Отношения к женщинам как к овеществлённым трофеям, на которые можно было наложить собственные права путём принудительного сексуального акта, берёт начало в глубокой древности.
По словам Е. Мещеркиной, изнасилования женщин признавались законным солдатским правом в римских войнах 6 века, в столетней войне между Францией и Англией, во времена господства королей Эдуарда Второго, Эдуарда Третьего, Короля Георга... Известный историк А. Тойнби собрал подробные документы об изнасилованиях женщин во время Первой мировой войны: «От Льежа до Лувэна немцы прорезали коридор террора. Дома были сожжены дотла, деревни разграблены, гражданское население заколото штыками, женщины изнасилованы» [2]. В 1930-х годах в Китае зверствовали японцы, в 1940-х годах сначала немецкие, а затем русские и американские солдаты насиловали и убивали женщин на захваченных или освобождённых территориях [3]. Во Вьетнаме американское командование также сквозь пальцы смотрело на «инциденты с вьетконговскими женщинами», не отставало от него и советское командование в Афганистане. В результате военного конфликта в Конго, по данным ООН, только в провинции Южный Киву за период с 2005 по 2007 год было зарегистрировано более 14 тысяч случаев изнасилования [4], а орудиями насилия часто являлись ножи и пистолеты. Военнослужащие миротворческих сил ООН насилуют женщин и детей за доступ к воде и медикаментам [5], а власти Южного Судана расплачиваются с солдатами изнасилованиями женщин вместо денег [6]. Пандемии сексуальных преступлений во времена военных конфликтов и природных бедствий продолжается до сих пор: мужчины чувствуют, что у них развязаны руки и внимание общественности будет мало занимать такое «безусловное» право мужчин — право на насилие над женщинами. И у них есть основания для такого людоедского оптимизма — например, как показывает практика Судов Боснии и Герцеговины и Международного Уголовного Трибунала в бывшей Югославии, уровень обвинительных приговоров ниже, когда состав преступления содержит сексуальное насилие [7].
Сексуальным
насилием над женщинами мужчины утверждали собственную власть, устрашали
и деморализовали противника и просто избавлялись от излишнего нервного
напряжения и психологических фрустраций. Не имели значения возраст,
национальность, принадлежность женщин к своим или чужим —
если доступной «военной добычи» не было, её
заменяли любой другой, ведь вседозволенность и безнаказанность военного
времени позволяли проделывать это практически без опасений.
Показательно, что сами ветераны по прошествии времени воспринимали
соверщаемое сексуальное насилие буднично и спокойно, без какого-либо
стыда или угрызений совести (тогда как многие говорили о сожалении,
рефлексии из-за необходимости убивать людей). Даже те, кто проявлял
недовольство разгулом насилия, творимым собратьями по оружию,
реагировали на отказ прекратить его лояльно и с большим пониманием.
Один из морских пехотинцев США об изнасилованиях во время войны во
Вьетнаме: «Когда мы обыскивали людей, то женщины
должны были снимать с себя всю одежду, и под предлогом того, что
необходимо убедиться, не спрятали ли они что-нибудь ещё кое-где,
мужчины использовали свои пенисы. Это было изнасилование».[1]
Обер-ефрейтор Ганс Риттель записал 12 октября 1941 г. в своем дневнике: «Чем
больше убиваешь, тем легче делается. Сегодня принимал участие в очистке
лагеря от подозрительных. Расстреляли 82. Среди них оказалась красивая
женщина. Мы, я и Карл, отвели ее в операционную, она кусалась и выла.
Через 40 минут ее расстреляли. Память — несколько минут
удовольствия» [8]
Так те, у кого не было каких-либо «моральных тормозов», стали грабить и насиловать немок. Был у нас такой ст.сержант, командир отделения связи Богачев, так он в каждом захваченном нами городе насиловал женщин. Замполит, на глазах у которого сержант насиловал очередную немку, решил вмешаться и сказал Богачеву: «Прекрати!», но командир дивизиона Хлопов остановил замполита: «Ты, капитан, не лезь не в свое дело. Это его заслуженный трофей!»… [10]
Сексуальное насилие во время войн имеет различные формы и проституирование — одна из них. Так, Владимир Гельфанд в своих дневниках без смущения пишет, что за еду можно было изнасиловать любую женщину: Хотелось вдоволь насладиться ласками хорошенькой Маргот - одних поцелуев и объятий было недостаточно. Ожидал большего, но не смел требовать и настаивать. Мать девушки осталась довольна мною. Еще бы! На алтарь доверия и расположения со стороны родных мною были принесены конфеты и масло, колбаса, дорогие немецкие сигареты. Уже половины этих продуктов достаточно, чтобы иметь полнейшее основание и право что угодно творить с дочерью на глазах матери, и та не ничего не скажет против. Ибо продукты питания сегодня дороже даже жизни, и даже такой юной и милой чувственницы, как нежная красавица Маргот. [11] Впоследствии 16-летняя девушка расцарапает своё тело, чтобы внушить насильнику отвращение.
