Nein , es ist nicht eine Provokation! Sie haben eine freundliche Gesinnung zum Ausdruck gebracht, aber sie ignoriert sie. Jetzt sind Sie in diesem Haus nicht pro Person betrachtet. Sie müssen in einer anderen Wohnung bewegen!

- Und was sie auf dem Dachboden einer Tochter versteckt?

- Sie waren von Gewalt Angst. Wir haben uns entschieden , dass das Mädchen , bevor Sie in die Ehe geben, mit Zustimmung ihrer Eltern können Intimität mit vielen Männern erleben. Wir sagen: Die Katze im Sack tied nicht kaufen ... „[20; 258-259].

In dem jungen, hatten körperlich gesunde Menschen eine natürliche Anziehungskraft auf Frauen. Aber die Leichtigkeit der europäischen mores jemand von den sowjetischen Soldaten korrumpieren, und jemand im Gegenteil, wir sehen , dass die Beziehung nicht auf einfache Physiologie reduziert werden. Sergeant Alexander Rodin schrieb seine Eindrücke von dem Besuch ab - aus Neugier! - öffentliches Haus in Budapest, wo er Teil war einige Zeit nach dem Krieg war:“... Nach dem Verlassen es war ekelhaft, beschämende Gefühl von Lug und Trug, von der Kopf nicht ein Bild von lauter war, geradezu dissimulation Frauen ... Es ist interessant , dass ein solches schlechtes Gefühl von einem Besuch das Bordell war nicht nur ich, ein kleiner junge, auf den gleichen auf den Grundsätzen der „nicht geben einen Kuss ohne Liebe“ , aber die meisten unserer Soldaten, die haben, darüber zu sprechen ... in diesen Tagen hatte ich mal hier ein krasivenkoy Magyar gebracht (Sie wußte irgendwie die russische Sprache). Als sie gefragt , ob ich in Budapest gefallen hat, antwortete ich , dass ich mochte, aber das ist verwirrt Bordelle. „Aber - warum“ - fragte sie .Weil es unnatürlich, verrückt, - erklärte ich - eine Frau nimmt das Geld und folgen Sie es beginnt sofort „Love“ , sie dachte einen Moment nach , dann nickte er und sagte : „Du hast Recht: Geld zu nehmen voraus hässlich“ ...! „[16;127].

Weitere Eindrücke hinterließ einen Polen. Nach dem Dichter David Samoilov „Polen hat uns in ihrer Schwere. Von der Lage war es weg schwierig. Ein Schaden streng bestraft „[17; 67]. Er vermittelt den Eindruck von diesem Land, wo der einzige positive Moment Schönheit der polnischen Frauen handelte. „Ich kann nicht sagen , dass Polen ähnlich wie wir ist - er schrieb. - kommt dann zu mir hat es nicht nichts Gentry und Ritter. Im Gegenteil, es war die Mittelklasse, Khutoryanskaya - und Konzepte und Interesse. Und auf unseren Ostpolen sahen vorsichtig und poluvrazhdebno und versucht , die Befreier abzureißen , was möglich ist. Allerdings waren tröstlich schön und kokett Frauen, sie fesselte uns Manieren, gurrt Rede, in der alles auf einmal klar wurde, und sich manchmal schroff männliche Macht gefesselt oder die Uniform des Soldaten. Und das blasse abgemagert ihre ehemaligen Fans, knirschte mit den Zähnen, bis die im Schatten links Zeit ... „[17; 70-71].

Aber nicht alle von den Schätzungen der polnischen Frauen sahen so romantisch. 22. Oktober 1944 Leutnant Vladimir Gelfand schrieb in sein Tagebuch: „In der Ferne ragten die Stadt verlassen mich mit einem polnischen Namen (Vlad - ES.), Mit schönen Pole, stolz zu ekeln. Ich war über Polinnen gesagt: diejenigen gelockt unsere Soldaten und Offiziere in den Arm, und wenn es um das Bett kommt, schnitten den Penisse Rasierer, erwürgte seine Hände an der Kehle, zerkratzte seine Augen. Verrückt, wild, hässlich weiblich! Mit ihnen müssen Sie nicht mitreißen von ihrer Schönheit vorsichtig sein. Eine Polin schöne merzavki „[13]. Allerdings gibt es in seinen Aufnahmen und andere Stimmung. 24. Oktober fängt er ein solches Treffen: „Heute ist mein Begleiter zu einem der Dörfer schöne Polin-Mädchen waren. Sie beschwerten sich über den Mangel an Jungen in Polen. Ich auch „Pan“ genannt, aber sie waren unantastbar. Ich bin einer von ihnen auf die Schulter klopfte sanft, als Antwort auf ihre Bemerkung über Menschen, und tröstete der Gedanke daran auf die Straße in Russland ist offen - es gibt viele Männer de. Sie eilte zur Seite zu treten, und sagte zu meinen Worten, und das ist für ihren Mann sein wird. Abschied Händedruck. So stimmen wir nicht, und schöne Mädchen, obwohl Poletschka „[13]. Einen Monat später, am 22. November er seine Eindrücke von der ersten ihm eine große polnische Stadt Minsk Mazowiecki, und unter den Beschreibungen der architektonischen Schönheiten und traf seine Anzahl von Fahrrädern in allen Teilen der Bevölkerung ein besonderer Ort bezahlt townswomen „Laut Ruhe Menge, Frauen, wie man treffen in speziellen weißen Hüten, offenbar durch den Wind getragen, die sie wie vierzig und überraschen mit ihrer Originalität aussehen läßt. Männer in dreieckigen Hüte, Hüte - dick, ordentlich, leer. Wie viele von ihnen! Geschminkten Lippen, Augenbrauen Bleistift, Affektiertheit, übermäßige Delikatesse. Da es sich um das natürliche Leben eines Menschen nicht ähnlich. Es scheint , dass die Menschen selbst leben und speziell nur im Interesse der sie an den anderen sahen, und alles wird verschwinden , wenn der letzte Zuschauer die Stadt bewegen. „[13] verlassen wird.

Nicht nur polnische Stadt eine Frau, aber Dörfler ließ sich stark, wenn auch widersprechenden Eindruck. „Amazed freudige Polen , die die Schrecken des Krieges und der deutschen Besatzung überlebte, - sagt Alexander Rodin. - Sonntag in der polnischen Landschaft. Schön, elegant, Seidenkleider und Strümpfe weibliche Polka, die im Alltag - die gewöhnlichen Bauern, schaufelt Mist, bloß, unermüdlich auf der Farm arbeiten. Ältere Frauen suchen auch frisch und jung. Zwar gibt es schwarze Ränder um die Augen ... „[16; 110]. Des Weiteren führt er seine Tagebucheintrag von 5, November 1944: „Sonntag, die Bewohner alle gekleidet. Gehen zu jeder Häuser des anderen. Männer in Filz Hüte, Krawatten, Pullovern. Frauen in Seidenkleidern, hell, ungetragene Strümpfe. Rotbäckig Mädchen - „Panenka“. Schöne blonde lockige Frisur ... Soldaten in der Ecke der Hütte, auch animiert. Aber wer empfindlich ist, feststellen , dass es - eine schmerzhafte Erholung. Alle Superior lautes Lachen, um zu zeigen , dass sie es zu überwinden, nicht einmal weh tun, und überhaupt nicht eifersüchtig. Und was sind wir schlechter als sie? Teufel weiß , was Glück ist - ein friedliches Leben! Schließlich hat in der zivilen Welt sie nicht sehen „, [16 !; 122-123]. Sein Bruder-Sergeant Nikolai Nesterov am selben Tag in seinem Tagebuch: „Heute ist ein Feiertag, die Polen, schön gekleidet, in einer Hütte sammeln und Paare sitzen. Auch wenn es nicht in sich selbst wird. Habe ich nicht so sitzen ... „[16 ?; 123].

Wo gnadenlos in ihrer Beurteilung der „europäischen Sitten“, erinnert an die „Fest während der Pest“, Militär Galina Yartsev. 24. Februar 1945 schrieb sie von vorne an einen Freund:“... wenn ich die Gelegenheit hatte, kann verwendet werden , wunderbar zu senden war ihre Trophäe Artikel senden. Es gibt etwas. Es wäre uns barfuß und nackt sein.Welche Stadt, sah ich einige Männer und Frauen. Und sie anzusehen, besaß sie so böse, wie Hass! Gehen Sie , liebe, leben, und sie gehen und befreien. Sie lachen an den russischen - „Schwein!“ Ja, ja! Bastard ... Ich weiß nicht , wie jemand, mit Ausnahme der Sowjetunion, mit Ausnahme für jene Leute, koi mit uns lebt. Glauben Sie nicht , in jeder Freundschaft mit den Polen und Litauer andere ... „[9].

In Österreich, wo die sowjetischen Truppen im Frühjahr 1945 brachen, wurden sie mit „grassierenden Kapitulation“ konfrontiert: „Ganze Dörfer oglavlyalis weißen Lumpen. Ältere Frau erhobene Hände in der Roten Armee Uniformen „[18 bei einem Treffen mit einem Mann; 125]. Es war hier, nach Boris Slutsky, die Soldaten „aufgegriffen blonden Frauen.“ Die „Österreicher waren nicht allzu hartnäckig. Die überwiegende Mehrheit der Bauernmädchen „verdorben.“ Zu heiraten Die Soldaten, Urlauber fühlen wie in Christus Schoß. In Wien, unser Führer, ein Bankangestellter, überrascht Beharrlichkeit und Ungeduld Russisch. Er glaubte , dass Ritterlichkeit genug ist , Kränze überhaupt zu machen, was Sie wollen „[18; 127-128]. Das heißt, es war nicht nur Angst , sondern auch in bestimmten Merkmalen der nationalen Mentalität und traditionelles Verhalten.

Und schließlich, Deutschland. Und die Frauen des Feindes - Mütter, Ehefrauen, Töchter und Schwestern von denen , die von 1941 bis 1944, um die Zivilbevölkerung in den besetzten Gebieten der UdSSR verspottet. Was also sahen wir ihre sowjetischen Truppen? Aussehen Deutschen in einer Menge von Flüchtlingen marschieren, beschrieben in der Zeitschrift Vladimir Bogomolov: „Frauen - jung und alt - in den Hüte, Kopftuch Turban und ein Baldachin, wie unsere Frauen, gekleidet in einem Mantel mit Pelzkragen und Trepanier, unbekannter Rasse Kleidungsstück . Viele Frauen tragen Sonnenbrillen im hellen Mai Sonne zu vermeiden Schielen und das Gesicht von Falten schützen ... „[12]. Leo Kopelev erinnerte Treffen mit Evakuierten Allenstein BERLIN: „Auf dem Bürgersteig zwei Frauen. Komplizierte Hüte, an einem sogar mit einem Schleier. Stabiler Mantel selbst glatten, glänzenden ‚[14]. Und die Soldaten führten Kommentare an sich gerichtet, „Huhn“, „turkey“, „Das wäre ein glatt sein ...“

Wie verhielten sich die Deutschen , wenn sie mit sowjetischen Truppen zu treffen? In dem Bericht der Stellvertreter.Chef der Politischen Haupt Direktion der Roten Armee Shikin an das Zentralkomitee der KPdSU (b) G. F. Aleksandrovu vom 30. April 1945 die Zivilbevölkerung von Berlin für das Personal der Kräfte der Roten Armee wurde gesagt: „Sobald unsere Truppen einen oder anderen Bereich der Stadt besetzen, Bewohner beginnen zu nach und nach auf die Straße gehen, fast alle von ihnen sind an den Ärmeln weiße Bandagen. Wenn Sie mit unseren Soldaten treffen, erhöhen viele Frauen ihre Hände, weinte und schüttelte mit Angst, aber einmal überzeugt von der Tatsache , dass die Soldaten und die Offiziere der Roten Armee sind nicht die gleichen , wie sie ihre faschistische Propaganda zog, Angst vergeht schnell, immer mehr Menschen auf die Straße gehen und bietet seine Dienstleistungen in jeder Hinsicht versuchen , ihre Loyalität gegenüber der Roten Armee zu betonen“. [4]

Der größte Eindruck auf den Gewinnern aus Demut und Vorsicht Deutschen. In diesem Zusammenhang ist es notwendig , die Geschichte Mörtel N. A. Orlova zu bringen, schockiert das Verhalten der deutschen Frauen im Jahr 1945: „Niemand in minbate Deutschen nicht Zivilisten töten. Unsere NKWD war „pro-Deutsch“. Wenn das passiert, würde die Reaktion der Geheimpolizei zu solchen Exzessen schnell sein. Im Hinblick auf die Gewalt gegen die deutschen Frauen. Es scheint mir , dass einige, im Gespräch über das Phänomen der kleinen „übertreiben“. Ich habe eine Erinnerung an ein anderes Beispiel für die Art. Wir gingen in einigen deutschen Stadt, in den Häusern untergebracht. Erscheint "Frau", 45 Jahre, und fragt : "ger Kommandant." Führte sie zu Marchenko. Sie erklärt , dass für das Quartal verantwortlich ist und angezogen 20 deutsche Frauen für Sex (!!!) Service russischer Soldaten.Marchenko Deutsch verstanden und stand neben mir Kommissär Dolgoborodovu Ich übersetzte Bedeutung dessen , was ein Deutscher. Die Reaktion unserer Offiziere war wütend und ausfallend. Deutsch Frau fuhr mit ihr bereit für den Dienst „Loslösung“ . Im Allgemeinen betäubte die deutsche Vorlage an uns. Warten auf die Deutschen Guerillakrieg, Sabotage. Aber der Auftrag für diese Nation - „Ordnung“ - vor allem anderen. Wenn Sie einen Gewinner - , dass sie „auf den Hinterbeinen“ sind, und absichtlich und nicht durch Zwang. Das ist die Psychologie ... „[7].

