|
||
Олег Витальевич Будниицкий
— писатель, советский и российский историк, специализирующийся на
российской истории второй половины XIX—XX веков. Доктор
исторических наук, профессор, директор Международного центра истории и
социологии Второй мировой войны и её последствий НИУ ВШЭ, член
Европейской академии, главный редактор ежегодника «Архив
еврейской истории». В новом выпуске "Книжного казино" - Олег Будницкий, доктор исторических наук. Ведущий – Никита Василенко, а также Николай Александров, литературный обозреватель, с регулярной рубрикой «Книжечки». |
||
|
||
|
||
Н. ВАСИЛЕНКО: Суббота, 16 апреля, YouTube-канал «Дилетант», у микрофона Никита Василенко. Приветствую всех зрителей нашей программы. И как всегда на своём месте «Книжное казино. Истории». Напомню, что нам важна ваша поддержка, поэтому подписывайтесь, распространяйте видео, делитесь с друзьями, ставьте лайки. И также я представлю своего режиссёра, который мне сегодня помогает, — это Александр Лукьянов. Спасибо ему. Кроме того, не забывайте, что у нас есть книги в нашем электронном магазине. Сегодня в том числе о книгах оттуда, из этого магазина, пойдёт речь. Многие уже раскуплены, но мы всегда обновляем наш ассортимент. В прошлый раз в этом эфире, в эфире нашей программы мы встречались с Людмилой Улицкой. Мы говорили с ней о том, как оставаться человеком на фоне страшных потрясений. Весь разговор то и дело мы сводили к каким-то историческим параллелям, каким-то примерам из истории. Я подумал, что в ближайшем выпуске, то есть сегодняшнем, мне важно позвать человека, который разбирается в истории, и я с радостью приветствую в нашей виртуальной студии автора книг «Люди на войне», «Другая Россия», доктора исторических наук Олега Будницкого. Олег Витальевич, здравствуйте! О. БУДНИЦКИЙ: Здравствуйте. Н. ВАСИЛЕНКО: Мы сейчас начнём нашу беседу. Я ещё сразу сделаю небольшой анонс. Есть и третья книга Олега Витальевича — новинка, о которой мы тоже обязательно поговорим, но пока я её придержу в маленьком секрете от вас. Мне хотелось начать с теоретических вопросов. Олег Витальевич, насколько справедливо утверждение, что история движется по спирали? О. БУДНИЦКИЙ: Не слишком справедливо, с моей точки зрения. Можно, конечно, на очень таком длительном историческом отрезке найти какие-то подобия, параллели и повторения кажущиеся. На самом деле история уникальна, в этом её отличие от, скажем, физики или химии. И вообще наук гуманитарных от наук точных и естественных. Там действуют некоторые закономерности, которые действуют всегда и всюду. В истории всё определяют действия людей в конкретных обстоятельствах, конкретных людей. И всё может пойти совсем не так, как, казалось, должно было бы пойти. Может быть, в худшую сторону, может быть, в лучшую сторону, но не так. И все аналогии в истории хромают. В чём-то есть сходство тех или иных, скажем, режимов или исторических личностей, но в целом всё, конечно, индивидуально и уникально. И в этом есть и интерес, и прелесть, и ужас нашей науки, если угодно. Н. ВАСИЛЕНКО: Второй тогда теоретический вопрос. Персонифицированный подход к изучению истории, особенно нашей истории, где мы всегда как, в том числе, как ученики, как школьники сталкиваемся с тем, что изучаем всё произошедшее через призму изучения правления того или иного лидера страны на тот момент. Вот в этом персонифицированном подходе больше пользы или вреда, на ваш взгляд? О. БУДНИЦКИЙ: Нет ни того, ни другого. Это вообще не те категории для историка — больше пользы или вреда. В чём задача историка, собственно говоря? Понять, что происходило, и, во-вторых, почему это происходило. Второе гораздо сложнее, чем первое. Естественно, что в истории мы изучаем и общество, и, скажем так, экономику, мы изучаем какие-то социальные слои, психологию, если угодно, и так далее. И изучаем действия конкретных личностей. Почему в истории России очень много внимания уделяется персоналиям? Потому что, увы, у нас в истории очень силён этот персоналистский момент. Я напомню, что, собственно говоря, страна была самодержавной до 17 октября 1905 года. Потом она как бы перестала быть самодержавной, стала как бы конституционной монархией. При том, что власть императора была, конечно, колоссальна и очень слабо сдерживалась какими-то институциями вроде Государственной думы. Ну, и в советский период, в общем, произошло воспроизводство до некоторой степени этой модели. И власть генсека была (во всяком случае, в сталинский период, да и в ленинский) практически абсолютной и существенно превышала, между прочим, уровень власти абсолютных монархов российских. Во всяком случае, эпохи послепетровской. Так что изучение персоналии неизбежно, и оно многое объясняет, на самом деле. Н. ВАСИЛЕНКО: И вот я как раз теперь хочу перейти к одной из тех книг, которые я уже упоминал, — это «Люди на войне», вышедшая в издательстве «Новое литературное обозрение». И уже во вступлении есть вопрос: почему люди кажутся безликими статистами в битве держав и вождей? И один из тех источников, который убирает это обезличивание, — это, конечно, дневники. Дневники свидетелей, дневники участников событий. И тут у меня сразу два вопроса: в чём ценность дневника и можно ли говорить, что дневник, например, маршала Победы и рядового бойца будут равновесны в историческом контексте? О. БУДНИЦКИЙ: Да, будут равновесны. В каком плане: дневник маршала… На самом деле, по-моему, нам известен только один такой дневник — это дневник будущего маршала Ерёменко. И то, который он вёл, в общем, достаточно нерегулярно — понятно, он командовал фронтами, был ранен и прочее. Это позволяет нам понять разные уровни событий, разные уровни ощущений и действий людей на войне. Очень долго у нас преобладала — я имею в виду, в Советском Союзе, в постсоветский период, и преобладает, — точка зрения богов и героев. Что сделал тот, что подумал этот. Я напомню, что серии военных мемуаров были очень популярны в советское время. В основном это были генеральские мемуары, написанные, как правило, не самими генералами. Знаменитые воспоминания маршала Жукова в значительной степени, конечно, изложены литературными редакторами, и где там голос самого Жукова, а где сглаженный текст — это большой вопрос. Не говоря уже о многочисленных цензурных вырезках, вставках и так далее. Что касается дневников. В чём ценность? Это наиболее аутентичный источник по истории не только войны, вообще по истории. Ведь люди писали здесь и сейчас. Человек, который делал записи, не знал нередко, доживёт ли до следующего дня или даже до сегодняшнего вечера или дня. Есть такие дневники, попадаются. Скажем, дневник Георгия Славгородского. Я о нём пишу в этой книге, очень необычный человек. Он поставил дату, когда сделать следующую запись, и до этой даты не дожил. Это был январь 1945 г., уже в Польше. Он погиб в конце января 1945 г., посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. И он вёл дневник. Такой новый советский интеллигент из глубинки, из Ростовской области, получивший педагогическое образование, учитель, преподаватель русского языка и литературы. При этом он писал совершенно чудовищно по-русски, что немножко говорит об уровне этого образования. Он мечтал быть писателем и, возможно, новым Львом Толстым. Он напишет новую «Войну и мир» — он в своём дневнике замечает. Но лучше всего ему удавалось не писать, а воевать. И он даже так и пишет: опять увлёкся войной. И он прошёл путь от сержанта до майора, командира батальона. Это всё-таки не такое частое явление. Был совершенно прекрасным воякой, хотя мечтал совсем о другом. Мечтал о любви, о мирной жизни, о том, чтобы выпивать с товарищами и писать книжки. Это всё отражено в его дневнике, это замечательный совершенно текст. И он говорит нам и о людях на войне, и о самой этой войне: какой она была, как люди её воспринимали. Славгородский начинал воевать в 1941 г., и у него есть замечательный записи о первых тяжелейших месяцах войны, о Сталинградской битве, в которой он поучаствовал. Увы, жизнь его закончилась в январе 1945 г. Н. ВАСИЛЕНКО: Олег Витальевич, вы привели пример Славгородского, его дневника, а есть ли дневники, которые помогли историкам переосмыслить какие-то события Великой Отечественной и Второй мировой войны, то есть необязательно наших соотечественников, а кого-то, может быть, из-за границы? О. БУДНИЦКИЙ: Вы знаете, я хотел бы сосредоточиться на нашей истории. Дневников много, на самом деле, которые велись за границей, скажем, в Германии. У нас ведение дневников не приветствовалось, мягко говоря, и вообще любых записей. В Германии, напротив, пожалуйста, это даже поощрялось, и сохранилась довольно обширная литература, которая показывает формирование психологии этих вот покорителей мира и так далее. У нас, хотя формального приказа о запрете ведения дневников не было, это, как правило, не разрешалось в рамках общего соблюдения секретности. В некоторых случаях, конечно, на это не обращали внимания. Дневники очень разные. Владимира Гельфанда дневник, который я издал, — это огромный такой том, 750 страниц с комментариями. И очерк о Гельфанде в этой книжке, «Люди на войне». Он вёл дневник с довоенных времён ещё, со школы, выпускного класса, и до 1946 г., до того времени, когда он был офицером оккупационной армии советской в Германии. И это потрясающе интересный дневник, поскольку это очень такой наивный парень. Когда начинается война, что он записывает: ну, да, теперь, видимо, каникулы придётся провести по-другому. Вот первая мысль, которая ему приходит в голову. Для такого человека, который прошёл эту войну, это дневник очень наивного парня такого, откровенного, тоже мечтающего стать литератором. Очень многие из тех, кто вели дневники, мечтали стать литераторами впоследствии, вели какие-то записи в этом плане. Он записывает такие вещи, которые, наверное, взрослый человек или более, скажем так, умный человек не стал бы даже на бумаге фиксировать, даже для себя хотя бы. Ведущий дневник где-то понимает, что он пишет не только для себя. Это чрезвычайно интересно: быт и нравы в армии и не в армии, отношение людей к происходящему. Он до мозга костей советский человек, такой комсомолец, потом коммунист молодой. При этом он с некоторым ужасом записывает… Дело происходит, опять же, на Дону, там, где когда-то гремела Гражданская война, где были очень сложные отношения к советской власти, потом раскулачивание и всё такое прочее. И вот, провоевав там какое-то время, несколько недель, он говорит: первый раз услышал слово «наши». То есть Красная армия, которая пришла освобождать. Там «русские» и «немцы», «наши» там не называют. Вот такая запись достаточно любопытная. И он записывает, например, о колоссальном уровне антисемитизма, который был в советском обществе и в Красной армии, в том числе во время войны. И это парадокс: армия, которая победила фашизм, освободила Освенцим и так далее. Он на своей шкуре испытал эти антисемитские проявления. И, конечно, совершенно уникален его дневник германского