Мужчины воспринимали покупку изнасилования как равноценный и добровольный товарообмен: «Потом один из русских повернулся ко мне и ласково сказал: Всё равно же, кто с вами спит — член это есть член»[12]
Как можно видеть, оправдательным такие объяснения назвать никак нельзя, более точным будет определить их «равнодушно-издевательским».
Впервые вопрос массовых военных изнасилований победителями в наше объявленное просвещённым и гуманным время подняла немецкая режиссёрка Хельке Зандер, которая в 1992 году сняла фильм «Освободители и освобожденные», посвящённый насилию красноармейцев над немецкими женщинами.
Массовые военные изнасилования нельзя объяснить и излюбленным приёмом «справедливой мести», поскольку подобным же образом вели себя солдаты-освободители не только в Германии, но и на бывших оккупированных территориях:
Считается, что в общей сложности американские военные изнасиловали в Европе в 1942–1945 годах примерно 14 тыс. женщин. Только во Франции за изнасилования были осуждены 152 американских военнослужащих. 29 из них были повешены (за убийства проституированных женщин. — прим. моё). Но официальная статистика представляет собой лишь вершину айсберга. Десятки тысяч жертв освободителей из-за океана не обращались с жалобами в полицию. Чаще всего из чувства стыда, потому что в те дни изнасилование было для женщины клеймом позора. Для того чтобы остудить разгоряченных солдат, командование распространяло среди личного состава листовки «Давайте рассмотрим изнасилование». Судили лишь тех, кого не судить было нельзя. Из 152 солдат и офицеров, которые попали под трибунал, 139 были неграми. [13]. С.А. Лавренов в книге «Крах Третьего рейха» пишет, что к апрелю 1945 года за изнасилования и изнасилования с убийством было осуждено 259 американских солдат [14].
Немецкий историк Энтони Бивор указывает — солдаты советских войск насиловали не только немецких женщин, но освобождённых из плена русских, евреек и полек [15]:
Если солдаты были пьяными, то для них не имела значения национальность своей добычи. Лев Копелев вспоминал, что, будучи в Алленштейне, он вдруг услышал пронзительный крик. Затем увидел, как молодая девушка убегает от двух пьяных советских танкистов. Она кричала: «Я полька! Святая Мария, я полька!».
Насилие над женщинами использовали для политической пропаганды все стороны военного конфликта Второй мировой, начиная с пламенного пропагандиста Ильи Эренбурга, который практически ни одно своё выступление не оставил без упоминания различных вариаций мести «белокурой ведьме»* (от которых после изменения линии партии тщательно открещивался); и заканчивая Геббельсом, пытавшимся таким образом не допустить распространения пораженческих настроений и попыток немцев как-то договориться с победителями. На судьбы женщин было плевать и тем, и другим. Разговоры некоторых из политиков велись лишь о «негативном феномене», присутствовавшем в армии освободителей, который подрывал престиж страны и плохо влиял на будущие мировые взаимоотношения.
Реакция мужчин побеждённых стран на насилие в отношение женщин была от обвинительной: «Вы превратились в бесстыдных сук! — кричал он. — Все вы стали ими. Я не намерен выслушивать все эти истории. Вы потеряли все свое естество, свое доброе имя!», до нормализующей акт изнасилования: В очереди за водой женщина рассказывала, как в ее подвале сосед кричал на нее, когда ее выдергивали Иваны: «Да иди те же! Вы же подвергаете опасности нас всех!» [12].
Женщины в любой войне платят по чужим счетам на радость и победителям, и побеждённым.