Ein ähnlicher Fall führt ihre militärischen merkt David Samoilov: „In Arendsfelde wo wir nach unten gerade angesiedelt, war eine kleine Schar von Frauen und Kindern. Sie leitete die große bärtige deutsche Frau von etwa fünfzig Jahren - Frau Friedrich. Sie erklärte , dass ein Vertreter der Zivilbevölkerung, und fordert die übrigen Bewohner zu registrieren. Wir sagten , dass dies so schnell wie der Kommandant getan werden kann.

- Es ist unmöglich, - sagte Frau Friedrich. - Es sind Frauen und Kinder. Sie müssen registriert sein.

Zivilisten zu weinen und Tränen bestätigte ihre Worte.

Nicht zu wissen , was zu tun ist , fragte ich sie in den Keller des Hauses zu nehmen, wo wir uns befinden. Sie totgeschwiegen in den Keller und dort platziert sie im Vorgriff auf die Behörden.

- Herr Kommissar - sagte mir gefällig Frau Friedrich (ich war trägt eine Lederjacke). - Wir verstehen, dass die Soldaten kleine Bedürfnisse haben. Sie sind bereit - Frau Friedrich, - sie mit ein paar jüngeren Frauen zu schaffen ...

Ich habe nicht das Gespräch mit Frau Friedrich „[17] fortsetzen.

Nachdem er mit Frauen in Berlin sprechen 2. Mai schrieb 1945 Vladimir Bogomolov in seinem Tagebuch: „Wir sind nach einer der erhaltenen Gebäude ging. Alles ist ruhig, tot. Klopf, fragen zu öffnen. Sie können, dass im Flur Geflüster, dumpf hören und wurden aufgeregt zu reden. Schließlich öffnet sich die Tür. Zusammenzugekauert in einer engen Gruppe von Frauen ohne Alter erschrecken, niedrig und unterwürfig Bogen. Deutsch Frauen haben Angst vor uns, wurde ihnen gesagt, dass die sowjetischen Soldaten, vor allem Asiaten, werden sie vergewaltigen und töten ... Angst und Schrecken auf ihren Gesichtern. Aber manchmal scheint es, dass sie besiegt werden mögen - so ihr Verhalten zu verpflichten, ihre süß Lächeln und süße Worte. In diesen Tagen im Laufe der Geschichte, wie unsere Soldaten gingen an die deutsche Wohnung, bat um ein Getränk und ein Deutscher, kaum erblickte ihn, fiel sie auf das Sofa und zog die Strumpfhose“. [12]

„Alle Deutschen verdorben. Sie haben nichts dagegen, dass mit ihnen schlafen „[10] - dieser Meinung war üblich in der sowjetischen Armee und verstärkt nicht nur durch viele gute Beispiele, aber ihre unangenehmen Folgen, die Militärärzte fand bald.

Die Richtlinie des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front-Nummer 00343 / N-Verhältnis von 15. April 1945 heißt es: „Während des Aufenthalts von Truppen in feindliches Gebiet Fälle von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Soldaten stark gestiegen. Die Untersuchung der Ursachen dieser Situation zeigt, dass sexuell übertragbare Krankheiten unter den Deutschen weit verbreitet sind. Deutschen zum Rückzug, und jetzt, im besetzten Gebiet von uns, den Weg der künstlichen Infektion nahm mit Syphilis und Gonorrhoe deutschen Frauen um große Taschen für die Verbreitung von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Soldaten der Roten Armee“zu schaffen. [1]

Der Kriegsrat des 47. Armee, 26. April berichtete 1945, dass „in dem Monat März die Zahl der sexuell übertragbare Krankheiten unter den Soldaten mit im Vergleich zu Februar gestiegen ist. viermal. ... Der weibliche Teil der deutschen Bevölkerung in den von 8-15% geschlagen befragten Bereiche. Es gibt Fälle, in denen der Feind links sind vor allem Patienten mit sexuell weiblich Deutschen übertragbarer Krankheiten Soldaten zu infizieren „[2].

Um wurde das Dekret des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front Nummer 056 vom 18. April 1945 zur Prävention von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Truppen der 33. Armee der Beipackzettel lesen freigegeben zu implementieren:

„Genossen, Soldaten!

Sie versuchen die Deutschen, deren Männer gingen um alle öffentlichen Häuser Europas, sie selbst infiziert und ihre Deutschen infizieren.

Vor Ihnen und den Deutschen, die den Feind absichtlich Geschlechtskrankheit verlassen und diese Ausgabe Soldaten der Roten Armee nach unten zu verbreiten.

Wir müssen verstehen, dass unser engen Sieg über den Feind, und dass bald werden Sie zu ihren Familien zurückkehren können.

Was also wird sich die Augen eng derjenige, der Infektionskrankheit im Auge bringen?

Können wir, um die Soldaten der heroischen Roten Armee, eine Quelle von Infektionskrankheiten in unserem Land? NEIN! Für den moralischen Charakter der Soldaten der Roten Armee muß so rein sein wie das Aussehen von seinem Geburtsort und Familie! „[6].

Praktisch Deutschen sind am meisten besorgt über die Frage der Lebensmittelversorgung, um von ihm, sie waren buchstäblich alles bereit. Zum Beispiel kann ein Doktor der Medizin Kalisturh im Gespräch mit seinen Kollegen über die Frage der Beziehung der Roten Armee an der deutschen Bevölkerung, sagte: „Wir können nicht darüber hinwegtäuschen kann, dass ich persönlich die schlechte Haltung der einzelnen russischen Soldaten an unsere Frauen gesehen, aber ich sagte, dass der Krieg schuld, und die meisten das Wichtigste ist, dass unsere Soldaten und vor allem der SS in Bezug benommen auf die russischen Frauen viel schlechter sind. - Und dann übergangslos er hinzugefügt: -. Ich bin sehr besorgt über das Essen Problem“[5].

Selbst in den Erinnerungen Lva Kopeleva, verärgert die Fakten von Gewalt zu beschreiben und zu Plünderungen der sowjetischen Truppen in Ostpreußen, gibt es Linien, die die andere Seite der „Beziehung“ mit der lokalen Bevölkerung widerspiegeln: „Die Geschichte des Gehorsams, Unterwürfigkeit, kriecherischen Deutschen: siehe, sie sagen, sie haben, für ein Laib Brot, und die Ehefrauen und Töchter verkaufen“. [14] Fastidious Ton, wie Kopelev trägt diese „Geschichten“ impliziert ihre Unzuverlässigkeit. Sie werden jedoch von vielen Quellen bestätigt.

Vladimir Gelfand in seinem Tagebuch beschrieb seine Balz von einem deutschen Mädchen (Aufnahme von sechs Monaten nach dem Ende des Krieges, den 26. Oktober 1945, aber immer noch sehr charakteristisch): „Ich wollte viel Petting ziemlich Margot genießen - ein paar Küsse und Umarmungen waren nicht genug. Ich habe mehr erwartet, aber nicht wagte, zu fordern und darauf bestehen. Die Mutter des Mädchens war mit mir zufrieden. Darauf können Sie wetten! Auf dem Teil meiner Familie Altar des Vertrauens und des guten Willens gebracht wurden Süßigkeiten und Butter, Wurst, lieben deutschen Zigaretten. Bereits die Hälfte dieser Produkte genug, um einen guten Grund zu haben, und das Recht auf alles, was mit ihrer Tochter auf die Mutter in die Augen zu tun, und sie würde nichts dagegen sagen. Für Lebensmittel heute noch mehr Leben und sogar ein junger und netter chuvstvennitsy als sanfte Schönheit Margot „[13].

Interessante Tagebucheinträge links australischen Kriegs Osmar White, der in 1944-1945 in Europa in den Reihen der 3. US-Armee von George Paton befohlen war. Hier ist, was er in Berlin im Mai 1945 schrieb, nur wenige Tage nach dem Ende des Angriffs: „Ich ging durch das dunkele Theater, mit der Start“ Femina „in der Nähe von Potsdammerplatts. Es war ein warmer und feuchter Abend. In der Luft lag der Geruch von Abwasser und verwesenden Leichen. „Femina“ Fassade wurde in vier Sprachen mit futuristischen Bildern von Nacktheit und Ankündigungen. Tanzsaal und Restaurant wurden mit russischen, britischen und amerikanischen Offizieren besetzt, die die Frauen begleitet (oder der Jagd nach ihnen). eine Flasche Wein kostete $ 25 Hamburger aus Pferdefleisch und Kartoffeln - $ 10, eine Packung amerikanischer Zigaretten - ein erstaunlicher $ 20. Cheeks Berlin Frauen hatten so ihr und geschminkten Lippen gemalt, dass es schien, dass Hitler den Krieg gewonnen hatte. Viele Frauen waren Seidenstrümpfe. Lady-Herrin eröffnete den Konzertabend in Deutsch, Russisch, Englisch und Französisch. Dies löste eine Verspottung von dem russischen Artilleriehauptmann, der neben mir saß. Er beugte sich zu mir und sagte in gutem Englisch: „Eine solche schnellen Übergang von der nationalen auf die Internationalist! Bomb RAF - ausgezeichneter Professor, ist es nicht "" [21] ?.

Gesamteindruck der europäischen Frauen unter dem sowjetischen Soldaten vorherrschenden - gut gepflegt und gut gekleidet zur Verfügung, egoistisch, loser oder feige (im Vergleich mit dem erschöpften Lands Krieg in halbverhungerten hinten, im befreiten von der Besetzung der Länder und Tunika Front Freunden Trage von verblasste) unterwürfig. Ausnahmen waren jugoslawische und Bulgarisch. Schwere und asketisch jugoslawischen Partisanen als Kameraden in den Armen wahrgenommen und wurden unantastbar betrachtet. Und die Strenge der Moral in der jugoslawischen Armee gegeben, „Guerilla-Mädchen, sahen wahrscheinlich auf der LVP (outdoorsy Feld Frau - ES.), Als besonderer, böser sort“ [18; 99]. Über bulgarischen Boris Slutsky erinnerte dies: „Nachdem die ukrainische Selbstzufriedenheit nach rumänischer Ausschweifung schwerer Unverfügbarkeit der bulgarischen Frauen traf unsere Leute. Fast rühmte sich niemand Siege. Es war das einzige Land, in dem die Beamten für einen Spaziergang sehr oft Männer begleitet, so gut wie nie - Frauen. Später waren die Bulgaren stolz, wenn man ihnen sagte, dass die russische für die Braut nach Bulgarien zurückkehren werden - die einzigen, die in der Welt, bleibt sauber und intakt „, [18; 71].

Angenehmer Eindruck hinterließ eine tschechische Schönheit, freudig die sowjetischen Soldaten-Befreier begrüßt. Verwirren Tanker mit Öl und mit dem Staub von Kampffahrzeugen bedeckt, geschmückt mit Kränzen und Blumen, sprachen sie untereinander: „Something Braut Tanks zu reinigen. Und ihre Mädchen, wissen selbst, befestigen. Gute Leute. Solcher Frieden der Menschen nicht gesehen haben. „Die Freundlichkeit und Gastfreundschaft der Tschechen war aufrichtig. „- Wenn es möglich wäre, würde ich alle Soldaten und Offiziere der Roten Armee küssen, weil sie meine Prag befreit - unter dem Gesamt freundlich und Genehmigung Lache sagte ein Mitarbeiter der Prageren Straßenbahn“ [15; 439], - beschrieben die Atmosphäre in der tschechischen Hauptstadt und befreite Stimmung der Anwohner 11. Mai 1945 Boris Polevoy.

Aber auch in anderen Ländern, durch die die Gewinner der Armee übergeben, der weibliche Teil der Bevölkerung nicht die Ursache zu respektieren. „In Europa, eine Frau geändert hingegebenen vor allen anderen - schrieb Boris Slutsky. - Ich habe immer erstaunlich, verwirrend, Leichtigkeit beschämend Leichtigkeit der romantischen Beziehungen verwirrend. Decent Frauen, natürlich, selbstlos, wie die Prostituierte - voreilig Verfügbarkeit, Lust Zwischenschritte zu vermeiden, nicht interessiert Motive mit ihnen einen Mann, der auf eine Annäherung drängen. Wie die Menschen in dem ganzen Lexikon der Liebeslyrik von drei obszönen Worten gelernt werden, fuhren sie die ganze Sache zu einer Reihe von Körperbewegungen, was zu Ärger und Verachtung aus den unerfahrenen unseren Offizieren. Beschränke Motive waren nicht Ethik und die Angst vor dem Auftraggeber, die Angst vor der Öffentlichkeit, vor der Schwangerschaft „[18; 177-178] - und er fügte hinzu, dass bei der Eroberung der Bedingungen der „allgemeiner Korruption abgedeckt und versteckte Funktionen der weiblichen Verderbtheit, machte sie unsichtbar und nestydno“ [18; 180].

unter den Motiven jedoch, dass trotz aller Verbote und harten Befehl des sowjetischen Befehl zur Verbreitung der „International Love“ trug, gab es mehrere: weibliche Neugier für „exotische“ Liebhaber und noch nie da gewesenen Großzügigkeit der russischen an das Objekt ihrer Sympathie, um sie von den niggardly europäischen Männern unterscheidet.

Leutnant Daniel Zlatkin am Ende des Krieges war in Dänemark, auf der Insel Bornholm. In einem Interview sagte er, dass das Interesse der russischen Männer und Frauen in Europa einander gegenseitig war: „Wir haben nicht eine Frau gesehen, aber es war notwendig. Und wenn nach Dänemark kam, es ist kostenlos, bitte. Sie wollten sehen, zu erleben, versuchen, das russische Volk, was es so ist, und Art gedreht von besser als die Dänen. Warum? Wir haben selbstlos und freundlich gewesen. Ich habe eine Schachtel Pralinen in polstola, ich habe 100 Rosen eine fremde Frau Geburtstag. „[8].