периода. Это настолько интересно. Он сначала ведь вышел по-немецки — та часть дневника, которая посвящена Германии, — и разошёлся в Германии каким-то огромным тиражом, больше 80 тыс. экземпляров. После этого он уже вышел в полном виде на русском языке, подготовленный моими сотрудниками и вашим покорным слугой. Это такой срез истории войны, который может быть отражён только людьми, которые в этой гуще, которые не знают ещё, как положено писать о войне, нет официального канона. И хотя временами они срываются на официальный язык какой-то, как правило, это записи того, что человек ощущает. Н. ВАСИЛЕНКО: А вот всякие проявления: «Да здравствует наш вождь, да здравствует товарищ Сталин» — это какой-то страх прорывается? О. БУДНИЦКИЙ: По-разному. Вот, например, тот же Гельфанд, как я сказал, до мозга костей советский человек. Он видит всякие ужасы, безобразия и прочее, и он никак это не увязывает с личностью Сталина. И после войны там какие-то выборы очередные в Верховный Совет и так далее, он пишет: «Сталин — солнце моё большое». Вот так он пишет. Всё хорошее в жизни связано с вождём, а всё плохое — как-то это вопреки вождю. Ну, это такая стандартная более-менее психология. В некоторых дневниках ни родина, ни партия, ни Сталин вообще не упоминаются. Вообще. Просто это за пределами интересов людей, они живут сегодняшним днём и записывают. Например, очень интересный дневник Павла Элькинсона, сержанта. Тетрадка, по существу, полторы тетрадочки. Он почему начал писать в дневник? Он воевал с 1942 г., был на фронте. Поскольку он оказался за границей, его часть пересекла Прут. Он записывает: никогда в жизни, наверное, не буду больше за границей, надо записать свои впечатления. Вот такой интересный военный «туризм». И он побывал в Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии и Австрии. И описывает свои впечатления от встреч с людьми, от быта и культуры, от женщин. Ну, как же, тема женщин там проходит, как в любом солдатском дневнике, красной нитью. Николай Никулин в своих замечательных воспоминаниях, многим известных, может быть, написанным 30 лет спустя после Победы в стол, поскольку понятно, что такого рода тексты не могли быть изданы при советской власти, пишет, что основными темами солдатских разговоров (значит, и интересов) были смерть, жратва и секс. И вот это мы видим, красной нитью проходящее в дневниках. То есть людей интересует самое важное, на самом деле, что было в их военной жизни. Н. ВАСИЛЕНКО: А фантазии о будущем, мечты? О. БУДНИЦКИЙ: Ну, бывают. Я говорил о мечтах Георгия Славгородского или там ещё людей. Люди очень часто живут сегодняшним днём, и некоторые явно ведут дневники не только для того, чтобы записать свои впечатления, некоторые от одиночества, как Гельфанд. Он пишет: «Дневник, приятель дорогой». Он совершенно одинок, как-то плохо сходится с людьми. Тут проблема не только этих людей, но и его лично, такого эгоцентрика. Загадывать наперёд очень сложно, особенно если это дневники людей, реально участвующих в сражениях, людей, которые на передовой или совсем близко к передовой. Скажем, Георгий Славгородский — это пехотинец, Владимир Гельфанд — это миномётчик, хуже этого только пехота, это самый такой, что называется, передок. Павел Элькинсон — он артиллерийский разведчик, то есть тот, кто корректирует огонь и находится на опасной точке. Тем не менее умудряются записывать. У Элькинсона в дневнике есть одна такая совершенно потрясающая запись. Это Венгрия, они форсируют Дунай, там очень тяжёлые бои — а в Венгрии были очень тяжёлые бои в 1945 г., очень тяжело это давалось, 120 дней была осада Будапешта и тяжёлый очень штурм. И в один день погибают четверо его товарищей. И он записывает: «Когда же моя очередь?». Он не очень надеется дожить до конца войны, а это уже 1945 г., январь-февраль. Так что мечты там какие-то бывают как раз о будущем, но я бы не сказал, что это какая-то основная тема, этого почти нет. Н. ВАСИЛЕНКО: Хочется поговорить о других источниках. Это официальные документы. Чаще всего в контексте Великой Отечественной войны мы вспоминаем пакт Молотова-Риббентропа, и вот на его примере хочется разобрать вопрос верификации. Многие даже, несмотря на то, что пакт и секретные протоколы рассекретили, до сих пор отказываются верить в их правдивость. Да, есть отдельные категории людей, которые уже приняли эти документы, говорят, что так и надо было, что это позволило сохранить время, ресурсы и прочее, прочее, прочее. Но есть люди, которые говорят, что это в своё время Хрущёв переписал, Горбачёв, не знаю, Ельцин… И вот не готовы поверить, что такие документы были. Вопросы верификации — как донести до обывателя, что этот документ существует и он настоящий? О. БУДНИЦКИЙ: Никак. Это вопрос веры. Конечно, у нас есть оригинал. Вы, наверное, не помните эту историю, когда в 1989 г. юбилей был пакта Молотова-Риббентропа и секретных протоколов к нему. В самом пакте о ненападении между СССР и Германией нет ничего криминального. «Криминальная» часть — это секретные протоколы к этому пакту. Это было, с моей точки зрения, величайшей ошибкой, допущенной Сталиным, ибо это было, конечно, лично его решение — эти документы подписать. Но я в одном из очерков, который открывает книгу, анализирую, что принесло это Германии и что принесло Советскому Союзу. Конечно, Германия в колоссальной степени выиграла от этого пакта, и если посмотреть, что приобрёл Советский Союз — чисто прагматически, я моральную сторону отбрасываю, — Западную Украину, Западную Белоруссию, Прибалтику, часть Финляндии и какие-то кусочки: Северная Буковина, Бессарабия. И что получила Германия: Францию, Бельгию, Голландию и далее по списку, с их мощной промышленностью, ресурсами и так далее. И, конечно, Германия в колоссальной степени выиграла от этого договора, обеспечив себе отсутствие восточного фронта. Конечно, за это пришлось расплатиться в 1941 г. По поводу подлинности или неподлинности. Это всегда отрицалось в советское время, что не было никаких договорённостей и всё это враньё. Понятно, что договорённость с нацистской Германией — это, я считаю, был самый страшный удар по репутации вообще коммунистического режима и лично товарища Сталина. И это всегда отрицалось. Дело в том, что они были опубликованы, эти тексты, по фотокопиям, которые обнаружили американцы среди других материалов германского министерства иностранных дел и всего такого прочего. Они были опубликованы, когда началась холодная война. На Нюрнбергском процессе это не обсуждалось, просто сразу отметалось и всё. Когда началась холодная война, то они и опубликовали эти протоколы. В СССР издали огромным тиражом историческую справку под названием «Фальсификаторы истории», в которой, практически не упоминая даже этих протоколов, чтобы какое-то знание не проникло об этом, что называется, в массы… Н. ВАСИЛЕНКО: Просто создать информационный шум, такую завесу. О. БУДНИЦКИЙ: Да-да-да. В общем, как-то это дело отрицал. И вот в 1989 г. на Съезде народных депутатов выдвигается предложение денонсировать эти самые секретные протоколы пакта Молотова-Риббентропа, вообще всю эту договорённость. И народные депутаты голосуют против сначала, потому что нет же их. Что мы будем голосовать, денонсировать то, чего нет. Это был скандал. И тут появляется, по-моему, Александр Яковлев тогда, который был ответственен за историческую часть и говорит: ну, вы знаете, вот тут товарищи поискали и нашли. И предъявляет эти самые документы, которые вполне себе всё это время — и это одна из самых удивительных историй — этот самый компрометирующий, с моей точки зрения, советскую власть документ не был уничтожен и хранился. Где? Хранился в особой секретной папке генерального секретаря. Н. ВАСИЛЕНКО: То есть по наследству передавалось от секретаря до секретаря. О. БУДНИЦКИЙ: Передавалось, совершенно верно. Значит, и когда: смотрите, вот они, на самом деле существуют, их денонсировали. Уже после падения коммунистического режима в журнале «Вопросы истории» факсимильно были опубликованы эти секретные протоколы, и они неоднократно перепечатывались. Есть прямо факсимиле, неверующие могут взять и посмотреть. Конечно, можно сочинить, что это тоже подделали, но это, так сказать, за пределами исторического сознания, это вопрос веры. Н. ВАСИЛЕНКО: Что ж, тогда оставим этот вопрос в категории веры, и будет вам да по вере вашей. О. БУДНИЦКИЙ: Я тут хочу сказать, кстати, об архивных документах. Нужно понимать, есть такое наивное представление, что откроются архивы… Архивы в очень существенной степени открыты. На самом деле, у нас сейчас столько документов, что если историки возьмутся сейчас их изучать, то не хватит их жизней и даже жизней детей и внуков. Это колоссальные массивы, это вопрос отбора того, что считаешь более важным, менее важным и так далее. Но очень многое остаётся закрытым, это совершенно верно. Очень многие вещи остаются закрытыми. То, что хранится в архиве ФСБ, некоторые документы Главного политического управления Красной армии и так далее. Тем не менее очень многое нам известно. Надо понимать, что архивные документы — это не есть истина в последней инстанции, ведь люди писали документы с определённой целью. И люди как бы использовали эти тексты для того, чтобы что-то объяснить начальству, в чём-то его убедить или наоборот. Архивный документ подлежит исторической критике. Надо понимать, для чего он написан. Сам по себе текст — он, так сказать, нем, его нужно ввести в контекст и интерпретировать. И в этом уже работа историка. Вот это надо понимать, и когда я пишу и придаю особое значение дневникам, если мы будем писать историю только по официальным документам, мы никакой реальной истории не напишем и не поймём. Когда мы сочетаем документы официальные — самого разного рода, это могут быть оперативные документы, политдонесения о настроениях, материалы военных трибуналов, донесения НКВД, НКГБ тогдашнего, впоследствии СМЕРШа о настроениях… Когда всё это вместе, тогда мы видим мозаичную, полифоническую, очень сложную картину. И здесь личные свидетельства чрезвычайно важны. Без этого мы никогда не поймём, что на самом деле происходило. Канон, который тогда создавался и который пытаются многие сейчас как-то поддержать и возродить, на самом деле имеет очень мало общего с реальной истории войны. Н. ВАСИЛЕНКО: Сейчас я хотел бы переместиться в довоенное время и в «Другую Россию». Так называется и ваша книга, которая задела нерв времени и стала очень актуальной. У меня вопрос следующий. Вот, действительно, была другая Россия, альтернатива большевистской России, которая состояла из эмигрантов. Они раскинулись по всему миру. Конечно, в Европе было, наверное, больше всего представителей другой России, и они вывезли колоссальные ресурсы. Это, может быть, даже не только какие-то человеческие, это и золотые запасы (об этом мы тоже поговорим). Но вопрос один: почему так и не удалось сделать какой-то мощный центр, штаб сопротивления большевистской власти там, снаружи? О. БУДНИЦКИЙ: Понятно. Но