Женщины освобождённой Европы глазами советских солдат и офицеров.
Часть вторая
Но не все оценки польских женщин выглядели столь романтично. 22 октября 1944 г. младший лейтенант Владимир Гельфанд записал в своем дневнике: Вдали вырисовывался оставленный мною город с польским названием [Владов], с красивыми полячками, гордыми до омерзения. Мне рассказывали о польских женщинах: те заманивали наших бойцов и офицеров в свои объятья, и когда доходило до постели, отрезали половые члены бритвой, душили руками за горло, царапали глаза. Безумные, дикие, безобразные самки! С ними надо быть осторожней и не увлекаться их красотой. А полячки красивы, мерзавки[11].
Впрочем, есть в его записях и иные настроения. 24 октября он фиксирует такую встречу: Сегодня спутницами мне к одному из сел оказались красивые полячки-девушки. Они жаловались на отсутствие парней в Польше. Тоже называли меня паном, но были неприкосновенны. Я одну из них похлопал по плечу нежно, в ответ на ее замечание о мужчинах, и утешил мыслью об открытой для нее дороге в Россию — там де много мужчин. Она поспешила отойти в сторону, а на мои слова ответила, что и здесь мужчины для нее найдутся. Попрощались пожатием руки. Так мы и не договорились, а славные девушки, хоть и полечки[12].
Еще через месяц, 22 ноября, он записал свои впечатления о первом встретившемся ему крупном польском городе Минске-Мазовецком, и среди описания архитектурных красот и поразившего его количества велосипедов у всех категорий населения особое место уделяет горожанкам: Шумная праздная толпа, женщины, как одна, в белых специальных шляпах, видимо от ветра надеваемых, которые делают их похожими на сорок и удивляют своей новизной. Мужчины в треугольных шапках, в шляпах, — толстые, аккуратные, пустые. Сколько их! Крашеные губки, подведенные брови, жеманство, чрезмерная деликатность. Как это не похоже на естественную жизнь человечью. Кажется, что люди сами живут и движутся специально лишь ради того, чтобы на них посмотрели другие, и все исчезнут, когда из города уйдет последний зритель[13]
Не только польские горожанки, но и селянки оставляли о себе сильное, хотя и противоречивое впечатление. Поражало жизнелюбие поляков, переживших ужасы войны и немецкой оккупации, — вспоминал Александр Родин. Воскресный день в польском селе. Красивые, элегантные, в шелковых платьях и чулках женщины-польки, которые в будни обычные крестьянки, сгребают навоз, босые, неутомимо работают по хозяйству. Пожилые женщины тоже выглядят свежо и молодо. Хотя есть и черные рамки вокруг глаз[14]
Далее он цитирует свою дневниковую запись от 5 ноября 1944 г.: Воскресенье, жители все разодеты. Собираются друг к другу в гости. Мужчины в фетровых шляпах, галстуках, джемперах. Женщины в шелковых платьях, ярких, неношеных чулках. Розовощекие девушки паненки. Красиво завитые белокурые прически Солдаты в углу хаты тоже оживлены. Но кто чуткий, заметит, что это болезненное оживление. Все повышено громко смеются, чтобы показать, что это им нипочем, даже ничуть не задевает и не завидно ничуть. А что мы, хуже их? Черт ее знает, какое это счастье мирная жизнь! Ведь совсем не видел ее на гражданке![15]
Его однополчанин сержант Николай Нестеров в тот же день записал в своем дневнике: Сегодня выходной, поляки, красиво одетые, собираются в одной хате и сидят парочками. Даже как-то не по себе становится. Разве я не сумел бы посидеть так?..[16]
Куда беспощаднее в своей оценке европейских нравов, напоминающих пир во время чумы, военнослужащая Галина Ярцева. 24 февраля 1945 г. она писала с фронта подруге: Если б была возможность, можно б было выслать чудесные посылки их трофейных вещей. Есть кое-что. Это бы нашим разутым и раздетым. Какие города я видела, каких мужчин и женщин. И глядя на них, тобой овладевает такое зло, такая ненависть! Гуляют, любят, живут, а их идешь и освобождаешь. Они же смеются над русскими — «Швайн!» Да, да! Сволочи… Не люблю никого, кроме СССР, кроме тех народов, кои живут у нас. Не верю ни в какие дружбы с поляками и прочими литовцами…[17].