Zur gleichen Zeit, dachten nur wenige Menschen über eine ernsthafte Beziehung, Ehe, aufgrund der Tatsache, dass die sowjetischen Führung ihre Position klar zu diesem Thema definieren. Das Dekret des Militärrats der 4. Ukrainischen Front am 12. April 1945 heißt es: „1. Erklären Sie alle Offiziere und sämtliches Personal der Truppen, dass die Ehe mit ausländischen Frauen ist illegal und streng verboten. 2. Auf allen Fällen von militärischer Ehe mit ausländischen Frauen, sowie die Links unserer Menschen mit feindlichen Elementen fremder Länder sofort auf Befehl kommunizieren, um die Täter zur Rechenschaft für den Verlust von Wachsamkeit und Verletzung der sowjetischen Gesetze“. [11] zu halten Leitlinie Leiter der Politischen Abteilung der 1. Weißrussische Front am 14. April 1945 hieß es: „Nach dem Chef des NGO Mitarbeiters im Zentrum Adresse weiterhin Aussagen der Armeeoffiziere erhalten Ehen mit Frauen aus dem Ausland zu genehmigen (Polkas, Bulgaren, den tschechischen und et al.). Diese Tatsachen sollten als Abstumpfung der Wachsamkeit und Abstumpfung der patriotischen Gefühle in Betracht gezogen werden. Es ist daher notwendig, in der politischen und Bildungsarbeit auf die profunde Erklärung der Unzulässigkeit solcher Handlungen seitens der Offiziere der Roten Armee zu ziehen. Erklären Sie das gesamte Offizierskorps, war nicht klar, die Nutzlosigkeit solcher Ehen, Unvernunft heiraten ausländische Frauen, einschließlich der direkten Verbot, und einen einzigen Fall zu verhindern“. [3]

Und Frauen sind sie nicht mit Illusionen über die Absichten ihrer Kavaliere amüsiert. „Anfang 1945 sogar die dümmste ungarische krestyanochki nicht unsere Versprechen glauben. Evropeyanki war bereits die Tatsache bewusst, dass wir nicht erlaubt, einen Ausländer zu heiraten, und ich vermute, dass es eine ähnliche Bestellung ist auch über den gemeinsamen Auftritt des Restaurant, Kinos und so weiter. N. Das ist nicht sie unsere Lovelace nicht aufhören zu lieben, aber gab diese Liebe ein rein „ouaydumny "(. fleshly - ES) Zeichen" [18; 180-181] - schrieb Boris Slutsky.

Im Allgemeinen sollte erkannt werden, dass das Bild der europäischen Frauen, die sie von den Soldaten der Roten Armee in den Jahren 1944-1945, mit wenigen Ausnahmen war sehr weit von der Gestalt des Leidens in Ketten mit den Händen, mit der Hoffnung, mit dem sowjetischen Plakate gesehen gebildet wurden „Europa wird frei sein!“.

QUELLEN

1. Die Richtlinie des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front - Nummer 00343 / N - Verhältnis von 15. April 1945 über Maßnahmen das Auftreten von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Soldaten // Bogomolov V. O. Mein Leben zu verhindern, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Moderne . 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo / 02.html

2. Richtlinie des Militärrats des 47. Armeekommandant und der Chef der Politischen Abteilung des 77. Infanterie - Corps am 26. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html

3. Leitlinie früh. Politische Verwaltung der 1. Belorussischen Front, Generalleutnant Galadzheva am 14. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, Oder Sie träumen von mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html

4. Bericht an den Stellvertreter. Chef der Politischen Haupt Direktion der Roten Armee Shikin in der KPdSU (b) G. F. Aleksandrovu vom 30. April 1945 die Zivilbevölkerung in Berlin für das Personal der Roten Armee // Russisches Staatsarchiv für sozio-politische Geschichte. F. 17. Op. 125. 321. D. L. 10-12.

5. Bericht von Ivan Serova L. P. Berija auf 1945.04.06, über die Arbeit für den Monat Mai, die Bevölkerung von Berlin // Staatsarchiv der Russischen Föderation zu schaffen, durchgeführt. F. p-9401. Op. 2. D. 96. L. 203.

6. Bericht an den Chief Dep. Agitation und Propaganda Chef des politischen Oberstleutnants Rutes 33. Armee am 27. April 1945 über das Programm der Umsetzung des Dekrets des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front Nummer 056 vom 18. April 1945 zur Prävention von sexuell übertragbaren Krankheiten in der Armee Truppen Bogomolov // VO mein Leben, Oder Sie träumte mir? .. // Unsere modern. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://mi-litera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html

7. Interview N. A. Orlova [electronic resource]. Zugang: http://www.iremember.ru/minometchiki/orlov-naum-aronovich/stranitsa-6.html

8. Interview mit D. F. Zlatkinym am 16. Juni 1997 // Persönliches Archiv des Autors.

9. Schreiben der aktuellen Mitglieder der Armee G. A. Yartsevoy von 1945.02.24, der // Zentralarchiv des Ministeriums für Verteidigung. F. 372. Op. 6570 D. L. 76. 86.

10. Politdonesenie am 26. April 1945 mit der Fertigstellung des Personals der 185. Infanteriedivision, Genosse Richtlinie. Stalin Nummer 11072 am 20. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/01.html

11. Beschlussfassung des Kriegsrat der 4. Ukrainischen Front am 12. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http: // Militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html

REFERENZLISTE

12. Bogomolov VO Mein Leben, Oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/03.html

13. Gelfand VN Diaries 1941-1946 [electronic resource]. Zugang: http://militera.lib.ru/db/gelfand_vn/05.html

14. Kopelev L. immer behalten: In 2 Bücher. Vol. 1. Ch 1-4. M:. Terra, 2004, Kap. 11, 12 [Elektronische Ressource]. Zugang: http://lib.rus.ec/b/137774/read#t15

15. Feld B. Befreiung von Prag // Von der Sowjet Information Bureau. Journalismus und Essays der Kriegsjahre. 1941-1945. T. 2. 1943-1945. M:. ALP, 1982. 478 p.

16. Rodin A. Dreitausend Kilometer im Sattel. Diaries. M:. IPO Profizdat, 2000. 176 p.

17. D. Samoilov Benutzer von einem Ausführungsbeispiel. Militärische Memos // Aurora. Nummer 2. 1990, S. 50-96.

18. Slutsky B. über den Krieg. Gedichte und Balladen. SPb. LOGO, 2000. 352 p.

19. Smolnikov FM ist im Krieg! Tagebuch eines Kriegsveteran. Briefe von der Front. Klassische M:. Plus, 2000. 310 p.

20. Chukhray G. My War. M:. Algorithmus, 2001. 304 p.

21. Weiß O. Conquerors' Straße: Ein Eyewitness Account von Deutschland 1945 Cambridge University Press, 2003 [1996]. XVII, 221 pp. [Elektronische Ressource]. Zugang: http://www.argo.net.au/andre/osmarwhite.html