я, кстати, всё-таки хочу показать, о каких книжках идёт речь. Это вот «Люди на войне», о которой мы говорили, вышедшая в издательстве «Новое литературное обозрение» в серии «Что такое Россия». А это вот та книжка, замечательно изданная, о которой мы сейчас говорим, — «Другая Россия». Смотрите, во-первых, надо понимать, что никто никогда ещё извне, из эмиграции ничего такого не сделал, что привело бы к изменению режима внутри страны. Это могут сделать только те люди, которые в стране живут, находятся внутри. Конечно, можно очень сильно влиять. Один человек, я имею в виду Александра Ивановича Герцена, колоссально повлиял на развитие, на мысль русского общества, и вообще основал вольную русскую печать. Или вот эти издания начала 20-го века социал-демократические, известная всем «Искра» или «Революционная Россия» эсеровская тоже хоть и оказали влияние, но в конечном счёте всё решают люди в самой стране. Никакие эмигранты никогда ещё нигде ничего не смогли изменить. Это первое. Второе — не было никакого единого центра эмиграции. Эмиграция вывезла за границу все те противоречия, все те споры, которые были у людей в России. Эмиграция была очень разная. Там были и монархисты, там были социалисты другого, чем большевики, толка, и там была огромная масса людей, которые просто бежали от большевистского режима, от террора, от беззакония, от голода и так далее. Есть такое представление, такой миф о том, что это была сплошь элита. Это не так. Подавляющее большинство эмигрантов — это простые люди. Это солдаты, казаки, участники антибольшевистских разных вооруженных формирований: и белых, и не белых, зелёных, анархистов, кого хотите. Среди эмигрантов были, допустим, генералы Деникин и Врангель, Краснов, казачий атаман, генерал императорской армии, и, например, батька Махно. Так что там были очень разные люди, там были и либералы, кадеты, Павел Милюков, допустим, Василий Маклаков. Социалисты, революционеры, кто хотите. Никакого единства там не было, никакого единого штаба быть не могло. Были попытки извне организовать какую-то борьбу в России, но они заканчивались, как правило, крахом, тем более что эмиграция была пронизана агентами ГПУ, потом НКВД. Наиболее известная история — это операция «Трест», когда создали мифическую такую организацию специальную, выманили в Россию, в СССР Бориса Савинкова, его там арестовали. Или такой жутковатый пример: агентом НКВД был генерал Скоблин, последний командир корниловского полка, который участвовал в организации похищения генерала Миллера, главы Русского общевоинского союза, вывезенного на советском пароходе «Мария Ульянова» в СССР. В 1937 г. произошло. Сидел два года на Лубянке под именем Иванова. Не до него было, своих расстреливали. Потом до него дошли руки в 1939 г., и его расстреляли. Или муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон. Бывший доброволец, участник Добровольческой армии, который уверовал в правоту большевистских идей, стал агентом НКВД и вынужден был бежать, уехать в советскую Россию, где, увы, в конце концов был расстрелян в 1941 г. Что стало с Мариной Цветаевой — нам известно. Она тоже была вынуждена реэмигрировать в Советский Союз, поскольку подвергалась остракизму в эмиграции. Ну, это так, к слову, почему этого не произошло. С другой стороны, я хочу не то чтобы себя опровергнуть, но немножко скорректировать. Я сказал, что есть миф, что элита составляла большинство эмигрантов. Нет, отнюдь нет, но никогда среди эмигрантов не был столь велик слой этой самой элиты, самой разной. Мы больше всего знаем об элите культурной. Это литераторы, художники, публицисты, поэты; я думаю, не нужно особо напоминать, но тем не менее. Первый нобелевский лауреат по литературе Иван Бунин — это эмигрант. И до сих пор в Госархиве Российской Федерации папки, где написано: переписка белого эмигранта Бунина с тем-то. Ведь эти архивные дела описывались в те времена, когда архивами ведало НКВД, потом МВД и так далее. Туда выехали юристы в огромном количестве, потому что теперь юриспруденция настоящая была не нужна на родине. Туда выехали предприниматели, некоторые сумели кое-какие капиталы вывезти, каким-то бизнесом заниматься, об этом у меня тоже есть книжки. Иногда успешно получалось. Выехали дипломаты. В общем, масса людей профессиональных, военные профессиональные и так далее. И там возникла такая… другая Россия, состоявшая из людей прошлого до некоторой степени, и из людей тех, которые могли бы построить новую Россию. Об этом тоже я говорю в книге. Книга о поисках путей преодоления большевизма и о различных проектах, какой эта новая Россия должна быть. Я пишу диалоги Василия Маклакова и Бориса Бахметева, очерком о которых открывается эта книга, наряду с общим обзором истории эмиграции. Какой они видели эту новую Россию и на каких основах она должна была строиться. Это чрезвычайно интересный проект, с моей точки зрения. По-моему, во времена Бориса Ельцина был даже конкурс объявлен на национальную идею для России. Вот можно было бы почитать переписку Бориса Бахметева и Василия Маклакова, там эта идея очень чётко сформулирована, но нам до реализации этой идеи ещё очень и очень далеко. Н. ВАСИЛЕНКО: В России надо жить долго, как говорили классики. О. БУДНИЦКИЙ: Это правда. Н. ВАСИЛЕНКО: Я хочу для наших зрителей порекомендовать. Правда, ещё пока не видел в продаже, но видел публикацию в журнале «Знамя». Роман Саши Филипенко «Кремулятор» — история белого эмигранта, белого офицера Павла Нестеренко, который потом вернулся в советскую Россию и стал директором первого московского крематория. Это вот если образно хотите воспроизвести, увидеть трудности эмиграции той эпохи, этот роман очень сильно вам рекомендую. И от наших зрителей тоже невозможно скрыть, что у вас, Олег Витальевич, вышла новая книга «Золото Колчака». Уже в чате много было вопросов, и я не буду вас просить раскрывать все тайны, все выводы исторического расследования, которые вы провели, а попрошу просто отделить мифы и факты. Золото Колчака: что это, где правда, а где мифы. Какие мифы, если они есть, самые популярные? О. БУДНИЦКИЙ: Вот эта книга, я сам её получил буквально три дня назад. Тоже в серии «Нового литературного обозрения» «Что такое Россия» вышла. Что такое золото Колчака? Это большая часть золотого запаса Российской империи. Если быть более конкретным и говорить о сумме, то это 645 млн золотых рублей, чтобы как-то привести к какому-то знаменателю. Н. ВАСИЛЕНКО: А можно конвертировать по нынешним временам, сравнить? О. БУДНИЦКИЙ: Сначала давайте я расскажу, что это было по тем временам. Для ясности. Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте. О. БУДНИЦКИЙ: Что такое золотой рубль? Это 0,774 г — и даже далее в периоде — чистого золота. Вот что такое золотой рубль. Золотые монеты — в книжке, кстати, воспроизведены их фотографии, — если российские, то это империал — 15-рублёвая монета, полуимпериал — 7,5 рублей, наиболее популярная — червонец золотой. В золотой запас Российской империи входили в основном слитки золотые и монеты. Монеты были 13 государств, больше всего было рейхсмарок немецких, между прочим. Были и британские соверены, и много чего ещё. Два золотых рубля тогда — мы берём уровень примерно 1917 г., потому что потом, конечно, рубль не котировался, был условный обменный курс — это один американский доллар. Тоже золотой, в те времена — золотого стандарта. Десять рублей — это один фунт стерлингов. Тогда это была основная мировая валюта, и в основном мировая торговля происходила в фунтах или долларах. Это 490 т, если брать вес этого золота. Перевести на нынешние деньги (так как золотых рублей не существует, мы приравниваем, по традиции, к долларам) — это не так просто. Сколько уже происходило разного рода девальваций и так далее. Но речь идёт как минимум о нескольких десятках миллиардов долларов, а может быть, и больше. Н. ВАСИЛЕНКО: Оставим этот вопрос экономистам. О. БУДНИЦКИЙ: Я об этом пишу, у меня есть подробные таблицы — изменения курсов валют различных и изменения цены золота на Лондонской бирже, так что желающие могут посмотреть, и я привожу разные данные, но надо понимать, что покупательная способность очень сильно меняется, и номенклатура товара меняется, и так далее. Но это очень большие деньги, ещё раз хочу сказать. Так вот, в чём, собственно говоря, загадка? Из этой гигантской суммы — 645 млн золотых рублей — в конечном счёте в руки большевиков попало золото на 409 млн рублей золотом. Нетрудно понять, что разница составила весьма внушительную сумму, 236 млн золотых рублей. Что с ними произошло? Куда оно делось, это золото? Н. ВАСИЛЕНКО: У нас очень много вопросов в чате: как его вывезли? О. БУДНИЦКИЙ: Это я легко могу сказать, как его вывезли. Вывезли его сначала на эшелонах, на поездах из Омска, где оно хранилось, во Владивосток. Н. ВАСИЛЕНКО: То есть из ставки Колчака, получается. О. БУДНИЦКИЙ: Да. Есть такой фильм, не имеющий никакого отношения к реалиям, о некоем золотом эшелоне. Их было пять, этих золотых эшелонов, на самом деле, на которых везли золото во Владивосток, а оттуда его на кораблях, на судах отправляли дальше. В Гонконг, в хранилище «Гонконгского и Шанхайского банка» (это был британский банк на самом деле), в хранилища французских банков, ибо первое золото купили у правительства Колчака французские банкиры. Отправляли в Японию, в «Йокогама Спеши Банк» и «Чосен Банк». Кредитовали правительство Колчака, под залог золото вывозили в хранилища британских и американских банков. Золото на 43,5 млн рублей захватил атаман Семёнов в Чите — так что один эшелон не дошёл до пункта назначения. Короче говоря, за границу отправилось золото примерно на 190 млн. Кем они были израсходованы и как? Это совершенно детективная, увлекательная история. Как его продавали? Ведь попробуй продай золото. Ведь это государственный золотой запас, и никакой частный банк не решится его купить без согласия своего правительства. Ведь правительство Колчака никем не признано. И почему он распоряжается этим золотым запасом? Потом какая-то власть установится в России и предъявит требования. Тоже очень сложная история. Первую партию продали с дисконтом большим. В общем, увлекательнейший сюжет. Одна из наиболее интересных частей — это то, что часть золота, не потраченного в годы Гражданской войны на вооружение, обмундирование и на самые разные вещи, вплоть до школьных учебников, осталась на руках у эмигрантских дипломатов. Часть потратили на помощь русской эмиграции, часть пытались сохранить для будущего правительства постбольшевистской России. Я проследил, как это золото расходовалось вплоть до конца 1950-х гг. Вот, собственно, об этом книжка, — как и что стало с этим золотом. Кое-что, действительно, похитили, но это очень незначительная часть. Н. ВАСИЛЕНКО: Олег Витальевич, буквально минутка осталась. Я не прошу, опять же, раскрыть все секреты, пусть читатель придёт и узнает это из книги, но в каком-то виде золото вернулось в Россию? О. БУДНИЦКИЙ: Нет. Н. ВАСИЛЕНКО: Всё. Мы поговорили о разных исторических явлениях, и, я думаю, этот эфир нам ещё предстоит пересмотреть и переосмыслить. И я прощаюсь с вами, Олег Витальевич, до новых встреч! О. БУДНИЦКИЙ: Да, спасибо, всего доброго. Н. ВАСИЛЕНКО: Я напоминаю, книги, о которых мы говорили, — это «Люди на войне», «Другая Россия» и «Золото Колчака». Всё это вышло в издательстве «Новое литературное обозрение». Ну, а мы продолжаем нашу трансляцию, и совсем скоро к нам подключится Николай Александров, и вас ждёт очередной обзор «Книжечек» в прямом эфире. И, опять же, у нас было небольшое домашнее задание, назовём это так. Тогда нам Людмила Евгеньевна Улицкая посеяла мысль, что большой роман себя изжил, и вот я попросил Николая своё мнение по этому вопросу представить, что он и обещал сделать. И вот, кажется, Николай Александров уже с нами. Николай, слышите ли вы меня? Н. АЛЕКСАНДРОВ: Никита, здравствуйте! Слышу прекрасно. Н. ВАСИЛЕНКО: Ура! И я вас слышу и вижу, и зрители в чате также передают свои приветы. Что ж, я уже напомнил о нашем разговоре про большой роман. И также самое важное — это обзор книг, который мы от вас ждём. Н. АЛЕКСАНДРОВ: Ну, действительно, наверное, если иметь в виду классический большой роман, канон романа, который формировался на протяжении 19-го в., затем, кстати говоря, прекрасно себя чувствовал в советскую эпоху; последние 30 лет мы могли видеть примеры такого рода романов, причём самых разных. Один из последних примеров — роман Виктора Ремизова «Вечная мерзлота», посвящённый строительству «дороги смерти» Салехард — Игарка, который касается трагических событий. Напомню, что эта дорога так и не была построена. Это был последний из утопических проектов Сталина: железная дорога, связывающая два северных, полярных города, которая унесла тысячи жизней и остатки которой можно видеть как со стороны Красноярска, так и со стороны Салехарда. Так вот, само это повествование, как ни странно (а может быть, и не странно), кажется несколько устаревшим просто потому, что роман требует цельности. Роман всегда нам изображает мир, в котором существуют какие-то законы. Можно было бы приводить много примеров. Ну, скажем, роман «Петербург» Андрея Белого, который появился в начале 20-го в. и который вроде бы писался не в военное время, тем не менее был наполнен предчувствием надвигающейся катастрофы, и поэтому Белый писал его совершенно иначе, нежели канонический российский роман. У него, кстати, были опыты в каноническом романе — «Серебряный голубь», например. Можно было бы приводить ещё множество самых разных примеров такого рода. Особую вселенную, разрушенную, обращённую в руины, создаёт Сорокин в романе «Доктор Гарин», который отсылает к «Метели». Несмотря на то, что по форме это типичная сказка о любви, тем не менее это мир, в котором мы находим осколки. Мир, который начинается, если вы помните, с изображения психиатрической больницы — которая, между прочим, называется «Алтайские кедры», — где мы находим бывших властителей мира. Они все узнаваемы. Ну, например, Ангела или, например, Владимир, единственная реплика которого «это не я». На протяжении всего романа он повторяет. Бывшие властители мира, значит, в таком странном виде изображены. Один из романов, который идёт как будто по следам Сорокина, пытаясь соединить вот эти клочки самых разных миров, между прочим, — это относительно недавно вышедший роман Александра Соболева, он вышел в «Издательстве Ивана Лимбаха», называется он «Грифоны охраняют лиру». Это Москва, которая избежала революционной катастрофы, 1950-е гг. Этот роман не то чтобы прошёл незамеченным — разумеется, критики на него обратили внимание. Я всем его рекомендую прочитать, хотя я о нём уже говорил, — особенно тем, кто ещё с этим романом не знаком. Удивительно, что этот странный альтернативный мир тоже завершается предчувствием войны. И, кстати говоря, в этом же «Издательстве Ивана Лимбаха» в скором времени выйдет новый роман Александра Соболева, и я думаю, что у нас будет время (надеюсь, по крайней мере) отдельно о нём поговорить. Он называется «Тень за правым плечом». Действие происходит в 1916 г. Я обращаю внимание на эту дату, она тоже, в общем, знаковая. А больше пока никаких подробностей об этом романе говорить не буду, не буду раскрывать сюжет и саму ситуацию этого романа, но, я думаю, у нас ещё будет время об этом поговорить. Действительно, это странное состояние руинированного мира, осколков, раздробленности приходит к такому странному смешению, странным совпадениям. Я не случайно об этом говорю, потому что в том же «Издательстве Ивана Лимбаха»… Я прошу прощения, у меня сегодня будет день петербургского «Издательства Ивана Лимбаха». Я извиняюсь перед всеми другими издателями, обычно я, как правило, совмещаю самые разные издательства в своём обзоре, но вот сегодня так получилось. Н. ВАСИЛЕНКО: Они это заслужили, признаем честно. Н. АЛЕКСАНДРОВ: Да, да. Только что вышел сборник замечательного петербургского поэта Виктора Кривулина, который называется «Ангел войны». Это стихи 1960—1970-х гг., сборник, который сегодня читается совершенно по-другому, и он пронизан этим ощущением войны и катастрофы. Виктор Кривулин родился в 1944 г. в военном госпитале. И вот это, если угодно, генетическое переживание, воспоминание о войне наполняет все его стихотворения, которые касаются самых разных вещей. Понятно, что для него, например, 1968 г. был необыкновенно важен — пепел, который разносится по Европе, и сама Чехия, которая в его лирическом ожидании как будто вот-вот обратится в пепел. Всё это сегодня читается совершенно иначе. И начал я об этом говорить, потому что буквально позавчера мне подарили двухтомник Виктора Кривулина же, который вышел в Израиле. Это сборник, который подготовила вдова, первая жена Виктора Кривулина Анна Кацман. Это две тетради Виктора Кривулина, рукописные, которые потерялись и спустя полвека были найдены. И, кстати говоря, надеюсь, что моё сообщение никоим образом не станет причиной спора об авторских правах, то есть ещё одного конфликта, этого только нам не хватало. Я надеюсь, что этого удастся избежать. Потому что, разумеется, некоторые пересечения в этих сборниках есть. Стихотворение, которым открывается книга «Издательства Ивана Лимбаха» «Ангел войны». И, кстати говоря, стихотворение в этой книжке так и называется — «Ангел войны». Выживет слабый. И ангел Златые Власы Выживет спящий под лампочкой жёлтой едва, Выживет смертный, ознобом души пробуждён. Я не успел сказать ещё об одной книге, может быть, буквально два слова я скажу, потому что об этой книге я тоже, наверное, буду говорить позже. Она готовится в «Издательстве Ивана Лимбаха». Автор — Джонатан Шнир, «Заговор Локкарта: любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времён Ленина». Эта книжка появится в скором времени. Она говорит о попытках свержения большевистской власти в 1918 г. Думаю, что она многих интересует. А последний разговор о ней нас ждёт также, надеюсь, в ближайшем будущем. Н. ВАСИЛЕНКО: Сегодня мы говорили о делах минувших, прошедших, но меня не покидало ощущение, что мы просто смотрели в окно. Николай Александров, «Книжечки». Спасибо большое. Н. АЛЕКСАНДРОВ: Никита, спасибо. Н. ВАСИЛЕНКО: А я прощаюсь со всеми нашими зрителями и напоминаю, что сегодня мы вещание ещё не прекращаем, и в 4 часа программа «Дифирамб» на канале «Живой Гвоздь». Ольга Журавлёва будет беседовать с Иосифом Райхельгаузом. Поэтому в 4 часа возвращайтесь к нам, мы не прощаемся. И, кроме того, не забывайте shop.diletant.media, последние выпуски журнала «Дилетант» и книжные интересные новинки. |
Der Mensch vor dem Hintergrund der Epochen
„Book Casino. Geschichten“ vom 16. April 2022 Gast – Oleg Budnitsky, Doktor der Geschichtswissenschaften. Die Moderatoren sind
Nikita Vasilenko und Nikolai Alexandrov, ein literarischer Kolumnist in der regelmäßigen Kolumne "Bücher" |
||
|
||
|
||
Oleg
Witaljewitsch Budniyitsky ist Schriftsteller, sowjetischer und
russischer Historiker, spezialisiert auf die russische Geschichte der
zweiten Hälfte des 19. und 20. Jahrhunderts. Dr. in Geschichte,
Professor, Direktor des Internationalen Zentrums für Geschichte
und Soziologie des Zweiten Weltkriegs und seiner Folgen an der National
Research University Higher School of Economics, Mitglied der
Europäischen Akademie, Chefredakteur des Jahrbuchs The Archive of
Jewish History. In der neuen Ausgabe von "Book Casino" - Oleg Budnitsky, Ph. Der Moderator ist Nikita Vasilenko, und Nikolai Alexandrov, Literaturkolumnist, mit der regelmäßigen Kolumne "Bücher". |
||
|
||
|
||
N. VASILENKO : Samstag, 16. April, YouTube-Kanal "Amateur" , am Mikrofon Nikita Vasilenko. Grüße an alle Zuschauer unserer Sendung. Und wie immer das Book Casino. Geschichten“. Lass mich dich daran erinnern, dass deine Unterstützung für uns wichtig ist, also abonniere, verbreite das Video, teile es mit Freunden, setze Likes. Und ich werde auch meinen Direktor vorstellen, der mir heute hilft - das ist Alexander Lukyanov. Dank ihm. Vergessen Sie auch nicht, dass wir Bücher in unserem E-Shop haben . Heute, einschließlich Bücher von dort, aus diesem Laden, werden wir sprechen. Viele sind bereits ausverkauft, aber wir aktualisieren unser Sortiment ständig. Das letzte Mal in dieser Sendung, in der Sendung unseres Programms, haben wir uns mit Lyudmila Ulitskaya getroffen . Wir haben mit ihr darüber gesprochen, wie man angesichts schrecklicher Umbrüche menschlich bleiben kann. Hin und wieder reduzierten wir das ganze Gespräch auf einige historische Parallelen, einige Beispiele aus der Geschichte. Ich dachte, dass es mir wichtig ist, in der nächsten Ausgabe, also heute, einen Menschen anzurufen, der die Geschichte versteht, und ich freue mich, den Autor der Bücher „Menschen im Krieg“, „Der Andere Russland“, Doktor der Geschichtswissenschaften Oleg Budnitsky. Oleg Vitalievich, hallo! O. BUDNIZKY : Guten Tag. N. VASILENKO : Wir werden jetzt unser Gespräch beginnen. Ich werde bald eine kleine Ankündigung machen. Es gibt auch ein drittes Buch von Oleg Vitalyevich - eine Neuheit, über die wir definitiv auch sprechen werden, aber ich werde es vorerst ein wenig vor Ihnen geheim halten. Ich wollte mit theoretischen Fragen beginnen. Oleg Vitalievich, wie wahr ist die Aussage, dass sich die Geschichte in einer Spirale bewegt? O. BUDNIZKI: Aus meiner Sicht nicht zu fair. Es ist natürlich möglich, einige Ähnlichkeiten, Parallelen und offensichtliche Wiederholungen in einem so langen historischen Zeitraum zu finden. Tatsächlich ist die Geschichte einzigartig, das ist ihr Unterschied zu, sagen wir, Physik oder Chemie. Und überhaupt die Geisteswissenschaften aus den exakten und den Naturwissenschaften. Es gibt bestimmte Gesetze, die immer und überall gelten. In der Geschichte wird alles durch die Handlungen von Menschen unter bestimmten Umständen, von bestimmten Menschen bestimmt. Und die Dinge laufen vielleicht nicht so, wie Sie es sich vorgestellt haben. Vielleicht zum