Изнасилования женщин на войне носят ритуальный и легитимный характер, который, как это ни грустно, зачастую поддерживается и самими женщинами. Например, во время суда над полковником Будановым, который в 2000 году похитил, изнасиловал и убил 18-летнюю девушку, множество женщин требовали оправдать его и даже присвоить звание героя. Одна женщина писала: «Моего сына в Чечне убил снайпер. Я не жажду отмщения. Но считаю издевательством суд над человеком, которого послали на войну, а судят по меркам мирных условий».[16] О том же вспоминали женщины-фронтовички ВОВ:
«У нас один офицер влюбился в немецкую девушку… Дошло до начальства… Его разжаловали и отправили в тыл. Если бы изнасиловал… Это… Конечно, было… У нас мало пишут, но это — закон войны. Мужчины столько лет без женщин обходились, и, конечно, ненависть. Войдем в городок или деревню — первые три дня на грабеж и… Ну, негласно, разумеется… Сами понимаете… А через три дня уже можно было и под трибунал попасть. Под горячую руку. А три дня пили и…» [17]
То есть изнасилование и убийство принимается как оправданный акт мужского насилия, мести за чужие преступления, расплачиваться за которые должны другие женщины, как некий не подлежащий осуждению и наказанию «закон» войны, который якобы невозможно изменить.
Военные изнасилования полностью вписываются в описанный феминисткой Гейл Рубин феномен «обмена женщинами»: «Если именно женщины являются предметом сделок, тогда именно мужчины являются теми, кто их отдает и получает, и таким образом вступает в социальные связи. Женщина становится скорее каналом отношений, чем партнером обмена.» [18]. На овеществлённое женское тело в безвыходной ситуации выменивают жизнь и свободу. Женщину приравнивают к символу нации, над которой посредством изнасилования можно установить собственную маскулинную власть, оплодотворить правильным семенем или очистить от такового. О военных изнасилованиях молчат, потому что с точки зрения мужской власти это лишь порча имущества, вопрос политики и контрибуции, а не пытки живого существа и попрание конституционных человеческих прав. Но это не так.
Изнасилования во время военных действий должны быть не только объявлены военными преступлениями, они должны восприниматься именно преступлениями, наравне с убийствами и другими видами пыток мирного населения, а никак не с заслуживающим снисхождения «правом победителя» на месть, военный трофей или психологическую разрядку.
________________________________________
*Мы не хотим смеяться над слезами Марты или Анни, но мы видим эти строчки, эти аккуратные готические палочки: «Пришли нам подарочки из России». Мы видим жадную слюнявую морду немецкой гиены, мы коротко скажем: «Сударыня, вы дождались подарков, вы получили по заслугам, плачьте, если слезы могут обелить вашу черную совесть» (Немецкое Рождество // 25 декабря 1941 года)
...где супруги обершарфюреров или гехаймсратов, допивая последние бутылки шампанского и напоследок подхлестывая Гапу, или Оксану, или Машу, говорят: «Это ветер с востока, ужасный ветер. Наденьте меховое пальто, которое вам привез супруг из Киева, не то вы простудитесь...» (О том же // 10 января 1945 года)
Одна немка жалуется своему мужу на мелкую неприятность: «Я дала в красильню платье тети Герды. Когда я его принесла и надела, все пришли в восторг — это напоминало самые лучшие времена. Но теперь у нас все эрзац, и представь себе, через неделю платье стало из голубого пятнистым, а что хуже всего, разлезлось, так что я среди белого дня оказалась чуть ли не голой...» (на Берлин! // 15 января 1945 года)
У меня сохранилось письмо немки из Тильзита. Некая Гертруда в 1943 году писала своему мужу: «Русская прислуга мне нравится своей непритязательностью — этой девушке можно не давать есть ничего, буквально ничего, она сама что-то подбирает, а спит она на конюшне...» Мы в Тильзите. Мы в доме Гертруды. Конечно, немка убежала, но ведь и бежать можно только до известного предела: из Германии она не выберется. Она радовалась «непритязательности» одинокой беспомощной русской девушки. Теперь Гертруда и прочие ознакомятся с притязательностью правосудия. Мы в прусских и силезских городах, в домах коммерции советников и оберштурмфюреров, в домах гаулейтеров и рабовладельцев. Какое это счастье! (У них! // 22 января 1945 года)
Девушки заискивающе и блудливо смотрят на проходящих бойцов, как будто и не дочери бюргеров это, а кельнерши в ночном кабаре....Вот немка в штанах взбирается на фасад дома, чтобы снять герб со свастикой. Никто ей не приказал этого делать, она вспотела и рада — ей кажется, что она реабилитирована перед историей. Не вздумайте только спрашивать, как она издевалась над девушкой Галей... (Возмездие // 1 марта 1945 года) [19].