E. S. Senyavskaya, Doktor der Geschichtswissenschaften, die führenden Forscher, Institut für russische Geschichte.

	DE Y.OBIDIN
	RĂZBOIUL PENTRU TRECUT ВОЙНА ЗА ПРОШЛОЕ
	NU EXISTĂ NIMIC MAI ACTUAL DECÎT ISTORIA
	PUBLICAT ÎN 1941-1944, AL DOILEA RĂZBOI MONDIAL, ARMATA ROȘIE
	. MENIU SĂRI LA CONŢINUT PRIMA PAGINĂ DESPRE DESPRE ACEST BLOG LINKURI UTILE КАКИМИ ВИДЕЛИ ЕВРОПЕЙСКИХ ЖЕНЩИН СОВЕТСКИЕ СОЛДАТЫ И ОФИЦЕРЫ (1944–1945 ГОДЫ)? DE Y.OBIDIN 14 MARTIE 2017 На завершающем этапе Великой Отечественной войны, освободив оккупированную немцами и их сателлитами советскую территорию и преследуя отступающего противника, Красная армия перешла государственную границу СССР. С этого момента начался ее победоносный путь по странам Европы – и тем, которые шесть лет томились под фашистской оккупацией, и тем, кто выступал в этой войне союзником III Рейха, и по территории самой гитлеровской Германии. В ходе этого продвижения на Запад и неизбежных разнообразных контактов с местным населением советские военнослужащие, никогда ранее не бывавшие за пределами собственной страны, получили немало новых, весьма противоречивых впечатлений о представителях других народов и культур, из которых в дальнейшем складывались этнопсихологические стереотипы восприятия ими европейцев. Среди этих впечатлений важнейшее место занимал образ европейских женщин. Упоминания, а то и подробные рассказы о них встречаются в письмах и дневниках, на страницах воспоминаний многих участников войны, где чаще всего чередуются лиричные и циничные оценки и интонации. Первой европейской страной, в которую в августе 1944 года вступила Красная армия, была Румыния. В «Записках о войне» поэта-фронтовика Бориса Слуцкого мы находим весьма откровенные строки: «Внезапная, почти столкнутая в море, открывается Констанца. Она почти совпадает со средней мечтой о счастье и о “после войны”. Рестораны. Ванные. Кровати с чистым бельем. Лавки с рептильными продавцами. И – женщины, нарядные городские женщины – девушки Европы – первая дань, взятая нами с побежденных…» [18; 174]. Далее он описывает свои первые впечатления от «заграницы»: «Европейские парикмахерские, где мылят пальцами и не моют кисточки, отсутствие бани, умывание из таза, “где сначала грязь с рук остается, а потом лицо моют”, перины вместо одеял – из отвращения, вызываемого бытом, делались немедленные обобщения. В Констанце мы впервые встретились с борделями… Первые восторги наших перед фактом существования свободной любви быстро проходят. Сказывается не только страх перед заражением и дороговизна, но и презрение к самой возможности купить человека. Многие гордились былями типа: румынский муж жалуется в комендатуру, что наш офицер не уплатил его жене договоренные полторы тысячи лей. У всех было отчетливое сознание: “У нас это невозможно”. Наверное, наши солдаты будут вспоминать Румынию как страну сифилитиков…». Б. Слуцкий делает вывод, что именно в Румынии, этом европейском захолустье, «наш солдат более всего ощущал свою возвышенность над Европой» [18; 46-48]. Другой советский офицер, подполковник ВВС Федор Смольников 17 сентября 1944 года записал в своем дневнике впечатления о Бухаресте: «Гостиница Амбасадор, ресторан, нижний этаж. Я вижу, как гуляет праздная публика, ей нечего делать, она выжидает. На меня смотрят как на редкость. “Русский офицер!!!” Я очень скромно одет, больше, чем скромно. Пусть. Мы все равно будем в Будапеште. Это так же верно, как то, что я в Бухаресте. Первоклассный ресторан. Публика разодета, красивейшие румынки лезут глазами вызывающе. Ночуем в первоклассной гостинице. Бурлит столичная улица. Музыки нет, публика ждет. Столица, черт ее возьми! Не буду поддаваться рекламе.» (здесь и далее курсив в цитатах наш. – Е. С.) [19; 228-229]. В Венгрии советская армия столкнулась не только с вооруженным сопротивлением, но и с коварными ударами в спину со стороны населения, когда «убивали по хуторам пьяных и отставших одиночек» и топили в силосных ямах. Однако «женщины, не столь развращенные, как румынки, уступали с постыдной легкостью. Немножко любви, немножко беспутства, а больше всего, конечно, помог страх» [18; 110, 107]. Приводя слова одного венгерского адвоката: «Очень хорошо, что русские так любят детей. Очень плохо, что они так любят женщин», Борис Слуцкий комментирует: «Он не учитывал, что женщины-венгерки тоже любили русских, что наряду с темным страхом, раздвигавшим колени матрон и матерей семейств, были ласковость девушек и отчаянная нежность солдаток, отдававшихся убийцам своих мужей» [18; 177]. Григорий Чухрай в своих воспоминаниях описывал такой случай в Венгрии. Его часть расквартировалась в одном местечке. Хозяева дома, где расположился он сам с бойцами, во время застолья «под действием русской водки расслабились и признались, что прячут на чердаке свою дочку». Советские офицеры возмутились: «За кого вы нас принимаете? Мы не фашисты!» «Хозяева устыдились, и вскоре за столом появилась сухощавая девица, по имени Марийка, которая жадно принялась за еду. Потом, освоившись, она стала кокетничать и даже задавать нам вопросы… К концу ужина все были настроены доброжелательно и пили за “боротшаз” (дружбу). Марийка поняла этот тост уж слишком прямолинейно. Когда мы легли спать, она появилась в моей комнате в одной нижней рубашке. Я как советский офицер сразу сообразил: готовится провокация. “Они рассчитывают, что я соблазнюсь на прелести Марийки, и поднимут шум. Но я не поддамся на провокацию”, – подумал я. Да и прелести Марийки меня не прельщали – я указал ей на дверь. На следующее утро хозяйка, ставя на стол еду, грохотала посудой. “Нервничает. Не удалась провокация!” – подумал я. Этой мыслью я поделился с нашим переводчиком венгром. Он расхохотался. – Никакая это не провокация! Тебе выразили дружеское расположение, а ты им пренебрег. Теперь тебя в этом доме за человека не считают. Тебе надо переходить на другую квартиру! – А зачем они прятали дочь на чердаке? – Они боялись насилия. У нас принято, что девушка, прежде чем войти в брак, с одобрения родителей может испытать близость со многими мужчинами. У нас говорят: кошку в завязанном мешке не покупают…» [20; 258-259]. У молодых, физически здоровых мужчин была естественная тяга к женщинам. Но легкость европейских нравов кого-то из советских бойцов развращала, а кого-то, напротив, убеждала в том, что отношения не должны сводиться к простой физиологии. Сержант Александр Родин записал свои впечатления о посещении – из любопытства! – публичного дома в Будапеште, где его часть стояла какое-то время после окончания войны: «…После ухода возникло отвратительное, постыдное ощущение лжи и фальши, из головы не шла картина явного, откровенного притворства женщины… Интересно, что подобный неприятный осадок от посещения публичного дома остался не только у меня, юнца, воспитанного к тому же на принципах типа “не давать поцелуя без любви”, но и у большинства наших солдат, с кем приходилось беседовать… Примерно в те же дни мне пришлось беседовать с одной красивенькой мадьяркой (она откуда-то знала русский язык). На ее вопрос, понравилось ли мне в Будапеште, я ответил, что понравилось, только вот смущают публичные дома. «Но – почему?» – спросила девушка. Потому что это противоестественно, дико, – объяснял я: – женщина берет деньги и следом за этим, тут же начинает “любить!” Девушка подумала какое-то время, потом согласно кивнула и сказала: “Ты прав: брать деньги вперед некрасиво”…» [16; 127]. Иные впечатления оставила о себе Польша. По свидетельству поэта Давида Самойлова, «в Польше держали нас в строгости. Из расположения улизнуть было сложно. А шалости сурово наказывались» [17; 67]. И приводит впечатления от этой страны, где единственным позитивным моментом выступала красота польских женщин. «Не могу сказать, что Польша сильно понравилась нам, – писал он. – Тогда в ней не встречалось мне ничего шляхетского и рыцарского. Напротив, все было мещанским, хуторянским – и понятия, и интересы. Да и на нас в восточной Польше смотрели настороженно и полувраждебно, стараясь содрать с освободителей что только возможно. Впрочем, женщины были утешительно красивы и кокетливы, они пленяли нас обхождением, воркующей речью, где все вдруг становилось понятно, и сами пленялись порой грубоватой мужской силой или солдатским мундиром. И бледные отощавшие их прежние поклонники, скрипя зубами, до времени уходили в тень…» [17; 70-71]. Но не все оценки польских женщин выглядели столь романтично. 22 октября 1944 года младший лейтенант Владимир Гельфанд записал в своем дневнике: «Вдали вырисовывался оставленный мною город с польским названием (Владов. – Е. С.), с красивыми полячками, гордыми до омерзения. Мне рассказывали о польских женщинах: те заманивали наших бойцов и офицеров в свои объятья, и когда доходило до постели, отрезали половые члены бритвой, душили руками за горло, царапали глаза. Безумные, дикие, безобразные самки! С ними надо быть осторожней и не увлекаться их красотой. А полячки красивы, мерзавки» [13]. Впрочем, есть в его записях и иные настроения. 24 октября он фиксирует такую встречу: «Сегодня спутницами мне к одному из сел оказались красивые полячки-девушки. Они жаловались на отсутствие парней в Польше. Тоже называли меня “паном”, но были неприкосновенны. Я одну из них похлопал по плечу нежно, в ответ на ее замечание о мужчинах, и утешил мыслью об открытой для нее дороге в Россию – там-де много мужчин. Она поспешила отойти в сторону, а на мои слова ответила, что и здесь мужчины для нее найдутся. Попрощались пожатием руки. Так мы и не договорились, а славные девушки, хоть и полечки» [13]. Еще через месяц, 22 ноября, он записал свои впечатления о первом встретившемся ему крупном польском городе Минске-Мазовецком, и среди описания архитектурных красот и поразившего его количества велосипедов у всех категорий населения особое место уделяет горожанкам: «Шумная праздная толпа, женщины, как одна, в белых специальных шляпах, видимо, от ветра надеваемых, которые делают их похожими на сорок и удивляют своей новизной. Мужчины в треугольных шапках, в шляпах, – толстые, аккуратные, пустые. Сколько их! Крашеные губки, подведенные брови, жеманство, чрезмерная деликатность. Как это не похоже на естественную жизнь человечью. Кажется, что люди сами живут и движутся специально лишь ради того, чтобы на них посмотрели другие, и все исчезнут, когда из города уйдет последний зритель.» [13]. Не только польские горожанки, но и селянки оставляли о себе сильное, хотя и противоречивое впечатление. «Поражало жизнелюбие поляков, переживших ужасы войны и немецкой оккупации, – вспоминал Александр Родин. – Воскресный день в польском селе. Красивые, элегантные, в шелковых платьях и чулках женщины-польки, которые в будни – обычные крестьянки, сгребают навоз, босые, неутомимо работают по хозяйству. Пожилые женщины тоже выглядят свежо и молодо. Хотя есть и черные рамки вокруг глаз…» [16; 110]. Далее он цитирует свою дневниковую запись от 5 ноября 1944 года: «Воскресенье, жители все разодеты. Собираются друг к другу в гости. Мужчины в фетровых шляпах, галстуках, джемперах. Женщины в шелковых платьях, ярких, неношеных чулках. Розовощекие девушки – “паненки”. Красиво завитые белокурые прически… Солдаты в углу хаты тоже оживлены. Но кто чуткий, заметит, что это – болезненное оживление. Все повышенно громко смеются, чтобы показать, что это им нипочем, даже ничуть не задевает, и не завидно ничуть. А что мы, хуже их? Черт ее знает, какое это счастье – мирная жизнь! Ведь совсем не видел ее на гражданке!» [16; 122-123]. Его однополчанин сержант Николай Нестеров в тот же день записал в своем дневнике: «Сегодня выходной, поляки, красиво одетые, собираются в одной хате и сидят парочками. Даже как-то не по себе становится. Разве я не сумел бы посидеть так?…» [16; 123]. Куда беспощаднее в своей оценке «европейских нравов», напоминающих «пир во время чумы», военнослужащая Галина Ярцева. 24 февраля 1945 года она писала с фронта подруге: «…если б была возможность, можно б было выслать чудесные посылки их трофейных вещей. Есть кое-что. Это бы нашим разутым и раздетым. Какие города я видела, каких мужчин и женщин. И глядя на них, тобой овладевает такое зло, такая ненависть! Гуляют, любят, живут, а их идешь и освобождаешь. Они же смеются над русскими – “Швайн!” Да, да! Сволочи… Не люблю никого, кроме СССР, кроме тех народов, кои живут у нас. Не верю ни в какие дружбы с поляками и прочими литовцами…» [9]. В Австрии, куда советские войска ворвались весной 1945 года, они столкнулись с «повальной капитуляцией»: «Целые деревни оглавлялись белыми тряпками. Пожилые женщины поднимали кверху руки при встрече с человеком в красноармейской форме» [18; 125]. Именно здесь, по словам Б. Слуцкого, солдаты «дорвались до белобрысых баб». При этом «австрийки не оказались чрезмерно неподатливыми. Подавляющее большинство крестьянских девушек выходило замуж “испорченными”. Солдаты-отпускники чувствовали себя, как у Христа за пазухой. В Вене наш гид, банковский чиновник, удивлялся настойчивости и нетерпеливости русских. Он полагал, что галантности достаточно, чтобы добиться у венки всего, чего хочется» [18; 127-128]. То есть дело было не только в страхе, но и в неких особенностях национального менталитета и традиционного поведения. И вот наконец Германия. И женщины врага – матери, жены, дочери, сестры тех, кто с 1941 по 1944 год глумился над гражданским населением на оккупированной территории СССР. Какими же увидели их советские военнослужащие? Внешний вид немок, идущих в толпе беженцев, описан в дневнике Владимира Богомолова: «Женщины – старые и молодые – в шляпках, в платках тюрбаном и просто навесом, как у наших баб, в нарядных пальто с меховыми воротниками и в трепаной, непонятного покроя одежде. Многие женщины идут в темных очках, чтобы не щуриться от яркого майского солнца и тем предохранить лицо от морщин…» [12]. Лев Копелев вспоминал о встрече в Алленштайне с эвакуированными берлинками: «На тротуаре две женщины. Замысловатые шляпки, у одной даже с вуалью. Добротные пальто, и сами гладкие, холеные» [14]. И приводил солдатские комментарии в их адрес: «курицы», «индюшки», «вот бы такую гладкую…» Как же вели себя немки при встрече с советскими войсками? В донесении зам. начальника Главного Политического управления Красной армии Шикина в ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову от 30 апреля 1945 года об отношении гражданского населения Берлина к личному составу войск Красной армии говорилось: «Как только наши части занимают тот или иной район города, жители начинают постепенно выходить на улицы, почти все они имеют на рукавах белые повязки. При встрече с нашими военнослужащими многие женщины поднимают руки вверх, плачут и трясутся от страха, но как только убеждаются в том, что бойцы и офицеры Красной армии совсем не те, как им рисовала их фашистская пропаганда, этот страх быстро проходит, все больше и больше населения выходит на улицы и предлагает свои услуги, всячески стараясь подчеркнуть свое лояльное отношение к Красной армии» [4]. Наибольшее впечатление на победителей произвела покорность и расчетливость немок. В этой связи стоит привести рассказ минометчика Н. А. Орлова, потрясенного поведением немок в 1945 году: «Никто в минбате не убивал гражданских немцев. Наш особист был “германофил”. Если бы такое случилось, то реакция карательных органов на подобный эксцесс была бы быстрой. По поводу насилия над немецкими женщинами. Мне кажется, что некоторые, рассказывая о таком явлении, немного “сгущают краски”. У меня на памяти пример другого рода. Зашли в какой-то немецкий город, разместились в домах. Появляется “фрау”, лет 45, и спрашивает “гера коменданта”. Привели ее к Марченко. Она заявляет, что является ответственной по кварталу и собрала 20 немецких женщин для сексуального (!!!) обслуживания русских солдат. Марченко немецкий язык понимал, а стоявшему рядом со мной замполиту Долгобородову я перевел смысл сказанного немкой. Реакция наших офицеров была гневной и матерной. Немку прогнали, вместе с ее готовым к обслуживанию “отрядом”. Вообще немецкая покорность нас ошеломила. Ждали от немцев партизанской войны, диверсий. Но для этой нации порядок – “Орднунг” – превыше всего. Если ты победитель – то они “на задних лапках”, причем осознанно и не по принуждению. Вот такая психология…» [7]. Аналогичный случай приводит в своих военных записках Давид Самойлов: «В Арендсфельде, где мы только что расположились, явилась небольшая толпа женщин с детьми. Ими предводительствовала огромная усатая немка лет пятидесяти – фрау