Schlechteren, vielleicht zum Besseren, aber nicht so. Und alle Analogien in der Geschichte sind hinfällig. In gewisser Weise gibt es eine Ähnlichkeit bestimmter, sagen wir, Regime oder historischer Persönlichkeiten, aber im Allgemeinen ist natürlich alles individuell und einzigartig. Und darin liegt sowohl Interesse als auch Charme und Schrecken unserer Wissenschaft, wenn Sie so wollen. N. VASILENKO : Die zweite Frage ist also eine theoretische Frage. Eine personalisierte Herangehensweise an das Studium der Geschichte, insbesondere unserer Geschichte, bei der wir immer, auch als Studenten, als Schulkinder, mit der Tatsache konfrontiert sind, dass wir alles, was passiert ist, durch das Prisma der Untersuchung der Herrschaft des einen oder anderen studieren Führer des Landes zu dieser Zeit. Gibt es Ihrer Meinung nach mehr Nutzen oder Schaden in diesem personalisierten Ansatz? O. BUDNITSKY : Es gibt weder das eine noch das andere. Das sind überhaupt nicht die Kategorien für einen Historiker – mehr gut oder mehr schaden. Was ist eigentlich die Aufgabe des Historikers? Verstehe, was passiert ist und zweitens, warum es passiert ist. Der zweite ist viel schwieriger als der erste. Natürlich studieren wir in der Geschichte sowohl die Gesellschaft als auch, sagen wir, die Wirtschaft, wir studieren einige soziale Schichten, Psychologie, wenn Sie so wollen, und so weiter. Und wir untersuchen die Handlungen bestimmter Personen. Warum wird Persönlichkeiten in der Geschichte Russlands viel Aufmerksamkeit geschenkt? Denn leider ist dieses personalistische Moment in unserer Geschichte sehr stark. Ich möchte Sie daran erinnern, dass das Land bis zum 17. Oktober 1905 autokratisch war. Dann hörte es sozusagen auf, autokratisch zu sein, und wurde sozusagen eine konstitutionelle Monarchie. Trotz der Tatsache, dass die Macht des Kaisers natürlich kolossal war und von einigen Institutionen wie der Staatsduma nur sehr schwach eingeschränkt wurde. Nun, in der Sowjetzeit wurde dieses Modell im Allgemeinen bis zu einem gewissen Grad reproduziert. Und die Macht des Generalsekretärs war (jedenfalls in der stalinistischen und sogar in der leninistischen Zeit) praktisch absolut und übertraf übrigens das Machtniveau der absoluten Monarchen Russlands erheblich. Jedenfalls die nachpetrine Ära. Das Studium von Persönlichkeiten ist also unvermeidlich, und es erklärt wirklich viel. N. VASILENKO : Und jetzt möchte ich zu einem der Bücher übergehen, die ich bereits erwähnt habe – das ist „People at War“, herausgegeben vom Verlag „New Literary Review“. Und schon in der Einleitung stellt sich die Frage: Warum wirken Menschen im Kampf der Mächte und Führer wie gesichtslose Komparsen? Und eine dieser Quellen, die diese Depersonalisierung beseitigt, sind natürlich Tagebücher. Tagebücher von Zeitzeugen, Tagebücher von Teilnehmern an Veranstaltungen. Und hier habe ich zwei Fragen auf einmal: Welchen Wert hat das Tagebuch und kann man sagen, dass das Tagebuch zum Beispiel des Siegesmarschalls und des einfachen Soldaten im historischen Kontext ausgeglichen sein wird? O. BUDNITSKY : Ja, sie werden ausgeglichen sein. Auf welche Weise: das Tagebuch eines Marschalls ... Tatsächlich kennen wir meiner Meinung nach nur ein solches Tagebuch - dies ist das Tagebuch des zukünftigen Marschalls Eremenko . Und derjenige, den er anführte, war im Allgemeinen ziemlich unregelmäßig - es ist verständlich, er befehligte die Fronten, wurde verwundet und so weiter. Dies ermöglicht es uns, unterschiedliche Ebenen von Ereignissen, unterschiedliche Ebenen von Gefühlen und Handlungen von Menschen im Krieg zu verstehen. In unserem Land - ich meine, in der Sowjetunion, in der postsowjetischen Zeit - herrschte sehr lange die Sichtweise von Göttern und Helden vor und herrscht vor. Was tat derjenige, der das dachte. Ich möchte Sie daran erinnern, dass eine Reihe von Militärerinnerungen in der Sowjetzeit sehr beliebt waren. Im Grunde handelte es sich um Memoiren der Generäle, die in der Regel nicht von den Generälen selbst verfasst wurden. Berühmte Memoiren von Marschall Schukowwerden natürlich weitgehend von Literaturredakteuren dargelegt, und wo ist die Stimme von Schukow selbst und wo ist der geglättete Text - das ist eine große Frage. Ganz zu schweigen von den zahlreichen Zensurausschnitten, Inserts und so weiter. Apropos Tagebücher. Was ist der Wert? Dies ist die authentischste Quelle nicht nur zur Kriegsgeschichte, sondern zur Geschichte im Allgemeinen. Schließlich schrieben die Leute hier und jetzt. Derjenige, der die Notizen machte, wusste oft nicht, ob er den nächsten Tag oder gar diesen Abend oder Tag noch erleben würde. Es gibt solche Tagebücher, komm vorbei. Zum Beispiel das Tagebuch von Georgy Slavgorodsky. Ich schreibe in diesem Buch über ihn, einen sehr ungewöhnlichen Menschen. Er legte ein Datum für den nächsten Eintrag fest und erlebte dieses Datum nicht mehr. Es war Januar 1945, schon in Polen. Er starb Ende Januar 1945, posthum mit dem Titel „Held der Sowjetunion“ ausgezeichnet. Und er führte Tagebuch. Ein solcher neuer sowjetischer Intellektueller aus dem Hinterland, aus der Region Rostow, der eine pädagogische Ausbildung erhielt, ein Lehrer, ein Lehrer der russischen Sprache und Literatur. Gleichzeitig schrieb er absolut ungeheuerlich auf Russisch: was ein wenig über das Niveau dieser Ausbildung aussagt. Er träumte davon, ein Schriftsteller zu sein und möglicherweise ein neuerLeo Tolstoi . Er wird ein neues „Krieg und Frieden“ schreiben – vermerkt er in seinem Tagebuch. Aber am besten schaffte er es, nicht zu schreiben, sondern zu kämpfen. Und er schreibt sogar so: Er wurde wieder vom Krieg mitgerissen. Und er wurde vom Feldwebel zum Major, Bataillonskommandeur. Es ist immer noch nicht so verbreitet. Er war ein absolut wunderbarer Krieger, obwohl er von etwas ganz anderem träumte. Er träumte von der Liebe, von einem friedlichen Leben, davon, mit Kameraden zu trinken und Bücher zu schreiben. All das spiegelt sich in seinem Tagebuch wider, es ist ein wunderbarer Text. Und er erzählt uns von den Menschen im Krieg und von diesem Krieg selbst: wie es war, wie die Menschen es wahrgenommen haben. Slavgorodsky begann 1941 zu kämpfen, und er hat wunderbare Notizen über die ersten schwierigen Kriegsmonate , über die Schlacht von Stalingradan denen er teilnahm. Leider endete sein Leben im Januar 1945. N. VASILENKO : Oleg Vitalievich, Sie haben das Beispiel von Slavgorodsky, seinem Tagebuch, gegeben, aber gibt es Tagebücher, die Historikern geholfen haben, einige Ereignisse des Großen Vaterländischen und des Zweiten Weltkriegs zu überdenken , das heißt nicht unbedingt unsere Landsleute, aber jemand, vielleicht von -im Ausland? O. BUDNITSKY : Wissen Sie, ich möchte mich auf unsere Geschichte konzentrieren. Tatsächlich gibt es viele Tagebücher, die im Ausland, sagen wir in Deutschland, geführt wurden. Tagebücher, gelinde gesagt, waren uns nicht willkommen, überhaupt keine Aufzeichnungen. In Deutschland wurde es im Gegenteil, bitte, sogar gefördert, und es ist eine ziemlich umfangreiche Literatur erhalten geblieben, die die Bildung der Psychologie dieser Welteroberer usw. zeigt. In unserem Land gab es zwar keine förmliche Anordnung, Tagebücher zu verbieten, aber es war im Allgemeinen unter allgemeiner Geheimhaltung nicht erlaubt. In einigen Fällen wurde dies natürlich ignoriert. Die Tagebücher sind sehr unterschiedlich. Das Tagebuch von Vladimir Gelfand, das ich veröffentlicht habe, ist so ein riesiger Band, 750 Seiten mit Kommentaren. Und ein Essay über Gelfand in diesem Buch, "People at War". Er führte ein Tagebuch aus der Vorkriegszeit, aus der Schule, dem Abitur und bis 1946, bis zu seiner Zeit als Offizier der sowjetischen Besatzungsarmee in Deutschland. Und es ist ein erstaunlich interessantes Tagebuch, weil er so ein naiver Typ ist. Wenn der Krieg beginnt, was schreibt er auf: Nun, ja, jetzt müssen die Ferien anscheinend anders verbracht werden. Das ist der erste Gedanke, der ihm in den Sinn kommt. Für eine solche Person, die diesen Krieg durchgemacht hat, ist dies das Tagebuch eines sehr naiven, so offenen Mannes, der auch davon träumt, Schriftsteller zu werden. Sehr viele derjenigen, die Tagebücher führten, träumten davon, später Schriftsteller zu werden, machten sich diesbezüglich Notizen. Er schreibt Dinge auf die wahrscheinlich ein Erwachsener oder, sagen wir, ein intelligenter Mensch nicht einmal zu Papier bringen würde, nicht einmal für sich selbst. Irgendwo versteht der Tagebuchhalter, dass er nicht nur für sich selbst schreibt. Das ist äußerst interessant: Leben und Bräuche in der Armee und nicht in der Armee, die Einstellung der Menschen zu dem, was passiert. Er ist ein Sowjetmann bis ins Mark seiner Knochen, so ein Mitglied des Komsomol, dann ein junger Kommunist. Gleichzeitig schreibt er mit einigem Entsetzen nieder ... Es passiert wieder einmal am Don, wo einst der Bürgerkrieg donnerte, wo es sehr schwierige Beziehungen zur Sowjetregierung gab, dann Enteignung und so weiter. Und jetzt, nachdem er einige Zeit, mehrere Wochen dort gekämpft hat, sagt er: Zum ersten Mal hörte er das Wort „unsere“. Das heißt, die Rote Armee, die zur Befreiung kam. Dort werden "Russen" und "Deutsche", "unsere" nicht genannt. Hier ein interessanter Eintrag. Und er schreibt zum Beispiel über den kolossalen Antisemitismus, der in der sowjetischen Gesellschaft und in der Roten Armee existierte, auch während des Krieges. Und das ist ein Paradoxon: Die Armee, die den Faschismus besiegte, befreite Auschwitz und so weiter. Er hat diese antisemitischen Äußerungen hautnah miterlebt. Und natürlich ist sein Tagebuch der deutschen Zeit absolut einzigartig. Es ist so interessant. Immerhin erschien es zuerst auf Deutsch – der Teil des Tagebuchs, der Deutschland gewidmet ist – und wurde in Deutschland in einer riesigen Auflage verkauft, mehr als 80.000 Exemplare. Kopien. Danach wurde es bereits vollständig in russischer Sprache veröffentlicht, vorbereitet von meinen Mitarbeitern und Ihrem gehorsamen Diener. Das ist ein solcher Schnitt der Kriegsgeschichte, der nur von Leuten reflektiert werden kann, die sich in diesem Dickicht befinden, die noch nicht wissen, wie man über den Krieg schreibt, es gibt keinen offiziellen Kanon. Und obwohl sie manchmal in eine Amtssprache einbrechen, sind dies in der Regel Aufzeichnungen darüber, was eine Person fühlt. N. VASILENKO : Aber alle möglichen Manifestationen: „Es lebe unser Führer, es lebe Genosse Stalin “ - bricht da eine Art Angst durch? O. BUDNITSKY : Auf unterschiedliche Weise. Hier zum Beispiel ist derselbe Gelfand, wie gesagt, ein Sowjetmann bis ins Mark seiner Knochen. Er sieht alle Arten von Schrecken, Ausschreitungen und so weiter und bringt dies in keiner Weise mit der Persönlichkeit Stalins in Verbindung. Und nach dem Krieg gibt es einige regelmäßige Wahlen zum Obersten Sowjet und so weiter, schreibt er: "Stalin ist