В Австрии, куда советские войска ворвались весной 1945 г., они столкнулись с повальной капитуляцией: Целые деревни оглавлялись белыми тряпками. Пожилые женщины поднимали кверху руки при встрече с человеком в красноармейской форме[18].
Именно здесь, по словам Б.Слуцкого, солдаты дорвались до белобрысых баб. При этом австрийки не оказались чрезмерно неподатливыми. Подавляющее большинство крестьянских девушек выходило замуж испорченными. Солдаты-отпускники чувствовали себя, как у Христа за пазухой. В Вене наш гид, банковский чиновник, удивлялся настойчивости и нетерпеливости русских. Он полагал, что галантности достаточно, чтобы добиться у венки всего, чего хочется[19].
То есть дело было не только в страхе, но и в неких особенностях национального менталитета и традиционного поведения. И вот наконец Германия. И женщины врага — матери, жены, дочери, сестры тех, кто с 1941-го по 1944-й год глумился над гражданским населением на оккупированной территории СССР. Какими же увидели их советские военнослужащие?
Внешний вид немок, идущих в толпе беженцев, описан в дневнике Владимира Богомолова: Женщины — старые и молодые — в шляпках, в платках тюрбаном и просто навесом, как у наших баб, в нарядных пальто с меховыми воротниками и в трепаной, непонятного покроя одежде. Многие женщины идут в темных очках, чтобы не щуриться от яркого майского солнца и тем предохранить лицо от морщин…[20]
Лев Копелев вспоминал о встрече в Алленштайне с эвакуированными берлинками: На тротуаре две женщины. Замысловатые шляпки, у одной даже с вуалью. Добротные пальто, и сами гладкие, холеные[21].
И приводил солдатские комментарии в их адрес: курицы, индюшки, вот бы такую гладкую
Как же вели себя немки при встрече с советскими войсками? В донесении зам. начальника Главного Политического управления Красной Армии Шикина в ЦК ВКП(б) Г.Ф.Александрову от 30 апреля 1945 г. об отношении гражданского населения Берлина к личному составу войск Красной Армии говорилось: Как только наши части занимают тот или иной район города, жители начинают постепенно выходить на улицы, почти все они имеют на рукавах белые повязки. При встрече с нашими военнослужащими многие женщины поднимают руки вверх, плачут и трясутся от страха, но как только убеждаются в том, что бойцы и офицеры Красной Армии совсем не те, как им рисовала их фашистская пропаганда, этот страх быстро проходит, все больше и больше населения выходит на улицы и предлагает свои услуги, всячески стараясь подчеркнуть свое лояльное отношение к Красной Армии[22].
Наибольшее впечатление на победителей произвела покорность и расчетливость немок. В этой связи стоит привести рассказ минометчика Н.А.Орлова, потрясенного поведением немок в 1945 г.: Никто в минбате не убивал гражданских немцев. Наш особист был германофил. Если бы такое случилось, то реакция карательных органов на подобный эксцесс была бы быстрой. По поводу насилия над немецкими женщинами. Мне кажется, что некоторые, рассказывая о таком явлении, немного сгущают краски. У меня на памяти пример другого рода. Зашли в какой-то немецкий город, разместились в домах. Появляется фрау, лет 45-ти и спрашивает гера коменданта. Привели ее к Марченко. Она заявляет, что является ответственной по кварталу, и собрала 20 немецких женщин для сексуального (!!!) обслуживания русских солдат. Марченко немецкий язык понимал, а стоявшему рядом со мной замполиту Долгобородову я перевел смысл сказанного немкой. Реакция наших офицеров была гневной и матерной. Немку прогнали, вместе с ее готовым к обслуживанию отрядом. Вообще немецкая покорность нас ошеломила. Ждали от немцев партизанской войны, диверсий. Но для этой нации порядок Орднунг — превыше всего. Если ты победитель то они на задних лапках, причем осознанно и не по принуждению. Вот такая психология…[23].
Аналогичный
случай приводит в своих военных записках Давид Самойлов: В
Арендсфельде, где мы только что расположились, явилась небольшая толпа
женщин с детьми. Ими предводительствовала огромная усатая немка лет
пятидесяти — фрау Фридрих. Она заявила, что является
представительницей мирного населения и просит зарегистрировать
оставшихся жителей. Мы ответили, что это можно будет сделать, как
только появится комендатура. — Это невозможно, — сказала
фрау Фридрих. — Здесь женщины и дети. Их надо зарегистрировать.