Фридрих. Она заявила, что является представительницей мирного населения и просит зарегистрировать оставшихся жителей. Мы ответили, что это можно будет сделать, как только появится комендатура. – Это невозможно, – сказала фрау Фридрих. – Здесь женщины и дети. Их надо зарегистрировать. Мирное население воплем и слезами подтвердило ее слова. Не зная, как поступить, я предложил им занять подвал дома, где мы разместились. И они успокоенные спустились в подвал и стали там размещаться в ожидании властей. – Герр комиссар, – благодушно сказала мне фрау Фридрих (я носил кожаную куртку). – Мы понимаем, что у солдат есть маленькие потребности. Они готовы, – продолжала фрау Фридрих, – выделить им нескольких женщин помоложе для… Я не стал продолжать разговор с фрау Фридрих» [17]. После общения с жительницами Берлина 2 мая 1945 года Владимир Богомолов записал в дневнике: «Входим в один из уцелевших домов. Все тихо, мертво. Стучим, просим открыть. Слышно, что в коридоре шепчутся, глухо и взволнованно переговариваются. Наконец дверь открывается. Сбившиеся в тесную группу женщины без возраста испуганно, низко и угодливо кланяются. Немецкие женщины нас боятся, им говорили, что советские солдаты, особенно азиаты, будут их насиловать и убивать… Страх и ненависть на их лицах. Но иногда кажется, что им нравится быть побежденными, – настолько предупредительно их поведение, так умильны их улыбки и сладки слова. В эти дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка, едва его завидела, легла на диван и сняла трико» [12]. «Все немки развратны. Они ничего не имеют против того, чтобы с ними спали» [10] – такое мнение бытовало в советских войсках и подкреплялось не только многими наглядными примерами, но и их неприятными последствиями, которые вскоре обнаружили военные медики. Директива Военного совета 1-го Белорусского фронта № 00343/Ш от 15 апреля 1945 года гласила: «За время пребывания войск на территории противника резко возросли случаи венерических заболеваний среди военнослужащих. Изучение причин такого положения показывает, что среди немцев широко распространены венерические заболевания. Немцы перед отступлением, а также сейчас, на занятой нами территории, стали на путь искусственного заражения сифилисом и триппером немецких женщин с тем, чтобы создать крупные очаги для распространения венерических заболеваний среди военнослужащих Красной армии» [1]. Военный совет 47-й армии 26 апреля 1945 года сообщал, что «в марте месяце число венерических заболеваний среди военнослужащих возросло по сравнению с февралем с. г. в четыре раза. …Женская часть населения Германии в обследованных районах поражена на 8-15 %. Имеются случаи, когда противником специально оставляются больные венерическими болезнями женщины-немки для заражения военнослужащих» [2]. Для реализации Постановления Военного совета 1-го Белорусского фронта № 056 от 18 апреля 1945 года по предупреждению венерических заболеваний в войсках 33-й армии была выпущена листовка следующего содержания: «Товарищи военнослужащие! Вас соблазняют немки, мужья которых обошли все публичные дома Европы, заразились сами и заразили своих немок. Перед вами и те немки, которые специально оставлены врагами, чтобы распространять венерические болезни и этим выводить воинов Красной армии из строя. Надо понять, что близка наша победа над врагом и что скоро вы будете иметь возможность вернуться к своим семьям. Какими же глазами будет смотреть в глаза близким тот, кто привезет заразную болезнь? Разве можем мы, воины героической Красной армии, быть источником заразных болезней в нашей стране? НЕТ! Ибо моральный облик воина Красной армии должен быть так же чист, как облик его Родины и семьи!» [6]. Практичных немцев больше всего волновал вопрос о снабжении продовольствием, ради него они готовы были буквально на все. Так, некий доктор медицины Калистурх в разговоре со своими коллегами по вопросу отношения Красной армии к немецкому населению заявил: «Нельзя скрывать, что я лично видел нехорошее отношение отдельных русских солдат к нашим женщинам, но я говорил, что в этом виновата война, а самое главное то, что наши солдаты, и особенно эсэсовцы, вели себя по отношению к русским женщинам гораздо хуже. – И тут же без перехода добавил: – Меня очень волновал продовольственный вопрос.» [5]. Даже в воспоминаниях Льва Копелева, с гневом описывающего факты насилия и мародерства советских военнослужащих в Восточной Пруссии, встречаются строки, отражающие другую сторону «отношений» с местным населением: «Рассказывали о покорности, раболепстве, заискивании немцев: вот, мол, они какие, за буханку хлеба и жен и дочерей продают» [14]. Брезгливый тон, каким Копелев передает эти «рассказы», подразумевает их недостоверность. Однако они подтверждаются многими источниками. Владимир Гельфанд описал в дневнике свои ухаживания за немецкой девушкой (запись сделана через полгода после окончания войны, 26 октября 1945 года, но все равно весьма характерна): «Хотелось вдоволь насладиться ласками хорошенькой Маргот – одних поцелуев и объятий было недостаточно. Ожидал большего, но не смел требовать и настаивать. Мать девушки осталась довольна мною. Еще бы! На алтарь доверия и расположения со стороны родных мною были принесены конфеты и масло, колбаса, дорогие немецкие сигареты. Уже половины этих продуктов достаточно, чтобы иметь полнейшее основание и право что угодно творить с дочерью на глазах матери, и та ничего не скажет против. Ибо продукты питания сегодня дороже даже жизни, и даже такой юной и милой чувственницы, как нежная красавица Маргот» [13]. Интересные дневниковые записи оставил австралийский военный корреспондент Осмар Уайт, который в 1944-1945 годах находился в Европе в рядах 3-й американской армии под командованием Джорджа Патона. Вот что он записал в Берлине в мае 1945 года, буквально через несколько дней после окончания штурма: «Я прошелся по ночным кабаре, начав с “Фемины” возле Потсдаммерплатц. Был теплый и влажный вечер. В воздухе стоял запах канализации и гниющих трупов. Фасад “Фемины” был покрыт футуристическими картинками обнаженной натуры и объявлениями на четырех языках. Танцевальный зал и ресторан были заполнены русскими, британскими и американскими офицерами, сопровождавшими женщин (или охотящимися за ними). Бутылка вина стоила 25 долларов, гамбургер из конины и картошки – 10 долларов, пачка американских сигарет – умопомрачительные 20 долларов. Щеки берлинских женщин были нарумянены, а губы накрашены так, что казалось, что это Гитлер выиграл войну. Многие женщины были в шелковых чулках. Дама-хозяйка вечера открыла концерт на немецком, русском, английском и французском языках. Это спровоцировало колкость со стороны капитана русской артиллерии, сидевшего рядом со мной. Он наклонился ко мне и сказал на приличном английском: “Такой быстрый переход от национального к интернациональному! Бомбы RAF – отличные профессора, не так ли?”» [21]. Общее впечатление от европейских женщин, сложившееся у советских военнослужащих, – холеные и нарядные (в сравнении с измученными войной соотечественницами в полуголодном тылу, на освобожденных от оккупации землях, да и с одетыми в застиранные гимнастерки фронтовыми подругами), доступные, корыстные, распущенные либо трусливо покорные. Исключением стали югославки и болгарки. Суровые и аскетичные югославские партизанки воспринимались как товарищи по оружию и считались неприкосновенными. А учитывая строгость нравов в югославской армии, «партизанские девушки, наверное, смотрели на ППЖ (походно-полевых жен. – Е. С.), как на существа особенного, скверного сорта» [18; 99]. О болгарках Борис Слуцкий вспоминал так: «После украинского благодушия, после румынского разврата суровая недоступность болгарских женщин поразила наших людей. Почти никто не хвастался победами. Это была единственная страна, где офицеров на гулянье сопровождали очень часто мужчины, почти никогда – женщины. Позже болгары гордились, когда им рассказывали, что русские собираются вернуться в Болгарию за невестами – единственными в мире, оставшимися чистыми и нетронутыми» [18; 71]. Приятное впечатление оставили о себе чешские красавицы, радостно встречавшие советских солдат-освободителей. Смущенные танкисты с покрытых маслом и пылью боевых машин, украшенных венками и цветами, говорили между собой: «Нечто танк невеста, чтоб его убирать. А их девчата, знай себе, нацепляют. Хороший народ. Такого душевного народа давно не видел.» Дружелюбие и радушие чехов было искренним. « – Если бы это было можно, я перецеловала бы всех солдат и офицеров Красной армии за то, что они освободили мою Прагу, – под общий дружный и одобрительный смех сказала работница пражского трамвая» [15; 439], – так описывал атмосферу в освобожденной чешской столице и настроения местных жителей 11 мая 1945 года Борис Полевой. Но в остальных странах, через которые прошла армия победителей, женская часть населения не вызывала к себе уважения. «В Европе женщины сдались, изменили раньше всех, – писал Б. Слуцкий. – Меня всегда потрясала, сбивала с толку, дезориентировала легкость, позорная легкость любовных отношений. Порядочные женщины, безусловно, бескорыстные, походили на проституток – торопливой доступностью, стремлением избежать промежуточные этапы, неинтересом к мотивам, толкающим мужчину на сближение с ними. Подобно людям, из всего лексикона любовной лирики узнавшим три похабных слова, они сводили все дело к нескольким телодвижениям, вызывая обиду и презрение у самых желторотых из наших офицеров. Сдерживающими побуждениями служили совсем не этика, а боязнь заразиться, страх перед оглаской, перед беременностью» [18; 177-178], – и добавлял, что в условиях завоевания «всеобщая развращенность покрыла и скрыла особенную женскую развращенность, сделала ее невидной и нестыдной» [18; 180]. Впрочем, среди мотивов, способствовавших распространению «международной любви», невзирая на все запреты и суровые приказы советского командования, было еще несколько: женское любопытство к “экзотическим” любовникам и невиданная щедрость русских к объекту своих симпатий, выгодно отличавшая их от прижимистых европейских мужчин. Младший лейтенант Даниил Златкин в самом конце войны оказался в Дании, на острове Борнгольм. В своем интервью он рассказывал, что интерес русских мужчин и европейских женщин друг к другу был обоюдный: «Мы не видели женщин, а надо было. А когда в Данию приехали, это свободно, пожалуйста. Они хотели проверить, испытать, попробовать русского человека, что это такое, как это, и вроде получалось получше, чем у датчан. Почему? Мы были бескорыстны и добры. Я дарил коробку конфет в полстола, я дарил 100 роз незнакомой женщине, ко дню рождения.» [8]. При этом мало кто помышлял о серьезных отношениях, о браке, ввиду того, что советское руководство четко обозначило свою позицию в этом вопросе. В Постановлении Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 апреля 1945 года говорилось: «1. Разъяснить всем офицерам и всему личному составу войск фронта, что брак с женщинами-иностранками является незаконным и категорически запрещается. 2. О всех случаях вступления военнослужащих в брак с иностранками, а равно о связях наших людей с враждебными элементами иностранных государств доносить немедленно по команде для привлечения виновных к ответственности за потерю бдительности и нарушение советских законов» [11]. Директивное указание начальника Политуправления 1-го Белорусского фронта от 14 апреля 1945 года гласило: «По сообщению начальника Главного управления кадров НКО, в адрес Центра продолжают поступать заявления от офицеров действующей армии с просьбой санкционировать браки с женщинами иностранных государств (польками, болгарками, чешками и др.). Подобные факты следует рассматривать как притупление бдительности и притупление патриотических чувств. Поэтому необходимо в политико-воспитательной работе обратить внимание на глубокое разъяснение недопустимости подобных актов со стороны офицеров Красной армии. Разъяснить всему офицерскому составу, не понимающему бесперспективность таких браков, нецелесообразность женитьбы на иностранках, вплоть до прямого запрещения, и не допускать ни одного случая» [3]. И женщины не тешили себя иллюзиями относительно намерений своих кавалеров. «В начале 1945 года даже самые глупые венгерские крестьяночки не верили нашим обещаниям. Европеянки уже были осведомлены о том, что нам запрещают жениться на иностранках, и подозревали, что имеется аналогичный приказ также и о совместном появлении в ресторане, кино и т. п. Это не мешало им любить наших ловеласов, но придавало этой любви сугубо “оуайдумный” (плотский. – Е. С.) характер» [18; 180-181], – писал Б. Слуцкий. В целом следует признать, что образ европейских женщин, сформировавшийся у воинов Красной армии в 1944-1945 годах, за редким исключением оказался весьма далек от страдальческой фигуры с закованными в цепи руками, с надеждой взирающей с советского плаката «Европа будет свободной!». ИСТОЧНИКИ 1. Директива Военного Совета 1-го Белорусского фронта № 00343/Ш от 15 апреля 1945 г. о мерах по предупреждению случаев венерических заболеваний среди военнослужащих // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/ bogomolov_vo/02.html 2. Директива Военного совета 47-й армии командиру и начальнику политотдела 77-го стрелкового корпуса от 26 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html 3. Директивное указание нач. Политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта Галаджева от 14 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html 4. Донесение зам. начальника Главного Политического управления Красной Армии Шикина в ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову от 30 апреля 1945 г. об отношении гражданского населения Берлина к личному составу войск Красной Армии // Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 125. Д. 321. Л. 10-12. 5. Донесение И. Серова Л. П. Берии от 4.06.1945 г. о проведенной работе за май месяц по обеспечению населения г. Берлина // Государственный архив Российской Федерации. Ф. р-9401. Оп. 2. Д. 96. Л. 203. 6. Донесение начальника отд. агитации и пропаганды подполковника Рутэс начальнику политотдела 33-й армии от 27 апреля 1945 г. о программе реализации Постановления Военного Совета 1-го Белорусского фронта № 056 от 18 апреля 1945 г. по предупреждению венерических заболеваний в войсках армии // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://mi-litera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html 7. Интервью Н. А. Орлова [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.iremember.ru/minometchiki/orlov-naum-aronovich/stranitsa-6.html 8. Интервью с Д. Ф. Златкиным от 16 июня 1997 г. // Личный архив автора. 9. Письмо из действующей армии военнослужащей Г. А. Ярцевой от 24.02.1945 г. // Центральный архив Министерства обороны РФ. Ф. 372. Оп. 6570. Д. 76. Л. 86. 10. Политдонесение от 26 апреля 1945 г. о доведении до личного состава 185-й стрелковой дивизии директивы тов. Сталина № 11072 от 20 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/01.html 11. Постановление Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 апреля 1945 г. // Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 12. Богомолов В. О. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Наш современник. 2005. № 10-12; 2006. № 1 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/03.html 13. Гельфанд В. Н. Дневники 1941-1946 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://militera.lib.ru/db/gelfand_vn/05.html 14. Копелев Л. Хранить вечно: В 2 кн. Кн. 1. Ч. 1-4. М.: Терра, 2004. Гл. 11, 12 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/137774/read#t15 15. Полевой Б. Освобождение Праги // От Советского информбюро. Публицистика и очерки военных лет. 1941-1945. Т. 2. 1943-1945. М.: АПН, 1982. 478 с. 16. Родин А. Три тысячи километров в седле. Дневники. М.: ИПО Профиздат, 2000. 176 с. 17. Самойлов Д. Люди одного варианта. Из военных записок // Аврора. 1990. № 2. С. 50-96. 18. Слуцкий Б. Записки о войне. Стихотворения и баллады. СПб.: LOGOS, 2000. 352 с. 19. Смольников Ф. М. Воюем! Дневник фронтовика. Письма с фронта. М.: Классика плюс, 2000. 310 с. 20. Чухрай Г. Моя война. М.: Алгоритм, 2001. 304 с. 21. White O. Conquerors’ Road: An Eyewitness Account of Germany 1945. Cambridge University Press, 2003 [1996]. XVII, 221 pp. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.argo.net.au/andre/osmarwhite.html Е. С. СЕНЯВСКАЯ, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник, Институт российской истории РАН .