meine große Sonne." So schreibt er. Alles Gute im Leben ist mit dem Führer verbunden, und alles Schlechte steht irgendwie im Widerspruch zum Führer. Nun, das ist so eine Standard-Psychologie mehr oder weniger. In einigen Tagebüchern werden weder das Vaterland noch die Partei noch Stalin überhaupt erwähnt. Allgemein. Es geht einfach über die Interessen der Menschen hinaus, sie leben für heute und nehmen auf. Zum Beispiel ein sehr interessantes Tagebuch von Pavel Elkinson, Sgt. Ein Notizbuch besteht im Wesentlichen aus anderthalb Notizbüchern. Warum hat er angefangen, in sein Tagebuch zu schreiben? Er kämpfte ab 1942, war an der Front. Da er im Ausland war, überquerte sein Teil den Prut. Er schreibt auf: wahrscheinlich nie im Leben, werde ich wieder im Ausland sein, ich muss meine Eindrücke aufschreiben. Hier ist so ein interessanter militärischer "Tourismus". Und er reiste nach Rumänien, Bulgarien, Jugoslawien, Ungarn und Österreich. Und er schildert seine Eindrücke von Begegnungen mit Menschen, von Leben und Kultur, von Frauen. Nun, natürlich zieht sich das Frauenthema da wie in jedem Soldatentagebuch als roter Faden durch. Nikolai Nikulin in seinen wunderbaren Memoiren, die vielleicht vielen bekannt sind geschrieben 30 Jahre nach dem Sieg in der Tabelle, da es klar ist, dass solche Texte unter sowjetischer Herrschaft nicht veröffentlicht werden konnten, schreibt, dass die Hauptthemen der Gespräche (und damit Interessen) der Soldaten Tod, Essen und Sex waren. Und das sehen wir wie einen roten Faden durch die Tagebücher ziehen. Das heißt, die Menschen interessieren sich für das Wichtigste, was in ihrem Militärleben passiert ist. N. VASILENKO : Was ist mit Zukunftsfantasien, Träumen? O. BUDNIZKI: Nun, es gibt. Ich sprach über die Träume von Georgy Slavgorodsky oder anderen Leuten. Die Menschen leben sehr oft für heute, und manche führen Tagebuch offensichtlich nicht nur, um ihre Eindrücke aufzuschreiben, manche aus Einsamkeit, wie Gelfand. Er schreibt: "Tagebuch, lieber Freund." Er ist völlig allein, konvergiert irgendwie schlecht mit Menschen. Hier liegt das Problem nicht nur bei diesen Leuten, sondern auch bei ihm persönlich, so einem Egozentriker. Es ist sehr schwierig, vorauszudenken, besonders wenn es sich um die Tagebücher von Menschen handelt, die tatsächlich an Schlachten teilnehmen, Menschen, die an der Frontlinie oder sehr nahe an der Frontlinie stehen. Zum Beispiel ist Georgy Slavgorodsky ein Infanterist, Vladimir Gelfand ist ein Mörserschütze, nur die Infanterie ist schlimmer als das, das ist das meiste, was sie als Frontend bezeichnen. Pavel Elkinson - er ist ein Artillerieaufklärer, das heißt derjenige, der das Feuer korrigiert und sich an einem gefährlichen Punkt befindet. Sie schaffen es jedoch zu schreiben. Elkinson hat einen absolut erstaunlichen Eintrag in seinem Tagebuch. Das ist Ungarn, sie überqueren die Donau, es gibt sehr schwere Kämpfe - und in Ungarn gab es 1945 sehr schwere Kämpfe, es war sehr schwierig, es gab eine 120-tägige Belagerung von Budapest und einen sehr schweren Angriff. Und an einem Tag sterben vier seiner Kameraden. Und er schreibt: „Wann bin ich dran?“. Er hofft nicht wirklich, das Ende des Krieges zu erleben, und das ist bereits 1945, Januar-Februar. Es gibt dort also einige Träume über die Zukunft, aber ich würde nicht sagen, dass dies eine Art Hauptthema ist, das ist fast nicht existent. Und an einem Tag sterben vier seiner Kameraden. Und er schreibt: „Wann bin ich dran?“. Er hofft nicht wirklich, das Ende des Krieges zu erleben, und das ist bereits 1945, Januar-Februar. Es gibt dort also einige Träume über die Zukunft, aber ich würde nicht sagen, dass dies eine Art Hauptthema ist, das ist fast nicht existent. Und an einem Tag sterben vier seiner Kameraden. Und er schreibt: „Wann bin ich dran?“. Er hofft nicht wirklich, das Ende des Krieges zu erleben, und das ist bereits 1945, Januar-Februar. Es gibt dort also einige Träume über die Zukunft, aber ich würde nicht sagen, dass dies eine Art Hauptthema ist, das ist fast nicht existent. N. VASILENKO : Ich würde gerne über andere Quellen sprechen. Dies sind amtliche Dokumente. Am häufigsten erinnern wir uns im Zusammenhang mit dem Großen Vaterländischen Krieg an den Molotow-Ribbentrop-Pakt , und hier möchte ich an seinem Beispiel die Frage der Verifikation analysieren. Viele weigern sich sogar, trotz der Tatsache, dass der Pakt und die geheimen Protokolle freigegeben wurden, immer noch, an ihre Wahrhaftigkeit zu glauben. Ja, es gibt bestimmte Kategorien von Personen, die diese Dokumente bereits angenommen haben, sie sagen, dass dies so hätte sein sollen, dass wir dadurch Zeit, Ressourcen und so weiter und so weiter gespart haben. Aber es gibt Leute, die sagen, dass Chruschtschow es einmal umgeschrieben hat, Gorbatschow , ich weiß nicht, Jelzin... Und sie sind nicht bereit zu glauben, dass solche Dokumente existierten. Überprüfungsprobleme – wie kann man dem Laien vermitteln, dass dieses Dokument existiert und echt ist? O. BUDNIZKI: Auf keinen Fall. Es ist eine Glaubenssache. Natürlich haben wir das Original. Sie erinnern sich wahrscheinlich nicht an diese Geschichte, als 1989 der Molotow-Ribbentrop-Pakt und die Geheimprotokolle dazu ihr Jubiläum feierten. Der Nichtangriffspakt zwischen der UdSSR und Deutschland ist nicht kriminell. Der „kriminelle“ Teil sind die geheimen Protokolle zu diesem Pakt. Dies war aus meiner Sicht der größte Fehler Stalins, denn es war natürlich seine persönliche Entscheidung, diese Dokumente zu unterzeichnen. Aber in einem der Aufsätze, die das Buch eröffnen, analysiere ich, was es Deutschland und was es der Sowjetunion gebracht hat. Natürlich hat Deutschland enorm von diesem Pakt profitiert, und wenn man sich anschaut, was die Sowjetunion erworben hat - rein pragmatisch verwerfe ich die moralische Seite - Westukraine, Westweißrussland, die baltischen Staaten, einen Teil Finnlands und einige Stücke: Nordbukowina, Bessarabien. Und was hat Deutschland bekommen: Frankreich, Belgien, Holland und die Liste geht weiter, mit ihrer mächtigen Industrie, ihren Ressourcen und so weiter. Und natürlich profitierte Deutschland enorm von diesem Vertrag, indem es sicherstellte, dass es keine Ostfront gibt. Das musste natürlich 1941 bezahlt werden. Über Authentizität oder Unechtheit. Zu Sowjetzeiten wurde immer geleugnet, dass es keine Vereinbarungen gab, und das alles ist eine Lüge. Es ist klar, dass das Abkommen mit Nazideutschland meiner Meinung nach der schwerste Schlag für den Ruf des kommunistischen Regimes im Allgemeinen und für Genosse Stalin persönlich war. Und es wurde immer verneint. Tatsache ist, dass sie veröffentlicht wurden, diese Texte, laut Fotokopien, die die Amerikaner neben anderen Materialien des deutschen Außenministeriums und allem anderen gefunden haben. Sie wurden veröffentlicht, als der Kalte Krieg begann . Bei den Nürnberger Prozessenes wurde nicht diskutiert, es wurde einfach beiseite geschoben und das war's. Als der Kalte Krieg begann, veröffentlichten sie diese Protokolle. In der UdSSR veröffentlichten sie eine riesige Ausgabe einer historischen Referenz namens "Falsifiers of History", in der diese Protokolle praktisch ohne Erwähnung überhaupt erwähnt wurden, damit ein gewisses Wissen nicht, wie sie sagen, in die Massen eindringen würde ... N. VASILENKO : Erschaffe einfach Informationslärm, so einen Schleier. O. BUDNIZKY : Ja, ja, ja. Im Allgemeinen wurde dieser Fall irgendwie geleugnet. Und 1989 wurde auf dem Kongress der Volksabgeordneten vorgeschlagen, diese sehr geheimen Protokolle des Molotow-Ribbentrop-Pakts, im Allgemeinen dieses gesamte Abkommen, zu kündigen. Und die Volksabgeordneten stimmen zuerst dagegen, weil es keine gibt. Dass wir abstimmen werden, was nicht anprangern. Es war ein Skandal. Und dann, meiner Meinung nach, taucht dann Alexander Jakowlew auf, der für den historischen Teil zuständig war und sagt: Na ja, wissen Sie, hier haben die Kameraden gesucht und gefunden. Und er legt dieselben Dokumente vor, die die ganze Zeit über – und dies ist eine der erstaunlichsten Geschichten – dieses aus meiner Sicht kompromittierendste Dokument für die Sowjetregierung nicht zerstört und aufbewahrt wurde. Woher? Es wurde in einer speziellen Geheimmappe des Generalsekretärs aufbewahrt. N. VASILENKO : Das heißt, es wurde von Sekretär zu Sekretär vererbt. O. BUDNIZKY : Es wurde übermittelt, ganz richtig. Also, und wann: schau, hier sind sie, tatsächlich gibt es sie, sie wurden denunziert. Bereits nach dem Sturz des kommunistischen Regimes wurden diese Geheimprotokolle in der Zeitschrift Questions of History als Faksimile veröffentlicht und mehrfach nachgedruckt. Es gibt ein direktes Faksimile, Ungläubige können es nehmen und anschauen. Natürlich kann man sich vorstellen, dass auch das vorgetäuscht wurde, aber das geht sozusagen über die Grenzen des historischen Bewusstseins hinaus, es ist eine Glaubenssache. N. VASILENKO : Nun, dann lassen wir diese Frage in der Kategorie des Glaubens, und Sie werden gemäß Ihrem Glauben ja sein. O. BUDNIZKI: Ich möchte hier übrigens über Archivdokumente sprechen. Sie müssen verstehen, es gibt so eine naive Idee, dass die Archive geöffnet werden … Die Archive sind in einem sehr bedeutenden Ausmaß geöffnet. Tatsächlich haben wir jetzt so viele Dokumente, dass, wenn Historiker anfangen, sie jetzt zu studieren, ihr Leben und sogar das Leben ihrer Kinder und Enkelkinder nicht ausreichen wird. Dies sind kolossale Arrays, es geht darum, auszuwählen, was Sie für wichtiger, weniger wichtig und so weiter halten. Aber vieles bleibt verschlossen, das stimmt absolut. Vieles bleibt geschlossen. Was in den Archiven des FSB aufbewahrt wird, einige Dokumente der Politischen Hauptdirektion der Roten Armee und so weiter. Wir wissen jedoch viel. Es muss verstanden werden, dass Archivdokumente nicht die letzte Wahrheit sind, weil Menschen Dokumente für einen bestimmten Zweck geschrieben haben. Und die Leute haben diese Texte irgendwie benutzt, um das zu tun Das Archivdokument unterliegt der historischen Kritik. Sie müssen verstehen, warum es geschrieben wurde. Der Text selbst ist sozusagen stumm, er muss in einen Kontext gestellt und interpretiert werden. Und das ist die Arbeit eines Historikers. Dies muss verstanden werden, und wenn ich Tagebücher schreibe und ihnen besondere Bedeutung beimesse, wenn wir Geschichte nur nach offiziellen Dokumenten schreiben, werden wir weder echte Geschichte schreiben noch verstehen. Wenn wir offizielle Dokumente verschiedener Art kombinieren, können dies operative Dokumente sein, politische Berichte über Stimmungen, Materialien von Militärtribunalen, Berichte des NKWD, NKGB des damaligen, späteren SMERSH, über Stimmungen ... Wenn all dies zusammengefügt wird, dann sehen wir ein mosaikartiges, polyphones, sehr komplexes bild . Hier ist das persönliche Zeugnis extrem wichtig. Ohne sie werden wir nie