Мирное население воплем и слезами подтвердило ее слова. Не зная, как
поступить, я предложил им занять подвал дома, где мы разместились. И
они успокоенные спустились в подвал и стали там размещаться в ожидании
властей. — Герр комиссар, — благодушно сказала мне фрау
Фридрих (я носил кожаную куртку). — Мы понимаем, что у солдат
есть маленькие потребности. Они готовы, — продолжала фрау
Фридрих, — выделить им нескольких женщин помоложе для... Я не
стал продолжать разговор с фрау Фридрих.
© Coffe Time
Frauen des befreiten Europa durch die Augen sowjetischer Soldaten und Offiziere.
Teil zwei
Aber nicht alle Einschätzungen von polnischen Frauen sahen so romantisch aus. 22. Oktober 1944 schrieb der Unterleutnant Wladimir Gelfand in sein Tagebuch: In der Ferne zeichnete sich die Stadt ab, die ich mit einem polnischen Namen [Vla tov], mit schönen Polen, stolz zu verabscheuen. Man erzählte mir von polnischen Frauen: Sie lockten unsere Soldaten und Offiziere in ihre Arme, und als sie das Bett erreichten, schnitten sie die sexuellen Mitglieder mit einem Rasiermesser ab, würgten ihre Kehlen und kratzten sich die Augen.Verrückte, wilde, hässliche Frauen! Du musst vorsichtig mit ihnen sein und dich nicht von ihrer Schönheit mitreißen lassen. Und Polen sind schön, kriecht [11].
Jedoch gibt es andere Stimmungen in seinen Aufzeichnungen. 24. Oktober, er legt dieses Treffen fest: Heute waren Begleiterin zu einem der Dörfer schöne polnische Mädchen. Sie beschwerten sich über den Mangel an Männern in Polen. Sie nannten mich auch Pan, aber sie waren unantastbar. Einer von ihnen tätschelte sanft die Schulter, als Antwort auf ihre Bemerkung über die Männer, und tröstete den Gedanken an die freie Straße für sie nach Rußland - es gibt viele Männer. Sie beeilte sich, zur Seite zu treten, und zu meinen Wörtern antwortete, dass es Männer für sie gab. Sie verabschiedeten sich mit zitternder Hand. Also waren wir nicht einverstanden, aber glorreiche Mädchen, obwohl sie polnische Frauen waren [12].
Einen Monat später, am 22. November, nahm er seine Eindrücke von der ersten großen polnischen Stadt, die er in Minsk-Masowien kennenlernte, auf. Unter den Kategorien architektonischer Schönheiten und der Zahl der Fahrräder, die ihn trafen, wird den Einwohnern aller Bevölkerungsgruppen ein besonderer Platz eingeräumt: in weißen Spezialhüten, scheinbar vom Wind angezogen, die sie wie Vierzig aussehen lassen und mit ihrer Neuheit überraschen. Männer in dreieckigen Mützen, in Hüten, sind dick, ordentlich, leer. Wie viele von ihnen! Gemalte Lippen, gebogene Augenbrauen, Affektiertheit, übermäßige Zartheit. Wie es nicht wie ein natürliches menschliches Leben aussieht. Es scheint, dass die Menschen selbst leben und sich bewegen, nur um zu sehen, dass andere sie angeschaut haben, und alle werden verschwinden, wenn der letzte Zuschauer die Stadt verlässt [13]
Nicht nur die polnischen Bürger, sondern auch die Dorfbewohner hinterließen einen starken, wenn auch kontroversen Eindruck von sich selbst. Die Vitalität der Polen, die die Schrecken des Krieges und der deutschen Besatzung überlebt hatten, fiel auf, - erinnerte sich Alexander Rodin. Ein Sonntag in einem polnischen Dorf. Schön, elegant, in Seide Kleider und Strümpfe weibliche Polka, die an gewöhnlichen Tagen Bäuerinnen, Kot, Barfuß, unermüdlich arbeiten auf dem Au-Pair-Mädchen. Ältere Frauen sehen auch frisch und jung aus.Obwohl es schwarze Rahmen um die Augen gibt [14]