	DE Y.OBIDIN
	NU EXISTĂ NIMIC MAI ACTUAL DECÎT ISTORIA
	PUBLICAT ÎN 1941-1944, AL DOILEA RĂZBOI MONDIAL, ARMATA ROȘIE
	. MENIU SĂRI LA CONŢINUT Was haben die europäischen Frauen sowjetische Soldaten und Offiziere GESEHEN (1944-1945 Jahre)? DE Y.OBIDIN 14 MÄRZ 2017 In der Endphase des Großen Vaterländischen Krieges, liberate von den Deutschen besetzt und ihre Satelliten des sowjetischen Territoriums und Ausübung der sich zurückziehenden Feind, überquerte die Rote Armee die Staatsgrenze der UdSSR. Von diesem Augenblick an begann seinen siegreichen Weg für Europa - und die Tatsache ,dass sechs Jahre unter der Nazi - Besatzung geschmachtet haben, und diejenigen , die in diesem Krieg Verbündete III Reich gehandelt, und die meisten der Gegend von Nazi - Deutschland. Im Zuge dieser Aktion im Westen und die unvermeidliche Vielzahl von Kontakten mit der Bevölkerung der sowjetischen Truppen, noch nie außerhalb ihres eigenen Landes geschehen ist , haben wir eine Menge neuer, sehr widersprüchliche Eindrücke von den Vertretern anderer Nationen und Kulturen , aus denen später entwickelte sich ethno-psychologischen Klischees von ihnen Europäer erhalten. Unter diesen Erfahrungen nimmt er einen wichtigen Platz ein, das Bild der europäischen Frauen.Referenzen und sogar detaillierte Berichte von ihnen sind in den Briefen und Tagebüchern, Erinnerungen auf den Seiten von vielen Teilnehmern des Krieges, die oft wechseln mit lyrischer und zynischen Einschätzung und Intonation gefunden. Das erste europäische Land, das im August 1944 in der Roten Armee kam, war Rumänien. In „Memoirs of War“ Krieg Dichter Borisa Slutskogo, finden wir sehr explizite Worte: „Der plötzliche, fast Gesicht zum Meer, bietet Constanta. Es ist fast identisch mit dem durchschnittlichen Traum von Glück und über „nach dem Krieg“. Restaurants. Badezimmer.Betten mit sauberen Bettwäsche. Stalls mit Reptilien-Anbietern. Und - eine Frau gekleidet städtischen Frauen - Frauen in Europa - der ersten Tribut, uns zu den Verlierern gemacht ... „[18; 174]. Ferner beschreibt er seine ersten Eindrücke von „im Ausland“: „Die europäische Friseurhandwerk , wo Ihre Finger aufschäumen und nicht waschen Bürste, keine Bäder, Waschen des Beckens“ , wo der erste Schmutz von den Händen noch, und dann Gesicht waschen“, Decken statt Decken - aus Abscheu verursacht durch das Leben, eine unmittelbare Verallgemeinerung. In Constanta trafen wir uns zuerst mit Bordellen ... Die ersten unserer Begeisterung vor der Tatsache der Existenz der freien Liebe schnell passieren. Es betrifft nicht nur die Angst vor Ansteckung und die hohen Kosten, aber auch Verachtung für die Möglichkeit einer Person zu kaufen. Viele stolz auf wahre Geschichten wie: rumänischen Mann beschwert sich in das Büro , die unser Offizier seine Frau , die vereinbarten einhalbtausend Lei nicht bezahlen. Jeder hatte ein gutes Gewissen: „Für uns ist es unmöglich.“ Wahrscheinlich werden unsere Soldaten als das Land von Rumänien syphilitischen in Erinnerung bleiben ...“. B. Slutsky kommt zu dem Schluss , dass es in Rumänien ist, diese europäische Rückstau, „unsere Soldaten eher den Hügel über Europa fühlen“ [18; 46-48]. Ein weiterer sowjetischer Offizier, Luftwaffe Oberstleutnant Theodore Smolnikov 17. September 1944 in seinem Tagebuch Eindruck von Bukarest: „Hotel Ambassador, ein Restaurant, im Erdgeschoss. Ich kann sehen , wie das Publikum geht im Leerlauf, es hat nichts zu tun, sie wartet. Sie sehen mich an, als eine Seltenheit. „Der russische Offizier !!!“ Ich bin sehr bescheiden mehr gekleidet als bescheiden. Lassen. Wir werden noch in Budapest. Das ist so wahr wie die Tatsache , dass ich in Bukarest bin. Ein erstklassiges Restaurant. Das Publikum gekleidet, schöne rumänische Frau klettern Augen trotzig. Wir verbringen die Nacht in einem First-Class - Hotel. Brodelnden Straßen der Hauptstadt. Es gibt keine Musik, das Publikum wartet. Die Hauptstadt, verdammt es! Ich werde nicht in der Werbung „geben ( im Folgenden kursiv in unserer Angeboten - ES.) [19 .; 228-229]. In Ungarn wurde die sowjetische Armee nicht nur mit dem bewaffneten Widerstand konfrontiert, sondern auch heimtückisch Dolchstoß in dem Rücken der Öffentlichkeit als „getötet auf Bauernhöfen trunken Nachzügler und lone“ und ertrank in Silos. Aber : „Frauen sind nicht so korrupt wie rumänische Frau wich beschämend Leichtigkeit. Eine wenig Liebe, eine wenig Ausschweifung, und vor allem, half natürlich zu befürchten „[18; 110, 107]. Unter Berufung auf die Worte des ungarischen Anwalt: „Es ist gut , dass so gern russische Kinder. Schade , dass sie so lieb sind Frauen „Boris Slutsky kommentiert:“ Es ist nicht in Betracht zieht , dass Frauen Ungarn auch Russisch geliebt , dass zusammen mit dunklen Angst Knie Spreading Matronen und Mütter von Familien, Zärtlichkeit Mädchen gewesen und verzweifelte Zärtlichkeit Soldaten, die Mörder geben ihre Männer „[18; 177]. Grigoriy Chuhray in seinen Memoiren beschrieben einen solchen Fall in Ungarn. Seine Einheit ist an einem Ort untergebracht. Besitzer des Hauses, wo er mit den Soldaten, während einer Party „unter dem Einfluss der russischen Wodka entspannt und gab zu, dass sie sich verstecken auf dem Dachboden seiner Tochter.“ Gestellt hatteSowjetische Offiziere waren empört: „Wen nehmen Sie mit uns? Wir sind Faschisten nicht! „“ Die Gastgeber waren beschämt, und bald am Tisch erschien hager Mädchen namens Marika, die eifrig begann zu essen. Dann wird der Meister, begann sie uns sogar flirten und Fragen stellen ... Am Ende des Abendessen, alle waren freundlich und angepasst getrunken „borotshaz“ (Freundschaft). Marika erkannte , dass Toast zu einfach. Als wir zu Bett ging, kam sie in mein Zimmer ein Unterhemd. Ich war ein sowjetischer Offizier sofort realisiert: eine Provokation vorbereitet. „Sie erwarten , dass ich auf Marika Reize stolpern, und das Geräusch erhöhen. Aber ich werde nicht auf Provokationen geben, „- dachte ich. Und der Charme von Marika hat locken mich nicht - ich ihr die Tür zeigte. Am nächsten Morgen, die Gastgeberin, die Lebensmittel auf dem Tisch, klapperte das Geschirr. „Nervous. Ich scheiterte Provokation! „- dachte ich. Diese Idee , die ich geteilt mit unserem Dolmetscher Ungarn. Er lachte. - Nein , es ist nicht eine Provokation! Sie haben eine freundliche Gesinnung zum Ausdruck gebracht, aber sie ignoriert sie. Jetzt sind Sie in diesem Haus nicht pro Person betrachtet. Sie müssen in einer anderen Wohnung bewegen! - Und was sie auf dem Dachboden einer Tochter versteckt? - Sie waren von Gewalt Angst. Wir haben uns entschieden , dass das Mädchen , bevor Sie in die Ehe geben, mit Zustimmung ihrer Eltern können Intimität mit vielen Männern erleben. Wir sagen: Die Katze im Sack tied nicht kaufen ... „[20; 258-259]. In dem jungen, hatten körperlich gesunde Menschen eine natürliche Anziehungskraft auf Frauen. Aber die Leichtigkeit der europäischen mores jemand von den sowjetischen Soldaten korrumpieren, und jemand im Gegenteil, wir sehen , dass die Beziehung nicht auf einfache Physiologie reduziert werden. Sergeant Alexander Rodin schrieb seine Eindrücke von dem Besuch ab - aus Neugier! - öffentliches Haus in Budapest, wo er Teil war einige Zeit nach dem Krieg war:“... Nach dem Verlassen es war ekelhaft, beschämende Gefühl von Lug und Trug, von der Kopf nicht ein Bild von lauter war, geradezu dissimulation Frauen ... Es ist interessant , dass ein solches schlechtes Gefühl von einem Besuch das Bordell war nicht nur ich, ein kleiner junge, auf den gleichen auf den Grundsätzen der „nicht geben einen Kuss ohne Liebe“ , aber die meisten unserer Soldaten, die haben, darüber zu sprechen ... in diesen Tagen hatte ich mal hier ein krasivenkoy Magyar gebracht (Sie wußte irgendwie die russische Sprache). Als sie gefragt , ob ich in Budapest gefallen hat, antwortete ich , dass ich mochte, aber das ist verwirrt Bordelle. „Aber - warum“ - fragte sie .Weil es unnatürlich, verrückt, - erklärte ich - eine Frau nimmt das Geld und folgen Sie es beginnt sofort „Love“ , sie dachte einen Moment nach , dann nickte er und sagte : „Du hast Recht: Geld zu nehmen voraus hässlich“ ...! „[16;127]. Weitere Eindrücke hinterließ einen Polen. Nach dem Dichter David Samoilov „Polen hat uns in ihrer Schwere. Von der Lage war es weg schwierig. Ein Schaden streng bestraft „[17; 67]. Er vermittelt den Eindruck von diesem Land, wo der einzige positive Moment Schönheit der polnischen Frauen handelte. „Ich kann nicht sagen , dass Polen ähnlich wie wir ist - er schrieb. - kommt dann zu mir hat es nicht nichts Gentry und Ritter. Im Gegenteil, es war die Mittelklasse, Khutoryanskaya - und Konzepte und Interesse. Und auf unseren Ostpolen sahen vorsichtig und poluvrazhdebno und versucht , die Befreier abzureißen , was möglich ist. Allerdings waren tröstlich schön und kokett Frauen, sie fesselte uns Manieren, gurrt Rede, in der alles auf einmal klar wurde, und sich manchmal schroff männliche Macht gefesselt oder die Uniform des Soldaten. Und das blasse abgemagert ihre ehemaligen Fans, knirschte mit den Zähnen, bis die im Schatten links Zeit ... „[17; 70-71]. Aber nicht alle von den Schätzungen der polnischen Frauen sahen so romantisch. 22. Oktober 1944 Leutnant Vladimir Gelfand schrieb in sein Tagebuch: „In der Ferne ragten die Stadt verlassen mich mit einem polnischen Namen (Vlad - ES.), Mit schönen Pole, stolz zu ekeln. Ich war über Polinnen gesagt: diejenigen gelockt unsere Soldaten und Offiziere in den Arm, und wenn es um das Bett kommt, schnitten den Penisse Rasierer, erwürgte seine Hände an der Kehle, zerkratzte seine Augen. Verrückt, wild, hässlich weiblich! Mit ihnen müssen Sie nicht mitreißen von ihrer Schönheit vorsichtig sein. Eine Polin schöne merzavki „[13]. Allerdings gibt es in seinen Aufnahmen und andere Stimmung. 24. Oktober fängt er ein solches Treffen: „Heute ist mein Begleiter zu einem der Dörfer schöne Polin-Mädchen waren. Sie beschwerten sich über den Mangel an Jungen in Polen. Ich auch „Pan“ genannt, aber sie waren unantastbar. Ich bin einer von ihnen auf die Schulter klopfte sanft, als Antwort auf ihre Bemerkung über Menschen, und tröstete der Gedanke daran auf die Straße in Russland ist offen - es gibt viele Männer de. Sie eilte zur Seite zu treten, und sagte zu meinen Worten, und das ist für ihren Mann sein wird. Abschied Händedruck. So stimmen wir nicht, und schöne Mädchen, obwohl Poletschka „[13]. Einen Monat später, am 22. November er seine Eindrücke von der ersten ihm eine große polnische Stadt Minsk Mazowiecki, und unter den Beschreibungen der architektonischen Schönheiten und traf seine Anzahl von Fahrrädern in allen Teilen der Bevölkerung ein besonderer Ort bezahlt townswomen „Laut Ruhe Menge, Frauen, wie man treffen in speziellen weißen Hüten, offenbar durch den Wind getragen, die sie wie vierzig und überraschen mit ihrer Originalität aussehen läßt. Männer in dreieckigen Hüte, Hüte - dick, ordentlich, leer. Wie viele von ihnen! Geschminkten Lippen, Augenbrauen Bleistift, Affektiertheit, übermäßige Delikatesse. Da es sich um das natürliche Leben eines Menschen nicht ähnlich. Es scheint , dass die Menschen selbst leben und speziell nur im Interesse der sie an den anderen sahen, und alles wird verschwinden , wenn der letzte Zuschauer die Stadt bewegen. „[13] verlassen wird. Nicht nur polnische Stadt eine Frau, aber Dörfler ließ sich stark, wenn auch widersprechenden Eindruck. „Amazed freudige Polen , die die Schrecken des Krieges und der deutschen Besatzung überlebte, - sagt Alexander Rodin. - Sonntag in der polnischen Landschaft. Schön, elegant, Seidenkleider und Strümpfe weibliche Polka, die im Alltag - die gewöhnlichen Bauern, schaufelt Mist, bloß, unermüdlich auf der Farm arbeiten. Ältere Frauen suchen auch frisch und jung. Zwar gibt es schwarze Ränder um die Augen ... „[16; 110]. Des Weiteren führt er seine Tagebucheintrag von 5, November 1944: „Sonntag, die Bewohner alle gekleidet. Gehen zu jeder Häuser des anderen. Männer in Filz Hüte, Krawatten, Pullovern. Frauen in Seidenkleidern, hell, ungetragene Strümpfe. Rotbäckig Mädchen - „Panenka“. Schöne blonde lockige Frisur ... Soldaten in der Ecke der Hütte, auch animiert. Aber wer empfindlich ist, feststellen , dass es - eine schmerzhafte Erholung. Alle Superior lautes Lachen, um zu zeigen , dass sie es zu überwinden, nicht einmal weh tun, und überhaupt nicht eifersüchtig. Und was sind wir schlechter als sie? Teufel weiß , was Glück ist - ein friedliches Leben! Schließlich hat in der zivilen Welt sie nicht sehen „, [16 !; 122-123]. Sein Bruder-Sergeant Nikolai Nesterov am selben Tag in seinem Tagebuch: „Heute ist ein Feiertag, die Polen, schön gekleidet, in einer Hütte sammeln und Paare sitzen. Auch wenn es nicht in sich selbst wird. Habe ich nicht so sitzen ... „[16 ?; 123]. Wo gnadenlos in ihrer Beurteilung der „europäischen Sitten“, erinnert an die „Fest während der Pest“, Militär Galina Yartsev. 