verstehen, was wirklich passiert ist. Kanon, N. VASILENKO : Jetzt möchte ich in die Vorkriegszeit und ins „andere Russland“ übergehen. Das ist der Titel Ihres Buches, das den Nerv der Zeit traf und sehr aktuell wurde. Ich habe folgende Frage. Tatsächlich gab es ein anderes Russland, eine Alternative zum bolschewistischen Russland, das aus Emigranten bestand. Sie sind auf der ganzen Welt verbreitet. Natürlich gab es in Europa wahrscheinlich die meisten Vertreter des anderen Russlands, und sie nahmen kolossale Ressourcen heraus. Dies ist vielleicht nicht einmal nur ein Mensch, das sind auch Goldreserven (wir werden auch darüber sprechen). Aber es bleibt nur eine Frage: Warum war es nicht möglich, dort draußen eine Art mächtiges Zentrum, ein Hauptquartier des Widerstands gegen die bolschewistische Regierung zu schaffen? O. BUDNIZKI : Ich verstehe. Aber nebenbei möchte ich noch zeigen, über welche Bücher wir sprechen. Dies ist "People at War", über das wir gesprochen haben und das vom Verlag "New Literary Review" in der Reihe "What is Russia" veröffentlicht wurde. Und dies ist dieses wunderbar veröffentlichte Buch, über das wir jetzt sprechen - "Das andere Russland". Schauen Sie, zunächst müssen Sie verstehen, dass niemand von außen, von der Emigration, jemals etwas getan hat, das zu einem Regimewechsel im Land geführt hätte. Das können nur die Menschen machen, die auf dem Land leben, drinnen sind. Natürlich kann man sehr stark beeinflussen. Eine Person, ich meine Alexander Iwanowitsch Herzen , hat die Entwicklung, das Denken der russischen Gesellschaft kolossal beeinflusst und allgemein die freie russische Presse begründet. Oder diese sozialdemokratischen Publikationen des frühen 20. Jahrhunderts, die bekannte „Iskra“ oder „Revolutionäres Russland“ Sozialrevolutionäre, die zwar auch einen Einfluss hatten, aber am Ende alles von den Menschen im Land selbst entschieden wird. Kein Emigrant hat jemals irgendwo etwas ändern können. Das ist das erste. Zweitens gab es kein einziges Auswanderungszentrum. Die Auswanderung brachte all diese Widersprüche, all diese Streitigkeiten, die die Menschen in Russland hatten, ins Ausland. Die Auswanderung war ganz anders. Es gab auch Monarchisten, es gab Sozialisten anderer Art als die Bolschewiki, und es gab eine riesige Masse von Menschen, die einfach vor dem bolschewistischen Regime geflohen sind, vor dem Terror, vor der Gesetzlosigkeit, vor dem Hunger und so weiter. Es gibt eine solche Idee, einen solchen Mythos, dass es sich ausschließlich um eine Elite handelte. Es ist nicht so. Die überwiegende Mehrheit der Auswanderer sind einfache Menschen. Dies sind Soldaten, Kosaken, Mitglieder verschiedener bewaffneter antibolschewistischer Formationen: sowohl weiße als auch nichtweiße, grüne, Anarchisten, wer immer Sie wollen. Unter den Auswanderern waren zum Beispiel die Generäle Denikin und Wrangel , Krasnov, Kosaken-Ataman, General der kaiserlichen Armee, und zum Beispiel der alte Makhno . Es waren also sehr unterschiedliche Leute dort, es gab auch Liberale, Kadetten, Pavel Milyukov zum Beispiel, Vasily Maklakov. Sozialisten, Revolutionäre, wen Sie wollen. Dort gab es keine Einheit, es konnte kein einzelnes Hauptquartier geben. Es gab Versuche von außen, irgendeine Art von Kampf in Russland zu organisieren, aber sie endeten in der Regel im Scheitern, zumal die Emigration von Agenten der GPU, dann des NKWD, durchdrungen wurde. Die berühmteste Geschichte ist die Operation "Trust", als sie eine so mythische Sonderorganisation gründeten, lockte Boris Savinkov nach Russland, in die UdSSR, er wurde dort verhaftet. Oder so ein gruseliges Beispiel: Der NKWD-Agent war General Skoblin, der letzte Kommandeur des Kornilov-Regiments, der an der Organisation der Entführung von General Miller, dem Leiter der russischen All-Military Union, beteiligt war, der in die UdSSR gebracht wurde der sowjetische Dampfer Maria Ulyanova. 1937 geschah es. Er saß zwei Jahre in der Lubjanka unter dem Namen Iwanow. Es lag nicht an ihm, sie erschossen ihre eigenen. Dann erreichten ihn 1939 Hände, und er wurde erschossen. Oder der Ehemann von Marina Tsvetaeva Sergey Efron. Ein ehemaliger Freiwilliger, ein Mitglied der Freiwilligenarmee, der an die Richtigkeit der bolschewistischen Ideen glaubte, wurde NKWD-Agent und musste fliehen, nach Sowjetrussland gehen, wo er leider 1941 erschossen wurde. Wir wissen, was passiert ist an Marina Tsvetaeva. Auch sie musste wieder in die Sowjetunion emigrieren, da sie im Exil geächtet wurde. Nun, das ist übrigens so, warum ist das nicht passiert. Andererseits will ich mich nicht nur widerlegen, sondern ein wenig korrigieren. Ich sagte, dass es einen Mythos gibt, dass die Elite die Mehrheit der Emigranten ausmacht. Nein, überhaupt nicht, aber unter den Emigranten gab es noch nie eine so große Schicht dieser ganz anderen Elite. Wir wissen am meisten über die kulturelle Elite. Das sind Schriftsteller, Künstler, Publizisten, Dichter; Ich glaube, ich muss nicht viel sagen, aber trotzdem. Erster Literaturnobelpreisträger Ivan Bunin ist ein Einwanderer. Und bis jetzt gibt es im Staatsarchiv der Russischen Föderation Ordner, in denen es geschrieben steht: die Korrespondenz des weißen Emigranten Bunin mit jemand anderem. Immerhin wurden diese Archivdateien damals beschrieben, als das NKWD für die Archive zuständig war, dann das Innenministerium und so weiter. Unmengen von Rechtsanwälten blieben dort, weil jetzt zu Hause keine echte Jurisprudenz mehr gebraucht wurde. Unternehmer gingen dorthin, einige schafften es, etwas Kapital aufzunehmen, sich an irgendeiner Art von Geschäft zu beteiligen, ich habe auch Bücher darüber. Manchmal waren sie erfolgreich. Diplomaten gingen. Im Allgemeinen die Masse der Berufstätigen, Militärprofis und so weiter. Und es entstand so ein ... anderes Russland, das bis zu einem gewissen Grad aus Menschen der Vergangenheit bestand und aus Menschen, die ein neues Russland aufbauen konnten. Darüber spreche ich auch im Buch. Das Buch handelt von der Suche nach Wegen zur Überwindung des Bolschewismus und von verschiedenen Projekten, was dieses neue Russland sein sollte. Ich schreibe die Dialoge von Vasily Maklakov und Boris Bakhmetev, mit denen dieses Buch beginnt, zusammen mit einem allgemeinen Überblick über die Geschichte der Emigration. Wie sie dieses neue Russland sahen und auf welchen Fundamenten es aufgebaut werden sollte. Aus meiner Sicht ein sehr interessantes Projekt. Meiner Meinung nach gab es zu Zeiten von Boris Jelzin sogar einen Wettbewerb um eine nationale Idee für Russland. Man könnte die Korrespondenz zwischen Boris Bakhmetev und Vasily Maklakov lesen, wo diese Idee sehr klar formuliert ist, aber wir sind noch sehr, sehr weit von der Umsetzung dieser Idee entfernt. aus meiner Sicht. N. VASILENKO : In Russland muss man lange leben, wie die Klassiker sagten. O. BUDNIZKI : Das stimmt. N. VASILENKO : Ich möchte es unseren Zuschauern empfehlen. Ich habe es zwar noch nicht zum Verkauf gesehen, aber ich habe eine Veröffentlichung in der Zeitschrift Znamya gesehen. Sasha Filipenkos Roman „Kremulator“ ist die Geschichte eines weißen Emigranten, eines weißen Offiziers Pavel Nesterenko, der später nach Sowjetrussland zurückkehrte und Direktor des ersten Moskauer Krematoriums wurde. Dies ist, wenn Sie bildlich wiedergeben wollen, um die Schwierigkeiten der Auswanderung dieser Zeit zu sehen, kann ich Ihnen diesen Roman wärmstens empfehlen. Und es ist auch unmöglich, vor unseren Zuschauern zu verbergen, dass Sie, Oleg Vitalyevich, ein neues Buch veröffentlicht haben, Koltschaks Gold. Es gab bereits viele Fragen im Chat, und ich werde Sie nicht bitten, alle Geheimnisse, alle Schlussfolgerungen der von Ihnen durchgeführten historischen Untersuchung preiszugeben, sondern ich werde Sie einfach bitten, Mythen und Fakten zu trennen. Koltschaks Gold : Was ist es, wo ist die Wahrheit und wo sind die Mythen? Welche Mythen, wenn überhaupt, sind die beliebtesten? O. BUDNITSKY : Dieses Buch habe ich selbst erst vor drei Tagen erhalten. Auch in der Reihe "New Literary Review" kam "What is Russia" heraus. Was ist Koltschaks Gold? Dies ist ein großer Teil der Goldreserven des Russischen Reiches. Um genauer zu sein und über den Betrag zu sprechen, dann sind dies 645 Millionen Goldrubel, um irgendwie zu einer Art Nenner zu führen. N. VASILENKO : Ist es möglich, in die Neuzeit umzuwandeln, vergleichen Sie? O. BUDNITSKY : Lassen Sie mich Ihnen zunächst sagen, was es damals war. Zur Klarheit. N. WASILENKO : Komm schon. O. BUDNIZKI: Was ist ein goldener Rubel? Das sind 0,774 g – und noch weiter in der Periode – reines Gold. Das ist ein goldener Rubel. Goldmünzen - in dem Buch sind übrigens ihre Fotos reproduziert - wenn russisch, dann ist dies eine kaiserliche - eine 15-Rubel-Münze, eine halbimperiale - 7,5 Rubel, die beliebteste ist eine Gold-Chervonets. Die Goldreserven des Russischen Reiches bestanden hauptsächlich aus Goldbarren und Münzen. Bei den Münzen handelte es sich um 13 Staaten, die meisten übrigens Deutsche Reichsmark. Es gab britische Souveräne und vieles mehr. Zwei Goldrubel also - wir nehmen den Stand um 1917, denn damals wurde der Rubel natürlich nicht notiert, es gab einen bedingten Wechselkurs - das ist ein amerikanischer Dollar. Damals auch Gold - der Goldstandard. Zehn Rubel sind ein Pfund Sterling. Dann war es die wichtigste Weltwährung, und der größte Teil des Welthandels fand in Pfund oder Dollar statt. Das sind 490 Tonnen, wenn wir das Gewicht dieses Goldes nehmen. Der Umtausch in aktuelles Geld (da es keine Goldrubel gibt, setzen wir sie traditionell mit Dollar gleich) ist nicht so einfach. Wie viele verschiedene Arten von Abwertungen sind bereits passiert und so weiter. Aber wir sprechen von mindestens mehreren zehn Milliarden Dollar und vielleicht noch mehr. N. VASILENKO : Überlassen wir diese Frage den Ökonomen. O. BUDNITSKII : Ich schreibe darüber, ich habe detaillierte Tabellen - Änderungen der Wechselkurse verschiedener Währungen und Änderungen des Goldpreises an der Londoner Börse, damit diejenigen, die es wünschen, sehen können, und ich gebe verschiedene Daten an. aber Sie müssen verstehen, dass sich die Kaufkraft sehr stark ändert, und die Produktpalette ändert sich und so weiter. Aber das ist eine Menge Geld, ich möchte es noch einmal sagen. Also, was genau ist das Geheimnis? Von dieser gigantischen Summe – 645 Millionen Goldrubel – fielen schließlich 409 Millionen Goldrubel in die Hände der Bolschewiki. Es ist leicht zu verstehen, dass die Differenz einen sehr beeindruckenden Betrag ausmachte, nämlich 236 Millionen Goldrubel. Was ist mit Ihnen passiert? Wo ist es geblieben, dieses Gold? N. VASILENKO : Wir haben viele Fragen im Chat: Wie wurde er herausgenommen? O. BUDNITSKY : Ich kann leicht sagen, wie er herausgenommen wurde. Zuerst brachten sie es in Zügen, in Zügen von Omsk, wo es gelagert wurde, nach