Dann zitiert er seinen Tagebucheintrag vom 5. November 1944: Sonntag sind die Bewohner verkleidet. Sie besuchen sich gegenseitig.Männer in Filzhüten, Krawatten, Pullover. Frauen in Seidenkleidern, hell, keine Strümpfe tragend. Pink-cheeked Mädchen der Panenki.Schön gekräuselte blonde Frisuren Soldaten in der Ecke der Hütte sind ebenfalls animiert. Aber wer empfindlich ist, wird diese schmerzhafte Erweckung bemerken. Alle werden laut erhoben, um zu zeigen, dass es sie nicht stört, überhaupt nicht wehtut oder beneidet. Und was sind wir, schlimmer als sie? Der Teufel weiß, was für ein Glück dieses friedliche Leben ist! Ich habe sie im zivilen Leben überhaupt nicht gesehen! [15]
Sein Kameradschaftsfeldwebel Nikolai Nesterow schrieb am selben Tag in sein Tagebuch: Heute ist ein freier Tag, Polen, schön gekleidet, versammeln sich in einer Hütte und sitzen in Paaren. Auch irgendwie fühlt es sich nicht richtig an. Wäre ich nicht in der Lage so zu sitzen? .. [16]
Wo gnadenlos in ihrer Einschätzung der europäischen Moral, erinnert an ein Fest während der Pest, der Militär Galina Yartseva. Am 24. Februar 1945 schrieb sie von der Front ihrer Freundin: Wenn es eine Gelegenheit gäbe, könnten Sie die wunderbaren Pakete ihrer Trophäensendungen verschicken. Da ist etwas. Es wäre unser Ausgezogenes und Nacktes. Welche Städte sah ich, welche Männer und Frauen. Und wenn du sie ansiehst, bist du besessen von solch einem Bösen, solch einem Hass! Geh, liebe, lebe, und sie gehen und befreien sich. Sie lachen über die Russen - "Schwein!" Ja, ja! Bastarde ... Ich mag außer der UdSSR niemanden außer den Völkern, die mit uns leben. Ich glaube nicht an irgendeine Freundschaft mit den Polen und anderen Litauern ... [17].
In Österreich, wo die sowjetischen Truppen in das Frühjahr 1945 einbrachen, kollidierten sie mit einer totalen Kapitulation: Ganze Dörfer waren mit weißen Lumpen versehen. Ältere Frauen erhoben beim Treffen mit einem Mann in der Uniform der Roten Armee die Arme [18].
Es war hier, nach B. Slutskogo, die Soldaten eilten zu den blonden Frauen. Zur gleichen Zeit waren die Österreicher nicht übermäßig stur.Die überwältigende Mehrheit der Bauernmädchen verheiratete sich.Soldaten-Urlauber fühlten sich wie Christus in seinem Busen. In Wien war unser Führer, ein Bankbeamter, über die Hartnäckigkeit und Ungeduld der Russen erstaunt. Er glaubte, dass Ritterlichkeit ausreicht, um den Kranz von allem, was Sie wollen, zu erreichen [19].
Das heißt, die Angelegenheit war nicht nur in der Angst, sondern auch in bestimmten Besonderheiten der nationalen Mentalität und des traditionellen Verhaltens. Und schließlich Deutschland. Und die Frauen des Feindes - Mütter, Ehefrauen, Töchter, Schwestern derer, die von 1941 bis 1944 die Zivilbevölkerung im besetzten Gebiet der UdSSR verspotteten. Was sahen ihre sowjetischen Soldaten?
Das Auftreten der deutschen Frauen in der Flüchtlingsmenge wird im Tagebuch von Vladimir Bogomolov beschrieben: Frauen - alt und jung - in Hüten, Schals mit Turban und nur einem Baldachin wie unsere Frauen, in eleganten Mänteln mit Pelzkragen und in trekanischer, unverständlicher Kleidung. Viele Frauen gehen in Sonnenbrillen, um nicht von der hellen Mai-Sonne zu schielen und dadurch das Gesicht vor Falten zu schützen ... [20]
Lew Kopelew erinnerte an ein Treffen in Allenstein mit evakuierten Berlinern: Auf dem Bürgersteig stehen zwei Frauen. Komplizierte Hüte, einer sogar mit einem Schleier. Gute Mäntel, und sie selbst sind glatt, glatt [21].