24. Februar 1945 schrieb sie von vorne an einen Freund:“... wenn ich die Gelegenheit hatte, kann verwendet werden , wunderbar zu senden war ihre Trophäe Artikel senden. Es gibt etwas. Es wäre uns barfuß und nackt sein.Welche Stadt, sah ich einige Männer und Frauen. Und sie anzusehen, besaß sie so böse, wie Hass! Gehen Sie , liebe, leben, und sie gehen und befreien. Sie lachen an den russischen - „Schwein!“ Ja, ja! Bastard ... Ich weiß nicht , wie jemand, mit Ausnahme der Sowjetunion, mit Ausnahme für jene Leute, koi mit uns lebt. Glauben Sie nicht , in jeder Freundschaft mit den Polen und Litauer andere ... „[9]. In Österreich, wo die sowjetischen Truppen im Frühjahr 1945 brachen, wurden sie mit „grassierenden Kapitulation“ konfrontiert: „Ganze Dörfer oglavlyalis weißen Lumpen. Ältere Frau erhobene Hände in der Roten Armee Uniformen „[18 bei einem Treffen mit einem Mann; 125]. Es war hier, nach Boris Slutsky, die Soldaten „aufgegriffen blonden Frauen.“ Die „Österreicher waren nicht allzu hartnäckig. Die überwiegende Mehrheit der Bauernmädchen „verdorben.“ Zu heiraten Die Soldaten, Urlauber fühlen wie in Christus Schoß. In Wien, unser Führer, ein Bankangestellter, überrascht Beharrlichkeit und Ungeduld Russisch. Er glaubte , dass Ritterlichkeit genug ist , Kränze überhaupt zu machen, was Sie wollen „[18; 127-128]. Das heißt, es war nicht nur Angst , sondern auch in bestimmten Merkmalen der nationalen Mentalität und traditionelles Verhalten. Und schließlich, Deutschland. Und die Frauen des Feindes - Mütter, Ehefrauen, Töchter und Schwestern von denen , die von 1941 bis 1944, um die Zivilbevölkerung in den besetzten Gebieten der UdSSR verspottet. Was also sahen wir ihre sowjetischen Truppen? Aussehen Deutschen in einer Menge von Flüchtlingen marschieren, beschrieben in der Zeitschrift Vladimir Bogomolov: „Frauen - jung und alt - in den Hüte, Kopftuch Turban und ein Baldachin, wie unsere Frauen, gekleidet in einem Mantel mit Pelzkragen und Trepanier, unbekannter Rasse Kleidungsstück . Viele Frauen tragen Sonnenbrillen im hellen Mai Sonne zu vermeiden Schielen und das Gesicht von Falten schützen ... „[12]. Leo Kopelev erinnerte Treffen mit Evakuierten Allenstein BERLIN: „Auf dem Bürgersteig zwei Frauen. Komplizierte Hüte, an einem sogar mit einem Schleier. Stabiler Mantel selbst glatten, glänzenden ‚[14]. Und die Soldaten führten Kommentare an sich gerichtet, „Huhn“, „turkey“, „Das wäre ein glatt sein ...“ Wie verhielten sich die Deutschen , wenn sie mit sowjetischen Truppen zu treffen? In dem Bericht der Stellvertreter.Chef der Politischen Haupt Direktion der Roten Armee Shikin an das Zentralkomitee der KPdSU (b) G. F. Aleksandrovu vom 30. April 1945 die Zivilbevölkerung von Berlin für das Personal der Kräfte der Roten Armee wurde gesagt: „Sobald unsere Truppen einen oder anderen Bereich der Stadt besetzen, Bewohner beginnen zu nach und nach auf die Straße gehen, fast alle von ihnen sind an den Ärmeln weiße Bandagen. Wenn Sie mit unseren Soldaten treffen, erhöhen viele Frauen ihre Hände, weinte und schüttelte mit Angst, aber einmal überzeugt von der Tatsache , dass die Soldaten und die Offiziere der Roten Armee sind nicht die gleichen , wie sie ihre faschistische Propaganda zog, Angst vergeht schnell, immer mehr Menschen auf die Straße gehen und bietet seine Dienstleistungen in jeder Hinsicht versuchen , ihre Loyalität gegenüber der Roten Armee zu betonen“. [4] Der größte Eindruck auf den Gewinnern aus Demut und Vorsicht Deutschen. In diesem Zusammenhang ist es notwendig , die Geschichte Mörtel N. A. Orlova zu bringen, schockiert das Verhalten der deutschen Frauen im Jahr 1945: „Niemand in minbate Deutschen nicht Zivilisten töten. Unsere NKWD war „pro-Deutsch“. Wenn das passiert, würde die Reaktion der Geheimpolizei zu solchen Exzessen schnell sein. Im Hinblick auf die Gewalt gegen die deutschen Frauen. Es scheint mir , dass einige, im Gespräch über das Phänomen der kleinen „übertreiben“. Ich habe eine Erinnerung an ein anderes Beispiel für die Art. Wir gingen in einigen deutschen Stadt, in den Häusern untergebracht. Erscheint "Frau", 45 Jahre, und fragt : "ger Kommandant." Führte sie zu Marchenko. Sie erklärt , dass für das Quartal verantwortlich ist und angezogen 20 deutsche Frauen für Sex (!!!) Service russischer Soldaten.Marchenko Deutsch verstanden und stand neben mir Kommissär Dolgoborodovu Ich übersetzte Bedeutung dessen , was ein Deutscher. Die Reaktion unserer Offiziere war wütend und ausfallend. Deutsch Frau fuhr mit ihr bereit für den Dienst „Loslösung“ . Im Allgemeinen betäubte die deutsche Vorlage an uns. Warten auf die Deutschen Guerillakrieg, Sabotage. Aber der Auftrag für diese Nation - „Ordnung“ - vor allem anderen. Wenn Sie einen Gewinner - , dass sie „auf den Hinterbeinen“ sind, und absichtlich und nicht durch Zwang. Das ist die Psychologie ... „[7]. Ein ähnlicher Fall führt ihre militärischen merkt David Samoilov: „In Arendsfelde wo wir nach unten gerade angesiedelt, war eine kleine Schar von Frauen und Kindern. Sie leitete die große bärtige deutsche Frau von etwa fünfzig Jahren - Frau Friedrich. Sie erklärte , dass ein Vertreter der Zivilbevölkerung, und fordert die übrigen Bewohner zu registrieren. Wir sagten , dass dies so schnell wie der Kommandant getan werden kann. - Es ist unmöglich, - sagte Frau Friedrich. - Es sind Frauen und Kinder. Sie müssen registriert sein. Zivilisten zu weinen und Tränen bestätigte ihre Worte. Nicht zu wissen , was zu tun ist , fragte ich sie in den Keller des Hauses zu nehmen, wo wir uns befinden. Sie totgeschwiegen in den Keller und dort platziert sie im Vorgriff auf die Behörden. - Herr Kommissar - sagte mir gefällig Frau Friedrich (ich war trägt eine Lederjacke). - Wir verstehen, dass die Soldaten kleine Bedürfnisse haben. Sie sind bereit - Frau Friedrich, - sie mit ein paar jüngeren Frauen zu schaffen ... Ich habe nicht das Gespräch mit Frau Friedrich „[17] fortsetzen. Nachdem er mit Frauen in Berlin sprechen 2. Mai schrieb 1945 Vladimir Bogomolov in seinem Tagebuch: „Wir sind nach einer der erhaltenen Gebäude ging. Alles ist ruhig, tot. Klopf, fragen zu öffnen. Sie können, dass im Flur Geflüster, dumpf hören und wurden aufgeregt zu reden. Schließlich öffnet sich die Tür. Zusammenzugekauert in einer engen Gruppe von Frauen ohne Alter erschrecken, niedrig und unterwürfig Bogen. Deutsch Frauen haben Angst vor uns, wurde ihnen gesagt, dass die sowjetischen Soldaten, vor allem Asiaten, werden sie vergewaltigen und töten ... Angst und Schrecken auf ihren Gesichtern. Aber manchmal scheint es, dass sie besiegt werden mögen - so ihr Verhalten zu verpflichten, ihre süß Lächeln und süße Worte. In diesen Tagen im Laufe der Geschichte, wie unsere Soldaten gingen an die deutsche Wohnung, bat um ein Getränk und ein Deutscher, kaum erblickte ihn, fiel sie auf das Sofa und zog die Strumpfhose“. [12] „Alle Deutschen verdorben. Sie haben nichts dagegen, dass mit ihnen schlafen „[10] - dieser Meinung war üblich in der sowjetischen Armee und verstärkt nicht nur durch viele gute Beispiele, aber ihre unangenehmen Folgen, die Militärärzte fand bald. Die Richtlinie des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front-Nummer 00343 / N-Verhältnis von 15. April 1945 heißt es: „Während des Aufenthalts von Truppen in feindliches Gebiet Fälle von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Soldaten stark gestiegen. Die Untersuchung der Ursachen dieser Situation zeigt, dass sexuell übertragbare Krankheiten unter den Deutschen weit verbreitet sind. Deutschen zum Rückzug, und jetzt, im besetzten Gebiet von uns, den Weg der künstlichen Infektion nahm mit Syphilis und Gonorrhoe deutschen Frauen um große Taschen für die Verbreitung von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Soldaten der Roten Armee“zu schaffen. [1] Der Kriegsrat des 47. Armee, 26. April berichtete 1945, dass „in dem Monat März die Zahl der sexuell übertragbare Krankheiten unter den Soldaten mit im Vergleich zu Februar gestiegen ist. viermal. ... Der weibliche Teil der deutschen Bevölkerung in den von 8-15% geschlagen befragten Bereiche. Es gibt Fälle, in denen der Feind links sind vor allem Patienten mit sexuell weiblich Deutschen übertragbarer Krankheiten Soldaten zu infizieren „[2]. Um wurde das Dekret des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front Nummer 056 vom 18. April 1945 zur Prävention von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Truppen der 33. Armee der Beipackzettel lesen freigegeben zu implementieren: „Genossen, Soldaten! Sie versuchen die Deutschen, deren Männer gingen um alle öffentlichen Häuser Europas, sie selbst infiziert und ihre Deutschen infizieren. Vor Ihnen und den Deutschen, die den Feind absichtlich Geschlechtskrankheit verlassen und diese Ausgabe Soldaten der Roten Armee nach unten zu verbreiten. Wir müssen verstehen, dass unser engen Sieg über den Feind, und dass bald werden Sie zu ihren Familien zurückkehren können. Was also wird sich die Augen eng derjenige, der Infektionskrankheit im Auge bringen? Können wir, um die Soldaten der heroischen Roten Armee, eine Quelle von Infektionskrankheiten in unserem Land? NEIN! Für den moralischen Charakter der Soldaten der Roten Armee muß so rein sein wie das Aussehen von seinem Geburtsort und Familie! „[6]. Praktisch Deutschen sind am meisten besorgt über die Frage der Lebensmittelversorgung, um von ihm, sie waren buchstäblich alles bereit. Zum Beispiel kann ein Doktor der Medizin Kalisturh im Gespräch mit seinen Kollegen über die Frage der Beziehung der Roten Armee an der deutschen Bevölkerung, sagte: „Wir können nicht darüber hinwegtäuschen kann, dass ich persönlich die schlechte Haltung der einzelnen russischen Soldaten an unsere Frauen gesehen, aber ich sagte, dass der Krieg schuld, und die meisten das Wichtigste ist, dass unsere Soldaten und vor allem der SS in Bezug benommen auf die russischen Frauen viel schlechter sind. - Und dann übergangslos er hinzugefügt: -. Ich bin sehr besorgt über das Essen Problem“[5]. Selbst in den Erinnerungen Lva Kopeleva, verärgert die Fakten von Gewalt zu beschreiben und zu Plünderungen der sowjetischen Truppen in Ostpreußen, gibt es Linien, die die andere Seite der „Beziehung“ mit der lokalen Bevölkerung widerspiegeln: „Die Geschichte des Gehorsams, Unterwürfigkeit, kriecherischen Deutschen: siehe, sie sagen, sie haben, für ein Laib Brot, und die Ehefrauen und Töchter verkaufen“. [14] Fastidious Ton, wie Kopelev trägt diese „Geschichten“ impliziert ihre Unzuverlässigkeit. Sie werden jedoch von vielen Quellen bestätigt. Vladimir Gelfand in seinem Tagebuch beschrieb seine Balz von einem deutschen Mädchen (Aufnahme von sechs Monaten nach dem Ende des Krieges, den 26. Oktober 1945, aber immer noch sehr charakteristisch): „Ich wollte viel Petting ziemlich Margot genießen - ein paar Küsse und Umarmungen waren nicht genug. Ich habe mehr erwartet, aber nicht wagte, zu fordern und darauf bestehen. Die Mutter des Mädchens war mit mir zufrieden. Darauf können Sie wetten! Auf dem Teil meiner Familie Altar des Vertrauens und des guten Willens gebracht wurden Süßigkeiten und Butter, Wurst, lieben deutschen Zigaretten. Bereits die Hälfte dieser Produkte genug, um einen guten Grund zu haben, und das Recht auf alles, was mit ihrer Tochter auf die Mutter in die Augen zu tun, und sie würde nichts dagegen sagen. Für Lebensmittel heute noch mehr Leben und sogar ein junger und netter chuvstvennitsy als sanfte Schönheit Margot „[13]. Interessante Tagebucheinträge links australischen Kriegs Osmar White, der in 1944-1945 