Wladiwostok. N. VASILENKO : Das heißt, nach Koltschaks Rate stellt sich heraus. O. BUDNIZKI : Ja. Es gibt einen Film, der nichts mit der Realität zu tun hat, über eine gewisse goldene Staffelung. Es gab fünf von ihnen, diese goldenen Staffeln, auf denen Gold nach Wladiwostok transportiert wurde und von dort auf Schiffen, auf Schiffen weitergeschickt wurde. Nach Hongkong, in die Tresore der „Hong Kong and Shanghai Bank“ (eigentlich war es eine britische Bank), in die Tresore französischer Banken, weil das erste Gold von französischen Bankiers von der Kolchak-Regierung gekauft wurde. Sie wurden nach Japan geschickt, zur Yokohama-Eile-Bank und zur Chosen-Bank. Der Regierung von Kolchak gutgeschrieben, wurde Gold auf Sicherheit in die Tresore britischer und amerikanischer Banken exportiert. Gold für 43,5 Millionen Rubel wurde von Ataman Semyonov in Chita erbeutet - also erreichte eine Staffel ihr Ziel nicht. Kurz gesagt, Gold im Wert von etwa 190 Millionen Dollar ging ins Ausland. Von wem wurden sie ausgegeben und wie? Es ist eine komplette Detektivgeschichte. Wie wurde es verkauft? Versuchen Sie schließlich, Gold zu verkaufen. Schließlich handelt es sich um eine staatliche Goldreserve, und keine Privatbank wird es wagen, es ohne die Zustimmung ihrer Regierung zu kaufen. Schließlich wird die Regierung von Kolchak von niemandem anerkannt. Und warum verwaltet er diese Goldreserve? Dann wird in Russland eine Art Macht aufgebaut und Forderungen gestellt. Es ist auch eine sehr komplizierte Geschichte. Die erste Charge wurde mit einem großen Rabatt verkauft. Alles in allem eine spannende Handlung. Einer der interessantesten Teile ist der Teil des Goldes, der während des Bürgerkriegs nicht für Waffen, Uniformen und eine Vielzahl von Dingen bis hin zu Schulbüchern ausgegeben wurde und in den Händen von ausgewanderten Diplomaten verblieb. Ein Teil wurde für die Unterstützung der russischen Auswanderung ausgegeben, Sie versuchten, einige für die zukünftige Regierung des postbolschewistischen Russland aufzusparen. Ich habe bis Ende der 1950er Jahre verfolgt, wie dieses Gold ausgegeben wurde. Hier ist tatsächlich ein Buch darüber - wie und was mit diesem Gold passiert ist. Es wurde tatsächlich etwas gestohlen, aber das ist ein sehr kleiner Teil. N. VASILENKO : Oleg Vitalievich, es bleibt buchstäblich eine Minute übrig. Ich bitte noch einmal nicht darum, alle Geheimnisse zu enthüllen, lassen Sie den Leser kommen und es aus dem Buch herausfinden, aber ist das Gold in irgendeiner Form nach Russland zurückgekehrt? O. BUDNIZKI : Nein. N. WASSILENKO : Alles. Wir haben über verschiedene historische Phänomene gesprochen, und ich denke, wir müssen diese Sendung noch überarbeiten und überdenken. Und ich verabschiede mich von dir, Oleg Vitalievich, bis wir uns wiedersehen! O. BUDNITSKY : Ja, danke, alles Gute. N. VASILENKO : Ich erinnere Sie daran, dass die Bücher, über die wir gesprochen haben, People at War, The Other Russia und Kolchak's Gold sind. All dies wurde vom Verlag "New Literary Review" veröffentlicht. Nun, wir setzen unsere Sendung fort, und sehr bald wird sich Nikolai Aleksandrov mit uns verbinden, und Sie werden eine weitere Live-Rezension der Bücher finden. Und wieder hatten wir eine kleine Hausaufgabe, nennen wir es mal so. Dann säte Ludmila Evgenievna Ulitskaya die Idee, dass der große Roman sich selbst überlebt habe, und so bat ich Nikolai, seine Meinung zu diesem Thema darzulegen, was er versprach. Und jetzt scheint Nikolai Alexandrov schon bei uns zu sein. Nikolaus, kannst du mich hören? N. ALEXANDROV : Nikita, hallo! Ich höre großartig. N. WASILENKO : Hurra! Und ich höre und sehe dich, und auch die Zuschauer im Chat lassen grüßen. Nun, ich habe Sie bereits an unser Gespräch über die große Romanze erinnert. Und das Wichtigste ist auch die Rezension von Büchern, die wir von Ihnen erwarten. N. ALEXANDROW: Nun ja, wahrscheinlich, wenn wir an den klassischen großen Roman denken, den Kanon des Romans, der im 19. Jahrhundert geformt wurde und sich übrigens in der Sowjetzeit großartig anfühlte; In den letzten 30 Jahren haben wir Beispiele für diese Art von Romanen gesehen, und zwar sehr unterschiedliche. Eines der jüngsten Beispiele ist Victor Remizovs Roman „Permafrost“, der dem Bau der „Todesstraße“ Salechard-Igarka gewidmet ist und sich mit tragischen Ereignissen befasst. Ich möchte Sie daran erinnern, dass diese Straße nie gebaut wurde. Es war das letzte von Stalins utopischen Projekten: eine Eisenbahn, die zwei nördliche Polarstädte verband, die Tausende von Menschenleben forderte und deren Überreste sowohl von Krasnojarsk als auch von Salechard aus zu sehen sind. Diese Geschichte selbst scheint also seltsamerweise (oder vielleicht nicht seltsam) etwas veraltet zu sein, einfach weil dass der Roman Integrität erfordert. Ein Roman zeigt immer eine Welt, in der es Gesetze gibt. Viele Beispiele ließen sich anführen. Nehmen wir den Roman "Petersburg" von Andrei Bely , der Anfang des 20. Jahrhunderts erschien. und der nicht in Kriegszeiten geschrieben zu sein schien, aber dennoch von einer Vorahnung einer bevorstehenden Katastrophe erfüllt war, und deshalb hat Bely ihn ganz anders geschrieben als den kanonischen russischen Roman. Übrigens hatte er Experimente im kanonischen Roman - Silver Dove zum Beispiel. Viele weitere Beispiele dieser Art ließen sich anführen. Ein besonderes Universum, zerstört, in Trümmer verwandelt, erschafft Sorokin in dem Roman „Doktor Garin“, der sich auf den „Schneesturm“ bezieht. Auch wenn es formal eine typische Liebesgeschichte ist, so ist es doch eine Welt, in der wir Stücke finden. Eine Welt, die, wenn Sie sich erinnern, mit dem Bild einer psychiatrischen Klinik beginnt - die übrigens "Altai Cedars" heißt - wo wir die ehemaligen Herrscher der Welt finden. Sie sind alle erkennbar. Nun, zum Beispiel Angela oder zum Beispiel Vladimir, dessen einzige Erwiderung lautet: "Ich bin es nicht." Im Laufe des Romans wiederholt er. Die ehemaligen Herrscher der Welt werden daher auf so seltsame Weise dargestellt. Einer der Romane, der in die Fußstapfen von Sorokin zu treten scheint und versucht, diese Stücke aus sehr unterschiedlichen Welten zu verbinden, ist übrigens ein relativ neuer Roman von Alexander Sobolev, er wurde vom Ivan Limbakh Publishing House veröffentlicht, heißt es „Greife bewachen die Leier“. Das ist Moskau, das der revolutionären Katastrophe der 1950er Jahre entgangen ist. Dieser Roman blieb nicht unbemerkt - natürlich haben Kritiker darauf geachtet. Ich empfehle es jedem zu lesen, obwohl ich bereits darüber gesprochen habe, besonders denen, die diesen Roman noch nicht kennen. Überraschenderweise endet auch diese seltsame Alternativwelt mit einer Vorahnung eines Krieges. Übrigens wird im selben "Ivan Limbach Publishing House" bald ein neuer Roman von Alexander Sobolev erscheinen, und ich denke, dass wir Zeit haben werden (zumindest hoffe ich), darüber getrennt zu sprechen. Es heißt „Schatten über der rechten Schulter“. Die Handlung spielt im Jahr 1916. Ich achte auf dieses Datum, es ist auch im Allgemeinen bedeutsam. Und vorerst werde ich nicht über Details zu diesem Roman sprechen, ich werde die Handlung und die eigentliche Situation dieses Romans nicht enthüllen, aber ich denke, wir werden noch Zeit haben, darüber zu sprechen. In der Tat, dieser seltsame Zustand einer zerstörten Welt, Fragmente, Fragmentierung kommt zu einer so seltsamen Mischung, seltsamen Zufällen. Es ist kein Zufall, dass ich darüber spreche, denn im selben „Ivan Limbach Publishing House“ ... Ich bitte um Verzeihung, heute habe ich einen Tag im St. Petersburger „Ivan Limbach Publishing House“. Ich entschuldige mich bei allen anderen Verlagen, normalerweise neige ich dazu, verschiedene Verlage in meiner Rezension zu kombinieren, aber heute ist es passiert. N. VASILENKO : Sie verdienen es, wir geben es ehrlich zu. N. ALEXANDROW: Ja Ja. Eine Sammlung des wunderbaren St. Petersburger Dichters Viktor Krivulin ist gerade erschienen, die "Angel of War" heißt. Das sind Gedichte aus den 1960er und 1970er Jahren, eine Sammlung, die sich heute ganz anders liest, und die von diesem Gefühl von Krieg und Katastrophe durchdrungen ist. Viktor Krivulin wurde 1944 in einem Militärkrankenhaus geboren. Und diese, wenn Sie so wollen, genetische Erfahrung, die Erinnerung an den Krieg, erfüllt all seine Gedichte, die sich auf die verschiedensten Dinge beziehen. Es ist klar, dass für ihn zum Beispiel 1968 extrem wichtig war – die Asche, die sich über Europa ausbreitete, und die Tschechische Republik selbst, die in seiner lyrischen Erwartung kurz davor zu stehen schien, sich in Asche zu verwandeln. Heute liest sich alles anders. Und ich fing an, darüber zu reden, weil mir vorgestern ein zweibändiges Buch von Viktor Krivulin präsentiert wurde, das in Israel erschienen ist. Dies ist eine Sammlung, die die Witwe vorbereitet hat, erste Frau von Viktor Krivulin Anna Katsman. Dies sind zwei Notizbücher von Viktor Krivulin, handgeschrieben, die verloren gingen und ein halbes Jahrhundert später wiedergefunden wurden. Übrigens hoffe ich, dass meine Nachricht auf keinen Fall Anlass für einen Urheberrechtsstreit, also einen weiteren Konflikt wird, nur fehlte es uns. Ich hoffe, das lässt sich vermeiden. Denn natürlich gibt es in diesen Sammlungen einige Schnittmengen. Das Gedicht, das das Buch "Verlag von Ivan Limbach" "Angel of War" eröffnet. Übrigens heißt das Gedicht in diesem Buch „Angel of War“. Die Schwachen werden überleben. Und der Engel Goldenes Haar Überlebe schlafend unter einer kaum gelben Glühbirne, Der Sterbliche wird überleben, erwacht durch die Kälte der Seele. Ich hatte keine Zeit, über ein weiteres Buch zu sprechen, vielleicht werde ich buchstäblich zwei Worte sagen, weil ich wahrscheinlich später auch über dieses Buch sprechen werde. Es wird vom Verlag Ivan Limbakh vorbereitet. Von Jonathan Schneer, Die Lockhart-Verschwörung: Liebe, Verrat, Mord und die Konterrevolution in Lenins Russland. Dieses Buch erscheint bald. Sie spricht über Versuche, die bolschewistische Regierung im Jahr 1918 zu stürzen. Ich denke, dass viele Menschen an ihr interessiert sind. Und das letzte Gespräch darüber erwartet uns hoffentlich auch in naher Zukunft. N. VASILENKO : Wir haben heute über die Vergangenheit gesprochen, die Vergangenheit, aber ich hatte das Gefühl, dass wir nur aus dem Fenster geschaut haben. Nikolai Alexandrov, "Bücher". Vielen Dank. N. ALEXANDROV : Nikita, danke. N. VASILENKO : Und ich verabschiede mich von allen unseren Zuschauern und erinnere Sie daran, dass wir heute immer noch nicht aufhören zu senden, und um 4 Uhr das Dithyramb-Programm auf dem Living Nail-Kanal . Olga Zhuravleva wird mit Joseph Reichelgauz sprechen. Also komm um 4 Uhr zu uns zurück, wir verabschieden uns nicht. Und vergessen Sie außerdem nicht : shop.diletant.media , die neuesten Ausgaben des Magazins Diletant und interessante neue Bücher. |