Und er brachte Soldaten Kommentare in ihre Adresse: Huhn, Truthahn, das wäre so glatt
Wie haben sich die Deutschen verhalten, als sie sich mit sowjetischen Truppen getroffen haben? Im Bericht des Abgeordneten. Chef der Politischen Hauptdirektion der Roten Armee Shikin im Zentralkomitee der KPdSU (b) GF Aleksandrow vom 30. April 1945 über die Haltung der Berliner Zivilbevölkerung gegenüber dem Personal der Rotarmisten wurde gesagt: Sobald unsere Einheiten diesen oder jenen Bezirk der Stadt besetzen, Nach und nach auf die Straße gehen, haben fast alle weiße Armbinden am Ärmel. Wenn wir uns mit unseren Soldaten treffen, erheben viele Frauen die Hände, weinen und zittern vor Angst, aber sobald sie überzeugt sind, dass die Soldaten und Offiziere der Roten Armee nicht von der faschistischen Propaganda angezogen werden, geht diese Angst schnell weiter der Bevölkerung geht auf die Straße und bietet ihre Dienste an und versucht in jeder möglichen Weise, ihre loyale Haltung gegenüber der Roten Armee zu betonen [22].
Der größte Eindruck auf die Gewinner war die Unterwürfigkeit und Umsicht der deutschen Frauen. In diesem Zusammenhang lohnt es sich, die Geschichte des Mörseroffiziers NA Orlov zu zitieren, der von dem Verhalten der deutschen Frauen 1945 schockiert war: Niemand im Minbat tötete zivile Deutsche. Unser Special war Germanophile. Wenn dies passierte, würde die Reaktion der Strafkörper auf eine solche Kurtosis schnell erfolgen. Über Gewalt gegen deutsche Frauen. Es scheint mir, dass einige Leute, die über dieses Phänomen sprechen, ein wenig übertreiben. Ich habe ein anderes Beispiel in meiner Erinnerung.Wir gingen in eine deutsche Stadt, wohnten in Häusern. Erscheint Frau, ungefähr 45 Jahre alt und fragt den Helden des Kommandanten. Sie brachten sie zu Marchenko. Sie behauptet, für das Viertel verantwortlich zu sein, und sammelte 20 deutsche Frauen für den sexuellen (!!!) Dienst russischer Soldaten. Marchenko verstand die deutsche Sprache, und ich übersetzte die Bedeutung dessen, was der Deutsche zu dem Zamolit Dolgorobodov gesagt hatte, der neben mir stand. Die Reaktion unserer Offiziere war wütend und beleidigend. Die Deutsche wurde zusammen mit ihrer einsatzbereiten Abteilung vertrieben. Im allgemeinen hat der deutsche Gehorsam uns verblüfft.Sie erwarteten Guerillakrieg von den Deutschen, Sabotage. Aber für diese Nation ist Ordnungsordnung vor allem. Wenn Sie ein Gewinner sind, dann sind sie auf ihren Hinterbeinen und bewusst und nicht unter Zwang. Hier ist eine Psychologie ... [23].
Ein
ähnlicher Fall führt David Samoilov in seinen
militärischen Notizen: In Arendsfeld, wo wir uns gerade
niedergelassen haben, erschien eine kleine Schar von Frauen mit Kindern. Sie wurden von einer großen, schnauzbärtigen deutschen Frau von etwa fünfzig Jahren geleitet - Frau Frederick. Sie erklärte, sie sei eine Vertreterin der Zivilbevölkerung und bat darum, die übrigen Bewohner zu registrieren. Wir
antworteten, dies könne getan werden, sobald das Büro des
Kommandanten erschien. "Es ist unmöglich", sagte Frau
Frederick. - Hier sind Frauen und Kinder.Sie müssen registriert werden. Friedliche Menschen weinten und Tränen bestätigten ihre Worte. Da
ich nicht wusste, wie ich vorgehen sollte, schlug ich vor, den Keller
des Hauses zu nehmen, in dem wir uns niedergelassen hatten. Und sie beruhigten sich in den Keller und begannen dort in Erwartung der Behörden platziert zu werden. "Herr Kommissar", sagte Frau Friedrich freundlich zu mir (ich trug eine Lederjacke). "Wir verstehen, dass Soldaten kleine Bedürfnisse haben.Sie
sind bereit «, fuhr Frau Friedrich fort,» ihnen einige
jüngere Frauen zuzuteilen. «Ich sprach nicht weiter mit Frau
Friedrich.