in Europa in den Reihen der 3. US-Armee von George Paton befohlen war. Hier ist, was er in Berlin im Mai 1945 schrieb, nur wenige Tage nach dem Ende des Angriffs: „Ich ging durch das dunkele Theater, mit der Start“ Femina „in der Nähe von Potsdammerplatts. Es war ein warmer und feuchter Abend. In der Luft lag der Geruch von Abwasser und verwesenden Leichen. „Femina“ Fassade wurde in vier Sprachen mit futuristischen Bildern von Nacktheit und Ankündigungen. Tanzsaal und Restaurant wurden mit russischen, britischen und amerikanischen Offizieren besetzt, die die Frauen begleitet (oder der Jagd nach ihnen). eine Flasche Wein kostete $ 25 Hamburger aus Pferdefleisch und Kartoffeln - $ 10, eine Packung amerikanischer Zigaretten - ein erstaunlicher $ 20. Cheeks Berlin Frauen hatten so ihr und geschminkten Lippen gemalt, dass es schien, dass Hitler den Krieg gewonnen hatte. Viele Frauen waren Seidenstrümpfe. Lady-Herrin eröffnete den Konzertabend in Deutsch, Russisch, Englisch und Französisch. Dies löste eine Verspottung von dem russischen Artilleriehauptmann, der neben mir saß. Er beugte sich zu mir und sagte in gutem Englisch: „Eine solche schnellen Übergang von der nationalen auf die Internationalist! Bomb RAF - ausgezeichneter Professor, ist es nicht "" [21] ?. Gesamteindruck der europäischen Frauen unter dem sowjetischen Soldaten vorherrschenden - gut gepflegt und gut gekleidet zur Verfügung, egoistisch, loser oder feige (im Vergleich mit dem erschöpften Lands Krieg in halbverhungerten hinten, im befreiten von der Besetzung der Länder und Tunika Front Freunden Trage von verblasste) unterwürfig. Ausnahmen waren jugoslawische und Bulgarisch. Schwere und asketisch jugoslawischen Partisanen als Kameraden in den Armen wahrgenommen und wurden unantastbar betrachtet. Und die Strenge der Moral in der jugoslawischen Armee gegeben, „Guerilla-Mädchen, sahen wahrscheinlich auf der LVP (outdoorsy Feld Frau - ES.), Als besonderer, böser sort“ [18; 99]. Über bulgarischen Boris Slutsky erinnerte dies: „Nachdem die ukrainische Selbstzufriedenheit nach rumänischer Ausschweifung schwerer Unverfügbarkeit der bulgarischen Frauen traf unsere Leute. Fast rühmte sich niemand Siege. Es war das einzige Land, in dem die Beamten für einen Spaziergang sehr oft Männer begleitet, so gut wie nie - Frauen. Später waren die Bulgaren stolz, wenn man ihnen sagte, dass die russische für die Braut nach Bulgarien zurückkehren werden - die einzigen, die in der Welt, bleibt sauber und intakt „, [18; 71]. Angenehmer Eindruck hinterließ eine tschechische Schönheit, freudig die sowjetischen Soldaten-Befreier begrüßt. Verwirren Tanker mit Öl und mit dem Staub von Kampffahrzeugen bedeckt, geschmückt mit Kränzen und Blumen, sprachen sie untereinander: „Something Braut Tanks zu reinigen. Und ihre Mädchen, wissen selbst, befestigen. Gute Leute. Solcher Frieden der Menschen nicht gesehen haben. „Die Freundlichkeit und Gastfreundschaft der Tschechen war aufrichtig. „- Wenn es möglich wäre, würde ich alle Soldaten und Offiziere der Roten Armee küssen, weil sie meine Prag befreit - unter dem Gesamt freundlich und Genehmigung Lache sagte ein Mitarbeiter der Prageren Straßenbahn“ [15; 439], - beschrieben die Atmosphäre in der tschechischen Hauptstadt und befreite Stimmung der Anwohner 11. Mai 1945 Boris Polevoy. Aber auch in anderen Ländern, durch die die Gewinner der Armee übergeben, der weibliche Teil der Bevölkerung nicht die Ursache zu respektieren. „In Europa, eine Frau geändert hingegebenen vor allen anderen - schrieb Boris Slutsky. - Ich habe immer erstaunlich, verwirrend, Leichtigkeit beschämend Leichtigkeit der romantischen Beziehungen verwirrend. Decent Frauen, natürlich, selbstlos, wie die Prostituierte - voreilig Verfügbarkeit, Lust Zwischenschritte zu vermeiden, nicht interessiert Motive mit ihnen einen Mann, der auf eine Annäherung drängen. Wie die Menschen in dem ganzen Lexikon der Liebeslyrik von drei obszönen Worten gelernt werden, fuhren sie die ganze Sache zu einer Reihe von Körperbewegungen, was zu Ärger und Verachtung aus den unerfahrenen unseren Offizieren. Beschränke Motive waren nicht Ethik und die Angst vor dem Auftraggeber, die Angst vor der Öffentlichkeit, vor der Schwangerschaft „[18; 177-178] - und er fügte hinzu, dass bei der Eroberung der Bedingungen der „allgemeiner Korruption abgedeckt und versteckte Funktionen der weiblichen Verderbtheit, machte sie unsichtbar und nestydno“ [18; 180]. unter den Motiven jedoch, dass trotz aller Verbote und harten Befehl des sowjetischen Befehl zur Verbreitung der „International Love“ trug, gab es mehrere: weibliche Neugier für „exotische“ Liebhaber und noch nie da gewesenen Großzügigkeit der russischen an das Objekt ihrer Sympathie, um sie von den niggardly europäischen Männern unterscheidet. Leutnant Daniel Zlatkin am Ende des Krieges war in Dänemark, auf der Insel Bornholm. In einem Interview sagte er, dass das Interesse der russischen Männer und Frauen in Europa einander gegenseitig war: „Wir haben nicht eine Frau gesehen, aber es war notwendig. Und wenn nach Dänemark kam, es ist kostenlos, bitte. Sie wollten sehen, zu erleben, versuchen, das russische Volk, was es so ist, und Art gedreht von besser als die Dänen. Warum? Wir haben selbstlos und freundlich gewesen. Ich habe eine Schachtel Pralinen in polstola, ich habe 100 Rosen eine fremde Frau Geburtstag. „[8]. Zur gleichen Zeit, dachten nur wenige Menschen über eine ernsthafte Beziehung, Ehe, aufgrund der Tatsache, dass die sowjetischen Führung ihre Position klar zu diesem Thema definieren. Das Dekret des Militärrats der 4. Ukrainischen Front am 12. April 1945 heißt es: „1. Erklären Sie alle Offiziere und sämtliches Personal der Truppen, dass die Ehe mit ausländischen Frauen ist illegal und streng verboten. 2. Auf allen Fällen von militärischer Ehe mit ausländischen Frauen, sowie die Links unserer Menschen mit feindlichen Elementen fremder Länder sofort auf Befehl kommunizieren, um die Täter zur Rechenschaft für den Verlust von Wachsamkeit und Verletzung der sowjetischen Gesetze“. [11] zu halten Leitlinie Leiter der Politischen Abteilung der 1. Weißrussische Front am 14. April 1945 hieß es: „Nach dem Chef des NGO Mitarbeiters im Zentrum Adresse weiterhin Aussagen der Armeeoffiziere erhalten Ehen mit Frauen aus dem Ausland zu genehmigen (Polkas, Bulgaren, den tschechischen und et al.). Diese Tatsachen sollten als Abstumpfung der Wachsamkeit und Abstumpfung der patriotischen Gefühle in Betracht gezogen werden. Es ist daher notwendig, in der politischen und Bildungsarbeit auf die profunde Erklärung der Unzulässigkeit solcher Handlungen seitens der Offiziere der Roten Armee zu ziehen. Erklären Sie das gesamte Offizierskorps, war nicht klar, die Nutzlosigkeit solcher Ehen, Unvernunft heiraten ausländische Frauen, einschließlich der direkten Verbot, und einen einzigen Fall zu verhindern“. [3] Und Frauen sind sie nicht mit Illusionen über die Absichten ihrer Kavaliere amüsiert. „Anfang 1945 sogar die dümmste ungarische krestyanochki nicht unsere Versprechen glauben. Evropeyanki war bereits die Tatsache bewusst, dass wir nicht erlaubt, einen Ausländer zu heiraten, und ich vermute, dass es eine ähnliche Bestellung ist auch über den gemeinsamen Auftritt des Restaurant, Kinos und so weiter. N. Das ist nicht sie unsere Lovelace nicht aufhören zu lieben, aber gab diese Liebe ein rein „ouaydumny "(. fleshly - ES) Zeichen" [18; 180-181] - schrieb Boris Slutsky. Im Allgemeinen sollte erkannt werden, dass das Bild der europäischen Frauen, die sie von den Soldaten der Roten Armee in den Jahren 1944-1945, mit wenigen Ausnahmen war sehr weit von der Gestalt des Leidens in Ketten mit den Händen, mit der Hoffnung, mit dem sowjetischen Plakate gesehen gebildet wurden „Europa wird frei sein!“. QUELLEN 1. Die Richtlinie des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front - Nummer 00343 / N - Verhältnis von 15. April 1945 über Maßnahmen das Auftreten von sexuell übertragbaren Krankheiten unter den Soldaten // Bogomolov V. O. Mein Leben zu verhindern, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Moderne . 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo / 02.html 2. Richtlinie des Militärrats des 47. Armeekommandant und der Chef der Politischen Abteilung des 77. Infanterie - Corps am 26. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html 3. Leitlinie früh. Politische Verwaltung der 1. Belorussischen Front, Generalleutnant Galadzheva am 14. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, Oder Sie träumen von mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html 4. Bericht an den Stellvertreter. Chef der Politischen Haupt Direktion der Roten Armee Shikin in der KPdSU (b) G. F. Aleksandrovu vom 30. April 1945 die Zivilbevölkerung in Berlin für das Personal der Roten Armee // Russisches Staatsarchiv für sozio-politische Geschichte. F. 17. Op. 125. 321. D. L. 10-12. 5. Bericht von Ivan Serova L. P. Berija auf 1945.04.06, über die Arbeit für den Monat Mai, die Bevölkerung von Berlin // Staatsarchiv der Russischen Föderation zu schaffen, durchgeführt. F. p-9401. Op. 2. D. 96. L. 203. 6. Bericht an den Chief Dep. Agitation und Propaganda Chef des politischen Oberstleutnants Rutes 33. Armee am 27. April 1945 über das Programm der Umsetzung des Dekrets des Kriegsrat der 1. Weißrussische Front Nummer 056 vom 18. April 1945 zur Prävention von sexuell übertragbaren Krankheiten in der Armee Truppen Bogomolov // VO mein Leben, Oder Sie träumte mir? .. // Unsere modern. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://mi-litera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/02.html 7. Interview N. A. Orlova [electronic resource]. Zugang: http://www.iremember.ru/minometchiki/orlov-naum-aronovich/stranitsa-6.html 8. Interview mit D. F. Zlatkinym am 16. Juni 1997 // Persönliches Archiv des Autors. 9. Schreiben der aktuellen Mitglieder der Armee G. A. Yartsevoy von 1945.02.24, der // Zentralarchiv des Ministeriums für Verteidigung. F. 372. Op. 6570 D. L. 76. 86. 10. Politdonesenie am 26. April 1945 mit der Fertigstellung des Personals der 185. Infanteriedivision, Genosse Richtlinie. Stalin Nummer 11072 am 20. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/01.html 11. Beschlussfassung des Kriegsrat der 4. Ukrainischen Front am 12. April 1945 // Bogomolov V. O. Mein Leben, oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http: // Militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/04.html REFERENZLISTE 12. Bogomolov VO Mein Leben, Oder träumen Sie mit mir? .. // Unsere Contemporary. 2005. Nummer 10-12; 2006. № 1 [Electron Ressource]. Zugang: http://militera.lib.ru/prose/russian/bogomolov_vo/03.html 13. Gelfand VN Diaries 1941-1946 [electronic resource]. Zugang: http://militera.lib.ru/db/gelfand_vn/05.html 14. Kopelev L. immer behalten: In 2 Bücher. Vol. 1. Ch 1-4. M:. Terra, 2004, Kap. 11, 12 [Elektronische Ressource]. Zugang: http://lib.rus.ec/b/137774/read#t15 15. Feld B. Befreiung von Prag // Von der Sowjet Information Bureau. Journalismus und Essays der Kriegsjahre. 1941-1945. T. 2. 1943-1945. M:. ALP, 1982. 478 p. 16. Rodin A. Dreitausend Kilometer im Sattel. Diaries. M:. IPO Profizdat, 2000. 176 p. 17. D. Samoilov Benutzer von einem Ausführungsbeispiel. Militärische Memos // Aurora. Nummer 2. 1990, S. 50-96. 18. Slutsky B. über den Krieg. Gedichte und Balladen. SPb. LOGO, 2000. 352 p. 19. Smolnikov FM ist im Krieg! Tagebuch eines Kriegsveteran. Briefe von der Front. Klassische M:. Plus, 2000. 310 p. 20. Chukhray G. My War. M:. Algorithmus, 2001. 304 p. 21. Weiß O. Conquerors' Straße: Ein Eyewitness Account von Deutschland 1945 Cambridge University Press, 2003 [1996]. XVII, 221 pp. [Elektronische Ressource]. Zugang: http://www.argo.net.au/andre/osmarwhite.html E. S. Senyavskaya, Doktor der Geschichtswissenschaften, die führenden Forscher, Institut für russische Geschichte.

RĂZBOIUL PENTRU TRECUT

ВОЙНА ЗА ПРОШЛОЕ

NU EXISTĂ NIMIC MAI ACTUAL DECÎT ISTORIA

.

MENIU

КАКИМИ ВИДЕЛИ ЕВРОПЕЙСКИХ ЖЕНЩИН СОВЕТСКИЕ СОЛДАТЫ И ОФИЦЕРЫ (1944–1945 ГОДЫ)?

NU EXISTĂ NIMIC MAI ACTUAL DECÎT ISTORIA

.

MENIU

Was haben die europäischen Frauen sowjetische Soldaten und Offiziere GESEHEN (1944-1945 Jahre)?